Страница:
Жители городка, все эти добрые рассудительные люди, не проявили особого любопытства к приезду вдовы и ее брата, но скоро приняли их как своих. Верити Саймондс все еще носила глубокий траур по молодому мужу, который умер от лихорадки полгода назад. Молодой муж, по всей видимости, оставил вдову вполне обеспеченной.
Мистер Бенджамин Эштон казался хорошим парнем, явно из местных, поскольку он в отличие от сестры не утратил местный говор. И вскоре заговорили о том, что мистер Эштон подыскивает подходящую землю, чтобы устроить овцеводческую ферму.
Поднимаясь по ступеням своего дома, стоявшего на вершине холма, Верити размышляла, не остаться ли ей в Уитби. Она любила море, ей нравился старый город и печальные руины древнего аббатства на холме. Это место находилось далеко от глаз светского общества и достаточно близко от болотистых пустошей, где всегда хотелось поселиться ее брату.
Бен ненавидел Лондон. Она с огромным удовольствием смотрела на его светившееся от счастья лицо, он снова стал сам собой. Наконец после долгих лет, в течение которых он играл роль ее молчаливого телохранителя, Бен осуществлял собственные честолюбивые мечты. Помочь ему в этом – было самое малое, чем могла сделать Верити в благодарность за его заботу.
Уже не раз ей хотелось взять и сестру из школы, расположенной около Уинчестера. Девочка была там пансионеркой с пяти лет. Как чудесно было бы соединить всю семью Эштонов. Но риск, что дурная репутация Сорайи плохо отразится на будущем Марии, был слишком велик.
Куда бы ни поехала Верити, за ней всегда будет следовать тень Сорайи. Эта отрезвляющая мысль и сопровождала ее, когда она поднималась по последним ступеням крутой лестницы, ведущей в дом.
Она вошла и остановилась в тесном холле, чтобы снять шляпу и перчатки. Откуда-то из глубины дома послышался гремящий от гнева голос брата.
Это было очень странно, и Верити заторопилась туда, откуда он доносился. Но, приблизившись к кухне, она услышала другой голос, он звучал тихо, но отчетливо, как удары сабли по телу, – и Верити остановилась.
Герцог Кайлмор нашел ее.
Глава 3
Глава 4
Мистер Бенджамин Эштон казался хорошим парнем, явно из местных, поскольку он в отличие от сестры не утратил местный говор. И вскоре заговорили о том, что мистер Эштон подыскивает подходящую землю, чтобы устроить овцеводческую ферму.
Поднимаясь по ступеням своего дома, стоявшего на вершине холма, Верити размышляла, не остаться ли ей в Уитби. Она любила море, ей нравился старый город и печальные руины древнего аббатства на холме. Это место находилось далеко от глаз светского общества и достаточно близко от болотистых пустошей, где всегда хотелось поселиться ее брату.
Бен ненавидел Лондон. Она с огромным удовольствием смотрела на его светившееся от счастья лицо, он снова стал сам собой. Наконец после долгих лет, в течение которых он играл роль ее молчаливого телохранителя, Бен осуществлял собственные честолюбивые мечты. Помочь ему в этом – было самое малое, чем могла сделать Верити в благодарность за его заботу.
Уже не раз ей хотелось взять и сестру из школы, расположенной около Уинчестера. Девочка была там пансионеркой с пяти лет. Как чудесно было бы соединить всю семью Эштонов. Но риск, что дурная репутация Сорайи плохо отразится на будущем Марии, был слишком велик.
Куда бы ни поехала Верити, за ней всегда будет следовать тень Сорайи. Эта отрезвляющая мысль и сопровождала ее, когда она поднималась по последним ступеням крутой лестницы, ведущей в дом.
Она вошла и остановилась в тесном холле, чтобы снять шляпу и перчатки. Откуда-то из глубины дома послышался гремящий от гнева голос брата.
Это было очень странно, и Верити заторопилась туда, откуда он доносился. Но, приблизившись к кухне, она услышала другой голос, он звучал тихо, но отчетливо, как удары сабли по телу, – и Верити остановилась.
Герцог Кайлмор нашел ее.
Глава 3
Как долго простояла Верити в темном коридоре? От страха она не могла пошевелиться. Ею овладело чувство обреченности, такой же неумолимой, как эти мощные волны, бьющиеся о берег, где она так наивно и самонадеянно верила в себя.
Если она сумеет достаточно быстро и достаточно далеко убежать отсюда, то наверняка Кайлмор не последует за ней. В Британии найдется тысяча мест, где можно спрятаться. А может, уехать за границу? В Америке он никогда не найдет ее. Или в Новом Южном Уэльсе. Или в дебрях Борнео, если дело дойдет до этого.
Дрожащими руками Верити схватилась за шляпку и вдруг опомнилась. Она не может сбежать только в том, что надето, и с несколькими монетами в ридикюле. Раздавшийся грохот – вероятно, от стула, брошенного на каменный пол кухни, – все решил за нее.
Герцог не имел на нее никаких законных прав. Как Сорайя она ни в чем не уступала ему. Верити была не слабее. Она набрала в грудь воздуха и направилась на кухню.
Герцог придавил Бена к стене и прижал поперек его горла свою трость. Верити остановилась в дверях. При виде любовника, которого так давно не видела, она чуть не задохнулась от страха.
– Давай же, лживый ублюдок. Ударь меня! Тебе же этого хочется, – тихо и насмешливо издевался Кайлмор над братом. – Ударь же меня, ради Бога.
– Ты этого хочешь, да? – Слава Богу, Бен не поднимал сжатых в кулаки рук. – Но судьи не одобряют, когда низшие по положению бьют проклятых высших. Я не хочу, чтобы меня повесили из-за вашей развратной смазливой рожи, ваша светлость. – Последнее было сказано с глубоким презрением.
Улар тростью по адамову яблоку заставил Бена замолчать.
– Если тебя не повесят за это, видит Бог, повесят за что-нибудь другое.
– Прекратите, – твердо сказала Верити. Несмотря на внешнее спокойствие, она дрожала от ужаса. – Умоляю вас, в этом нет необходимости!
Но ни один из них даже не взглянул на нее. Герцог все тем же тихим, издевательским, угрожающим топом продолжал:
– Каково же это – знать, что она так долго отдавала мне все и выпрашивать объедки со стола другого мужчины? А ты слушал под дверью ее тихие сладкие стоны и вздохи, когда она делала то, чего я хотел от нее?
– Я сказала, прекратите! – уже резко и настойчиво повторила Верити.
Герцог узнал их тайну – иначе как бы он их нашел? И явно ошибался, пылая гневом из-за ее отношений с бывшим слугой.
Бен презрительно улыбнулся.
– Ты для нее был ничем, только славной большой кучей денег. Каждый стон и вздох стоил золота. Золота для нее и золота для меня. Ну и что, милорд, все еще чувствуешь себя чертовски знатным и всемогущим?
Верити взглянула на свою служанку, которая со смешанным чувством любопытства и ужаса жадно наблюдала из угла за происходящим. Чем бы ни закончился этот день, шансы Верити остаться в Уитби в роли уважаемой вдовы испарились. Но прежде, чем беспокоиться об этом, ей надо как-то помешать герцогу убить Бена.
Кайлмор ответил Бену насмешливой улыбкой, хищно скривившей его губы.
– Может быть, это тебя она дурачила. В то время как ты своими грязными руками осквернял эту совершенную белую плоть, она лежала, мечтая о настоящем мужчине.
Лицо Бена исказилось от отвращения.
– Ты? Настоящий мужчина? Ты всего лишь хандра и тщеславие, наряженные в яркие тряпки. Когда ей хотелось настоящего мужчину, она знала, к кому обратиться.
Господи, если она сейчас ничего не сделает, прольется кровь. Атмосфера стремительно накалялась, и схватка казалась неизбежной. Если Бен был тяжелее герцога, то зато худощавое тело Кайлмора было гибким и сильным.
– Послушайте, вы, идиоты! – Дрожащими руками она схватила большое сине-белое блюдо, стоявшее на кухонном столе возле двери.
– Я убью тебя. – Невероятно, но Кайлмор не повысил голоса.
Она знала: если брат сделает хоть малейшее движение, герцог без колебаний расправится с ним. В трости была спрятана шпага. Однажды в Кенсингтоне он показал ей, как это сделано.
– Так кого же повесят, ваша светлость? – язвительно спросил Бен.
Дело зашло слишком далеко.
– Вы оба ведете себя как мальчишки! – Она подняла блюдо и с силой швырнула его об каменный пол.
Звук бьющейся посуды прогромыхал в неожиданно наступившей тишине.
Наконец Верити привлекла к себе внимание. Герцог повернулся к ней, его синие глаза потемнели от гнева. Бен тоже взглянул в ее сторону, хотя трость герцога все еще не давала ему повернуть голову. Верити поняла, что за все время ссоры ни один из них действительно не заметил ее появления.
Она взяла себя в руки и заговорила с той властностью женщины, которая когда-то была великой Сорайей.
– Бенджамин Эштон, перестань дразнить его. Мы и так в беде, А вы, ваша светлость, отпустите его.
Кайлмор усмехнулся.
– Просите за своего любовника, мадам?
Она сдержала желание разбить еще какую-нибудь посуду.
– Он – не мой любовник. – Затем, мгновенно забыв об уважении к его высокому титулу, резко бросила: – Он – мой брат, проклятый вы дурень.
«Брат». Странно, Кайлмор даже не усомнился в правдивости ее заявления.
Он обвел взглядом почти пустую маленькую кухню. Он ничего не замечал, когда ворвался сюда и увидел ненавистного Бен-Ахада, который явно вел себя так, как будто находился дома. Кайлмором владело только желание убить. Несоответствие этого вполне приличного, но едва ли роскошного дома месту, достойному его блестящей драгоценной Сорайи, не укладывалось в голове.
– Да, мой брат. – Верити шагнула вперед и поставила на место стул, который герцог опрокинул, бросившись на своего соперника.
Только соперник оказался совсем не соперником. А эта химера мучила его днем и ночью.
– Отпустите его. Эта ссора между вами и мною, – сказала Сорайя.
Вопреки всей ненависти к ней, которую Кайлмор испытывал после ее побега, этот чуть хрипловатый голос подействовал на его измученную одинокую душу как дождь на пересохшую землю.
Герцог опустил трость, и Бен-Ахад – Бен Эштон, – тяжело дыша, прислонился к стене. Враждебный взгляд черных глаз, знакомых Кайлмору как глаза слуги-араба, остановился на незваном госте.
– Убирайся, – прохрипел Бен.
– Успокойся, Бен, – устало сказала Сорайя. Она взглянула на служанку. – Марджори, пожалуйста, убери в кухне. – Она повернулась к Кайлмору. – Не последует ли ваша светлость за мной? Бен, оставайся здесь. Я хочу поговорить с герцогом наедине.
Кайлмор сдержал улыбку. Она сумела превратить драму шекспировского масштаба в домашнюю комедию. Он шел за этой прямой, облаченной в черное фигурой по коридору, ведущему в уютную гостиную. Открытие, что его экзотическая любовница прикрывается буржуазной и явно целомудренной респектабельностью, выходило за пределы его воображения.
С поднятой головой Сорайя повернулась к нему. Он мог бы ей сказать, что она напрасно тратит время, пытаясь слиться с этой тусклой обстановкой. Никто, ни один мужчина никогда бы не поверил, что она рождена для чего-то иного, а не для греха.
Бушующий зверь, поселившийся в его сердце после ее побега, притих, когда она смерила его холодным взглядом ясных серых глаз.
– Я должна извиниться перед вами, ваша светлость.
Он бы предпочел, чтобы она на коленях вымаливала прощение. Но это было не в правилах Сорайи.
Тем же бесстрастным голосом она продолжала:
– Я хотела сказать вам, что между нами все кончено, но мой брат уверял, что вы рассердитесь и будут неприятности.
Ее брат был прав, мрачно подумал Кайлмор.
– Думаю, богатые покровители редки в этой глуши.
В ее глазах мелькнуло раздражение.
– Это не имеет значения, ваша светлость. Я не ищу богатого покровителя. Я отказалась от прежней жизни. Моя жизнь теперь будет жизнью безупречной порядочной женщины, я буду трудиться.
При этих словах он громко расхохотался. Он просто не мог сдержаться.
– Какая очаровательная чушь, моя дорогая Сорайя. – Он помолчал. – Или ты называешь себя Верити Саймондс? Позволено ли мне после нашего долгого и… близкого знакомства узнать твое настоящее имя?
Она заметно смутилась, только он не мог определить, из-за чего – из-за намека на ее обман или из-за упоминания об их связи.
– Меня зовут Верити Эштон. И я не понимаю, почему мои намерения бессмысленны. Впрочем, ваша драка на кухне лишила меня будущего в Уитби. Не думаю, что Марджори будет держать язык за зубами и не расскажет, как герцог дрался с братом миссис Саймондс.
– Я однажды уже нашел тебя, найду и в другой раз, – спокойно сказал он.
Казалось, ее не встревожила его угроза.
– Зачем вам беспокоиться? Такой мужчина, как вы, без труда найдет кого-нибудь, кто согреет вашу постель. Во мне нет ничего особенного.
Удивительно, она не была жеманной или жаждавшей лести – она всегда отличалась отсутствием обычных женских уловок. Но безусловно знала, что ее нельзя было назвать обыкновенной. Она все равно была несравненной Сорайей, как бы теперь себя ни называла.
Ему с трудом удавалось говорить равнодушно.
– Итак, после всех трудов, затраченных на то, чтобы найти тебя, я должен уйти без всяких возражений?
– Вы были рассержены. Вы думали, что я обманывала вас. Теперь вы знаете, этого не было. Я не завела другого любовника и не намерена этого делать. – Она направилась к двери, явно пытаясь закончить этот разговор. – Как видите, здесь ничего нет для вашей светлости. Сорайи больше не существует. Верити Эштон и ее брат не могут интересовать вас. Вы удовлетворили свое любопытство и знаете, что стало с вашей любовницей.
– Да, – солгал он. Его любопытство еще больше возросло. – Новая жизнь надоест тебе. Ты не рождена быть незаметной.
– После нескольких лет дурной славы стать незаметной – это блаженство, – сказала она. Он видел, что она говорит искренне, это создание было склонно к самообману. – Не думаю, что вы поймете.
– О, я понимаю, – кивнул он, – Лучше, чем ты можешь себе представить.
Разве ему в детстве не хотелось быть обыкновенным мальчиком из простой семьи? Но зрелость принесла с собой сознание, что есть такое бремя, которое никогда нельзя сбросить, как бы оно ни давило, как бы ни сопротивлялся не готовый к этому бремени человек.
Блистательную любовницу требовалось проучить.
– Думаю, нам больше нечего сказать друг другу. Вы были щедрым и добрым любовником, ваша светлость. Пожалуйста, не заставляйте меня изменить мнение о вас.
Самонадеянная потаскуха даже имела наглость улыбнуться ему, открывая дверь, как будто выпроваживая прибывшего не вовремя гостя.
– Прощайте.
Он наклонил голову, словно подчиняясь, хотя в действительности лишь хотел скрыть приступ невыносимого вожделения.
– По крайней мере, окажи мне любезность, проводи меня до кареты.
Из-под опущенных ресниц он, как хищник, с жадностью наблюдал, как она испуганно оглядывает комнату, словно ища повода отказаться. Она не так уж хорошо владела собой, как ей хотелось, но желание поскорее избавиться от него преодолело разумную осторожность.
– Как пожелаете.
С преувеличенным почтением он предложил ей руку. После короткого, едва заметного колебания она взяла ее. Легкое, нежеланное прикосновение обжигало. Оно, как всегда, подействовало и на него. Во всяком случае, его жажда обладания становилась невыносимой.
«Скоро, – успокаивал он свою разбушевавшуюся страсть. – Скоро все, что ты хочешь, будет твоим».
Они вышли в бедный маленький холл, ее аромат окутал и на мгновение смутил Кайлмора. Она казалась Сорайей и в то же время не была ею.
Его искушенная любовница всегда была окружена облаком мускуса и благовоний. От женщины, идущей рядом, пахло фиалковым мылом. Несмотря на то что запах нельзя было назвать неприятным, он немного раздражал герцога, словно каким-то образом мстил не тому человеку, которому хотел отомстить. Но сквозь свежий цветочный аромат пробивался незабываемый запах женщины, которую Кайлмор так страстно желал.
Брат поджидал их около гостиной. Он вполне оправданно подозревал Кайлмора в дурных намерениях.
«Осторожный парень – Бенджамин Эштон», – подумал про себя Кайлмор.
– Его светлость уезжает, – сказала Сорайя-Верити.
Эштон, казалось, не поверил.
– Вот так и уезжает?
– Я узнал все, что хотел.
Кайлмор с нескрываемой насмешкой оглядел бедное жилище. Бог мой, Сорайя создана для дворцов, а не для этой лачуги.
– Значит, вы уже не вернетесь? – равнодушно спросил Бен.
– Нет, – честно ответил Кайлмор.
– Я только провожу его светлость до кареты. – Она выглядела обеспокоенной.
Он понимал ее. Атмосфера ненависти и недоверия была плотнее непроницаемых морских туманов.
– Я пойду с тобой, – сказал Бен.
Они в молчании вышли из дома и поднялись на вершину холма, расположенного неподалеку. Кайлмор оставил свой экипаж около аббатства, он не хотел подвергать риску на крутых дорогах ни свою прекрасную карету, ни дорогих лошадей.
– Вот мы и пришли, – сказала Верити.
Ему чертовски трудно было называть ее новым именем. Но как бы она себя ни называла, факт оставался фактом, она принадлежала ему. Он взглянул на ее прекрасное лицо и увидел на нем облегчение. Должно быть, она ожидала самого худшего, когда застала его на кухне. Теперь же могла поздравить себя с самым благоприятным окончанием всех событий.
Схватив ее за плечо так, чтобы она не смогла вырваться, Кайлмор кивнул двум мускулистым лакеям.
– Не думаешь ли ты, что я допущу, чтобы наши отношения вот так и кончились, моя дорогая? Или, изменив имя, ты растратила весь свой ум?
Она попыталась вырваться из его рук.
– Они кончились, потому что я так решила, ваша светлость, – решительно заявила она.
Он улыбнулся, восхищаясь ее выдержкой. К несчастью, эта выдержка не помогла ей, он решил увезти ее.
– Боюсь, желания расчетливой дамы полусвета ничего не значат.
Ему доставляло удовольствие видеть, как от его безжалостного тона исчезает ее самоуверенность. В отчаянии она посмотрела на брата.
– Бен, сделай что-нибудь.
Кайлмор что-то приказал по-гэльски, и силач Бен-Ахад оказался схваченным двумя еще более сильными шотландцами, привезенными специально для этой цели.
– Отпусти ее, ублюдок! – закричал Эштон. – Клянусь, я убью тебя за это!
Верити вырывалась и извивалась, пытаясь освободиться, но силы были неравными.
– Не трогайте его! Он ни в чем не виноват.
Кайлмор еще крепче сжал ее плечи, пылающим от гнева взглядом посмотрел ей в лицо и увидел смятение.
– Нет, виновата ты. И заплатишь за это. А теперь перестань сопротивляться и полезай в карету, обещаю, твоему брату ничего не сделают.
– Не слушай его, Верити!
В нескольких футах от кареты Эштон, защищаясь, вступил в драку.
Кайлмор кивнул в сторону кучера, не покидавшего козлы.
– Прошу обратить внимание на этого человека, мадам. Уверен, вы поймете, что лучше не сопротивляться.
Она посмотрела вверх и увидела в руках кучера пистолет, нацеленный на брата. Мгновенно она перестала вырываться из рук Кайлмора.
– Я пойду, – спокойно, без выражения сказала она. – Можете отпустить Бена.
– Чуть позднее, – кивнул герцог, даже не пытаясь скрыть своего торжества.
Он поймал ее, и на этот раз ничто на небе или на земле не помешает ему удержать ее.
Торопливо, на гэльском, он бросил через плечо:
– Продержите его в аббатстве до ночи. Если потребуется, избейте до потери сознания.
– Верити, не уезжай с ним! – Эштон напрасно старался стряхнуть с себя шотландцев и броситься на помощь сестре.
Сестра только покачала головой и печально улыбнулась.
– Со мной все будет в порядке, Бен.
– Залезай, – прорычал Кайлмор, подавляя в себе восхищение ее храбростью.
Она сама навлекла на себя беду, когда предала его. Все, что бы он ни сделал с ней, она заслужила. Верити бросила презрительный взгляд на пистолет, а затем на герцога.
– Как ваша светлость пожелает. – Она не пыталась скрыть иронию.
Кайлмор вслед за нею влез в карету и захлопнул дверцу. Шторки были задернуты, но и в полутьме он видел направленный на него ледяной взгляд. К ней вернулось поразительное самообладание, так хорошо знакомое ему после прожитого вместе года. Она хотела, чтобы ее холодность заставила герцога отступить.
«Слишком поздно, миледи, – подумал он с легкой насмешкой. – Я прожил в холоде всю свою жизнь. Этот демон чувствует себя дома только среди снегов и льдов».
Он услышал голос кучера, тронувшего лошадей, отчаянные проклятия Эштона, и карета покатилась. Все задуманное прошло удивительно гладко.
Кайлмор взял с сиденья шнурок.
– Протяни руки.
– Я не позволю связать меня.
Боже, что за женщина. Другая уже рыдала бы, издавая кошачьи вопли, а его любовница вела себя так, словно принимала участие в чаепитии, а не в собственном похищении. Он опустился на колени, стараясь сохранить равновесие в раскачивающейся карете.
– Я связывал тебя и раньше. Тебе это нравилось.
Конечно, мелочная насмешка не задела ее. Он на это и не рассчитывал. Верити только смотрела на него своими чистыми как капли дождя глазами.
– Я соглашалась на эти игры, ваша светлость. Это большая разница.
– Не для меня. – Надменная усмешка скривила его губы. Надо признаться, он чувствовал свое превосходство. – Протяни руки.
Она пожала плечами и подчинилась.
– А если я не послушаюсь, вы прикажете этому бандиту кучеру застрелить меня?
Он затянул узлы.
– Знаешь, я мог бы заткнуть тебе рот кляпом. – Он небрежно откинул ее юбки. – Я весьма разочарован вашим туалетом, мадам.
Он с отвращением смотрел на ее толстые бумажные чулки и грубые полусапожки. Практично, но далеко не соблазнительно. Раньше только шелк касался кожи Сорайи.
Шелк. Или он сам.
– Я не собиралась никого соблазнять, – сказала она, когда он связал ее лодыжки.
Кайлмор опустил ее юбки и с поспешностью, которой, как он надеялся, она не заметила, сел на свое место. Он еще, черт побери, не потерял самообладания. Он не опрокинет ее на спину и не овладеет ею в ту же минуту, как бы ни изголодалось его тело.
В молчании он боролся и побеждал свою непокорную плоть. Его возмущало, что Сорайя без всяких усилий приобрела эту власть над ним. Всегда возмущало. Он жаждал ее, как его отец жаждал опиума. Окажется ли влечение сына таким же фатальным, как и пристрастие родителя?
В мрачной задумчивости Кайлмор смотрел на нее, отмечая замкнутость и то, как она грациозно покачивалась от тряской езды, даже когда была связана. Она явно не собиралась доставлять ему удовольствие слезами, протестами, истериками. Возможно, она приберегала их для более подходящего момента.
– Так что же вы от меня хотите, Кайлмор?
Он чуть заметно улыбнулся и откинулся на подушки сиденья.
– Ничего слишком обременительного для женщины с твоими талантами. – Он позволил себе широко улыбнуться, его опьяняло удовлетворение, от которого голова кружилась сильнее, чем от самого крепкого ликера. – Ты доставила мне три месяца горя и забот. Теперь будет лишь справедливо, если ты вознаградишь меня за труды чувственным наслаждением.
Если она сумеет достаточно быстро и достаточно далеко убежать отсюда, то наверняка Кайлмор не последует за ней. В Британии найдется тысяча мест, где можно спрятаться. А может, уехать за границу? В Америке он никогда не найдет ее. Или в Новом Южном Уэльсе. Или в дебрях Борнео, если дело дойдет до этого.
Дрожащими руками Верити схватилась за шляпку и вдруг опомнилась. Она не может сбежать только в том, что надето, и с несколькими монетами в ридикюле. Раздавшийся грохот – вероятно, от стула, брошенного на каменный пол кухни, – все решил за нее.
Герцог не имел на нее никаких законных прав. Как Сорайя она ни в чем не уступала ему. Верити была не слабее. Она набрала в грудь воздуха и направилась на кухню.
Герцог придавил Бена к стене и прижал поперек его горла свою трость. Верити остановилась в дверях. При виде любовника, которого так давно не видела, она чуть не задохнулась от страха.
– Давай же, лживый ублюдок. Ударь меня! Тебе же этого хочется, – тихо и насмешливо издевался Кайлмор над братом. – Ударь же меня, ради Бога.
– Ты этого хочешь, да? – Слава Богу, Бен не поднимал сжатых в кулаки рук. – Но судьи не одобряют, когда низшие по положению бьют проклятых высших. Я не хочу, чтобы меня повесили из-за вашей развратной смазливой рожи, ваша светлость. – Последнее было сказано с глубоким презрением.
Улар тростью по адамову яблоку заставил Бена замолчать.
– Если тебя не повесят за это, видит Бог, повесят за что-нибудь другое.
– Прекратите, – твердо сказала Верити. Несмотря на внешнее спокойствие, она дрожала от ужаса. – Умоляю вас, в этом нет необходимости!
Но ни один из них даже не взглянул на нее. Герцог все тем же тихим, издевательским, угрожающим топом продолжал:
– Каково же это – знать, что она так долго отдавала мне все и выпрашивать объедки со стола другого мужчины? А ты слушал под дверью ее тихие сладкие стоны и вздохи, когда она делала то, чего я хотел от нее?
– Я сказала, прекратите! – уже резко и настойчиво повторила Верити.
Герцог узнал их тайну – иначе как бы он их нашел? И явно ошибался, пылая гневом из-за ее отношений с бывшим слугой.
Бен презрительно улыбнулся.
– Ты для нее был ничем, только славной большой кучей денег. Каждый стон и вздох стоил золота. Золота для нее и золота для меня. Ну и что, милорд, все еще чувствуешь себя чертовски знатным и всемогущим?
Верити взглянула на свою служанку, которая со смешанным чувством любопытства и ужаса жадно наблюдала из угла за происходящим. Чем бы ни закончился этот день, шансы Верити остаться в Уитби в роли уважаемой вдовы испарились. Но прежде, чем беспокоиться об этом, ей надо как-то помешать герцогу убить Бена.
Кайлмор ответил Бену насмешливой улыбкой, хищно скривившей его губы.
– Может быть, это тебя она дурачила. В то время как ты своими грязными руками осквернял эту совершенную белую плоть, она лежала, мечтая о настоящем мужчине.
Лицо Бена исказилось от отвращения.
– Ты? Настоящий мужчина? Ты всего лишь хандра и тщеславие, наряженные в яркие тряпки. Когда ей хотелось настоящего мужчину, она знала, к кому обратиться.
Господи, если она сейчас ничего не сделает, прольется кровь. Атмосфера стремительно накалялась, и схватка казалась неизбежной. Если Бен был тяжелее герцога, то зато худощавое тело Кайлмора было гибким и сильным.
– Послушайте, вы, идиоты! – Дрожащими руками она схватила большое сине-белое блюдо, стоявшее на кухонном столе возле двери.
– Я убью тебя. – Невероятно, но Кайлмор не повысил голоса.
Она знала: если брат сделает хоть малейшее движение, герцог без колебаний расправится с ним. В трости была спрятана шпага. Однажды в Кенсингтоне он показал ей, как это сделано.
– Так кого же повесят, ваша светлость? – язвительно спросил Бен.
Дело зашло слишком далеко.
– Вы оба ведете себя как мальчишки! – Она подняла блюдо и с силой швырнула его об каменный пол.
Звук бьющейся посуды прогромыхал в неожиданно наступившей тишине.
Наконец Верити привлекла к себе внимание. Герцог повернулся к ней, его синие глаза потемнели от гнева. Бен тоже взглянул в ее сторону, хотя трость герцога все еще не давала ему повернуть голову. Верити поняла, что за все время ссоры ни один из них действительно не заметил ее появления.
Она взяла себя в руки и заговорила с той властностью женщины, которая когда-то была великой Сорайей.
– Бенджамин Эштон, перестань дразнить его. Мы и так в беде, А вы, ваша светлость, отпустите его.
Кайлмор усмехнулся.
– Просите за своего любовника, мадам?
Она сдержала желание разбить еще какую-нибудь посуду.
– Он – не мой любовник. – Затем, мгновенно забыв об уважении к его высокому титулу, резко бросила: – Он – мой брат, проклятый вы дурень.
«Брат». Странно, Кайлмор даже не усомнился в правдивости ее заявления.
Он обвел взглядом почти пустую маленькую кухню. Он ничего не замечал, когда ворвался сюда и увидел ненавистного Бен-Ахада, который явно вел себя так, как будто находился дома. Кайлмором владело только желание убить. Несоответствие этого вполне приличного, но едва ли роскошного дома месту, достойному его блестящей драгоценной Сорайи, не укладывалось в голове.
– Да, мой брат. – Верити шагнула вперед и поставила на место стул, который герцог опрокинул, бросившись на своего соперника.
Только соперник оказался совсем не соперником. А эта химера мучила его днем и ночью.
– Отпустите его. Эта ссора между вами и мною, – сказала Сорайя.
Вопреки всей ненависти к ней, которую Кайлмор испытывал после ее побега, этот чуть хрипловатый голос подействовал на его измученную одинокую душу как дождь на пересохшую землю.
Герцог опустил трость, и Бен-Ахад – Бен Эштон, – тяжело дыша, прислонился к стене. Враждебный взгляд черных глаз, знакомых Кайлмору как глаза слуги-араба, остановился на незваном госте.
– Убирайся, – прохрипел Бен.
– Успокойся, Бен, – устало сказала Сорайя. Она взглянула на служанку. – Марджори, пожалуйста, убери в кухне. – Она повернулась к Кайлмору. – Не последует ли ваша светлость за мной? Бен, оставайся здесь. Я хочу поговорить с герцогом наедине.
Кайлмор сдержал улыбку. Она сумела превратить драму шекспировского масштаба в домашнюю комедию. Он шел за этой прямой, облаченной в черное фигурой по коридору, ведущему в уютную гостиную. Открытие, что его экзотическая любовница прикрывается буржуазной и явно целомудренной респектабельностью, выходило за пределы его воображения.
С поднятой головой Сорайя повернулась к нему. Он мог бы ей сказать, что она напрасно тратит время, пытаясь слиться с этой тусклой обстановкой. Никто, ни один мужчина никогда бы не поверил, что она рождена для чего-то иного, а не для греха.
Бушующий зверь, поселившийся в его сердце после ее побега, притих, когда она смерила его холодным взглядом ясных серых глаз.
– Я должна извиниться перед вами, ваша светлость.
Он бы предпочел, чтобы она на коленях вымаливала прощение. Но это было не в правилах Сорайи.
Тем же бесстрастным голосом она продолжала:
– Я хотела сказать вам, что между нами все кончено, но мой брат уверял, что вы рассердитесь и будут неприятности.
Ее брат был прав, мрачно подумал Кайлмор.
– Думаю, богатые покровители редки в этой глуши.
В ее глазах мелькнуло раздражение.
– Это не имеет значения, ваша светлость. Я не ищу богатого покровителя. Я отказалась от прежней жизни. Моя жизнь теперь будет жизнью безупречной порядочной женщины, я буду трудиться.
При этих словах он громко расхохотался. Он просто не мог сдержаться.
– Какая очаровательная чушь, моя дорогая Сорайя. – Он помолчал. – Или ты называешь себя Верити Саймондс? Позволено ли мне после нашего долгого и… близкого знакомства узнать твое настоящее имя?
Она заметно смутилась, только он не мог определить, из-за чего – из-за намека на ее обман или из-за упоминания об их связи.
– Меня зовут Верити Эштон. И я не понимаю, почему мои намерения бессмысленны. Впрочем, ваша драка на кухне лишила меня будущего в Уитби. Не думаю, что Марджори будет держать язык за зубами и не расскажет, как герцог дрался с братом миссис Саймондс.
– Я однажды уже нашел тебя, найду и в другой раз, – спокойно сказал он.
Казалось, ее не встревожила его угроза.
– Зачем вам беспокоиться? Такой мужчина, как вы, без труда найдет кого-нибудь, кто согреет вашу постель. Во мне нет ничего особенного.
Удивительно, она не была жеманной или жаждавшей лести – она всегда отличалась отсутствием обычных женских уловок. Но безусловно знала, что ее нельзя было назвать обыкновенной. Она все равно была несравненной Сорайей, как бы теперь себя ни называла.
Ему с трудом удавалось говорить равнодушно.
– Итак, после всех трудов, затраченных на то, чтобы найти тебя, я должен уйти без всяких возражений?
– Вы были рассержены. Вы думали, что я обманывала вас. Теперь вы знаете, этого не было. Я не завела другого любовника и не намерена этого делать. – Она направилась к двери, явно пытаясь закончить этот разговор. – Как видите, здесь ничего нет для вашей светлости. Сорайи больше не существует. Верити Эштон и ее брат не могут интересовать вас. Вы удовлетворили свое любопытство и знаете, что стало с вашей любовницей.
– Да, – солгал он. Его любопытство еще больше возросло. – Новая жизнь надоест тебе. Ты не рождена быть незаметной.
– После нескольких лет дурной славы стать незаметной – это блаженство, – сказала она. Он видел, что она говорит искренне, это создание было склонно к самообману. – Не думаю, что вы поймете.
– О, я понимаю, – кивнул он, – Лучше, чем ты можешь себе представить.
Разве ему в детстве не хотелось быть обыкновенным мальчиком из простой семьи? Но зрелость принесла с собой сознание, что есть такое бремя, которое никогда нельзя сбросить, как бы оно ни давило, как бы ни сопротивлялся не готовый к этому бремени человек.
Блистательную любовницу требовалось проучить.
– Думаю, нам больше нечего сказать друг другу. Вы были щедрым и добрым любовником, ваша светлость. Пожалуйста, не заставляйте меня изменить мнение о вас.
Самонадеянная потаскуха даже имела наглость улыбнуться ему, открывая дверь, как будто выпроваживая прибывшего не вовремя гостя.
– Прощайте.
Он наклонил голову, словно подчиняясь, хотя в действительности лишь хотел скрыть приступ невыносимого вожделения.
– По крайней мере, окажи мне любезность, проводи меня до кареты.
Из-под опущенных ресниц он, как хищник, с жадностью наблюдал, как она испуганно оглядывает комнату, словно ища повода отказаться. Она не так уж хорошо владела собой, как ей хотелось, но желание поскорее избавиться от него преодолело разумную осторожность.
– Как пожелаете.
С преувеличенным почтением он предложил ей руку. После короткого, едва заметного колебания она взяла ее. Легкое, нежеланное прикосновение обжигало. Оно, как всегда, подействовало и на него. Во всяком случае, его жажда обладания становилась невыносимой.
«Скоро, – успокаивал он свою разбушевавшуюся страсть. – Скоро все, что ты хочешь, будет твоим».
Они вышли в бедный маленький холл, ее аромат окутал и на мгновение смутил Кайлмора. Она казалась Сорайей и в то же время не была ею.
Его искушенная любовница всегда была окружена облаком мускуса и благовоний. От женщины, идущей рядом, пахло фиалковым мылом. Несмотря на то что запах нельзя было назвать неприятным, он немного раздражал герцога, словно каким-то образом мстил не тому человеку, которому хотел отомстить. Но сквозь свежий цветочный аромат пробивался незабываемый запах женщины, которую Кайлмор так страстно желал.
Брат поджидал их около гостиной. Он вполне оправданно подозревал Кайлмора в дурных намерениях.
«Осторожный парень – Бенджамин Эштон», – подумал про себя Кайлмор.
– Его светлость уезжает, – сказала Сорайя-Верити.
Эштон, казалось, не поверил.
– Вот так и уезжает?
– Я узнал все, что хотел.
Кайлмор с нескрываемой насмешкой оглядел бедное жилище. Бог мой, Сорайя создана для дворцов, а не для этой лачуги.
– Значит, вы уже не вернетесь? – равнодушно спросил Бен.
– Нет, – честно ответил Кайлмор.
– Я только провожу его светлость до кареты. – Она выглядела обеспокоенной.
Он понимал ее. Атмосфера ненависти и недоверия была плотнее непроницаемых морских туманов.
– Я пойду с тобой, – сказал Бен.
Они в молчании вышли из дома и поднялись на вершину холма, расположенного неподалеку. Кайлмор оставил свой экипаж около аббатства, он не хотел подвергать риску на крутых дорогах ни свою прекрасную карету, ни дорогих лошадей.
– Вот мы и пришли, – сказала Верити.
Ему чертовски трудно было называть ее новым именем. Но как бы она себя ни называла, факт оставался фактом, она принадлежала ему. Он взглянул на ее прекрасное лицо и увидел на нем облегчение. Должно быть, она ожидала самого худшего, когда застала его на кухне. Теперь же могла поздравить себя с самым благоприятным окончанием всех событий.
Схватив ее за плечо так, чтобы она не смогла вырваться, Кайлмор кивнул двум мускулистым лакеям.
– Не думаешь ли ты, что я допущу, чтобы наши отношения вот так и кончились, моя дорогая? Или, изменив имя, ты растратила весь свой ум?
Она попыталась вырваться из его рук.
– Они кончились, потому что я так решила, ваша светлость, – решительно заявила она.
Он улыбнулся, восхищаясь ее выдержкой. К несчастью, эта выдержка не помогла ей, он решил увезти ее.
– Боюсь, желания расчетливой дамы полусвета ничего не значат.
Ему доставляло удовольствие видеть, как от его безжалостного тона исчезает ее самоуверенность. В отчаянии она посмотрела на брата.
– Бен, сделай что-нибудь.
Кайлмор что-то приказал по-гэльски, и силач Бен-Ахад оказался схваченным двумя еще более сильными шотландцами, привезенными специально для этой цели.
– Отпусти ее, ублюдок! – закричал Эштон. – Клянусь, я убью тебя за это!
Верити вырывалась и извивалась, пытаясь освободиться, но силы были неравными.
– Не трогайте его! Он ни в чем не виноват.
Кайлмор еще крепче сжал ее плечи, пылающим от гнева взглядом посмотрел ей в лицо и увидел смятение.
– Нет, виновата ты. И заплатишь за это. А теперь перестань сопротивляться и полезай в карету, обещаю, твоему брату ничего не сделают.
– Не слушай его, Верити!
В нескольких футах от кареты Эштон, защищаясь, вступил в драку.
Кайлмор кивнул в сторону кучера, не покидавшего козлы.
– Прошу обратить внимание на этого человека, мадам. Уверен, вы поймете, что лучше не сопротивляться.
Она посмотрела вверх и увидела в руках кучера пистолет, нацеленный на брата. Мгновенно она перестала вырываться из рук Кайлмора.
– Я пойду, – спокойно, без выражения сказала она. – Можете отпустить Бена.
– Чуть позднее, – кивнул герцог, даже не пытаясь скрыть своего торжества.
Он поймал ее, и на этот раз ничто на небе или на земле не помешает ему удержать ее.
Торопливо, на гэльском, он бросил через плечо:
– Продержите его в аббатстве до ночи. Если потребуется, избейте до потери сознания.
– Верити, не уезжай с ним! – Эштон напрасно старался стряхнуть с себя шотландцев и броситься на помощь сестре.
Сестра только покачала головой и печально улыбнулась.
– Со мной все будет в порядке, Бен.
– Залезай, – прорычал Кайлмор, подавляя в себе восхищение ее храбростью.
Она сама навлекла на себя беду, когда предала его. Все, что бы он ни сделал с ней, она заслужила. Верити бросила презрительный взгляд на пистолет, а затем на герцога.
– Как ваша светлость пожелает. – Она не пыталась скрыть иронию.
Кайлмор вслед за нею влез в карету и захлопнул дверцу. Шторки были задернуты, но и в полутьме он видел направленный на него ледяной взгляд. К ней вернулось поразительное самообладание, так хорошо знакомое ему после прожитого вместе года. Она хотела, чтобы ее холодность заставила герцога отступить.
«Слишком поздно, миледи, – подумал он с легкой насмешкой. – Я прожил в холоде всю свою жизнь. Этот демон чувствует себя дома только среди снегов и льдов».
Он услышал голос кучера, тронувшего лошадей, отчаянные проклятия Эштона, и карета покатилась. Все задуманное прошло удивительно гладко.
Кайлмор взял с сиденья шнурок.
– Протяни руки.
– Я не позволю связать меня.
Боже, что за женщина. Другая уже рыдала бы, издавая кошачьи вопли, а его любовница вела себя так, словно принимала участие в чаепитии, а не в собственном похищении. Он опустился на колени, стараясь сохранить равновесие в раскачивающейся карете.
– Я связывал тебя и раньше. Тебе это нравилось.
Конечно, мелочная насмешка не задела ее. Он на это и не рассчитывал. Верити только смотрела на него своими чистыми как капли дождя глазами.
– Я соглашалась на эти игры, ваша светлость. Это большая разница.
– Не для меня. – Надменная усмешка скривила его губы. Надо признаться, он чувствовал свое превосходство. – Протяни руки.
Она пожала плечами и подчинилась.
– А если я не послушаюсь, вы прикажете этому бандиту кучеру застрелить меня?
Он затянул узлы.
– Знаешь, я мог бы заткнуть тебе рот кляпом. – Он небрежно откинул ее юбки. – Я весьма разочарован вашим туалетом, мадам.
Он с отвращением смотрел на ее толстые бумажные чулки и грубые полусапожки. Практично, но далеко не соблазнительно. Раньше только шелк касался кожи Сорайи.
Шелк. Или он сам.
– Я не собиралась никого соблазнять, – сказала она, когда он связал ее лодыжки.
Кайлмор опустил ее юбки и с поспешностью, которой, как он надеялся, она не заметила, сел на свое место. Он еще, черт побери, не потерял самообладания. Он не опрокинет ее на спину и не овладеет ею в ту же минуту, как бы ни изголодалось его тело.
В молчании он боролся и побеждал свою непокорную плоть. Его возмущало, что Сорайя без всяких усилий приобрела эту власть над ним. Всегда возмущало. Он жаждал ее, как его отец жаждал опиума. Окажется ли влечение сына таким же фатальным, как и пристрастие родителя?
В мрачной задумчивости Кайлмор смотрел на нее, отмечая замкнутость и то, как она грациозно покачивалась от тряской езды, даже когда была связана. Она явно не собиралась доставлять ему удовольствие слезами, протестами, истериками. Возможно, она приберегала их для более подходящего момента.
– Так что же вы от меня хотите, Кайлмор?
Он чуть заметно улыбнулся и откинулся на подушки сиденья.
– Ничего слишком обременительного для женщины с твоими талантами. – Он позволил себе широко улыбнуться, его опьяняло удовлетворение, от которого голова кружилась сильнее, чем от самого крепкого ликера. – Ты доставила мне три месяца горя и забот. Теперь будет лишь справедливо, если ты вознаградишь меня за труды чувственным наслаждением.
Глава 4
– Похищение карается смертной казнью, – уверенно сказала Верити.
«Не позволяй ему понять, что ты напугана, – повторяла она про себя в такт со скрипом кареты. – Не позволяй ему заметить твою слабость».
На проклятого Кайлмора ее слова не произвели никакого впечатления.
– Ни один судья и пальцем не пошевелит, чтобы освободить обыкновенную шлюху от оказания услуг, оплаченных ее покровителем. Особенно если этот покровитель один из самых важных лордов королевства.
Его оскорбительные слова не должны были обидеть ее. Она действительно продавала свои милости за деньги. Но все равно эти слова причинили ей боль. Мучительно было сознавать, как сильно они задели ее.
Она старалась скрыть свои чувства. Безжалостный деспот, сидевший напротив, хотел, чтобы она билась в истерике, рыдая и умоляя о прощении, но в тот день, когда Верити покинула Лондон, она дала себе обещание, что никогда больше не будет игрушкой для мужчины. Герцог Кайлмор все еще не понял, что Сорайя, угождавшая ему с нежной чувственностью, исчезла навсегда. Она превратилась в существо, сделанное изо льда и железа, которое не уступит требованиям мужчин.
Она плакала в одиночестве от страха и горя, когда умерли ее родители. Она рыдала и была сама не своя, когда необходимость вынудила ее стать любовницей старика. Тогда слезы не помогли. Не помогут и сейчас. Просто она должна быть хитрой и наблюдательной. Она должна думать, искать выход из положения и выжидать. В этом она была похожа на Кайлмора. Самообладание было ее укрытием и ее оружием.
Обстоятельства заставили ее научиться понимать мужчин. Этот экземпляр был более непроницаемым, чем большинство, но она знала, что герцог упрям и безрассуден и не отступится от задуманного, даже когда и небу станет ясно, что ничего хорошего из этого не выйдет.
– Мой брат подаст на вас в суд.
– Это тот самый брат, который был твоим сутенером в Лондоне?
– Это неправда. Он оберегал меня.
У чудовища хватило наглости снова улыбнуться ей. В этой улыбке красиво очерченных губ были и снисходительность, и презрение.
– Едва ли ты нуждалась в защите от меня. Нет, моя дорогая Сорайя, ты заблуждаешься, ожидая спасения с этой стороны…
– Не называйте меня так! – Связанные руки сжались в кулаки.
Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Пусть он никогда не увидит, пусть он никогда не увидит, повторяла она про себя. Затем сказала спокойно:
– Меня зовут Верити Эштон.
– Как хочешь, – равнодушно ответил он: – Но не воображай, что что-то изменилось.
Его улыбка стала самодовольной. Конечно, потому что он видел. Он был проницательным человеком и обладал поразительной способностью читать ее мысли. С самого начала он знал, что ее внешнее спокойствие скрывало страх, растерянность и ярость.
Но это не означало, что она должна признать свое поражение. Вериги выпрямилась, бросила на Кайлмора уничтожающий взгляд, полный бессильной ненависти, и отвернулась.
Несколько миль они проехали в молчании, становившемся все более тягостным. Хотя узы были туго затянуты, шелк раздражал не кожу, а скорее гордость Верити.
Герцог не спускал с нее глаз. Она терпела его пристальный взгляд, а карета катилась по дороге, унося ее все дальше от Уитби и разбитой мечты о мире и спокойствии. С каждой секундой напряженность все возрастала. Она отягощалась ее страхом и его неукротимым стремлением к цели. Но было что-то еще, в чем Верити не хотела признаться. Чувственное притяжение, всегда существовавшее между ними, было почти ощутимо в слабо освещенной карете.
Верити не питала иллюзий относительно своего наказания.
Он хотел ее. Он овладеет ею. Он достаточно зол, чтобы причинить ей боль. От нее не ускользнуло значение тех нескольких минут, когда он стоял на коленях у ее ног. У него перехватило дыхание, хотя он пытался это скрыть, у него дрожали руки, когда он ее связывал.
Он по-прежнему был рабом своего вожделения. Конечно, так и есть. Иначе зачем он отправился в это безумное путешествие?
Его страсть была его слабостью, которой немедленно воспользовалась бы великая Сорайя. Но до тех пор, пока положение не станет безвыходным, Верити отказывалась опускаться до дешевых уловок проституток.
«Не позволяй ему понять, что ты напугана, – повторяла она про себя в такт со скрипом кареты. – Не позволяй ему заметить твою слабость».
На проклятого Кайлмора ее слова не произвели никакого впечатления.
– Ни один судья и пальцем не пошевелит, чтобы освободить обыкновенную шлюху от оказания услуг, оплаченных ее покровителем. Особенно если этот покровитель один из самых важных лордов королевства.
Его оскорбительные слова не должны были обидеть ее. Она действительно продавала свои милости за деньги. Но все равно эти слова причинили ей боль. Мучительно было сознавать, как сильно они задели ее.
Она старалась скрыть свои чувства. Безжалостный деспот, сидевший напротив, хотел, чтобы она билась в истерике, рыдая и умоляя о прощении, но в тот день, когда Верити покинула Лондон, она дала себе обещание, что никогда больше не будет игрушкой для мужчины. Герцог Кайлмор все еще не понял, что Сорайя, угождавшая ему с нежной чувственностью, исчезла навсегда. Она превратилась в существо, сделанное изо льда и железа, которое не уступит требованиям мужчин.
Она плакала в одиночестве от страха и горя, когда умерли ее родители. Она рыдала и была сама не своя, когда необходимость вынудила ее стать любовницей старика. Тогда слезы не помогли. Не помогут и сейчас. Просто она должна быть хитрой и наблюдательной. Она должна думать, искать выход из положения и выжидать. В этом она была похожа на Кайлмора. Самообладание было ее укрытием и ее оружием.
Обстоятельства заставили ее научиться понимать мужчин. Этот экземпляр был более непроницаемым, чем большинство, но она знала, что герцог упрям и безрассуден и не отступится от задуманного, даже когда и небу станет ясно, что ничего хорошего из этого не выйдет.
– Мой брат подаст на вас в суд.
– Это тот самый брат, который был твоим сутенером в Лондоне?
– Это неправда. Он оберегал меня.
У чудовища хватило наглости снова улыбнуться ей. В этой улыбке красиво очерченных губ были и снисходительность, и презрение.
– Едва ли ты нуждалась в защите от меня. Нет, моя дорогая Сорайя, ты заблуждаешься, ожидая спасения с этой стороны…
– Не называйте меня так! – Связанные руки сжались в кулаки.
Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Пусть он никогда не увидит, пусть он никогда не увидит, повторяла она про себя. Затем сказала спокойно:
– Меня зовут Верити Эштон.
– Как хочешь, – равнодушно ответил он: – Но не воображай, что что-то изменилось.
Его улыбка стала самодовольной. Конечно, потому что он видел. Он был проницательным человеком и обладал поразительной способностью читать ее мысли. С самого начала он знал, что ее внешнее спокойствие скрывало страх, растерянность и ярость.
Но это не означало, что она должна признать свое поражение. Вериги выпрямилась, бросила на Кайлмора уничтожающий взгляд, полный бессильной ненависти, и отвернулась.
Несколько миль они проехали в молчании, становившемся все более тягостным. Хотя узы были туго затянуты, шелк раздражал не кожу, а скорее гордость Верити.
Герцог не спускал с нее глаз. Она терпела его пристальный взгляд, а карета катилась по дороге, унося ее все дальше от Уитби и разбитой мечты о мире и спокойствии. С каждой секундой напряженность все возрастала. Она отягощалась ее страхом и его неукротимым стремлением к цели. Но было что-то еще, в чем Верити не хотела признаться. Чувственное притяжение, всегда существовавшее между ними, было почти ощутимо в слабо освещенной карете.
Верити не питала иллюзий относительно своего наказания.
Он хотел ее. Он овладеет ею. Он достаточно зол, чтобы причинить ей боль. От нее не ускользнуло значение тех нескольких минут, когда он стоял на коленях у ее ног. У него перехватило дыхание, хотя он пытался это скрыть, у него дрожали руки, когда он ее связывал.
Он по-прежнему был рабом своего вожделения. Конечно, так и есть. Иначе зачем он отправился в это безумное путешествие?
Его страсть была его слабостью, которой немедленно воспользовалась бы великая Сорайя. Но до тех пор, пока положение не станет безвыходным, Верити отказывалась опускаться до дешевых уловок проституток.