Страница:
Безпеки не хотел говорить с Гомулкой и никто его не допрашивал. Только в
конце октября заместитель министра безопасности Ромковски и начальник Х
отдела Фейгин поручили Святло начать допросы.
События известны до декабря 1953 г., момента бегства Святло, однако, в
течение двух с половиной лет он был свидетелем в высшей степени
неортодоксального отхода от обычной сталинской техники. В течение всего
этого времени допросы Гомулки заняли в общей сложности всего 15 полных
рабочих дней. Он не подвергался никакому физическому давлению и тем более не
пытался. Его "признания" не выходили за рамки того, что он был вынужден
сказать в своей самокритике перед Пленумом ЦК. Когда его ознакомили с
показаниями, выбитыми из Спыхальского и других заключенных, он отвергал
фальсифицированные обвинения и в свою очередь обвинял Берута в
сотрудничестве с нацистами во время войны. (см. Swiatlo 1955; Bethell 1971,
c. 222ff).
Много легенд ходило и до сих пор ходит в Польше, много предположений
высказывалось в западной литературе по вопросу почему же Гомулка не
признался так же как Райк и Сланский? Почему в Польше истерия сфабрикованных
процессов не получила своего завершения? Подчеркивали его особую стойкость,
указывали на его скромный и безупречный образ жизни, в котором нельзя было
найти зацепки для оказания давления со стороны службы безопасности.
Предполагали, что он знал много темных пятен в прошлом своих обвинителей,
которые боялись, что он их обнародует на открытом процессе.
Все эти предположения отходят от сути проблемы. Если бы Гомулку пытали
также как Райка, Сланского и других жертв террора, то бы он вел себя точно
также как они и признался бы во всех, приписываемых ему преступлениях.
Мнимый страх перед отказом от показаний или встречными обвинениями также был
невероятен, учитывая опыт процесса Костова в Болгарии. Сталинские режиссеры
знали, как им выходить из подобных ситуаций.
Бжезинский утверждает в своем капитальном труде Der Sowjetblock (1962,
c. 117), что слабость польской партии позволила Беруту избежать процесса
Гомулки, убедив Сталина в том, что кровавая чистка подорвет и без того
ненадежное положение коммунистов и помешает консолидации власти. Этот
аргумент убедителен не более остальных, ибо венгерская и румынская партии
были по меньшей мере таким же слабыми, как и польская, однако несмотря на
это не пощадили ни Райка и Кадара, ни Патраскану и Луку.
Польские сталинцы не сломили Гомулку потому что и не хотели его
сломать. Они защищали его жизнь для того, чтобы спасти свои собственные (См.
Switlo 1955; Bethell 1971, c. 227; Checinski 1982, c. 74) 57. Берут запретил
Безпеке пытать Гомулку, потому что он хорошо знал, что физические мучения
были единственным методом для того, чтобы заставить признаться в
преступлениях, которые он не совершал. Берман и его аппарат безопасности
целиком и полностью поддерживали эту тактику проволочек. До ареста Гомулки
они чувствовали себя достаточно уверенно для того, чтобы пожертвовать
Спыхальским, Гецовым и группой Фильда, как и всеми теми товарищами, которых
они сочли возможным отдать на заклание ненасытному Молоху ярости чистки и
доставить подтверждение безумной идеи о партии, наводненной шпионами и
предателями, выдвинутой Москвой. Они без всяких колебаний мучили своих жертв
до смерти, доводили их до помешательства или самоубийства, долгие годы
держали в тюрьмах без приговора суда только для того, чтобы возможно
когда-нибудь использовать их против других жертв. Они составляли фальшивые
протоколы, инсценировали открытые и закрытые процессы с заранее известным
приговором, подписывали приказы о казни невиновных.
Берут и его тайная полиция точно знали какие методы нужно использовать
для получения "признаний". В большом белом здании Управления Безпеки на
улице Кошиковой в Варшаве под камерой пыток находилась комната, которую
назвали "дансинг": ее пол электрически разогревался и потом туда бросали
босых заключенных. Другая камера была оборудована электрошоком, а в
"холодильнике" голых узников обливали ледяной водой. Эти прогрессивные
методы чередовались со старомодными: выдергиванием ногтей, отбиванием почек,
подвешиванием женщин за волосы и непрерывными побоями и пинками. Также
придумывались самые унизительные забавы для того, чтобы потушить в узниках
последнюю искру человеческого. Самая излюбленная шутка состояла в том, чтобы
заставлять узников вставать на четвереньки и лаять по собачьи (см. Lеwis
1959, c. 32).
Все эти методы были опробованы и признаны безошибочными. Гомулка также
бы не устоял перед ними, но его пощадили и оставили на вилле. Польские
коммунисты охраняли его для того, чтобы самим не пасть жертвами
приближающегося второго сталинского уничтожения.
Нельзя ответить на вопрос как им удалось так долго и успешно защищать
Гомулку. Открытие секретных партийных архивов вряд ли сможет пролить свет,
поскольку конспиративные переговоры, которые спасли Гомулке жизнь, наверняка
не фиксировались. Несомненно, что Сталин и Берия торопили, неоднократно
настаивали и дажее угрожали Беруту, чтобы он наконец закончил подготовку к
процессу Гомулки. Известно также, что Берут после каждого вмешательства
Сталина послушно обвинял свою службу безопасности в промедлении. После
каждого окрика из Москвы из Варшавы приходил смиренно-уклончивый ответ, что
нужно заполнить несколько пробелов в доказательствах и потом немедленно
состоится процесс.
Общественность узнала об аресте Гомулки только через три месяца, когда
Trybuna Ludu (от 1.11.1951 г.) сообщила о том, что проводится расследование
"в связи с антигосударственной деятельностью, ставшей известной во время
процесса Татара и других". Однако на секретной вилле в Медзешине следователи
прилагали не слишком много усилий для расследования этой известной
деятельности самого Гомулки. Внешне партийные лидеры делали все для того
чтобы убедить Советский Союз в том, что дело уже выяснено и закрыто. На
партийных семинарах и профсоюзных собраниях, в речах и газетных статьях, на
страницах книг о Гомулке и Спыхальском говорилось так, как-будто они
совершили самые отвратительные преступления. "Сегодня совершенно ясно, что
лицемерие, нелояльность к партии, оппортунизм, враждебность к Советскому
Союзу и строительству социализма в Польше связывают Гомулку и Спыхальского с
агентами империализма в Белграде и Будапеште" - писал Берут (Цит. по Bethell
1971, c. 232). На них снова возложили ответственность за убийство Новотки и
Финдера во время немецкой оккупации. Их объявили шпионами иностранной
державы, которые своей подлой деятельностью готовили свержение народной
власти. За кулисами Берут тайком саботировал превращение Гомулки в
преступника, однако открыто он заявлял: "Основой враждебного поведения
Гомулки и его группы стало его националистическое недоверие к СССР, его
попытки вести Польшу по другому пути строительства социализма. Гомулка
скатился в лагерь империализма и пошел по стопам Тито и его банды шпионов"
(Цит. по ebd. c. 233).
После смерти Сталина 5 марта 1953 г. советское давление ослабло, а
потом совершенно исчезло. Положение Берута, Бермана и Безпека зеркально
изменилось. До сих пор они не могли осудить Гомулку из-за опасности для
самих себя; теперь по тем же самым основаниям с него нельзя было снять
обвинения. Поэтому они в типично сталинской манере без шума начали связывать
еще свободные нити. В мае 1953 г. они приказали расстрелять 19 генералов,
приговоренных к смертной казни на закрытом процессе и инсценировали ряд
открытых процессов для того, чтобы замести следы. Эта серия началась с
осуждения таких партийных функционеров, как Пайор, Ойжиньски и Ненатовски,
которых, как "свидетелей" в прошлые годы таскали с одного процесса на
другой, для того, чтобы они своими фальшивыми "признаниями" обвиняли других
более значительных обвиняемых. Теперь они должны были обвинять самих себя и
повторять свои выбитые "признания"; однако с одним исключением: имена
Гомулки и Спыхальского больше не упоминались. Цепочка закончилась в 1955 г.
процессом против Ярошевича и Леховича; и здесь режиссеры внимательно следили
за тем, чтобы Гомулка и Спыхальский, которые уже несколько лет фигурировали
в протоколах, как их "заказчики", были вычеркнуты из заученных "признаний".
Эти поздние процессы получили большую известность. Их цель была
запугать либеральные элементы в партии и показать им, что хотя Сталин и
умер, сталинизм - живет. Некоммунистам такого подтверждения не понадобилось.
Однако в сентябре 1953 г. состоялся процесс против епископа Качмарека,
которого обвинили в том, что он является "американским шпионом" и вскоре
после этого были арестованы кардинал Вышински и сотни католических
священников.
Однако, десталинизацию, начатую Хрущевым, нельзя было остановить у
границ Польши. Берут не знал, что ему делать с выжившими
жертвами-коммунистами: с Гомулкой и Спыхальским, со старшими офицерами и
партийными функционерами, с "фильдистами" и их "американским мастером
шпионажа" Херманом Фильдом. Они снова надеялись на чудо из Москвы.
Весной 1954 г. польское Политбюро под давлением Хрущева создало
комиссию для пересмотра политических процессов против коммунистов. В случае
"группы Фильда" решение оказалось поразительно простым - пришло чудо, но не
из Москвы, а из Будапешта, где в августе были аннулированы обвинения и
приговоры против Ноэля Фильда и его венгерских "агентов". 25 октября был
освобожден Херман Фильд. Марковска, член следственной комиссии, извинилась
перед ним от имени польского прави тельства за причиненную ему
несправедливость, вручила ему 50 000 долларов, как компенсацию и проводила
его в Варшавский аэропорт, где его арестовали более пяти лет тому назад. К
этому времени были освобождены из тюрьмы и восстановлены в партии Анна Дурач
и выжившие одиннадцать "фильдистов".
В конце 1954 г. из тюрем были выпущены на свободу оставшиеся в живых
жертвы процессов Татара и Комара, осужденные "агенты" и арестованные
"свидетели" - сначала поодиночке, потом потоком. Однако судьба Гомулки и
Спыхальского все еще оставалась нерешенной. Третий Пленум Польской Рабочей
Партии, в январе 1955 г. признал, что "много невиновных было арестовано и
брошено в тюрьмы" и что "происходили случаи позорных незаконных методов
следствия" (Цит. по Dziewanowski 1976, c. 256). Однако, когда некоторые
члены ЦК захотели узнать правду о Гомулке, Берут ответил уклончиво.
Партийная комиссия по расследованию злоупотреблений службы безопасности в
этом случае еще не пришло ни к какому выводу, сказал он. Однако к этому
времени Гомулка уже был на свободе. В декабре 1954 г. его перевели из тюрьмы
в госпиталь и после основательного медицинского обследования тихо отпустили.
Спыхальскому пришлось ждать своего освобождения дольше. Велись споры о
том нужно ли отдавать его под суд. Некоторые члены Политбюро хотели
переложить решение этой задачи на Москву. Еще в феврале 1956 г. Берут
советовался с Хрущевым, но советский руководитель сказал, что решение должна
принимать польская партия. В марте 1956 г. Политбюро окончательно решило
выпустить Спыхальского на свободу.
Гомулке пришлось ждать своей реабилитации еще полгода. Он уже не был
больше "империалистическим агентом", но оставался "националистическим
правоуклонистом, который отошел от правильной марксистско-ленинской линии".
В июне 1956 г. в Познани произошло восстание. Этот первый вооруженный
протест рабочих против своих угнетателей открыл Гомулке путь к политической
жизни. 5 августа он был восстановлен в партии.
"Польский октябрь" снова привел его спустя два месяца на вершину
власти. В Польше были беспорядки и поднявшийся из небытия Гомулка казался
надеждой всем и каждому. В глазах народа он был жертвой "польского пути",
патриотом, прилагавшим усилия для того, чтобы оказать сопротивление
руссификации. Для партии он был единственной альтернативой обанкротившейся
руководящей клике.
История признала правоту за партией, а не за народом. Гомулка был
избран Генеральным Секретарем, Спыхальский стал министром обороны, а Комар
получил пост командира частей безопасности. Бывшие "империалистические
агенты" спасли партию от ярости масс. Народ тщетно надеялся на новый
"польский путь" к свободе. Именно вышедшая из тюрем старая партийная
сталинская гвардия предотвратила распад польской КП и под угрозой
вооруженной русской интервенции шаг за шагом вернула волнующуюся страну в
сферу советского влияния.
Круг замкнулся.
Современность всегда является результатом истории, но только одним из
возможных результатов. Сталинизм не был неизбежным следствием ленинизма.
Развитие большевистской революции имело и другие альтернативы и если бы
победила альтернатива Бухарина, то наверняка советский тип социализма,
несмотря на его царистско-аристократические полуфеодальные предпосылки, шел
бы по совершенно другому пути (об альтернативе Бухарина см. Cohеn 1985).
[58
] И Хрущев своим процессом десталинизации (и ревизии
сфабрикованных процессов) открыл перед Восточной Европой новые альтернативы.
В начальном периоде страны сателлиты педантично следовали курсу,
проложенному Советским Союзом, однако потом они начали искать собственный
путь. Польша, Венгрия и Чехословакия при отходе от сталинизму рискнули пойти
на решительный разрыв со сталинизмом и вскоре показали осуществление
гуманного социализма, в то время как Румыния, Болгария и ГДР начали
отступление и пытаясь "преодолеть" свое сталинское прошлое, в сущности его
возвращали.
Тем не менее под давлением Хрущева тем же самым сталинистам, которые
организовывали лживые, выбитые посредством жестокого террора приговоры,
пришлось их пересматривать. Это основное противоречие характеризовало
процессы пересмотра во всех восточно европейских странах и его можно было
решить только новым давлением, раньше или позже, медленным или быстрым. Все
вожди сателлиты были вынуждены объявить процессы против коммунистов
аннулированными, их казненных жертв невиновными, а выживших - полностью
реабилитировать. Начало было положено в Венгрии в сентябре 1954 г.
Возмущение, вызванное будапештскими разоблачениями, побудило
коллег-сателлитов Ракоши сделать паузу, однако остановить процесс они уже не
могли. В апреле 1956 г. своих жертв тихо реабилитировали болгары, в июле за
ними последовала ГДР, а в августе Польша. Народное восстание польского и
венгерского октября снова прервало этот процесс, который смог продолжиться
только через несколько лет. В сентябре 1965 г. Румыния тихо реабилитировала
своих жертв. В Чехословакии в августе 1963 г. произошло частичное
разоблачение сфабрикованных процессов, однако только устранение
руководителей, ответственных за их организацию и попытка построить социализм
с человеческим лицом в апреле 1968 г. позволили обнаружить всю правду.
Сфабрикованные процессы были не только неразрывной частью сталинизма,
но в то же время и самым грубым его выражением, поэтому они стали исходным
пунктом кристаллизации борьбы за десталинизацию. Райк, Костов. Сланский,
Гомулка, Меркер, Лука и их товарищи все были сталинистами, хотя Учитель и
отвел им роль уклонистов, и оппозиционеров. Десталинизация придала им новую
роль и превратила их в символы гуманного социализма, освобожденного от
террора, подавления и лжи. Ложно обвиненные теперь превратились в
обвинителей.
Помощники режиссеров сфабрикованных процессов, пережившие смерть
Сталина, осознавали опасность, которую нес для них пересмотр приговоров,
требуемый Хрущевым. В Румынии, ГДР и Болгарии удалось провести реабилитацию
как чисто внутренние дела: за закрытыми дверями и без участия
общественности. Они переложили всю вину на Берия и объявили, что после его
казни и кратких сообщений о реабилитации жертв, стыдливо появившихся в
партийной прессе, "социалистическая законность" восстановлена. Людей во
второй раз принесли в жертву. В Румынии Георгиу-Деж снял с себя обвинения в
терроре тем, что обвинил в них посмертно освобожденного от уголовных
обвинений Луку. В Болгарии прошлое Костова было просто вычеркнуто из
истории. В предисловии к его речам и статьям, опубликованным в 1978 г. ни
словом не упоминалось, ни о его свержении, ни о его казни. В ГДР
сфабрикованные процессы были объявлены лживой пропагандой, как сказал
Ульбрихт: "Агенты Берия не смогли причинить нам никакого вреда."
Совсем по другому развивались события в Польше. Здесь к власти пришли
жертвы чистки, которые свергли организаторов сфабрикованных процессов, и
героем антисталинского стремления к справедливому миру оказался Гомулка. Но
его возвращение было пассивной победой. Он в бездействии ожидал, пока
могучий поток народного восстания в октябре 1956 г. не вынес его во главу
нации, как символ человечного, польского социализма, и остался тем, кем и
был всегда: авторитарным, прилежным, добросовестным, интеллектуально
ограниченным партийным аппаратчиком. Громадное доверие народа он смог
использовать только для того, чтобы восстановить репрессивный режим,
соответствующий послесталинскому Советскому Союзу. Гомулка, эта жертва
сталинского террора не оправдал надежд. Он оказался фальшивым символом
лучшего мира. Студенческие волнения мая 1968 г., которые имели своей целью
осуществление социалистических идеалов, состоялись уже против него и
восстание голодных, эксплуатируемых рабочих верфей в декабре 1970 г.
поставило точку на его карьере. Десять лет спустя в 1980 г. в начале
движения Солидарности о реальном политике Гомулке забыли, однако легенда о
нем, родившаяся в годы антисталинсокй борьбы за его освобождение и
реабилитацию стала источником новых призывов. "В известном смысле все мы
дети октября 1956 г., когда Гомулка вернулся к власти" - говорил Адам
Михник, влиятельный теоретик Солидарности, однажды в интервью газете.
"Современность - это часть процесса, начавшегося в 1956 г., процесса
антитоталитарного самоуправления общества, который является единственным
путем к демократическому будущему". В Венгрии ужасы правды о сфабрикованных
процессах послужили самым сильным толчком к революции октября 1956 г..
Десталинизация началась, как и вообще в странах-сателлитах с давления
Москвы, когда Хрущев в июне 1953 г. вызвал к себе Ракоши и потребовал от
него вернуть в Политбюро Имре Надя, выведенного из руководства во время
процесса Райка "за правооппортунизм" и назначить его премьер-министром. В
1954 г. ему пришлось также под давлением Москвы выпустить из тюрьмы и
реабилитировать Яноша, Кадара и их товарищей. Два месяца спустя процесс был
назван "провокацией Берия".
В начале борьба за десталинизация была очень неравной. Клика Ракоши
держала в своих руках партийный аппарат и тайную полицию, Надь оставался в
руководстве изолированным, несмотря на его огромную популярность у народа,
который поддерживал предложенные им реформы. Только реабилитация коммунистов
привела к решительному перелому внутри партии. Рассказы выживших о
перенесенном ужасе превратились в беглый огонь по партии и требования
наказать убийц и возвращения к преданным и коррумпированным идеалам
социализма.
Восстание вспыхнуло 23 октября 1956 г., но фактически оно началось уже
6 октября с торжественного перезахоронения Райка и его товарищей, на котором
200 000 человек отдали последние почести казненным, но, прежде всего, это
был демонстрация за свержение преступной системы. Только единицы еще помнили
сталиниста Райка, как тот единственный демонстрант, который прошептал: "Если
бы он сейчас жил, то приказал бы стрелять в людей". Казненный Райк стал
символом национальной свободы и социальной справедливости.
Именно выжившие жертвы сфабрикованных процессов сплотились вокруг Имре
Надя и инспирировали или организовали венгерскую революцию, - "троцкисты"
Кадар, Каллаи, Донат, Лосончи, Харашти, Уйдели; "райкисты" - Адам, Хелтаи,
Мод, Сас и Юлия Райк, вдова казненного. Только на конечной стадии, когда
элементарное насилие перехлестнуло руководящую фигуру Имре Надя, их пути
разошлись. Одна группа во главе с Кадаром примкнула к русским, другую группу
русские отвергли и отдали под суд. Так Лосончи, который смог выжить в
сталинском лагере, был убит в послесталинской следственной тюрьме. Третья
группа погрязла в беззаконии. Хелтаи и Сасу удалось уйти на Запад. Адам был
арестован и во второй раз брошен в тюрьму, как американский агент.
Роль жертв сталинских сфабрикованных процессов до сих пор осталась
живой в символической фигуре Райка. Режим Кадара знает, почему вместо
честного анализа официальная историческая наука отделывается фразами типа
"нарушения социалистической законности" и "культ личности". Символ остался
живым не только в абстрактном, но и в конкретном смысле: молодой Ласло Райк,
сын казненного, является одним из выдающихся представителей новой оппозиции,
для которой социализм означает не только много гуляша.
В Чехословакии сфабрикованные процессы нанесли на историю страны
решающий отпечаток фазы десталинизации через пражскую весну до сегодняшних
дней. Сопротивление политике реабилитации, навязываемой Хрущевым, здесь было
особенно упорным. Хотя Готвальд и умер уже через две недели после смерти
своего кремлевского Учителя, организаторы сфабрикованных процессов Новотны,
Запотоцкий, Чепичка, Бачилек, Копецкий сохранили власть и саботировали курс
ревизии, исходящий из Москвы. Выжившие жертвы медленно выпускались из тюрем,
в которых они оставались еще долгое время после смерти Сталина, а комиссии
по пересмотру приговоров находились под постоянным давлением убийц, которые
стремились не допустить реабилитации своих жертв. Еще в сентябре 1957 г.
казнь Сланского была признана "оправданной" и тем самым цинично сделала его
самого ответственным за свою собственную судьбу. В 1963 г. с него и его
товарищей правда сняли уголовные обвинения, но оставили "политические и
идеологические ошибки". Полная реабилитация произошла только после свержения
Новотного и его клики в апреле 1968 г.
История "пражской весны" известна довольно хорошо, поэтому можно
ограничиться только кратким ее наброском. Возвращение жертв процессов
Сланского в политическую жизнь стало своеобразным мостом к свободным
демократическим традициям довоенной партии, разрушенным в годы террора.
Реабилитированные стали точками кристаллизации движения, подержанного всем
народом, в котором слились надежды на десталинизацию. Именно Смрковски,
Свобода, Гусак, Павел, Голдштюкер и их товарищи, подготовившие свержение
клики Новотного, поддерживаемой Хрущевым и Брежневым, привели на вершину
партийной власти Дубчека и его группу, руки которых были не замараны кровью
и разделили с ними власть. Вместе с Дубчеком они стали жертвами советской
интервенции 20 августа 1968 г.
В отличие от Венгрии в Чехословакии единицы перебежали в лагерь
русских. Кроме "буржуазного националиста" Гусака и политически
незначительного "фильдиста" Вилема Нового все бывшие жертвы выступили против
ввода советских войск и остались верными идеалам "пражской весны". В
гнетущей атмосфере наших дней они стали никем - осужденными на забвение
внутренней эмиграции или (как это было уже однажды перед Гитлером)
принуждены к внешней эмиграции. Несмотря на это они остались влиятельным
политическим фактором. Сталинист Сланский не мог после своей смерти
подняться, как символ свободы, но пережившие показательные процессы не
нуждались в политических истолкованиях. Двойные жертвы террористического
подавления сталинского времени и "нормализованного" подавления эры Гусака
персонифицировали непрерывность второй лжи и сохранили надежду на новую
"пражскую весну"
Сталинские сфабрикованные процессы никоим образом не относятся только к
прошлому: в Албании, Китае и Камбодже они продолжались до наших дней. Однако
в Восточной Европе это глава истории партии, закрытая 30 лет назад. Из
средства подавления оппозиции в руках Сталина они выродились в средство
подавления самой партии. "Коллективное руководство" Советского Союза больше
не хотело дрожать за свои собственные жизни и желало допускать произвола
нового единоличного вождя. В странах-сателлитах тоже не хотели возвращаться
к практике террора против собственных товарищей; неосталинизм, как
показывает пример Румынии, возможен и без сфабрикованных процессов.
Поэтому значение этих процессов для современности состоит не только в
том, что они могут повториться. Напротив: польское восстание, венгерская
революция и пражская весна, которые неразрывно связывают сфабрикованные
процессы с современностью, как и их бывшие жертвы Кадар и Гусак, уже давно
принадлежат истории и это относится не только к Польше, Венгрии и
Чехословакии. Однако основания для того, чтобы призрак сфабрикованных
процессов, несмотря на все усилия правителей нельзя стереть из сознания
народов Восточной Европы, лежит глубже. Жертвы террора остаются важнейшим
конце октября заместитель министра безопасности Ромковски и начальник Х
отдела Фейгин поручили Святло начать допросы.
События известны до декабря 1953 г., момента бегства Святло, однако, в
течение двух с половиной лет он был свидетелем в высшей степени
неортодоксального отхода от обычной сталинской техники. В течение всего
этого времени допросы Гомулки заняли в общей сложности всего 15 полных
рабочих дней. Он не подвергался никакому физическому давлению и тем более не
пытался. Его "признания" не выходили за рамки того, что он был вынужден
сказать в своей самокритике перед Пленумом ЦК. Когда его ознакомили с
показаниями, выбитыми из Спыхальского и других заключенных, он отвергал
фальсифицированные обвинения и в свою очередь обвинял Берута в
сотрудничестве с нацистами во время войны. (см. Swiatlo 1955; Bethell 1971,
c. 222ff).
Много легенд ходило и до сих пор ходит в Польше, много предположений
высказывалось в западной литературе по вопросу почему же Гомулка не
признался так же как Райк и Сланский? Почему в Польше истерия сфабрикованных
процессов не получила своего завершения? Подчеркивали его особую стойкость,
указывали на его скромный и безупречный образ жизни, в котором нельзя было
найти зацепки для оказания давления со стороны службы безопасности.
Предполагали, что он знал много темных пятен в прошлом своих обвинителей,
которые боялись, что он их обнародует на открытом процессе.
Все эти предположения отходят от сути проблемы. Если бы Гомулку пытали
также как Райка, Сланского и других жертв террора, то бы он вел себя точно
также как они и признался бы во всех, приписываемых ему преступлениях.
Мнимый страх перед отказом от показаний или встречными обвинениями также был
невероятен, учитывая опыт процесса Костова в Болгарии. Сталинские режиссеры
знали, как им выходить из подобных ситуаций.
Бжезинский утверждает в своем капитальном труде Der Sowjetblock (1962,
c. 117), что слабость польской партии позволила Беруту избежать процесса
Гомулки, убедив Сталина в том, что кровавая чистка подорвет и без того
ненадежное положение коммунистов и помешает консолидации власти. Этот
аргумент убедителен не более остальных, ибо венгерская и румынская партии
были по меньшей мере таким же слабыми, как и польская, однако несмотря на
это не пощадили ни Райка и Кадара, ни Патраскану и Луку.
Польские сталинцы не сломили Гомулку потому что и не хотели его
сломать. Они защищали его жизнь для того, чтобы спасти свои собственные (См.
Switlo 1955; Bethell 1971, c. 227; Checinski 1982, c. 74) 57. Берут запретил
Безпеке пытать Гомулку, потому что он хорошо знал, что физические мучения
были единственным методом для того, чтобы заставить признаться в
преступлениях, которые он не совершал. Берман и его аппарат безопасности
целиком и полностью поддерживали эту тактику проволочек. До ареста Гомулки
они чувствовали себя достаточно уверенно для того, чтобы пожертвовать
Спыхальским, Гецовым и группой Фильда, как и всеми теми товарищами, которых
они сочли возможным отдать на заклание ненасытному Молоху ярости чистки и
доставить подтверждение безумной идеи о партии, наводненной шпионами и
предателями, выдвинутой Москвой. Они без всяких колебаний мучили своих жертв
до смерти, доводили их до помешательства или самоубийства, долгие годы
держали в тюрьмах без приговора суда только для того, чтобы возможно
когда-нибудь использовать их против других жертв. Они составляли фальшивые
протоколы, инсценировали открытые и закрытые процессы с заранее известным
приговором, подписывали приказы о казни невиновных.
Берут и его тайная полиция точно знали какие методы нужно использовать
для получения "признаний". В большом белом здании Управления Безпеки на
улице Кошиковой в Варшаве под камерой пыток находилась комната, которую
назвали "дансинг": ее пол электрически разогревался и потом туда бросали
босых заключенных. Другая камера была оборудована электрошоком, а в
"холодильнике" голых узников обливали ледяной водой. Эти прогрессивные
методы чередовались со старомодными: выдергиванием ногтей, отбиванием почек,
подвешиванием женщин за волосы и непрерывными побоями и пинками. Также
придумывались самые унизительные забавы для того, чтобы потушить в узниках
последнюю искру человеческого. Самая излюбленная шутка состояла в том, чтобы
заставлять узников вставать на четвереньки и лаять по собачьи (см. Lеwis
1959, c. 32).
Все эти методы были опробованы и признаны безошибочными. Гомулка также
бы не устоял перед ними, но его пощадили и оставили на вилле. Польские
коммунисты охраняли его для того, чтобы самим не пасть жертвами
приближающегося второго сталинского уничтожения.
Нельзя ответить на вопрос как им удалось так долго и успешно защищать
Гомулку. Открытие секретных партийных архивов вряд ли сможет пролить свет,
поскольку конспиративные переговоры, которые спасли Гомулке жизнь, наверняка
не фиксировались. Несомненно, что Сталин и Берия торопили, неоднократно
настаивали и дажее угрожали Беруту, чтобы он наконец закончил подготовку к
процессу Гомулки. Известно также, что Берут после каждого вмешательства
Сталина послушно обвинял свою службу безопасности в промедлении. После
каждого окрика из Москвы из Варшавы приходил смиренно-уклончивый ответ, что
нужно заполнить несколько пробелов в доказательствах и потом немедленно
состоится процесс.
Общественность узнала об аресте Гомулки только через три месяца, когда
Trybuna Ludu (от 1.11.1951 г.) сообщила о том, что проводится расследование
"в связи с антигосударственной деятельностью, ставшей известной во время
процесса Татара и других". Однако на секретной вилле в Медзешине следователи
прилагали не слишком много усилий для расследования этой известной
деятельности самого Гомулки. Внешне партийные лидеры делали все для того
чтобы убедить Советский Союз в том, что дело уже выяснено и закрыто. На
партийных семинарах и профсоюзных собраниях, в речах и газетных статьях, на
страницах книг о Гомулке и Спыхальском говорилось так, как-будто они
совершили самые отвратительные преступления. "Сегодня совершенно ясно, что
лицемерие, нелояльность к партии, оппортунизм, враждебность к Советскому
Союзу и строительству социализма в Польше связывают Гомулку и Спыхальского с
агентами империализма в Белграде и Будапеште" - писал Берут (Цит. по Bethell
1971, c. 232). На них снова возложили ответственность за убийство Новотки и
Финдера во время немецкой оккупации. Их объявили шпионами иностранной
державы, которые своей подлой деятельностью готовили свержение народной
власти. За кулисами Берут тайком саботировал превращение Гомулки в
преступника, однако открыто он заявлял: "Основой враждебного поведения
Гомулки и его группы стало его националистическое недоверие к СССР, его
попытки вести Польшу по другому пути строительства социализма. Гомулка
скатился в лагерь империализма и пошел по стопам Тито и его банды шпионов"
(Цит. по ebd. c. 233).
После смерти Сталина 5 марта 1953 г. советское давление ослабло, а
потом совершенно исчезло. Положение Берута, Бермана и Безпека зеркально
изменилось. До сих пор они не могли осудить Гомулку из-за опасности для
самих себя; теперь по тем же самым основаниям с него нельзя было снять
обвинения. Поэтому они в типично сталинской манере без шума начали связывать
еще свободные нити. В мае 1953 г. они приказали расстрелять 19 генералов,
приговоренных к смертной казни на закрытом процессе и инсценировали ряд
открытых процессов для того, чтобы замести следы. Эта серия началась с
осуждения таких партийных функционеров, как Пайор, Ойжиньски и Ненатовски,
которых, как "свидетелей" в прошлые годы таскали с одного процесса на
другой, для того, чтобы они своими фальшивыми "признаниями" обвиняли других
более значительных обвиняемых. Теперь они должны были обвинять самих себя и
повторять свои выбитые "признания"; однако с одним исключением: имена
Гомулки и Спыхальского больше не упоминались. Цепочка закончилась в 1955 г.
процессом против Ярошевича и Леховича; и здесь режиссеры внимательно следили
за тем, чтобы Гомулка и Спыхальский, которые уже несколько лет фигурировали
в протоколах, как их "заказчики", были вычеркнуты из заученных "признаний".
Эти поздние процессы получили большую известность. Их цель была
запугать либеральные элементы в партии и показать им, что хотя Сталин и
умер, сталинизм - живет. Некоммунистам такого подтверждения не понадобилось.
Однако в сентябре 1953 г. состоялся процесс против епископа Качмарека,
которого обвинили в том, что он является "американским шпионом" и вскоре
после этого были арестованы кардинал Вышински и сотни католических
священников.
Однако, десталинизацию, начатую Хрущевым, нельзя было остановить у
границ Польши. Берут не знал, что ему делать с выжившими
жертвами-коммунистами: с Гомулкой и Спыхальским, со старшими офицерами и
партийными функционерами, с "фильдистами" и их "американским мастером
шпионажа" Херманом Фильдом. Они снова надеялись на чудо из Москвы.
Весной 1954 г. польское Политбюро под давлением Хрущева создало
комиссию для пересмотра политических процессов против коммунистов. В случае
"группы Фильда" решение оказалось поразительно простым - пришло чудо, но не
из Москвы, а из Будапешта, где в августе были аннулированы обвинения и
приговоры против Ноэля Фильда и его венгерских "агентов". 25 октября был
освобожден Херман Фильд. Марковска, член следственной комиссии, извинилась
перед ним от имени польского прави тельства за причиненную ему
несправедливость, вручила ему 50 000 долларов, как компенсацию и проводила
его в Варшавский аэропорт, где его арестовали более пяти лет тому назад. К
этому времени были освобождены из тюрьмы и восстановлены в партии Анна Дурач
и выжившие одиннадцать "фильдистов".
В конце 1954 г. из тюрем были выпущены на свободу оставшиеся в живых
жертвы процессов Татара и Комара, осужденные "агенты" и арестованные
"свидетели" - сначала поодиночке, потом потоком. Однако судьба Гомулки и
Спыхальского все еще оставалась нерешенной. Третий Пленум Польской Рабочей
Партии, в январе 1955 г. признал, что "много невиновных было арестовано и
брошено в тюрьмы" и что "происходили случаи позорных незаконных методов
следствия" (Цит. по Dziewanowski 1976, c. 256). Однако, когда некоторые
члены ЦК захотели узнать правду о Гомулке, Берут ответил уклончиво.
Партийная комиссия по расследованию злоупотреблений службы безопасности в
этом случае еще не пришло ни к какому выводу, сказал он. Однако к этому
времени Гомулка уже был на свободе. В декабре 1954 г. его перевели из тюрьмы
в госпиталь и после основательного медицинского обследования тихо отпустили.
Спыхальскому пришлось ждать своего освобождения дольше. Велись споры о
том нужно ли отдавать его под суд. Некоторые члены Политбюро хотели
переложить решение этой задачи на Москву. Еще в феврале 1956 г. Берут
советовался с Хрущевым, но советский руководитель сказал, что решение должна
принимать польская партия. В марте 1956 г. Политбюро окончательно решило
выпустить Спыхальского на свободу.
Гомулке пришлось ждать своей реабилитации еще полгода. Он уже не был
больше "империалистическим агентом", но оставался "националистическим
правоуклонистом, который отошел от правильной марксистско-ленинской линии".
В июне 1956 г. в Познани произошло восстание. Этот первый вооруженный
протест рабочих против своих угнетателей открыл Гомулке путь к политической
жизни. 5 августа он был восстановлен в партии.
"Польский октябрь" снова привел его спустя два месяца на вершину
власти. В Польше были беспорядки и поднявшийся из небытия Гомулка казался
надеждой всем и каждому. В глазах народа он был жертвой "польского пути",
патриотом, прилагавшим усилия для того, чтобы оказать сопротивление
руссификации. Для партии он был единственной альтернативой обанкротившейся
руководящей клике.
История признала правоту за партией, а не за народом. Гомулка был
избран Генеральным Секретарем, Спыхальский стал министром обороны, а Комар
получил пост командира частей безопасности. Бывшие "империалистические
агенты" спасли партию от ярости масс. Народ тщетно надеялся на новый
"польский путь" к свободе. Именно вышедшая из тюрем старая партийная
сталинская гвардия предотвратила распад польской КП и под угрозой
вооруженной русской интервенции шаг за шагом вернула волнующуюся страну в
сферу советского влияния.
Круг замкнулся.
Современность всегда является результатом истории, но только одним из
возможных результатов. Сталинизм не был неизбежным следствием ленинизма.
Развитие большевистской революции имело и другие альтернативы и если бы
победила альтернатива Бухарина, то наверняка советский тип социализма,
несмотря на его царистско-аристократические полуфеодальные предпосылки, шел
бы по совершенно другому пути (об альтернативе Бухарина см. Cohеn 1985).
[58
] И Хрущев своим процессом десталинизации (и ревизии
сфабрикованных процессов) открыл перед Восточной Европой новые альтернативы.
В начальном периоде страны сателлиты педантично следовали курсу,
проложенному Советским Союзом, однако потом они начали искать собственный
путь. Польша, Венгрия и Чехословакия при отходе от сталинизму рискнули пойти
на решительный разрыв со сталинизмом и вскоре показали осуществление
гуманного социализма, в то время как Румыния, Болгария и ГДР начали
отступление и пытаясь "преодолеть" свое сталинское прошлое, в сущности его
возвращали.
Тем не менее под давлением Хрущева тем же самым сталинистам, которые
организовывали лживые, выбитые посредством жестокого террора приговоры,
пришлось их пересматривать. Это основное противоречие характеризовало
процессы пересмотра во всех восточно европейских странах и его можно было
решить только новым давлением, раньше или позже, медленным или быстрым. Все
вожди сателлиты были вынуждены объявить процессы против коммунистов
аннулированными, их казненных жертв невиновными, а выживших - полностью
реабилитировать. Начало было положено в Венгрии в сентябре 1954 г.
Возмущение, вызванное будапештскими разоблачениями, побудило
коллег-сателлитов Ракоши сделать паузу, однако остановить процесс они уже не
могли. В апреле 1956 г. своих жертв тихо реабилитировали болгары, в июле за
ними последовала ГДР, а в августе Польша. Народное восстание польского и
венгерского октября снова прервало этот процесс, который смог продолжиться
только через несколько лет. В сентябре 1965 г. Румыния тихо реабилитировала
своих жертв. В Чехословакии в августе 1963 г. произошло частичное
разоблачение сфабрикованных процессов, однако только устранение
руководителей, ответственных за их организацию и попытка построить социализм
с человеческим лицом в апреле 1968 г. позволили обнаружить всю правду.
Сфабрикованные процессы были не только неразрывной частью сталинизма,
но в то же время и самым грубым его выражением, поэтому они стали исходным
пунктом кристаллизации борьбы за десталинизацию. Райк, Костов. Сланский,
Гомулка, Меркер, Лука и их товарищи все были сталинистами, хотя Учитель и
отвел им роль уклонистов, и оппозиционеров. Десталинизация придала им новую
роль и превратила их в символы гуманного социализма, освобожденного от
террора, подавления и лжи. Ложно обвиненные теперь превратились в
обвинителей.
Помощники режиссеров сфабрикованных процессов, пережившие смерть
Сталина, осознавали опасность, которую нес для них пересмотр приговоров,
требуемый Хрущевым. В Румынии, ГДР и Болгарии удалось провести реабилитацию
как чисто внутренние дела: за закрытыми дверями и без участия
общественности. Они переложили всю вину на Берия и объявили, что после его
казни и кратких сообщений о реабилитации жертв, стыдливо появившихся в
партийной прессе, "социалистическая законность" восстановлена. Людей во
второй раз принесли в жертву. В Румынии Георгиу-Деж снял с себя обвинения в
терроре тем, что обвинил в них посмертно освобожденного от уголовных
обвинений Луку. В Болгарии прошлое Костова было просто вычеркнуто из
истории. В предисловии к его речам и статьям, опубликованным в 1978 г. ни
словом не упоминалось, ни о его свержении, ни о его казни. В ГДР
сфабрикованные процессы были объявлены лживой пропагандой, как сказал
Ульбрихт: "Агенты Берия не смогли причинить нам никакого вреда."
Совсем по другому развивались события в Польше. Здесь к власти пришли
жертвы чистки, которые свергли организаторов сфабрикованных процессов, и
героем антисталинского стремления к справедливому миру оказался Гомулка. Но
его возвращение было пассивной победой. Он в бездействии ожидал, пока
могучий поток народного восстания в октябре 1956 г. не вынес его во главу
нации, как символ человечного, польского социализма, и остался тем, кем и
был всегда: авторитарным, прилежным, добросовестным, интеллектуально
ограниченным партийным аппаратчиком. Громадное доверие народа он смог
использовать только для того, чтобы восстановить репрессивный режим,
соответствующий послесталинскому Советскому Союзу. Гомулка, эта жертва
сталинского террора не оправдал надежд. Он оказался фальшивым символом
лучшего мира. Студенческие волнения мая 1968 г., которые имели своей целью
осуществление социалистических идеалов, состоялись уже против него и
восстание голодных, эксплуатируемых рабочих верфей в декабре 1970 г.
поставило точку на его карьере. Десять лет спустя в 1980 г. в начале
движения Солидарности о реальном политике Гомулке забыли, однако легенда о
нем, родившаяся в годы антисталинсокй борьбы за его освобождение и
реабилитацию стала источником новых призывов. "В известном смысле все мы
дети октября 1956 г., когда Гомулка вернулся к власти" - говорил Адам
Михник, влиятельный теоретик Солидарности, однажды в интервью газете.
"Современность - это часть процесса, начавшегося в 1956 г., процесса
антитоталитарного самоуправления общества, который является единственным
путем к демократическому будущему". В Венгрии ужасы правды о сфабрикованных
процессах послужили самым сильным толчком к революции октября 1956 г..
Десталинизация началась, как и вообще в странах-сателлитах с давления
Москвы, когда Хрущев в июне 1953 г. вызвал к себе Ракоши и потребовал от
него вернуть в Политбюро Имре Надя, выведенного из руководства во время
процесса Райка "за правооппортунизм" и назначить его премьер-министром. В
1954 г. ему пришлось также под давлением Москвы выпустить из тюрьмы и
реабилитировать Яноша, Кадара и их товарищей. Два месяца спустя процесс был
назван "провокацией Берия".
В начале борьба за десталинизация была очень неравной. Клика Ракоши
держала в своих руках партийный аппарат и тайную полицию, Надь оставался в
руководстве изолированным, несмотря на его огромную популярность у народа,
который поддерживал предложенные им реформы. Только реабилитация коммунистов
привела к решительному перелому внутри партии. Рассказы выживших о
перенесенном ужасе превратились в беглый огонь по партии и требования
наказать убийц и возвращения к преданным и коррумпированным идеалам
социализма.
Восстание вспыхнуло 23 октября 1956 г., но фактически оно началось уже
6 октября с торжественного перезахоронения Райка и его товарищей, на котором
200 000 человек отдали последние почести казненным, но, прежде всего, это
был демонстрация за свержение преступной системы. Только единицы еще помнили
сталиниста Райка, как тот единственный демонстрант, который прошептал: "Если
бы он сейчас жил, то приказал бы стрелять в людей". Казненный Райк стал
символом национальной свободы и социальной справедливости.
Именно выжившие жертвы сфабрикованных процессов сплотились вокруг Имре
Надя и инспирировали или организовали венгерскую революцию, - "троцкисты"
Кадар, Каллаи, Донат, Лосончи, Харашти, Уйдели; "райкисты" - Адам, Хелтаи,
Мод, Сас и Юлия Райк, вдова казненного. Только на конечной стадии, когда
элементарное насилие перехлестнуло руководящую фигуру Имре Надя, их пути
разошлись. Одна группа во главе с Кадаром примкнула к русским, другую группу
русские отвергли и отдали под суд. Так Лосончи, который смог выжить в
сталинском лагере, был убит в послесталинской следственной тюрьме. Третья
группа погрязла в беззаконии. Хелтаи и Сасу удалось уйти на Запад. Адам был
арестован и во второй раз брошен в тюрьму, как американский агент.
Роль жертв сталинских сфабрикованных процессов до сих пор осталась
живой в символической фигуре Райка. Режим Кадара знает, почему вместо
честного анализа официальная историческая наука отделывается фразами типа
"нарушения социалистической законности" и "культ личности". Символ остался
живым не только в абстрактном, но и в конкретном смысле: молодой Ласло Райк,
сын казненного, является одним из выдающихся представителей новой оппозиции,
для которой социализм означает не только много гуляша.
В Чехословакии сфабрикованные процессы нанесли на историю страны
решающий отпечаток фазы десталинизации через пражскую весну до сегодняшних
дней. Сопротивление политике реабилитации, навязываемой Хрущевым, здесь было
особенно упорным. Хотя Готвальд и умер уже через две недели после смерти
своего кремлевского Учителя, организаторы сфабрикованных процессов Новотны,
Запотоцкий, Чепичка, Бачилек, Копецкий сохранили власть и саботировали курс
ревизии, исходящий из Москвы. Выжившие жертвы медленно выпускались из тюрем,
в которых они оставались еще долгое время после смерти Сталина, а комиссии
по пересмотру приговоров находились под постоянным давлением убийц, которые
стремились не допустить реабилитации своих жертв. Еще в сентябре 1957 г.
казнь Сланского была признана "оправданной" и тем самым цинично сделала его
самого ответственным за свою собственную судьбу. В 1963 г. с него и его
товарищей правда сняли уголовные обвинения, но оставили "политические и
идеологические ошибки". Полная реабилитация произошла только после свержения
Новотного и его клики в апреле 1968 г.
История "пражской весны" известна довольно хорошо, поэтому можно
ограничиться только кратким ее наброском. Возвращение жертв процессов
Сланского в политическую жизнь стало своеобразным мостом к свободным
демократическим традициям довоенной партии, разрушенным в годы террора.
Реабилитированные стали точками кристаллизации движения, подержанного всем
народом, в котором слились надежды на десталинизацию. Именно Смрковски,
Свобода, Гусак, Павел, Голдштюкер и их товарищи, подготовившие свержение
клики Новотного, поддерживаемой Хрущевым и Брежневым, привели на вершину
партийной власти Дубчека и его группу, руки которых были не замараны кровью
и разделили с ними власть. Вместе с Дубчеком они стали жертвами советской
интервенции 20 августа 1968 г.
В отличие от Венгрии в Чехословакии единицы перебежали в лагерь
русских. Кроме "буржуазного националиста" Гусака и политически
незначительного "фильдиста" Вилема Нового все бывшие жертвы выступили против
ввода советских войск и остались верными идеалам "пражской весны". В
гнетущей атмосфере наших дней они стали никем - осужденными на забвение
внутренней эмиграции или (как это было уже однажды перед Гитлером)
принуждены к внешней эмиграции. Несмотря на это они остались влиятельным
политическим фактором. Сталинист Сланский не мог после своей смерти
подняться, как символ свободы, но пережившие показательные процессы не
нуждались в политических истолкованиях. Двойные жертвы террористического
подавления сталинского времени и "нормализованного" подавления эры Гусака
персонифицировали непрерывность второй лжи и сохранили надежду на новую
"пражскую весну"
Сталинские сфабрикованные процессы никоим образом не относятся только к
прошлому: в Албании, Китае и Камбодже они продолжались до наших дней. Однако
в Восточной Европе это глава истории партии, закрытая 30 лет назад. Из
средства подавления оппозиции в руках Сталина они выродились в средство
подавления самой партии. "Коллективное руководство" Советского Союза больше
не хотело дрожать за свои собственные жизни и желало допускать произвола
нового единоличного вождя. В странах-сателлитах тоже не хотели возвращаться
к практике террора против собственных товарищей; неосталинизм, как
показывает пример Румынии, возможен и без сфабрикованных процессов.
Поэтому значение этих процессов для современности состоит не только в
том, что они могут повториться. Напротив: польское восстание, венгерская
революция и пражская весна, которые неразрывно связывают сфабрикованные
процессы с современностью, как и их бывшие жертвы Кадар и Гусак, уже давно
принадлежат истории и это относится не только к Польше, Венгрии и
Чехословакии. Однако основания для того, чтобы призрак сфабрикованных
процессов, несмотря на все усилия правителей нельзя стереть из сознания
народов Восточной Европы, лежит глубже. Жертвы террора остаются важнейшим