Страница:
Ну да, разумеется, его мучила проблема волшебства, но большую часть уик-энда, как только он давал волю мыслям, Пол ловил себя на том, что они обращаются к Денмарк-хиллу и той дорожке, которая от него ведет. Чем больше он об этом думал, тем хуже ему становилось. Последний месяц его жизнь основывалась на – надо признать – маловероятной гипотезе: «Если я смогу завоевать эту девушку, то до конца жизни буду счастлив». На самом деле он ни на минуту не верил в то, что действительно может ее завоевать, но хотя бы участвовал в гонке, в состязании. А теперь вдруг его сбросили с дистанции. Она нашла другого. «Никаких вакансий, место занято, уходите». И мало того – спасибо мистеру Тэннеру и его жутким коллегам, Пол обречен не только видеть ее каждый день, но и по многу часов проводить с ней в одной комнате, а на самом деле ему нужно как можно дальше бежать от предмета своих воздыханий. Он свой урок затвердил, сколько раз уже обжигался.
Если бы он мог бросить эту работу и найти другую, то ставьте фунт против шоколадного евро, что всего за несколько дней он наткнется на какое-нибудь другое доверчивое существо женского пола, которому случится соответствовать его не слишком взыскательным критериям, и безнадежно в него влюбится. Нет проблем: это его естественная система самозащиты, серия разочарований и отскоков, такая же быстрая и сложная, как высшего уровня подачи в настольном теннисе. К несчастью, такого выхода ему как будто не представится. Лучшее, что он мог бы сделать, это влюбиться в кого-нибудь другого в том же здании, но и на это надеяться нечего по той простой причине, что будь на данной территории хоть кто-нибудь подходящий, он уже давно бы так поступил. Но кто там был? У секретарш, как показывал печальный опыт, уже есть кто-нибудь, или они настолько очаровательны и красивы, что просто не могут подать хотя бы лучик надежды, обязательно необходимый для безнадежной влюбленности.
С ним всегда случалось одно и то же: Пол неизменно западал на таких, которые – или оттого, что некрасивы, или оттого, что носят очки, слишком полные или слишком худые – просто не вписываются в общепринятый стереотип женской красоты. Он сам готов был признать: в этом и заключается разница между поиском конца радуги и покупкой каждую неделю лотерейного билета. Ни тот, ни другой путь не сделает вас богачом, но, выбирая синицу в руке, хотя бы получаешь один шанс из пятидесяти миллионов. Этого ему хватало.
Но...
Ладно, ладно, мистер Умник: почему дураки влюбляются? Должна же быть какая-то причина! Из всех уроков по естественным предметам в школе Пол помнил практически только одно (помимо того, что, если смешать йод и аммиак, произойдет много чего интересного), а именно теорию Дарвина. Эволюция – вот ее он принимал на свой счет, просто ничего не мог с собой поделать. Постепенно, за десятки тысяч темных тысячелетий было развито и взято на вооружение все необходимое, все полезное принято, все вредоносное или бесполезное отброшено. Иногда Пол воображал, что слышит мысли множества поколений прототипов, устало тащившихся по крутой тропе прогресса и подгоняемых одним лишь инстинктивным знанием, что их усилия и бескорыстное служение когда-нибудь приведут к окончательной версии, которую уже невозможно исправить или дополнить: к нему, Полу Карпентеру. Непростительным оскорблением их памяти было бы утверждать, что хотя бы какая-то мелочь в проекте, которым диктуется его физическое или умственное состояние, существует не по самой веской на свете причине. Та же последовательность процессов, породившая такое чудо инженерии, как кости, мышцы, кровь и мозг, определяла его инстинкты и эмоции. А отсюда неизбежно следовало, что и программное обеспечение должно быть столь же совершенно, как и «железо». Соответственно должна быть какая-то причина, почему он так по-дурацки ведет себя с девушками. Это неизбежно должен быть какой-то навык выживания или поведенческая черта, оптимизированные для большей славы его биологического вида. Природа заложила их в него с какой-то целью, но черт бы его побрал, если он может угадать с какой.
И лишнее тому доказательство: не без причины ему каким-то образом удалось продвинуться гораздо дальше, чем когда бы то ни было, до той стадии, когда чертова женщина была готова с ним разговаривать, его слушать, покупать ему булочки с ветчиной, когда она стала считать его достаточно близким другом, чтобы поверить ему чудесные новости... должна быть какая-то причина, почему как гром с ясного неба объявился какой-то анархо-социалистский гряземеситель и увлек предмет его воздыханий на Денмарк-хилл и в лежащую за ним тьму, окончательно и бесповоротно утопив его надежды, точно котят в ведре с водой. Очень хорошо. Он верит в разумность мироздания, верит, что все к лучшему, что миллион поколений одноклеточных организмов положили свои жизни на то, чтобы все оно было так. Но хорошо бы, чтобы кто-нибудь – не обязательно мистер Дарвин лично, но кто-нибудь из его коллег, младший помощник секретаря, например, – уделил минутку времени, чтобы как-нибудь к нему заскочить и все объяснить, и хорошо бы в таких словах, чтобы он понял. Он же не просит о многом. Только о простой вежливости, не больше.
А вместе этого... Вместо этого жизнь подбросила ему гоблинов и мистера Тэннера, бокситы и Институт Практикующих и Действительных Колдунов. Никто, даже лучший друг Дарвина, даже Божья матерь не могут утверждать, что так и полагается развиваться вселенной. Пол пришел к единственно возможному выводу: все мироустройство полетело псу под хвост, и мутировавший миллиарды лет планктон в полном праве потребовать назад свои деньги.
Да еще молоко в шкафчике скисло.
В любой другой момент он пожал бы плечами и пошел в магазин за более свежей версией. Но сейчас? Ну уж нет! Ведь бактерии, которые сейчас превращают невесть во что его едва начатую полпинты снятого, взрастила та самая сила, которая на мельчайшем уровне спроектировала сложную гидравлику его сердечной мышцы. А следовательно, скисшее молоко – оскорбление ему лично. Роком и Дарвином он избран провидеть бокситы, влюбляться в девушек, предпочитающих горшечников-шоуменов, принимать участие в дикой крысиной гонке, и самое малое, чего он может ожидать от жизни, это чтобы в его молоке не плавали куски творога. Так не пойдет, решил Пол, больше он этого терпеть не будет.
Яростно нахмурившись на молоко, он щелкнул пальцами.
Закипел чайник.
Пол с минуту смотрел на него, потом подумал: «Надо, наверное, сперва получиться, отточить навыки». Он попытался снова, но на сей раз сосредоточился на молоке. «Давай, молоко – подумал он. – Само понимаешь, деваться некуда. Ты же не хочешь, чтобы тебя вылили в унитаз? Разве не лучше вместо этого сделать свое дело, исполнить свое предназначение, быть самым лучшим на свете пакетом молока? Пинту полуснятого я могу купить в любой момент, но сейчас решается твоя судьба. Сейчас или никогда! Ты действительно хочешь булькать по темным канализационным трубам, даже не попытавшись?»
Он щелкнул пальцами. Ничего не произошло.
«Ладно», – подумал он. И всмотрелся в молоко, воображая, каково было бы плавать в нем, если бы он был не больше молекулы. Зажмурившись, он мысленным взором представил себе свернувшиеся, слипшиеся частицы, на которых, точно злые бандиты на мексиканских крестьян, нападают бактерии. И вдруг (на мысленном экране, он же это видел) один маленький молочный крестьянин встает и дает отпор бактериям, и почти тут же начинается потрясающая битва, пеоны набегают на мучителей, точно приливная волна, стаскивают с седел, до смерти забивают мотыгами и лопатами и волокут истерзанные тела на деревенскую площадь. Не открывая глаз, Пол смотрел, как комки и сгустки в молоке растворяются, а грязная желтизна сменяется чистейшей молочной белизной. Когда он открыл глаза, на губах его играла улыбка.
Не выгорело.
Мгновение паники, за которой последовало неподдельное раздражение. И пальцами он щелкнул так, будто пинал сушку-центрифугу («Мне от этого больнее, чем тебе, но иногда Доброта требует жестокости!»). Потом, не удостоив молоко Даже взглядом, налил его в чай, размешал, выловил пакетик с заваркой и попробовал. Вкус был нормальный, как он и предполагал.
И в это мгновение Пол осознал простую, основополагающую истину. Мир должен работать как следует, с ним все в порядке, но иногда его заедает или просто он с утра не заводится. Магия – всего лишь уверенная, умело отвешенная затрещина по боку обшивки, тумак карбюратору, от которого все заработает. Магия не меняет мир и не совершает ничего невозможного. Силой убеждения и незначительного, контролируемого насилия магия заставляет его перестать лодырничать и делать что положено.
Вот так все просто.
А когда это до него дошло, трудности отпали сами собой. За окном было темно и мрачно, начинало плевать дождиком. Но умело направленным щелчком пальцев он быстренько это исправил, и включилось солнце, завесы туч разошлись, дождь передумал и пошел проливаться в другое место. В доме нет ни хлеба, ни сарделек, ни бекона, но это неправильно, потому что трудящемуся в поте лица магу нужен хороший завтрак, прежде чем он пойдет исцелять мир. Один щелчок пальцами восполнил нехватку припасов, еще один материализовал отличный сандвич с беконом. Мусорное ведро нужно выбросить, да и потолок затянут пыльным саваном паутины, но в последние дни он был слишком занят важной работой по добыче бокситов и не мог отвлекаться на такие мелочи, как смахивание пыли и вынос мусора. Быстрое движение большого и среднего пальцев – и вот уже все улажено, а заодно спонтанно помыли и высушили себя три грязные чашки, которых он даже не заметил, и выстроились на полке над раковиной по стойке «смирно». «Вольно, – скомандовал он. – Продолжайте». На вешалках материализовались выглаженные рубашки, книги взлетели с пола и прыгнули на полку, перегоревшая лампочка в лампе на тумбочке вдруг ожила и весело засветилась. Статус – нормально, все системы работают по плану. Совсем как ватага невоспитанных детей на улице: нужно только, чтобы кто-нибудь сказал им, что делать.
А потом ему пришло в голову: все это очень хорошо, но можно ли ожидать, чтобы усердный искатель бокситов вроде него посвящал все свое внимание работе, когда сердце у него в груди стучит часто-часто, точно птица со сломанным крылом, а мысли то и дело возвращаются к единственной девушке, которую он когда-либо по-настоящему любил и которая бог знает чем занята в бесхозном автобусе посреди поля возле Эстера с горшечником, по которому тюрьма плачет? Это уж слишком! Такого ни от кого нельзя ожидать, тем более от столь впечатлительного и ранимого создания, как он. Что-то, по всей видимости, пошло тут наперекосяк, и это надо исправить. Вот сейчас он щелкнет пальцами, и зазвонит телефон и... «Ну а тогда что-нибудь придумаем. О'кей? Поехали».
Пол щелкнул пальцами.
Две пары грязных носков исчезли с пола и материализовались в ящике для белья, выстиранные, отглаженные и аккуратно свернутые. Сломанный карандаш на каминной полке сам себя наточил. Но больше ничего.
Разумеется, было бы неплохо, будь у него мобильник; но когда он оглядел комнату, на кровати лежала миниатюрная «моторола» пятого поколения. Он проверил, заряжен ли аппаратик, и лишь потом включил. Затем снова щелкнул пальцами.
Ничего.
Сникнув, Пол рухнул в кресло (которое каким-то образом умудрилось подъехать от двери прямо ему под пятую точку, а он этого даже не заметил). Значит, его теория летит в тартарары. Какой прок от магии, если она способна только немного помочь по хозяйству и сделать простейшие покупки. Любой дурак умеет мыть посуду и двигать мебель; тот Факт, что он совершил это, щелкнув пальцами, а не более традиционными способами, Пола не утешил. Магия все-таки не действует, она не способна залатать фундаментальные дыры в космосе. Это все равно что иметь машину с отлично работающим, многофункциональным CD-проигрывателем и угробленным мотором.
Зазвонил телефон.
Пол вылетел из кресла, как космическая ракета, вырывающаяся из гравитационного поля Земли.
– Алло?
– Алло.
Пол узнал голос. Причем совсем не тот, какой ему хотелось услышать. Опустившись на край кровати, он закрыл глаза.
– Вы нужны мне в офисе, сию минуту, – сказал мистер Тэннер. – Не тратьте времени на костюм и галстук. Немедленно езжайте сюда.
Не успел Пол сказать хоть что-нибудь (например, «Отвяжитесь!»), как в трубке послышались короткие гудки. Нахмурившись, он замахнулся телефоном в противоположную стену, но не отправил в полет. Ему пришло в голову, что, возможно, это не он вызвал мобильник из воздуха, а мистер Тэннер. В таком случае, если он его разобьет, могут быть неприятности. Сунув телефон в карман, Пол схватил пальто и выбежал на улицу.
Суббота, у автобусов другое расписание. Пол остановился на тротуаре, пережидая красный свет, чтобы перейти к автобусной остановке, но не успел еще ступить на мостовую, как возле него затормозило такси, дверца распахнулась.
– Пол Карпентер?
– Да, – ответил он.
– Запрыгивайте. Пол нахмурился:
– У меня недостаточно денег.
– Об этом не беспокойтесь. За счет фирмы. «Дж. В. Уэлс», так?
Кивнув, Пол сел. Сзади ему был виден только затылок водителя: нечто среднее между Йодой и какой-нибудь макакой из ток-шоу. «Замечательно, – подумал он. – Меня везет по Лондону гоблин. А мама считала, что я никогда ничего не добьюсь».
Дорога, казалось, совсем не заняла времени, и как только он ступил на тротуар, дверца захлопнулась и машина уехала, оставив его перед домом № 70 по Сент-Мэри-Экс. Пол как раз успел спросить себя, как ему попасть внутрь, когда дверь градусов на двадцать приоткрылась, и в щелке замаячила гоблинская физиономия. Пол счел, что она ему незнакома (харя была из разряда помесей африканского кабана с дикой свиньей пекари – с бивнями под стать). Гоблин поманил его, а после, когда они проходили дверной проем, низко поклонился. Вот к этому, почувствовал Пол, он ни за что не привыкнет.
– Где вас, черт побери, носило? – Мистер Тэннер сидел за стойкой секретарши, более или менее на том месте и в той позе, в какой Пол его оставил в пятницу вечером. – Но теперь вы хотя бы здесь. Просмотрите вот эти, обведите зеленым маркером все, где у вас засосет под ложечкой.
Он толкнул через стойку папку больших глянцевых фотографий. Сплошь аэросъемка: виды пустыни, та же старая песня. Пол начал сомневаться, так ли уж это срочно.
– Вы еще тут? – Мистер Тэннер глянул на него поверх очков. – Если вас волнует, как вы доберетесь до своей комнаты, когда в здании полно гоблинов, успокойтесь. Не приставайте к ним, и они вас не тронут.
Оставив мистера Тэннера в холе (где он как будто читал газету), Пол поднялся в их с Софи кабинет. Никаких гоблинов видно не было, впрочем, это с лихвой восполняло обилие признаков их недавнего присутствия: от порванного ковра и подранных когтями обоев до вырубленной боевым топором двери и нескольких случайных дурно пахнущих темно-бурых пятен на пату. Десятку человек потребуется полгода, чтобы убрать эти авгиевы конюшни, но Пол уже знал что к чему. Всего несколько щелчков пальцами – и никто вообще не догадается, что в здании было что-то пострашнее мыши-песчанки.
«Даже к лучшему, – думал Пол, садясь за свой стол, – что личной жизни у меня никакой, да и срочных планов тоже». И все же то, что утром в субботу его вот так выдернули в офис, немного действовало на нервы. Неужели такое будет сплошь и рядом до пенсии? Вот уж веселенькая мысль!
«Не бери в голову», – утешил он себя. Чем быстрее он начнет, тем быстрее закончит. Пол пролистнул стопку увеличенных фотографий, ожидая почувствовать уже знакомый электрический разряд, но или он утратил сноровку, или на фотографиях вообще ничего нужного не было. У него даже палец не дернулся.
Нехорошо, очень нехорошо, решил он. Вероятно, это от того, что он неправильно относится к работе, может, мысли у него заняты другим. Не нужно живого воображения, чтобы представить себе, как нахмурится мистер Тэннер, когда он отдаст кипу девственно чистых снимков, как велит вернуться и сделать все еще раз, теперь как следует. Ладно, можно смухлевать: нарисовать тут и там пригоршню закорючек наугад. Мистер Тэннер ничего не узнает. А потом Пола осенила еще более удачная мысль: если ему удастся убедить мистера Тэннера, что на самом деле он к этой работе негоден, мистер Тэннер может решить, что у него, Пола, вообще никаких задатков нет, и позволит ему уволится. Сняв колпачок с зеленого маркера, Пол закрыл глаза и поводил кончиком пальца. Там, куда палец уперся – буквально посреди нигде, – он нарисовал зеленый кружок, потом перешел к следующей фотографии. Много времени на обработку всей пачки не потребовалось, и как только он покончил с последним снимком, дверь распахнулась и вошел мистер Тэннер с еще одной голубой папкой под мышкой, чашкой чая и тарелкой с куском рождественского пирога, политого пурпурной глазурью.
– Есть что-нибудь? – спросил мистер Тэннер.
– Нет. Я хотел сказать, да. На самом деле я не уверен. Мистер Тэннер пробуравил его взглядом.
– Просто подумал, что вы, вероятно, не откажетесь от чашечки чая, – сказал он. – А еще, сегодня у меня день рождения, и мама испекла мне пирог. – Он поставил тарелку на стол Пола.
– Это мне? – спросил Пол.
– Если не хотите, не ешьте, – ответил мистер Тэннер. – Как бы то ни было, вот просмотрите еще папку фотографий. Эти я заберу, если вы с ними закончили.
– Я... – Пол помешкал. – Как я и сказал, – начал заикаться он, – я в них не уверен. То есть я мог тут все напутать.
Мистер Тэннер пожал плечами.
– Никто не совершенен, все ошибаются. Но пока вы делаете все, что в ваших силах, о большем вас никто и не просит. – И не успел Пол и рта открыть, сгреб старые фотографии с зелеными кружками, поддельность которых была так же заметна, как прыщи на лице супермодели, и, выровняв, сунул стопу себе под мышку. – Не буду вам мешать. В конце концов, уверен, вы бы предпочли заниматься совсем не этим. – У дверей он помедлил: – Кстати, я очень ценю, что вы смогли вот так, без предварительной договоренности приехать утром в субботу. Буду с вами честен: с тех пор как вы пришли к нам работать, мне случалось спрашивать себя, есть ли у вас то, что требуется. Я говорю про отношение к работе. Рад, что вы доказали, что я в вас ошибся.
Пол послушал, как затихают в конце коридора шаги и довольно громко сказал:
– Черт!
Он, наверное, почти со всем бы справился, но благодарность была просто непереносима. Пол едва не вскочил с кресла, чтобы нагнать мистера Тэннера, сознаться в грехах и избавиться от чувства вины, но ему было слишком страшно и слишком стыдно. На задворках сознания еле слышный голосок пытался спорить, что это просто еще одна гадкая телепатическая шутка мистера Тэннера, еще более мерзкая, чем когда он превратил их с Софи в зомби, но даже будучи уверен, что его теория стопроцентно верна, Пол все равно чувствовал себя виноватым.
Прихлебывая чай, который был едва теплым и по меньшей мере на сорок процентов состоял из чистого сахара, он рассматривал кусок пирога. Гоблинская кухня нисколько его не привлекала, но оставалась кошмарная проблема, как «избавиться от тела». Если просто оставить на столе, то мистер Тэннер увидит, что пирог нетронут, а если выбросить в корзину, получится еще хуже. С другой стороны, нет и речи о том, чтобы это попробовать. В карман не поместится – слишком большой. Пол со вздохом выдвинул нижний ящик письменного стола, намереваясь спрятать там угощение до понедельника, когда вернется с подходящим контейнером, чтобы тайком вынести его из здания.
Только вчера Пол выдвигал этот ящик и готов был поклясться, что тогда он был пуст. А теперь там кое-что было. Три вещи.
Во-первых, длинный степлер – впрочем, Пол уже привык находить его в самых неожиданных местах. Во-вторых, пакетик изюма в шоколаде. В-третьих, картонный тубус, длиной приблизительно с трубку внутри рулона туалетной бумаги, но толще. Нахмурившись, Пол достал тубус, положил на стол и осторожно ткнул концом карандаша. Из тубуса что-то выскользнуло. На первый взгляд оно напоминало скрученный мешок для мусора. Но, развернув, Пол узнал в нем забавную резиновую штуковину, которую нашел в хранилище и окрестил «Переносной дверью „Акме“», а после струсил и изменил название на что-то менее игривое. Во всяком случае, поначалу он решил, что это именно она, потому что сперва показалось, что обозначающие филенки, петли и ручку линии те же самые. Но при ближайшем рассмотрении он пришел к выводу, что на самом деле они слегка отличаются: дверная ручка не круглая, а восьмигранная, и лепнина вокруг каждой псевдофиленки лучше проработана. Пол с минуту рассматривал странную штуковину, потом, пожав плечами, свернул и убрал на место.
Больший интерес вызывал пакетик изюма. Изюм в шоколаде был излюбленным лакомством Пола: стоило ему вскрыть пакетик, рука настойчиво тянулась туда еще и еще, пока не исчезала последняя ягодка, пока к горлу не подступала тошнота и не наступало пресыщение. А этот пакетик, как невольно заметил Пол, еще не вскрыт. Большое искушение. Хотя последняя толика базового инстинкта самосохранения отчаянно предостерегала не есть ничего, что он найдет на территории фирмы, казалось логичным предположить, что если пакетик еще целый и нетронутый, то это не просто остатки гоблинского ужина. «Давай же, – шептал голосок искушения, – всего парочку. От одной-двух вреда ведь не будет!» Он, конечно, удивился странному совпадению, что пакетик его любимых сладостей оказался у него в столе как раз в тот момент, когда из-за чувства вины и общей расстроенности он наиболее восприимчив к сиреновой песне утешительного лакомства, но к тому времени Пол уже не контролировал своих действий. Он сам не заметил, как надорвал пакетик, но тем не менее пакетик был вскрыт и три или четыре поблескивающие коричневым изюмины в шоколаде выкатились и лежали перед ним на столе, просто умоляя, чтобы он забросил их в рот. (Больше всего он любил зажать изюмину в углу рта, пока не расплавится шоколадная глазурь, и лишь потом раскусить сахарную серединку самой ягодки.) «А пошло оно все!» – подумал Пол. И к тому времени, когда убрал кусок пирога с пурпурной глазурью на дно ящика и с силой этот ящик задвинул, он уже прожевал вторую изюмину и тянулся за третьей. Вывод не заставил себя ждать: он поступил правильно. Эти изюминки были не просто вкусные – они были суперпупервкусные и вкусным догоняли. Запустив пальцы в пакет, Пол сгреб полгорсти и запихал в рот, как ребенок. Следующие несколько минут он мог только наслаждаться восхитительной сладостью. Лишь осознав, что куда-то подевалось уже полпакета, Пол сделал над собой усилие и удержал руку. И с сожалением решил, что пришло время нормировать остатки. Он убрал пакетик, задвинул ящик и прижал для верности коленом.
«А теперь, – сказал он самому себе, – пора за работу, а не то останешься тут до утра понедельника». Потянувшись за первой фотографией, он тут же почувствовал уже знакомое покалывание, которое возникло в кончиках пальцев и распространилось до запястья. В яблочко!
Первым делом его охватило смятение: если волшебство с лозоискательством снова работает на полную мощность, может, с самого начала все было в порядке, и в первой порции фотографий он не нашел ничего просто потому, что там действительно нечего было искать. Пинком выгнав эту мысль из головы, Пол вывел первый зеленый кружок и потянулся за следующим снимком. Вместо снимка пальцы наткнулись на пакетик с изюмом.
Все страньше и страньше – ведь его колено по-прежнему прижато к ящику. Но по долгому опыту с расстройством желудка Пол знал: изюм в шоколаде не сидит на месте, точно ковбои, окопавшиеся за баррикадой из повозок, когда на горизонте появилась банда сиу, – нет, драже выбираются бледными призраками и сами находят себе дорогу в руку и в рот. Простейшая магия кондитеров, такое происходит сплошь и рядом. Не о чем (хрусть!) волноваться.
Он изучил и пометил еще четыре или пять фотографий, всякий раз чувствуя лозоискательский зуд. Хотя бы теперь он делал свою работу как следует, что, как он надеялся, хоть немного искупит его ребяческое и непрофессиональное поведение на первой порции. Если только...
Почувствовав вдруг, что в комнате он не один, Пол поднял глаза. По другую сторону стола стоял гоблин. И смотрел на него крохотными, красными, как сигналы светофора, круглыми глазками. Но не успел Пол как следует испугаться, как гоблин открыл рот и издал крик.
Крик был в точности такой же, какой он слышал вчера: утонченное сочетание верещанья скворца и мартышки. Однако на сей раз Пол поймал себя на том, что все понимает.
– Здравствуйте, – произнес гоблин.
(Нет, Пол не переводил, – не мог же он, сам того не заметив, выучить гоблинский язык! Ощущение было такое, будто гоблина озвучивали на человеческом языке, и это озвучивание исходило откуда-то из головы Пола. Вот это уже гораздо удивительнее квадратных яиц, но почему-то эта новая странность сейчас не застала его врасплох, как случилось бы в любых других обстоятельствах.)
– Понравился вам пирог? – говорил гоблин, и эти слова будто нажали какую-то клавишу в мозгу Пола: это был тот самый гоблин, с которым он сражался в холле, тот, чью руку он пришпилил степлером. Иными словами, не гоблин, а гоблинша, матушка мистера Тэннера.
– М-м-м, – ответил он (он не визжал, а говорил на самом обыкновенном человеческом языке, но гоблин его как будто понимал). – Да, потрясающе. Очень вкусно.
Если бы он мог бросить эту работу и найти другую, то ставьте фунт против шоколадного евро, что всего за несколько дней он наткнется на какое-нибудь другое доверчивое существо женского пола, которому случится соответствовать его не слишком взыскательным критериям, и безнадежно в него влюбится. Нет проблем: это его естественная система самозащиты, серия разочарований и отскоков, такая же быстрая и сложная, как высшего уровня подачи в настольном теннисе. К несчастью, такого выхода ему как будто не представится. Лучшее, что он мог бы сделать, это влюбиться в кого-нибудь другого в том же здании, но и на это надеяться нечего по той простой причине, что будь на данной территории хоть кто-нибудь подходящий, он уже давно бы так поступил. Но кто там был? У секретарш, как показывал печальный опыт, уже есть кто-нибудь, или они настолько очаровательны и красивы, что просто не могут подать хотя бы лучик надежды, обязательно необходимый для безнадежной влюбленности.
С ним всегда случалось одно и то же: Пол неизменно западал на таких, которые – или оттого, что некрасивы, или оттого, что носят очки, слишком полные или слишком худые – просто не вписываются в общепринятый стереотип женской красоты. Он сам готов был признать: в этом и заключается разница между поиском конца радуги и покупкой каждую неделю лотерейного билета. Ни тот, ни другой путь не сделает вас богачом, но, выбирая синицу в руке, хотя бы получаешь один шанс из пятидесяти миллионов. Этого ему хватало.
Но...
Ладно, ладно, мистер Умник: почему дураки влюбляются? Должна же быть какая-то причина! Из всех уроков по естественным предметам в школе Пол помнил практически только одно (помимо того, что, если смешать йод и аммиак, произойдет много чего интересного), а именно теорию Дарвина. Эволюция – вот ее он принимал на свой счет, просто ничего не мог с собой поделать. Постепенно, за десятки тысяч темных тысячелетий было развито и взято на вооружение все необходимое, все полезное принято, все вредоносное или бесполезное отброшено. Иногда Пол воображал, что слышит мысли множества поколений прототипов, устало тащившихся по крутой тропе прогресса и подгоняемых одним лишь инстинктивным знанием, что их усилия и бескорыстное служение когда-нибудь приведут к окончательной версии, которую уже невозможно исправить или дополнить: к нему, Полу Карпентеру. Непростительным оскорблением их памяти было бы утверждать, что хотя бы какая-то мелочь в проекте, которым диктуется его физическое или умственное состояние, существует не по самой веской на свете причине. Та же последовательность процессов, породившая такое чудо инженерии, как кости, мышцы, кровь и мозг, определяла его инстинкты и эмоции. А отсюда неизбежно следовало, что и программное обеспечение должно быть столь же совершенно, как и «железо». Соответственно должна быть какая-то причина, почему он так по-дурацки ведет себя с девушками. Это неизбежно должен быть какой-то навык выживания или поведенческая черта, оптимизированные для большей славы его биологического вида. Природа заложила их в него с какой-то целью, но черт бы его побрал, если он может угадать с какой.
И лишнее тому доказательство: не без причины ему каким-то образом удалось продвинуться гораздо дальше, чем когда бы то ни было, до той стадии, когда чертова женщина была готова с ним разговаривать, его слушать, покупать ему булочки с ветчиной, когда она стала считать его достаточно близким другом, чтобы поверить ему чудесные новости... должна быть какая-то причина, почему как гром с ясного неба объявился какой-то анархо-социалистский гряземеситель и увлек предмет его воздыханий на Денмарк-хилл и в лежащую за ним тьму, окончательно и бесповоротно утопив его надежды, точно котят в ведре с водой. Очень хорошо. Он верит в разумность мироздания, верит, что все к лучшему, что миллион поколений одноклеточных организмов положили свои жизни на то, чтобы все оно было так. Но хорошо бы, чтобы кто-нибудь – не обязательно мистер Дарвин лично, но кто-нибудь из его коллег, младший помощник секретаря, например, – уделил минутку времени, чтобы как-нибудь к нему заскочить и все объяснить, и хорошо бы в таких словах, чтобы он понял. Он же не просит о многом. Только о простой вежливости, не больше.
А вместе этого... Вместо этого жизнь подбросила ему гоблинов и мистера Тэннера, бокситы и Институт Практикующих и Действительных Колдунов. Никто, даже лучший друг Дарвина, даже Божья матерь не могут утверждать, что так и полагается развиваться вселенной. Пол пришел к единственно возможному выводу: все мироустройство полетело псу под хвост, и мутировавший миллиарды лет планктон в полном праве потребовать назад свои деньги.
Да еще молоко в шкафчике скисло.
В любой другой момент он пожал бы плечами и пошел в магазин за более свежей версией. Но сейчас? Ну уж нет! Ведь бактерии, которые сейчас превращают невесть во что его едва начатую полпинты снятого, взрастила та самая сила, которая на мельчайшем уровне спроектировала сложную гидравлику его сердечной мышцы. А следовательно, скисшее молоко – оскорбление ему лично. Роком и Дарвином он избран провидеть бокситы, влюбляться в девушек, предпочитающих горшечников-шоуменов, принимать участие в дикой крысиной гонке, и самое малое, чего он может ожидать от жизни, это чтобы в его молоке не плавали куски творога. Так не пойдет, решил Пол, больше он этого терпеть не будет.
Яростно нахмурившись на молоко, он щелкнул пальцами.
Закипел чайник.
Пол с минуту смотрел на него, потом подумал: «Надо, наверное, сперва получиться, отточить навыки». Он попытался снова, но на сей раз сосредоточился на молоке. «Давай, молоко – подумал он. – Само понимаешь, деваться некуда. Ты же не хочешь, чтобы тебя вылили в унитаз? Разве не лучше вместо этого сделать свое дело, исполнить свое предназначение, быть самым лучшим на свете пакетом молока? Пинту полуснятого я могу купить в любой момент, но сейчас решается твоя судьба. Сейчас или никогда! Ты действительно хочешь булькать по темным канализационным трубам, даже не попытавшись?»
Он щелкнул пальцами. Ничего не произошло.
«Ладно», – подумал он. И всмотрелся в молоко, воображая, каково было бы плавать в нем, если бы он был не больше молекулы. Зажмурившись, он мысленным взором представил себе свернувшиеся, слипшиеся частицы, на которых, точно злые бандиты на мексиканских крестьян, нападают бактерии. И вдруг (на мысленном экране, он же это видел) один маленький молочный крестьянин встает и дает отпор бактериям, и почти тут же начинается потрясающая битва, пеоны набегают на мучителей, точно приливная волна, стаскивают с седел, до смерти забивают мотыгами и лопатами и волокут истерзанные тела на деревенскую площадь. Не открывая глаз, Пол смотрел, как комки и сгустки в молоке растворяются, а грязная желтизна сменяется чистейшей молочной белизной. Когда он открыл глаза, на губах его играла улыбка.
Не выгорело.
Мгновение паники, за которой последовало неподдельное раздражение. И пальцами он щелкнул так, будто пинал сушку-центрифугу («Мне от этого больнее, чем тебе, но иногда Доброта требует жестокости!»). Потом, не удостоив молоко Даже взглядом, налил его в чай, размешал, выловил пакетик с заваркой и попробовал. Вкус был нормальный, как он и предполагал.
И в это мгновение Пол осознал простую, основополагающую истину. Мир должен работать как следует, с ним все в порядке, но иногда его заедает или просто он с утра не заводится. Магия – всего лишь уверенная, умело отвешенная затрещина по боку обшивки, тумак карбюратору, от которого все заработает. Магия не меняет мир и не совершает ничего невозможного. Силой убеждения и незначительного, контролируемого насилия магия заставляет его перестать лодырничать и делать что положено.
Вот так все просто.
А когда это до него дошло, трудности отпали сами собой. За окном было темно и мрачно, начинало плевать дождиком. Но умело направленным щелчком пальцев он быстренько это исправил, и включилось солнце, завесы туч разошлись, дождь передумал и пошел проливаться в другое место. В доме нет ни хлеба, ни сарделек, ни бекона, но это неправильно, потому что трудящемуся в поте лица магу нужен хороший завтрак, прежде чем он пойдет исцелять мир. Один щелчок пальцами восполнил нехватку припасов, еще один материализовал отличный сандвич с беконом. Мусорное ведро нужно выбросить, да и потолок затянут пыльным саваном паутины, но в последние дни он был слишком занят важной работой по добыче бокситов и не мог отвлекаться на такие мелочи, как смахивание пыли и вынос мусора. Быстрое движение большого и среднего пальцев – и вот уже все улажено, а заодно спонтанно помыли и высушили себя три грязные чашки, которых он даже не заметил, и выстроились на полке над раковиной по стойке «смирно». «Вольно, – скомандовал он. – Продолжайте». На вешалках материализовались выглаженные рубашки, книги взлетели с пола и прыгнули на полку, перегоревшая лампочка в лампе на тумбочке вдруг ожила и весело засветилась. Статус – нормально, все системы работают по плану. Совсем как ватага невоспитанных детей на улице: нужно только, чтобы кто-нибудь сказал им, что делать.
А потом ему пришло в голову: все это очень хорошо, но можно ли ожидать, чтобы усердный искатель бокситов вроде него посвящал все свое внимание работе, когда сердце у него в груди стучит часто-часто, точно птица со сломанным крылом, а мысли то и дело возвращаются к единственной девушке, которую он когда-либо по-настоящему любил и которая бог знает чем занята в бесхозном автобусе посреди поля возле Эстера с горшечником, по которому тюрьма плачет? Это уж слишком! Такого ни от кого нельзя ожидать, тем более от столь впечатлительного и ранимого создания, как он. Что-то, по всей видимости, пошло тут наперекосяк, и это надо исправить. Вот сейчас он щелкнет пальцами, и зазвонит телефон и... «Ну а тогда что-нибудь придумаем. О'кей? Поехали».
Пол щелкнул пальцами.
Две пары грязных носков исчезли с пола и материализовались в ящике для белья, выстиранные, отглаженные и аккуратно свернутые. Сломанный карандаш на каминной полке сам себя наточил. Но больше ничего.
Разумеется, было бы неплохо, будь у него мобильник; но когда он оглядел комнату, на кровати лежала миниатюрная «моторола» пятого поколения. Он проверил, заряжен ли аппаратик, и лишь потом включил. Затем снова щелкнул пальцами.
Ничего.
Сникнув, Пол рухнул в кресло (которое каким-то образом умудрилось подъехать от двери прямо ему под пятую точку, а он этого даже не заметил). Значит, его теория летит в тартарары. Какой прок от магии, если она способна только немного помочь по хозяйству и сделать простейшие покупки. Любой дурак умеет мыть посуду и двигать мебель; тот Факт, что он совершил это, щелкнув пальцами, а не более традиционными способами, Пола не утешил. Магия все-таки не действует, она не способна залатать фундаментальные дыры в космосе. Это все равно что иметь машину с отлично работающим, многофункциональным CD-проигрывателем и угробленным мотором.
Зазвонил телефон.
Пол вылетел из кресла, как космическая ракета, вырывающаяся из гравитационного поля Земли.
– Алло?
– Алло.
Пол узнал голос. Причем совсем не тот, какой ему хотелось услышать. Опустившись на край кровати, он закрыл глаза.
– Вы нужны мне в офисе, сию минуту, – сказал мистер Тэннер. – Не тратьте времени на костюм и галстук. Немедленно езжайте сюда.
Не успел Пол сказать хоть что-нибудь (например, «Отвяжитесь!»), как в трубке послышались короткие гудки. Нахмурившись, он замахнулся телефоном в противоположную стену, но не отправил в полет. Ему пришло в голову, что, возможно, это не он вызвал мобильник из воздуха, а мистер Тэннер. В таком случае, если он его разобьет, могут быть неприятности. Сунув телефон в карман, Пол схватил пальто и выбежал на улицу.
Суббота, у автобусов другое расписание. Пол остановился на тротуаре, пережидая красный свет, чтобы перейти к автобусной остановке, но не успел еще ступить на мостовую, как возле него затормозило такси, дверца распахнулась.
– Пол Карпентер?
– Да, – ответил он.
– Запрыгивайте. Пол нахмурился:
– У меня недостаточно денег.
– Об этом не беспокойтесь. За счет фирмы. «Дж. В. Уэлс», так?
Кивнув, Пол сел. Сзади ему был виден только затылок водителя: нечто среднее между Йодой и какой-нибудь макакой из ток-шоу. «Замечательно, – подумал он. – Меня везет по Лондону гоблин. А мама считала, что я никогда ничего не добьюсь».
Дорога, казалось, совсем не заняла времени, и как только он ступил на тротуар, дверца захлопнулась и машина уехала, оставив его перед домом № 70 по Сент-Мэри-Экс. Пол как раз успел спросить себя, как ему попасть внутрь, когда дверь градусов на двадцать приоткрылась, и в щелке замаячила гоблинская физиономия. Пол счел, что она ему незнакома (харя была из разряда помесей африканского кабана с дикой свиньей пекари – с бивнями под стать). Гоблин поманил его, а после, когда они проходили дверной проем, низко поклонился. Вот к этому, почувствовал Пол, он ни за что не привыкнет.
– Где вас, черт побери, носило? – Мистер Тэннер сидел за стойкой секретарши, более или менее на том месте и в той позе, в какой Пол его оставил в пятницу вечером. – Но теперь вы хотя бы здесь. Просмотрите вот эти, обведите зеленым маркером все, где у вас засосет под ложечкой.
Он толкнул через стойку папку больших глянцевых фотографий. Сплошь аэросъемка: виды пустыни, та же старая песня. Пол начал сомневаться, так ли уж это срочно.
– Вы еще тут? – Мистер Тэннер глянул на него поверх очков. – Если вас волнует, как вы доберетесь до своей комнаты, когда в здании полно гоблинов, успокойтесь. Не приставайте к ним, и они вас не тронут.
Оставив мистера Тэннера в холе (где он как будто читал газету), Пол поднялся в их с Софи кабинет. Никаких гоблинов видно не было, впрочем, это с лихвой восполняло обилие признаков их недавнего присутствия: от порванного ковра и подранных когтями обоев до вырубленной боевым топором двери и нескольких случайных дурно пахнущих темно-бурых пятен на пату. Десятку человек потребуется полгода, чтобы убрать эти авгиевы конюшни, но Пол уже знал что к чему. Всего несколько щелчков пальцами – и никто вообще не догадается, что в здании было что-то пострашнее мыши-песчанки.
«Даже к лучшему, – думал Пол, садясь за свой стол, – что личной жизни у меня никакой, да и срочных планов тоже». И все же то, что утром в субботу его вот так выдернули в офис, немного действовало на нервы. Неужели такое будет сплошь и рядом до пенсии? Вот уж веселенькая мысль!
«Не бери в голову», – утешил он себя. Чем быстрее он начнет, тем быстрее закончит. Пол пролистнул стопку увеличенных фотографий, ожидая почувствовать уже знакомый электрический разряд, но или он утратил сноровку, или на фотографиях вообще ничего нужного не было. У него даже палец не дернулся.
Нехорошо, очень нехорошо, решил он. Вероятно, это от того, что он неправильно относится к работе, может, мысли у него заняты другим. Не нужно живого воображения, чтобы представить себе, как нахмурится мистер Тэннер, когда он отдаст кипу девственно чистых снимков, как велит вернуться и сделать все еще раз, теперь как следует. Ладно, можно смухлевать: нарисовать тут и там пригоршню закорючек наугад. Мистер Тэннер ничего не узнает. А потом Пола осенила еще более удачная мысль: если ему удастся убедить мистера Тэннера, что на самом деле он к этой работе негоден, мистер Тэннер может решить, что у него, Пола, вообще никаких задатков нет, и позволит ему уволится. Сняв колпачок с зеленого маркера, Пол закрыл глаза и поводил кончиком пальца. Там, куда палец уперся – буквально посреди нигде, – он нарисовал зеленый кружок, потом перешел к следующей фотографии. Много времени на обработку всей пачки не потребовалось, и как только он покончил с последним снимком, дверь распахнулась и вошел мистер Тэннер с еще одной голубой папкой под мышкой, чашкой чая и тарелкой с куском рождественского пирога, политого пурпурной глазурью.
– Есть что-нибудь? – спросил мистер Тэннер.
– Нет. Я хотел сказать, да. На самом деле я не уверен. Мистер Тэннер пробуравил его взглядом.
– Просто подумал, что вы, вероятно, не откажетесь от чашечки чая, – сказал он. – А еще, сегодня у меня день рождения, и мама испекла мне пирог. – Он поставил тарелку на стол Пола.
– Это мне? – спросил Пол.
– Если не хотите, не ешьте, – ответил мистер Тэннер. – Как бы то ни было, вот просмотрите еще папку фотографий. Эти я заберу, если вы с ними закончили.
– Я... – Пол помешкал. – Как я и сказал, – начал заикаться он, – я в них не уверен. То есть я мог тут все напутать.
Мистер Тэннер пожал плечами.
– Никто не совершенен, все ошибаются. Но пока вы делаете все, что в ваших силах, о большем вас никто и не просит. – И не успел Пол и рта открыть, сгреб старые фотографии с зелеными кружками, поддельность которых была так же заметна, как прыщи на лице супермодели, и, выровняв, сунул стопу себе под мышку. – Не буду вам мешать. В конце концов, уверен, вы бы предпочли заниматься совсем не этим. – У дверей он помедлил: – Кстати, я очень ценю, что вы смогли вот так, без предварительной договоренности приехать утром в субботу. Буду с вами честен: с тех пор как вы пришли к нам работать, мне случалось спрашивать себя, есть ли у вас то, что требуется. Я говорю про отношение к работе. Рад, что вы доказали, что я в вас ошибся.
Пол послушал, как затихают в конце коридора шаги и довольно громко сказал:
– Черт!
Он, наверное, почти со всем бы справился, но благодарность была просто непереносима. Пол едва не вскочил с кресла, чтобы нагнать мистера Тэннера, сознаться в грехах и избавиться от чувства вины, но ему было слишком страшно и слишком стыдно. На задворках сознания еле слышный голосок пытался спорить, что это просто еще одна гадкая телепатическая шутка мистера Тэннера, еще более мерзкая, чем когда он превратил их с Софи в зомби, но даже будучи уверен, что его теория стопроцентно верна, Пол все равно чувствовал себя виноватым.
Прихлебывая чай, который был едва теплым и по меньшей мере на сорок процентов состоял из чистого сахара, он рассматривал кусок пирога. Гоблинская кухня нисколько его не привлекала, но оставалась кошмарная проблема, как «избавиться от тела». Если просто оставить на столе, то мистер Тэннер увидит, что пирог нетронут, а если выбросить в корзину, получится еще хуже. С другой стороны, нет и речи о том, чтобы это попробовать. В карман не поместится – слишком большой. Пол со вздохом выдвинул нижний ящик письменного стола, намереваясь спрятать там угощение до понедельника, когда вернется с подходящим контейнером, чтобы тайком вынести его из здания.
Только вчера Пол выдвигал этот ящик и готов был поклясться, что тогда он был пуст. А теперь там кое-что было. Три вещи.
Во-первых, длинный степлер – впрочем, Пол уже привык находить его в самых неожиданных местах. Во-вторых, пакетик изюма в шоколаде. В-третьих, картонный тубус, длиной приблизительно с трубку внутри рулона туалетной бумаги, но толще. Нахмурившись, Пол достал тубус, положил на стол и осторожно ткнул концом карандаша. Из тубуса что-то выскользнуло. На первый взгляд оно напоминало скрученный мешок для мусора. Но, развернув, Пол узнал в нем забавную резиновую штуковину, которую нашел в хранилище и окрестил «Переносной дверью „Акме“», а после струсил и изменил название на что-то менее игривое. Во всяком случае, поначалу он решил, что это именно она, потому что сперва показалось, что обозначающие филенки, петли и ручку линии те же самые. Но при ближайшем рассмотрении он пришел к выводу, что на самом деле они слегка отличаются: дверная ручка не круглая, а восьмигранная, и лепнина вокруг каждой псевдофиленки лучше проработана. Пол с минуту рассматривал странную штуковину, потом, пожав плечами, свернул и убрал на место.
Больший интерес вызывал пакетик изюма. Изюм в шоколаде был излюбленным лакомством Пола: стоило ему вскрыть пакетик, рука настойчиво тянулась туда еще и еще, пока не исчезала последняя ягодка, пока к горлу не подступала тошнота и не наступало пресыщение. А этот пакетик, как невольно заметил Пол, еще не вскрыт. Большое искушение. Хотя последняя толика базового инстинкта самосохранения отчаянно предостерегала не есть ничего, что он найдет на территории фирмы, казалось логичным предположить, что если пакетик еще целый и нетронутый, то это не просто остатки гоблинского ужина. «Давай же, – шептал голосок искушения, – всего парочку. От одной-двух вреда ведь не будет!» Он, конечно, удивился странному совпадению, что пакетик его любимых сладостей оказался у него в столе как раз в тот момент, когда из-за чувства вины и общей расстроенности он наиболее восприимчив к сиреновой песне утешительного лакомства, но к тому времени Пол уже не контролировал своих действий. Он сам не заметил, как надорвал пакетик, но тем не менее пакетик был вскрыт и три или четыре поблескивающие коричневым изюмины в шоколаде выкатились и лежали перед ним на столе, просто умоляя, чтобы он забросил их в рот. (Больше всего он любил зажать изюмину в углу рта, пока не расплавится шоколадная глазурь, и лишь потом раскусить сахарную серединку самой ягодки.) «А пошло оно все!» – подумал Пол. И к тому времени, когда убрал кусок пирога с пурпурной глазурью на дно ящика и с силой этот ящик задвинул, он уже прожевал вторую изюмину и тянулся за третьей. Вывод не заставил себя ждать: он поступил правильно. Эти изюминки были не просто вкусные – они были суперпупервкусные и вкусным догоняли. Запустив пальцы в пакет, Пол сгреб полгорсти и запихал в рот, как ребенок. Следующие несколько минут он мог только наслаждаться восхитительной сладостью. Лишь осознав, что куда-то подевалось уже полпакета, Пол сделал над собой усилие и удержал руку. И с сожалением решил, что пришло время нормировать остатки. Он убрал пакетик, задвинул ящик и прижал для верности коленом.
«А теперь, – сказал он самому себе, – пора за работу, а не то останешься тут до утра понедельника». Потянувшись за первой фотографией, он тут же почувствовал уже знакомое покалывание, которое возникло в кончиках пальцев и распространилось до запястья. В яблочко!
Первым делом его охватило смятение: если волшебство с лозоискательством снова работает на полную мощность, может, с самого начала все было в порядке, и в первой порции фотографий он не нашел ничего просто потому, что там действительно нечего было искать. Пинком выгнав эту мысль из головы, Пол вывел первый зеленый кружок и потянулся за следующим снимком. Вместо снимка пальцы наткнулись на пакетик с изюмом.
Все страньше и страньше – ведь его колено по-прежнему прижато к ящику. Но по долгому опыту с расстройством желудка Пол знал: изюм в шоколаде не сидит на месте, точно ковбои, окопавшиеся за баррикадой из повозок, когда на горизонте появилась банда сиу, – нет, драже выбираются бледными призраками и сами находят себе дорогу в руку и в рот. Простейшая магия кондитеров, такое происходит сплошь и рядом. Не о чем (хрусть!) волноваться.
Он изучил и пометил еще четыре или пять фотографий, всякий раз чувствуя лозоискательский зуд. Хотя бы теперь он делал свою работу как следует, что, как он надеялся, хоть немного искупит его ребяческое и непрофессиональное поведение на первой порции. Если только...
Почувствовав вдруг, что в комнате он не один, Пол поднял глаза. По другую сторону стола стоял гоблин. И смотрел на него крохотными, красными, как сигналы светофора, круглыми глазками. Но не успел Пол как следует испугаться, как гоблин открыл рот и издал крик.
Крик был в точности такой же, какой он слышал вчера: утонченное сочетание верещанья скворца и мартышки. Однако на сей раз Пол поймал себя на том, что все понимает.
– Здравствуйте, – произнес гоблин.
(Нет, Пол не переводил, – не мог же он, сам того не заметив, выучить гоблинский язык! Ощущение было такое, будто гоблина озвучивали на человеческом языке, и это озвучивание исходило откуда-то из головы Пола. Вот это уже гораздо удивительнее квадратных яиц, но почему-то эта новая странность сейчас не застала его врасплох, как случилось бы в любых других обстоятельствах.)
– Понравился вам пирог? – говорил гоблин, и эти слова будто нажали какую-то клавишу в мозгу Пола: это был тот самый гоблин, с которым он сражался в холле, тот, чью руку он пришпилил степлером. Иными словами, не гоблин, а гоблинша, матушка мистера Тэннера.
– М-м-м, – ответил он (он не визжал, а говорил на самом обыкновенном человеческом языке, но гоблин его как будто понимал). – Да, потрясающе. Очень вкусно.