Страница:
отказаться от приказа коммунистической бдительности, т.к. они не знали всех
названных партией преступников и шпионов. Тому, кто начинал признаваться
остановки уже не было. Извращенная "логика" допрашивавших, садистские пытки
приводили ко все более резким, еще более "политизированным" формулировкам в
протоколах допросов, пока жертвы, забытые партией, изолированные от внешнего
мира, превращенные в безвольных марионеток не начинали обвинять себя и своих
сокамерников.
В середине августа в подвалах AVH наступила пауза. Все протоколы
переводились на русский язык, проверялись смешанной группой советских
советников и AVH, вырабатывались новые направления допросов для того, чтобы
привести полученные признания в соответствие с общим планом процесса.
Протоколы служили основанием для принятия решения кого вывести на главный
процесс, а кого судить в многочисленных тайных процессах. Теперь задача AVH
состояла в том, чтобы из отдельных, слабо связанных друг с другом и зачастую
противоречивых мозаичных камней протоколов допросов построить общую картину.
Новая фаза потребовала новых методов. Пытки сделали свое дело. Теперь
отношение допрашивавших к своим жертвам покоилось не на терроре и насилии,
нo на лицемерной и лживой "общности интересов": мы знаем, что Вы хороший
коммунист, партия нуждается в Вашей помощи для того, что разоблачить своих
врагов. Речь идет не о Вас, а о международном коммунистическом движении.
Угрозы палачей чередовались с обещаниями: как только Вы сформулируете
протокол требуемым нами образом, партия сумеет оценить Ваше содействие и уже
вскоре после вынесения формального приговора обеспечит Вам новое
существование.
Самой важной задачей этой фазы было убедить Ласло Райка "лояльно"
сотрудничать с режиссерами сфабрикованного процесса. Ракоши доверил это
задание новому министру внутренних дел Яношу Кадару, старому другу Райка.
Кадар разговаривал с Райком с глаза на глаз в одной из комнат в
штаб-квартире AVH. Он предложил своему бывшему товарищу прекратить
сопротивление и оказать партии услугу признанием, которое показало бы всему
миру, что Тито является агентом империализма и хочет свергнуть
социалистический строй в Венгрии. Товарищ Ракоши и Политбюро, так говорил
Кадар, точно знают, что Райк не виновен и требуют от него принести партии
эту последнюю жертву. Здесь речь идет только о политической, моральной
жертве: жизнь ему будет сохранена. Хотя его и придется приговорить к
смертной казни, для того, чтобы придать убедительность этому признанию, этот
приговор не будет приведен в исполнение. Он просто исчезнет, скроется со
своей женой и сыном на вилле в Советском Союзе, а позднее снова станет
уважаемым членом партии, но уже под другим именем.
Возможно Кадар и поверил в эту сказку, рассказанную Ракоши, но то что
Райк действительно надеялся таким образом спасти свою жизнь, сомнительно. Во
всяком случае он пообещал Кадару, как последнее доказательство своей
фанатической преданности партии, взять на себя роль шпика фашистской полиции
и титоистского убийцы и заговорщика. (Разговор Райк - Кадар был записан на
пленку. Ракоши распорядился проиграть его в 1956 г., незадолго до
венгерского восстания на заседании ЦК для того, чтобы разделить с
руководством партии вину за процесс Райка.[26] )
Подобная тактика использовалась и в отношении других заключенных, но
теперь Белкиным и его советскими коллегами, Габором Петером и сотрудниками
AVH. Пытки внезапно прекратились, кормить стали лучше а палачи начали
заверять своих жертв в том, что партия знает правду и взывать к их партийной
совести и убеждать помочь разоблачить Тито. Каждому давалось одинаковое
обещание: политический процесс без казни, но с вынесением приговора, а
впоследствии возможность новой свободной жизни. Примером служил Кaрл Радек,
кoторый в Московском процессе 1937 г. зa свое добровольное сотрудничество
получил мягкую кару: всего 10 лет, которые он якобы отбывал в деревне где-то
на Урале. Возможно, жертвы в Будапеште были бы настроены более скептически,
если бы они знали, что "уральская деревня" на самом деле была штрафным
лагерем в Сибири, в котором Радека через два года после вынесения приговора
забили до смерти. Полковник полиции Бела Коронди, например, бывший командир
группы партизан, действовавшей против немцев получил на процессе роль
организатора по приказу Пальффи особого подразделения полиции для поддержки
планируемого военного путча. За несколько недель до расстрела он рассказал
одному из своих сокамерников, что Габор Петер обещал ему пять - шесть лет
заключения в спокойном трудовом лагере.
Жертвы поверили обещаниям. Всего несколько месяцев назад их жестоко
пытали и теперь они ухватились за внезапно предоставленную возможность
доказать свою преданность партии и приняли предложенный им моральный и
психический выход из преисподней: если партия может превратить честного
коммуниста в отвратительного преступника, она же может вернуть им жизнь.
Прежние протоколы уже заклеймили их отбросами общества. Их судьба была
решена, а их жизни, так или иначе, были в руках партии.
Очень много было споров о том, насколько сами следователи были убеждены
в виновности своих жертв и обоснованности "выжатых" признаний. Для советских
режиссеров и их венгерских ассистентов, вопрос юридической виновности или
невиновности своих жертв, естественно, не имел никакого значения.
Учитывалась только их полезность, как политического пропагандистского оружия
против Запада и Тито. Беседа Кадара с Райком наглядное подтверждение этому.
Иначе обстояло дело с двумя группами сотрудников AVH, которые
допрашивали основную массу арестованных. Сначала они целиком и полностью
поверили заявлению Петера о раскрытии подготовки заговора, и что они должны
всеми средствами выбить его подробности из закоренелых и хитрых врагов.
Однако, чем больше они общались со своими подследственными, чем лучше они их
узнавали, тем более противоречивыми и непонятными были директивы,
приходившие от советских "советников" и венгерского начальства: оставить в
покое признавшихся преступников, внезапно забыть признания в соучастии и
придать новое направление протоколам тем больше появлялось сомнений в вине
допрашиваемых. Некоторые офицеры AVH уже после первой недели допросов
обратились с заявлением дать им другие задания; некоторые даже решили
покинуть AVH. А полковник, допрашивавший Райка. даже совершил самоубийство,
т.к. он не смог совместить материалы следствия со своим сознанием (см.
Кoрacsi 1979, с. 39). Самое позднее к началу второй фазы допросов даже самые
тупые следователи уже не могли больше верить в сотканную ими самими ткань
лжи. Они превратились из элитных коммунистов и "кулаков диктатуры
пролетариата" в циничный реквизит лживого, но для их карьеры полезного
спектакля. Возвышенная гордая задача разоблачения преступников сменилась
постыдной ролью загонщиков невиновных жертв в возможно хорошем душевном
состоянии на открытое слушание и оттуда на виселицу.
Подвальные камеры превратились в санаторий, в котором охранники,
выполнявшие функции санитаров, три раза в день подавали изысканные блюда с
превосходной кухни AVH, раздавали сигареты и книги, местные обитатели смогли
написать письма своим семьям (вообще первые признаки жизни). По вечерам
охрана, для того, чтобы не тревожить сон обитателей камер, одевала мягкие
тапочки. Врачи ежедневно проверяли состояние их здоровье, раздавали
медикаменты и витамины, залечивали раны и приводили в порядок кожу и кости
исхудавших пациентов. для того, чтобы можно определить: вернулись к ним силы
или еще нет. В светлых кабинетах верхних этажей в течение дня жертвы и
дружелюбно настроенные палачи за кофе и булочками дружно согласовывали
заключительные протоколы.
В последних числах августа каждому из обвиняемых в большом процессе
были выданы его показания, вопросы председателя народного суда и ответы на
них, для того, чтобы они выучили все это наизусть. Потом начались репетиции
с советскими советниками в роли режиссеров, на которых под контролем
Белкина, Лихачева, Макарова и их помощников следователь играл роль
председателя суда и давал обвиняемым точные указания, когда они должны
говорить, а когда молчать, на каких словах нужно делать особые ударения.
Точно предписывались положение тела и выражение лиц. Репетировались очные
ставки.
Еще раз агенты тайной полиции отправились в квартиры обвиняемых. На
этот раз для того, чтобы найти в их гардеробе хороший костюм, пару обуви и
подходящий галстук, для того, чтобы слушание дела походило на праздничное
представление. Если товарищи по партии забыли их дома (как произошло с
Райком и Соньи, жены которых были арестованы, а дети под чужими именами
отданы государственные приюты) приходилось подбирать все это в гардеробе
AVH.
Наконец, Ракоши, Фаркаш и Гере предоставили и аппарату юстиции
возможность сыграть свою роль. Государственная прокуратура и ее президент
др. Дьюла Алапи, будапештский народный суд и его председатель др. Петер
Янко, были превращены в простых марионеток[27]. Хотя Алапи и
подписал обвинительный акт, он был составлен Ракоши и следственными органами
МВД - AVH и одобрен Сталиным и Берия. Сам Государственный прокурор смог
прочитать его только перед самим процессом. За несколько дней до начала
слушания дела Алапи, Янко и четырех народных судей вызвали в ЦК партии, где
им вручили сценарий процесса с их вопросами и ответами обвиняемых. Они
получили задание внимательно проштудировать текст и во время слушания дела
ни коим образом от него не отклоняться и как только обвиняемый попробует
отойти от текста или даже отказаться от своих признаний, председатель обязан
немедленно прервать и отложить заседание.
Ракоши дал министерству юстиции задание составить список доверенных
адвокатов, которым можно было бы поручить защиту обвиняемых. Список был
тщательно проверен AVH. Она выбрала из него восемь самых надежных и самых
услужливых, которых накануне начала процесса Алапи вызвал в Государственную
прокуратуру и передал тексты их ролей. Они смогли только мельком пролистать
обвинительный акт, а познакомиться со своими клиентами им довелось всего за
несколько минут до начала слушания в присутствии сотрудников AVH. "Сиделки",
которые в течение последних недель готовили обвиняемых к процессу, дали
своим подопечным инструкции: на вопрос "защитников" о смягчающих
обстоятельствах - указывать на полное чистосердечное признание.
Не менее цинично и грубо, чем с юстицией, обошлись и со свидетелями.
Свидетелей защиты не было совсем. Свидетелями обвинения были исключительно
заключенные, которых, как и обвиняемых, заблаговременно подготовили к
слушаниям и которым пришлось свои будущие показания заучивать наизусть в
камерах на улице Андраши. Из общего количества двадцати свидетелей пятеро
были бывшими офицерами полиции Хорти, которые должны были подтвердить, что
Ласло Райк и Андраш Шалаи в течение многих лет были полицейскими агентами.
AVH извлекла часть их из отставки, а часть из тюрем и лагерей для
интернированных. С ними у следователей было гораздо меньше хлопот, чем с
обвиняемыми: понадобилось всего несколько пощечин, а душераздирающий эффект
изолированных камер - одиночек и обещания следователей освободить их сразу
же после слушания, помогли направить их память в нужном направлении,
продиктованном следователями. В открытом процессе они бодро изложили
тщательно заученную ложь и потом терпеливо ожидали, когда же их наконец
выпустят из зала суда домой на честно заслуженную свободу. Однако,
большинство из них за преследования и пытки коммунистов получили в тайных
процессах длительные сроки тюремного заключения. [28.]
Остальные пятнадцать свидетелей были выбраны AVH из рядов арестованных
- самых послушных и доверенных коммунистов, которым можно было доверить
после месячных пыток и подписания протоколов выполнение дополнительного
задания: набросить своим товарищам веревку на шею. Очевидно их заверили, что
партия особенно оценит их услугу. Однако, награды они тоже не дождались. Во
время секретного процесса, который прошел после открытого главного процесса,
почти все свидетели-коммунисты были приговорены к пожизненному заключению.
Один из них, др. Андраш Колман, покончил собой. Трое остальных свидетелей,
статс - секретари др. Эндре Себеньи и Андраш Виляьи, а также Дешо Немет,
начальник Генерального Штаба пограничной стражи и военный атташе в Москве,
получили смертные приговоры и были повешены.
Утром 16 сентября 1948 г., в пятницу, в актовом зале Здания профсоюза
металлистов начался сфабрикованный процесс "Слушание дела Ласло Райка и
остальных".
Перед Народным судом предстали восемь обвиняемых: Ласло Райк, Дьердь
Палффи, Тибор Соньи, Андраш Шалаи, Бела Коронди, Пал Юстус, Лазар Бранкович
и Милан Огненович. Речь шла о сфабрикованном сталинистком процессе,
собственные законы которого поставили юстицию с ног на голову: сначала были
определены политические цели, которым должен был служить процесс, потом
производился отбор обвиняемых, которыми можно было пожертвовать, как самыми
подходящими кандидатурами для достижения поставленных целей и только потом
фабриковалось преступление, которое соответствовало бы и заданным целям и
жизненному пути жертв.
В обвинении, составленном тройкой Ракоши - Фаркаш - Гере, переведенном
на русский язык и потом снова на венгерский, объяснялся характер процесса:
" Этот процесс имеет международное значение. Однако приговор выносится
не только обвиняемым, поднявшим свои руки против государственного порядка
нашей народной республики, против больших достижений нашей демократии, но в
тоже время и тем, кто в своей заговорщической деятельности стали орудием,
марионетками, управляемыми иностранными врагами трудового венгерского
народа, строящего социализм. Это не только Райк и его соучастники, сидящие
на скамье подсудимых, но и их иностранные господа, империалистические
подстрекатели в Белграде и Вашингтоне. Своеобразие этого процесса, состоит в
том, что в роли посредника и передатчика приказов иностранных империалистов,
штурмового отряда империализма выступили Тито и его банда, которая сегодня
поработила доблестные народы Югославии и узурпировала власть.
Правда состоит в то, что венгерский народный суд вынося свой приговор
Ласло Райку и его преступной банде, в политическом и моральном смысле
выносит приговор предателям Югославии, банде преступников Тито, Ранковича,
Карделя, Джилласа ... Мы разоблачаем их двуличие, их коварство и интриги
против демократии и социализма, их преступные планы и деяния. Этот процесс
разоблачил людей Тито, как помощников американского империализма, как
простых агентов империалистических шпионских служб.
Из материалов слушаний явно следует, что американские шпионские службы
еще во время войны против Гитлера готовились к борьбе против сил социализма
и демократии, используя вероломную тактику раскола революционных рабочих
партий. За Ранковичем видны тени Даллеса и Фильда... Суть их тайных планов
была изложена Джоном Фостером Даллесом в номере швейцарской газеты "Die Tat"
от 26 апреля 1948 г. следующим образом: "Запад пытается воздействовать
прежде всего на кадры и элиту правящих классов народных демократий и
результаты, достигнутые в этом направлении превзошли все ожидания."
Американские и английские шпионские службы купили людей Тито еще во
время войны с Гитлером для того, чтобы помешать национальному и социальному
освобождению народов Юго - Восточной Европы, изолировать Советский Союз и
подготовить Третью Мировую войну. Поэтому государственный переворот в
Венгрии, спланированный людьми Тито и который должна была произвести
шпионская банда Райка, нельзя понять без учета их связей с международными
планами американского империализма." (Laszlo Rajk und Komplicen vor dem
Volksgericht 1949, с. 313 ff).
"Признания" и "показания свидетелей" преследовали основную и
единственную цель: одеть в плоть и кровь призрак "титоистско -
империалистического заговора". Для этого прежде всего нужно было втоптать в
грязь политическое прошлое жертв процесса, лишить их партийного нимба и
превратить их многолетнюю борьбу за социалистическую революцию в службу
фашистской реакции.
Ласло Райк, еще совсем недавно легендарный герой подпольного движения и
гражданской войны в Испании, теперь оказался предателем с ранней молодости.
Он признался в том, что с 1931 г. был полицейским шпиком, будучи студентом,
он выдавал полиции своих коммунистических товарищей, как профсоюзный
функционер, он должен был выдавать полиции бастующих строителей. И в Испанию
ему пришлось ехать по заданию полиции для того, чтобы следить за бойцами
венгерского батальона. После окончания гражданской войны он во французских
лагерях для интернированных передавал Deuxieme Bureau информацию о
коммунистах. Ноэль Фильд попытался завербовать его, как полицейского шпика,
известного даже в Вашингтоне, на службу американской разведке. С помощью
некоего майора гестапо, он через Германию вернулся в Венгрию, где немедленно
явился к шефу политической полиции Хорти и получил задание расколоть
нелегальное движение сопротивления. В октябре 1944 г. он был арестован
военной контрразведкой, однако, т.к. он очевидно работал на полицию, его без
приговора выслали в Германию, откуда он после окончания войны вернулся в
освобожденную Венгрию. Далее, Райк признался в том, что в августе или
сентябре 1945 г. к нему обратился сотрудник американской военной миссии и
предложил:
"пойти на службу американской разведке. Естественно, я согласился...
Независимо от американских шпионских служб уже в 1945 г. я установил связь с
югославскими шпионскими органами, а именно с Бранковичем (тогдашним
руководителем югославской военной миссии). Весной 1946 г. он попросил меня,
как министра внутренних дел, передавать ему информацию о политическом
положении в Венгрии, особенно о вопросах, представляющих государственную
тайну...
Когда летом 1947 г. я приехал на отдых в Югославию, то через несколько
дней я встретился в Аббацио с Ранковичем (министром внутренних дел).
Ранкович сказал мне, что он прибыл в Аббацио по прямому указанию Тито для,
того, чтобы сообщить мне следующее: я не должен в будущем совершать
политических поступков, которые в каком-либо отношении поддерживали политику
Тито в Венгрии, для того, чтобы меня не разоблачили. В будущем я буду
получать дальнейшие задания и указания от Тито или назначенного им
связника."
Круг замкнулся. Путь полицейского шпика через службу во французской и
американской разведке был "доказан".
Аналогично была превращена в свою противоположность и жизнь уважаемого
в партии коммуниста Андраши Шалаи, который боролся в подполье. Он признался
в том, что уже в 15 лет стал полицейским шпиком и выдал десятки товарищей. А
в 1943 г. он был завербован начальником тюрьмы Шаторальяугельи, куда бросили
после ареста.
"В январе 1944 г. я сообщил ему о том, что (политические) заключенные
готовят побег. Он принял меры, в результате которых попытка побега была
предотвращена. Никто не смог вырваться и уйти. Побег был утоплен в крови: 54
человек были убиты во время побега, еще 10 человек были приговорены к смерти
военно-полевым судом. Это было результатом моей деятельности в полиции
Хорти.
С югославскими шпионскими службами я вступил в контакт весной 1946 г.
при посредничестве майора Смилянича, в то время бывшего членом югославской
военной миссии в нашей стране. Смилянич и его люди получили информацию о
моем предательском поведении в тюрьме и угрожали передать ее как венгерским,
так и югославским органам, если я не буду выполнять их задания" (Ebd. S.
277ff).
И остальные обвиняемые были превращены в извергов. Дьердь Пальффи,
организатор коммунистических партизанских групп, "признался" в том, что с
ранней молодости восхищался фашизмом и эти убеждения облегчили ему путь в
военную разведку Югославии и в ряды титоисткого заговора. Тибор Соньи
добавил, что ему пришлось в Швейцарии сначала продать себя и своих товарищей
за несколько сот франков Ноэлю Фильду и Алену Даллесу а потом перейти в
распоряжение Югославии и Райка. Пал Юстус заявил, что еще в 1932 г. он был
завербован для того, чтобы выдавать левосоциалистических и коммунистических
товарищей, а после освобождения он перешел на службу французской, а позднее
югославской политической полиции с целью организовать троцкистский заговор и
осуществить свержение правительства. В обвинительном акте указывалось:
" Ласло Райк и его приспешники ... возвели скрытность и вероломство в
систему, действуя не как открытые враги, но в тени, проникая в руководящую
партию нашей народной демократии и в наш республиканский государственный
аппарат перед тем, как перейти в наступление. Мы противостоим льстивым и
коварным змеям, врагу более опасному и ненавистному, чем какой-либо враг до
этого. (Ebd. S.313ff)."
Такая же тактика фабрикования извергов была использована и в отношении
югославского руководства. Конечно, Тито и его товарищей нельзя было посадить
на скамью подсудимых и пыткам выбить из них признания. Эту задачу пришлось
возложить на Райка и его "банду заговорщиков". Югославы - интеровцы Кошта -
Надь, Милич и Вукоманович уже в 1939 г. в лагерях для интернированных Vernet
и Gur стали агентами Deuxieme Bureau и гестапо, заявил Райк и продолжил, что
осенью 1946 г. он узнал от американского дипломата в Будапеште, что
американская шпионская сеть в Юго-Восточной и Центральной Европе передается
Югославии. И летом 1947 г. в Аббаци "мне впервые стало ясно, что не только
Ранкович, Вукманович, Милич и другие, которые были в Испании, "находятся в
связи с американскими шпионскими службами, но и сам Тито" (Ebd. S.64)."
Враждебное поведение Тито, Карделя, Джиласа и Ранковича в отношении
Советского Союза началось не после резолюции Коминформа, а гораздо раньше.
Уже во время войны империалистам удалось поставить их себе на службу. Стало
очевидно, что югославские планы переворота для Балкан и Центральной Европы
были разработаны не Тито, Карделем, Ранковичем и Джиласом, которые были
только исполнителями этих планов. Вдохновителями были англичане и
американцы, империалистические разведывательные службы... Руководимый Тито
югославский режим является простым орудием для достижения англо -
американких целей." (Ebd. S.144).
Тибор Соньи завершил картину своим признанием в том, что шеф УСС Аллен
Даллес еще в 1944 г. в Швейцарии познакомил его с югославскими шпионами на
службе американской разведки.
"Совместные планы американских империалистов и Тито против свободы
народов и мира - не новость. Эти планы являются следствием пакта,
заключенного Тито с империалистами уже в 1944 г. Разработчиками планов,
организаторами и руководителями были поджигатели войны из империалистической
Америки и Тито, Кардель, Ранкович и Джилас, которые были полностью согласны
с первыми и были с ними заодно. (Ebd. S.366).
Излишне здесь останавливаться на подробностях судебного дела "против
Ласло Райка и других за преступления, направленные на свержение
демократического государственного строя." Основная функция процесса состояла
в разоблачении Tито, который, как сказал Райк в своем коротком
заключительном слове, "идет по следам Гитлера" (Ebd. S. 363). Эта цель была
достигнута, фантастическая ткань лжи об отдельных преступлениях была простым
довеском, необходимым для организации псевдозаконного процесса с произвольно
изменяемым содержанием и заменяемыми обвиняемыми. Тито и его клика рука об
руку с американцами дали своим агентам, замаскированным под коммунистов,
задание путем заговора свергнуть с помощью военного путча правительство,
убить любимых вождей Ракоши, Гере и Фаркаша и снова ввести в стране
капитализм. Каждый из восьми обвиняемых признался в возмутительных
подробностях своей роли в заговоре и планах свержения и убийства.
Единственная неувязка произошла, когда Соньи не узнал на показанной ему
фотографии своего резидента Аллена Далласа (см. прим. 25). И единственный
след сомнения в правдоподобности ужасных сказок можно услышать в одном
предложении из последнего слова Райка. "Я целиком и полностью согласен с
большинством высказываний господина народного адвоката и упоминаю здесь не о
мелких вопросах, которые и так не имеют значения, но о главном" (Ebd. S.
360). Это заявление Райка о своей невиновности, которое он контрабандой
протащил в признание своей вины, по видимому не задело бдительности
советско-венгерских режиссеров сфабрикованного процесса.
Детали процесса Райка потому были произвольными, а его обвиняемые были
настолько заменяемыми, что он должен был служить образцом, который Сталин
хотел в различных вариациях копировать в своей империи сателлитов. Эта
функция процесса стала ясна после оглашения "признаний", Так, Пальффи,
например, заявил о том, что его югославский резидент часто упоминал о том,
названных партией преступников и шпионов. Тому, кто начинал признаваться
остановки уже не было. Извращенная "логика" допрашивавших, садистские пытки
приводили ко все более резким, еще более "политизированным" формулировкам в
протоколах допросов, пока жертвы, забытые партией, изолированные от внешнего
мира, превращенные в безвольных марионеток не начинали обвинять себя и своих
сокамерников.
В середине августа в подвалах AVH наступила пауза. Все протоколы
переводились на русский язык, проверялись смешанной группой советских
советников и AVH, вырабатывались новые направления допросов для того, чтобы
привести полученные признания в соответствие с общим планом процесса.
Протоколы служили основанием для принятия решения кого вывести на главный
процесс, а кого судить в многочисленных тайных процессах. Теперь задача AVH
состояла в том, чтобы из отдельных, слабо связанных друг с другом и зачастую
противоречивых мозаичных камней протоколов допросов построить общую картину.
Новая фаза потребовала новых методов. Пытки сделали свое дело. Теперь
отношение допрашивавших к своим жертвам покоилось не на терроре и насилии,
нo на лицемерной и лживой "общности интересов": мы знаем, что Вы хороший
коммунист, партия нуждается в Вашей помощи для того, что разоблачить своих
врагов. Речь идет не о Вас, а о международном коммунистическом движении.
Угрозы палачей чередовались с обещаниями: как только Вы сформулируете
протокол требуемым нами образом, партия сумеет оценить Ваше содействие и уже
вскоре после вынесения формального приговора обеспечит Вам новое
существование.
Самой важной задачей этой фазы было убедить Ласло Райка "лояльно"
сотрудничать с режиссерами сфабрикованного процесса. Ракоши доверил это
задание новому министру внутренних дел Яношу Кадару, старому другу Райка.
Кадар разговаривал с Райком с глаза на глаз в одной из комнат в
штаб-квартире AVH. Он предложил своему бывшему товарищу прекратить
сопротивление и оказать партии услугу признанием, которое показало бы всему
миру, что Тито является агентом империализма и хочет свергнуть
социалистический строй в Венгрии. Товарищ Ракоши и Политбюро, так говорил
Кадар, точно знают, что Райк не виновен и требуют от него принести партии
эту последнюю жертву. Здесь речь идет только о политической, моральной
жертве: жизнь ему будет сохранена. Хотя его и придется приговорить к
смертной казни, для того, чтобы придать убедительность этому признанию, этот
приговор не будет приведен в исполнение. Он просто исчезнет, скроется со
своей женой и сыном на вилле в Советском Союзе, а позднее снова станет
уважаемым членом партии, но уже под другим именем.
Возможно Кадар и поверил в эту сказку, рассказанную Ракоши, но то что
Райк действительно надеялся таким образом спасти свою жизнь, сомнительно. Во
всяком случае он пообещал Кадару, как последнее доказательство своей
фанатической преданности партии, взять на себя роль шпика фашистской полиции
и титоистского убийцы и заговорщика. (Разговор Райк - Кадар был записан на
пленку. Ракоши распорядился проиграть его в 1956 г., незадолго до
венгерского восстания на заседании ЦК для того, чтобы разделить с
руководством партии вину за процесс Райка.[26] )
Подобная тактика использовалась и в отношении других заключенных, но
теперь Белкиным и его советскими коллегами, Габором Петером и сотрудниками
AVH. Пытки внезапно прекратились, кормить стали лучше а палачи начали
заверять своих жертв в том, что партия знает правду и взывать к их партийной
совести и убеждать помочь разоблачить Тито. Каждому давалось одинаковое
обещание: политический процесс без казни, но с вынесением приговора, а
впоследствии возможность новой свободной жизни. Примером служил Кaрл Радек,
кoторый в Московском процессе 1937 г. зa свое добровольное сотрудничество
получил мягкую кару: всего 10 лет, которые он якобы отбывал в деревне где-то
на Урале. Возможно, жертвы в Будапеште были бы настроены более скептически,
если бы они знали, что "уральская деревня" на самом деле была штрафным
лагерем в Сибири, в котором Радека через два года после вынесения приговора
забили до смерти. Полковник полиции Бела Коронди, например, бывший командир
группы партизан, действовавшей против немцев получил на процессе роль
организатора по приказу Пальффи особого подразделения полиции для поддержки
планируемого военного путча. За несколько недель до расстрела он рассказал
одному из своих сокамерников, что Габор Петер обещал ему пять - шесть лет
заключения в спокойном трудовом лагере.
Жертвы поверили обещаниям. Всего несколько месяцев назад их жестоко
пытали и теперь они ухватились за внезапно предоставленную возможность
доказать свою преданность партии и приняли предложенный им моральный и
психический выход из преисподней: если партия может превратить честного
коммуниста в отвратительного преступника, она же может вернуть им жизнь.
Прежние протоколы уже заклеймили их отбросами общества. Их судьба была
решена, а их жизни, так или иначе, были в руках партии.
Очень много было споров о том, насколько сами следователи были убеждены
в виновности своих жертв и обоснованности "выжатых" признаний. Для советских
режиссеров и их венгерских ассистентов, вопрос юридической виновности или
невиновности своих жертв, естественно, не имел никакого значения.
Учитывалась только их полезность, как политического пропагандистского оружия
против Запада и Тито. Беседа Кадара с Райком наглядное подтверждение этому.
Иначе обстояло дело с двумя группами сотрудников AVH, которые
допрашивали основную массу арестованных. Сначала они целиком и полностью
поверили заявлению Петера о раскрытии подготовки заговора, и что они должны
всеми средствами выбить его подробности из закоренелых и хитрых врагов.
Однако, чем больше они общались со своими подследственными, чем лучше они их
узнавали, тем более противоречивыми и непонятными были директивы,
приходившие от советских "советников" и венгерского начальства: оставить в
покое признавшихся преступников, внезапно забыть признания в соучастии и
придать новое направление протоколам тем больше появлялось сомнений в вине
допрашиваемых. Некоторые офицеры AVH уже после первой недели допросов
обратились с заявлением дать им другие задания; некоторые даже решили
покинуть AVH. А полковник, допрашивавший Райка. даже совершил самоубийство,
т.к. он не смог совместить материалы следствия со своим сознанием (см.
Кoрacsi 1979, с. 39). Самое позднее к началу второй фазы допросов даже самые
тупые следователи уже не могли больше верить в сотканную ими самими ткань
лжи. Они превратились из элитных коммунистов и "кулаков диктатуры
пролетариата" в циничный реквизит лживого, но для их карьеры полезного
спектакля. Возвышенная гордая задача разоблачения преступников сменилась
постыдной ролью загонщиков невиновных жертв в возможно хорошем душевном
состоянии на открытое слушание и оттуда на виселицу.
Подвальные камеры превратились в санаторий, в котором охранники,
выполнявшие функции санитаров, три раза в день подавали изысканные блюда с
превосходной кухни AVH, раздавали сигареты и книги, местные обитатели смогли
написать письма своим семьям (вообще первые признаки жизни). По вечерам
охрана, для того, чтобы не тревожить сон обитателей камер, одевала мягкие
тапочки. Врачи ежедневно проверяли состояние их здоровье, раздавали
медикаменты и витамины, залечивали раны и приводили в порядок кожу и кости
исхудавших пациентов. для того, чтобы можно определить: вернулись к ним силы
или еще нет. В светлых кабинетах верхних этажей в течение дня жертвы и
дружелюбно настроенные палачи за кофе и булочками дружно согласовывали
заключительные протоколы.
В последних числах августа каждому из обвиняемых в большом процессе
были выданы его показания, вопросы председателя народного суда и ответы на
них, для того, чтобы они выучили все это наизусть. Потом начались репетиции
с советскими советниками в роли режиссеров, на которых под контролем
Белкина, Лихачева, Макарова и их помощников следователь играл роль
председателя суда и давал обвиняемым точные указания, когда они должны
говорить, а когда молчать, на каких словах нужно делать особые ударения.
Точно предписывались положение тела и выражение лиц. Репетировались очные
ставки.
Еще раз агенты тайной полиции отправились в квартиры обвиняемых. На
этот раз для того, чтобы найти в их гардеробе хороший костюм, пару обуви и
подходящий галстук, для того, чтобы слушание дела походило на праздничное
представление. Если товарищи по партии забыли их дома (как произошло с
Райком и Соньи, жены которых были арестованы, а дети под чужими именами
отданы государственные приюты) приходилось подбирать все это в гардеробе
AVH.
Наконец, Ракоши, Фаркаш и Гере предоставили и аппарату юстиции
возможность сыграть свою роль. Государственная прокуратура и ее президент
др. Дьюла Алапи, будапештский народный суд и его председатель др. Петер
Янко, были превращены в простых марионеток[27]. Хотя Алапи и
подписал обвинительный акт, он был составлен Ракоши и следственными органами
МВД - AVH и одобрен Сталиным и Берия. Сам Государственный прокурор смог
прочитать его только перед самим процессом. За несколько дней до начала
слушания дела Алапи, Янко и четырех народных судей вызвали в ЦК партии, где
им вручили сценарий процесса с их вопросами и ответами обвиняемых. Они
получили задание внимательно проштудировать текст и во время слушания дела
ни коим образом от него не отклоняться и как только обвиняемый попробует
отойти от текста или даже отказаться от своих признаний, председатель обязан
немедленно прервать и отложить заседание.
Ракоши дал министерству юстиции задание составить список доверенных
адвокатов, которым можно было бы поручить защиту обвиняемых. Список был
тщательно проверен AVH. Она выбрала из него восемь самых надежных и самых
услужливых, которых накануне начала процесса Алапи вызвал в Государственную
прокуратуру и передал тексты их ролей. Они смогли только мельком пролистать
обвинительный акт, а познакомиться со своими клиентами им довелось всего за
несколько минут до начала слушания в присутствии сотрудников AVH. "Сиделки",
которые в течение последних недель готовили обвиняемых к процессу, дали
своим подопечным инструкции: на вопрос "защитников" о смягчающих
обстоятельствах - указывать на полное чистосердечное признание.
Не менее цинично и грубо, чем с юстицией, обошлись и со свидетелями.
Свидетелей защиты не было совсем. Свидетелями обвинения были исключительно
заключенные, которых, как и обвиняемых, заблаговременно подготовили к
слушаниям и которым пришлось свои будущие показания заучивать наизусть в
камерах на улице Андраши. Из общего количества двадцати свидетелей пятеро
были бывшими офицерами полиции Хорти, которые должны были подтвердить, что
Ласло Райк и Андраш Шалаи в течение многих лет были полицейскими агентами.
AVH извлекла часть их из отставки, а часть из тюрем и лагерей для
интернированных. С ними у следователей было гораздо меньше хлопот, чем с
обвиняемыми: понадобилось всего несколько пощечин, а душераздирающий эффект
изолированных камер - одиночек и обещания следователей освободить их сразу
же после слушания, помогли направить их память в нужном направлении,
продиктованном следователями. В открытом процессе они бодро изложили
тщательно заученную ложь и потом терпеливо ожидали, когда же их наконец
выпустят из зала суда домой на честно заслуженную свободу. Однако,
большинство из них за преследования и пытки коммунистов получили в тайных
процессах длительные сроки тюремного заключения. [28.]
Остальные пятнадцать свидетелей были выбраны AVH из рядов арестованных
- самых послушных и доверенных коммунистов, которым можно было доверить
после месячных пыток и подписания протоколов выполнение дополнительного
задания: набросить своим товарищам веревку на шею. Очевидно их заверили, что
партия особенно оценит их услугу. Однако, награды они тоже не дождались. Во
время секретного процесса, который прошел после открытого главного процесса,
почти все свидетели-коммунисты были приговорены к пожизненному заключению.
Один из них, др. Андраш Колман, покончил собой. Трое остальных свидетелей,
статс - секретари др. Эндре Себеньи и Андраш Виляьи, а также Дешо Немет,
начальник Генерального Штаба пограничной стражи и военный атташе в Москве,
получили смертные приговоры и были повешены.
Утром 16 сентября 1948 г., в пятницу, в актовом зале Здания профсоюза
металлистов начался сфабрикованный процесс "Слушание дела Ласло Райка и
остальных".
Перед Народным судом предстали восемь обвиняемых: Ласло Райк, Дьердь
Палффи, Тибор Соньи, Андраш Шалаи, Бела Коронди, Пал Юстус, Лазар Бранкович
и Милан Огненович. Речь шла о сфабрикованном сталинистком процессе,
собственные законы которого поставили юстицию с ног на голову: сначала были
определены политические цели, которым должен был служить процесс, потом
производился отбор обвиняемых, которыми можно было пожертвовать, как самыми
подходящими кандидатурами для достижения поставленных целей и только потом
фабриковалось преступление, которое соответствовало бы и заданным целям и
жизненному пути жертв.
В обвинении, составленном тройкой Ракоши - Фаркаш - Гере, переведенном
на русский язык и потом снова на венгерский, объяснялся характер процесса:
" Этот процесс имеет международное значение. Однако приговор выносится
не только обвиняемым, поднявшим свои руки против государственного порядка
нашей народной республики, против больших достижений нашей демократии, но в
тоже время и тем, кто в своей заговорщической деятельности стали орудием,
марионетками, управляемыми иностранными врагами трудового венгерского
народа, строящего социализм. Это не только Райк и его соучастники, сидящие
на скамье подсудимых, но и их иностранные господа, империалистические
подстрекатели в Белграде и Вашингтоне. Своеобразие этого процесса, состоит в
том, что в роли посредника и передатчика приказов иностранных империалистов,
штурмового отряда империализма выступили Тито и его банда, которая сегодня
поработила доблестные народы Югославии и узурпировала власть.
Правда состоит в то, что венгерский народный суд вынося свой приговор
Ласло Райку и его преступной банде, в политическом и моральном смысле
выносит приговор предателям Югославии, банде преступников Тито, Ранковича,
Карделя, Джилласа ... Мы разоблачаем их двуличие, их коварство и интриги
против демократии и социализма, их преступные планы и деяния. Этот процесс
разоблачил людей Тито, как помощников американского империализма, как
простых агентов империалистических шпионских служб.
Из материалов слушаний явно следует, что американские шпионские службы
еще во время войны против Гитлера готовились к борьбе против сил социализма
и демократии, используя вероломную тактику раскола революционных рабочих
партий. За Ранковичем видны тени Даллеса и Фильда... Суть их тайных планов
была изложена Джоном Фостером Даллесом в номере швейцарской газеты "Die Tat"
от 26 апреля 1948 г. следующим образом: "Запад пытается воздействовать
прежде всего на кадры и элиту правящих классов народных демократий и
результаты, достигнутые в этом направлении превзошли все ожидания."
Американские и английские шпионские службы купили людей Тито еще во
время войны с Гитлером для того, чтобы помешать национальному и социальному
освобождению народов Юго - Восточной Европы, изолировать Советский Союз и
подготовить Третью Мировую войну. Поэтому государственный переворот в
Венгрии, спланированный людьми Тито и который должна была произвести
шпионская банда Райка, нельзя понять без учета их связей с международными
планами американского империализма." (Laszlo Rajk und Komplicen vor dem
Volksgericht 1949, с. 313 ff).
"Признания" и "показания свидетелей" преследовали основную и
единственную цель: одеть в плоть и кровь призрак "титоистско -
империалистического заговора". Для этого прежде всего нужно было втоптать в
грязь политическое прошлое жертв процесса, лишить их партийного нимба и
превратить их многолетнюю борьбу за социалистическую революцию в службу
фашистской реакции.
Ласло Райк, еще совсем недавно легендарный герой подпольного движения и
гражданской войны в Испании, теперь оказался предателем с ранней молодости.
Он признался в том, что с 1931 г. был полицейским шпиком, будучи студентом,
он выдавал полиции своих коммунистических товарищей, как профсоюзный
функционер, он должен был выдавать полиции бастующих строителей. И в Испанию
ему пришлось ехать по заданию полиции для того, чтобы следить за бойцами
венгерского батальона. После окончания гражданской войны он во французских
лагерях для интернированных передавал Deuxieme Bureau информацию о
коммунистах. Ноэль Фильд попытался завербовать его, как полицейского шпика,
известного даже в Вашингтоне, на службу американской разведке. С помощью
некоего майора гестапо, он через Германию вернулся в Венгрию, где немедленно
явился к шефу политической полиции Хорти и получил задание расколоть
нелегальное движение сопротивления. В октябре 1944 г. он был арестован
военной контрразведкой, однако, т.к. он очевидно работал на полицию, его без
приговора выслали в Германию, откуда он после окончания войны вернулся в
освобожденную Венгрию. Далее, Райк признался в том, что в августе или
сентябре 1945 г. к нему обратился сотрудник американской военной миссии и
предложил:
"пойти на службу американской разведке. Естественно, я согласился...
Независимо от американских шпионских служб уже в 1945 г. я установил связь с
югославскими шпионскими органами, а именно с Бранковичем (тогдашним
руководителем югославской военной миссии). Весной 1946 г. он попросил меня,
как министра внутренних дел, передавать ему информацию о политическом
положении в Венгрии, особенно о вопросах, представляющих государственную
тайну...
Когда летом 1947 г. я приехал на отдых в Югославию, то через несколько
дней я встретился в Аббацио с Ранковичем (министром внутренних дел).
Ранкович сказал мне, что он прибыл в Аббацио по прямому указанию Тито для,
того, чтобы сообщить мне следующее: я не должен в будущем совершать
политических поступков, которые в каком-либо отношении поддерживали политику
Тито в Венгрии, для того, чтобы меня не разоблачили. В будущем я буду
получать дальнейшие задания и указания от Тито или назначенного им
связника."
Круг замкнулся. Путь полицейского шпика через службу во французской и
американской разведке был "доказан".
Аналогично была превращена в свою противоположность и жизнь уважаемого
в партии коммуниста Андраши Шалаи, который боролся в подполье. Он признался
в том, что уже в 15 лет стал полицейским шпиком и выдал десятки товарищей. А
в 1943 г. он был завербован начальником тюрьмы Шаторальяугельи, куда бросили
после ареста.
"В январе 1944 г. я сообщил ему о том, что (политические) заключенные
готовят побег. Он принял меры, в результате которых попытка побега была
предотвращена. Никто не смог вырваться и уйти. Побег был утоплен в крови: 54
человек были убиты во время побега, еще 10 человек были приговорены к смерти
военно-полевым судом. Это было результатом моей деятельности в полиции
Хорти.
С югославскими шпионскими службами я вступил в контакт весной 1946 г.
при посредничестве майора Смилянича, в то время бывшего членом югославской
военной миссии в нашей стране. Смилянич и его люди получили информацию о
моем предательском поведении в тюрьме и угрожали передать ее как венгерским,
так и югославским органам, если я не буду выполнять их задания" (Ebd. S.
277ff).
И остальные обвиняемые были превращены в извергов. Дьердь Пальффи,
организатор коммунистических партизанских групп, "признался" в том, что с
ранней молодости восхищался фашизмом и эти убеждения облегчили ему путь в
военную разведку Югославии и в ряды титоисткого заговора. Тибор Соньи
добавил, что ему пришлось в Швейцарии сначала продать себя и своих товарищей
за несколько сот франков Ноэлю Фильду и Алену Даллесу а потом перейти в
распоряжение Югославии и Райка. Пал Юстус заявил, что еще в 1932 г. он был
завербован для того, чтобы выдавать левосоциалистических и коммунистических
товарищей, а после освобождения он перешел на службу французской, а позднее
югославской политической полиции с целью организовать троцкистский заговор и
осуществить свержение правительства. В обвинительном акте указывалось:
" Ласло Райк и его приспешники ... возвели скрытность и вероломство в
систему, действуя не как открытые враги, но в тени, проникая в руководящую
партию нашей народной демократии и в наш республиканский государственный
аппарат перед тем, как перейти в наступление. Мы противостоим льстивым и
коварным змеям, врагу более опасному и ненавистному, чем какой-либо враг до
этого. (Ebd. S.313ff)."
Такая же тактика фабрикования извергов была использована и в отношении
югославского руководства. Конечно, Тито и его товарищей нельзя было посадить
на скамью подсудимых и пыткам выбить из них признания. Эту задачу пришлось
возложить на Райка и его "банду заговорщиков". Югославы - интеровцы Кошта -
Надь, Милич и Вукоманович уже в 1939 г. в лагерях для интернированных Vernet
и Gur стали агентами Deuxieme Bureau и гестапо, заявил Райк и продолжил, что
осенью 1946 г. он узнал от американского дипломата в Будапеште, что
американская шпионская сеть в Юго-Восточной и Центральной Европе передается
Югославии. И летом 1947 г. в Аббаци "мне впервые стало ясно, что не только
Ранкович, Вукманович, Милич и другие, которые были в Испании, "находятся в
связи с американскими шпионскими службами, но и сам Тито" (Ebd. S.64)."
Враждебное поведение Тито, Карделя, Джиласа и Ранковича в отношении
Советского Союза началось не после резолюции Коминформа, а гораздо раньше.
Уже во время войны империалистам удалось поставить их себе на службу. Стало
очевидно, что югославские планы переворота для Балкан и Центральной Европы
были разработаны не Тито, Карделем, Ранковичем и Джиласом, которые были
только исполнителями этих планов. Вдохновителями были англичане и
американцы, империалистические разведывательные службы... Руководимый Тито
югославский режим является простым орудием для достижения англо -
американких целей." (Ebd. S.144).
Тибор Соньи завершил картину своим признанием в том, что шеф УСС Аллен
Даллес еще в 1944 г. в Швейцарии познакомил его с югославскими шпионами на
службе американской разведки.
"Совместные планы американских империалистов и Тито против свободы
народов и мира - не новость. Эти планы являются следствием пакта,
заключенного Тито с империалистами уже в 1944 г. Разработчиками планов,
организаторами и руководителями были поджигатели войны из империалистической
Америки и Тито, Кардель, Ранкович и Джилас, которые были полностью согласны
с первыми и были с ними заодно. (Ebd. S.366).
Излишне здесь останавливаться на подробностях судебного дела "против
Ласло Райка и других за преступления, направленные на свержение
демократического государственного строя." Основная функция процесса состояла
в разоблачении Tито, который, как сказал Райк в своем коротком
заключительном слове, "идет по следам Гитлера" (Ebd. S. 363). Эта цель была
достигнута, фантастическая ткань лжи об отдельных преступлениях была простым
довеском, необходимым для организации псевдозаконного процесса с произвольно
изменяемым содержанием и заменяемыми обвиняемыми. Тито и его клика рука об
руку с американцами дали своим агентам, замаскированным под коммунистов,
задание путем заговора свергнуть с помощью военного путча правительство,
убить любимых вождей Ракоши, Гере и Фаркаша и снова ввести в стране
капитализм. Каждый из восьми обвиняемых признался в возмутительных
подробностях своей роли в заговоре и планах свержения и убийства.
Единственная неувязка произошла, когда Соньи не узнал на показанной ему
фотографии своего резидента Аллена Далласа (см. прим. 25). И единственный
след сомнения в правдоподобности ужасных сказок можно услышать в одном
предложении из последнего слова Райка. "Я целиком и полностью согласен с
большинством высказываний господина народного адвоката и упоминаю здесь не о
мелких вопросах, которые и так не имеют значения, но о главном" (Ebd. S.
360). Это заявление Райка о своей невиновности, которое он контрабандой
протащил в признание своей вины, по видимому не задело бдительности
советско-венгерских режиссеров сфабрикованного процесса.
Детали процесса Райка потому были произвольными, а его обвиняемые были
настолько заменяемыми, что он должен был служить образцом, который Сталин
хотел в различных вариациях копировать в своей империи сателлитов. Эта
функция процесса стала ясна после оглашения "признаний", Так, Пальффи,
например, заявил о том, что его югославский резидент часто упоминал о том,