Страница:
— Так точно, двоих. — неожиданно согласился Гриценко.
Первый насторожился и подумал, что комендант Сидоров не так прост как кажется — он представил себе как к трапу самолета подводят двоих амбалов-спецназовцев и усмехнулся. Все-таки сегодня в нем ожила жестокая восточная кровь предков-воинов, и кровь требовала повелевать и властвовать безраздельно.
— В течение трех минут вам надлежит согнать к трапу двадцать обычных пассажиров аэропорта и мы сами выберем кого мы возьмем.
— Это неслыханно! — возмущенно перебил его Гриценко.
Он был бы рад закричать: «Да! Да! Согласен!» — потому что это был самый лучший вариант Игры, но он не мог этого сделать — слишком наглым и неслыханным было требование, если бы Гриценко его выполнил, то, одумавшись, бандит мог бы усомниться — действительно ли комендант Сидоров выгнал из здания аэропорта толпу мирный пассажиров чтобы отдать их в лапы заложников? Поэтому Гриценко продолжил:
— Мы эта, не можем ставить под угрозу новых граждан!
Первый очевидно уже и сам это понял, поэтому спросил:
— А журналисты есть в аэропорту?
— Да уже много приехало. — ответил Гриценко.
— Прекрасно — наберите добровольцев из журналистов.
— Но это никак… — запротестовал было Гриценко, но Первый его не слушал:
— Если среди них мы увидим хотя бы одного переодетого спецназовца, мы дадим очередь по всей толпе. Но если вы поступите благоразумно, то мы выдадим вам вашу беременную суку и покажем что мы честно выполняем свои условия. Да или нет?
— Минутку, я доложу руководству! — заорал Гриценко.
— Да или нет? Чтобы через три минуты у самолета была толпа журналистов. Я повторяю последний раз — да или нет?
Гриценко держал паузу и смотрел на дверь — неожиданно она распахнулась и в комнату влетел молоденький сержант. Гриценко вскинул руку, приказывая ему замереть и крикнул испуганным голосом «коменданта Сидорова»:
— Да!!
— Конец связи. — объявил Первый.
В его голосе чувствовалось удовлетворение и превосходство.
Гриценко стукнул по клавише отбоя и рывком повернулся к вошедшему:
— Ну что, готово?
Вбежавший сержант отрапортовал:
— Все восемь бригад "Д" заняли позицию.
— Действуем по плану А1 — «журналист». — кивнул Гриценко. — Игра сработала!
Краем глаза Гриценко заметил, как один из присутствующих, заместитель начальника ФСБ Сырчуков, чуть приподнял свой массивный подбородок и потянул воздух ноздрями, как часть делают люди, когда собираются вдруг сделать вслух какое-то решительное заявление. Гриценко не любил Сырчукова, впрочем по служебной линии им приходилось пересекаться крайне редко. Не любил он его за твердолобость и излишнюю наглость, а особенно за то, что сам Сырчуков терпеть не мог Гриценко и при случае это демонстрировал. Вот и сейчас Сырчуков произнес достаточно громко, чтобы слышал Крылов:
— Думаю не стоит радоваться прежде времени, вам поручили непосильное для вас дело, Гриценко, хотя пока вам везет.
Гриценко не мог сейчас терять ни минуты времени, но Сырчуков произнес слова, которые могли быть обращены против Гриценко если операция все-таки пройдет неудачно, и произнес это специально в присутствии Крылова. Собственно говоря, по сути Сырчуков сейчас просто нагло заявил, что, мол, Крылов сделал ошибку, поручив операцию Гриценко. Одернуть зарвавшегося Сырчукова должен был сейчас сам Крылов, но Крылов промолчал — значит у него действительно были сомнения не сделал ли он ошибки, поручив операцию людям Гриценко, а не группе «Альфа». И Гриценко этого оставить так не мог. Он удивленно приподнял одну бровь, повернулся к Сырчукову и веско произнес:
— Везет? Я не знаю такого слова — «везет». Везет — шофер в личном автомобиле, и везет он туда, куда проложены асфальтовые дороги. И если я проложил дороги, я имею право требовать, чтобы шофер вез меня туда, куда мне нужно.
— Действительно, комментарии сейчас неуместны. — проговорил Крылов, обращаясь к Сырчукову. Сырчуков наклонил голову в знак того, что понял замечание Крылова. Но Крылов снова повернулся к Гриценко и задумчиво произнес, — Проложены дороги… Это хорошо, но все-таки, что бы вы сделали, если бы террорист не потребовал новых заложников?
— Было маловероятно что он потребует новых заложников, но он потребовал. Да еще из числа пассажиров аэропорта — это конечно был бы лучший вариант, но я не мог согласиться. Собственно на это я и не рассчитывал — я планировал навязать ему журналистов. Но это была только первая часть Игры — навязать новых заложников. Если бы она не прошла, я бы последовательно пробовал так же незаметно убедить его потребовать на борт не заложников, а тех же самых журналистов и телевизионциков, но для для открытого заявления, или, скажем, представителя ООН или депутатов, в конце концов разрешить пройти в самолет врачам чтобы принять роды.
— Ваши люди врачи и могут принять роды? — недоверчиво спросил Крылов.
— Мои люди могут все. — веско ответил Гриценко.
С этими словами он повернулся вышел из комнаты. Жест конечно был театральный, но ничего другого не оставалось. Сейчас он ставил на карту всю свою карьеру, даже больше — дело всей своей жизни, и сегодня он не опасался делать такие категоричные заявления. Он понимал, что если операция пройдет успешно, то и Крылов и все присутствующие будут вспоминать и цитировать эти его слова. Ну а если операция провалится… Что ж, тогда уже будет совершенно безразлично что, кому и когда говорил бывший генерал Гриценко…
Когда в зал вошел подтянутый человек в форме внутренней охраны аэропорта и попросил подойти журналистов, они отреагировали моментально, думая, что получат новую информацию. К ним присоединилась еще и кучка наиболее любопытных пассажиров. Информация была чересчур неожиданной:
— Террористы согласны обменять беременную женщину на двух журналистов. Есть добровольцы?
Кучка журналистов дрогнула. Предложение было слишком опасным — желающих не оказалось. Вдруг вперед вышла стройная, пожалуй даже хрупкая, девушка и звонким голоском произнесла:
— Я согласна.
Журналисты переглянулись и вперед шагнули еще трое — молодой человек в кожаной куртке, лысоватый господин средних лет в золотых очках и мускулистый стриженный парень в джинсовой курке со значком «Вести». Горстка оставшихся журналистов переглянулась — хоть и опасным было предложение, но нельзя же отдавать сенсационную информацию в чужие руки? Вперед шагнуло еще четверо.
— Хватит, хватит — уже есть шесть человек, террористы сами выберут двоих. Пойдемте быстрее.
— Нет, и я! — вразнобой запротестовали оставшиеся, которые еще минуту назад опускали вниз глаза и пятились.
— В другой раз. — То ли в шутку, то ли серьезно ответил человек и махнул рукой выбранным, — Прошу следовать за мной.
Провожаемые внутренней охраной аэропорта, к трапу направлялись шестеро человек. Главарь террористов, назвавшийся Первым, был бы поражен, если бы узнал, что смелый шаг по обмену беременной на двух заложников был продумал генералом Гриценко до мельчайших подробностей, и собственноручно навязан ему, Первому. Шестеро журналистов, на вид бодро, но немного испуганно, направляющихся к самолету, конечно не были боевиками «Альфа», они также не были ни спецназовцами, ни просто переодетыми милиционерами или десантниками — это была намного более страшная сила — к самолету направлялись солдаты бригады "Д" — подготовленные, хорошо проинструктированные о ситуации и хорошо вооруженные теми жуткими вещами из арсеналов института Гриценко, вещами, которые в секретных ведомостях проходили без названия, просто как «спецоружие Д».
Журналистов было шестеро, и среди них был только один настоящий — тот самый мускулистый парень со значком «Вести». Оперативнику, приглашавшему журналистов, был дан приказ сделать это открыто в зале аэропорта — могло быть и такое, что террористы позаботились и оставили своего человека в аэропорту, чтобы он докладывал что происходит «снаружи». По крайней мере Гриценко, будь он на месте террористов, сделал бы именно так. Поэтому акция должна была выглядеть как можно более естественной. Гриценко подозревал, что среди настоящих журналистов особо желающих не окажется, но парня со значком «Вести», который энергично шагнул вперед, отсеять было нельзя — это бы вызвало большие подозрения. Поэтому он был тоже взят в число «добровольцев». Остальные пятеро были людьми Гриценко — это были трое боевиков-выпускников из тройки первого набора, прошедшие полный курс — Зеф, Гек и Яна, а с ними двое из тройки второго набора — по кличке Сон и Ен. Этим двоим было приказано не попасть в число выбранных, работая на Гека, Зефа и Яну. Приказ этот, странный сам по себе, был тем не менее вполне понятным и реально выполнимым для бойца "Д" — умению «попадать» или наоборот «не попадать» в неприятности боевиков бригады "Д" обучали особо.
Этот курс носил название «виктимология» — в основе его лежало утверждение судебных психологов о том, что девяносто процентов всех преступлений против личности провоцируется поведением самой жертвы, причем делается это неосознанно. Но раз так, рассудили психологи института Гриценко, то почему бы не наработать приемы, позволяющие человеку попадать или не попадать в роль жертвы по своему выбору? И такие приемы были изучены и разработаны. Состояние жертвы складывалось из тонких особенностей мимики, жестов, слов, интонации и многих других, незаметных на первый взгляд поведенческих штришков. Экзамены-учения по виктимологии проводились на улицах Москвы — бойцу "Д" давалось задание «влипнуть» в максимальное количество историй, используя полученные навыки — «найти на свою задницу приключений», по выражению Гриценко.
И действительно, бойцу "Д" это удавалось превосходно — у любого мало-мальски озлобленного прохожего почему-то немедленно возникало желание двинуть невзрачному встречному по физиономии, обиженные жизнью старушки останавливали свои неторопливые шажки чтобы оглянуться и прошипеть вслед «ишь, пошел, пошел!», почти каждый встреченный милиционер решал просто так подойти и проверить документы — при этом во внешнем виде бойца "Д" не были ничего подозрительного — обычная городская куртка, джинсы, кепка… Разве что взгляд бегал как-то необычно и походка казалась попеременно то агрессивно-угрожающей, то неуклюже-беззащитной. Специально опрошенные впоследствии милиционеры совершенно не могли сформулировать почему им вдруг пришло в голову выбрать из толпы и остановить именно этого человека: «казался подозрительным», «интуиция», «чутье подсказало». Пару раз в темных переулках к бойцам приставали уличных хулиганы. Стоит ли говорить, что это для них кончалось плохо. Кстати Гриценко получил особую благодарность когда во время одного из таких «экзаменационных рейдов» были таким образом задержаны трое громил, около года находящихся в розыске за убийство и грабеж — им вздумалось докопаться до беззаботно прогуливающегося Гека и потребовать выдать кошелек и драгоценности.
Другая техника виктимологии, наоборот, включала умение быть незаметным и неинтересным, умение не попадать в истории. На тренингах бойцов кидали в самые опасные места, в самые криминальные сферы — их забрасывали в самые черные кабаки, запихивали в камеры к буйным зэкам и даже одевали: к примеру, в форму моряка или погранца и выпускали в московский Парк Культуры в День Десантника. И никогда дело не доходило до драки! Неуловимый жест, вовремя отведенный или наоборот быстро вскинутый взгляд, слово, сказанное когда миролюбиво, а когда и с угрозой, или просто мастерки сработанный ответ невпопад, уводящий от темы разборки, позволяли без труда уводить внимание агрессивных людей в сторону, всегда оставаться как бы за кадром событий.
И даже самые агрессивные подвыпившие десантники, моряки или пограничники, не боящиеся никого, даже омоновцев, отгуливая по старой традиции свой праздник в парке, куда в этот день не решалась заходить даже милиция, кидая в воздух фуражки и купаясь в фонтане не трогали «морячка», хотя некоторые из них были бы очень не прочь начистить кому-нибудь рыло, особенно если это чужак. Так оно поначалу и происходило — на морячка с криками «а этот чо тут делает?» кидались несколько братушек, но после обмена парой-тройкой фраз теряли к нему интерес, а если особо поддавший братушка все-таки пытался пустить в ход кулаки, его оттаскивали свои же кореша со словами: «Да брось, не видишь что ли — свой парень», и обращались к бойцу: «Слышь, братуха, иди себе, мы его щас сами успокоим.»
И вот сейчас пятеро бойцов "Д" направлялись к самолету…
Сама операция была отчаянной. Отчаянными были и способы, которыми она проводилась. Планировал ее не Мавлади, а более опытные в этих делах люди из штаба, которому он подчинялся. Сценарий был стандартный — захватить заложников, потребовать освобождения предводителя движения и вовремя смыться. Самого Аслана Налмурадова Мавлади видел всего несколько раз — в последний раз, в штабе, Налмурадов собственноручно наградил Мавлади именным кинжалом за очередную блестяще выполненную операцию. И вот буквально через месяц с Налмурадовым случилась беда — совершенно нелепо он попался в приграничной полосе в руки большого патрульного отряда. Те поначалу не поняли какая крупная птица угодила им в руки, но когда поняли, отправили Налмурадова в Москву спецконвоем. И теперь освободить его стало делом чести всего штаба.
Для захвата заложников самолет подходил оптимально — это был традиционный, проверенный многими поколениями террористов путь. Хорош он был тем, что позволял в случае удачи быстро выйти из опасной зоны и удалиться — это было бы совершенно немыслимо, если бы террористы решились на захват например какого-нибудь здания в Москве.
Но захватить самолет было делом непростым — службы международного аэропорта «Шереметьево-2» всегда были начеку. Нечего было и думать, чтобы провести в самолет нескольких вооруженных террористов, и штаб разработал совершенно иной план — захватить самолет снаружи, в тот момент, когда он уже находится на взлетной полосе. Как бы ни был силен гарнизон аэропорта, все же он наверняка не готов к неожиданному нападению хорошего вооруженного отряда, и пробиться на взлетную полосу будет гораздо проще чем пронести оружие в самолет.
В самолете с самого начала находился помощник Мавлади — человек по кличке Хоси. Мавлади его раньше не знал, Хоси был отдан под командование Мавлади штабом.
— Это золотой человек. — сказали Мавлади, — Он сделает то, что не сможет сделать никто другой. Но будь осторожен — это не наш человек. Он работает за деньги.
Мавлади до последнего момента сомневался, сможет ли Хоси выполнить план штаба? По подложным документам Хоси летел в Берлин как обычный пассажир — утомленный бизнесом, один из руководителей вполне легальной московской фирмы, занимающейся международным туризмом. В нужный момент, увидев подъехавшие машины, Хоси должен был встать со своего места в самолете, пробиться к двери шлюза, вынуть заранее выточенный из твердого пластика ключ — металлический могли заметить на контроле и не пропустить — открыть им замок шлюза, запертый по инструкции стюардессой, открыть две заглушки, потянуть на себя дверь, получить снаружи пистолет и выбросить заранее приготовленную лестницу. Мавлади не очень верил, что Хоси сумеет выполнить задание — ведь Хоси был безоружен. Хотя экипаж самолета тоже не был вооружен. В последний момент штаб по своим каналам выяснил важные новости о составе экипажа — в экстра-классе летел некто Фридрих Гольц — заместитель немецкого посла. До последнего момента было неясно, действительно ли он полетит обычным, хоть и экстра-рейсом, или же, как полагается высшим посольским чинам, воспользуется услугами служебного германского рейса, предназначенного для ответственных работников. Тем не менее было известно, что билет на имя Гольца и еще одного немца забронирован. С одной стороны это обстоятельство было полезным — власти скорее пойдут на уступки, если будет известно, что в опасности жизнь заместителя немецкого посла, а, следовательно, грозит серьезный международный инцидент. Но с другой стороны, большое недоверие внушала фигура его сопровождающего — штаб рассудил верно, этим человеком скорее всего был личный телохранитель Гольца, а значит он вполне мог иметь лицензию на провоз оружия — как лицо, находящееся при исполнении. И телохранитель мог сорвать всю операцию.
Но размышлять об этом было уже поздно — как и предсказывали в штабе, Хоси блестяще справился со своей задачей. Попав в самолет, Мавлади был удивлен — Хоси удалось многое: отстегнуться и встать с места под каким-то предлогом, ударом ноги в живот отпихнуть девчонку-стюардессу, оглушить выскочившего на шум помощника пилота, распахнуть дверь и спустить лестницу. Все прошло точно по плану, без сбоев.
Появившись в самолете, люди Мавлади первым делом обезоружили немца-охранника — он не успел ничего понять, как из-за занавески появилось трое боевиков, навалились на него всем скопом, и на его запястьях защелкнулись холодные наручники. В салоне экстракласса была превосходная звукоизоляция, играла музыка, и никто там вообще не знал что происходит что-то неожиданное, пока из-за ширмы не появились боевики. И когда наручники защелкнулись на запястьях телохранителя, он, как это ни странно, даже не подумал о возможности сопротивления — слишком еще сильны были штампы и предубеждения против России. Немец почему-то в первую минуту решил, что на него набросились неуловимые государственные агенты из службы бывшего КГБ, грозный миф о котором до сих пор витал в стенах посольств. Ну действительно, кто же, как не КГБ стал бы пользоваться наручниками? К тому же боевики были одеты в безукоризненные серые костюмы — это входило в планы штаба. Возможно телохранитель до самого конца так и не понял что произошло.
Так или иначе, захват прошел блестяще — шестеро боевиков и неуловимый Хоси завладели самолетом. И Мавлади продолжал действовать по плану штаба — кстати именно он предложил в штабе эту меру — расстреливать для устрашения пассажиров по одному чтобы придать акции максимальную солидность и заставить властей действовать быстро и оперативно. Но Мавлади сразу отступил от плана штаба — вместо одного, а именно телохранителя Гольца, Мавлади для начала расстрелял троих.
Помощника пилота он расстрелял просто так — тот был оглушен и стал тихо стонать, раздражая этим Мавлади. На второго человека молча и еле заметно указал Хоси. По лицу Хоси невозможно было ничего определить — это был мощный приземистый человек с чугунным подбородком и глубоко запавшими узкими глазами, в которых читалась железная воля. Горло Хоси украшал бледный еле заметный шрам. Хоси был молчалив, держался особняком и почти никогда ничего не произносил вслух — даже когда накануне в последний раз обсуждалась предстоящая операция.
Мавлади был удивлен просьбой Хоси расстрелять еще одного человека, но времени на размышления не было, а Хоси очевидно знал что делает. Даже в штабе, выдавая Хоси в подчинение Мавлади, ему намекнули, что тот — не просто боевик, и его слово должно иметь вес, несмотря на то, что он целиком и полностью подчиняется Мавлади. Мавлади так до конца и не понял что имел в виду штаб, давая ему наставления быть осторожным с Хоси и в то же время прислушиваться к его словам. Он вместе с Хоси и двумя другими сподвижниками направился к указанному месту… и обомлел. Человек, которого приказал убить Хоси, явно был чеченцем. Это было неслыханно, и Мавлади не был к этому готов — Коран запрещал убивать своих. Но была в облике человека еще одна странность — лицо его было бледным и неподвижным, даже еле заметно искаженным — а глаза закрыты. А кроме того как-то чересчур испуганно выглядели окружающие пассажиры. В следующий момент Мавлади понял в чем дело — сбоку, на плече человека в области ключицы торчал маленький пластиковый тюбик, точь в точь одноразовый шприц из военной аптечки.
— Парализатор. — глухо произнес Хоси, выдернул шприц и бросил его вниз, на ковровое покрытие пола, затем схватил человека в плаще за плечо и рывком поставил на ноги.
Вместе в Мавлади они вмиг дотащили бездвижное тело до люка и Хоси собственноручно пустил ему пулю в затылок. Мавлади был рад, что не пришлось этого делать самому — все-таки он чтил Коран. Он повернулся к Хоси и задал вопрос:
— Зачем?
И немногословный Хоси заговорил:
— Ты не знаешь чего мне это стоило. Это был сильный агент, он работал на наших врагов. Я не знаю почему он был в самолете, я рад, что прихватил с собой парализатор и смог его применить раньше, чем он меня узнал.
Мавлади ничего не ответил, только еще раз подивился мастерству и профессионализму Хоси, который успел за свои несколько минут сделать еще и это.
Подошел Тимур — высокий бородатый боевик из личной команды Мавлади.
— Проблемы. — сказал он, — Там беременная, у нее начались роды.
Мавлади немедленно направился в этот конец салона. Хоси шел за ним следом. Завидя террористов, пассажиры в салоне подняли испуганный шумок, раздались причитания.
— Сидите спокойно и вам ничего не будет. Если хоть одна гадина дернется, я пристрелю. — сказал Хоси громко по-русски.
Говорил он практически без акцента. Мавлади исподлобья глянул на Хоси — команды разговаривать с публикой он ему не давал.
Действительно в дальнем конце салона находилась беременная. Это была молодая женщина, стройная и холеная, очевидно жена нового русского или какого-то богатого человека из государственного аппарата. Сейчас она полулежала в кресле, обхватив руками живот и постанывала.
— Надо пристрелить беременную. — сказал Хоси без предисловий.
— Отставить. — приказал Мавлади. — Мы ее используем.
— Надо пристрелить беременную, — повторил Хоси, — я чувствую, что она нам провалит операцию.
Мавлади взглянул на Хоси — ему не понравился категоричный тон, которым тот разговаривал. Поэтому он повысил голос:
— Здесь командую я.
Хоси опустил глаза и сделал шаг назад. Разговор шел по-чеченски, поэтому окружающие пассажиры испуганно замерли — они уловили только напряженный тон, но не знали к кому он адресован.
Первый насторожился и подумал, что комендант Сидоров не так прост как кажется — он представил себе как к трапу самолета подводят двоих амбалов-спецназовцев и усмехнулся. Все-таки сегодня в нем ожила жестокая восточная кровь предков-воинов, и кровь требовала повелевать и властвовать безраздельно.
— В течение трех минут вам надлежит согнать к трапу двадцать обычных пассажиров аэропорта и мы сами выберем кого мы возьмем.
— Это неслыханно! — возмущенно перебил его Гриценко.
Он был бы рад закричать: «Да! Да! Согласен!» — потому что это был самый лучший вариант Игры, но он не мог этого сделать — слишком наглым и неслыханным было требование, если бы Гриценко его выполнил, то, одумавшись, бандит мог бы усомниться — действительно ли комендант Сидоров выгнал из здания аэропорта толпу мирный пассажиров чтобы отдать их в лапы заложников? Поэтому Гриценко продолжил:
— Мы эта, не можем ставить под угрозу новых граждан!
Первый очевидно уже и сам это понял, поэтому спросил:
— А журналисты есть в аэропорту?
— Да уже много приехало. — ответил Гриценко.
— Прекрасно — наберите добровольцев из журналистов.
— Но это никак… — запротестовал было Гриценко, но Первый его не слушал:
— Если среди них мы увидим хотя бы одного переодетого спецназовца, мы дадим очередь по всей толпе. Но если вы поступите благоразумно, то мы выдадим вам вашу беременную суку и покажем что мы честно выполняем свои условия. Да или нет?
— Минутку, я доложу руководству! — заорал Гриценко.
— Да или нет? Чтобы через три минуты у самолета была толпа журналистов. Я повторяю последний раз — да или нет?
Гриценко держал паузу и смотрел на дверь — неожиданно она распахнулась и в комнату влетел молоденький сержант. Гриценко вскинул руку, приказывая ему замереть и крикнул испуганным голосом «коменданта Сидорова»:
— Да!!
— Конец связи. — объявил Первый.
В его голосе чувствовалось удовлетворение и превосходство.
Гриценко стукнул по клавише отбоя и рывком повернулся к вошедшему:
— Ну что, готово?
Вбежавший сержант отрапортовал:
— Все восемь бригад "Д" заняли позицию.
— Действуем по плану А1 — «журналист». — кивнул Гриценко. — Игра сработала!
Краем глаза Гриценко заметил, как один из присутствующих, заместитель начальника ФСБ Сырчуков, чуть приподнял свой массивный подбородок и потянул воздух ноздрями, как часть делают люди, когда собираются вдруг сделать вслух какое-то решительное заявление. Гриценко не любил Сырчукова, впрочем по служебной линии им приходилось пересекаться крайне редко. Не любил он его за твердолобость и излишнюю наглость, а особенно за то, что сам Сырчуков терпеть не мог Гриценко и при случае это демонстрировал. Вот и сейчас Сырчуков произнес достаточно громко, чтобы слышал Крылов:
— Думаю не стоит радоваться прежде времени, вам поручили непосильное для вас дело, Гриценко, хотя пока вам везет.
Гриценко не мог сейчас терять ни минуты времени, но Сырчуков произнес слова, которые могли быть обращены против Гриценко если операция все-таки пройдет неудачно, и произнес это специально в присутствии Крылова. Собственно говоря, по сути Сырчуков сейчас просто нагло заявил, что, мол, Крылов сделал ошибку, поручив операцию Гриценко. Одернуть зарвавшегося Сырчукова должен был сейчас сам Крылов, но Крылов промолчал — значит у него действительно были сомнения не сделал ли он ошибки, поручив операцию людям Гриценко, а не группе «Альфа». И Гриценко этого оставить так не мог. Он удивленно приподнял одну бровь, повернулся к Сырчукову и веско произнес:
— Везет? Я не знаю такого слова — «везет». Везет — шофер в личном автомобиле, и везет он туда, куда проложены асфальтовые дороги. И если я проложил дороги, я имею право требовать, чтобы шофер вез меня туда, куда мне нужно.
— Действительно, комментарии сейчас неуместны. — проговорил Крылов, обращаясь к Сырчукову. Сырчуков наклонил голову в знак того, что понял замечание Крылова. Но Крылов снова повернулся к Гриценко и задумчиво произнес, — Проложены дороги… Это хорошо, но все-таки, что бы вы сделали, если бы террорист не потребовал новых заложников?
— Было маловероятно что он потребует новых заложников, но он потребовал. Да еще из числа пассажиров аэропорта — это конечно был бы лучший вариант, но я не мог согласиться. Собственно на это я и не рассчитывал — я планировал навязать ему журналистов. Но это была только первая часть Игры — навязать новых заложников. Если бы она не прошла, я бы последовательно пробовал так же незаметно убедить его потребовать на борт не заложников, а тех же самых журналистов и телевизионциков, но для для открытого заявления, или, скажем, представителя ООН или депутатов, в конце концов разрешить пройти в самолет врачам чтобы принять роды.
— Ваши люди врачи и могут принять роды? — недоверчиво спросил Крылов.
— Мои люди могут все. — веско ответил Гриценко.
С этими словами он повернулся вышел из комнаты. Жест конечно был театральный, но ничего другого не оставалось. Сейчас он ставил на карту всю свою карьеру, даже больше — дело всей своей жизни, и сегодня он не опасался делать такие категоричные заявления. Он понимал, что если операция пройдет успешно, то и Крылов и все присутствующие будут вспоминать и цитировать эти его слова. Ну а если операция провалится… Что ж, тогда уже будет совершенно безразлично что, кому и когда говорил бывший генерал Гриценко…
* * *
Зал ожидания аэропорта притих — все уже знали что происходит что-то из ряда вон выходящее, все рейсы задерживались, пронесся слух, что террористы заложили в аэропорту бомбу, и многие пассажиры разъехались в панике. Но в аэропорту появились и новые люди — это были журналисты. Никому не известно каким чутьем успевает журналист почувствовать сенсацию и направиться туда. Но всегда, где бы ни случилось что-нибудь серьезное — всегда журналист оказывается на месте происшествия чуть ли не раньше представителя власти, пожарника, врача — в общем людей, которые действительно нужны в этот момент. С начала захвата самолета прошло сорок минут, но уже в зале было с десяток журналистов — они щелкали фотоаппаратами, подходили к работникам аэропорта со своими диктофонами и просили дать интервью, объяснить что произошло — короче вели себя непринужденно.Когда в зал вошел подтянутый человек в форме внутренней охраны аэропорта и попросил подойти журналистов, они отреагировали моментально, думая, что получат новую информацию. К ним присоединилась еще и кучка наиболее любопытных пассажиров. Информация была чересчур неожиданной:
— Террористы согласны обменять беременную женщину на двух журналистов. Есть добровольцы?
Кучка журналистов дрогнула. Предложение было слишком опасным — желающих не оказалось. Вдруг вперед вышла стройная, пожалуй даже хрупкая, девушка и звонким голоском произнесла:
— Я согласна.
Журналисты переглянулись и вперед шагнули еще трое — молодой человек в кожаной куртке, лысоватый господин средних лет в золотых очках и мускулистый стриженный парень в джинсовой курке со значком «Вести». Горстка оставшихся журналистов переглянулась — хоть и опасным было предложение, но нельзя же отдавать сенсационную информацию в чужие руки? Вперед шагнуло еще четверо.
— Хватит, хватит — уже есть шесть человек, террористы сами выберут двоих. Пойдемте быстрее.
— Нет, и я! — вразнобой запротестовали оставшиеся, которые еще минуту назад опускали вниз глаза и пятились.
— В другой раз. — То ли в шутку, то ли серьезно ответил человек и махнул рукой выбранным, — Прошу следовать за мной.
Провожаемые внутренней охраной аэропорта, к трапу направлялись шестеро человек. Главарь террористов, назвавшийся Первым, был бы поражен, если бы узнал, что смелый шаг по обмену беременной на двух заложников был продумал генералом Гриценко до мельчайших подробностей, и собственноручно навязан ему, Первому. Шестеро журналистов, на вид бодро, но немного испуганно, направляющихся к самолету, конечно не были боевиками «Альфа», они также не были ни спецназовцами, ни просто переодетыми милиционерами или десантниками — это была намного более страшная сила — к самолету направлялись солдаты бригады "Д" — подготовленные, хорошо проинструктированные о ситуации и хорошо вооруженные теми жуткими вещами из арсеналов института Гриценко, вещами, которые в секретных ведомостях проходили без названия, просто как «спецоружие Д».
Журналистов было шестеро, и среди них был только один настоящий — тот самый мускулистый парень со значком «Вести». Оперативнику, приглашавшему журналистов, был дан приказ сделать это открыто в зале аэропорта — могло быть и такое, что террористы позаботились и оставили своего человека в аэропорту, чтобы он докладывал что происходит «снаружи». По крайней мере Гриценко, будь он на месте террористов, сделал бы именно так. Поэтому акция должна была выглядеть как можно более естественной. Гриценко подозревал, что среди настоящих журналистов особо желающих не окажется, но парня со значком «Вести», который энергично шагнул вперед, отсеять было нельзя — это бы вызвало большие подозрения. Поэтому он был тоже взят в число «добровольцев». Остальные пятеро были людьми Гриценко — это были трое боевиков-выпускников из тройки первого набора, прошедшие полный курс — Зеф, Гек и Яна, а с ними двое из тройки второго набора — по кличке Сон и Ен. Этим двоим было приказано не попасть в число выбранных, работая на Гека, Зефа и Яну. Приказ этот, странный сам по себе, был тем не менее вполне понятным и реально выполнимым для бойца "Д" — умению «попадать» или наоборот «не попадать» в неприятности боевиков бригады "Д" обучали особо.
Этот курс носил название «виктимология» — в основе его лежало утверждение судебных психологов о том, что девяносто процентов всех преступлений против личности провоцируется поведением самой жертвы, причем делается это неосознанно. Но раз так, рассудили психологи института Гриценко, то почему бы не наработать приемы, позволяющие человеку попадать или не попадать в роль жертвы по своему выбору? И такие приемы были изучены и разработаны. Состояние жертвы складывалось из тонких особенностей мимики, жестов, слов, интонации и многих других, незаметных на первый взгляд поведенческих штришков. Экзамены-учения по виктимологии проводились на улицах Москвы — бойцу "Д" давалось задание «влипнуть» в максимальное количество историй, используя полученные навыки — «найти на свою задницу приключений», по выражению Гриценко.
И действительно, бойцу "Д" это удавалось превосходно — у любого мало-мальски озлобленного прохожего почему-то немедленно возникало желание двинуть невзрачному встречному по физиономии, обиженные жизнью старушки останавливали свои неторопливые шажки чтобы оглянуться и прошипеть вслед «ишь, пошел, пошел!», почти каждый встреченный милиционер решал просто так подойти и проверить документы — при этом во внешнем виде бойца "Д" не были ничего подозрительного — обычная городская куртка, джинсы, кепка… Разве что взгляд бегал как-то необычно и походка казалась попеременно то агрессивно-угрожающей, то неуклюже-беззащитной. Специально опрошенные впоследствии милиционеры совершенно не могли сформулировать почему им вдруг пришло в голову выбрать из толпы и остановить именно этого человека: «казался подозрительным», «интуиция», «чутье подсказало». Пару раз в темных переулках к бойцам приставали уличных хулиганы. Стоит ли говорить, что это для них кончалось плохо. Кстати Гриценко получил особую благодарность когда во время одного из таких «экзаменационных рейдов» были таким образом задержаны трое громил, около года находящихся в розыске за убийство и грабеж — им вздумалось докопаться до беззаботно прогуливающегося Гека и потребовать выдать кошелек и драгоценности.
Другая техника виктимологии, наоборот, включала умение быть незаметным и неинтересным, умение не попадать в истории. На тренингах бойцов кидали в самые опасные места, в самые криминальные сферы — их забрасывали в самые черные кабаки, запихивали в камеры к буйным зэкам и даже одевали: к примеру, в форму моряка или погранца и выпускали в московский Парк Культуры в День Десантника. И никогда дело не доходило до драки! Неуловимый жест, вовремя отведенный или наоборот быстро вскинутый взгляд, слово, сказанное когда миролюбиво, а когда и с угрозой, или просто мастерки сработанный ответ невпопад, уводящий от темы разборки, позволяли без труда уводить внимание агрессивных людей в сторону, всегда оставаться как бы за кадром событий.
И даже самые агрессивные подвыпившие десантники, моряки или пограничники, не боящиеся никого, даже омоновцев, отгуливая по старой традиции свой праздник в парке, куда в этот день не решалась заходить даже милиция, кидая в воздух фуражки и купаясь в фонтане не трогали «морячка», хотя некоторые из них были бы очень не прочь начистить кому-нибудь рыло, особенно если это чужак. Так оно поначалу и происходило — на морячка с криками «а этот чо тут делает?» кидались несколько братушек, но после обмена парой-тройкой фраз теряли к нему интерес, а если особо поддавший братушка все-таки пытался пустить в ход кулаки, его оттаскивали свои же кореша со словами: «Да брось, не видишь что ли — свой парень», и обращались к бойцу: «Слышь, братуха, иди себе, мы его щас сами успокоим.»
И вот сейчас пятеро бойцов "Д" направлялись к самолету…
* * *
Имя Первого было Мавлади. Ему было сорок лет, в прошлом он был военным. Он был хорошим военным, скажи ему кто-нибудь лет десять назад, что он будет штурмовать самолет на московском аэродроме, Мавлади пришел бы в неописуемый гнев. Война поменяла все карты. Тем, кто не участвовал в чеченских событиях, война представлялась чем-то далеким, о чем говорят назойливые газеты и телевизор. Чем-то нереальным, происходящим в совершенно другом мире, как война с Наполеоном. Оттуда же, с чеченской земли, все виделось и представлялось совсем иначе — могучая страна Россия напала на маленькую беззащитную республику. Военные армии проходили по родной земле, сжигая дотла поселки и города, с воздуха летели бомбы российской авиации, уничтожая мирное население, чьих-то братьев, сестер, матерей. Мавлади родился в одном из пригородных поселков, почти в самом Грозном. Отец и мать Мавлади погибли при очередной бомбежке — сейчас уже никто не мог бы сказать куда угодила бомба — в сам дом родителей, в огород к соседу или на проезжую дорогу в десяти метрах от участка — взрыв разметал все — и дом соседа, и дорогу, и родителей… Мавлади, от природы обладавший диким и непокорными нравом, получив телеграмму о гибели родителей, поседел в одну ночь и поклялся на Коране остаток жизни отдать во имя святой мести. И когда наутро к нему явился человек в штатском и предложил вступить в военный дивизион сопротивления — Мавлади согласился без вопросов. С тех пор за эти годы Мавлади прошел курсы подготовки, затем сам работал инструктором, участвовал во многих боях, а затем во многих террористических операциях. И вот он получил самое ответственное в своей жизни задание — провести неслыханную террористическую операцию в «Шеремертьево-2». Мавлади много убивал, человеческая жизнь потеряла для него всякую ценность. Он видел в людях лишь материал, который может или не может пригодиться в операции. Люди были для него пешками — если нужно было, он был готов пожертвовать любой пешкой во имя большой игры, не важно — была это своя пешка или пешка противника. Это не было жестокостью, это было просто расчетом. Мавлади не ценил и свою жизнь, хотя безусловно считал себя не пешкой, а ферзем. Но и ферзя он был готов принести в жертву, если это понадобится. Людей для операции Мавлади подбирал сам — это были его проверенные друзья, с которыми он прошел немало боев за последние годы, и эти люди тоже готовы были пожертвовать собой если понадобится.Сама операция была отчаянной. Отчаянными были и способы, которыми она проводилась. Планировал ее не Мавлади, а более опытные в этих делах люди из штаба, которому он подчинялся. Сценарий был стандартный — захватить заложников, потребовать освобождения предводителя движения и вовремя смыться. Самого Аслана Налмурадова Мавлади видел всего несколько раз — в последний раз, в штабе, Налмурадов собственноручно наградил Мавлади именным кинжалом за очередную блестяще выполненную операцию. И вот буквально через месяц с Налмурадовым случилась беда — совершенно нелепо он попался в приграничной полосе в руки большого патрульного отряда. Те поначалу не поняли какая крупная птица угодила им в руки, но когда поняли, отправили Налмурадова в Москву спецконвоем. И теперь освободить его стало делом чести всего штаба.
Для захвата заложников самолет подходил оптимально — это был традиционный, проверенный многими поколениями террористов путь. Хорош он был тем, что позволял в случае удачи быстро выйти из опасной зоны и удалиться — это было бы совершенно немыслимо, если бы террористы решились на захват например какого-нибудь здания в Москве.
Но захватить самолет было делом непростым — службы международного аэропорта «Шереметьево-2» всегда были начеку. Нечего было и думать, чтобы провести в самолет нескольких вооруженных террористов, и штаб разработал совершенно иной план — захватить самолет снаружи, в тот момент, когда он уже находится на взлетной полосе. Как бы ни был силен гарнизон аэропорта, все же он наверняка не готов к неожиданному нападению хорошего вооруженного отряда, и пробиться на взлетную полосу будет гораздо проще чем пронести оружие в самолет.
В самолете с самого начала находился помощник Мавлади — человек по кличке Хоси. Мавлади его раньше не знал, Хоси был отдан под командование Мавлади штабом.
— Это золотой человек. — сказали Мавлади, — Он сделает то, что не сможет сделать никто другой. Но будь осторожен — это не наш человек. Он работает за деньги.
Мавлади до последнего момента сомневался, сможет ли Хоси выполнить план штаба? По подложным документам Хоси летел в Берлин как обычный пассажир — утомленный бизнесом, один из руководителей вполне легальной московской фирмы, занимающейся международным туризмом. В нужный момент, увидев подъехавшие машины, Хоси должен был встать со своего места в самолете, пробиться к двери шлюза, вынуть заранее выточенный из твердого пластика ключ — металлический могли заметить на контроле и не пропустить — открыть им замок шлюза, запертый по инструкции стюардессой, открыть две заглушки, потянуть на себя дверь, получить снаружи пистолет и выбросить заранее приготовленную лестницу. Мавлади не очень верил, что Хоси сумеет выполнить задание — ведь Хоси был безоружен. Хотя экипаж самолета тоже не был вооружен. В последний момент штаб по своим каналам выяснил важные новости о составе экипажа — в экстра-классе летел некто Фридрих Гольц — заместитель немецкого посла. До последнего момента было неясно, действительно ли он полетит обычным, хоть и экстра-рейсом, или же, как полагается высшим посольским чинам, воспользуется услугами служебного германского рейса, предназначенного для ответственных работников. Тем не менее было известно, что билет на имя Гольца и еще одного немца забронирован. С одной стороны это обстоятельство было полезным — власти скорее пойдут на уступки, если будет известно, что в опасности жизнь заместителя немецкого посла, а, следовательно, грозит серьезный международный инцидент. Но с другой стороны, большое недоверие внушала фигура его сопровождающего — штаб рассудил верно, этим человеком скорее всего был личный телохранитель Гольца, а значит он вполне мог иметь лицензию на провоз оружия — как лицо, находящееся при исполнении. И телохранитель мог сорвать всю операцию.
Но размышлять об этом было уже поздно — как и предсказывали в штабе, Хоси блестяще справился со своей задачей. Попав в самолет, Мавлади был удивлен — Хоси удалось многое: отстегнуться и встать с места под каким-то предлогом, ударом ноги в живот отпихнуть девчонку-стюардессу, оглушить выскочившего на шум помощника пилота, распахнуть дверь и спустить лестницу. Все прошло точно по плану, без сбоев.
Появившись в самолете, люди Мавлади первым делом обезоружили немца-охранника — он не успел ничего понять, как из-за занавески появилось трое боевиков, навалились на него всем скопом, и на его запястьях защелкнулись холодные наручники. В салоне экстракласса была превосходная звукоизоляция, играла музыка, и никто там вообще не знал что происходит что-то неожиданное, пока из-за ширмы не появились боевики. И когда наручники защелкнулись на запястьях телохранителя, он, как это ни странно, даже не подумал о возможности сопротивления — слишком еще сильны были штампы и предубеждения против России. Немец почему-то в первую минуту решил, что на него набросились неуловимые государственные агенты из службы бывшего КГБ, грозный миф о котором до сих пор витал в стенах посольств. Ну действительно, кто же, как не КГБ стал бы пользоваться наручниками? К тому же боевики были одеты в безукоризненные серые костюмы — это входило в планы штаба. Возможно телохранитель до самого конца так и не понял что произошло.
Так или иначе, захват прошел блестяще — шестеро боевиков и неуловимый Хоси завладели самолетом. И Мавлади продолжал действовать по плану штаба — кстати именно он предложил в штабе эту меру — расстреливать для устрашения пассажиров по одному чтобы придать акции максимальную солидность и заставить властей действовать быстро и оперативно. Но Мавлади сразу отступил от плана штаба — вместо одного, а именно телохранителя Гольца, Мавлади для начала расстрелял троих.
Помощника пилота он расстрелял просто так — тот был оглушен и стал тихо стонать, раздражая этим Мавлади. На второго человека молча и еле заметно указал Хоси. По лицу Хоси невозможно было ничего определить — это был мощный приземистый человек с чугунным подбородком и глубоко запавшими узкими глазами, в которых читалась железная воля. Горло Хоси украшал бледный еле заметный шрам. Хоси был молчалив, держался особняком и почти никогда ничего не произносил вслух — даже когда накануне в последний раз обсуждалась предстоящая операция.
Мавлади был удивлен просьбой Хоси расстрелять еще одного человека, но времени на размышления не было, а Хоси очевидно знал что делает. Даже в штабе, выдавая Хоси в подчинение Мавлади, ему намекнули, что тот — не просто боевик, и его слово должно иметь вес, несмотря на то, что он целиком и полностью подчиняется Мавлади. Мавлади так до конца и не понял что имел в виду штаб, давая ему наставления быть осторожным с Хоси и в то же время прислушиваться к его словам. Он вместе с Хоси и двумя другими сподвижниками направился к указанному месту… и обомлел. Человек, которого приказал убить Хоси, явно был чеченцем. Это было неслыханно, и Мавлади не был к этому готов — Коран запрещал убивать своих. Но была в облике человека еще одна странность — лицо его было бледным и неподвижным, даже еле заметно искаженным — а глаза закрыты. А кроме того как-то чересчур испуганно выглядели окружающие пассажиры. В следующий момент Мавлади понял в чем дело — сбоку, на плече человека в области ключицы торчал маленький пластиковый тюбик, точь в точь одноразовый шприц из военной аптечки.
— Парализатор. — глухо произнес Хоси, выдернул шприц и бросил его вниз, на ковровое покрытие пола, затем схватил человека в плаще за плечо и рывком поставил на ноги.
Вместе в Мавлади они вмиг дотащили бездвижное тело до люка и Хоси собственноручно пустил ему пулю в затылок. Мавлади был рад, что не пришлось этого делать самому — все-таки он чтил Коран. Он повернулся к Хоси и задал вопрос:
— Зачем?
И немногословный Хоси заговорил:
— Ты не знаешь чего мне это стоило. Это был сильный агент, он работал на наших врагов. Я не знаю почему он был в самолете, я рад, что прихватил с собой парализатор и смог его применить раньше, чем он меня узнал.
Мавлади ничего не ответил, только еще раз подивился мастерству и профессионализму Хоси, который успел за свои несколько минут сделать еще и это.
Подошел Тимур — высокий бородатый боевик из личной команды Мавлади.
— Проблемы. — сказал он, — Там беременная, у нее начались роды.
Мавлади немедленно направился в этот конец салона. Хоси шел за ним следом. Завидя террористов, пассажиры в салоне подняли испуганный шумок, раздались причитания.
— Сидите спокойно и вам ничего не будет. Если хоть одна гадина дернется, я пристрелю. — сказал Хоси громко по-русски.
Говорил он практически без акцента. Мавлади исподлобья глянул на Хоси — команды разговаривать с публикой он ему не давал.
Действительно в дальнем конце салона находилась беременная. Это была молодая женщина, стройная и холеная, очевидно жена нового русского или какого-то богатого человека из государственного аппарата. Сейчас она полулежала в кресле, обхватив руками живот и постанывала.
— Надо пристрелить беременную. — сказал Хоси без предисловий.
— Отставить. — приказал Мавлади. — Мы ее используем.
— Надо пристрелить беременную, — повторил Хоси, — я чувствую, что она нам провалит операцию.
Мавлади взглянул на Хоси — ему не понравился категоричный тон, которым тот разговаривал. Поэтому он повысил голос:
— Здесь командую я.
Хоси опустил глаза и сделал шаг назад. Разговор шел по-чеченски, поэтому окружающие пассажиры испуганно замерли — они уловили только напряженный тон, но не знали к кому он адресован.