Страница:
Я пыталась собраться с мыслями, но Гутюша меня все время отрывал. Понемногу он выходил из шока, и это сопровождалось бурным негодованием.
— В нормальной стране там бы уже шастала полиция, надо все с лупой оглядеть, быть того не может, чтоб не осталось какого следа. Собаку бы, ведь таился он где-то, в воздухе не висел, всем известно, микроследы каждый оставляет за собой пшеницей и овсом! Собака бы приехала, разобралась. А здесь как, приехать-то они приехали, да наверняка придумают несчастный случай — споткнулся и упал, на фиг им надо добираться до этой обезьяны в замшах? Старая песня, уж и не знаю, такого только пристрелить, как бешеного пса, чтоб у них все данные набекрень съехали, тогда, может, займутся всерьёз…
Все ясно: мошенники начали отстрел. Я прервала Гутюшу.
— К Пломбиру! Красивая девушка, вдруг ещё не убили, сидит где-нибудь под замком…
У Пломбира в комнате все было перевёрнуто вверх дном. Нам разрешила заглянуть к ней пожилая пани, хозяйка квартиры, сдающая одну комнату. По её словам, она не имеет обыкновения вторгаться к своей жилице и не видела её по меньшей мере два дня. В комнату нас не пустила: бардак не бардак — дело жилицы, вернётся и приведёт все в порядок.
Что делать?
— На Жолибож?.. — неуверенно предложил Гутюша.
— На братьев Пиллат! — вспомнила я. — В последнее время ей велели ездить туда. Её наверняка там нет, но вдруг все-таки что-нибудь узнаем…
Дверь квартиры номер два никто не открывал, хотя мы и решились позвонить. Определили расположение окна балкона-террасы. Дверь на балкон казалась приоткрытой, из-за портьеры пробивался слабый свет.
Довольно долго мы простояли в темноте под балюстрадой.
— Который час? — вдруг спросил Гутюша. Я посветила зажигалкой на часы.
— Пять минут первого. А что?
— Я бы заглянул туда, на балкон.
— Я тоже. Если её связали…
— Нет, ты не пойдёшь. Включи зажигание и жди в машине с открытой дверцей. Чтобы успеть смыться, если меня примут за грабителя.
Это имело смысл. И в случае если бандит сидит дома, и в случае если там окажется нормальная квартира, никаких объяснений быть не может. Следует уматывать в рекордном темпе. Я заколебалась.
— Я включу и открою дверцу, потом вернусь сюда. Мотор работает тихо.
— Психичка, открыто и включено, первый же встречный уведёт машину…
— Не уведёт, я присмотрю.
— Твоё дело…
Я устроилась где-то на половине пути между балконом и машиной. В темноте едва видела, как Гутюша ухватился за поручни балюстрады, оттолкнулся ногой от подмуровки и умело перемахнул на другую сторону. На секунду слабый свет вспыхнул из-за портьер. Я ждала в жутком напряжении, одним глазом следя за окном, а другим за машиной; ничего не происходило, где-то подальше слышались голоса, наверно на автобусном кольце. Прошла неделя, месяц, а может, и год.
Когда в ночной тишине увидела тёмный силуэт, слезающий с терраски, меня охватило вместе облегчение и разочарование. Я пошла к машине. Гутюша догнал меня, едва я успела сесть за руль.
— Скорей! — прохрипел он страшным голосом.
Я вздрогнула, и машина рванулась, как выброшенная катапультой. Ехала где придётся.
— Что ещё… — начала я на Пясечинской, уже недалеко от Идзиковского. Гутюше уже удалось закурить.
— Перо, — бормотал он глухо. — Вечное перо. Ручка. Нет, вроде неё. С чернилами. Карандашное.
Я тормознула — мелькнула паническая мысль, а не двинуть ли в «Скорую помощь», с Гутюшей явно неладно…
— Гони! — заорал он вдруг. — Гони, только бы подальше, на всю катушку гони!
Я сбросила скорость только на Бонифация.
— Гутюш, да что же такое!!!.. Он перевёл дыхание.
— Ладно, хватит. Больно уж много на одну телегу… Он там лежит, оторвался жбан от ручки, не забыть вовек, выигрыш лотерейный, плохо топят… Видать, натолкнулся на нечто невероятное и психанул. Я резко нажала на тормоз.
— Пломбир?!!!
Гутюша успел схватиться за распределительный щит и не удариться головой в ветровое стекло.
— Пломбир, никакого Пломбира, сам лежит…
— Кто?!!!
— Да тот, как его, Нога, первый помощник, тот, что седого вылечил. Над рулеткой тёрся, этого пузана в «Марриотте»…
— Рука!
— Ну да, он. Труп, и не сразу, а в глазу торчит ручка, плох я совсем, мне бы рюмку водки…
Да и мне было не до смеха. Водки не было, а на заднем сиденье лежала сумка с банками пива. Я остановилась, Гутюша достал себе одну.
— Литературной смертью помер, мне кажется, — проворчал он и открыл банку, расплёскивая пену.
— Гутюша, расскажи ещё раз и, ради Бога, по порядку, — умоляла я, превозмогая дурноту. — Я, знаешь, не в силах задавать наводящие вопросы.
— Ну, влез на балкон. — Гутюша глубоко дышал, глотал пиво и помаленьку приходил в себя. — Темнота, полумрак, лампочка где-то в углу, для надлежащего уюта, но я сразу увидел его. На полу лежит. Духами там не благоухало, правда, на вкус и цвет… Так я сразу и понял, что это не хризантемы, сперва осмотрелся повсюду — две комнаты с кухней, в ванной тоже народу нет. Лежит, клянусь, я трезвый как стёклышко, да и теперь тоже, а в глазу торчит это, вечное перо, значит. Жёлтое с чёрным.
Перед внутренним моим взором прошла описанная Гутюшей картина. Говорить ещё не могла. Гутюша полез в карман.
— Это вот на столе лежало. Я прихватил на всякий случай, то ли он роман начал и по нервности себе в глаз всадил, потому как его застопорило, или ещё что, только обстановка кошмарная. С меня довольно таких пейзажей. Может, я и не эстетический Пифагор, то есть нет, другой, который, наоборот, обожал роскошь…
— Эпикур, — вырвалось у меня.
— Он самый. Понимаешь, ещё и не первой свежести… И в жизни-то красавцем был умеренным, а помер, и того хуже. А эта ручка в глазу, Господи, зачем?!..
На такой вопрос при всем желании нельзя было ответить. Я взяла бумажку, которую он мусолил, и включила лампочку. На бумажке написано: «Я, Катажина Вежховская…» И больше ничего.
— Какая такая Катажина, на кой дьявол бабу приплёл, вот я и прихватил с собой. Больше ничего не трогал, живу в тумане, в ослеплении. И не ведаю больше, что делать.
Я тоже ничего не понимала, сидела потерянная, оглушённая. Искали Пломбира, ещё, возможно, живую, а нашли её опекуна, по словам Гутюши, бесповоротно мёртвого, да к тому же с вечным пером в глазу. Тут и носорог занервничал бы. Кто его убил, почему, каким способом… Все наши предположения перепугались: сверзившийся с лестницы линялый сморчок подтверждал их полностью, а опекун с ручкой в глазу приводил все в невообразимый хаос.
О Пломбире мы так ничего и не узнали. Я предложила ещё раз съездить на Жолибож, но Гутюша упёрся всеми копытами.
— Дудки. Третий труп, это уже перебор, черепушка лопнет. Надо сперва обмозговать или что ещё, в общем, я поговорю с этими моими знакомцами. С утра завтра. И тебе передышка в самый раз.
Я вяло согласилась — последнее происшествие меня доконало. Отвезла Гутюшу и вернулась домой.
На почтовый ящик взглянула машинально — там лежало письмо. На конверте с фривольным цветочком стояло незнакомое имя — Лилиана Птась из Ожарова. Не знаю я никакой Лилианы Птась, никогда о ней не слышала, после сегодняшних переживаний Лилиана Птась ни в коей мере не интересовала меня. Вскрыла конверт, чтобы заняться чем-нибудь, ибо галоп вверх по лестнице никогда не был моим любимым развлечением, а чтение позволяло снизить темп. На третьем этаже темп упал до нуля. Я остановилась, пытаясь уразуметь следующее:
«Меня уже нет. Прошу Вас, пожалуйста, сходите в четверг к особе, которая была сопровождающим и бросила курить. Я об этом узнала случайно. Позвоню туда в шесть вечера и все объясню, позвоню по автомату. Простите, но я боюсь. П.»
Я поднялась ещё на один этаж, открыла дверь, вошла в квартиру, поставила чайник на газ, вымыла руки, надела халат и все это время гадала, кто, черт побери, был сопровождающим. Когда-то знавала двоих, но они вроде бы не бросали курить. Почему Пломбир, а это, конечно же, она под именем Лилианы Птась собиралась звонить в случайное место, вполне понятно — мой телефон прослушивается, Гутюшин, очевидно, тоже. Способ контакта она придумала неплохой, только вот куда. Боже праведный, мне идти?!
Утешительно одно; раз уж я этого не знаю, никто другой тоже не додумается. Кроме того, если не разыщу некурящего сопровождающего до четверга, он сам сообщит мне, что звонила таинственная особа по имени Пломбир. И сообщит, конечно, по моему телефону… А вот этого уж ни в коем случае нельзя допустить. Надо собрать все силы, сосредоточиться…
Весточка от Пломбира меня явно подбодрила.
В половине второго ночи я уселась в кухне с чаем и начала думать. Кратенько припомнив всех сопровождающих, оставила их в покое и занялась бывшими курильщиками. Курить бросил мой собственный сын, но никогда не был сопровождающим спортсмена. Две мои приятельницы бросили — одна доктор медицинских наук, вторая растолстела на двадцать кило. Мой первый муж уже умер, отпадает. Зося вовсе не растолстела, хоть и бросила курить…
— Иисус-Мария, Зося!!!..
Зося была рейдовым сопровождающим очень недолго. Ездила с известным спортсменом, в глаза не бросалась, и очень немногие об этом помнили, оставила работу лет пятнадцать назад, заявив, что нервы не выдерживают. Но ведь была, а Пломбир узнала случайно, конечно же, это Зося!
В четверг. А завтра ещё среда. Только бы пережить эту среду и не свихнуться…
— Нет. Был замешан с самого начала, а теперь совершенно ни при чем. Павла это не касается, успокойся.
— Слава Богу! Не понимаю, почему ты… У тебя действительно ужасный характер. Я не представляю, в чем дело и даже думать не хочу…
— Вот она, журналистка! — заметила я язвительно. — И ты ещё работаешь в журналистике! Все вы такие же журналисты, как я примадонна. Все вы одинаковые, потому вся наша пресса до сегодняшнего дня сидит в заднице…
Мы не успели хорошенько поссориться, зазвонил телефон. Зося шарахнулась, словно на неё нацелилась ядовитая змея.
— Это Пломбир, — послышалось в трубке. — Пани Иоанна?..
— Конечно. Я поняла, куда надо прийти.
— Я была уверена, что вы поймёте. Муж этой пани, только вы ей не говорите, он — бывший муж, он вас тоже знает. Я сбежала. Мне удалось, по-видимому, в последний момент. Что там происходит?
— Такой плюгавенький, худой… Иреней Медзик, вы знаете его?
— Да. Что с ним?
— Умер. Упал с лестницы.
— Матерь Божия… Я предчувствовала. Пожалуй, я первой назначалась на отстрел… Что с Рукой? Вы ничего о нем не слышали? Возможно, видели его?
— Я не видела. Мой знакомый видел. Он тоже умер, и этого не…
— Это я его убила, — прервала Пломбир. — Ох, Боже, вы уверены?
— Да. Успокойтесь. При чем здесь вы, у него вечное перо…
— Именно этим. То есть наверное. Я не хотела убивать, это он меня намеревался.., я хотела бежать!
В полном ошеломлении я решила, что её надо как-то успокоить.
— Все нормально, лучше уж так, дело сделано, не вините себя. Только вот как вам удалось?!..
— Там мои имя и фамилия, — после краткого молчания сказала она глухим голосом. Я поняла.
— Ничего не осталось. Эта бумага исчезла навсегда. Что вы, собственно, начали писать?
— Он заставил, велел писать вроде бы какое-то заявление, но я догадалась, у него был шприц… Я потихоньку все время наблюдала, у меня в руках оказалась авторучка, хотела его оттолкнуть, а он как раз наклонился, вот я и попала ему в лицо… Схватила этот шприц и убежала, не понимаю даже, зачем схватила, выбросила в мусорницу. Надо было листок взять, но я совсем ума лишилась со страху. Захлопнула дверь. Слышно было, как она перевела дыхание. Я не сочла нужным уточнять, куда угодило перо.
— Я вам сейчас все скажу, — продолжала она. — Там в принципе правит Крыса, у него есть шеф, кто-то из бывшей партийной верхушки, фамилии не знаю. Кончат с автоматами, войдут в какие-нибудь предприятия или акционерные общества, убьют всех, кто о них хоть что-нибудь знает. Уничтожили свои бумаги, я имею в виду личные дела. Держат в руках, шантажом конечно, тридцать два человека, я раздобыла список этих фамилий, то есть записала и оставила, чтобы вы нашли, только боюсь сказать где. Но вы там бывали.
— И что же? — вырвалось у меня с досадой. — Мне предстоит посетить все знакомые места?
— Нет, что вы. Это оставлено у одного человека, где вы видели брусничник, а ваша знакомая ловила рыбу под зонтиком…
До меня дошло, что Зося суёт мне стакан воды, взволнованная, очевидно, выражением моей физиономии. Я взяла стакан и выпила воду для Зосиного спокойствия.
— Знаю, — ответила я. — Дорогу найду. Кто?
— Вы помните, тогда пришли двое? У того, кто моложе. Я не сказала, что это для вас, не хотела, чтобы вы рисковали, на конверте номер вашего первого телефона, первого, не следующего, плюс дата того дня, когда вы видели меня на улице, вспомните, пожалуйста! Без этого он даже не сознаётся, что у него вообще что-то есть.
— Ладно. Вспомню.
— Я специально искала эту информацию. Позвоню ещё раз, не уверена только когда и как. Сейчас я в Дании, временно, сегодня же уезжаю отсюда, вы часто бывали здесь, скажите обо мне своей приятельнице, которая любит сад, от неё я могла бы узнавать про вас, если что понадобится. И ещё одна просьба — предупредите Вальдека и Романа…
— Какого Вальдека и Романа?! Кто они?!
— Пока ещё живы, наверно? — после паузы ответила Пломбир, и я поняла. Остальные игроки — высокий парень и пузан, кто из них Вальдек, а кто Роман, не имеет значения, и в самом деле, надо постараться их спасти. Я ответила, что поняла.
— Ну, это, пожалуй… А! Ещё секунду. Насчёт Валленрода догадались?
— Нет, пока ещё нет.
— Так он живёт с вами рядом. Скажите ему, что на него охотятся, знают о нем. Он для них опасен. И не уймутся, пока не найдут мальчика, его хотят убить…
Когда я положила трубку, Зося взорвалась.
— Господи, да что это такое? Что ты такое узнала, я уж думала, помрёшь на месте…
— Немного не хватало…
Я сидела неподвижно и смотрела на неё, стараясь хоть чуть-чуть упорядочить сарабанду в голове. Не получалось.
— Раз уж не померла на месте, надо кое-что предпринять. Ты сказала, не хочешь ничего знать. Спасибо за телефон, привет, у меня ни секунды…
— А я не желаю, чтобы тебя убили. — Он затащил меня в прихожую и закрыл дверь. — У меня тоже полно фанаберии. Здесь чисто, проверяю ежедневно. Справлюсь, это моя профессия, однако мне необходимо ориентироваться, откуда твои сведения.
И тут я почувствовала — у меня есть настоящий союзник, профессионал, действующий по собственной инициативе, со знанием приёмов, средств и прочих полезных вещей. Чувство это бальзамом пролилось на мою изболевшую душу, зубы у меня перестали лязгать со страху, а роковой узел, из-за которого я вся изнервничалась, словно бы ослабел. Я приняла мужское решение.
— Слушай, я тебе доверяю. Должна доверять. Не могу жить, не могу даже водить дружбу с кем-то, кому не доверяю, может статься, это врождённый недостаток, но: нет доверия — нет и человека. Потому так легко сделать из меня кретинку или провести, правда, обмануть можно только один раз…
— Знаю.
Я подозрительно посмотрела на него.
— Откуда?
— Все о тебе знаю. В сложившейся ситуации лучше тебе об этом сказать — ты мне ужасно необходима…
Я обалдела и на минуту оглохла. Сообразила вдруг, что таких слов не слышала много лет, последний был Дьявол — необходима я была ему безумно, он и не скрывал этого, пока не перестала быть необходимой. А вот Божидар такого не произнёс никогда. Господи, какие бурные годы… Сколь не правдоподобно долго длилась молодость, а ведь некогда сорок лет считала абсолютным закатом: дряхлая старость, гроб и могила, что за идиотизм! Да, возможно, тут проблема характера: корпус увядший, а душа молода… Ладно, не надо преувеличений, корпус ещё в приличном состоянии, а вот душа, пожалуй, даже возвращается в те годы…
Снова донеслись слова Януша.
— ..такое ощущение, будто прыгаю головой вниз, а там.., или бассейн с водой, или яма с негашёной известью, или вообще пропасть. Не уверен, простишь ли меня, но если сейчас не признаюсь, не простишь никогда. Я тебя подслушивал.
Я подскочила так, что все остальное вылетело у меня из головы…
— Подробно! — потребовала я настоятельно, алчно и с мощным натиском.
— Твой телефон прослушивался уже давно, не я этим занимался, пришёл на готовое…
— Кто?!!..
— Об этом чуть позже. Я ушёл со службы лишь для виду, ты уже поняла. Тебе и трубку не нужно было поднимать, все, о чем говорилось в твоей комнате, записывалось. Во второй комнате нет, ещё раньше установили, что там ты ни с кем не разговариваешь, а если чем занимаешься, то молча. Я прослушал все записи. Твои соседи получили квартиру из-за того, чтобы я сюда переехал — уже было ясно: суёшь голову в петлю. Клянусь, и отдалённо не думал, что полюблю тебя…
Ну, что же, за последнее я на него, пожалуй, не в обиде.
— Ты наши сведения дополнила весьма существенно, предупреждаю: буду подслушивать и впредь, ты не отдаёшь себе отчёта, какая опасность тебе грозит. Тебя охраняют, можно сказать, из последних сил. Когда те двое явились убить тебя, в планы входил и этот Гутюша.., я прибежал, конечно же, не случайно…
— Тапки!!! — вырвалось у меня с энергией океанского прилива. — Эти твои чёртовы тапки!!!
— Какие тапки?..
— На тебе тогда были домашние тапки! Каким чудом ты их не уронил, не потерял в свалке?!
Он выглядел так, будто забыл набрать воздуху.
— Это вовсе не тапки, это гимнастические туфли на особой подошве, для борьбы вроде каратэ.
Благодать низошла на меня. Эти тапки дьявольски мучили меня и отравляли жизнь. Я извелась из-за них, подозревая жуткую тайну, и вот все выяснилось — какое блаженство!..
— Ты меня сбила, теперь не помню, что-то ещё хотел сказать, но самое важное изложил. Жду приговора. А ты вообще-то знаешь, какая ты красивая?..
Да уж, субъект, ожидающий приговора, высказываясь подобным образом, может не сомневаться насчёт решения в его пользу. Что же касается моей красоты, всякие иллюзии на этот счёт перестала питать давно, но, в конце концов, тут — вопрос вкуса. Янушу легко удалось убедить меня, что я и в самом деле ему нравлюсь, даже слишком…
— А теперь давай серьёзно поговорим, — начала я примерно через полчаса. — Кто завёл подслушивание? Я уверена, ты осведомлён!
— Да. Этот, скажем так.., твой предыдущий партнёр по жизни.
Я, собственно, не удивляюсь мужчинам, когда они деловые разговоры с женщинами считают тяжким Божьим наказанием.
— Нет, ты только представь себе, если бы я вышла за него… — ужаснулась я. — Не вышла только потому, что супруги — помнишь, был такой закон? — не имели права на две разные квартиры. Я согласна жить вместе с мужчиной, но при условии, что это будет замок комнат на сто, он в первой, а я в девяносто девятой, понадобится, можем и поближе сойтись. И ещё прислуга нужна для уборки. При таких запросах супружество, понятно, не состоялось.
— И прекрасно. Тебя использовали две группы, говоря в общем и целом. Задача была вроде бы и одна — борьба с коррупцией и прочим свинством, только понималась она по-разному. Они стояли за партийную чистку, мы — за смену строя. Пояснять дальше?..
— Да нет, зачем же, в общем-то я понимаю, меня интересуют технические детали. Подожди, дай я подумаю, чего не понимаю…
— Нет, сперва я должен расспросить, что случилось. О чем насчёт меня сама догадалась, а что узнала и от кого? Я имею в виду сегодняшние события, обо всем позавчерашнем я и так в курсе…
Марок накопилось у меня вагон и маленькая тележка: валялись повсюду, сыпались с полки и скапливались во всех углах. Поэтому собралась привести все в порядок, а сие прежде всего требовало отклеивания и высушивания. Я закрылась в ванной и принялась за работу.
С того времени как я отдалась своей страсти, для просушивания филателистических ценностей употребляла «Трибуну Люду». Не раз вызвала ошеломление в киосках, где покупала её оптом, но лучшей периодики для моих целей просто не существовало. Газета большого формата, скверная, хорошо впитывающая влагу и легко доступная. Я разложила по всей квартире мокрые газетные полотнища, испещрённые марками, и взяла с полки сложенные экземпляры, приготовленные для окончательной просушки под прессом.
Наверно, укладывала уже четвёртый слой, когда машинально взглянула на фон, и старательно и ровненько разложила влажные прямоугольнички. Замерла с пинцетом в руках… Сначала посмотрела как обычно, рассеянно, уложила очередную марку, посмотрела снова.
Сперва даже не поняла, что вижу. Потом не поверила своим глазам. Потом взяла другой экземпляр того же издания, ещё не выложенный марками, надела очки, взяла лупу и включила дополнительный свет.
Матерь Божия!!!..
На первой странице газеты двенадцатилетней давности задом к читателям стоял первый секретарь, а перед ним лицом к зрителю государственные мужи угодливо хлопали в ладоши с приятным выражением лица. У второго слева нос клёцкой…
Я сбросила все с полочки под лампой, ожидающие своей очереди марки прикрыла другой «Трибуной Люду», придавила телефонными книгами и расписанием железнодорожного движения, потом дрожащей рукой набрала номер Зосиного телефона. Её не было. Позвонила Павлу. Застала.
— Зося, — обратилась я к нему. — Тьфу, не Зося, Павел, где твоя мать?! Сейчас же поезжай к ней, я приеду туда, Иисус-Мария!
— Мать дома, верно, вышла с собакой. Что случилось?
— Ничего. Все. Скорей приезжай, я сейчас буду. Давай быстрей!
— Но у меня…
— Даже если ты сломал обе ноги, пусть тебя привезут «скорой помощью»! Все! Через пятнадцать минут!
Бросив трубку, я схватила два экземпляра «Трибуны», с третьего этажа вернулась, чтобы снять тапочки и надеть туфли. Захватила сумочку, о которой, естественно, забыла. Лишь на улице проверила, во что одета, повезло — не в халате. Через двенадцать минут уже ломилась к Зосе.
— Что такое? — забеспокоилась она, открыв дверь. — Только что влетел Павел, говорит, с тобой плохо…
Я ворвалась в комнату и торопливо разложила на столе привезённую прессу.
— Вот. Смотри! Оба смотрите! Я, часом, и спятить могла! Говорите, что тут видите!
— О Господи, это он! — крикнул Павел.
— Покажи… Иисусе! — запричитала Зося. Ничего не нужно было объяснять. Хорошо, привезла две газеты, одну разорвали бы на клочки.
— Это невозможно, — нервничала Зося. — Слушай, вдруг нам только так кажется — просто случайное сходство…
— Учти, у меня приличная зрительная память. Когда ты описала этого типа впервые, мне постоянно лезло в голову: не могла я его где-то не видеть! Клёцка, очень порядочная. Тысячи раз видела эту харю, только вспомнить не удалось, а здесь он весь как на ладони!
— Второй слева товарищ Анастазий Суш-ко, — прочёл Павел.
— Что?!..
— Ну, этот самый. Второй слева, раз, два, это он. Товарищ Сушко.
Я почувствовала удар в голову, только не снаружи, а изнутри. Зося и Павел читали подпись под снимком: торжество по поводу каких-то наград. А я не удосужилась и подпись прочитать, вообще её не заметила. Боже милостивый, вот почему ищут мальчика по фамилии Сушко!..
— Зося, ты журналистка, — напирала я. — В редакциях все известно, только вы скрываете. Делай что хочешь, но разузнай, женат ли этот Суш-ко, есть ли у него дети и так далее! Все про товарища Сушко! И чем он сейчас занимается?!..
— А откуда мне знать, — нервничала Зося. — Ладно, я попробую, но не гарантирую… Зачем тебе, какое тебе до него дело?!
Не было сил в двух словах объяснить, какое мне до него дело, мешал гул в голове. Я уже интуитивно понимала ситуацию, предчувствовала разгадку, однако с уверенностью могу сказать — разум здесь был ни при чем.
— Когда-то в тебя был влюблён один тип, — влепила я не слишком тактично. — Однажды я его видела, ты сказала, он какой-то партийный деляга…
— Ну знаешь! — возмутилась Зося, искоса взглянув на Павла. Павел захохотал.
— Ладно уж, я оглох, ничего не слышал, только не делайте из меня идиота. Кроме того, всякий имеет право влюбиться в мою мать — законов на сей счёт нету. Я догадываюсь, о ком речь, такая маленькая гнида. Он, пожалуй, из тех, кто обо всем осведомлён, да на всякий случай не говорит. Неважно, я сам все разузнаю.
Зося слушала поначалу спокойно и вдруг сорвалась.
— Что это значит? Что ты разузнаешь? Павел, я не желаю, чтобы ты вмешивался!
Ну вот, ещё ссоры не хватало. Я призвала на помощь всю свою логику и напомнила Зосе, что Павел вмешался с самого начала и это по его милости мы попали на окольные тропки, ведущие в буераки и трясину. Умница, молодец, кроме того, год как живёт самостоятельно и справляется не хуже, чем мы обе вместе взятые. Не знаю, как выяснит, уверена, через молодое поколение… Павел кивнул с довольным видом.
— В нормальной стране там бы уже шастала полиция, надо все с лупой оглядеть, быть того не может, чтоб не осталось какого следа. Собаку бы, ведь таился он где-то, в воздухе не висел, всем известно, микроследы каждый оставляет за собой пшеницей и овсом! Собака бы приехала, разобралась. А здесь как, приехать-то они приехали, да наверняка придумают несчастный случай — споткнулся и упал, на фиг им надо добираться до этой обезьяны в замшах? Старая песня, уж и не знаю, такого только пристрелить, как бешеного пса, чтоб у них все данные набекрень съехали, тогда, может, займутся всерьёз…
Все ясно: мошенники начали отстрел. Я прервала Гутюшу.
— К Пломбиру! Красивая девушка, вдруг ещё не убили, сидит где-нибудь под замком…
У Пломбира в комнате все было перевёрнуто вверх дном. Нам разрешила заглянуть к ней пожилая пани, хозяйка квартиры, сдающая одну комнату. По её словам, она не имеет обыкновения вторгаться к своей жилице и не видела её по меньшей мере два дня. В комнату нас не пустила: бардак не бардак — дело жилицы, вернётся и приведёт все в порядок.
Что делать?
— На Жолибож?.. — неуверенно предложил Гутюша.
— На братьев Пиллат! — вспомнила я. — В последнее время ей велели ездить туда. Её наверняка там нет, но вдруг все-таки что-нибудь узнаем…
Дверь квартиры номер два никто не открывал, хотя мы и решились позвонить. Определили расположение окна балкона-террасы. Дверь на балкон казалась приоткрытой, из-за портьеры пробивался слабый свет.
Довольно долго мы простояли в темноте под балюстрадой.
— Который час? — вдруг спросил Гутюша. Я посветила зажигалкой на часы.
— Пять минут первого. А что?
— Я бы заглянул туда, на балкон.
— Я тоже. Если её связали…
— Нет, ты не пойдёшь. Включи зажигание и жди в машине с открытой дверцей. Чтобы успеть смыться, если меня примут за грабителя.
Это имело смысл. И в случае если бандит сидит дома, и в случае если там окажется нормальная квартира, никаких объяснений быть не может. Следует уматывать в рекордном темпе. Я заколебалась.
— Я включу и открою дверцу, потом вернусь сюда. Мотор работает тихо.
— Психичка, открыто и включено, первый же встречный уведёт машину…
— Не уведёт, я присмотрю.
— Твоё дело…
Я устроилась где-то на половине пути между балконом и машиной. В темноте едва видела, как Гутюша ухватился за поручни балюстрады, оттолкнулся ногой от подмуровки и умело перемахнул на другую сторону. На секунду слабый свет вспыхнул из-за портьер. Я ждала в жутком напряжении, одним глазом следя за окном, а другим за машиной; ничего не происходило, где-то подальше слышались голоса, наверно на автобусном кольце. Прошла неделя, месяц, а может, и год.
Когда в ночной тишине увидела тёмный силуэт, слезающий с терраски, меня охватило вместе облегчение и разочарование. Я пошла к машине. Гутюша догнал меня, едва я успела сесть за руль.
— Скорей! — прохрипел он страшным голосом.
Я вздрогнула, и машина рванулась, как выброшенная катапультой. Ехала где придётся.
— Что ещё… — начала я на Пясечинской, уже недалеко от Идзиковского. Гутюше уже удалось закурить.
— Перо, — бормотал он глухо. — Вечное перо. Ручка. Нет, вроде неё. С чернилами. Карандашное.
Я тормознула — мелькнула паническая мысль, а не двинуть ли в «Скорую помощь», с Гутюшей явно неладно…
— Гони! — заорал он вдруг. — Гони, только бы подальше, на всю катушку гони!
Я сбросила скорость только на Бонифация.
— Гутюш, да что же такое!!!.. Он перевёл дыхание.
— Ладно, хватит. Больно уж много на одну телегу… Он там лежит, оторвался жбан от ручки, не забыть вовек, выигрыш лотерейный, плохо топят… Видать, натолкнулся на нечто невероятное и психанул. Я резко нажала на тормоз.
— Пломбир?!!!
Гутюша успел схватиться за распределительный щит и не удариться головой в ветровое стекло.
— Пломбир, никакого Пломбира, сам лежит…
— Кто?!!!
— Да тот, как его, Нога, первый помощник, тот, что седого вылечил. Над рулеткой тёрся, этого пузана в «Марриотте»…
— Рука!
— Ну да, он. Труп, и не сразу, а в глазу торчит ручка, плох я совсем, мне бы рюмку водки…
Да и мне было не до смеха. Водки не было, а на заднем сиденье лежала сумка с банками пива. Я остановилась, Гутюша достал себе одну.
— Литературной смертью помер, мне кажется, — проворчал он и открыл банку, расплёскивая пену.
— Гутюша, расскажи ещё раз и, ради Бога, по порядку, — умоляла я, превозмогая дурноту. — Я, знаешь, не в силах задавать наводящие вопросы.
— Ну, влез на балкон. — Гутюша глубоко дышал, глотал пиво и помаленьку приходил в себя. — Темнота, полумрак, лампочка где-то в углу, для надлежащего уюта, но я сразу увидел его. На полу лежит. Духами там не благоухало, правда, на вкус и цвет… Так я сразу и понял, что это не хризантемы, сперва осмотрелся повсюду — две комнаты с кухней, в ванной тоже народу нет. Лежит, клянусь, я трезвый как стёклышко, да и теперь тоже, а в глазу торчит это, вечное перо, значит. Жёлтое с чёрным.
Перед внутренним моим взором прошла описанная Гутюшей картина. Говорить ещё не могла. Гутюша полез в карман.
— Это вот на столе лежало. Я прихватил на всякий случай, то ли он роман начал и по нервности себе в глаз всадил, потому как его застопорило, или ещё что, только обстановка кошмарная. С меня довольно таких пейзажей. Может, я и не эстетический Пифагор, то есть нет, другой, который, наоборот, обожал роскошь…
— Эпикур, — вырвалось у меня.
— Он самый. Понимаешь, ещё и не первой свежести… И в жизни-то красавцем был умеренным, а помер, и того хуже. А эта ручка в глазу, Господи, зачем?!..
На такой вопрос при всем желании нельзя было ответить. Я взяла бумажку, которую он мусолил, и включила лампочку. На бумажке написано: «Я, Катажина Вежховская…» И больше ничего.
— Какая такая Катажина, на кой дьявол бабу приплёл, вот я и прихватил с собой. Больше ничего не трогал, живу в тумане, в ослеплении. И не ведаю больше, что делать.
Я тоже ничего не понимала, сидела потерянная, оглушённая. Искали Пломбира, ещё, возможно, живую, а нашли её опекуна, по словам Гутюши, бесповоротно мёртвого, да к тому же с вечным пером в глазу. Тут и носорог занервничал бы. Кто его убил, почему, каким способом… Все наши предположения перепугались: сверзившийся с лестницы линялый сморчок подтверждал их полностью, а опекун с ручкой в глазу приводил все в невообразимый хаос.
О Пломбире мы так ничего и не узнали. Я предложила ещё раз съездить на Жолибож, но Гутюша упёрся всеми копытами.
— Дудки. Третий труп, это уже перебор, черепушка лопнет. Надо сперва обмозговать или что ещё, в общем, я поговорю с этими моими знакомцами. С утра завтра. И тебе передышка в самый раз.
Я вяло согласилась — последнее происшествие меня доконало. Отвезла Гутюшу и вернулась домой.
На почтовый ящик взглянула машинально — там лежало письмо. На конверте с фривольным цветочком стояло незнакомое имя — Лилиана Птась из Ожарова. Не знаю я никакой Лилианы Птась, никогда о ней не слышала, после сегодняшних переживаний Лилиана Птась ни в коей мере не интересовала меня. Вскрыла конверт, чтобы заняться чем-нибудь, ибо галоп вверх по лестнице никогда не был моим любимым развлечением, а чтение позволяло снизить темп. На третьем этаже темп упал до нуля. Я остановилась, пытаясь уразуметь следующее:
«Меня уже нет. Прошу Вас, пожалуйста, сходите в четверг к особе, которая была сопровождающим и бросила курить. Я об этом узнала случайно. Позвоню туда в шесть вечера и все объясню, позвоню по автомату. Простите, но я боюсь. П.»
Я поднялась ещё на один этаж, открыла дверь, вошла в квартиру, поставила чайник на газ, вымыла руки, надела халат и все это время гадала, кто, черт побери, был сопровождающим. Когда-то знавала двоих, но они вроде бы не бросали курить. Почему Пломбир, а это, конечно же, она под именем Лилианы Птась собиралась звонить в случайное место, вполне понятно — мой телефон прослушивается, Гутюшин, очевидно, тоже. Способ контакта она придумала неплохой, только вот куда. Боже праведный, мне идти?!
Утешительно одно; раз уж я этого не знаю, никто другой тоже не додумается. Кроме того, если не разыщу некурящего сопровождающего до четверга, он сам сообщит мне, что звонила таинственная особа по имени Пломбир. И сообщит, конечно, по моему телефону… А вот этого уж ни в коем случае нельзя допустить. Надо собрать все силы, сосредоточиться…
Весточка от Пломбира меня явно подбодрила.
В половине второго ночи я уселась в кухне с чаем и начала думать. Кратенько припомнив всех сопровождающих, оставила их в покое и занялась бывшими курильщиками. Курить бросил мой собственный сын, но никогда не был сопровождающим спортсмена. Две мои приятельницы бросили — одна доктор медицинских наук, вторая растолстела на двадцать кило. Мой первый муж уже умер, отпадает. Зося вовсе не растолстела, хоть и бросила курить…
— Иисус-Мария, Зося!!!..
Зося была рейдовым сопровождающим очень недолго. Ездила с известным спортсменом, в глаза не бросалась, и очень немногие об этом помнили, оставила работу лет пятнадцать назад, заявив, что нервы не выдерживают. Но ведь была, а Пломбир узнала случайно, конечно же, это Зося!
В четверг. А завтра ещё среда. Только бы пережить эту среду и не свихнуться…
* * *
— Умоляю, скажи только об одном, — терзала меня Зося, когда мы ждали шести часов, чтобы проверить мои домыслы. — Павел замешан?— Нет. Был замешан с самого начала, а теперь совершенно ни при чем. Павла это не касается, успокойся.
— Слава Богу! Не понимаю, почему ты… У тебя действительно ужасный характер. Я не представляю, в чем дело и даже думать не хочу…
— Вот она, журналистка! — заметила я язвительно. — И ты ещё работаешь в журналистике! Все вы такие же журналисты, как я примадонна. Все вы одинаковые, потому вся наша пресса до сегодняшнего дня сидит в заднице…
Мы не успели хорошенько поссориться, зазвонил телефон. Зося шарахнулась, словно на неё нацелилась ядовитая змея.
— Это Пломбир, — послышалось в трубке. — Пани Иоанна?..
— Конечно. Я поняла, куда надо прийти.
— Я была уверена, что вы поймёте. Муж этой пани, только вы ей не говорите, он — бывший муж, он вас тоже знает. Я сбежала. Мне удалось, по-видимому, в последний момент. Что там происходит?
— Такой плюгавенький, худой… Иреней Медзик, вы знаете его?
— Да. Что с ним?
— Умер. Упал с лестницы.
— Матерь Божия… Я предчувствовала. Пожалуй, я первой назначалась на отстрел… Что с Рукой? Вы ничего о нем не слышали? Возможно, видели его?
— Я не видела. Мой знакомый видел. Он тоже умер, и этого не…
— Это я его убила, — прервала Пломбир. — Ох, Боже, вы уверены?
— Да. Успокойтесь. При чем здесь вы, у него вечное перо…
— Именно этим. То есть наверное. Я не хотела убивать, это он меня намеревался.., я хотела бежать!
В полном ошеломлении я решила, что её надо как-то успокоить.
— Все нормально, лучше уж так, дело сделано, не вините себя. Только вот как вам удалось?!..
— Там мои имя и фамилия, — после краткого молчания сказала она глухим голосом. Я поняла.
— Ничего не осталось. Эта бумага исчезла навсегда. Что вы, собственно, начали писать?
— Он заставил, велел писать вроде бы какое-то заявление, но я догадалась, у него был шприц… Я потихоньку все время наблюдала, у меня в руках оказалась авторучка, хотела его оттолкнуть, а он как раз наклонился, вот я и попала ему в лицо… Схватила этот шприц и убежала, не понимаю даже, зачем схватила, выбросила в мусорницу. Надо было листок взять, но я совсем ума лишилась со страху. Захлопнула дверь. Слышно было, как она перевела дыхание. Я не сочла нужным уточнять, куда угодило перо.
— Я вам сейчас все скажу, — продолжала она. — Там в принципе правит Крыса, у него есть шеф, кто-то из бывшей партийной верхушки, фамилии не знаю. Кончат с автоматами, войдут в какие-нибудь предприятия или акционерные общества, убьют всех, кто о них хоть что-нибудь знает. Уничтожили свои бумаги, я имею в виду личные дела. Держат в руках, шантажом конечно, тридцать два человека, я раздобыла список этих фамилий, то есть записала и оставила, чтобы вы нашли, только боюсь сказать где. Но вы там бывали.
— И что же? — вырвалось у меня с досадой. — Мне предстоит посетить все знакомые места?
— Нет, что вы. Это оставлено у одного человека, где вы видели брусничник, а ваша знакомая ловила рыбу под зонтиком…
До меня дошло, что Зося суёт мне стакан воды, взволнованная, очевидно, выражением моей физиономии. Я взяла стакан и выпила воду для Зосиного спокойствия.
— Знаю, — ответила я. — Дорогу найду. Кто?
— Вы помните, тогда пришли двое? У того, кто моложе. Я не сказала, что это для вас, не хотела, чтобы вы рисковали, на конверте номер вашего первого телефона, первого, не следующего, плюс дата того дня, когда вы видели меня на улице, вспомните, пожалуйста! Без этого он даже не сознаётся, что у него вообще что-то есть.
— Ладно. Вспомню.
— Я специально искала эту информацию. Позвоню ещё раз, не уверена только когда и как. Сейчас я в Дании, временно, сегодня же уезжаю отсюда, вы часто бывали здесь, скажите обо мне своей приятельнице, которая любит сад, от неё я могла бы узнавать про вас, если что понадобится. И ещё одна просьба — предупредите Вальдека и Романа…
— Какого Вальдека и Романа?! Кто они?!
— Пока ещё живы, наверно? — после паузы ответила Пломбир, и я поняла. Остальные игроки — высокий парень и пузан, кто из них Вальдек, а кто Роман, не имеет значения, и в самом деле, надо постараться их спасти. Я ответила, что поняла.
— Ну, это, пожалуй… А! Ещё секунду. Насчёт Валленрода догадались?
— Нет, пока ещё нет.
— Так он живёт с вами рядом. Скажите ему, что на него охотятся, знают о нем. Он для них опасен. И не уймутся, пока не найдут мальчика, его хотят убить…
Когда я положила трубку, Зося взорвалась.
— Господи, да что это такое? Что ты такое узнала, я уж думала, помрёшь на месте…
— Немного не хватало…
Я сидела неподвижно и смотрела на неё, стараясь хоть чуть-чуть упорядочить сарабанду в голове. Не получалось.
— Раз уж не померла на месте, надо кое-что предпринять. Ты сказала, не хочешь ничего знать. Спасибо за телефон, привет, у меня ни секунды…
* * *
— Про тебя все знают, — брякнула я с ходу Янушу, когда он открыл дверь. — Фамилию, где живёшь, и вообще ты на повестке дня. А я вот не желаю, чтобы тебя убили, фанаберия такая меня одолела. Ну, так как?— А я не желаю, чтобы тебя убили. — Он затащил меня в прихожую и закрыл дверь. — У меня тоже полно фанаберии. Здесь чисто, проверяю ежедневно. Справлюсь, это моя профессия, однако мне необходимо ориентироваться, откуда твои сведения.
И тут я почувствовала — у меня есть настоящий союзник, профессионал, действующий по собственной инициативе, со знанием приёмов, средств и прочих полезных вещей. Чувство это бальзамом пролилось на мою изболевшую душу, зубы у меня перестали лязгать со страху, а роковой узел, из-за которого я вся изнервничалась, словно бы ослабел. Я приняла мужское решение.
— Слушай, я тебе доверяю. Должна доверять. Не могу жить, не могу даже водить дружбу с кем-то, кому не доверяю, может статься, это врождённый недостаток, но: нет доверия — нет и человека. Потому так легко сделать из меня кретинку или провести, правда, обмануть можно только один раз…
— Знаю.
Я подозрительно посмотрела на него.
— Откуда?
— Все о тебе знаю. В сложившейся ситуации лучше тебе об этом сказать — ты мне ужасно необходима…
Я обалдела и на минуту оглохла. Сообразила вдруг, что таких слов не слышала много лет, последний был Дьявол — необходима я была ему безумно, он и не скрывал этого, пока не перестала быть необходимой. А вот Божидар такого не произнёс никогда. Господи, какие бурные годы… Сколь не правдоподобно долго длилась молодость, а ведь некогда сорок лет считала абсолютным закатом: дряхлая старость, гроб и могила, что за идиотизм! Да, возможно, тут проблема характера: корпус увядший, а душа молода… Ладно, не надо преувеличений, корпус ещё в приличном состоянии, а вот душа, пожалуй, даже возвращается в те годы…
Снова донеслись слова Януша.
— ..такое ощущение, будто прыгаю головой вниз, а там.., или бассейн с водой, или яма с негашёной известью, или вообще пропасть. Не уверен, простишь ли меня, но если сейчас не признаюсь, не простишь никогда. Я тебя подслушивал.
Я подскочила так, что все остальное вылетело у меня из головы…
— Подробно! — потребовала я настоятельно, алчно и с мощным натиском.
— Твой телефон прослушивался уже давно, не я этим занимался, пришёл на готовое…
— Кто?!!..
— Об этом чуть позже. Я ушёл со службы лишь для виду, ты уже поняла. Тебе и трубку не нужно было поднимать, все, о чем говорилось в твоей комнате, записывалось. Во второй комнате нет, ещё раньше установили, что там ты ни с кем не разговариваешь, а если чем занимаешься, то молча. Я прослушал все записи. Твои соседи получили квартиру из-за того, чтобы я сюда переехал — уже было ясно: суёшь голову в петлю. Клянусь, и отдалённо не думал, что полюблю тебя…
Ну, что же, за последнее я на него, пожалуй, не в обиде.
— Ты наши сведения дополнила весьма существенно, предупреждаю: буду подслушивать и впредь, ты не отдаёшь себе отчёта, какая опасность тебе грозит. Тебя охраняют, можно сказать, из последних сил. Когда те двое явились убить тебя, в планы входил и этот Гутюша.., я прибежал, конечно же, не случайно…
— Тапки!!! — вырвалось у меня с энергией океанского прилива. — Эти твои чёртовы тапки!!!
— Какие тапки?..
— На тебе тогда были домашние тапки! Каким чудом ты их не уронил, не потерял в свалке?!
Он выглядел так, будто забыл набрать воздуху.
— Это вовсе не тапки, это гимнастические туфли на особой подошве, для борьбы вроде каратэ.
Благодать низошла на меня. Эти тапки дьявольски мучили меня и отравляли жизнь. Я извелась из-за них, подозревая жуткую тайну, и вот все выяснилось — какое блаженство!..
— Ты меня сбила, теперь не помню, что-то ещё хотел сказать, но самое важное изложил. Жду приговора. А ты вообще-то знаешь, какая ты красивая?..
Да уж, субъект, ожидающий приговора, высказываясь подобным образом, может не сомневаться насчёт решения в его пользу. Что же касается моей красоты, всякие иллюзии на этот счёт перестала питать давно, но, в конце концов, тут — вопрос вкуса. Янушу легко удалось убедить меня, что я и в самом деле ему нравлюсь, даже слишком…
— А теперь давай серьёзно поговорим, — начала я примерно через полчаса. — Кто завёл подслушивание? Я уверена, ты осведомлён!
— Да. Этот, скажем так.., твой предыдущий партнёр по жизни.
Я, собственно, не удивляюсь мужчинам, когда они деловые разговоры с женщинами считают тяжким Божьим наказанием.
— Нет, ты только представь себе, если бы я вышла за него… — ужаснулась я. — Не вышла только потому, что супруги — помнишь, был такой закон? — не имели права на две разные квартиры. Я согласна жить вместе с мужчиной, но при условии, что это будет замок комнат на сто, он в первой, а я в девяносто девятой, понадобится, можем и поближе сойтись. И ещё прислуга нужна для уборки. При таких запросах супружество, понятно, не состоялось.
— И прекрасно. Тебя использовали две группы, говоря в общем и целом. Задача была вроде бы и одна — борьба с коррупцией и прочим свинством, только понималась она по-разному. Они стояли за партийную чистку, мы — за смену строя. Пояснять дальше?..
— Да нет, зачем же, в общем-то я понимаю, меня интересуют технические детали. Подожди, дай я подумаю, чего не понимаю…
— Нет, сперва я должен расспросить, что случилось. О чем насчёт меня сама догадалась, а что узнала и от кого? Я имею в виду сегодняшние события, обо всем позавчерашнем я и так в курсе…
* * *
Мариола Кубас не откликалась уже пятый день. Януш всеми святыми заклинал хоть ненадолго прервать нашу деятельность. Гутюша тоже предостерегал — его приятели велели переждать. Трехстороннее удерживание вывело меня из себя, и я решила скоротать хоть несколько часов за успокоительным занятием.Марок накопилось у меня вагон и маленькая тележка: валялись повсюду, сыпались с полки и скапливались во всех углах. Поэтому собралась привести все в порядок, а сие прежде всего требовало отклеивания и высушивания. Я закрылась в ванной и принялась за работу.
С того времени как я отдалась своей страсти, для просушивания филателистических ценностей употребляла «Трибуну Люду». Не раз вызвала ошеломление в киосках, где покупала её оптом, но лучшей периодики для моих целей просто не существовало. Газета большого формата, скверная, хорошо впитывающая влагу и легко доступная. Я разложила по всей квартире мокрые газетные полотнища, испещрённые марками, и взяла с полки сложенные экземпляры, приготовленные для окончательной просушки под прессом.
Наверно, укладывала уже четвёртый слой, когда машинально взглянула на фон, и старательно и ровненько разложила влажные прямоугольнички. Замерла с пинцетом в руках… Сначала посмотрела как обычно, рассеянно, уложила очередную марку, посмотрела снова.
Сперва даже не поняла, что вижу. Потом не поверила своим глазам. Потом взяла другой экземпляр того же издания, ещё не выложенный марками, надела очки, взяла лупу и включила дополнительный свет.
Матерь Божия!!!..
На первой странице газеты двенадцатилетней давности задом к читателям стоял первый секретарь, а перед ним лицом к зрителю государственные мужи угодливо хлопали в ладоши с приятным выражением лица. У второго слева нос клёцкой…
Я сбросила все с полочки под лампой, ожидающие своей очереди марки прикрыла другой «Трибуной Люду», придавила телефонными книгами и расписанием железнодорожного движения, потом дрожащей рукой набрала номер Зосиного телефона. Её не было. Позвонила Павлу. Застала.
— Зося, — обратилась я к нему. — Тьфу, не Зося, Павел, где твоя мать?! Сейчас же поезжай к ней, я приеду туда, Иисус-Мария!
— Мать дома, верно, вышла с собакой. Что случилось?
— Ничего. Все. Скорей приезжай, я сейчас буду. Давай быстрей!
— Но у меня…
— Даже если ты сломал обе ноги, пусть тебя привезут «скорой помощью»! Все! Через пятнадцать минут!
Бросив трубку, я схватила два экземпляра «Трибуны», с третьего этажа вернулась, чтобы снять тапочки и надеть туфли. Захватила сумочку, о которой, естественно, забыла. Лишь на улице проверила, во что одета, повезло — не в халате. Через двенадцать минут уже ломилась к Зосе.
— Что такое? — забеспокоилась она, открыв дверь. — Только что влетел Павел, говорит, с тобой плохо…
Я ворвалась в комнату и торопливо разложила на столе привезённую прессу.
— Вот. Смотри! Оба смотрите! Я, часом, и спятить могла! Говорите, что тут видите!
— О Господи, это он! — крикнул Павел.
— Покажи… Иисусе! — запричитала Зося. Ничего не нужно было объяснять. Хорошо, привезла две газеты, одну разорвали бы на клочки.
— Это невозможно, — нервничала Зося. — Слушай, вдруг нам только так кажется — просто случайное сходство…
— Учти, у меня приличная зрительная память. Когда ты описала этого типа впервые, мне постоянно лезло в голову: не могла я его где-то не видеть! Клёцка, очень порядочная. Тысячи раз видела эту харю, только вспомнить не удалось, а здесь он весь как на ладони!
— Второй слева товарищ Анастазий Суш-ко, — прочёл Павел.
— Что?!..
— Ну, этот самый. Второй слева, раз, два, это он. Товарищ Сушко.
Я почувствовала удар в голову, только не снаружи, а изнутри. Зося и Павел читали подпись под снимком: торжество по поводу каких-то наград. А я не удосужилась и подпись прочитать, вообще её не заметила. Боже милостивый, вот почему ищут мальчика по фамилии Сушко!..
— Зося, ты журналистка, — напирала я. — В редакциях все известно, только вы скрываете. Делай что хочешь, но разузнай, женат ли этот Суш-ко, есть ли у него дети и так далее! Все про товарища Сушко! И чем он сейчас занимается?!..
— А откуда мне знать, — нервничала Зося. — Ладно, я попробую, но не гарантирую… Зачем тебе, какое тебе до него дело?!
Не было сил в двух словах объяснить, какое мне до него дело, мешал гул в голове. Я уже интуитивно понимала ситуацию, предчувствовала разгадку, однако с уверенностью могу сказать — разум здесь был ни при чем.
— Когда-то в тебя был влюблён один тип, — влепила я не слишком тактично. — Однажды я его видела, ты сказала, он какой-то партийный деляга…
— Ну знаешь! — возмутилась Зося, искоса взглянув на Павла. Павел захохотал.
— Ладно уж, я оглох, ничего не слышал, только не делайте из меня идиота. Кроме того, всякий имеет право влюбиться в мою мать — законов на сей счёт нету. Я догадываюсь, о ком речь, такая маленькая гнида. Он, пожалуй, из тех, кто обо всем осведомлён, да на всякий случай не говорит. Неважно, я сам все разузнаю.
Зося слушала поначалу спокойно и вдруг сорвалась.
— Что это значит? Что ты разузнаешь? Павел, я не желаю, чтобы ты вмешивался!
Ну вот, ещё ссоры не хватало. Я призвала на помощь всю свою логику и напомнила Зосе, что Павел вмешался с самого начала и это по его милости мы попали на окольные тропки, ведущие в буераки и трясину. Умница, молодец, кроме того, год как живёт самостоятельно и справляется не хуже, чем мы обе вместе взятые. Не знаю, как выяснит, уверена, через молодое поколение… Павел кивнул с довольным видом.