Страница:
Гутюша сначала пожал плечами, затем начал рыться в карманах.
— Способ есть, может, и не первый сорт, но все же. У меня фамилии здесь и адреса…
— Чьи?
— Всех мужиков, работавших с покойниками, Стшельчиком и Залевским. Этот труп модельный из подвала — Залевский. Я, видишь ли, не засыпал золу грушами с вербы, а вцепился ещё раньше, ещё без тебя, а один мой дружок расстарался, ходы использовал и достал все, что надо. Вот, видишь…
Он разгладил вдрызг измятый врачебный рецепт и представил мне весьма специфический текст. Весь рецепт был исписан бисерным почерком, а между лекарствами находились записи вовсе не медицинской натуры. Я посмотрела через лупу, сосчитала — одиннадцать фамилий, около каждой адрес, в иных случаях даже телефоны.
— Честно говоря, получил все вчера. Заучить наизусть не для моего котелка, а на рецепте не очень-то разберёшь. Кто-то из них Крыса, а возможно, и ещё знакомцы обнаружатся. Я оторвалась от чтения, убрала лупу, вернула ему рецепт и принялась размышлять вслух.
— На этой чёртовой Праге я ещё не была. Теперь уж и не придумаю куда сперва — туда или сюда…
Гутюша уже продумал диспозицию.
— Я бы поехал к ним сразу. Этих каналий так просто и не заарканишь, погляжу, что там за бражка. Понимаешь, освоиться на месте надо. Посижу себе на скамейке или прикинусь ханыгой, то и дело буду закуривать, знаешь, раздрызганный алкаш на природе. Всех засниму — портреты заимеем, а там посмотрим.
Замысел был неплох. Навестить одиннадцать адресов — ничего особенного, за полтора часа обернёмся, оставлю Гутюшу на месте и ещё на Прагу успею. Я оторвалась от автомата, и мы двинулись на охоту, сперва вместе, а после разойдёмся…
— Добрый вечер, — начала я скороговоркой. — Я тут перед ремонтом обмеры делала и у вас тоже. Ты меня помнишь?
Она кивнула. Пожалуй, девочка замкнутая.
— У меня к тебе пустяковое дельце, может, поговорим?
Девочка снова кивнула, на сей раз слегка неуверенно. Из квартиры послышалось: «Кто пришёл?», голос женский, мать, наверное.
Я забеспокоилась — контактировать с маменькой не входило в мои планы, я не успела выдумать предлога, и добротное враньё не шло на язык. Девочка, впрочем, выручила.
— Это ко мне! — крикнула она. — Выйду ненадолго во двор!
Я все ещё стояла за порогом, отстранилась, девочка вышла и закрыла за собой дверь.
— Если вы ко мне, то дома негде. Все сидят друг у друга на голове, а мой брат подслушивать любит. В чем дело?
Она, по-видимому, чем-то обеспокоена и не жаждет семью посвящать. Меня это устраивало вполне.
— Помнишь, когда мы обмеряли вашу квартиру, к тебе пришла подружка, — начала я, усаживаясь на досках, сваленных во дворе.
Было уже темно, но свет из окон и от фонаря освещал её лицо, девочка смертельно перепугалась. Она тоже собиралась сесть, но тут напряглась, сдерживая желание удрать. Наверное, забеспокоилась из-за подружки.
— Сядь! — сказала я резко, но приглушённо. — Я тебе ничего не сделаю, и меня не касаются всякие ваши глупости. Хочу кое-что узнать и никому ничего не скажу.
Девочка замерла, но полусидячая позиция была очень неудобна, она тяжело плюхнулась на доски и глубоко перевела дыхание, по-видимому, с перепугу даже дышать не смела.
— Как приходила тогда подружка, вижу, помнишь, — я заговорила успокаивающе. — Вашего разговора я не слышала, занята была, донеслось до меня только имя какой-то Каськи. Эту Каську твоя подруга назвала дурой. Меня интересует только одно, кто она, эта дура Каська?
Каська, очевидно, оказалось не самое страшное, девочка снова вздохнула с явным облегчением. Помолчала, собиралась с мыслями и преодолевала панику.
— Да была тут одна такая…
— Кто? Твоя соученица?
— Какое там. Приходила со своим парнем, таскалась сюда. Она того…
— Которого?
— Наркоманка…
Через меня не то электрический разряд прошёл, не то стайка муравьёв-спринтеров промчалась: нашла красивую пани Касю…
— Дорогая моя, я из-за этого и приехала. Сделай одолжение, расскажи все, что знаешь про эту Каську.
— А что? — недоверчиво покосилась девочка.
Я посмотрела на неё максимально серьёзно, в надежде, что она все-таки увидит в неверном освещении выражение моего лица.
— Я разве тебя спрашиваю про твои дела? А ведь могу…
— Да нет, мне все равно, — поспешно прервала она. — Так вот: она шлялась сюда и ждала того парня. Иногда оставалась ночевать в нашем доме… Где придётся. А мы с ней разговаривали.
Замолчала. Похоже, с Каськой дела неважнецкие. Я решилась поставить вопрос ребром.
— Слушай, мне необходимо знать все про Каську-наркоманку — её надо найти. Меня не интересует остальное, и плевать хочу на всякие романы и прочее. Я не слепая, вижу, ты чего-то боишься, бойся себе на здоровье, скрывай или сглупу проболтаешься, меня не касается. Даже если вы вместе с подругой убили кого-нибудь, смилуйся Боже, над его душой, моя хата с краю, никому ничего не скажу. Я понятно говорю? Скажи все про Каську и меня больше не увидишь.
— Нет, убийство нет… — вырвалось у неё. — Но… Значит… Все за Каськой тут ходят…
— Кто все?
— Разные. Приходили, спрашивали. Агате по морде съездили, потому что сказала, ничего, мол, не видела, а она и взаправду не видела, а я, значит, сразу и созналась…
— В чем созналась, Господи Боже?!
— Мол, знаю её. Она дура, помыкали ею все, для своего парня на все готова, через него и в наркоту влипла.., вообще добрая, помогала всем, любила детей и её парень тоже, возились с ребятишками…
Опять замолчала, немного подумала, внимательно на меня посмотрела. Я напряжённо ждала.
— Так и быть, — решилась она вдруг. — С меня хватит. Пани — первый нормальный человек… Да я вас и знаю, вы ведь и сами догадываетесь, кто о ней спрашивал, а вы не из них, я вижу… Скажу вам все. Парень велел им сушковать, этим ребятишкам…
— Как это сушковать? — Так.., ну, здесь в детском доме был мальчик, его фамилия Сушко. А этот Каськин парень научил ребят шваркать подошвами и бормотать тихонько под нос, и получалось так: суш-ко, суш-ко, суш-ко, целыми часами могли так шваркать, а он слушал, будто музыку небесную…
Я тоже слушала, будто музыку, может, даже в большем экстазе. Девочка отбросила опасения и говорила не переставая.
— Каська с парнем сюда за делом ходили, хотя какие дела у таких, у них и так крыша едет, и все же что-то там выполняли. И играли с ребятами. А когда исчезли, их начали искать, и милиция даже. Я никому не говорила, а вам скажу… У Каськи была семья, она просто убежала из дому, она уже совершеннолетняя — ей восемнадцать исполнилось. И деньги у неё были, кто-то давал. Её парень тоже из семьи…
— А не знаешь их фамилий?
— Нет, даже как зовут, не знаю. Она звала его Пёс.
— Как?!
— Пёс. Обыкновенно — пёс, и все тут. И у меня есть один адрес, Каська как-то здесь сидела одна, разве не видели? Да вы не могли не видеть, ведь мерили весь дом! Здесь, где мы теперь живём, такая комнатушка рядом, даже дверей не было, теперь временно поставили, она сидела в углу, а я заглянула — сторожиху искала, ну, и увидела её, ей плохо сделалось, стонала, ничего не хотела, только велела, ежели помрёт, передать одной женщине. Думаю, она ничего не соображала, кому говорит, меня не узнала, говорила как с чужой. На Саской Кемпе, Валечных, пять, первый этаж, Голковская Марианна. Голковской она и велела сказать, что померла. И все. А тогда не померла, лучше ей стало и ушла.
— А парень? О нем ничего не известно?
— Нет. Только противно с ней обращался. Упрямый, как черт. Все по его должно быть, и точка. О Голковской я никому ни слова, никто про это слыхом не слыхал.
Замолчала и снова перевела дыхание, словно тяжесть с себя сбросила. О Каське, видимо, и в самом деле все сказала.
— Порядок, — заключила я и придержала её за руку — она уже рвалась убежать. — Слушай, я обещала не совать нос в твои дела и не буду. Но я все-таки взрослая, а потому, если тебе понадобится помощь, вот мой номер телефона. Ты его выучи и запомни навсегда. Меня здесь не было, ты ничего не говорила, видела только за обмерами дома. Представь, я тоже боюсь. В случае нужды звони, только, ради Бога, никому об этом ни слова!
Девочка, видимо, прекрасно поняла мои переживания и сразу успокоилась. Кивнула, повторила вполголоса номер, встала спокойно, неторопливо. Пожалуй, мы заключили союз…
— Пани Марианна Голковская?
Она кивнула, по-прежнему стояла неподвижно и молча, ожидая, что я ещё скажу. Кстати, у меня ведь есть пароль…
— Кася дала ваше имя и адрес. В случае смерти просила вас уведомить.
Марианна Голковская вздрогнула, прикрыла дверь, я уже решила — вот и конец общению, но нет, она просто хотела снять цепочку. И сразу же открыла шире.
— Войдите, — пригласила она шёпотом. Пропустила меня вперёд и снова накинула цепочку. Мы стояли в узкой прихожей, разглядывая друг друга. Очередь говорить, по моему мнению, была за ней.
— Умерла? — спросила она сухим, холодным тоном.
— Не знаю, — возмутилась я, шокированная её равнодушием. — Хотелось бы её отыскать, чтобы узнать. Рассчитываю на вашу помощь.
Она пожала плечами. Опять сжала губы, осмотрела меня сверху донизу, внимательно разглядывая туфли, и снова пожала плечами.
— А вы, собственно, кто?
Было очевидно, фамилией и профессией она не удовлетворится. Попробуй тут в двух словах объяснить, кто я, зачем ищу её холерную Каську, зачем мне пропавший мальчик, почему необходима полная тайна и по какой причине она обязана мне доверять. Легче было бы объяснить, кем я НЕ являюсь — королевой английской, сотрудником полиции, секретаршей государственного мужа, оперной примадонной, членом преступной клики… Путём исключений, возможно, к чему-нибудь мы и пришли бы.
— Я скажу вам, в чем дело, — решилась я, хотя по-прежнему злилась. — Если бы мы могли где-нибудь сесть… Не люблю разговаривать стоя, а говорить придётся долго.
Она снова осмотрела мои туфли и вдруг, перестав колебаться, пригласила в комнату.
Мне не пришлось осмотреться, но создалось впечатление, что ни комната, ни вся квартира как-то не подходят к особе, их занимающей. И атмосфера, и обстановка имели иной характер и уровень. Марианна Голковская могла бы здесь убираться, поливать цветы, но не жить.
— Ну? — спросила она и села на краешек кресла у низкого столика. Манера сидеть тоже о многом говорила.
Я сообщила, кто я, извлекая из сумки разные свидетельства, включая водительские права. Она и не подумала делать вид — да что вы, да зачем же, — прочитала все бумажки с величайшим тщанием. Я пережидала молча, подавляя нетерпение.
Наконец она кивнула так, словно соглашалась на моё пребывание в этом мире и позволяла мне и дальше существовать. Я весьма остро ощутила нелегальность собственной жизни до этого момента. Ладно, пусть её. Я сгребла со столика бумаги.
— Касю знаю лишь в лицо, — холодно сообщила я. — Мне известно также, что она взяла с собой мальчика, которого считают пропавшим… — Этого маленького Сушко, да? — прервала она, и в её голосе зазвучало ядовитое удовлетворение.
Я постаралась скрыть, что попала впросак.
— Вы тоже осведомлены? Она кивнула и выжидательно взглянула на меня.
— В таком случае вас наверняка известили — его ищут. И не все из ищущих имеют добрые намерения. Мне необходимо не столько его найти, сколько удостовериться, что ребёнок в безопасности. Ну и во всяком случае, получить сведения о том, где он находится…
— А за вами получит сведения тот… — сорвалось у неё, и она тотчас сжала губы.
Меня залихорадило: этой бабе известно больше, чем мне, возможно, даже все. Оборванная фраза значила колоссально много.
— Если получит сведения вслед за мной, то получит сведения и насчёт меня. А я ещё хотела бы немного пожить и постараюсь, чтобы никто ничего не узнал. Ведь надо же ребёнка обезопасить, пока до него не добрались, а до него добираются уже несколько таких типов. Не намереваюсь ничем рисковать, вы сами решите, искать ли мальчика с умом или плутать на ощупь. Чтобы искать с умом, мне надо кое в чем сориентироваться.
Марианна Голковская, возможно, и выслушала этот монолог, но думала по-своему.
— Убить-то его, пожалуй, не убьют, — раздумчиво сказала она. — Хотя голову на отсечение не дам. А вот дураком сделают полным, а он вовсе не дурак пока что. Пожалуй, и шею могут свернуть. Мне не говорили, где он.
— Это правда?
— Да. Я не хотела знать. И не хочу. Вам бы я сказала, вижу, вы не из тех. По ногам поняла.
Мой характер и ум определялись по разным параметрам в течение жизни, но чтоб по ногам!.. Я в наивном изумлении уставилась на пани Голковскую — раз все уж по ногам видно, на физиономии вовсе не обязательно ума искать…
— Туфли, — снизошла она до объяснения. — Уж и не знаю, что тут такое, только я всегда на ноги гляжу и ещё ни разу в жизни не ошиблась. Понимаете, все вместе — ноги, обувь, они либо хитрые и нечестные, либо порядочные, и всякое остальное тоже. Вы, пани, и вправду порядочная, потому выскажу, как думаю. Понимаете, ведь это Касина квартира.
Я охотно кивнула — это совпало и с моими наблюдениями.
— Я у них хозяйство вела. Касю сама растила, с младенческих лет, потому как её мать — говорить срамно, а отец ещё хуже. А здесь жила бабка, сейчас в санатории и живая не вернётся, а квартиру Касе завещала, Кася и не ведает про это. Да и не надо ей до времени знать, ещё сдуру продаст по дешёвке или что другое удумает. Пока этот её.., жених…
Здесь она прямо-таки зашипела. Жениха, видать, надлежало просто удавить.
— ..не подохнет… Или за ум не возьмётся, хоть я больно-то не надеюсь… Вот тогда и Кася вылечится… — Пока что нет ни её, ни его, — напомнила я. — Где-то оба скрылись. Вы не догадываетесь, где они?
— Догадываюсь. И так и сяк.
— Неважно. Я очень осторожно постараюсь навести справки.
— А вы себе уяснили, если ребёнка найдут, убьют непременно?
— Уяснила.
Она опять кивнула, по-видимому довольная своими убедительными аргументами. Да, всякого я могла ожидать, но снискать доверие по причине туфель, за умеренную цену купленных на летней распродаже в Торонто… Симпатичные туфельки, но чтоб до такой степени?..
— Есть тут один, продаёт это дерьмо, он может знать про них, наверняка кто-то из них к нему ходит. — Марианна Голковская начала высчитывать по пальцам. — Есть ещё хромая психопатка, у ней ум на свой лад закручен, из хорошей семьи, так она по всей Польше знает разные места, в основном на кладбищах, где и пожить можно в склепах. А третий там навроде опекуна, молодёжь пригревает, маленького Сушко тоже ищет, с теми бандитами не знается, а мне все ж таки не нравится. Четвёртая — Касина подружка со школы, все складно было, когда они дружили, а об их дружбе никто понятия не имел, я только, а мать Касина её и на порог к нам не пускала бы — ей все это без надобности. А девочка была хорошая, теперь уже взрослая, старше Каси на два года. Ну а пятый — один доктор, такой, по наркоманским делам. Порядочный человек, Касю жалел, считал, можно её вылечить, со мной разговаривал, похоже, сам её и спрятал. Адреса все есть, только в секрете, и кому другому ни за что не дала бы. Глянулись вы мне, пани, а ежели пани меня обманет, не миновать вам божеской кары. Погодите здесь, за мной не ходите и не подглядывайте, принесу сама.
Я замерла в кресле — не шевельнулась, даже ног не переставила, хоть и совсем затекли, не дай Бог, заподозрит в подсматривании. Не дрогнула, дождалась, пока она не притащила листок, вырванный из тетради, с фамилиями и адресами пяти человек. А сохранить хотя бы видимость покоя стоило мне немалых усилий — тем самым опекуном молодёжи оказался Божидар.
Марианна Голковская была предусмотрительна.
— Вы это себе перепишите. Своей рукой. И про меня молчок — ничего вы от меня не получали. Мой листок я сразу сожгу.
Она внимательно следила, пока я переписывала данные в свой календарик, после чего моей зажигалкой сожгла листок в большой хрустальной пепельнице. Старательно перемешала пепел с моими окурками и посмотрела на меня.
— Как дознаетесь, уведомьте, что с Касей. Где она, её дело, только здорова ли. Повидаться с ней не смею и к ней не пойду, потому как меня сторожат. Глаз не спускают, когда выхожу, кругом всякие мерзавцы шныряют — а пусть их, плевать мне, кто они такие, пусть глядят сколько влезет. Я их к Касс не приведу.
Я решила дома переписать адреса из календарика в манере, чужим непонятной, а две странички вырвать и тоже сжечь. Лучше прямо сегодня же. Вышла я с озабоченной и разочарованной физиономией, и выражение сие призвано было означать для возможных соглядатаев тотальный провал, никто, однако, на меня внимания не обратил и никто не пытался учинить автомобильную аварию по моей вине…
— Четыре. Пятым заниматься не стоит.
— Ну, всего тринадцать. И людишек прибывает…
— Да, урезонься ты с арифметикой. Давай рационально. Эти задницы днём сторожить смысла нету, надо по вечерам…
— Или в обед…
— Допустим. А когда у них обеденный час? Попробуем пока раскурочить этих моих.
Я постучала пальцем по программе прошлогодних бегов: закамуфлировать фамилии и адреса, сообщённые Марианной Голковской, самое милое дело в программе бегов. Все программы были перечёрканы — клочка чистого не сыщешь. Чего стоили только постоянные замены жокеев! Пиши сколько угодно фамилий — идеальные закоулки для пряток. Даже улица Мадалинского числилась в качестве запасного жокея.
— Этот первый… — начал было Гутюша с сомнением.
— Этот первый не для нас, — прервала я. — На него бы частных детективов напустить, поговори со своими корешами. Может, у них кто на примете есть.
— Есть. Об этом я и хотел сказать.
— Прекрасно. Нам, значит, остаются хромуша-психопатка, подружка и доктор. Разделяемся или вместе двинем?
— Понятно, парой. Поглядим на месте, какой прогноз погоды.
Хромуша-психопатка жила вроде бы неподалёку. По пути я все удивлялась — адрес какой-то невероятно знакомый. Кабы не фамилия и не хромота, сочла бы, что это моя старая приятельница, которая как раз там и жила. Знакомства она водила удивительные, годилась на любую афёру, вот только фамилия другая и никогда не хромала…
И все-таки именно она открыла дверь.
— О Господи, морок сгинь, пропади! — завопила она и даже глаза протёрла под тёмными очками. — Привидение, что ли? Честью клянусь, сегодня ничего не пила!
— Вот повезло-то — Баська! — обрадовалась я. — Замуж вышла?
Баська отошла, приглашая войти.
— А что было делать, если этот старый хрен ни фига на жизнь не оставил. Господи, спаси его душу. Будем галдеть разом или по очереди?
— По очереди. У меня тут к тебе серьёзное дело. Я, кстати, не вижу, что бы ты хромала, откуда слухи про хромушу?
— А этот пан кто такой? — Баська с интересом осмотрела Гутюшу.
— Вполне наш человек. Гутюша, представься. Дело к тебе у нас общее.
— Хромота, скажу тебе, замечательно скрашивает жизнь, — засмеялась Баська. — Когда-то я растянула ногу и ходила с тростью. Сама удивляюсь, как шею не сломала — чёртова палка вечно путалась под ногами и доставляла массу хлопот, зато я на всех производила отличное впечатление. Каждый встречный рвался помочь. В конце концов я эту палку оставила себе, и она многие проблемы вместо меня решает. Роль хромоножки не так уж трудна, главное — не забыть, на какую ногу хромаю.
— Женщина — натура изменчивая, многоотраслевая, — куртуазно вмешался Гутюша.
— Я тоже так считаю, — согласилась Баська. — А насчёт мужа вот какая петрушка вышла: был чьим-то там свойственником, черта с два выцарапаешь наследство у его семейки, вот я и решилась на другого — выбора не было. Другому было восемьдесят семь лет и поступил деликатно, умерев через четыре месяца после свадьбы, теперь есть на что жить. С Анджеем, конечно, Анджей у меня остался.
— А его нет дома? — забеспокоилась я, заглядывая в глубь квартиры.
— Случается и по делам выходить. Видела ведь, я сама чай заваривала. А что? Тайна?
— На всякий случай имей в виду — гранит, колодец и чёрная могила. Впрочем, сейчас сама поймёшь.
Баська кивнула. От неё не надо было требовать разных клятв, молчать умела конкурсно. Она хранила секреты самым простым и великолепным способом: трепалась о них напропалую. Все были убеждены в её прямо-таки бушующей искренности: душа нараспашку, говорит все, что знает, и ещё немного больше, словом, признания извергались Ниагарой. De facto о том, что хотела скрыть, никогда не произнесла ни единого слова, а сомнений ни у кого не возникало.
— Валяй про дело, вижу, тебя просто распирает, — поощрила меня Баська.
— Ты знала одну наркоманку Касю, — начала я.
— Она таинственно исчезла, и ты ищешь её вместе со всем городом, — подхватила Баська. — Не думаю, что ты заодно с разными сволочами. Ищешь её, чтоб всем насолить, или ещё по какой причине? Так, из любопытства спрашиваю.
— По многим причинам. О ребёнке тоже слышала?
— Догадалась. Знаю эту идиотку давно, ну, пожалуй, года три, хоть убей, не помню, как с ней познакомились. Думаю, по пьянке, потому как однажды проснулась я ранним полуднем, и оказалось, она ночевала у меня. Родить она не родила — это верняк, младшего брата никогда у неё не было, раз говорилось о ребёнке, значит, откуда-то раздобыла чужого. Похоже, украла. Так или нет?
— Почти в яблочко. Знаешь, где она?
— Несколько месяцев назад знала, а теперь уже нет.
— А что?
— А вернула мне ключи от склепа. Я поняла: Каська-наркоманка находила себе убежище в одном из родовых склепов Баськи, разбросанных по разным кладбищам в зависимости от расположения бывших имений. Склепы эти являли собой либо внушительные наземные сооружения, либо обширные подземные катакомбы. В них можно было жить вполне удобно.
— А ты уверена, что она не обзавелась вторым ключом?
— Вообще-то на неё не похоже, но твоя воля, хочешь — проверь. Даже не очень далеко, не доезжая Пулав, в деревне Здзитов. Склеп грандиозный, сразу увидишь. Возможно, протекает крыша.
— А помимо склепа, куда она могла подеваться? Не догадываешься хоть чуть-чуть?
— Возможно, и есть кой-какие мыслишки, но все очень сложно и, честно говоря, неохота в такой переплёт встревать. Тебе что надо — где Каська или где она спрятала ребёнка?
— А это разные вещи?
— Совершенно.
— Тогда меня больше беспокоит ребёнок. За Каськой, сдаётся, никто не охотится, чтобы ей шею свернуть.
— Ну, так я скажу тебе по порядку, а ты кумекай. Знала я когда-то одного мужика. Запомнила по гроб жизни из-за его странных вкусов. Упёрся всеми копытами — пойду, мол, лесничим в дикий лес и заимею множество детей. Вовсе не стремился нарожать сплошь сыновей, согласен был и на девчонок, и очень уж меня этим отпугнул. Где он сейчас, не знаю, но допускаю, сделался-таки лесничим — упрям как сивый мерин.
Баська допила чай и закурила. Я терпеливо ждала.
— У Каськи была подруга, — продолжала она. — Обращаю твоё внимание — это совсем другой факт, никоим образом не стыкующийся с иными. Совершенно не понимаю, почему она всячески скрывала свою подругу, но — факт, скрывала. Об этой подруге я знаю только одно: её изнасиловали. Каська не из болтливых, но однажды на неё нашло — разоткровенничалась, рассказала об этом насилии, а юмор в том, что насильник очень нравился своей жертве. Зачем так сопротивлялась ему, не понимаю, кончилось же тем, что она откусила ему кончик уха.
— Сожрала или выплюнула? — внезапно заинтересовался Гутюша.
— Вот ведь незадача — я как-то не подумала, — сказала Баська. — Может, от нервов и проглотила? Может, не разжёвывая…
На несколько минут Каська-наркоманка и пропавший мальчик были забыты. Мы вовсю обсуждали, как и почему откусывают ухо, причём нам явно не хватало личного опыта. А посему проблема не была решена.
— Вернёмся к нашей теме, это уже все про второй факт? — спросила я.
— Нет, ещё не все. Нравился он ей, ну и после уха напали на неё угрызения совести и она просила прощения. Он тоже. В результате подружились, как положено, связанные ужасной тайной, оба чувствовали себя до крайности глупо. Он вовсе не был присяжным насильником — только в тот единственный раз черт его надоумил. Вот и все. А.., ещё нет! Насилие совершилось в лесу, а он был лесничим.
— Ассоциация напрашивается сама, только вот есть ли хоть тень смысла, — заметила я критически. — Предупреждала, неизбежен тяжкий умственный труд, — наставительно произнесла Баська. — Что касается третьего факта, его вообще нет. Только вот одинокое дерево на лугу бросается в глаза, а в лесу его совсем не видать.
— Способ есть, может, и не первый сорт, но все же. У меня фамилии здесь и адреса…
— Чьи?
— Всех мужиков, работавших с покойниками, Стшельчиком и Залевским. Этот труп модельный из подвала — Залевский. Я, видишь ли, не засыпал золу грушами с вербы, а вцепился ещё раньше, ещё без тебя, а один мой дружок расстарался, ходы использовал и достал все, что надо. Вот, видишь…
Он разгладил вдрызг измятый врачебный рецепт и представил мне весьма специфический текст. Весь рецепт был исписан бисерным почерком, а между лекарствами находились записи вовсе не медицинской натуры. Я посмотрела через лупу, сосчитала — одиннадцать фамилий, около каждой адрес, в иных случаях даже телефоны.
— Честно говоря, получил все вчера. Заучить наизусть не для моего котелка, а на рецепте не очень-то разберёшь. Кто-то из них Крыса, а возможно, и ещё знакомцы обнаружатся. Я оторвалась от чтения, убрала лупу, вернула ему рецепт и принялась размышлять вслух.
— На этой чёртовой Праге я ещё не была. Теперь уж и не придумаю куда сперва — туда или сюда…
Гутюша уже продумал диспозицию.
— Я бы поехал к ним сразу. Этих каналий так просто и не заарканишь, погляжу, что там за бражка. Понимаешь, освоиться на месте надо. Посижу себе на скамейке или прикинусь ханыгой, то и дело буду закуривать, знаешь, раздрызганный алкаш на природе. Всех засниму — портреты заимеем, а там посмотрим.
Замысел был неплох. Навестить одиннадцать адресов — ничего особенного, за полтора часа обернёмся, оставлю Гутюшу на месте и ещё на Прагу успею. Я оторвалась от автомата, и мы двинулись на охоту, сперва вместе, а после разойдёмся…
* * *
После того кошмарного обследования я это строеньице запомнила прекрасно и в бывшее блудилище — сейчас жилая квартира — попала сразу. Дверь открыла та самая девочка, только повзрослевшая на год.— Добрый вечер, — начала я скороговоркой. — Я тут перед ремонтом обмеры делала и у вас тоже. Ты меня помнишь?
Она кивнула. Пожалуй, девочка замкнутая.
— У меня к тебе пустяковое дельце, может, поговорим?
Девочка снова кивнула, на сей раз слегка неуверенно. Из квартиры послышалось: «Кто пришёл?», голос женский, мать, наверное.
Я забеспокоилась — контактировать с маменькой не входило в мои планы, я не успела выдумать предлога, и добротное враньё не шло на язык. Девочка, впрочем, выручила.
— Это ко мне! — крикнула она. — Выйду ненадолго во двор!
Я все ещё стояла за порогом, отстранилась, девочка вышла и закрыла за собой дверь.
— Если вы ко мне, то дома негде. Все сидят друг у друга на голове, а мой брат подслушивать любит. В чем дело?
Она, по-видимому, чем-то обеспокоена и не жаждет семью посвящать. Меня это устраивало вполне.
— Помнишь, когда мы обмеряли вашу квартиру, к тебе пришла подружка, — начала я, усаживаясь на досках, сваленных во дворе.
Было уже темно, но свет из окон и от фонаря освещал её лицо, девочка смертельно перепугалась. Она тоже собиралась сесть, но тут напряглась, сдерживая желание удрать. Наверное, забеспокоилась из-за подружки.
— Сядь! — сказала я резко, но приглушённо. — Я тебе ничего не сделаю, и меня не касаются всякие ваши глупости. Хочу кое-что узнать и никому ничего не скажу.
Девочка замерла, но полусидячая позиция была очень неудобна, она тяжело плюхнулась на доски и глубоко перевела дыхание, по-видимому, с перепугу даже дышать не смела.
— Как приходила тогда подружка, вижу, помнишь, — я заговорила успокаивающе. — Вашего разговора я не слышала, занята была, донеслось до меня только имя какой-то Каськи. Эту Каську твоя подруга назвала дурой. Меня интересует только одно, кто она, эта дура Каська?
Каська, очевидно, оказалось не самое страшное, девочка снова вздохнула с явным облегчением. Помолчала, собиралась с мыслями и преодолевала панику.
— Да была тут одна такая…
— Кто? Твоя соученица?
— Какое там. Приходила со своим парнем, таскалась сюда. Она того…
— Которого?
— Наркоманка…
Через меня не то электрический разряд прошёл, не то стайка муравьёв-спринтеров промчалась: нашла красивую пани Касю…
— Дорогая моя, я из-за этого и приехала. Сделай одолжение, расскажи все, что знаешь про эту Каську.
— А что? — недоверчиво покосилась девочка.
Я посмотрела на неё максимально серьёзно, в надежде, что она все-таки увидит в неверном освещении выражение моего лица.
— Я разве тебя спрашиваю про твои дела? А ведь могу…
— Да нет, мне все равно, — поспешно прервала она. — Так вот: она шлялась сюда и ждала того парня. Иногда оставалась ночевать в нашем доме… Где придётся. А мы с ней разговаривали.
Замолчала. Похоже, с Каськой дела неважнецкие. Я решилась поставить вопрос ребром.
— Слушай, мне необходимо знать все про Каську-наркоманку — её надо найти. Меня не интересует остальное, и плевать хочу на всякие романы и прочее. Я не слепая, вижу, ты чего-то боишься, бойся себе на здоровье, скрывай или сглупу проболтаешься, меня не касается. Даже если вы вместе с подругой убили кого-нибудь, смилуйся Боже, над его душой, моя хата с краю, никому ничего не скажу. Я понятно говорю? Скажи все про Каську и меня больше не увидишь.
— Нет, убийство нет… — вырвалось у неё. — Но… Значит… Все за Каськой тут ходят…
— Кто все?
— Разные. Приходили, спрашивали. Агате по морде съездили, потому что сказала, ничего, мол, не видела, а она и взаправду не видела, а я, значит, сразу и созналась…
— В чем созналась, Господи Боже?!
— Мол, знаю её. Она дура, помыкали ею все, для своего парня на все готова, через него и в наркоту влипла.., вообще добрая, помогала всем, любила детей и её парень тоже, возились с ребятишками…
Опять замолчала, немного подумала, внимательно на меня посмотрела. Я напряжённо ждала.
— Так и быть, — решилась она вдруг. — С меня хватит. Пани — первый нормальный человек… Да я вас и знаю, вы ведь и сами догадываетесь, кто о ней спрашивал, а вы не из них, я вижу… Скажу вам все. Парень велел им сушковать, этим ребятишкам…
— Как это сушковать? — Так.., ну, здесь в детском доме был мальчик, его фамилия Сушко. А этот Каськин парень научил ребят шваркать подошвами и бормотать тихонько под нос, и получалось так: суш-ко, суш-ко, суш-ко, целыми часами могли так шваркать, а он слушал, будто музыку небесную…
Я тоже слушала, будто музыку, может, даже в большем экстазе. Девочка отбросила опасения и говорила не переставая.
— Каська с парнем сюда за делом ходили, хотя какие дела у таких, у них и так крыша едет, и все же что-то там выполняли. И играли с ребятами. А когда исчезли, их начали искать, и милиция даже. Я никому не говорила, а вам скажу… У Каськи была семья, она просто убежала из дому, она уже совершеннолетняя — ей восемнадцать исполнилось. И деньги у неё были, кто-то давал. Её парень тоже из семьи…
— А не знаешь их фамилий?
— Нет, даже как зовут, не знаю. Она звала его Пёс.
— Как?!
— Пёс. Обыкновенно — пёс, и все тут. И у меня есть один адрес, Каська как-то здесь сидела одна, разве не видели? Да вы не могли не видеть, ведь мерили весь дом! Здесь, где мы теперь живём, такая комнатушка рядом, даже дверей не было, теперь временно поставили, она сидела в углу, а я заглянула — сторожиху искала, ну, и увидела её, ей плохо сделалось, стонала, ничего не хотела, только велела, ежели помрёт, передать одной женщине. Думаю, она ничего не соображала, кому говорит, меня не узнала, говорила как с чужой. На Саской Кемпе, Валечных, пять, первый этаж, Голковская Марианна. Голковской она и велела сказать, что померла. И все. А тогда не померла, лучше ей стало и ушла.
— А парень? О нем ничего не известно?
— Нет. Только противно с ней обращался. Упрямый, как черт. Все по его должно быть, и точка. О Голковской я никому ни слова, никто про это слыхом не слыхал.
Замолчала и снова перевела дыхание, словно тяжесть с себя сбросила. О Каське, видимо, и в самом деле все сказала.
— Порядок, — заключила я и придержала её за руку — она уже рвалась убежать. — Слушай, я обещала не совать нос в твои дела и не буду. Но я все-таки взрослая, а потому, если тебе понадобится помощь, вот мой номер телефона. Ты его выучи и запомни навсегда. Меня здесь не было, ты ничего не говорила, видела только за обмерами дома. Представь, я тоже боюсь. В случае нужды звони, только, ради Бога, никому об этом ни слова!
Девочка, видимо, прекрасно поняла мои переживания и сразу успокоилась. Кивнула, повторила вполголоса номер, встала спокойно, неторопливо. Пожалуй, мы заключили союз…
* * *
На улицу Валечных, пять я примчалась на следующий день около десяти утра. На особу, открывшую мне, посмотрела с великим вниманием и с ещё большим сомнением. Она отнюдь не располагала к себе, напротив: губы, сжатые в тонкую линию, подозрительный взгляд сразу лишали всякого оптимизма. Невысокая, худая, жилистая и, пожалуй, старая, она не спросила: «Кто там?», а открыла дверь, не снимая цепочки, и молча уставилась на меня.— Пани Марианна Голковская?
Она кивнула, по-прежнему стояла неподвижно и молча, ожидая, что я ещё скажу. Кстати, у меня ведь есть пароль…
— Кася дала ваше имя и адрес. В случае смерти просила вас уведомить.
Марианна Голковская вздрогнула, прикрыла дверь, я уже решила — вот и конец общению, но нет, она просто хотела снять цепочку. И сразу же открыла шире.
— Войдите, — пригласила она шёпотом. Пропустила меня вперёд и снова накинула цепочку. Мы стояли в узкой прихожей, разглядывая друг друга. Очередь говорить, по моему мнению, была за ней.
— Умерла? — спросила она сухим, холодным тоном.
— Не знаю, — возмутилась я, шокированная её равнодушием. — Хотелось бы её отыскать, чтобы узнать. Рассчитываю на вашу помощь.
Она пожала плечами. Опять сжала губы, осмотрела меня сверху донизу, внимательно разглядывая туфли, и снова пожала плечами.
— А вы, собственно, кто?
Было очевидно, фамилией и профессией она не удовлетворится. Попробуй тут в двух словах объяснить, кто я, зачем ищу её холерную Каську, зачем мне пропавший мальчик, почему необходима полная тайна и по какой причине она обязана мне доверять. Легче было бы объяснить, кем я НЕ являюсь — королевой английской, сотрудником полиции, секретаршей государственного мужа, оперной примадонной, членом преступной клики… Путём исключений, возможно, к чему-нибудь мы и пришли бы.
— Я скажу вам, в чем дело, — решилась я, хотя по-прежнему злилась. — Если бы мы могли где-нибудь сесть… Не люблю разговаривать стоя, а говорить придётся долго.
Она снова осмотрела мои туфли и вдруг, перестав колебаться, пригласила в комнату.
Мне не пришлось осмотреться, но создалось впечатление, что ни комната, ни вся квартира как-то не подходят к особе, их занимающей. И атмосфера, и обстановка имели иной характер и уровень. Марианна Голковская могла бы здесь убираться, поливать цветы, но не жить.
— Ну? — спросила она и села на краешек кресла у низкого столика. Манера сидеть тоже о многом говорила.
Я сообщила, кто я, извлекая из сумки разные свидетельства, включая водительские права. Она и не подумала делать вид — да что вы, да зачем же, — прочитала все бумажки с величайшим тщанием. Я пережидала молча, подавляя нетерпение.
Наконец она кивнула так, словно соглашалась на моё пребывание в этом мире и позволяла мне и дальше существовать. Я весьма остро ощутила нелегальность собственной жизни до этого момента. Ладно, пусть её. Я сгребла со столика бумаги.
— Касю знаю лишь в лицо, — холодно сообщила я. — Мне известно также, что она взяла с собой мальчика, которого считают пропавшим… — Этого маленького Сушко, да? — прервала она, и в её голосе зазвучало ядовитое удовлетворение.
Я постаралась скрыть, что попала впросак.
— Вы тоже осведомлены? Она кивнула и выжидательно взглянула на меня.
— В таком случае вас наверняка известили — его ищут. И не все из ищущих имеют добрые намерения. Мне необходимо не столько его найти, сколько удостовериться, что ребёнок в безопасности. Ну и во всяком случае, получить сведения о том, где он находится…
— А за вами получит сведения тот… — сорвалось у неё, и она тотчас сжала губы.
Меня залихорадило: этой бабе известно больше, чем мне, возможно, даже все. Оборванная фраза значила колоссально много.
— Если получит сведения вслед за мной, то получит сведения и насчёт меня. А я ещё хотела бы немного пожить и постараюсь, чтобы никто ничего не узнал. Ведь надо же ребёнка обезопасить, пока до него не добрались, а до него добираются уже несколько таких типов. Не намереваюсь ничем рисковать, вы сами решите, искать ли мальчика с умом или плутать на ощупь. Чтобы искать с умом, мне надо кое в чем сориентироваться.
Марианна Голковская, возможно, и выслушала этот монолог, но думала по-своему.
— Убить-то его, пожалуй, не убьют, — раздумчиво сказала она. — Хотя голову на отсечение не дам. А вот дураком сделают полным, а он вовсе не дурак пока что. Пожалуй, и шею могут свернуть. Мне не говорили, где он.
— Это правда?
— Да. Я не хотела знать. И не хочу. Вам бы я сказала, вижу, вы не из тех. По ногам поняла.
Мой характер и ум определялись по разным параметрам в течение жизни, но чтоб по ногам!.. Я в наивном изумлении уставилась на пани Голковскую — раз все уж по ногам видно, на физиономии вовсе не обязательно ума искать…
— Туфли, — снизошла она до объяснения. — Уж и не знаю, что тут такое, только я всегда на ноги гляжу и ещё ни разу в жизни не ошиблась. Понимаете, все вместе — ноги, обувь, они либо хитрые и нечестные, либо порядочные, и всякое остальное тоже. Вы, пани, и вправду порядочная, потому выскажу, как думаю. Понимаете, ведь это Касина квартира.
Я охотно кивнула — это совпало и с моими наблюдениями.
— Я у них хозяйство вела. Касю сама растила, с младенческих лет, потому как её мать — говорить срамно, а отец ещё хуже. А здесь жила бабка, сейчас в санатории и живая не вернётся, а квартиру Касе завещала, Кася и не ведает про это. Да и не надо ей до времени знать, ещё сдуру продаст по дешёвке или что другое удумает. Пока этот её.., жених…
Здесь она прямо-таки зашипела. Жениха, видать, надлежало просто удавить.
— ..не подохнет… Или за ум не возьмётся, хоть я больно-то не надеюсь… Вот тогда и Кася вылечится… — Пока что нет ни её, ни его, — напомнила я. — Где-то оба скрылись. Вы не догадываетесь, где они?
— Догадываюсь. И так и сяк.
— Неважно. Я очень осторожно постараюсь навести справки.
— А вы себе уяснили, если ребёнка найдут, убьют непременно?
— Уяснила.
Она опять кивнула, по-видимому довольная своими убедительными аргументами. Да, всякого я могла ожидать, но снискать доверие по причине туфель, за умеренную цену купленных на летней распродаже в Торонто… Симпатичные туфельки, но чтоб до такой степени?..
— Есть тут один, продаёт это дерьмо, он может знать про них, наверняка кто-то из них к нему ходит. — Марианна Голковская начала высчитывать по пальцам. — Есть ещё хромая психопатка, у ней ум на свой лад закручен, из хорошей семьи, так она по всей Польше знает разные места, в основном на кладбищах, где и пожить можно в склепах. А третий там навроде опекуна, молодёжь пригревает, маленького Сушко тоже ищет, с теми бандитами не знается, а мне все ж таки не нравится. Четвёртая — Касина подружка со школы, все складно было, когда они дружили, а об их дружбе никто понятия не имел, я только, а мать Касина её и на порог к нам не пускала бы — ей все это без надобности. А девочка была хорошая, теперь уже взрослая, старше Каси на два года. Ну а пятый — один доктор, такой, по наркоманским делам. Порядочный человек, Касю жалел, считал, можно её вылечить, со мной разговаривал, похоже, сам её и спрятал. Адреса все есть, только в секрете, и кому другому ни за что не дала бы. Глянулись вы мне, пани, а ежели пани меня обманет, не миновать вам божеской кары. Погодите здесь, за мной не ходите и не подглядывайте, принесу сама.
Я замерла в кресле — не шевельнулась, даже ног не переставила, хоть и совсем затекли, не дай Бог, заподозрит в подсматривании. Не дрогнула, дождалась, пока она не притащила листок, вырванный из тетради, с фамилиями и адресами пяти человек. А сохранить хотя бы видимость покоя стоило мне немалых усилий — тем самым опекуном молодёжи оказался Божидар.
Марианна Голковская была предусмотрительна.
— Вы это себе перепишите. Своей рукой. И про меня молчок — ничего вы от меня не получали. Мой листок я сразу сожгу.
Она внимательно следила, пока я переписывала данные в свой календарик, после чего моей зажигалкой сожгла листок в большой хрустальной пепельнице. Старательно перемешала пепел с моими окурками и посмотрела на меня.
— Как дознаетесь, уведомьте, что с Касей. Где она, её дело, только здорова ли. Повидаться с ней не смею и к ней не пойду, потому как меня сторожат. Глаз не спускают, когда выхожу, кругом всякие мерзавцы шныряют — а пусть их, плевать мне, кто они такие, пусть глядят сколько влезет. Я их к Касс не приведу.
Я решила дома переписать адреса из календарика в манере, чужим непонятной, а две странички вырвать и тоже сжечь. Лучше прямо сегодня же. Вышла я с озабоченной и разочарованной физиономией, и выражение сие призвано было означать для возможных соглядатаев тотальный провал, никто, однако, на меня внимания не обратил и никто не пытался учинить автомобильную аварию по моей вине…
* * *
— Пожалуй, уж лучше по-простому — завести телефонную книгу, — сварливо огрызнулся Гутюша, когда я доставила ему свой трофей. — Адресков все прибывает да прибывает. Из тех, прежних, я обскакал два дома, ни одна знакомая морда по нутру не пришлась, фотки есть, можешь полюбоваться. Осталось девять рож, а у тебя сколько? Пять, м-да…— Четыре. Пятым заниматься не стоит.
— Ну, всего тринадцать. И людишек прибывает…
— Да, урезонься ты с арифметикой. Давай рационально. Эти задницы днём сторожить смысла нету, надо по вечерам…
— Или в обед…
— Допустим. А когда у них обеденный час? Попробуем пока раскурочить этих моих.
Я постучала пальцем по программе прошлогодних бегов: закамуфлировать фамилии и адреса, сообщённые Марианной Голковской, самое милое дело в программе бегов. Все программы были перечёрканы — клочка чистого не сыщешь. Чего стоили только постоянные замены жокеев! Пиши сколько угодно фамилий — идеальные закоулки для пряток. Даже улица Мадалинского числилась в качестве запасного жокея.
— Этот первый… — начал было Гутюша с сомнением.
— Этот первый не для нас, — прервала я. — На него бы частных детективов напустить, поговори со своими корешами. Может, у них кто на примете есть.
— Есть. Об этом я и хотел сказать.
— Прекрасно. Нам, значит, остаются хромуша-психопатка, подружка и доктор. Разделяемся или вместе двинем?
— Понятно, парой. Поглядим на месте, какой прогноз погоды.
Хромуша-психопатка жила вроде бы неподалёку. По пути я все удивлялась — адрес какой-то невероятно знакомый. Кабы не фамилия и не хромота, сочла бы, что это моя старая приятельница, которая как раз там и жила. Знакомства она водила удивительные, годилась на любую афёру, вот только фамилия другая и никогда не хромала…
И все-таки именно она открыла дверь.
— О Господи, морок сгинь, пропади! — завопила она и даже глаза протёрла под тёмными очками. — Привидение, что ли? Честью клянусь, сегодня ничего не пила!
— Вот повезло-то — Баська! — обрадовалась я. — Замуж вышла?
Баська отошла, приглашая войти.
— А что было делать, если этот старый хрен ни фига на жизнь не оставил. Господи, спаси его душу. Будем галдеть разом или по очереди?
— По очереди. У меня тут к тебе серьёзное дело. Я, кстати, не вижу, что бы ты хромала, откуда слухи про хромушу?
— А этот пан кто такой? — Баська с интересом осмотрела Гутюшу.
— Вполне наш человек. Гутюша, представься. Дело к тебе у нас общее.
— Хромота, скажу тебе, замечательно скрашивает жизнь, — засмеялась Баська. — Когда-то я растянула ногу и ходила с тростью. Сама удивляюсь, как шею не сломала — чёртова палка вечно путалась под ногами и доставляла массу хлопот, зато я на всех производила отличное впечатление. Каждый встречный рвался помочь. В конце концов я эту палку оставила себе, и она многие проблемы вместо меня решает. Роль хромоножки не так уж трудна, главное — не забыть, на какую ногу хромаю.
— Женщина — натура изменчивая, многоотраслевая, — куртуазно вмешался Гутюша.
— Я тоже так считаю, — согласилась Баська. — А насчёт мужа вот какая петрушка вышла: был чьим-то там свойственником, черта с два выцарапаешь наследство у его семейки, вот я и решилась на другого — выбора не было. Другому было восемьдесят семь лет и поступил деликатно, умерев через четыре месяца после свадьбы, теперь есть на что жить. С Анджеем, конечно, Анджей у меня остался.
— А его нет дома? — забеспокоилась я, заглядывая в глубь квартиры.
— Случается и по делам выходить. Видела ведь, я сама чай заваривала. А что? Тайна?
— На всякий случай имей в виду — гранит, колодец и чёрная могила. Впрочем, сейчас сама поймёшь.
Баська кивнула. От неё не надо было требовать разных клятв, молчать умела конкурсно. Она хранила секреты самым простым и великолепным способом: трепалась о них напропалую. Все были убеждены в её прямо-таки бушующей искренности: душа нараспашку, говорит все, что знает, и ещё немного больше, словом, признания извергались Ниагарой. De facto о том, что хотела скрыть, никогда не произнесла ни единого слова, а сомнений ни у кого не возникало.
— Валяй про дело, вижу, тебя просто распирает, — поощрила меня Баська.
— Ты знала одну наркоманку Касю, — начала я.
— Она таинственно исчезла, и ты ищешь её вместе со всем городом, — подхватила Баська. — Не думаю, что ты заодно с разными сволочами. Ищешь её, чтоб всем насолить, или ещё по какой причине? Так, из любопытства спрашиваю.
— По многим причинам. О ребёнке тоже слышала?
— Догадалась. Знаю эту идиотку давно, ну, пожалуй, года три, хоть убей, не помню, как с ней познакомились. Думаю, по пьянке, потому как однажды проснулась я ранним полуднем, и оказалось, она ночевала у меня. Родить она не родила — это верняк, младшего брата никогда у неё не было, раз говорилось о ребёнке, значит, откуда-то раздобыла чужого. Похоже, украла. Так или нет?
— Почти в яблочко. Знаешь, где она?
— Несколько месяцев назад знала, а теперь уже нет.
— А что?
— А вернула мне ключи от склепа. Я поняла: Каська-наркоманка находила себе убежище в одном из родовых склепов Баськи, разбросанных по разным кладбищам в зависимости от расположения бывших имений. Склепы эти являли собой либо внушительные наземные сооружения, либо обширные подземные катакомбы. В них можно было жить вполне удобно.
— А ты уверена, что она не обзавелась вторым ключом?
— Вообще-то на неё не похоже, но твоя воля, хочешь — проверь. Даже не очень далеко, не доезжая Пулав, в деревне Здзитов. Склеп грандиозный, сразу увидишь. Возможно, протекает крыша.
— А помимо склепа, куда она могла подеваться? Не догадываешься хоть чуть-чуть?
— Возможно, и есть кой-какие мыслишки, но все очень сложно и, честно говоря, неохота в такой переплёт встревать. Тебе что надо — где Каська или где она спрятала ребёнка?
— А это разные вещи?
— Совершенно.
— Тогда меня больше беспокоит ребёнок. За Каськой, сдаётся, никто не охотится, чтобы ей шею свернуть.
— Ну, так я скажу тебе по порядку, а ты кумекай. Знала я когда-то одного мужика. Запомнила по гроб жизни из-за его странных вкусов. Упёрся всеми копытами — пойду, мол, лесничим в дикий лес и заимею множество детей. Вовсе не стремился нарожать сплошь сыновей, согласен был и на девчонок, и очень уж меня этим отпугнул. Где он сейчас, не знаю, но допускаю, сделался-таки лесничим — упрям как сивый мерин.
Баська допила чай и закурила. Я терпеливо ждала.
— У Каськи была подруга, — продолжала она. — Обращаю твоё внимание — это совсем другой факт, никоим образом не стыкующийся с иными. Совершенно не понимаю, почему она всячески скрывала свою подругу, но — факт, скрывала. Об этой подруге я знаю только одно: её изнасиловали. Каська не из болтливых, но однажды на неё нашло — разоткровенничалась, рассказала об этом насилии, а юмор в том, что насильник очень нравился своей жертве. Зачем так сопротивлялась ему, не понимаю, кончилось же тем, что она откусила ему кончик уха.
— Сожрала или выплюнула? — внезапно заинтересовался Гутюша.
— Вот ведь незадача — я как-то не подумала, — сказала Баська. — Может, от нервов и проглотила? Может, не разжёвывая…
На несколько минут Каська-наркоманка и пропавший мальчик были забыты. Мы вовсю обсуждали, как и почему откусывают ухо, причём нам явно не хватало личного опыта. А посему проблема не была решена.
— Вернёмся к нашей теме, это уже все про второй факт? — спросила я.
— Нет, ещё не все. Нравился он ей, ну и после уха напали на неё угрызения совести и она просила прощения. Он тоже. В результате подружились, как положено, связанные ужасной тайной, оба чувствовали себя до крайности глупо. Он вовсе не был присяжным насильником — только в тот единственный раз черт его надоумил. Вот и все. А.., ещё нет! Насилие совершилось в лесу, а он был лесничим.
— Ассоциация напрашивается сама, только вот есть ли хоть тень смысла, — заметила я критически. — Предупреждала, неизбежен тяжкий умственный труд, — наставительно произнесла Баська. — Что касается третьего факта, его вообще нет. Только вот одинокое дерево на лугу бросается в глаза, а в лесу его совсем не видать.