Страница:
обуздать строптивого бордового птеродактиля, который снова и снова начинал
корчиться, когда порывы ветра накачивали воздух в складки. В конце концов мы
надежно скрутили чудовище.
И сразу на борту воцарилась неожиданная тишина. Слышно было только
безмятежное мерное поскрипывание, оно говорило о том, что океан усыновил
папирусную лодку "Ра", эту колыбель с семеркой беспокойных близнецов,
которых надо было поскорее убаюкать, пока они не натворили бед - того и
гляди опрокинут колыбельку. "Ра" опять шла так, как ей хотелось, и при атом
не грозила больше врезаться вместе с нами в береговые утесы.
Я посмотрел на Карло. Он улыбнулся. Потом прыснул. Потом громко
расхохотался. Остальные тоже уставились на него.
- Теперь у нас ни паруса, ни рулевых весел. Лодка больше не подчиняется
воле человека. Теперь природа распоряжается. Надо только перестать с ней
воевать, и можно спокойно передохнуть и прийти в себя.
Мы осмотрелись кругом. В самом деле, полнейший порядок. Покачиваемся в
папирусном гамаке без руля, без паруса, без мотора и без хлопот, могучее
океанское течение несет нас туда, куда ему надо, и нам надо туда же. Абдулла
ушел в каюту и лег там, держа возле уха карманный транзистор. Жорж решил
заняться рыбной ловлей. Юрий съел апельсин и пошел за медицинским спиртом,
чтобы настоять его на корках, Карло начал рыться в мешках и корзинах,
подыскивая сырье для плотной трапезы. Сантьяго, стараясь не тревожить свои
болячки, смирно лежал в каюте со списком в руках и выкрикивал номера
кувшинов с водой, финиками, яйцами, оливками и кукурузой для кур. Я взял
нож, чтобы выстругать прибор для измерения широты. Тут Норман не выдержал.
- Ребята, нам здесь хорошо, - простонал он. - А каково тем, кто дома
остались. Мы обещали вчера выйти в эфир. Надо сообщить им, что у нас все в
порядке, не то подумают, что мы уже на дне.
Юрий был с ним вполне согласен и помог ослабленному температурой
Норману отвернуть матрас, снять крышку с ящика в ногах и вытащить маленькую
аварийную радиостанцию с ручным генератором. Вскоре радио Сафи откликнулось
на вызов Нормана и услышало, что оба рулевых весла сломаны, но у нас все
хорошо, и мы идем дальше через Атлантику. Заодно Норман передал, что мы не
обещаем регулярных сеансов связи, потому что весло с заземлением сломалось и
лежит на палубе. Если просто так спустим медную пластину за борт, она нам
перепилит и веревки, и папирус.
После сеанса Норман бессильно опустился на матрас, и Юрий убрал
радиостанцию, а Карло принес больному горячее питье.
Жорж никакой рыбы не поймал, но его осенила идея. Что если взять рифы
на парусе? При таком ветре даже лоскут заметно прибавит нам ходу. Парус был
сшит так, что мы могли во время усиливающегося ветра уменьшить его площадь и
на одну, и на две трети. Мне понравилось предложение Жоржа, и Норман вяло
кивнул в знак согласия. Хорошенько подкрепившись по примеру древних соленой
колбасой и свежими овощами, мы снова вышли впятером на палубу и ценой
невероятных усилии развернули рею с намокшим парусом поперек палубы, так что
она торчала на метр с каждой стороны. Не простое это дело брать рифы на
парусе при ветре от свежего до очень крепкого.
но общими силами мы с ним справились - расстелили парус на курятнике и
корзинах, придавливая его собственным весом, и свернули, оставив лишь
верхнюю треть. Велика была наша радость, когда узкое полотнище на верхушке
мачты наполнилось ветром. Выбрав плавучий якорь и закрепив малые весла, мы
понеслись по гребням на юго-запад, торжествуя новую победу над стихиями.
Прошло четверть часа, второй день нашего плавания был в разгаре, вдруг
на парус обрушился новый шквал. Услышав, как тяжелый свиток мокрой парусины
с маху, будто кувалдой, ударил жесткой реей по верхушке мачты, мы все, как
один, бросились к шкотам. Второй удар - казалось, мачта жалобно вскрикнула,
и у нас сердце сжалось, когда этот крик перешел в жуткий треск, который
пронизал нас до мозга костей. Мы посмотрели вверх и увидели, как наша рея,
единственная и незаменимая рея, на которой держалась парусина, медленно
поникла плечами, и парус съежился, как будто сложила крылья летучая мышь.
Острые щепки на изломе торчали, словно когти. Пришлось все спустить, пока
эти когти не распороли парус. Шел второй день нашего пребывания в море.
Второй день.
Едва погибшая рея и парус упали на палубу, как "Ра" снова стала смирной
и послушной, магические папирусные связки продолжали извиваться по волнам в
нужную нам сторону, точно укрощенный морской змей.
- Что я говорил, - удовлетворенно сказал Карло и полез в свой спальный
мешок.
Абдулла отправился на корму, чтобы совершить омовение рук и ног перед
очередной молитвой аллаху. Юрий, посмеиваясь, сел с трубкой и дневником в
дверях каюты, я примостился рядом с ним и снова принялся стругать деревяшку.
- Все в порядке? - осведомился Сантьяго, высунув нос из спального
мешка.
- Все! - дружно ответили мы. - Полный порядок. Все, что можно было
сломать, сломано. Остался один папирус.
Остаток дня мы мирно провели в каюте, слушая, как воет ветер. И хотя мы
в этот день не видели ни одного корабля, все-таки разделили ночь на вахты,
ведь здесь проходил маршрут торговых судов. То и дело кто-нибудь лез на
мачту высматривать огни. Столкновение с пароходами или береговыми утесами -
единственное, чего мы страшились.
В 0.30 меня разбудил Карло. Наклонившись надо мной с керосиновым
фонарем в руках, округлив испуганные глаза, он доложил шепотом, что слева по
борту вдоль всего горизонта видно огни. Сильный норд-вест гнал нас боком как
раз туда. Я лежал одетый - обвязался страховочным концом и пошел на палубу.
Было облачно, дул студеный ветер умеренной силы. Сквозь черноту ночи я и в
самом деле прямо по нашему курсу разглядел на горизонте огни - четыре очень
ярких, пятый послабее. Берег Марокко, что же еще. Карло уже сидел на макушке
качающейся мачты. Как быстро приближаемся. Я поднял остальных трех здоровых
членов команды. Надо что-то делать, надо грести, чтобы не погибнуть на
камнях.
Вдруг Карло, да и мне показалось, что один из огней зеленый. Еще один
зеленый, красный. Это не земля! Прямо на нас шла флотилия рыболовных судов!
Продрогшие ребята опять забрались в спальные мешки. Вскоре перед носом "Ра",
качаясь на волне, прошли три сейнера. Четвертый, застопорив машину, лег в
дрейф бортом к нам, так что нас несло прямо на него. Я осветил фонариком
каюту и папирус и стал семафорить: "Ра ОК, Ра ОК". Сейнер включил двигатель
и в последнюю минуту ушел в сторону, мы едва не врезались в него. На его
топе замелькали какие-то непонятные сигналы, потом он исчез во мраке.
Жорж, закутанный в штормовку и одеяла, будто мумия, заступил на вахту,
а я лег. Даже хриплое карканье сотен тысяч скрученных веревками стеблей
папируса не могло заглушить полного искренней радости пения сына Нила,
которое вместе с Ветром проникало в каюту через плетеную стенку -
единственную преграду между нашей уютной обителью и окружающим нас суровым
миром.
Рассвет возвещает наступление нашего третьего дня в море, и по-прежнему
облачно. Ветер потише, но волны беснуются пуще прежнего. С удовлетворением
отмечаем, что исступленно пляшущие волны только поднимают нас вверх. Океан
нес лодку, будто мяч на вытянутой руке, и даже самые коварные гребки не
могли окатить нас водой. На груз не попадало ни капли.
Идя без руля и без паруса, не видя берега, не зная своей позиции, мы
провели третий день спокойно, закончили ремонт одного рулевого весла и
укрепили середину длинного бруса, которому предстояло заменить сломанную
рею.
Готовясь к молитве, Абдулла начал мыть свою бритую голову, и вдруг я
услышал возмущенный хриплый крик.
Кто сказал, что море чистое! А это что, чем он вымазал себе голову кто
набезобразничал?
В парусиновом ведре Абдуллы плавали большие и маленькие черные комки Мы
посмотрели за борт. Сотни таких же комков. И с одной, и с другой стороны.
Мягкие, похожие на асфальт. Прошел час, а кругом все так же густо плавает
грязь. Видно, какой-нибудь танкер чистил цистерны. Мы поднялись на мачту, но
не увидели виновника, и однако весь день волны несли черные комки.
Во второй половине дня мы обогнали большую луну рыбу, которая нежилась
у поверхности а затем нас навестило около сотни дельфинов, они резвились и
выскакивали из воды, затеяв веселую пляску на радость Абдулле, потом вдруг
исчезли так же неожиданно, как появились.
На четвертый день стало потеплее и потише, между тучами проглянуло
солнце. Мы долго видели вдали отчетливые голубые контуры двух горбатых
вершин на материке. Сантьяго чувствовал себя скверно, зато Норман пошел на
поправку, температура упала, и Юрий разрешил ему подняться и взять высоту
солнца. Но так как у нас не было хронометра, а радио Сафи наш приемник уже
не брал, мы не знали точного времени и не могли верно вычислить наши
координаты, что немало беспокоило Нормана и Сантьяго. Первый объяснил, что,
раз мы по-прежнему видим материк, нам не удастся обогнуть Канарские острова
с севера, а мы войдем в опасный проход между островом Фуартевентура и мысом
Юби на западе Африки. Сантьяго (он в детстве жил на Канарских островах)
подтвердил то, о чем говорилось в справочниках Нормана; мыс Юби - гроза всех
моряков, коварное жало этой песчаной косы дотягивается до течения как раз
там, где берег Африки сворачивает на юг.
Мы сидели и ели на свернутом парусе, вдруг раздался радостный крик
всевидящего Абдуллы, который уже проглотил свою порцию
- Гиппо! Гиппо! Он поправился:
- Гиппопотам!
Мы посмотрели туда, куда он показывал и через минуту они опять медленно
всплыли - два здоровенных кита, которые лениво глядели на нас своими
маленькими глазками и громко фыркали, извергая дыхалом струю воздуха с
водяной пылью. В Чаде Абдулла никогда не видел таких огромных бегемотов, так
что этого впечатления ему хватило на целый день. Услышав, что на свете есть
млекопитающие с рыбьим хвостом, он не поверил своим ушам, но тут один кит
вежливо махнул нам хвостом на прощание, и Абдулла лишился языка от
удивления: до чего же аллах горазд на выдумку!
Утро пятого дня встретило нас пронизывающим северным ветром и сильной
волной. Мы надели все, что везли с собой, и все равно у Абдуллы зуб на зуб
не попадал. Пятые сутки океанские валы непрерывно штурмовали правый борт
"Pa" - так и должно быть, ведь весь наш путь пролегал в зоне
северо-восточного пассата. Недаром мы вход в каюту сделали с
противоположного, левого борта, зная, что он будет подветренным. Больше
того, мы сдвинули каюту к правому борту и там же сосредоточили основную
часть груза, чтобы ветер, наполняющий огромный парус с этой стороны, не мог
опрокинуть лодку. На парусном судне положено нагружать тяжелее наветренный
борт - это было известно и нам, и всем тем, кто нас консультировал. Однако
уже с пятого дня мы на собственном горьком опыте начали убеждаться, что
папирусная лодка в этом смысле отличается от других судов: это единственный
парусник, у которого надо тяжелее нагружать подветренный борт. Потому что с
наветренной стороны папирус выше ватерлинии из-за волн и брызг впитывает не
одну тонну воды, тогда как противоположный борт над ватерлинией остается
сухим. Мало-помалу вес воды, абсорбированной наветренным бортом, возрастает
настолько, что судно начинает крениться к ветру, а не от ветра, как обычно.
Передвигать каюту на середину было поздно. Ее привязали к папирусу
крепкими веревками, которые пронизывали насквозь всю конструкцию. Мы
перенесли груз с правого борта на левый, но это не очень помогло. Слишком
много воды впитали связки папируса выше ватерлинии, и все эти тонны
незримого балласта шутя перевешивали две-три сотни килограммов провизии и
питьевой воды, которые перекочевали на другую сторону. Видно, нам так и
придется идти через океан с постоянным креном к ветру.
Норман вернулся в строй, и пока мы заново укладывали груз, он
постарался укрепить под водой строптивую медную пластину, чтобы наладить
связь и узнать по радио точное время. У него были причины опасаться, что до
берега намного ближе, чем показали его вчерашние расчеты без хронометра, и
что нас несет прямо на мыс Юби.
К ночи ветер усилился почти до штормового, завывая в вантах, и "Ра"
совсем разболталась под яростными ударами волн, которые трепали лодку
сильнее прежнего. Ночью мы несли вахту по двое, чтобы не прозевать песчаные
отмели у мыса Юби, и придирчиво следили за веревками. Ни один строп не
лопнул. Ни один стебель папируса не отвязался. А вот деревянный мостик так
сильно терся об угол бамбуковой каюты, что внутри все было засыпано
опилками. Сантьяго с самого начала страдал бессонницей, а в эту ночь и
другие составили ему компанию. Поди усни, когда ящики под тобой
подпрыгивают, а каюта, мостик и мачта, качаясь не в лад, устраивают такой
концерт, будто тысяче кошек защемило хвосты веревками. Каюта так сильно
кренилась вправо, что на боку не улежать. Слева от входа помещались четверо,
справа, где было отведено место для радиостанции и штурманского столика, -
трое. Абдулла без конца скатывался на Жоржа, Жорж на Сантьяго, а Юрию,
который лежал внизу у самой стенки, некуда было катиться, и ему оставалось
только выставлять против них руки и коленки. Я подложил под правый край
своего матраса валиком лишнюю одежду, и то же самое сделал Карло, чтобы не
съезжать в радиорубку к Норману.
Буря не унималась всю ночь, волны вздымались на высоту до 4 - 5 метров,
и ветер срывал гребни, осыпая лодку мелким соленым дождем. А утром шестого
дня оказалось, что "Ра", как ни странно, словно бы окрепла, связки уже не
так вихлялись, веревочные крепления стали туже. Гребень высокой волны
неожиданно накрыл корму, и Норман очутился по пояс в воде, которая надолго
застоялась на папирусе. Очевидно, непрерывно смачиваемые сверху и снизу
стебли набухли и закрыли все щели и просветы. Оттого и лодка стала крепче и
прочнее, вот только этот правый крен нас огорчал. Зато поражала великолепная
устойчивость "Ра" на штормовой волне, и, когда Норман заявил, что надо
выбирать: либо мы попытаемся поставить парус и использовать сильный норд,
либо нас выбросит на берег, - мы единогласно решили сделать еще одну попытку
поднять парус на новой укрепленной рее, взяв один риф. Даже Сантьяго
выбрался из каюты, и с полным экипажем мы дружно поставили парус и спустили
в воду отремонтированное рулевое весло. И понеслись, словно летучая рыба, по
гребням, уходя от суши. Увы, вскоре опять раздался треск - толстое веретено
починенного весла сломалось, как спичка, а лопасть пришлось вытащить.
Но сухопутные крабы уже начали превращаться в моряков. Прыжок - Абдулла
очутился на носу и поймал угол хлопающего паруса. Рядом с ним взялся за
парус Сантьяго. Карло и Юрий без слов исчезли за каютой и потравили правые
шкоты. Жорж, в одних трусах, схватил весло и привел корму к ветру, а мы с
Норманом отрегулировали вертикальные весла, и вот уже "Ра" без рулевого
тяжелой рыбиной скользит вперед через гребни. Весь день нам удавалось
держать курс, и ни один стебель папируса не пострадал от бури. Все наши
проблемы были связаны с толстыми бревнами, а не с тонким папирусом.
На следующую ночь ветер пошел на убыль, - ветер, но не волны, которые
достигали шести метров. Каюта утратила симметрию и стала похожа на шляпу,
надетую набекрень, с наклоном к ветру. Задолго до начала моей ночной вахты я
выбрался на палубу, чтобы проверить лодку. И когда я пролез под парусом на
нос, у меня чуть сердце не остановилось. Впереди справа, в окружении
мерцающих окон возвышался маяк с цветными огнями. А нос нашей "Ра" смотрел
левее, следовательно, на сушу. Так далеко в море - маяк, это мог быть только
мыс Юби.
Мы с лихорадочной быстротой изменили курс, насколько было можно без
весел. Мало. Не обойдем. И тут мы вдруг заметили, что маяк и дома как-то
странно колышутся. Где это видано, чтобы песчаная коса так качалась! Проходя
мимо, левее, мы увидели, что это буровая вышка в море, обозначенная огнями
до верху, чтобы самолет не задел. Долго Мы стояли и глядели. Потом я
прикрикнул на Жоржа, чтобы он либо немедленно полезал в спальный мешок, либо
одевался, пока не сгубил свое здоровье.
Седьмой день, зарифленный парус на месте, и мы идем как будто
наперегонки с могучим валом, который спешит в одну сторону с нами. Справа и
слева ползли навстречу друг другу тяжелые тучи, но прямо по носу между двумя
фронтами голубел узкий просвет. Похоже было, что Канарские острова и
африканский материк кутаются в облака, а просвет открылся как раз над морем
между ними. И "Ра" послушно шла туда.
Врачебное искусство Юрия подняло на ноги Нормана и Сантьяго, Жоржа
пришлось уложить, он жаловался на сильную боль в спине, застудил мышцы,
сражаясь ночью полуголый с веслом на ледяном ветру.
В полдень я стоял на мостике, а Карло тянул какие-то веревки, пытаясь
хоть немного выправить нашу каюту, и вдруг я обомлел от ужаса. Каждый раз,
как "Ра" поднималась вверх на высоком гребне, в бинокле мелькало что-то
зеленое, как будто луга. В следующую минуту Карло уже был на верхушке мачты,
и Норман лез за ним следом. Они крикнули, что параллельно нашему курсу,
милях в шести, тянется безлюдный берег. Мы сделали все от нас зависящее,
чтобы идти мористее, и вскоре луга скрылись. Ясно это была низина около мыса
Юби. Дальше берег поворачивает на юг, значит, мы видели последний клочок
Африки.
Абдулла обезглавил на кормовой поперечине трех кур, чтобы Карло мог
приготовить наш первый праздничный обед. Настойка Юрия уже была готова. А
поводов у нас хватало. Во-первых, надо справить поминки но ироко. Не годится
оно для рулевых весел, слишком хлипкое. Затем - поднять заздравную чару в
честь папируса. Феноменальный строительный материал! 31 мая, пятнадцать
суток папирус провел в воде и даже не думает гнить. Напротив, он стал только
еще эластичнее и прочнее. Мы не потеряли ни одного стебля. За неделю мы
прошли от Сафи до мыса Юби а это больше, чем от дельты Нила до Вибла
финикийцев. И столько же, сколько от Египта до Турции. Значит, уже доказано,
что египтяне могли доставлять свой папирус в любую точку побережья Малой
Азии без помощи чужих деревянных судов.
Скол, Норман, будь здоров. Скол, Юрий. Скол, ребята. Выпьем за Нептуна
и за бегемотов Абдуллы. Сафи сидела между нами на ящике с курами и пила из
только что открытого кокосового ореха.
Чей-то голос произнесший слова "белые дома", заставил меня вскочить на
ноги. Жорж, лежа на животе в дверях каюты, показывал рукой в ту сторону, где
мы недавно видели зеленую низину. Опять она, и на ней ряды белых домиков,
типичная для Северной Африки арабская деревушка. Правее домиков расположился
живописный старинный форт. Вот он наконец, мыс Юби. Вот когда мы проходим
мимо коварной косы, мысль о которой держала нас в напряжении целую неделю, -
косы, погубившей за столетия столько судов. Семь дней мы всячески старались
уйти подальше от берега, и вот течение само несет нас мимо мыса Юби на
расстоянии ружейного выстрела.
Белые домики канули в море так же быстро, как появились. Прощай,
Африка. Прощай, Старый Свет. Мы идем без руля. Руль в нашем рейсе не нужен.
Огромная чайка догнала лодку и села на торчащую вверх папирусную связку
на носу. Утка, выпущенная на прогулку из курятника, решила прогнать гостью.
Чайка взмыла в воздух и улетела. Не прошло и нескольких минут, как нас
окружила целая стая крикливых морских птиц, а в клетке, которая служила нам
обеденным столом, исступленно кудахтали куры.
- А я знаю, что первая чайка сказала, когда прилетела к своим, - заявил
Карло. - Она сказала, что около мыса Юби в море плавает гнездо.
Во власти океана.
Мы разрушаем мосты.
Канарские острова остались позади. За восемь суток мы прошли путь,
равный расстоянию от Норвегии до Англии через Северное море. Судно, которое
успешно выдерживает поединок с волнами в таком длительном рейсе, обычно
относят к разряду морских. Несмотря на сломанные рулевые весла и рею,
несмотря на неумелое обращение и промахи неопытных сухопутных крабов,
несмотря на крепкий ветер и сильную волну, "Ра" по-прежнему отлично
держалась на воде. Груз лежал надежно, никакие гребни не могли до него
дотянуться. И мы шли дальше в условиях, весьма далеких от тихого течения
Нила.
Канарские острова были пройдены в ненастную погоду, мы не увидели
земли. Теперь над нами изогнулся голубой небосвод, низкая пелена туч слева
обозначала африканский континент, а вздымающийся на три тысячи метров конус
вулкана Тейде на Тенерифе позволял нам безошибочно определить положение
Канарских островов справа. Сам оставаясь незримым, он рождал вереницу мелких
облачков, и ветер нес их над морем, будто дым из пароходной трубы.
Абдулла, который знал только плавучие папирусные острова на озере Чад,
был потрясен, когда услышал, что здесь, далеко в океане, есть суша и на ней
живут люди. Какие они - черные, как он, или белые, как мы? И Сантьяго,
антрополог по профессии, к тому же сам одно время живший на Канарских
островах, рассказал ему про загадочных гуанчей, населявших уединенный
архипелаг, когда их "открыли" европейцы, чьи внуки в свой черед "открыли"
Америку. Одни гуанчи были темнокожие, низкого роста, другие - высокие,
светлокожие, с голубыми глазами, русыми волосами и орлиным носом. На
пастели, выполненной в 1590 году, видно группу коренных жителей Канарских
островов, у них золотистая борода, светлая кожа, мягкими волнами спадают на
плечи длинные желтые волосы. И еще Сантьяго рассказал про чистокровного
русоволосого гуанча, с которым он познакомился, учась в Кембридже. Это была
мумия, привезенная с Канарских островов. Подобно древним египтянам и
перуанцам, коренные жители архипелага умели бальзамировать трупы и делать
трепанацию черепа. Но так как светлокожие гуанчи больше смахивали на
викингов, чем на племена, которые нам обычно рисуются при слове "Африка",
родились догадки о древних северных колонистах на Канарских островах и даже
гипотезы, будто архипелаг есть не что иное, как остаток затонувшей
Атлантиды. Но на севере Европы не бальзамировали тела и крайне редко делали
операции на черепе, и ведь это лишь две из ряда черт, связывающих гуанчей с
древними культурами североафриканского приморья. Исконные жители Марокко,
обычно именуемые берберами, многих из которых арабы больше тысячи лет назад
вытеснили на юг, в Атласские горы, представляли такую же смешанную расу, как
гуанчи: одни были малорослые, с темной кожей, другие - высокие голубоглазые
блондины. Потомков этих древнейших марокканских типов по сей день можно
увидеть в глухих селениях Марокко.
Мы смотрели на шлейф над могучим вулканом на острове Тенерифе. В ясную
погоду его видно с берега Марокко. Чтобы найти родину гуанчей, вовсе не надо
отправляться в Скандинавию или погружаться на дно Атлантического океана.
Возможно, они попросту потомки коренных жителей ближайшего материка, которые
сумели в древности преодолеть морской барьер, как это сделали мы на
самодельной лодке из папируса.
В общем, загадка Канарских гуанчей заключается не столько в том, кто
они, сколько в том, как они попали на острова. Когда сюда, задолго до
плаваний Колумба, пришли европейцы, у гуанчей не было никаких лодок, даже
долбленок или плотов. И дело не в нехватке древесины, потому что на
Канарских островах росли могучие деревья. Гуанчи, и темные, и светлые, были
типичные сухопутные крабы, они занимались только земледелием и овцеводством.
Им удалось привезти овец с континента. Но выйти в море с женщинами на борту,
везя с собой скот, могли только рыбаки или представители морского народа.
Пастушескому племени такое не по плечу. Почему же гуанчи забыли морские суда
своих предков? Может быть, потому, что предки не знали никаких лодок, кроме
парусной мадиа из папируса, вроде тех, что до наших времен применяли на
северном побережье Марокко? Лодочный мастер, который умеет лишь вязать
лодки-плоты из папируса и никогда не видел, как сшивают из досок
водонепроницаемый корпус, будет беспомощно сидеть на берегу, оказавшись на
острове, где нет ни папируса, ни камыша.
Вдруг нас начало раскачивать так сильно, и папирус застонал так
жалобно, что пришлось расстаться с гуанчами и поспешить к заполоскавшему
парусу. Ветер не изменился, а вот волны стали круче - все более глубокие
ложбины, в которые мы скатывались, все более высокие гребни, которые
бросались на нас сверху, но никак не могли нас накрыть, потому что наш
золотистый бумажный лебедь всякий раз приподнимал высокий хвост и спокойно
пропускал волну под собой.
У Абдуллы началась головная боль и рвота. До сих пор он не страдал от
морской болезни, но тут Юрию пришлось отправить Абдуллу в постель, ограничив
его стол сухими, как мумия, египетскими галетами, зато Сантьяго смог
подняться с постели и пообедать вместе со всеми, после того как врач нашел
способ залечить его болячки. Норман отлично чувствовал себя, и мы дружно
наслаждались горячим рисотто с миндалем и сухофруктами, приготовленным
Карло, вдруг кто-то крикнул: "Смотрите" Мы посмотрели и с испугом увидели
изогнувшийся над "Ра" высоченный гребень могучего вала. Мы рванулись было к
корчиться, когда порывы ветра накачивали воздух в складки. В конце концов мы
надежно скрутили чудовище.
И сразу на борту воцарилась неожиданная тишина. Слышно было только
безмятежное мерное поскрипывание, оно говорило о том, что океан усыновил
папирусную лодку "Ра", эту колыбель с семеркой беспокойных близнецов,
которых надо было поскорее убаюкать, пока они не натворили бед - того и
гляди опрокинут колыбельку. "Ра" опять шла так, как ей хотелось, и при атом
не грозила больше врезаться вместе с нами в береговые утесы.
Я посмотрел на Карло. Он улыбнулся. Потом прыснул. Потом громко
расхохотался. Остальные тоже уставились на него.
- Теперь у нас ни паруса, ни рулевых весел. Лодка больше не подчиняется
воле человека. Теперь природа распоряжается. Надо только перестать с ней
воевать, и можно спокойно передохнуть и прийти в себя.
Мы осмотрелись кругом. В самом деле, полнейший порядок. Покачиваемся в
папирусном гамаке без руля, без паруса, без мотора и без хлопот, могучее
океанское течение несет нас туда, куда ему надо, и нам надо туда же. Абдулла
ушел в каюту и лег там, держа возле уха карманный транзистор. Жорж решил
заняться рыбной ловлей. Юрий съел апельсин и пошел за медицинским спиртом,
чтобы настоять его на корках, Карло начал рыться в мешках и корзинах,
подыскивая сырье для плотной трапезы. Сантьяго, стараясь не тревожить свои
болячки, смирно лежал в каюте со списком в руках и выкрикивал номера
кувшинов с водой, финиками, яйцами, оливками и кукурузой для кур. Я взял
нож, чтобы выстругать прибор для измерения широты. Тут Норман не выдержал.
- Ребята, нам здесь хорошо, - простонал он. - А каково тем, кто дома
остались. Мы обещали вчера выйти в эфир. Надо сообщить им, что у нас все в
порядке, не то подумают, что мы уже на дне.
Юрий был с ним вполне согласен и помог ослабленному температурой
Норману отвернуть матрас, снять крышку с ящика в ногах и вытащить маленькую
аварийную радиостанцию с ручным генератором. Вскоре радио Сафи откликнулось
на вызов Нормана и услышало, что оба рулевых весла сломаны, но у нас все
хорошо, и мы идем дальше через Атлантику. Заодно Норман передал, что мы не
обещаем регулярных сеансов связи, потому что весло с заземлением сломалось и
лежит на палубе. Если просто так спустим медную пластину за борт, она нам
перепилит и веревки, и папирус.
После сеанса Норман бессильно опустился на матрас, и Юрий убрал
радиостанцию, а Карло принес больному горячее питье.
Жорж никакой рыбы не поймал, но его осенила идея. Что если взять рифы
на парусе? При таком ветре даже лоскут заметно прибавит нам ходу. Парус был
сшит так, что мы могли во время усиливающегося ветра уменьшить его площадь и
на одну, и на две трети. Мне понравилось предложение Жоржа, и Норман вяло
кивнул в знак согласия. Хорошенько подкрепившись по примеру древних соленой
колбасой и свежими овощами, мы снова вышли впятером на палубу и ценой
невероятных усилии развернули рею с намокшим парусом поперек палубы, так что
она торчала на метр с каждой стороны. Не простое это дело брать рифы на
парусе при ветре от свежего до очень крепкого.
но общими силами мы с ним справились - расстелили парус на курятнике и
корзинах, придавливая его собственным весом, и свернули, оставив лишь
верхнюю треть. Велика была наша радость, когда узкое полотнище на верхушке
мачты наполнилось ветром. Выбрав плавучий якорь и закрепив малые весла, мы
понеслись по гребням на юго-запад, торжествуя новую победу над стихиями.
Прошло четверть часа, второй день нашего плавания был в разгаре, вдруг
на парус обрушился новый шквал. Услышав, как тяжелый свиток мокрой парусины
с маху, будто кувалдой, ударил жесткой реей по верхушке мачты, мы все, как
один, бросились к шкотам. Второй удар - казалось, мачта жалобно вскрикнула,
и у нас сердце сжалось, когда этот крик перешел в жуткий треск, который
пронизал нас до мозга костей. Мы посмотрели вверх и увидели, как наша рея,
единственная и незаменимая рея, на которой держалась парусина, медленно
поникла плечами, и парус съежился, как будто сложила крылья летучая мышь.
Острые щепки на изломе торчали, словно когти. Пришлось все спустить, пока
эти когти не распороли парус. Шел второй день нашего пребывания в море.
Второй день.
Едва погибшая рея и парус упали на палубу, как "Ра" снова стала смирной
и послушной, магические папирусные связки продолжали извиваться по волнам в
нужную нам сторону, точно укрощенный морской змей.
- Что я говорил, - удовлетворенно сказал Карло и полез в свой спальный
мешок.
Абдулла отправился на корму, чтобы совершить омовение рук и ног перед
очередной молитвой аллаху. Юрий, посмеиваясь, сел с трубкой и дневником в
дверях каюты, я примостился рядом с ним и снова принялся стругать деревяшку.
- Все в порядке? - осведомился Сантьяго, высунув нос из спального
мешка.
- Все! - дружно ответили мы. - Полный порядок. Все, что можно было
сломать, сломано. Остался один папирус.
Остаток дня мы мирно провели в каюте, слушая, как воет ветер. И хотя мы
в этот день не видели ни одного корабля, все-таки разделили ночь на вахты,
ведь здесь проходил маршрут торговых судов. То и дело кто-нибудь лез на
мачту высматривать огни. Столкновение с пароходами или береговыми утесами -
единственное, чего мы страшились.
В 0.30 меня разбудил Карло. Наклонившись надо мной с керосиновым
фонарем в руках, округлив испуганные глаза, он доложил шепотом, что слева по
борту вдоль всего горизонта видно огни. Сильный норд-вест гнал нас боком как
раз туда. Я лежал одетый - обвязался страховочным концом и пошел на палубу.
Было облачно, дул студеный ветер умеренной силы. Сквозь черноту ночи я и в
самом деле прямо по нашему курсу разглядел на горизонте огни - четыре очень
ярких, пятый послабее. Берег Марокко, что же еще. Карло уже сидел на макушке
качающейся мачты. Как быстро приближаемся. Я поднял остальных трех здоровых
членов команды. Надо что-то делать, надо грести, чтобы не погибнуть на
камнях.
Вдруг Карло, да и мне показалось, что один из огней зеленый. Еще один
зеленый, красный. Это не земля! Прямо на нас шла флотилия рыболовных судов!
Продрогшие ребята опять забрались в спальные мешки. Вскоре перед носом "Ра",
качаясь на волне, прошли три сейнера. Четвертый, застопорив машину, лег в
дрейф бортом к нам, так что нас несло прямо на него. Я осветил фонариком
каюту и папирус и стал семафорить: "Ра ОК, Ра ОК". Сейнер включил двигатель
и в последнюю минуту ушел в сторону, мы едва не врезались в него. На его
топе замелькали какие-то непонятные сигналы, потом он исчез во мраке.
Жорж, закутанный в штормовку и одеяла, будто мумия, заступил на вахту,
а я лег. Даже хриплое карканье сотен тысяч скрученных веревками стеблей
папируса не могло заглушить полного искренней радости пения сына Нила,
которое вместе с Ветром проникало в каюту через плетеную стенку -
единственную преграду между нашей уютной обителью и окружающим нас суровым
миром.
Рассвет возвещает наступление нашего третьего дня в море, и по-прежнему
облачно. Ветер потише, но волны беснуются пуще прежнего. С удовлетворением
отмечаем, что исступленно пляшущие волны только поднимают нас вверх. Океан
нес лодку, будто мяч на вытянутой руке, и даже самые коварные гребки не
могли окатить нас водой. На груз не попадало ни капли.
Идя без руля и без паруса, не видя берега, не зная своей позиции, мы
провели третий день спокойно, закончили ремонт одного рулевого весла и
укрепили середину длинного бруса, которому предстояло заменить сломанную
рею.
Готовясь к молитве, Абдулла начал мыть свою бритую голову, и вдруг я
услышал возмущенный хриплый крик.
Кто сказал, что море чистое! А это что, чем он вымазал себе голову кто
набезобразничал?
В парусиновом ведре Абдуллы плавали большие и маленькие черные комки Мы
посмотрели за борт. Сотни таких же комков. И с одной, и с другой стороны.
Мягкие, похожие на асфальт. Прошел час, а кругом все так же густо плавает
грязь. Видно, какой-нибудь танкер чистил цистерны. Мы поднялись на мачту, но
не увидели виновника, и однако весь день волны несли черные комки.
Во второй половине дня мы обогнали большую луну рыбу, которая нежилась
у поверхности а затем нас навестило около сотни дельфинов, они резвились и
выскакивали из воды, затеяв веселую пляску на радость Абдулле, потом вдруг
исчезли так же неожиданно, как появились.
На четвертый день стало потеплее и потише, между тучами проглянуло
солнце. Мы долго видели вдали отчетливые голубые контуры двух горбатых
вершин на материке. Сантьяго чувствовал себя скверно, зато Норман пошел на
поправку, температура упала, и Юрий разрешил ему подняться и взять высоту
солнца. Но так как у нас не было хронометра, а радио Сафи наш приемник уже
не брал, мы не знали точного времени и не могли верно вычислить наши
координаты, что немало беспокоило Нормана и Сантьяго. Первый объяснил, что,
раз мы по-прежнему видим материк, нам не удастся обогнуть Канарские острова
с севера, а мы войдем в опасный проход между островом Фуартевентура и мысом
Юби на западе Африки. Сантьяго (он в детстве жил на Канарских островах)
подтвердил то, о чем говорилось в справочниках Нормана; мыс Юби - гроза всех
моряков, коварное жало этой песчаной косы дотягивается до течения как раз
там, где берег Африки сворачивает на юг.
Мы сидели и ели на свернутом парусе, вдруг раздался радостный крик
всевидящего Абдуллы, который уже проглотил свою порцию
- Гиппо! Гиппо! Он поправился:
- Гиппопотам!
Мы посмотрели туда, куда он показывал и через минуту они опять медленно
всплыли - два здоровенных кита, которые лениво глядели на нас своими
маленькими глазками и громко фыркали, извергая дыхалом струю воздуха с
водяной пылью. В Чаде Абдулла никогда не видел таких огромных бегемотов, так
что этого впечатления ему хватило на целый день. Услышав, что на свете есть
млекопитающие с рыбьим хвостом, он не поверил своим ушам, но тут один кит
вежливо махнул нам хвостом на прощание, и Абдулла лишился языка от
удивления: до чего же аллах горазд на выдумку!
Утро пятого дня встретило нас пронизывающим северным ветром и сильной
волной. Мы надели все, что везли с собой, и все равно у Абдуллы зуб на зуб
не попадал. Пятые сутки океанские валы непрерывно штурмовали правый борт
"Pa" - так и должно быть, ведь весь наш путь пролегал в зоне
северо-восточного пассата. Недаром мы вход в каюту сделали с
противоположного, левого борта, зная, что он будет подветренным. Больше
того, мы сдвинули каюту к правому борту и там же сосредоточили основную
часть груза, чтобы ветер, наполняющий огромный парус с этой стороны, не мог
опрокинуть лодку. На парусном судне положено нагружать тяжелее наветренный
борт - это было известно и нам, и всем тем, кто нас консультировал. Однако
уже с пятого дня мы на собственном горьком опыте начали убеждаться, что
папирусная лодка в этом смысле отличается от других судов: это единственный
парусник, у которого надо тяжелее нагружать подветренный борт. Потому что с
наветренной стороны папирус выше ватерлинии из-за волн и брызг впитывает не
одну тонну воды, тогда как противоположный борт над ватерлинией остается
сухим. Мало-помалу вес воды, абсорбированной наветренным бортом, возрастает
настолько, что судно начинает крениться к ветру, а не от ветра, как обычно.
Передвигать каюту на середину было поздно. Ее привязали к папирусу
крепкими веревками, которые пронизывали насквозь всю конструкцию. Мы
перенесли груз с правого борта на левый, но это не очень помогло. Слишком
много воды впитали связки папируса выше ватерлинии, и все эти тонны
незримого балласта шутя перевешивали две-три сотни килограммов провизии и
питьевой воды, которые перекочевали на другую сторону. Видно, нам так и
придется идти через океан с постоянным креном к ветру.
Норман вернулся в строй, и пока мы заново укладывали груз, он
постарался укрепить под водой строптивую медную пластину, чтобы наладить
связь и узнать по радио точное время. У него были причины опасаться, что до
берега намного ближе, чем показали его вчерашние расчеты без хронометра, и
что нас несет прямо на мыс Юби.
К ночи ветер усилился почти до штормового, завывая в вантах, и "Ра"
совсем разболталась под яростными ударами волн, которые трепали лодку
сильнее прежнего. Ночью мы несли вахту по двое, чтобы не прозевать песчаные
отмели у мыса Юби, и придирчиво следили за веревками. Ни один строп не
лопнул. Ни один стебель папируса не отвязался. А вот деревянный мостик так
сильно терся об угол бамбуковой каюты, что внутри все было засыпано
опилками. Сантьяго с самого начала страдал бессонницей, а в эту ночь и
другие составили ему компанию. Поди усни, когда ящики под тобой
подпрыгивают, а каюта, мостик и мачта, качаясь не в лад, устраивают такой
концерт, будто тысяче кошек защемило хвосты веревками. Каюта так сильно
кренилась вправо, что на боку не улежать. Слева от входа помещались четверо,
справа, где было отведено место для радиостанции и штурманского столика, -
трое. Абдулла без конца скатывался на Жоржа, Жорж на Сантьяго, а Юрию,
который лежал внизу у самой стенки, некуда было катиться, и ему оставалось
только выставлять против них руки и коленки. Я подложил под правый край
своего матраса валиком лишнюю одежду, и то же самое сделал Карло, чтобы не
съезжать в радиорубку к Норману.
Буря не унималась всю ночь, волны вздымались на высоту до 4 - 5 метров,
и ветер срывал гребни, осыпая лодку мелким соленым дождем. А утром шестого
дня оказалось, что "Ра", как ни странно, словно бы окрепла, связки уже не
так вихлялись, веревочные крепления стали туже. Гребень высокой волны
неожиданно накрыл корму, и Норман очутился по пояс в воде, которая надолго
застоялась на папирусе. Очевидно, непрерывно смачиваемые сверху и снизу
стебли набухли и закрыли все щели и просветы. Оттого и лодка стала крепче и
прочнее, вот только этот правый крен нас огорчал. Зато поражала великолепная
устойчивость "Ра" на штормовой волне, и, когда Норман заявил, что надо
выбирать: либо мы попытаемся поставить парус и использовать сильный норд,
либо нас выбросит на берег, - мы единогласно решили сделать еще одну попытку
поднять парус на новой укрепленной рее, взяв один риф. Даже Сантьяго
выбрался из каюты, и с полным экипажем мы дружно поставили парус и спустили
в воду отремонтированное рулевое весло. И понеслись, словно летучая рыба, по
гребням, уходя от суши. Увы, вскоре опять раздался треск - толстое веретено
починенного весла сломалось, как спичка, а лопасть пришлось вытащить.
Но сухопутные крабы уже начали превращаться в моряков. Прыжок - Абдулла
очутился на носу и поймал угол хлопающего паруса. Рядом с ним взялся за
парус Сантьяго. Карло и Юрий без слов исчезли за каютой и потравили правые
шкоты. Жорж, в одних трусах, схватил весло и привел корму к ветру, а мы с
Норманом отрегулировали вертикальные весла, и вот уже "Ра" без рулевого
тяжелой рыбиной скользит вперед через гребни. Весь день нам удавалось
держать курс, и ни один стебель папируса не пострадал от бури. Все наши
проблемы были связаны с толстыми бревнами, а не с тонким папирусом.
На следующую ночь ветер пошел на убыль, - ветер, но не волны, которые
достигали шести метров. Каюта утратила симметрию и стала похожа на шляпу,
надетую набекрень, с наклоном к ветру. Задолго до начала моей ночной вахты я
выбрался на палубу, чтобы проверить лодку. И когда я пролез под парусом на
нос, у меня чуть сердце не остановилось. Впереди справа, в окружении
мерцающих окон возвышался маяк с цветными огнями. А нос нашей "Ра" смотрел
левее, следовательно, на сушу. Так далеко в море - маяк, это мог быть только
мыс Юби.
Мы с лихорадочной быстротой изменили курс, насколько было можно без
весел. Мало. Не обойдем. И тут мы вдруг заметили, что маяк и дома как-то
странно колышутся. Где это видано, чтобы песчаная коса так качалась! Проходя
мимо, левее, мы увидели, что это буровая вышка в море, обозначенная огнями
до верху, чтобы самолет не задел. Долго Мы стояли и глядели. Потом я
прикрикнул на Жоржа, чтобы он либо немедленно полезал в спальный мешок, либо
одевался, пока не сгубил свое здоровье.
Седьмой день, зарифленный парус на месте, и мы идем как будто
наперегонки с могучим валом, который спешит в одну сторону с нами. Справа и
слева ползли навстречу друг другу тяжелые тучи, но прямо по носу между двумя
фронтами голубел узкий просвет. Похоже было, что Канарские острова и
африканский материк кутаются в облака, а просвет открылся как раз над морем
между ними. И "Ра" послушно шла туда.
Врачебное искусство Юрия подняло на ноги Нормана и Сантьяго, Жоржа
пришлось уложить, он жаловался на сильную боль в спине, застудил мышцы,
сражаясь ночью полуголый с веслом на ледяном ветру.
В полдень я стоял на мостике, а Карло тянул какие-то веревки, пытаясь
хоть немного выправить нашу каюту, и вдруг я обомлел от ужаса. Каждый раз,
как "Ра" поднималась вверх на высоком гребне, в бинокле мелькало что-то
зеленое, как будто луга. В следующую минуту Карло уже был на верхушке мачты,
и Норман лез за ним следом. Они крикнули, что параллельно нашему курсу,
милях в шести, тянется безлюдный берег. Мы сделали все от нас зависящее,
чтобы идти мористее, и вскоре луга скрылись. Ясно это была низина около мыса
Юби. Дальше берег поворачивает на юг, значит, мы видели последний клочок
Африки.
Абдулла обезглавил на кормовой поперечине трех кур, чтобы Карло мог
приготовить наш первый праздничный обед. Настойка Юрия уже была готова. А
поводов у нас хватало. Во-первых, надо справить поминки но ироко. Не годится
оно для рулевых весел, слишком хлипкое. Затем - поднять заздравную чару в
честь папируса. Феноменальный строительный материал! 31 мая, пятнадцать
суток папирус провел в воде и даже не думает гнить. Напротив, он стал только
еще эластичнее и прочнее. Мы не потеряли ни одного стебля. За неделю мы
прошли от Сафи до мыса Юби а это больше, чем от дельты Нила до Вибла
финикийцев. И столько же, сколько от Египта до Турции. Значит, уже доказано,
что египтяне могли доставлять свой папирус в любую точку побережья Малой
Азии без помощи чужих деревянных судов.
Скол, Норман, будь здоров. Скол, Юрий. Скол, ребята. Выпьем за Нептуна
и за бегемотов Абдуллы. Сафи сидела между нами на ящике с курами и пила из
только что открытого кокосового ореха.
Чей-то голос произнесший слова "белые дома", заставил меня вскочить на
ноги. Жорж, лежа на животе в дверях каюты, показывал рукой в ту сторону, где
мы недавно видели зеленую низину. Опять она, и на ней ряды белых домиков,
типичная для Северной Африки арабская деревушка. Правее домиков расположился
живописный старинный форт. Вот он наконец, мыс Юби. Вот когда мы проходим
мимо коварной косы, мысль о которой держала нас в напряжении целую неделю, -
косы, погубившей за столетия столько судов. Семь дней мы всячески старались
уйти подальше от берега, и вот течение само несет нас мимо мыса Юби на
расстоянии ружейного выстрела.
Белые домики канули в море так же быстро, как появились. Прощай,
Африка. Прощай, Старый Свет. Мы идем без руля. Руль в нашем рейсе не нужен.
Огромная чайка догнала лодку и села на торчащую вверх папирусную связку
на носу. Утка, выпущенная на прогулку из курятника, решила прогнать гостью.
Чайка взмыла в воздух и улетела. Не прошло и нескольких минут, как нас
окружила целая стая крикливых морских птиц, а в клетке, которая служила нам
обеденным столом, исступленно кудахтали куры.
- А я знаю, что первая чайка сказала, когда прилетела к своим, - заявил
Карло. - Она сказала, что около мыса Юби в море плавает гнездо.
Во власти океана.
Мы разрушаем мосты.
Канарские острова остались позади. За восемь суток мы прошли путь,
равный расстоянию от Норвегии до Англии через Северное море. Судно, которое
успешно выдерживает поединок с волнами в таком длительном рейсе, обычно
относят к разряду морских. Несмотря на сломанные рулевые весла и рею,
несмотря на неумелое обращение и промахи неопытных сухопутных крабов,
несмотря на крепкий ветер и сильную волну, "Ра" по-прежнему отлично
держалась на воде. Груз лежал надежно, никакие гребни не могли до него
дотянуться. И мы шли дальше в условиях, весьма далеких от тихого течения
Нила.
Канарские острова были пройдены в ненастную погоду, мы не увидели
земли. Теперь над нами изогнулся голубой небосвод, низкая пелена туч слева
обозначала африканский континент, а вздымающийся на три тысячи метров конус
вулкана Тейде на Тенерифе позволял нам безошибочно определить положение
Канарских островов справа. Сам оставаясь незримым, он рождал вереницу мелких
облачков, и ветер нес их над морем, будто дым из пароходной трубы.
Абдулла, который знал только плавучие папирусные острова на озере Чад,
был потрясен, когда услышал, что здесь, далеко в океане, есть суша и на ней
живут люди. Какие они - черные, как он, или белые, как мы? И Сантьяго,
антрополог по профессии, к тому же сам одно время живший на Канарских
островах, рассказал ему про загадочных гуанчей, населявших уединенный
архипелаг, когда их "открыли" европейцы, чьи внуки в свой черед "открыли"
Америку. Одни гуанчи были темнокожие, низкого роста, другие - высокие,
светлокожие, с голубыми глазами, русыми волосами и орлиным носом. На
пастели, выполненной в 1590 году, видно группу коренных жителей Канарских
островов, у них золотистая борода, светлая кожа, мягкими волнами спадают на
плечи длинные желтые волосы. И еще Сантьяго рассказал про чистокровного
русоволосого гуанча, с которым он познакомился, учась в Кембридже. Это была
мумия, привезенная с Канарских островов. Подобно древним египтянам и
перуанцам, коренные жители архипелага умели бальзамировать трупы и делать
трепанацию черепа. Но так как светлокожие гуанчи больше смахивали на
викингов, чем на племена, которые нам обычно рисуются при слове "Африка",
родились догадки о древних северных колонистах на Канарских островах и даже
гипотезы, будто архипелаг есть не что иное, как остаток затонувшей
Атлантиды. Но на севере Европы не бальзамировали тела и крайне редко делали
операции на черепе, и ведь это лишь две из ряда черт, связывающих гуанчей с
древними культурами североафриканского приморья. Исконные жители Марокко,
обычно именуемые берберами, многих из которых арабы больше тысячи лет назад
вытеснили на юг, в Атласские горы, представляли такую же смешанную расу, как
гуанчи: одни были малорослые, с темной кожей, другие - высокие голубоглазые
блондины. Потомков этих древнейших марокканских типов по сей день можно
увидеть в глухих селениях Марокко.
Мы смотрели на шлейф над могучим вулканом на острове Тенерифе. В ясную
погоду его видно с берега Марокко. Чтобы найти родину гуанчей, вовсе не надо
отправляться в Скандинавию или погружаться на дно Атлантического океана.
Возможно, они попросту потомки коренных жителей ближайшего материка, которые
сумели в древности преодолеть морской барьер, как это сделали мы на
самодельной лодке из папируса.
В общем, загадка Канарских гуанчей заключается не столько в том, кто
они, сколько в том, как они попали на острова. Когда сюда, задолго до
плаваний Колумба, пришли европейцы, у гуанчей не было никаких лодок, даже
долбленок или плотов. И дело не в нехватке древесины, потому что на
Канарских островах росли могучие деревья. Гуанчи, и темные, и светлые, были
типичные сухопутные крабы, они занимались только земледелием и овцеводством.
Им удалось привезти овец с континента. Но выйти в море с женщинами на борту,
везя с собой скот, могли только рыбаки или представители морского народа.
Пастушескому племени такое не по плечу. Почему же гуанчи забыли морские суда
своих предков? Может быть, потому, что предки не знали никаких лодок, кроме
парусной мадиа из папируса, вроде тех, что до наших времен применяли на
северном побережье Марокко? Лодочный мастер, который умеет лишь вязать
лодки-плоты из папируса и никогда не видел, как сшивают из досок
водонепроницаемый корпус, будет беспомощно сидеть на берегу, оказавшись на
острове, где нет ни папируса, ни камыша.
Вдруг нас начало раскачивать так сильно, и папирус застонал так
жалобно, что пришлось расстаться с гуанчами и поспешить к заполоскавшему
парусу. Ветер не изменился, а вот волны стали круче - все более глубокие
ложбины, в которые мы скатывались, все более высокие гребни, которые
бросались на нас сверху, но никак не могли нас накрыть, потому что наш
золотистый бумажный лебедь всякий раз приподнимал высокий хвост и спокойно
пропускал волну под собой.
У Абдуллы началась головная боль и рвота. До сих пор он не страдал от
морской болезни, но тут Юрию пришлось отправить Абдуллу в постель, ограничив
его стол сухими, как мумия, египетскими галетами, зато Сантьяго смог
подняться с постели и пообедать вместе со всеми, после того как врач нашел
способ залечить его болячки. Норман отлично чувствовал себя, и мы дружно
наслаждались горячим рисотто с миндалем и сухофруктами, приготовленным
Карло, вдруг кто-то крикнул: "Смотрите" Мы посмотрели и с испугом увидели
изогнувшийся над "Ра" высоченный гребень могучего вала. Мы рванулись было к