- Было дело, - подтвердил я. Пора излагать дежурную легенду, а там - посмотрим. Откашлявшись, я заговорил:
- Тут, парень, понимаешь, такая петрушка получается. Я-то вообще случайно у вас в Барсове, проездом на Заозёрск, а эти, на вокзале не дают прямого билета, пришлось тут до понедельника кантоваться, а ночевать где-то надо, верно? Ну, я побродил по городу, поспрошал, а народ у вас дикий какой-то, хорошо, на мужиков этих набрёл, на пустыре. Пригласили они посидеть, ну, посидели, приняли, а Фёдор Никитич дядька добрый, приютил меня на три ночи. А утром я тут с бабкой одной разговорился, ну и... Слово за слово, язык развязался, она, в общем, покивала-покивала, ну, и к тебе сходить посоветовала. Тебя, парень, как звать-то?
- Мишка, - кивнул пацан, сосредоточенно отдирая от колена засохшую болячку.
- В общем, беда у меня. Сын пропал осенью. Жена, дура, оставила во дворе без присмотра. Ну, и гад какой-то увел. Соседские ребятишки потом рассказали - высокий, в пальто. Конфетой приманил. Мы, конечно, то-сё, полиция, следователь - а толку хрен. Ничего не нашли, да и бес их знает, искали-не искали... Хочу знать, живой, или как. А Ленка моя после всех этих дел малость сдвинулась, решила, пока Саньку не отыщем, мы вроде как и не муж с женой. Да это и не главное, лишь бы сына отыскать. Ну, а если... - вздохнул я, и плечи мои вздрогнули, - если уже всё... Хоть эту гадину бы найти. Сам посчитаюсь. Может, он ещё кого увёл... Вот такие дела, Мишь. Сумеешь помочь?
Я выпрямился, в упор глянув на него. Мальчишка сидел уткнувшись подбородком в колени. Потом, спустя показавшуюся мне бесконечной минуту, хрипло произнёс:
- Ясно. Сколько ему лет было, сыну вашему?
- В мае должно было пять исполниться. Вот знать бы, исполнилось ли...
- Хорошо, - уже твёрже сказал Мишка. - Я... Я попробую, но не знаю, как получится. Оно не всегда с первого раза выходит.
Он встал с чурбачка, постоял немного, не то вспоминая чтото, не то прислушиваясь к окружающей сарай темноте. Потом не спеша начал собирать с пола мелкие сосновые планки. Сложив их горкой, обернулся ко мне:
- Вы сейчас сидите, не шевелясь, и Саньку своего вспоминайте. Как он выглядел тогда, в тот день. И не говорите ни слова, а то всё сорвётся.
Я молча кивнул.
Мишка, усевшись на корточки, принялся выкладывать из планок какую-то странную фигуру. Сперва мне показалось, что это двойная пентаграмма, но вглядевшись, я понял, что здесь что-то совсем иное. Деревяшки выстроились непривычным глазу многоугольником, в котором даже самый талантливый математик не отыскал бы и намёка на симметрию.
Мне оставалось лишь сидеть тихо и, как предписано было радиомонтажнику Бурьянову, вспоминать облик утерянного сына. Самое удивительное, что я и в самом деле начал вспоминать. Витя Северский однажды явился на службу со своим четырехлетним Санькой - так сложились дела, что не с кем было оставить. Дитё изрисовало пачку ксеросной бумаги малопонятными каракулями, сурово слопало поднесённую секретаршей начальника шоколадку и запросилось в туалет. Я помнил его довольно смутно чёрные, слегка вьющиеся волосы, пухлые, покрытые россыпью веснушек щёки, - Витя всё дразнил своего отпрыска хомяком. "Я не хомясёк, Я Саса", - обиженно отвечал малыш, косясь на окружающих готовыми наполниться влагой карими глазами.
...Вдруг оказалось, что исчезли звуки. Пропали куда-то колотящие крыльями лампочку мотыльки, утих комариный писк, прекратлась мышиная колготня в поленнице.
А потом... Крайняя планка вдруг дёрнулась, начала медленно приподниматься одним концом в замерший воздух, потом всколыхнулись и другие, точно задетые скользящим пальцем клавиши рояля. Сперва медленно, а потом всё быстрее задвигались планки, и спустя минуту сами собой выстроились в некое подобие треугольной стрелки, указывающей в сторону полуоткрытой двери сарая.
Теперь сомнений не оставалось. Психодинамика в чистом виде. К бою, поручик Бурьянов! Сглотнув образовавшийся в горле комок, я резко поднялся, осенил себя крестным знамением и громко произнёс:
- Да воскреснет Бог, и расточатся врази его, и да бежат от лица его ненавидящие его. Яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога...
Висевшая в воздухе гора планок с сухим треском - точно сломали чью-то кость - обрушилась на пол и осталась лежать бесформенной грудой. И разом вернулись исчезнувшие было звуки, запищал у меня над ухом комар, где-то вдалеке, на улице, послышались пьяные голоса.
Мишка обмер, потерянно глядя на меня. Что ж, грустно это всё, но служба есть служба. Сунув руку в карман, я протянул ему синюю, с золотым тиснением, корочку:
- Поручик Бурьянов, Управление Защиты Веры. Вот такие дела, Миша. Пойдём-ка в дом.
Мальчишка отшатнулся, прижимаясь лопатками к стене, и уставился на меня безумными глазами. Губы его беззвучно шевелились, он скорчился и ловил ртом сухой воздух, точно получил отменный удар в солнечное сплетение. Что ж, - хмуро подумал я, - когда-нибудь он мне ещё спасибо скажет.
- Ты не маленький, Миша, должен был понимать, что когданибудь это кончится.
- А я... А я-то вам поверил, - прошептал он, отводя потухший взгляд. - И ведь почти уже...
Я положил ему руку на вздрогнувшее тёплое плечо.
- Пойдём в дом. Надеюсь, в догонялки играть не будем - сам понимаешь, глупо.
И мы вышли из сарая. На всякий случай я придерживал Мишкин локоть - не хватало ещё бегать за ним, топча обихоженные грядки. Но пацан шёл покорно, механически переставляя ногами, точно заводной плюшевый медвежонок. Был у меня такой, лет двадцать назад.
Я вообще не выношу женских слёз, но тут разразилось нечто неописуемое. Вера Матвеевна выла как подстреленная волчица, хрипела, брызгалась слюной и всё порывалась биться головой о стенку - мне пришлось даже усадить её в кресло. В эту минуту я проклял всё - и своё согласие поступать в Училище, и оккультистов - всех вместе и каждого по отдельности, и наше Управление, и эту идиотскую командировку... Ну что мне стоило отказаться? В отставку не отправят, я кадр ценный. И спокойно бы гонялся по лесам и катакомбам за Рыцарями, занимался бы внешним контролем, проводил бы за компьютером корреляционный анализ данных, а главное - никогда бы не топтался возле истошно воющей тётки, у которой я только что арестовал сына. Воды ей надо, наверное, дать. Только где у них?
Узнай дорогой мой начальник то, что я сделал, боюсь, оперативной работы не видеть бы мне до пенсии. По крайней мере до его. А Сан Михалыч отнюдь не собирается. Крепкий он дядька, и здоровье отменное, даром что за шестьдесят. Должно быть, ровесник Никитичу. Только вот о культурном отдыхе у него понятия иные.
- Вода у вас есть? - повернулся я к Мишке.
Тот молча кивнул.
- Ну так что столбом стоишь? Видишь, у матери истерика! Принеси ей попить.
Мишка посмотрел на меня непонимающе, потом нырнул куда-то в глубь дома. За ту минуту, что его не было, я в красочных подробностях представил, как он, распахнув главную дверь, выбегает на улицу, и ищи потом ветра в поле. Это же его город, он знает окрестности как таблицу умножения. Может, и лучше. Здесь полно приятелей, у которых хотя бы первое время можно отсидеться. Конечно, пацан есть пацан - где ему понять, что от Управления не скроешься. Вычислят, и довольно быстро. Только вот другие будут вычислять - не я. А я... Интересные объяснения пришлось бы давать мне генералу Евлампиеву, начальнику оперативно-розыскной части. И понятно, погоны с плеч, и хорошо ещё, если рядовым куда-то в Тьмутаракань, а то ведь и вообще из Управления погонят. И куда я денусь - в радиомонтажники? А главное - сочувственные взгляды коллег, деланно-небрежное похлопывание по плечу - не бери мой в голову, старина, со всеми бывает.
Не успели прокрутиться в моей голове унылые кадры будущего, появился Мишка со стаканом.
Вера Матвеевна лязгнула зубами о стекло, мотнула головой, но всё же глотнула.
- Мам, ну ты что, - склонился над ней Мишка. - Ну не реви ты, всё будет хорошо.
Косо поглядывая на них, я достал передатчик и набрал код местной полиции. Вот уж будет там переполох!
- Поручик Бурьянов, столичное УЗВ, - отрекомендовался я, увидев вспыхнувший кошачьим глазом индикатор приёма. - Нахожусь в спецкомандировке. Допуск: 8-248-20-730. Высылайте наряд по адресу - Заполынная, дом двадцать четыре. Конец связи.
Жёлтый глаз индикатора потух. Я убрал ненужный более аппарат. Ну, почти всё сделано. Первичный допрос - и пускай дальше мудрят наши орлы из следственной части.
- Ну за что, за что вы его? - причитала Вера Матвеевна, размазывая слёзы по щекам.
- Статья двести девятая, часть первая, - охотно отозвался я. Оккультная практика с целью обогащения. Карается заключением от трёх до десяти лет. Мы же с вами в богохранимой стране живём, Вера Матвеевна. Бесовщина у нас запрещена, знаете ли. Вы что же, не понимали, в какую дрянь ваш ребёнок вляпался?
- Да разве же я думала, что за это сажают! - взвыла несчастная баба, до белизны пальцев сдавившая подлокотники кресла.
- По-моему, всё же думали, - саркастически улыбнулся я. - Иначе не было бы этой дурацкой конспирации - вход с огорода, привет от Матвея Андреича, бабушка-посредница. Разве не так?
- Ну неужели ничего нельзя поделать? - Вера Матвеевна повернулась ко мне. - Вы должны понять, это же мой сын, у вас же у самого есть мать! Мишенька же ещё ребёнок, толькотолько тринадцать исполнилось! Ну послушайте, - жарко задышала она, выползая из кресла, - мы с вами договоримся. Ведь это... - скривила она губы, - это видели только вы. Ну скажите, что ничего там не было! Я всё отдам, вы не смотрите на обстановку, у меня есть деньги, вы же молодой, вам ещё жить да жить, семью заводить, свой дом, вам пригодится.
Она всё порывалась к серванту, к своим капиталам, и пришлось, мягко приобняв её, снова усадить в кресло.
- Вера Матвеевна, вы уже совсем нелепицу какую-то несёте. Знаете как это называется на языке закона? Так что давайте условимся - я ничего не слышал, вы ничего не говорили. И постарайтесь больше никаким должностным лицам таких предложений не делать. Иначе только сыну повредите.
Где-то в дальней комнате раздался детский плач.
- Олежек! - встрепенулась Вера Матвеевна. - Младшенький мой! Я пойду успокою, можно?
- Идити-идите, - устало бросил я. - Там вы нужнее.
Вера Матвеевна юркнула в дверной проём и вскоре вернулась с заспанным малышом на руках. Тот недовольно хныкал, недоумённо глядя по сторонам.
- Это что за дядя? - наконец спросил он, сурово уставившись на меня.
- Этот дядя, - всхлипнула Вера Матвеевна, - Мишеньку нашего уведёт.
- Куда? - заинтересовался Олежек.
- Далеко-далеко, - нервно проговорила Вера Матвеевна. - Ты только не плачь!
- А почему? - спросил Олежек и тут же, без малейшего перехода, заревел в голос.
Я стоял, прислонясь к стенке, и было мне так же хорошо, как курице в кастрюле. Зачем она маленького притащила? Чтобы моё сердце умягчить? Словно от меня тут ну хоть что-то зависит.
...Под окнами взвизгнули тормоза, и спустя пару секунд на пороге нарисовались двое местных городовых.
- Кто тут наряд вызывал?
- Ну я, - мне пришлось отлепился от стены и протянуть синезолотую корочку. - Поручик Бурьянов. УЗВ.
- А мы тут при чём? - хмуро поинтересовался разглядывающий мою ксиву румяный крепыш. - Мы - полиция...
- И как полиция, - весело продолжил я, - вы обязаны оказывать всемерное содействие работнику Управления, на момент выполнения общего задания находясь у него в непосредственном подчинении, - заключил я. Устав МВД, параграф сто сороковой. Такие вот дела, мужики, - произнёс я уже совсем не протокольным тоном. - Двести девятая статья, оккультизм. Вот этот самый мелкий фрукт, - кивнул я на Мишку. - Я у вас в Барсове как раз по этому вопросу. Так что мальчика доставьте в отделение, поместите в КПЗ. Где-то через час я подойду, оформим задержание как положено. Всё равно ему тут до понедельника сидеть, утром наши орлы за ним приедут.
Городовой, тот, что постарше, двинулся к побледневшему Мишке.
- Давай, пацан, в машину. Прокатимся сейчас.
- И кстати, служивый, - добавил я, глядя в его заботливо взрощенное за долгие годы службы брюхо, - вы там с парнем помягче. В смысле без рук. Запрёте в камеру - и ваша роль на этом кончена. Допрос по этим делам ведёт лишь наше ведомство. Ну, не мне вас учить.
- С матерью простись, - повернулся я к Мишке. - Не горюй, не последний раз видетесь.
Мишка, подойдя к креслу, где безмолвно сидела Вера Матвеевна, обнял её, прижался щекой к её руке. Потрепал по щеке Олежку.
- Не реви, хомяк, - прошептал он и резко повернувшись, направился к выходу. Городовые как-то незаметно сгруппировались, и Мишка оказался между ними. Вскоре фыркнул мотор, и машина покатилась в сгустившуюся ночную тьму.
- А теперь, Вера Матвеевна, - сказал я, провожая взглядом полицейский "каблучок", - уложите Олежку спать - и давайте поговорим о том, как всё началось.
Когда она вернулась, я, уставившись в когда-то полированные половицы, глухо сообщил:
- Имейте в виду, что помочь сыну вы можете только правдой. Поймите такую вещь. Дело будут вести в Столице, и не я, а совсем другие люди. От меня требуется лишь протокол первичного допроса. Но от того, каким он получится, этот протокол, многое зависит. Вы можете, конечно, насочинять всякую ерунду, и мне придётся аккуратно её записать. Но потом, когда этой бумажкой займутся профессионалы, враньё боком выйдет. Сразу возникают различные подозрения, наматываются друг на друга... Поэтому чем меньше неясностей будет сейчас, тем лучше для Миши. Вы меня понимаете?
Она обессиленно кивнула.
- Тогда скажите, когда ваш сын впервые занялся оккультной практикой, или, попросту говоря, гаданием?
- Да года три, наверное, - помолчав, вздохнула она. - Ему как раз десять исполнилось, ну, я стала замечать, если в доме потеряется чего, Мишка враз отыщет, а я сама колупалась бы незнамо сколько. Потом у тёти Даши, соседки, кольцо обручальное пропало, ну, я говорю в шутку Мишка, ну-ка давай, отыщи. И надо же, отыскал... Ещё несколько случаев было.
- Как именно он искал, вы знали?
- Нет, не обращала внимания. Нашёл - и ладно. Потом уже заметила - постоит молча, глаза закроет - а после скажет. Иногда палку какую-нибудь в руках вертел.
- А как получилось, что за гадания он начал брать деньги? участливо поинтересовался я, разглядывая половицу. Гадко всё это было, а вдобавок ещё и зуб ныть начал. Вот и верь нашим управленческим дантистам. Серебрянная пломба, ну-ну.
- Да он-то при чём? - судорожно выдохнула Вера Матвеевна. - Всё я, дурная башка. Так, потихоньку пошло. Он кому чего отыщет, люди после из благодарности чего и поднесут, а у меня, сами видите, мужа нет, двоих пацанов растить, а зарплата такая, что еле до получки тянешь. Если бы не огород, совсем уж не знаю, что бы делали. Так что гордость мне показывать не резон. Ну, брала. Потом-то уж само так получилось, что сперва деньги, потом гаданье.
- Сын знал о том, что вы берёте с людей?
- Ну, - замялась она, - говорить-то я ему не говорила, но сам не маленький, мог и сообразить.
- И что же, не отказывался гадать?
- Иногда бывало. Начнёт канючить - я им что, нанялся, некогда мне и всё такое. Но у меня с ним разговор в таких случаях короткий. Ремень отцовский из шкафа выну, стегану пару раз - и всё, никаких капризов. Как миленький шёл и делал что надо. Да и люди - те не от хорошей жизни приходили. Видать, жалко ему становилось.
А вот жалел бы он их меньше, - мелькнула у меня циничная мысль, глядишь, и не пришлось бы сейчас маяться. Об этом я, понятно, говорить не стал, поинтересовался совсем другим:
- Хорошо, а какова во всём этом роль Елены Кузьминичны?
Вера Матвеевна пожевала губами.
- Так вот, значит, в чём дело... Ну ладно, раз уж так получилось, расскажу. Она же, тётя Лена, с мамой моей покойной дружила, не чужой, понимаете, человек. Ну, конечно, знала про Мишкины способности. Она и предложила прошлой зимой. Мол, дело-то опасное, пойдут слухи, мало ли что... Обезапаситься надо от случайных людей. Ну, договорились мы, что я сама никого приводить не буду, она клиентов станет искать и присылать. Понятное дело, не за так, платила я ей коечто.
- Нескромный вопрос - сколько именно? - прервал я Веру Матвеевну. Интересно потом будет задать тот же вопрос бабусе. Хотя, если кто и задаст, то уж точно не я. Раскручивать этот сюжет придётся коллегам из следственной части.
- Да десять процентов, по-Божески, - нехотя поведала тётка. - И ей неплохо, к пенсии прибавочка, и нам. Как мы с ней условились, так люди часто стали приходить. Это она и придумала, насчёт Матвея Андреича, между прочим.
Я мысленно присвистнул. Ай да церковная служительница, ай да тихая мышка-пенсионерка. Интересными сторонами поворачивался сейчас наш с нею утренний разговор.
- Только вот уже с апреля у нас размолвка получилась, - невесело продолжала Вера Матвеевна. - Мало ей показалось, ну, начала зудеть наживаешься на мне, Верка, без меня ни один бы хрен к тебе не пришёл, и за все труды - десятая часть, обкрадываешь тётю Лену. Потом, говорит, откуда я знаю, сколько на самом деле ты с них берёшь, я, говорит, сама буду им цену называть и с этих денег свою долю посчитаю. И не десятую, а треть, потому что иначе грабёж получается, издевательство над беззащитной старухой. Ну не наглость, а? Ни за что такую прибавку имела, и чем больше имела, тем шире рот! Погнала я её, конечно, не интересны мне такие условия, мне, получается, за гроши сыном рисковать, она прерывисто вздохнула и вновь по её щекам побежали едкие злые слёзы. - В общем, с апреля никто не приходил насчёт гаданья. Видно, ждала тётя Лена, когда я на брюхе приползу и на всё согласная буду. Я уж решила, всё, кончился доход. Даже удивилась, когда вы пришли. Думала, беда у человека, как не помочь.
- Что поделать, работа у меня такая, - хмыкнул я, разглядывая трещины в половицах. За время разговора я, похоже, запомнил их расположение наизусть. Точно извилистые ходы в Сарматских каменоломнях, там лет пять назад любили собираться Взыскующие Мрака. А мы, практикантытретьекурсники, любили наблюдать за похабными бдениями "мрачников". Грех, конечно, и понимали мы, что грех, но дурные были, зелёные. Да и начальство чётко задачу поставило. Зачёт опять же надо было зарабатывать. Ох, и насмотрелся я тогда...
- Всё равно кончилось бы ваше предприятие, раньше ли, позже, изобразил я голосом участие. - Всё и хуже могло получиться, уж поверьте.
- А скажите... Что теперь-то с ним будет? - потеряно спросила Вера Матвеевна. - Тюрьма?
- Ох, ну и заварила ты кашу, тётка, - не сдержавшись, сплюнул я на немытый пол. - Вы тут, в провинции, совсем, что ли, одичали? Не знаете законов, по которым живёте? Или что Держава, что плутократы, что красные - всё один хрен? Вы сами-то православная? - задал я совсем уж идиотский вопрос.
- А то как же! - с готовностью подтвердила Вера Матвеевна, - каждое воскресенье на службу...
- И, однако же, элементарных вещей не понимаете. То, чем с вашей подачи занимался Михаил, называется оккультной практикой. По-простому говоря, колдовством. Такие вещи сам по себе человек не может делать, своей силой. Значит, бесовская поддержка, до поры до времени дураку-оккультисту незаметная. Как вы думаете, православная держава может такие дела допускать? По 209-й статье они проходят. И не будь этой статьи - может, половина народа погибла бы от тёмных воздействий. Я понимаю, жалко пацана, но и других-то жалко! А что касается вашего, перевёл я дыхание, - надеюсь, особо тяжёлых последствий всё же не будет. Болезнь мы застали на ранней стадии. Ну, года три послушания в спецмонастыре, там, конечно, порядки строгие, но ничего, не загнётся. Потом, естественно, на учёт в местном УЗВ его поставят. Ну, ограничения всякие, в паспорте пометка будет. Не на любую работу возьмут, и учиться тоже кое-где не сможет. Вы бы лучше не том думали, а о душе его бессмертной. Ведь чуть не погибла, а теперь есть шанс вытащить. Вот так-то, Вера свет Матвеевна.
Она судорожно сглотнула, думая что-то сказать, но промолчала. Я бросил взгляд на часы. Пора завершать этот глупый разговор, всё равно больше ничего толкового она не сообщит. А интересоваться полученными за гаданье суммами - зачем это теперь? Не хватало ещё, чтобы заставили возвращать. В государственную казну, естественно. А что, вполне могут. Имущество опишут, и куда она денется с пятилетним ребёнком? В интернат ведь сдавать придётся. Такого маленького... Иначе ведь не прокормит. Ещё неизвестно, что там с Мишкой будет. Одно дело - рыдающую тётку утешить, а другое - как по правде всё сложится. Три года в спецмонастыре - это в идеале. А то могут предосторожности ради и пожизненный срок запаять. Тем более что несовершеннолетний, значит, не городским судом дело пойдёт, а через нашу узевешную судебную часть. А там же такие перестраховщики обосновались! Один подполковник Попов чего стоит... Между прочим, весьма возможно, и саму Веру Матвеевну привлекут по 209-й. Участвовала в преступном сговоре? - участвовала. Деньги с гаданий имела? - и ежу понятно.
В принципе, нас, оперативную часть, такие детали волновать не должны. Наше дело - пресечь оккультную практику, а кому какой срок навесят, на то другие коллеги имеются. Из этого следует простой вывод можно в протоколе о деньгах и не писать. В конце концов, чем я рискую? Даже если следователи пойдут мотать клубочек - ну, недожал поручик Бурьянов, не сумел расколоть упрямую тётку. Потому что не его это дело, этого он не умеет. И вообще по "методике допроса" в своё время едва тройбан вытянул. Пускай уж лучше с автоматом за сатанистами гоняется.
- В общем, так, Вера Матвеевна, - кашлянув, подвёл я итог разговору. - Зла я вам не желаю, ситуация ваша понятная, одинокая мать, ребёнок дошкольного возраста. Но и служебные свои обязанности должен выполнять. Поэтому сделаем вот что. В протоколе я опишу всё, кроме финансовых дел. Дескать, ваш сын гадал бесплатно, люди сами как-то на него выходили, или, допустим, вы их с Мишкой сводили, по наивности, не зная, зачем. Про Елену Кузьминичну упоминать не будем, да и сама она, скорее всего, тройным узлом язык завяжет. Тем самым натягивается формулировочка: "неумышленная оккультная практика без извлечения доходов". Немногим лучше, но всётаки лично вас в покое оставят. Конечно, обещать ничего не могу, это уж как пойдёт следствие, но первичный протокол сделаю. Поверьте, мне и в самом деле неприятно, что всё так вышло. Ладно, распишитесь вот здесь в нижнем углу, и до свидания.
Оказывается, пока я общался с Верой Матвеевной, сумерки плавно перетекли в ночь. Воздух не спешил расставаться с накопленным за день теплом, но уже не было того унылого, одуряющего зноя, что сегодня едва не свёл меня с ума. Душистые ароматы каких-то невидимых цветов навевали совершенно неуместное сейчас лирическое настроение, крупные переливчатые звёзды, дрожа, касались моих ресниц тонкими острыми лучиками. Млечный Путь вытянулся вдоль небосвода скрученной жгутом простынёй, в столице такого не увидишь, ещё бы - освещение достойное мегаполиса. А тут на всю улицу Заполынную пять фонарей, из которых исправны три. Ну ладно я, научили в темноте ориентироваться, но местные-то жители как? Впрочем, они спят, местные.
Наверняка и Никитич уже лёг, и когда миссия моя кончится, как бы не пришлось стучать в окно, напоминая усталому экссторожу о своём существовании. А может, и не спит Никитич, тревожится - куда подевался непутёвый парень Лёха? Так вот если подумать, обо мне давно уже никто особо не тревожился. Не о поручике Бурьянове, не о прихожанине Алексее, а просто обо мне. Разве что тётя Варя, ну, может быть, ещё и Григорий Николаевич. Ну, друзья, конечно. Хотя и они - малость из другой оперы. Ну, положим, Валька.
Впрочем, Валька вряд ли. Уже вряд ли. Надо же смотреть фактам в лицо - наши отношения идут по убывающей. Та её фраза, видимо, была не такой уж и шуткой. "Ты после работы руки моешь?" Чувствуется папино воспитаньице. Максима Павловича факт Возмездия отнюдь не радует. Это же без всякой оптики видно. И подчёркнутая вежливость со мной - цветочек с той же полянки. Но у них обоих - и у папы, и у дочки - иногда всё же прорывается. Отсюда и насчёт рук. Да, именно тогда, с того снежного февральского дня всё у нас и пошло вкривь и вкось. Хотя, может, и с самого начала так было, прав Серёга, я же в таких делах телёнок.
Так что Валька сейчас обо мне не дёргается.
Впрочем, и чего дёргаться? Вот идёт по ночной улице поручик Бурьянов, задержавший опасного тринадцатилетнего оккультиста в измазанной соком футболке и мятых шортиках. Допросивший сейчас его маму и вскоре имеющий снять первичные показания с самого преступника. Что угрожает исполнительному поручику? Разве что ноет у него зуб, не считаясь с наличием пломбы? Но это поправимо.
Хорошо я днём всё же поинтересовался, где тут местная управа, не пришлось плутать. Минут через десять я уже поднялся на высокое крыльцо и потянул на себя тяжёлую дверь. В ноздри сейчас же шибануло чем-то кирзовым, чем-то казённо-кислым. Сразу родной интернат вспомнился.
Скучающий дежурный оживился при виде столичной штучки. Видимо, давешние городовые успели уже в подробностях пересказать события.
- Ну, как дела в столице? - поинтересовался он, наполовину перевалившись худосочной грудью через барьерчик.
- Вчера вроде как стояла на месте, - сухо отозвался я. Вот уж на что меня сейчас не тянуло, так на тупой трёп в занюханной ментовке. Как была ментовкой при красных и при плутократах, так и осталась. Полицейская управа, как значится на чёрной вывеске - нет, на сей уровень здешняя контора не тянула.
- Тут, парень, понимаешь, такая петрушка получается. Я-то вообще случайно у вас в Барсове, проездом на Заозёрск, а эти, на вокзале не дают прямого билета, пришлось тут до понедельника кантоваться, а ночевать где-то надо, верно? Ну, я побродил по городу, поспрошал, а народ у вас дикий какой-то, хорошо, на мужиков этих набрёл, на пустыре. Пригласили они посидеть, ну, посидели, приняли, а Фёдор Никитич дядька добрый, приютил меня на три ночи. А утром я тут с бабкой одной разговорился, ну и... Слово за слово, язык развязался, она, в общем, покивала-покивала, ну, и к тебе сходить посоветовала. Тебя, парень, как звать-то?
- Мишка, - кивнул пацан, сосредоточенно отдирая от колена засохшую болячку.
- В общем, беда у меня. Сын пропал осенью. Жена, дура, оставила во дворе без присмотра. Ну, и гад какой-то увел. Соседские ребятишки потом рассказали - высокий, в пальто. Конфетой приманил. Мы, конечно, то-сё, полиция, следователь - а толку хрен. Ничего не нашли, да и бес их знает, искали-не искали... Хочу знать, живой, или как. А Ленка моя после всех этих дел малость сдвинулась, решила, пока Саньку не отыщем, мы вроде как и не муж с женой. Да это и не главное, лишь бы сына отыскать. Ну, а если... - вздохнул я, и плечи мои вздрогнули, - если уже всё... Хоть эту гадину бы найти. Сам посчитаюсь. Может, он ещё кого увёл... Вот такие дела, Мишь. Сумеешь помочь?
Я выпрямился, в упор глянув на него. Мальчишка сидел уткнувшись подбородком в колени. Потом, спустя показавшуюся мне бесконечной минуту, хрипло произнёс:
- Ясно. Сколько ему лет было, сыну вашему?
- В мае должно было пять исполниться. Вот знать бы, исполнилось ли...
- Хорошо, - уже твёрже сказал Мишка. - Я... Я попробую, но не знаю, как получится. Оно не всегда с первого раза выходит.
Он встал с чурбачка, постоял немного, не то вспоминая чтото, не то прислушиваясь к окружающей сарай темноте. Потом не спеша начал собирать с пола мелкие сосновые планки. Сложив их горкой, обернулся ко мне:
- Вы сейчас сидите, не шевелясь, и Саньку своего вспоминайте. Как он выглядел тогда, в тот день. И не говорите ни слова, а то всё сорвётся.
Я молча кивнул.
Мишка, усевшись на корточки, принялся выкладывать из планок какую-то странную фигуру. Сперва мне показалось, что это двойная пентаграмма, но вглядевшись, я понял, что здесь что-то совсем иное. Деревяшки выстроились непривычным глазу многоугольником, в котором даже самый талантливый математик не отыскал бы и намёка на симметрию.
Мне оставалось лишь сидеть тихо и, как предписано было радиомонтажнику Бурьянову, вспоминать облик утерянного сына. Самое удивительное, что я и в самом деле начал вспоминать. Витя Северский однажды явился на службу со своим четырехлетним Санькой - так сложились дела, что не с кем было оставить. Дитё изрисовало пачку ксеросной бумаги малопонятными каракулями, сурово слопало поднесённую секретаршей начальника шоколадку и запросилось в туалет. Я помнил его довольно смутно чёрные, слегка вьющиеся волосы, пухлые, покрытые россыпью веснушек щёки, - Витя всё дразнил своего отпрыска хомяком. "Я не хомясёк, Я Саса", - обиженно отвечал малыш, косясь на окружающих готовыми наполниться влагой карими глазами.
...Вдруг оказалось, что исчезли звуки. Пропали куда-то колотящие крыльями лампочку мотыльки, утих комариный писк, прекратлась мышиная колготня в поленнице.
А потом... Крайняя планка вдруг дёрнулась, начала медленно приподниматься одним концом в замерший воздух, потом всколыхнулись и другие, точно задетые скользящим пальцем клавиши рояля. Сперва медленно, а потом всё быстрее задвигались планки, и спустя минуту сами собой выстроились в некое подобие треугольной стрелки, указывающей в сторону полуоткрытой двери сарая.
Теперь сомнений не оставалось. Психодинамика в чистом виде. К бою, поручик Бурьянов! Сглотнув образовавшийся в горле комок, я резко поднялся, осенил себя крестным знамением и громко произнёс:
- Да воскреснет Бог, и расточатся врази его, и да бежат от лица его ненавидящие его. Яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога...
Висевшая в воздухе гора планок с сухим треском - точно сломали чью-то кость - обрушилась на пол и осталась лежать бесформенной грудой. И разом вернулись исчезнувшие было звуки, запищал у меня над ухом комар, где-то вдалеке, на улице, послышались пьяные голоса.
Мишка обмер, потерянно глядя на меня. Что ж, грустно это всё, но служба есть служба. Сунув руку в карман, я протянул ему синюю, с золотым тиснением, корочку:
- Поручик Бурьянов, Управление Защиты Веры. Вот такие дела, Миша. Пойдём-ка в дом.
Мальчишка отшатнулся, прижимаясь лопатками к стене, и уставился на меня безумными глазами. Губы его беззвучно шевелились, он скорчился и ловил ртом сухой воздух, точно получил отменный удар в солнечное сплетение. Что ж, - хмуро подумал я, - когда-нибудь он мне ещё спасибо скажет.
- Ты не маленький, Миша, должен был понимать, что когданибудь это кончится.
- А я... А я-то вам поверил, - прошептал он, отводя потухший взгляд. - И ведь почти уже...
Я положил ему руку на вздрогнувшее тёплое плечо.
- Пойдём в дом. Надеюсь, в догонялки играть не будем - сам понимаешь, глупо.
И мы вышли из сарая. На всякий случай я придерживал Мишкин локоть - не хватало ещё бегать за ним, топча обихоженные грядки. Но пацан шёл покорно, механически переставляя ногами, точно заводной плюшевый медвежонок. Был у меня такой, лет двадцать назад.
Я вообще не выношу женских слёз, но тут разразилось нечто неописуемое. Вера Матвеевна выла как подстреленная волчица, хрипела, брызгалась слюной и всё порывалась биться головой о стенку - мне пришлось даже усадить её в кресло. В эту минуту я проклял всё - и своё согласие поступать в Училище, и оккультистов - всех вместе и каждого по отдельности, и наше Управление, и эту идиотскую командировку... Ну что мне стоило отказаться? В отставку не отправят, я кадр ценный. И спокойно бы гонялся по лесам и катакомбам за Рыцарями, занимался бы внешним контролем, проводил бы за компьютером корреляционный анализ данных, а главное - никогда бы не топтался возле истошно воющей тётки, у которой я только что арестовал сына. Воды ей надо, наверное, дать. Только где у них?
Узнай дорогой мой начальник то, что я сделал, боюсь, оперативной работы не видеть бы мне до пенсии. По крайней мере до его. А Сан Михалыч отнюдь не собирается. Крепкий он дядька, и здоровье отменное, даром что за шестьдесят. Должно быть, ровесник Никитичу. Только вот о культурном отдыхе у него понятия иные.
- Вода у вас есть? - повернулся я к Мишке.
Тот молча кивнул.
- Ну так что столбом стоишь? Видишь, у матери истерика! Принеси ей попить.
Мишка посмотрел на меня непонимающе, потом нырнул куда-то в глубь дома. За ту минуту, что его не было, я в красочных подробностях представил, как он, распахнув главную дверь, выбегает на улицу, и ищи потом ветра в поле. Это же его город, он знает окрестности как таблицу умножения. Может, и лучше. Здесь полно приятелей, у которых хотя бы первое время можно отсидеться. Конечно, пацан есть пацан - где ему понять, что от Управления не скроешься. Вычислят, и довольно быстро. Только вот другие будут вычислять - не я. А я... Интересные объяснения пришлось бы давать мне генералу Евлампиеву, начальнику оперативно-розыскной части. И понятно, погоны с плеч, и хорошо ещё, если рядовым куда-то в Тьмутаракань, а то ведь и вообще из Управления погонят. И куда я денусь - в радиомонтажники? А главное - сочувственные взгляды коллег, деланно-небрежное похлопывание по плечу - не бери мой в голову, старина, со всеми бывает.
Не успели прокрутиться в моей голове унылые кадры будущего, появился Мишка со стаканом.
Вера Матвеевна лязгнула зубами о стекло, мотнула головой, но всё же глотнула.
- Мам, ну ты что, - склонился над ней Мишка. - Ну не реви ты, всё будет хорошо.
Косо поглядывая на них, я достал передатчик и набрал код местной полиции. Вот уж будет там переполох!
- Поручик Бурьянов, столичное УЗВ, - отрекомендовался я, увидев вспыхнувший кошачьим глазом индикатор приёма. - Нахожусь в спецкомандировке. Допуск: 8-248-20-730. Высылайте наряд по адресу - Заполынная, дом двадцать четыре. Конец связи.
Жёлтый глаз индикатора потух. Я убрал ненужный более аппарат. Ну, почти всё сделано. Первичный допрос - и пускай дальше мудрят наши орлы из следственной части.
- Ну за что, за что вы его? - причитала Вера Матвеевна, размазывая слёзы по щекам.
- Статья двести девятая, часть первая, - охотно отозвался я. Оккультная практика с целью обогащения. Карается заключением от трёх до десяти лет. Мы же с вами в богохранимой стране живём, Вера Матвеевна. Бесовщина у нас запрещена, знаете ли. Вы что же, не понимали, в какую дрянь ваш ребёнок вляпался?
- Да разве же я думала, что за это сажают! - взвыла несчастная баба, до белизны пальцев сдавившая подлокотники кресла.
- По-моему, всё же думали, - саркастически улыбнулся я. - Иначе не было бы этой дурацкой конспирации - вход с огорода, привет от Матвея Андреича, бабушка-посредница. Разве не так?
- Ну неужели ничего нельзя поделать? - Вера Матвеевна повернулась ко мне. - Вы должны понять, это же мой сын, у вас же у самого есть мать! Мишенька же ещё ребёнок, толькотолько тринадцать исполнилось! Ну послушайте, - жарко задышала она, выползая из кресла, - мы с вами договоримся. Ведь это... - скривила она губы, - это видели только вы. Ну скажите, что ничего там не было! Я всё отдам, вы не смотрите на обстановку, у меня есть деньги, вы же молодой, вам ещё жить да жить, семью заводить, свой дом, вам пригодится.
Она всё порывалась к серванту, к своим капиталам, и пришлось, мягко приобняв её, снова усадить в кресло.
- Вера Матвеевна, вы уже совсем нелепицу какую-то несёте. Знаете как это называется на языке закона? Так что давайте условимся - я ничего не слышал, вы ничего не говорили. И постарайтесь больше никаким должностным лицам таких предложений не делать. Иначе только сыну повредите.
Где-то в дальней комнате раздался детский плач.
- Олежек! - встрепенулась Вера Матвеевна. - Младшенький мой! Я пойду успокою, можно?
- Идити-идите, - устало бросил я. - Там вы нужнее.
Вера Матвеевна юркнула в дверной проём и вскоре вернулась с заспанным малышом на руках. Тот недовольно хныкал, недоумённо глядя по сторонам.
- Это что за дядя? - наконец спросил он, сурово уставившись на меня.
- Этот дядя, - всхлипнула Вера Матвеевна, - Мишеньку нашего уведёт.
- Куда? - заинтересовался Олежек.
- Далеко-далеко, - нервно проговорила Вера Матвеевна. - Ты только не плачь!
- А почему? - спросил Олежек и тут же, без малейшего перехода, заревел в голос.
Я стоял, прислонясь к стенке, и было мне так же хорошо, как курице в кастрюле. Зачем она маленького притащила? Чтобы моё сердце умягчить? Словно от меня тут ну хоть что-то зависит.
...Под окнами взвизгнули тормоза, и спустя пару секунд на пороге нарисовались двое местных городовых.
- Кто тут наряд вызывал?
- Ну я, - мне пришлось отлепился от стены и протянуть синезолотую корочку. - Поручик Бурьянов. УЗВ.
- А мы тут при чём? - хмуро поинтересовался разглядывающий мою ксиву румяный крепыш. - Мы - полиция...
- И как полиция, - весело продолжил я, - вы обязаны оказывать всемерное содействие работнику Управления, на момент выполнения общего задания находясь у него в непосредственном подчинении, - заключил я. Устав МВД, параграф сто сороковой. Такие вот дела, мужики, - произнёс я уже совсем не протокольным тоном. - Двести девятая статья, оккультизм. Вот этот самый мелкий фрукт, - кивнул я на Мишку. - Я у вас в Барсове как раз по этому вопросу. Так что мальчика доставьте в отделение, поместите в КПЗ. Где-то через час я подойду, оформим задержание как положено. Всё равно ему тут до понедельника сидеть, утром наши орлы за ним приедут.
Городовой, тот, что постарше, двинулся к побледневшему Мишке.
- Давай, пацан, в машину. Прокатимся сейчас.
- И кстати, служивый, - добавил я, глядя в его заботливо взрощенное за долгие годы службы брюхо, - вы там с парнем помягче. В смысле без рук. Запрёте в камеру - и ваша роль на этом кончена. Допрос по этим делам ведёт лишь наше ведомство. Ну, не мне вас учить.
- С матерью простись, - повернулся я к Мишке. - Не горюй, не последний раз видетесь.
Мишка, подойдя к креслу, где безмолвно сидела Вера Матвеевна, обнял её, прижался щекой к её руке. Потрепал по щеке Олежку.
- Не реви, хомяк, - прошептал он и резко повернувшись, направился к выходу. Городовые как-то незаметно сгруппировались, и Мишка оказался между ними. Вскоре фыркнул мотор, и машина покатилась в сгустившуюся ночную тьму.
- А теперь, Вера Матвеевна, - сказал я, провожая взглядом полицейский "каблучок", - уложите Олежку спать - и давайте поговорим о том, как всё началось.
Когда она вернулась, я, уставившись в когда-то полированные половицы, глухо сообщил:
- Имейте в виду, что помочь сыну вы можете только правдой. Поймите такую вещь. Дело будут вести в Столице, и не я, а совсем другие люди. От меня требуется лишь протокол первичного допроса. Но от того, каким он получится, этот протокол, многое зависит. Вы можете, конечно, насочинять всякую ерунду, и мне придётся аккуратно её записать. Но потом, когда этой бумажкой займутся профессионалы, враньё боком выйдет. Сразу возникают различные подозрения, наматываются друг на друга... Поэтому чем меньше неясностей будет сейчас, тем лучше для Миши. Вы меня понимаете?
Она обессиленно кивнула.
- Тогда скажите, когда ваш сын впервые занялся оккультной практикой, или, попросту говоря, гаданием?
- Да года три, наверное, - помолчав, вздохнула она. - Ему как раз десять исполнилось, ну, я стала замечать, если в доме потеряется чего, Мишка враз отыщет, а я сама колупалась бы незнамо сколько. Потом у тёти Даши, соседки, кольцо обручальное пропало, ну, я говорю в шутку Мишка, ну-ка давай, отыщи. И надо же, отыскал... Ещё несколько случаев было.
- Как именно он искал, вы знали?
- Нет, не обращала внимания. Нашёл - и ладно. Потом уже заметила - постоит молча, глаза закроет - а после скажет. Иногда палку какую-нибудь в руках вертел.
- А как получилось, что за гадания он начал брать деньги? участливо поинтересовался я, разглядывая половицу. Гадко всё это было, а вдобавок ещё и зуб ныть начал. Вот и верь нашим управленческим дантистам. Серебрянная пломба, ну-ну.
- Да он-то при чём? - судорожно выдохнула Вера Матвеевна. - Всё я, дурная башка. Так, потихоньку пошло. Он кому чего отыщет, люди после из благодарности чего и поднесут, а у меня, сами видите, мужа нет, двоих пацанов растить, а зарплата такая, что еле до получки тянешь. Если бы не огород, совсем уж не знаю, что бы делали. Так что гордость мне показывать не резон. Ну, брала. Потом-то уж само так получилось, что сперва деньги, потом гаданье.
- Сын знал о том, что вы берёте с людей?
- Ну, - замялась она, - говорить-то я ему не говорила, но сам не маленький, мог и сообразить.
- И что же, не отказывался гадать?
- Иногда бывало. Начнёт канючить - я им что, нанялся, некогда мне и всё такое. Но у меня с ним разговор в таких случаях короткий. Ремень отцовский из шкафа выну, стегану пару раз - и всё, никаких капризов. Как миленький шёл и делал что надо. Да и люди - те не от хорошей жизни приходили. Видать, жалко ему становилось.
А вот жалел бы он их меньше, - мелькнула у меня циничная мысль, глядишь, и не пришлось бы сейчас маяться. Об этом я, понятно, говорить не стал, поинтересовался совсем другим:
- Хорошо, а какова во всём этом роль Елены Кузьминичны?
Вера Матвеевна пожевала губами.
- Так вот, значит, в чём дело... Ну ладно, раз уж так получилось, расскажу. Она же, тётя Лена, с мамой моей покойной дружила, не чужой, понимаете, человек. Ну, конечно, знала про Мишкины способности. Она и предложила прошлой зимой. Мол, дело-то опасное, пойдут слухи, мало ли что... Обезапаситься надо от случайных людей. Ну, договорились мы, что я сама никого приводить не буду, она клиентов станет искать и присылать. Понятное дело, не за так, платила я ей коечто.
- Нескромный вопрос - сколько именно? - прервал я Веру Матвеевну. Интересно потом будет задать тот же вопрос бабусе. Хотя, если кто и задаст, то уж точно не я. Раскручивать этот сюжет придётся коллегам из следственной части.
- Да десять процентов, по-Божески, - нехотя поведала тётка. - И ей неплохо, к пенсии прибавочка, и нам. Как мы с ней условились, так люди часто стали приходить. Это она и придумала, насчёт Матвея Андреича, между прочим.
Я мысленно присвистнул. Ай да церковная служительница, ай да тихая мышка-пенсионерка. Интересными сторонами поворачивался сейчас наш с нею утренний разговор.
- Только вот уже с апреля у нас размолвка получилась, - невесело продолжала Вера Матвеевна. - Мало ей показалось, ну, начала зудеть наживаешься на мне, Верка, без меня ни один бы хрен к тебе не пришёл, и за все труды - десятая часть, обкрадываешь тётю Лену. Потом, говорит, откуда я знаю, сколько на самом деле ты с них берёшь, я, говорит, сама буду им цену называть и с этих денег свою долю посчитаю. И не десятую, а треть, потому что иначе грабёж получается, издевательство над беззащитной старухой. Ну не наглость, а? Ни за что такую прибавку имела, и чем больше имела, тем шире рот! Погнала я её, конечно, не интересны мне такие условия, мне, получается, за гроши сыном рисковать, она прерывисто вздохнула и вновь по её щекам побежали едкие злые слёзы. - В общем, с апреля никто не приходил насчёт гаданья. Видно, ждала тётя Лена, когда я на брюхе приползу и на всё согласная буду. Я уж решила, всё, кончился доход. Даже удивилась, когда вы пришли. Думала, беда у человека, как не помочь.
- Что поделать, работа у меня такая, - хмыкнул я, разглядывая трещины в половицах. За время разговора я, похоже, запомнил их расположение наизусть. Точно извилистые ходы в Сарматских каменоломнях, там лет пять назад любили собираться Взыскующие Мрака. А мы, практикантытретьекурсники, любили наблюдать за похабными бдениями "мрачников". Грех, конечно, и понимали мы, что грех, но дурные были, зелёные. Да и начальство чётко задачу поставило. Зачёт опять же надо было зарабатывать. Ох, и насмотрелся я тогда...
- Всё равно кончилось бы ваше предприятие, раньше ли, позже, изобразил я голосом участие. - Всё и хуже могло получиться, уж поверьте.
- А скажите... Что теперь-то с ним будет? - потеряно спросила Вера Матвеевна. - Тюрьма?
- Ох, ну и заварила ты кашу, тётка, - не сдержавшись, сплюнул я на немытый пол. - Вы тут, в провинции, совсем, что ли, одичали? Не знаете законов, по которым живёте? Или что Держава, что плутократы, что красные - всё один хрен? Вы сами-то православная? - задал я совсем уж идиотский вопрос.
- А то как же! - с готовностью подтвердила Вера Матвеевна, - каждое воскресенье на службу...
- И, однако же, элементарных вещей не понимаете. То, чем с вашей подачи занимался Михаил, называется оккультной практикой. По-простому говоря, колдовством. Такие вещи сам по себе человек не может делать, своей силой. Значит, бесовская поддержка, до поры до времени дураку-оккультисту незаметная. Как вы думаете, православная держава может такие дела допускать? По 209-й статье они проходят. И не будь этой статьи - может, половина народа погибла бы от тёмных воздействий. Я понимаю, жалко пацана, но и других-то жалко! А что касается вашего, перевёл я дыхание, - надеюсь, особо тяжёлых последствий всё же не будет. Болезнь мы застали на ранней стадии. Ну, года три послушания в спецмонастыре, там, конечно, порядки строгие, но ничего, не загнётся. Потом, естественно, на учёт в местном УЗВ его поставят. Ну, ограничения всякие, в паспорте пометка будет. Не на любую работу возьмут, и учиться тоже кое-где не сможет. Вы бы лучше не том думали, а о душе его бессмертной. Ведь чуть не погибла, а теперь есть шанс вытащить. Вот так-то, Вера свет Матвеевна.
Она судорожно сглотнула, думая что-то сказать, но промолчала. Я бросил взгляд на часы. Пора завершать этот глупый разговор, всё равно больше ничего толкового она не сообщит. А интересоваться полученными за гаданье суммами - зачем это теперь? Не хватало ещё, чтобы заставили возвращать. В государственную казну, естественно. А что, вполне могут. Имущество опишут, и куда она денется с пятилетним ребёнком? В интернат ведь сдавать придётся. Такого маленького... Иначе ведь не прокормит. Ещё неизвестно, что там с Мишкой будет. Одно дело - рыдающую тётку утешить, а другое - как по правде всё сложится. Три года в спецмонастыре - это в идеале. А то могут предосторожности ради и пожизненный срок запаять. Тем более что несовершеннолетний, значит, не городским судом дело пойдёт, а через нашу узевешную судебную часть. А там же такие перестраховщики обосновались! Один подполковник Попов чего стоит... Между прочим, весьма возможно, и саму Веру Матвеевну привлекут по 209-й. Участвовала в преступном сговоре? - участвовала. Деньги с гаданий имела? - и ежу понятно.
В принципе, нас, оперативную часть, такие детали волновать не должны. Наше дело - пресечь оккультную практику, а кому какой срок навесят, на то другие коллеги имеются. Из этого следует простой вывод можно в протоколе о деньгах и не писать. В конце концов, чем я рискую? Даже если следователи пойдут мотать клубочек - ну, недожал поручик Бурьянов, не сумел расколоть упрямую тётку. Потому что не его это дело, этого он не умеет. И вообще по "методике допроса" в своё время едва тройбан вытянул. Пускай уж лучше с автоматом за сатанистами гоняется.
- В общем, так, Вера Матвеевна, - кашлянув, подвёл я итог разговору. - Зла я вам не желаю, ситуация ваша понятная, одинокая мать, ребёнок дошкольного возраста. Но и служебные свои обязанности должен выполнять. Поэтому сделаем вот что. В протоколе я опишу всё, кроме финансовых дел. Дескать, ваш сын гадал бесплатно, люди сами как-то на него выходили, или, допустим, вы их с Мишкой сводили, по наивности, не зная, зачем. Про Елену Кузьминичну упоминать не будем, да и сама она, скорее всего, тройным узлом язык завяжет. Тем самым натягивается формулировочка: "неумышленная оккультная практика без извлечения доходов". Немногим лучше, но всётаки лично вас в покое оставят. Конечно, обещать ничего не могу, это уж как пойдёт следствие, но первичный протокол сделаю. Поверьте, мне и в самом деле неприятно, что всё так вышло. Ладно, распишитесь вот здесь в нижнем углу, и до свидания.
Оказывается, пока я общался с Верой Матвеевной, сумерки плавно перетекли в ночь. Воздух не спешил расставаться с накопленным за день теплом, но уже не было того унылого, одуряющего зноя, что сегодня едва не свёл меня с ума. Душистые ароматы каких-то невидимых цветов навевали совершенно неуместное сейчас лирическое настроение, крупные переливчатые звёзды, дрожа, касались моих ресниц тонкими острыми лучиками. Млечный Путь вытянулся вдоль небосвода скрученной жгутом простынёй, в столице такого не увидишь, ещё бы - освещение достойное мегаполиса. А тут на всю улицу Заполынную пять фонарей, из которых исправны три. Ну ладно я, научили в темноте ориентироваться, но местные-то жители как? Впрочем, они спят, местные.
Наверняка и Никитич уже лёг, и когда миссия моя кончится, как бы не пришлось стучать в окно, напоминая усталому экссторожу о своём существовании. А может, и не спит Никитич, тревожится - куда подевался непутёвый парень Лёха? Так вот если подумать, обо мне давно уже никто особо не тревожился. Не о поручике Бурьянове, не о прихожанине Алексее, а просто обо мне. Разве что тётя Варя, ну, может быть, ещё и Григорий Николаевич. Ну, друзья, конечно. Хотя и они - малость из другой оперы. Ну, положим, Валька.
Впрочем, Валька вряд ли. Уже вряд ли. Надо же смотреть фактам в лицо - наши отношения идут по убывающей. Та её фраза, видимо, была не такой уж и шуткой. "Ты после работы руки моешь?" Чувствуется папино воспитаньице. Максима Павловича факт Возмездия отнюдь не радует. Это же без всякой оптики видно. И подчёркнутая вежливость со мной - цветочек с той же полянки. Но у них обоих - и у папы, и у дочки - иногда всё же прорывается. Отсюда и насчёт рук. Да, именно тогда, с того снежного февральского дня всё у нас и пошло вкривь и вкось. Хотя, может, и с самого начала так было, прав Серёга, я же в таких делах телёнок.
Так что Валька сейчас обо мне не дёргается.
Впрочем, и чего дёргаться? Вот идёт по ночной улице поручик Бурьянов, задержавший опасного тринадцатилетнего оккультиста в измазанной соком футболке и мятых шортиках. Допросивший сейчас его маму и вскоре имеющий снять первичные показания с самого преступника. Что угрожает исполнительному поручику? Разве что ноет у него зуб, не считаясь с наличием пломбы? Но это поправимо.
Хорошо я днём всё же поинтересовался, где тут местная управа, не пришлось плутать. Минут через десять я уже поднялся на высокое крыльцо и потянул на себя тяжёлую дверь. В ноздри сейчас же шибануло чем-то кирзовым, чем-то казённо-кислым. Сразу родной интернат вспомнился.
Скучающий дежурный оживился при виде столичной штучки. Видимо, давешние городовые успели уже в подробностях пересказать события.
- Ну, как дела в столице? - поинтересовался он, наполовину перевалившись худосочной грудью через барьерчик.
- Вчера вроде как стояла на месте, - сухо отозвался я. Вот уж на что меня сейчас не тянуло, так на тупой трёп в занюханной ментовке. Как была ментовкой при красных и при плутократах, так и осталась. Полицейская управа, как значится на чёрной вывеске - нет, на сей уровень здешняя контора не тянула.