– Можете глумиться сколько угодно, – гудел в ответ майор, – но я буду продолжать молиться, особливо за Вас и за капитана Форреста.

– Эй! Тыы… энта…– начал было Дюк.

Ястреб остановил его. Было видно, что Дюк совершенно не желал получать отпущение грехов от первого попавшегося янки-евангелиста, поэтому Ястреб кивнул ему, предлагая выйти из палатки.

– Пошел он к чёрту, – выйдя на улицу, сказал Дюк. – Не нравится он мне, и вдобавок он мешает нашему утверждению в здешних общественно-культурных кругах.

– Точно, – согласился Ястреб. – Только он такой наивный простофиля, что мне даже неудобно над ним издеваться. С другой стороны, жить с ним я тоже не могу.

– Что же мы можем сделать? – спросил Дюк.

– Придется от него избавиться, – ответил Ястреб. – Только по-тихому. Без боли и шума.

Ястреб и Дюк постучали в дверь палатки полковника Блэйка, и были приглашены внутрь. Оба устроились максимально комфортно, и Ястреб открыл рот.

– Как Вы себя сегодня чувствуете, полковник? – вежливо поинтересовался он.

– Вы не за этим сюда пришли, – ответил полковник, разглядывая с подозрением.

– Итак, Генри, – продолжил Ястреб, – Мы не собирались сначала тебе рассказывать, но у нас сложилось подозрение, что твоя фантастическая репутация, заслуженная столь успешным командованием такой потрясающей организацией, может быть слегка или совсем испорчена, если конечно ты не выкинешь из нашей палатки этого угодника.

–  Вашей палатки? – рассердился было Генри, но потом еще раз подумал. Он сидел молча с минуту, пока огромные эмоциональные волны хлестали одна другую на его красном лице.

В конце концов, тщательно взвешивая слова, он продолжил:

– Я в Армии давно служу, и точно знаю, что у вас на уме. Вы вообразили что можете себе со мной позволить что угодно. И в какой-то мере, вы правы. Вы хорошо оперируете. От нас скоро уйдут наши опытные сотрудники. На их место придут желторотые новички. Поэтому получается что вы – просто незаменимы. Но не наглейте же, прошу вас. Я не в состоянии выполнить каждое ваше требование. Если я сейчас пойду у вас на поводу, то вашим причудам конца не будет.

– Полковник, – ответил Ястреб, – мы прекрасно понимаем твою позицию.

– Точно, – сказал Дюк.

– Теперь я обрисую в двух словах нашу позицию, – настаивал Ястреб. – Пока мы здесь, мы обещаем работать с такими усердием и отдачей, на какие мы только способны. Даже если нас завалят ранеными с головой, мы будем прилагать все хирургические усилия, чтобы не уронить честь этой организации. В конце концов, нас сюда для того и направили.

– Точно, – сказал Дюк.

– В то же время, давай мы будем демонстрировать умеренное уважение к тебе и твоей должности, а ты взамен будешь игнорировать некоторые анормальные аспекты поведения, не принятые тут до нашего появления. Не думаю, что эти аспекты будут совсем уж из рук вон, но если тебе что-то не понравится, то нам с тобой скорее всего придется расстаться.»

– Ох, ребята, – поразмышляв, вздохнул полковник, – не знаю, в какой омут я тут лезу, но так и быть. Хобсона из вашей палатки я сегодня переведу.

Он запустил руку под раскладушку и выудил оттуда три банки пива.

– Будете?– спросил он.

– Нуу… ты… энта. Ещё спрашиваешь, – ответил Дюк.

– Ах да. У нас еще одна малюсенькая просьба – сказал Ястреб.

– Какая? – удивился Дюк.

– Нужен хирург-грудник – ответил Дюку Ястреб.

– Ах да! Точно, – сказал Дюк полковнику.

– Вы что? – удивился полковник.

За время затишья, установившегося западном корейском фронте, до слуха редко долетали звуки одиноких выстрелов. Основной поток пациентов составляли пострадавшие в дорожных происшествиях, и жертвы голодных желудков, забредшие на минные поля в поисках фазанов или оленей. Ястреб и Дюк штопали животы и нижние конечности неудачливых охотников с присущей им легкостью. Когда же дело доходило до каскадёров на джипах, с их переломами ребер, вдавленными травмами грудины, и всеми сопутствующими осложнениями, оба друга жалели о недостаточной практике в области грудной хирургии.

– Это точно, – обратился Дюк к полковнику. – Тыы… энта, нам еще грудника найди. Иначе – не жизнь

– Хватит выдумывать. Ишь, размечтались, – сказал полковник, – пейте своё пиво.

– Мы тут подумали, – развивал тему Ястреб, – и решили, что ты мог бы запросто махнуть двоих-троих здешних клоунов Медицинских Войск, на кого-нибудь, кто ближе знаком с анатомией легких и сердца. На всякий случай и дождливый денёк…

– … я б даже сказал, моросит уже вовсю, – добавил Дюк.

– Слушайте, вы! – бросил Генри. – Я вам сейчас скажу так же, как мне генерал Хаммонд ответил. Вы себе что тут вообразили – клинику Уолтера Рида? Обойдетесь.

– Как же. Обойдемся! – настаивал Ястреб. – И так уже как котята слепые ковыряемся, ладно хоть…

– … ладно хоть нам везло до сей поры, – закончил Дюк.

– Всё. Проехали, – ответил Генри. – Как пивко?

– Ничего не проехали! – ответил ему Ястреб. – Ты просто закрываешь глаза на проблему. Здесь травмы грудины гораздо более обычное дело, чем в любой больнице дома, и нам нужен опытный в грудных вскрытиях человек. Мы, конечно, стараемся, учимся, но этого не достаточно. И ты это прекрасно сам понимаешь, без нашей подсказки.

– Точно, – прибавил Дюк.

– Хватит. Забыли, – ответил Генри, – да, и кстати, поскольку Хобсон в вашей палатке с этого момента не проживает, будьте любезны подежурить как следует для него в предоперационной.

В 4077-ом давно стало правилом для хирурга на дежурстве, если он конечно не требовался за столом, коротать время в предоперационной. В спокойные дни, это было совершенно лишним. О прибытии раненых всегда сообщалось заранее, к тому же никто не мог отойти больше чем за триста ярдов от лагеря. Таким образом, доктора всегда были поблизости.

Сие логическое рассуждение к сожалению избежало встречи с майором Хобсоном, и как командующий сменой он изволил возложить это бестолковое бдение в предоперационном отделении на плечи капитанов Пирса и Форреста с момента их перехода в дневной состав. Ястреб и Дюк сразу же его не послушались, сообщив что их завсегда можно найти за никогда не прекращающейся игрой в Покерной (и одновременно – Зубоврачебном кабинете) Доброго Поляка. Там Валдовский – капитан Армейских Зубоврачебных Частей из Хамтрамка, Штат Мичиган – двадцать четыре часа в сутки раздавал карты, пиво и безболезненно удалял зубы всем желающим.

– Не знаю, Генри, – сказал Ястреб. – Ты слишком много от нас хочешь. Но, если б ты нам грудного потрошителя достал…

– Вон отсюда! – возмутился Генри. – Допивайте пиво, и проваливайте!

Время, не занятое покером, Ястреб и Дюк обычно проводили в своей палатке. В этот день, когда наступила послеобеденная тишина, Ястреб сидел за игрой, а Дюк устроился на раскладушке с подставкой для письма на коленях в теперь уже их совершенно личной палатке. Каждый день он писал преданные письма жене, что было процедурой весьма времяпоглощающей. Он с головой погрузился в своё сочинение, когда в палатку влетел майор Хобсон и потребовал чтоб капитан Форрест сию же минуту проследовал в предоперационную.

– Пациенты есть? – спросил Дюк.

– Это не имеет никакого значения! – раздраженно рявкнул в ответ майор.

– Если… энто, там нет пациентов, я никуда не пойду.

– Явитесь в предоперационное отделение незамедлительно! – орал майор. – Это приказ!

– Ты-ы… энто, валил бы отсюда, – тихо посоветовал Дюк.

Майор перешел в нападение с видом карающего ангела. Дюк поднялся с койки с видом футбольного защитника из Джорджии, каковым он был в прошлом, и майор Джонатан Хобсон неожиданно обнаружил себя распластавшимся в снегу и слякоти, отлетев от палатки на добрые шесть футов.

Ястреб узнал о происшедшем и тут же вернулся в палатку.

– А вот это, мой несмышленый бунтарь, – заявил он, – отдаёт таким же идиотизмом, как и Нападение генерала Пиккета под Геттисбургом. За это мы можем схлопотать по шее.

Ждать появления полковника Блэйка на пороге палатки пришлось всего пару минут. Дверь распахнулась, в неё влетел Блэйк, и дверь с грохотом захлопнулась следом за ним. Лицо полковника сделалось совсем фиолетовым, и выражало страшную обиду на нанесенное оскорбление воинской чести лично ему и Армии вообще.

– Да вы с ума сошли! – орал он, – я вас под трибунал отдам!

– Генри, – сказал Ястреб, – я тут вообще не причём. Это всё глупый южанин натворил. Хотя я с удовольствием приму личное и посильное участие в несении наказания. Где нас будут судить? В Токио, или может быть, в Сан-Франциско?

– Разбежались – Сан-Франциско! Прямо здесь и сейчас. С этой секунды вам обоим запрещено на месяц покидать территорию лагеря. Вот вам краткая версия суда, и я его только что совершил!

– Но ты-ы… энто, не имеешь права… – начал было Дюк.

– Послушай, Генри, – мягко сказал Ястреб, – будь благоразумен. Я сам бы ни в жисть не смог удрать из этого лагеря, даже если бы сильно захотел. Но давай оставим дороги открытыми: вдруг меня выберут Министром Здравоохранения Соединенных Штатов.

– Да. И меня, – добавил Дюк.

С рыком, командир лагеря покинул палатку и, вполне вероятно, его наказание возымело бы силу. Вот только на следующий день майор Хобсон, воспряв духом, возобновил свою деятельность с утроенным энтузиазмом. Он начал молиться в столовой по пятнадцать минут перед каждым приемом пищи.

– Это ему так просто не сойдёт, – предсказал Дюку Ястреб.

И не сошло. Полковника Генри Блэйк проявил гораздо больше терпимости, человеколюбия и сострадания к ближнему, чем обычно полагалось Офицеру Регулярных Медицинских Войск, но уже на третий день он бросил свой обед недоеденным, ушел к себе в палатку, позвонил в Командный Пункт 8-й Армии, выпросил направление на имя майора Хобсона, отвёз его в Сеул, и посадил его в самолет до Токио. Оттуда майор улетел в направлении дома, где вскоре подошла к завершению его принудительная служба. Почётно уволенный в запас, он вновь был волен целиком отдаться своей поликлинике, мелким операциям, и церкви.

Отправив столь Важную Посылку домой, полковник Блэйк вернулся из Сеула сильно уставшим и помятым. Он смешал себе коктейль, отхлебнул и повалился на койку. Ему не удалось заснуть, потому что на пороге нарисовались Ястреб Пирс и Дюк Форрест. Изображая сильнейшее раскаяние, оба молча соорудили себе по коктейлю и, плеснув жидкость в глотки, повалились на колени перед своим командиром, принялись отбивать земные поклоны.

– О Боженька-Всемогущий Полковник, Наш Родной, Вездесущий Сэр!» завывали они, – отправь и наши задницы домой.

Поднимаясь в гневе, полковник Блэйк крикнул:

– Катитесь отсюда нафиг вместе со своими задницами!

– Слушаемся, Великий Сэр! – пробормотали капитаны, пятясь задом и отвешивая поклоны.

3

Спустя несколько недель после ухода майора Хобсона, Радар О’Рэйли сообщил, что к 4077-му МЭШу приписали нового хирурга. Сообщение Радара вскоре подтвердил полковник Блэйк, располагавший также скудной информацией, что это будет специалист по травмам грудины из Бостона.

– Здоровско! – обрадовался Ястреб.

– Чёртов янки, – возразил Дюк.

– Несомненно, отличный парень, – подтвердил Ястреб.

Он пришел в холодное и снежное утро, в районе девяти. Генри притащил его в столовку выпить кофе и представить остальным хирургам, большинство из которых из-за лени косоглазых, уже три дня бездельничали именно там.

В новеньком было шесть футов росту, и около ста тридцати фунтов весу. Его звали Джон Макинтайр. Мешковатая форма и огромная парка надежно защищали его от изучающих взглядов. Он отреагировал на приветствия неопределенным мычанием, сел за стол, достал из кармана банку пива и вскрыл её. Потом его голова исчезла в недра парки, будто огромная черепаха втянула шею в панцирь, и туда же провалилось пиво.

– По-моему, замечательный мужик, – констатировал Дюк, – хоть и янки.

– Ты откуда, Доктор Макинтайр? – спросил кто-то.

– Из Винчестера.

– А что за школу закончил?

– Винчестерскую среднюю, – донеслось из недр парки.

– Да нет же. В смысле, где медицинское образование получил?

– Не припомню.

– Такой ответ должен прекратить на время разговор, – сказал Ястреб Дюку, – Сдается мне, где-то я это уже видел. Вылез бы мужик из своего кокона.

Капитан Ужасный Джон Блэк – главный анестезиолог, судя по всему, решил выкурить новенького из куртки. На протяжении длинного рабочего дня от анестезиолога не требуется вмешиваться в работу остальных членов хирургической команды, и от этого Ужасный Джон сильно тосковал по разговору. Лаконичные ответы новичка уже делали его более общительным, по сравнению с лишенными чувств пациентами Ужасного Джона.

– Добрался нормально?» поинтересовался он.

– Не-а.

– По воздуху?

– Не-а.

Ужасный Джон почесал голову и решил подыграть новенькому.

– Тогда как, пешком, что ли?

– Ага.

– Превосходная идея, – заметил Джон. – Как это я сам не сообразил?

Голова высунулась из внутренностей парки и с некоторой тревогой и заботой осмотрела Ужасного Джона с головы до пят.

– Не знаю, – констатировала голова.

К этому моменту группе собравшихся любопытных стало понятно, что в их отделении ненормальных прибыло. Все, включая Дюка и Ястреба, внезапно заспешили по делам. Пока новичка ориентировали на местности, посвящали в распорядок и систему работы, выдавали всякие ценные указания, большинство старожилов лагеря посетило Генри с убедительной просьбой ИМЕННО К НИМ капитана Макинтайра не подселять. Большинство. За исключением Дюка и Ястреба.

– Поживем – увидим, – сказал Ястреб.

– Ага, – согласился Дюк.


Это случилось позже в тот же день. Дверь в палатку откинулась, и в нее вошли новенький, вещмешок и остальной багаж. Новичок швырнул багаж на одну свободную раскладушку, а себя на другую. Рука исчезла в глубинах парки и выудила оттуда банку пива. Следующий нырок в бездну явил на свет открывалку. Новенький открыл пиво и в первый раз взглянул на своих соседей по палатке.

– Да-а-а. Места маловато, – сказал он, – но, думаю, мне здесь будет неплохо.

– Меня зовут Пирс, а вот этого – Дюк Форрест, – протягивая руку, представился Ястреб.

Новенький не шелохнулся.

– Где-то я тебя видел, не так ли? – спросил Ястреб.

– Не знаю. Как сам думаешь? – ответил Макинтайр.

– Госссподибожемой, Макинтайр, ты всегда такой общительный? – потребовал ответа Дюк.

– Только в такой хорошей компании, – ответил Макинтайр.

Ястреб вышел на улицу, нагрёб в ведро снега и сделал мартини. Наполнив два стакана, он подумал, пожал плечами и спросил новенького: нет ли у того желания присоединиться?

– Хочу. Оливки имеются?

– Нету.

Рука отправилась в путешествие к ядру парки, и через минуту вытащила оттуда баночку оливок. Новенький выудил одну и положил в стакан с мартини.

– Что, тоже оливку хотите?

– Ага.

Каждый получил по оливке. Дюк сдержанно вздохнул.

– Макинтайр, – сказал он, – Ты – настоящий жмот.

Ястреб громко рассмеялся. Мартини и голова вылезли из парки, посмотрели на Пирса, и снова исчезли.

Дюк и Ястреб дежурили в ночную смену. Новичка на время приставили к ним. Немного западней лагеря, батальон канадцев провел весь день, подставляя себя под пули, и оттого ночь выдалась бурная. Попались и несколько грудных ранений. Все познания о подобных ранениях Дюк и Ястреб, да и все остальные в Двойном-Неразбавленном, приобрели через горький и трудный опыт нескольких предшествующих недель. Новенький особенно много не говорил, но зато вылез из своей парки и показывал им, что нужно делать. Забравшись в третью грудь, он залатал разорванную легочную артерию так же непринужденно, как Джо Ди отправлялся в рутинный полет. С наступлением утра, когда ночная смена направилась в столовку, их просто уже распирало от любопытства к этому новому груднику из Бостона. За завтраком, очередная банка пива материализовалась из нутра парки и, откупорившись, вновь в нём исчезла.

В Двойном-Неразбавленном в качестве официантов шестерил целый взвод корейских оборванцев. Один из них поставил миску овсянки и чашку кофе перед доктором Макинтайром. Парка выстрелила головой, два мутных глаза которой уставились на корейского мальчика.

– Это что?

– Овсянка, сэр.

– Не хочу овсянку. Неси фасоль.

– Нетуя фасолия.

– Ладно. Фиг с ней.

Далее завтрак продолжался в тишине. Как только троица вернулись в Палатку Номер Шесть, они попадали на койки. Причем новичок так и остался в куртке.

В 4 часа дня Дюк и Ястреб проснулись, умылись и оделись. Парка признаков жизни не подавала, пока вдруг откуда-то из её центральной области не раздались слова:

– Как там насчет мартини?

Ястреб сделал напиток, а парка снова разродилась оливками. После первого стакана новичок встал, снял куртку, умылся, причесался, и одел её обратно. Рассмотрев его еще раз как следует, Дюк убедился в своем диагнозе, поставленным прошлой ночью в операционной: Доктор Макинтайр был невообразимо, ненормально, просто неприлично тощ.

– Эй, пацан, у тебя… энто что, триппер?»

Незамедлительного ответа не последовало. Но голова выползла наружу, и даже выглядела слегка заинтересованной.

– С чего ты взял, что у него триппер? – спросил Ястреб. – Даже специалист по трипперу не может диагноз через парку поставить.

– Вот чего выы…энто… даже не подозреваете, так это, что лично я окончил высшую Армейскую Школу Полевого Медицинского Обслуживания, которая находится в форте Сэм техасского города Хьюстона. С похвальным листом! И, если я чего там и выучил, так это то, что у солдата бывают только две неприятности: он может поймать или пулю, или триппер. Крови я на нем не наблюдаю, стало быть, это триппер.

– Ты так убедительно объясняешь, – сказал Ястреб, – что я начинаю тебе верить. Хотя вдруг этот – исключение из правил?

– Нету у меня никакого триппера, – выдохнула парка.

– Вот видишь? Что я тебе говорил! – сказал Ястреб.

Шли дни, а Макинтайр продолжал оставаться загадкой. Он и Ястреб понемногу разговаривали, понемногу приценивались друг к другу, и Пирса не оставляло ощущение что где-то он этого новенького уже видел.

Прошло около недели. Однажды снег растаял, и, пользуясь случаем, персонал лагеря затеял игру в футбол. Неудачно пущенный мяч шлепнулся к ногам Макинтайра, когда он и Ястреб выходили из палатки. Он нагнулся и очень, очень медленно поднял мяч. Ленивым жестом он махнул Ястребу, чтобы тот отбежал в конец поля. Когда Пирс удалился ярдов на тридцать, Макинтайр запустил великолепный пас прямо ему в руки. Они продолжили свой путь в столовую молча, и Ястреба продолжали мучить странные отрывчатые воспоминания, которые он никак не мог сфокусировать.

– Джон, ты где учился в колледже? – поинтересовался он за кружкой кофе.

– В маленьком местечке. Но мне там нравилось. А ты где?

– В Андроскоггине.

Макинтайр показал зубы в улыбке, но ничего не сказал.

К середине дня снова пошел снег. Дюк, прервав жалобы на чёртову погоду янков, писал письмо жене, а Ястреб читал газету Мэйнский Рыбак, когда Макинтайр вдруг поднялся и подошел к двери.

– Ты куда? – удивился Ястреб.

– На Зимний Карнавал.

С этими словами он вышел и отправился в западном направлении – в сторону ближайшей горы. Через полчаса его уже было видно на полпути к вершине.

– Это, – сказал Дюк Форрест, – самый наистраннейший сукин сын, каких я видел. Если бы он не был лучшим грудным потрошителем Дальневосточного Командного Округа – пнул бы я его отсюда подальше.

– Дай ему время, – ответил Ястреб.

Наступило время мартини. Дюк и глубоко задумавшийся Ястреб еще только пригубили первый коктейль.

– Я уверен… Точно где-то я его уже видел, – сказал он наконец, – И я, черт побери, когда-нибудь вспомню где! И эта фигня – насчет Зимнего Карнавала… Думаю, он учился в Дартмаутском университете. Вдобавок, Дэниел Вебстер называл Дартмаут «маленьким местечком» и всякое такое. Да, кстати, я тебе говорил, как я единолично выиграл у Дартмаутцев?

– Ага. Всего только шестнадцать раз. Расскажи-ка еще разок!

– Значит, в середине сезона играли обычно легкую для Больших Зеленых матч, но поднявшаяся метель держала счет 0-0 до последней минуты. У них был один парень, пасы которого считались непревзойденными. Вобщем, кидает он… Снег вокруг и всё такое, и тут…

И тут дверь открылась, и в неё влез запорошенный снегом Макинтайр.

– А где мартини? – спросил он.

Ястреб поднял на него взгляд и внезапно путающиеся воспоминания пролетевших лет, равно как и расстояние в девять тысяч миль, растворились, и память наконец сработала: то ли по вине Дартмаута, то ли из-за снега. Он аж подпрыгнул.

– Иисус на Христос, йо-хо-хо и бутылка рома! Дюк! – вскрикнул он. – Ты в курсе, с кем мы живем уже целую неделю? Мы живем с единственным в истории человеком, которому обломилось прямо в женском сортире поезда Бостон-Мэйн! Когда кондуктор обнаружил его в дамском туалете с подружкой, которую он снял на Зимнем Карнавале, она завизжала «Он меня сюда как в ловушку заманил!». И с тех пор к нему пристало прозвище Ловец Джон. Боже, Ловец! Я говорю за себя и Дюка: какая честь находиться в твоем обществе! Скушай мартини, Ловец.

– Спасибо, Ястреб. Я уж чуть надежду не потерял, что ты меня узнаешь. Я-то сразу – как тебя увидел, вспомнил того парня, что мой пас перехватил. Хорошо еще у тебя рот был закрыт, а то попал бы мяч прям тебе в глотку.

«Эх, Ловец, Ловец, Ловец, – повторял Ястреб, качая головой. «Расскажи, чем же ты всё это время занимался?