Страница:
– Я много чего знаю, о чем ты даже и не слышал, малыш, не забывай об этом. И ты знаешь, у меня сегодня отличное настроение, вот только, правда, какой-то зуд меня нестерпимо мучает.
– Может быть, тебе пора остепениться и обзавестись семейством? Это хорошо лечит всякого рода чесотку.
– Ха! Встречаются болезни и пострашнее всяких там случайно подхваченных чесоток.
Неожиданно из часов высунулся позолоченный петух и захлопал крыльями.
– Ну пойдем, – сказал Бен, – представление вот-вот закончится, и в «Гриф» народ валом повалит, надо успеть место занять.
До дверей «Грифа» действительно было каких-нибудь два шага, но попрошайки, промышлявшие на площади, успели их заметить, уже обступали и тянули к ним руки. Бен уставился прямо перед собой и устремился сквозь толпу нищих – детей, матерей с младенцами на руках, стариков. В первое время, когда он только прибыл в город, он раздавал нищим все, что находил в своих карманах. Но со временем сердце его очерствело, и все потому, что нищих было слишком много и он не мог удовлетворить всех. Каждый раз оставались обделенные, и они смотрели ему вслед жадными, злобными глазами. Стены Праги, можно сказать, трещали, они не могли вместить стекающихся сюда беженцев всех мастей и сортов. За этими стенами искали спасения разоренные крестьяне, которых согнал с их земли сам император, сюда бежали жители покоренной турками Вены. Большинство беженцев, самых бедных, оседали в Новом Городе, спали в лачугах, которые им удавалось соорудить из найденного на улицах хлама, но были и такие, что днем перебирались сюда, поближе к пульсирующему сердцу города, несмотря на то что солдаты по велению императора неустанно разгоняли их.
Бен также знал, что ни один из них не страдает от голода. Он сам помогал Ньютону делать машины, вызывающие манну небесную. Может быть, манна и не была очень вкусной, но какая бы ни была, а все же еда, и ее хватало каждому страждущему.
Человек у дверей «Грифа» подозрительно осмотрел их с ног до головы – не бродяжки ли они и, не сказав ни слова, пропустил внутрь.
Даже днем большой зал таверны был полнехонек. Здесь были солдаты в мундирах грубого сукна, офицеры, одетые настоящими щеголями, и джентльмены в модных сюртуках. Повсюду стоял или сидел за длинными деревянными столами рабочий люд в замасленных рубахах. Было занято все – и темноватые залы таверны, и пивной сад на открытом воздухе. Бен и Роберт выбрали стол в углу, здесь еще можно было втиснуться. Не успели они усесться, как девочка с худеньким личиком и с прямыми каштановыми волосами принесла им по кружке пива.
– Спасибо, дорогуша, – сказал Бен, одаривая девочку улыбкой.
Роберт поднял деревянную кружку.
– За твое новое изобретение, за чудесные башмаки, что позволяют тебе, как Иисусу, ходить по воде! – произнес он.
– Хе-х! Голова ты садовая! – Бен чуть не поперхнулся. – Кто это теперь из нас проявляет неосторожность – говорить такое, оказавшись в самом логове католиков?
Роберт улыбнулся и сделал большой глоток из своей кружки.
– О, теперь ты меня решил осторожности учить? – хитро подмигнул он. – Ну и как ты их называешь? – Роберт небрежно махнул рукой под стол.
– Aquapeds, –ответил Бен.
– Ах, ну да, конечно. Ни одна вещь не имеет отношения к науке, если ей не присвоено латинское название, – заметил Роберт иронично.
Бен не ответил подковыркой на подковырку, а вместо этого приложился к своей кружке – темному и горьковатому напитку с густым осадком.
– Боже, храни короля, – заученно произнес Бен и тут же пожалел об этом, слово «король» неприятно кольнуло его.
– Боже, храни короля! – подхватил Роберт, и они громко чокнулись.
Когда кружки опустились на стол, Роберт задумчиво посмотрела на Бена:
– Как ты думаешь, король жив? Ты думаешь, ему удалось спастись?
Бен нахмурился. Он бы предпочел поговорить о чем-нибудь более приятном, но он сам своим тостом неосторожно задел болезненную тему. Он пожал плечами, надеясь, что Роберт примет его промах за язвительную насмешку.
– Все зависит от того, насколько убедительно прозвучали для короля речи Гиза и Вольтера. Но я бы и крону за это не поставил.
– Ну… – начал Роберт и запнулся. – Ну… давай выпьем за Англию. Если Лондона больше нет, то англичане все же должны были остаться, а там, где есть англичане, – там и Англия.
– Где англичане, там и Англия! – согласился с ним Бен, но сам он в это не очень-то верил. Каждый раз, когда разговор заходил о Лондоне, ему казалось, что в сердце ему всадили нож.
– Ну и что ты будешь дальше делать со своими волшебными башмаками? – спросил Роберт, по-видимому желая сменить и ему самому не очень приятную тему разговора.
– Несколько пар таких башмаков я подарю императору и его дочерям. Пусть развлекаются. Надеюсь, им не придет в голову выкалывать мне за это глаза.
Роберт пожал плечами и сделал жест рукой, какой обычно делают щеголи, когда говорят о живописи.
– Ну, если тебе и выколют глаза, то ничего не останется как изобрести какое-нибудь приспособление, вот и будешь сквозь него смотреть на мир. – Он вперил взгляд в стол, будто хотел сквозь него посмотреть на чудесные башмаки Бена. – А сэру Исааку твои башмаки понравились?
– Понравились? Башмаки? Нет, он находит, что мои непрерывные эксперименты со сродством – одна лишь пустая трата времени. Считает, что я должен заниматься этим только в свободное время.
– И тебя это еще больше раззадоривает, – заключил Роберт.
– И хочется, и колется! Да, это меня раззадоривает! – согласился Бен и хлебнул из кружки добрую порцию пива. – Он сейчас занят созданием новой системы. Там что-то с ангелами связано и прочими библейскими штуками, ну а мое дело пока развлекать императора. – Бен на секунду задумался. – Вообще-то, должен признаться, славная это работенка, все время крутишься среди знатных особ. Вот только нет от нее никакой практической пользы. А тем временем какой-нибудь олух царя небесного призовет новую комету обрушиться на наши головы.
– А разве воздушный щит над городом не защитит нас?
Бен покачал головой:
– Нет. Этот щит все равно что эгида, только большего размера. Еще два года назад мы должны были разработать проект настоящих мер защиты. Но вот что я тебе скажу о Ньютоне, и что тебе следует знать: он совершенно не думает ни о чем полезном – только о своей философии. Его исследования направляют не мысли о том, что может принести добро людям, но какие-то импульсы, а какие, я тебе этого сказать не могу, потому что не знаю. Он стремится познать сотворенную Богом Вселенную, заглянуть в ее глубины. И не для блага отдельно взятого человека, меня, например, или для блага Праги или Англии, но исключительно только для себя самого, все ради того, чтобы снискать Божью милость и расположение.
Он допил пиво и попросил принести новую кружку.
– А тебе-то что до этого? – удивился Роберт.
Бен помолчал какое-то время, а потом улыбнулся и поднял свою наполненную кружку:
– Думаю, я слишком серьезно ко всему этому отношусь. А посему, давай-ка будем пить и веселиться.
Роберт тряхнул головой:
– О, да ты, я смотрю, уже не тот маленький мальчик, каким я тебя встретил.
– Так и мир вокруг нас уже совсем не тот, каким был раньше, – парировал Бен. – Наша чудесная новая эра наступила, так что будем ею наслаждаться.
Спустя час с небольшим из «Грифа» вышли двое, весу им прибавили несколько выпитых кружек пива, настроение у них было приподнятое, и, казалось, ноги несут их, не касаясь земли.
– Нам лучше поскорее убраться отсюда, – заметил Роберт, – а то как бы император не заметил, что ученик Ньютона несколько неуверенно держится на ногах.
– Он будет так доволен своей новой игрушкой, которую я ему подарю, что не заметит, если меня вдруг стошнит прямо на ковер ему под ноги, – усмехнулся Бен. – Особенно если он узнает, что я одну из его лодочек переделал на такой вот манер. Можешь себе представить, с какой скоростью мог бы нестись корабль по морю, если бы отсутствовало трение о воду?
– Да императору смелости не хватит испытать такой корабль в каком-нибудь из своих портов. Ты лучше сделай ему гребную лодку, наподобие тех, что в волшебных сказках: и по воде плывут, и по суше ходят.
– Это сложная задача, – задумался Бен. – С водой все просто, а вот с сушей… – Он решительно тряхнул головой. – Но надо будет хорошенечко обдумать эту идею.
– А помнишь, на какой лодке мы сюда прибыли? Не лодка, а какой-то воздушный шар. Может, ее принцип работы позаимствовать?
Бен пожал плечами:
– Да можно было бы, если бы Ньютон выдал секрет той лодки. Вначале я думал, что она построена по принципу отталкивающего сродства, но Ньютон говорит, что нет.
– Знаешь, – начал нерешительно Роберт, – мне всегда казалось, что там, внутри шара, находилось какое-то существо, которое и поднимало лодку в воздух.
Бен кивнул:
– Я думаю, это было существо, которое он называет malakus.Но он упорно ничего о нем не рассказывает.
– А этот malakus –демон, что ли, какой-то?
– Нет. Да… не знаю я, – не нашелся что ответить Бен. – Сейчас меня это мало заботит.
– А-а, – недовольно протянул Роберт. – Но ты же знаешь, столько всяких историй рассказывают про Ньютона и демонов, с которыми он якобы водится.
– Кто рассказывает?
– Слуги. Те, что прибираются в его лабораториях. Они такое рассказывают!
– Да брось ты. Они электрическую искру увидят, а будут рассказывать, что демона видели своими собственными глазами.
– Нет, здесь все не так. Ты помнишь то странное свечение, что сопровождало бедолагу Брейсуэла? Который убил твоего брата и исхитрялся всеми дьявольскими способами, чтобы и тебя убить? Я собственными глазами видел то свечение, да и ты тоже. Ну и как ты его назовешь?
– Загадка все это, вот что я тебе скажу. Человек науки не может делать поспешных выводов, которые основываются на суевериях.
– А, очень хорошо. Но император не человек науки. И что если все эти разговоры о странном свечении и таинственных звуках дойдут до его ушей?
– Ха-х! Император как ребенок. Раз я ему объяснял, что дождь идет тогда, когда ангелы на небесах плещутся в своих ваннах, и знаешь, он поверил.
Они еще какое-то время говорили об императоре в таком же духе, и вдруг Роберт рассмеялся:
– Как мальчику, выросшему в далеких колониях, тебе бы полагалось испытывать благоговейный трепет перед императором.
Бен пожал плечами:
– Чего ради я должен испытывать перед ним благоговейный трепет? То, что он по воле случая родился императором, не значит, что у него достоинств больше, чем у меня. Время королей и монархий близится к концу, друг мой. Кто сейчас самые выдающиеся люди? Исаак Ньютон – сын мелкого землевладельца, Лейбниц – сын профессора, Джон Локк – сын адвоката.
– Ну да, а теперь вспомни, что Иисус был сыном плотника, но был распят с молчаливого согласия императорского наместника. Ты, Бен, конечно, можешь не испытывать к императорам благоговейного трепета, но и спиной к ним лучше не поворачиваться, и не стоит так распускать язык по поводу их слабостей.
– Мы что, опять вернулись к нравоучениям? – спросил Бен, но без обиды или раздражения в голосе, а даже весело.
Он ценил заботу Роберта как старшего и как человека, не единожды спасшего ему жизнь. И кроме всего прочего, Роберт был прав. На сегодняшний день двор императора Священной Римской Империи не был самым безопасным местом на земле. После того как пала Вена, в Венгрии началось восстание, Прага в прошлом году дважды подвергалась осаде, а еще непомерная толпа беженцев – все это заставляло императора и его министров часто терять самообладание и выходить из себя. И все же, если кто-то при дворе и находился в полной безопасности, так это Ньютон, а следовательно, и он, Бен. Без них над Прагой, как над Веной, уже давно бы взвился красный с белым полумесяцем флаг Оттоманской империи или же Прага стала бы добычей армии московитов. Император Карл VI, может быть, и не выдающихся способностей человек, но по крайней мере это-то он понимал. Нет, пока что можно спать спокойно, Габсбурги еще нуждаются в мастерах творить чудеса.
По предложению Роберта они сделали большой круг, снова вышли к мосту, затем пересекли Староместскую площадь и пошли без особой цели в северном направлении, туда, где Влтава огибала город и поворачивала на восток. Оттуда по берегу реки они могли вновь вернуться к мосту. У них была еще куча времени: до назначенной встречи Бена с Ньютоном оставалось еще два часа. И магический город открывал им свои красоты в совершенно неожиданных местах, на самых отдаленных маленьких улочках.
И это не всегда были архитектурные шедевры или завлекающие вкусностями кондитерские.
– За нами кто-то идет, – сквозь зубы, едва слышно прошипел Роберт.
– Ты уверен? Может, тебе показалось?
– Их пятеро. Они были с нами в «Грифе».
– Интересно, что им от нас понадобилось?
– Не знаю. Может, это разгневанный папаша твоей девицы собрал ватагу своих дружков?
Бен напряг слух и услышал то же, что и Роберт: шаги и голоса; переговаривались на языке, ему непонятном, хотя каким-то образом мелодия языка показалась Бену знакомой…
– Русский, – прошептал Бен. – Это русский язык.
– Ну, тогда это не просто уличные головорезы.
– Пятеро их? Ну что, Роберт, давай их удивим.
– Ты бы умерил свою фантазию, их все-таки пять человек, и они могут быть вооружены.
– Да я просто хочу выяснить, за кем они следят. Мы сейчас быстренько свернем за угол, наденем эгиды, а потом их слегка поколотим.
– Бен…
– Бежим! – крикнул Бен и пустился рысью, успев мельком бросить взгляд назад. Действительно, у них за спиной было пятеро – мужчины, одетые в какую-то неописуемого кроя одежду. Один из преследователей что-то крикнул, и они тоже побежали.
– О черт! – ругнулся Роберт.
Из-за угла вышел и преградил им дорогу еще один человек, шестой. Его пистолет был направлен прямо на них.
2
– Может быть, тебе пора остепениться и обзавестись семейством? Это хорошо лечит всякого рода чесотку.
– Ха! Встречаются болезни и пострашнее всяких там случайно подхваченных чесоток.
Неожиданно из часов высунулся позолоченный петух и захлопал крыльями.
– Ну пойдем, – сказал Бен, – представление вот-вот закончится, и в «Гриф» народ валом повалит, надо успеть место занять.
До дверей «Грифа» действительно было каких-нибудь два шага, но попрошайки, промышлявшие на площади, успели их заметить, уже обступали и тянули к ним руки. Бен уставился прямо перед собой и устремился сквозь толпу нищих – детей, матерей с младенцами на руках, стариков. В первое время, когда он только прибыл в город, он раздавал нищим все, что находил в своих карманах. Но со временем сердце его очерствело, и все потому, что нищих было слишком много и он не мог удовлетворить всех. Каждый раз оставались обделенные, и они смотрели ему вслед жадными, злобными глазами. Стены Праги, можно сказать, трещали, они не могли вместить стекающихся сюда беженцев всех мастей и сортов. За этими стенами искали спасения разоренные крестьяне, которых согнал с их земли сам император, сюда бежали жители покоренной турками Вены. Большинство беженцев, самых бедных, оседали в Новом Городе, спали в лачугах, которые им удавалось соорудить из найденного на улицах хлама, но были и такие, что днем перебирались сюда, поближе к пульсирующему сердцу города, несмотря на то что солдаты по велению императора неустанно разгоняли их.
Бен также знал, что ни один из них не страдает от голода. Он сам помогал Ньютону делать машины, вызывающие манну небесную. Может быть, манна и не была очень вкусной, но какая бы ни была, а все же еда, и ее хватало каждому страждущему.
Человек у дверей «Грифа» подозрительно осмотрел их с ног до головы – не бродяжки ли они и, не сказав ни слова, пропустил внутрь.
Даже днем большой зал таверны был полнехонек. Здесь были солдаты в мундирах грубого сукна, офицеры, одетые настоящими щеголями, и джентльмены в модных сюртуках. Повсюду стоял или сидел за длинными деревянными столами рабочий люд в замасленных рубахах. Было занято все – и темноватые залы таверны, и пивной сад на открытом воздухе. Бен и Роберт выбрали стол в углу, здесь еще можно было втиснуться. Не успели они усесться, как девочка с худеньким личиком и с прямыми каштановыми волосами принесла им по кружке пива.
– Спасибо, дорогуша, – сказал Бен, одаривая девочку улыбкой.
Роберт поднял деревянную кружку.
– За твое новое изобретение, за чудесные башмаки, что позволяют тебе, как Иисусу, ходить по воде! – произнес он.
– Хе-х! Голова ты садовая! – Бен чуть не поперхнулся. – Кто это теперь из нас проявляет неосторожность – говорить такое, оказавшись в самом логове католиков?
Роберт улыбнулся и сделал большой глоток из своей кружки.
– О, теперь ты меня решил осторожности учить? – хитро подмигнул он. – Ну и как ты их называешь? – Роберт небрежно махнул рукой под стол.
– Aquapeds, –ответил Бен.
– Ах, ну да, конечно. Ни одна вещь не имеет отношения к науке, если ей не присвоено латинское название, – заметил Роберт иронично.
Бен не ответил подковыркой на подковырку, а вместо этого приложился к своей кружке – темному и горьковатому напитку с густым осадком.
– Боже, храни короля, – заученно произнес Бен и тут же пожалел об этом, слово «король» неприятно кольнуло его.
– Боже, храни короля! – подхватил Роберт, и они громко чокнулись.
Когда кружки опустились на стол, Роберт задумчиво посмотрела на Бена:
– Как ты думаешь, король жив? Ты думаешь, ему удалось спастись?
Бен нахмурился. Он бы предпочел поговорить о чем-нибудь более приятном, но он сам своим тостом неосторожно задел болезненную тему. Он пожал плечами, надеясь, что Роберт примет его промах за язвительную насмешку.
– Все зависит от того, насколько убедительно прозвучали для короля речи Гиза и Вольтера. Но я бы и крону за это не поставил.
– Ну… – начал Роберт и запнулся. – Ну… давай выпьем за Англию. Если Лондона больше нет, то англичане все же должны были остаться, а там, где есть англичане, – там и Англия.
– Где англичане, там и Англия! – согласился с ним Бен, но сам он в это не очень-то верил. Каждый раз, когда разговор заходил о Лондоне, ему казалось, что в сердце ему всадили нож.
– Ну и что ты будешь дальше делать со своими волшебными башмаками? – спросил Роберт, по-видимому желая сменить и ему самому не очень приятную тему разговора.
– Несколько пар таких башмаков я подарю императору и его дочерям. Пусть развлекаются. Надеюсь, им не придет в голову выкалывать мне за это глаза.
Роберт пожал плечами и сделал жест рукой, какой обычно делают щеголи, когда говорят о живописи.
– Ну, если тебе и выколют глаза, то ничего не останется как изобрести какое-нибудь приспособление, вот и будешь сквозь него смотреть на мир. – Он вперил взгляд в стол, будто хотел сквозь него посмотреть на чудесные башмаки Бена. – А сэру Исааку твои башмаки понравились?
– Понравились? Башмаки? Нет, он находит, что мои непрерывные эксперименты со сродством – одна лишь пустая трата времени. Считает, что я должен заниматься этим только в свободное время.
– И тебя это еще больше раззадоривает, – заключил Роберт.
– И хочется, и колется! Да, это меня раззадоривает! – согласился Бен и хлебнул из кружки добрую порцию пива. – Он сейчас занят созданием новой системы. Там что-то с ангелами связано и прочими библейскими штуками, ну а мое дело пока развлекать императора. – Бен на секунду задумался. – Вообще-то, должен признаться, славная это работенка, все время крутишься среди знатных особ. Вот только нет от нее никакой практической пользы. А тем временем какой-нибудь олух царя небесного призовет новую комету обрушиться на наши головы.
– А разве воздушный щит над городом не защитит нас?
Бен покачал головой:
– Нет. Этот щит все равно что эгида, только большего размера. Еще два года назад мы должны были разработать проект настоящих мер защиты. Но вот что я тебе скажу о Ньютоне, и что тебе следует знать: он совершенно не думает ни о чем полезном – только о своей философии. Его исследования направляют не мысли о том, что может принести добро людям, но какие-то импульсы, а какие, я тебе этого сказать не могу, потому что не знаю. Он стремится познать сотворенную Богом Вселенную, заглянуть в ее глубины. И не для блага отдельно взятого человека, меня, например, или для блага Праги или Англии, но исключительно только для себя самого, все ради того, чтобы снискать Божью милость и расположение.
Он допил пиво и попросил принести новую кружку.
– А тебе-то что до этого? – удивился Роберт.
Бен помолчал какое-то время, а потом улыбнулся и поднял свою наполненную кружку:
– Думаю, я слишком серьезно ко всему этому отношусь. А посему, давай-ка будем пить и веселиться.
Роберт тряхнул головой:
– О, да ты, я смотрю, уже не тот маленький мальчик, каким я тебя встретил.
– Так и мир вокруг нас уже совсем не тот, каким был раньше, – парировал Бен. – Наша чудесная новая эра наступила, так что будем ею наслаждаться.
Спустя час с небольшим из «Грифа» вышли двое, весу им прибавили несколько выпитых кружек пива, настроение у них было приподнятое, и, казалось, ноги несут их, не касаясь земли.
– Нам лучше поскорее убраться отсюда, – заметил Роберт, – а то как бы император не заметил, что ученик Ньютона несколько неуверенно держится на ногах.
– Он будет так доволен своей новой игрушкой, которую я ему подарю, что не заметит, если меня вдруг стошнит прямо на ковер ему под ноги, – усмехнулся Бен. – Особенно если он узнает, что я одну из его лодочек переделал на такой вот манер. Можешь себе представить, с какой скоростью мог бы нестись корабль по морю, если бы отсутствовало трение о воду?
– Да императору смелости не хватит испытать такой корабль в каком-нибудь из своих портов. Ты лучше сделай ему гребную лодку, наподобие тех, что в волшебных сказках: и по воде плывут, и по суше ходят.
– Это сложная задача, – задумался Бен. – С водой все просто, а вот с сушей… – Он решительно тряхнул головой. – Но надо будет хорошенечко обдумать эту идею.
– А помнишь, на какой лодке мы сюда прибыли? Не лодка, а какой-то воздушный шар. Может, ее принцип работы позаимствовать?
Бен пожал плечами:
– Да можно было бы, если бы Ньютон выдал секрет той лодки. Вначале я думал, что она построена по принципу отталкивающего сродства, но Ньютон говорит, что нет.
– Знаешь, – начал нерешительно Роберт, – мне всегда казалось, что там, внутри шара, находилось какое-то существо, которое и поднимало лодку в воздух.
Бен кивнул:
– Я думаю, это было существо, которое он называет malakus.Но он упорно ничего о нем не рассказывает.
– А этот malakus –демон, что ли, какой-то?
– Нет. Да… не знаю я, – не нашелся что ответить Бен. – Сейчас меня это мало заботит.
– А-а, – недовольно протянул Роберт. – Но ты же знаешь, столько всяких историй рассказывают про Ньютона и демонов, с которыми он якобы водится.
– Кто рассказывает?
– Слуги. Те, что прибираются в его лабораториях. Они такое рассказывают!
– Да брось ты. Они электрическую искру увидят, а будут рассказывать, что демона видели своими собственными глазами.
– Нет, здесь все не так. Ты помнишь то странное свечение, что сопровождало бедолагу Брейсуэла? Который убил твоего брата и исхитрялся всеми дьявольскими способами, чтобы и тебя убить? Я собственными глазами видел то свечение, да и ты тоже. Ну и как ты его назовешь?
– Загадка все это, вот что я тебе скажу. Человек науки не может делать поспешных выводов, которые основываются на суевериях.
– А, очень хорошо. Но император не человек науки. И что если все эти разговоры о странном свечении и таинственных звуках дойдут до его ушей?
– Ха-х! Император как ребенок. Раз я ему объяснял, что дождь идет тогда, когда ангелы на небесах плещутся в своих ваннах, и знаешь, он поверил.
Они еще какое-то время говорили об императоре в таком же духе, и вдруг Роберт рассмеялся:
– Как мальчику, выросшему в далеких колониях, тебе бы полагалось испытывать благоговейный трепет перед императором.
Бен пожал плечами:
– Чего ради я должен испытывать перед ним благоговейный трепет? То, что он по воле случая родился императором, не значит, что у него достоинств больше, чем у меня. Время королей и монархий близится к концу, друг мой. Кто сейчас самые выдающиеся люди? Исаак Ньютон – сын мелкого землевладельца, Лейбниц – сын профессора, Джон Локк – сын адвоката.
– Ну да, а теперь вспомни, что Иисус был сыном плотника, но был распят с молчаливого согласия императорского наместника. Ты, Бен, конечно, можешь не испытывать к императорам благоговейного трепета, но и спиной к ним лучше не поворачиваться, и не стоит так распускать язык по поводу их слабостей.
– Мы что, опять вернулись к нравоучениям? – спросил Бен, но без обиды или раздражения в голосе, а даже весело.
Он ценил заботу Роберта как старшего и как человека, не единожды спасшего ему жизнь. И кроме всего прочего, Роберт был прав. На сегодняшний день двор императора Священной Римской Империи не был самым безопасным местом на земле. После того как пала Вена, в Венгрии началось восстание, Прага в прошлом году дважды подвергалась осаде, а еще непомерная толпа беженцев – все это заставляло императора и его министров часто терять самообладание и выходить из себя. И все же, если кто-то при дворе и находился в полной безопасности, так это Ньютон, а следовательно, и он, Бен. Без них над Прагой, как над Веной, уже давно бы взвился красный с белым полумесяцем флаг Оттоманской империи или же Прага стала бы добычей армии московитов. Император Карл VI, может быть, и не выдающихся способностей человек, но по крайней мере это-то он понимал. Нет, пока что можно спать спокойно, Габсбурги еще нуждаются в мастерах творить чудеса.
По предложению Роберта они сделали большой круг, снова вышли к мосту, затем пересекли Староместскую площадь и пошли без особой цели в северном направлении, туда, где Влтава огибала город и поворачивала на восток. Оттуда по берегу реки они могли вновь вернуться к мосту. У них была еще куча времени: до назначенной встречи Бена с Ньютоном оставалось еще два часа. И магический город открывал им свои красоты в совершенно неожиданных местах, на самых отдаленных маленьких улочках.
И это не всегда были архитектурные шедевры или завлекающие вкусностями кондитерские.
– За нами кто-то идет, – сквозь зубы, едва слышно прошипел Роберт.
– Ты уверен? Может, тебе показалось?
– Их пятеро. Они были с нами в «Грифе».
– Интересно, что им от нас понадобилось?
– Не знаю. Может, это разгневанный папаша твоей девицы собрал ватагу своих дружков?
Бен напряг слух и услышал то же, что и Роберт: шаги и голоса; переговаривались на языке, ему непонятном, хотя каким-то образом мелодия языка показалась Бену знакомой…
– Русский, – прошептал Бен. – Это русский язык.
– Ну, тогда это не просто уличные головорезы.
– Пятеро их? Ну что, Роберт, давай их удивим.
– Ты бы умерил свою фантазию, их все-таки пять человек, и они могут быть вооружены.
– Да я просто хочу выяснить, за кем они следят. Мы сейчас быстренько свернем за угол, наденем эгиды, а потом их слегка поколотим.
– Бен…
– Бежим! – крикнул Бен и пустился рысью, успев мельком бросить взгляд назад. Действительно, у них за спиной было пятеро – мужчины, одетые в какую-то неописуемого кроя одежду. Один из преследователей что-то крикнул, и они тоже побежали.
– О черт! – ругнулся Роберт.
Из-за угла вышел и преградил им дорогу еще один человек, шестой. Его пистолет был направлен прямо на них.
2
Шайки разбойников
Было видно, как снаружи дым стелился по земле, словно туман, проникая внутрь едким запахом, смешавшимся с запахом пороха, горящей соломы и паленого человеческого тела.
– Мальчик мой, успокойся, не плачь… не плачь, – шептала Адриана, еще крепче прижимая сына к груди.
– Всякий нормальный ребенок плачет, когда слышит стрельбу, – прошептал стоявший ближе всех к ней человек – седые спутанные волосы, лицо, изрытое оспой, как поверхность Луны кратерами. Адриана знала о нем только одно – зовут его Ле Луп.
– Он родился на свет под грохот мушкетной пальбы, – сказала Адриана. – Он плачет, когда не слышит хорошо знакомых ему звуков. – Она нетерпеливо выглянула из дверей деревенского дома, сквозь дымку разглядела синюю вспышку, будто синяя птица взмахнула крылами в предрассветной мгле. Где-то рядом прогремел выстрел.
– Очень хорошо, – произнес Ле Луп. – Мне приходилось успокаивать детей, которые своими криками выдавали мое убежище врагам.
Глаза Адрианы встретились с его глазами. И ей не потребовались слова, чтобы заставить Ле Лупа послушно сосредоточить свое внимание на том, что происходило за пределами дома.
Адриана поцеловала своего малыша в лоб, она гадала, что же такое заключается для матери в ребенке, что та готова отдать за него жизнь. Девочкой она почти не задумывалась о том, что такое быть матерью, и после того, как ей исполнилось семь лет, ее никогда не тянуло быть в окружении детей. Ее собственный сын ничем не отличался от тех малышей, с которыми ей приходилось когда-либо сталкиваться, разве только тем, что он был ее ребенком. Мальчик отличался завидным аппетитом: он продолжал жадно хватать ртом ее грудь, когда там уже не было молока, а у нее от постоянного недоедания начали слишком сильно выступать ключицы. Малыш отличался глупостью: он был глупее любого теленка, козленка, щенка, достигших полуторагодовалого возраста. Детеныши животных в таком возрасте уже могли сами добывать для себя еду и не топтаться ножками в своих собственных испражнениях. И ничего этого не умел делать ее драгоценный ребенок. Ей не верилось, что однажды он научится сам одеваться, научится читать и говорить длинными, сложными предложениями.
И, несмотря на все это, малыш был тем единственным, что удерживало ее на земле. Казалось, что все живое, в ней еще сохранившееся, каким-то чудесным образом сконцентрировалось в ее сыне так, что она могла видеть это воочию. И оно напоминало ей, требовало, чтобы она жила вопреки тому, что душа была мертва.
Она снова поцеловала ребенка.
– Спи, Нико. И положила утомившегося малыша на солому. Почти с нежностью она взяла стоявшее рядом ружье, вставила запал.
Растянувшись на грязном, вонючем полу, женщина положила короткий ствол ружья на каменную плиту в основании очага, нацелила свое оружие на дверь и стала ждать. А снаружи продолжала гореть деревня, названия которой она не знала.
– Эй, проснись, – раздался над самым ухом шепот Креси.
Адриана растерянно заморгала, она поняла, что нечаянно задремала. Но не могла понять, надолго ли – снаружи все оставалось по-прежнему. Адриана подняла глаза на Креси. В неясном свете ее точеные черты лица в обрамлении рыжих волос казались прекрасными, и больше ничего в облике Креси не было такого, что выдавало бы в ней женщину – стройное тело с изящным рельефом мышц, плоская грудь, обтянутая забрызганным грязью жилетом, и тяжелые серые ботфорты. Возможно, Ле Луп и его бандиты догадывались о том, что она на самом деле женского пола, и если так, то они пока принимали правила игры, поскольку имели массу доказательств ее силы, ловкости и быстрой реакции.
– Они ушли. Мы должны исчезнуть до их возвращения.
– Разве они не оставили караульных?
– Тонио уже избавился от них.
Адриана поднялась и стала собирать вещи. Надела на себя лямки грязной перевязи, посадила туда Николаса. Он уже проснулся и смотрел на нее ясными серыми глазами, и в них не отражалось ни одной человеческой мысли. И все же он что-то говорил ей. В глазах была какая-то тайна, доступная только вот таким, как он, невразумленным маленьким существам. И что-то шевельнулось в ее груди, что-то нежное, словно прикоснулись легким перышком как раз к тому самому месту, где хранила она любовь к другому Николасу. Здесь была ее страшная рана, но уже переставшая болеть, и осталась только зияющая пустота. Гангрена, которая чуть не отправила ее на тот свет, залечилась, но следы остались на коже.
Ле Луп уже вышел из дома наружу, окруженный своими бандитами, которых насчитывалось не менее десятка. За ними, стараясь идти как можно тише, последовали Адриана и Креси, и все они скоро направились прочь от опасного места.
Через полчаса деревня, превратившаяся в клубы дыма, поднимавшегося к небу, осталась мимолетным воспоминанием. Ле Луп и его бандиты надеялись поживиться в этом селении, но нашли там только груду трупов. И пока они среди руин искали что-нибудь ценное, еду и одежду, прибыли «синие кафтаны», и их было слишком много, так что всем пришлось спрятаться и ждать. За последние несколько месяцев Адриана узнала, что для бандитов это было самым обычным делом.
Они шли по раскисшему после дождя пастбищу, заросшему чертополохом и бурьяном, трава была такой высокой, что доставала им до пояса. Небо оставалось все таким же свинцово-серым, каким стало после падения кометы, призванной безумцем и уничтожившей мир. По крайней мере хоть дождь перестал лить.
– Мы не можем долго оставаться в этой компании, – тихо сказала Креси, когда они все шли, вытянувшись цепочкой.
– Я думаю, они нам еще нужны, – так же тихо ответила Адриана.
– Может быть, но очень скоро они решат, что мы им не нужны, во всяком случае – я.
– Да, Ле Луп ревнует, – согласилась с ней Адриана. – Он понимает, что ты более сильный лидер, и его люди это понимают. Но все это можно уладить.
Некоторое время Креси шла молча.
– Скажи, он на тебя не посягает?
– Пока не позволяет себе этого. Но я боюсь…
– Не надо ничего бояться, я его убью, если только он посмеет к тебе прикоснуться.
Адриана покачала головой:
– Он нам нужен.
– Но не в этой роли.
Адриана нахмурилась:
– Ты продолжаешь обращаться со мной, будто я прекрасный и хрупкий цветок.
– А ты обращаешься со мной так, будто все еще считаешь шлюхой, – не заставила себя ждать с ответом Креси, – и к тому же очень глупой. Если Ле Луп получит доступ к твоему телу, это будет его победой. И он сразу же поделится своей добычей со своими товарищами. Ты этого хочешь? Считаешь завидной долей принести себя в жертву этим людям?
– Если это сохранит нам жизнь.
– Ты только послушай, что ты говоришь!.. Разве этому тебя учили сестры в Сен-Сире?
Адриана недовольно хмыкнула:
– Они меня ничему не учили, совершенно ничему. Они мне так и не объяснили, кто я и для чего пришла в эту жизнь. Они готовили меня к одному – постричься в монахини, и если бы я это сделала, то меня бы уже давным-давно либо изнасиловали, либо убили, а скорее всего, и то и другое. Такие люди, как Ле Луп, в первую очередь ищут добычу в монастырях. А сейчас все мужчины уподобились Ле Лупу. Все остальное, чему я научилась в Сен-Сире, все мои познания в математике, литературе, усвоенные правила хорошего тона сейчас совершенно бесполезны. И судьба выводит меня все на одну и ту же дорогу – что тогда в Версале, что сейчас здесь. От меня все время требуется принести в жертву мою женскую плоть. Именно к этому все сводится. Ну что, Креси, у тебя есть что возразить? Ты же знаешь, мир стоит на этом, и именно поэтому я не считаю тебя шлюхой. И тем более ты никогда в моих глазах не была глупой.
– И я себя глупой никогда не считала, – тихо ответила Креси.
Адриана отвела взгляд в сторону. Она научилась понимать по выражению странных, светло-голубых глаз этой женщины, когда она упражняется в своем едком сарказме, а когда говорит искренне. Но сейчас Адриана не хотела рисковать, она не была готова к искренности.
– Послушай, – все так же тихо начала Креси, – не подпускай его к себе. Мы от этого ничего не выиграем, а потеряем многое. Ле Луп считает тебя моей женщиной. И он не посмеет взять тебя силой.
– Но он может убить тебя, когда ты будешь спать. Что ты на это скажешь?
Креси пожала плечами:
– Тогда я просто не буду спать.
– Креси, я…
Она не договорила. Один из бандитов, шедший впереди, – худой, глуповатый пикардиец, которого все называли Роланд, – как подкошенный свалился на землю. Адриана в недоумении остановилась и тут услышала отдаленный звук выстрела.
– Стреляют! – закричал кто-то.
Высокая трава зашипела, будто кишела змеями, и снова раздался отдаленный звук выстрела, будто кто-то хлопнул в ладоши. Адриана обернулась и увидела ровный ряд небольших голубых облачков, несущихся в их сторону по полю.
Еще двое бандитов упали на землю, третий вскрикнул, схватился за руку и поник, как срубленная головка полевого цветка.
Креси уже вскинула мушкет и отвечала на выстрелы выстрелами. Она опустилась на одно колено, поскольку их окутали клубы дыма, и молниеносно перезарядила мушкет.
– Не поднимай головы. Отползи вперед шагов на тридцать, потом вставай и беги, – свистящим шепотом приказала рыжеволосая бестия.
– Я без тебя ни шагу.
– Еще один выстрел, и я последую за тобой. – Надменная улыбка исказила губы Креси. – Решение за нас уже принято. У мсье Ле Лупа открылся третий глаз.
– Ты что, видела это?
– Я сама всадила ему пулю прямо в лоб.
– Бог проклянет тебя, Креси…
– Беги, спасай Николаса.
На мгновение Креси показалось, что ее подруга подумала о другом Николасе, о том, который лежал в земле где-то недалека от Версаля. Но Адриана имела в виду малыша.
И Адриана побежала. Жесткие стебли травы драли то, что еще осталось от ее платья. Она бежала, и от тряски маленький Нико залился громким плачем.
Где-то сзади слышались громкие крики Креси, она раздавала приказы оставшимся в живых бандитам. Они сгрудились вокруг нее и отступали более или менее организованным порядком: одни опускались на колено и стреляли, другие тем временем отбегали и перезаряжали свое оружие, после чего отбегали назад стрелявшие. По большей части это были уже немолодые солдаты, и военный порядок был вколочен в них долгими годами муштры и боевых действий, и Креси заставила их вспомнить военную выучку, что никак не удавалось сделать Ле Лупу.
Адриана почувствовала радость оттого, что Креси убила этого жалкого негодяя. Пусть отправляется в ад.
Задыхаясь, Адриана взобралась на вершину холма. Трое всадников, все в тех же хорошо знакомых ей синих кафтанах, очень быстро неслись с фланга. Она закричала, предупреждая Креси.
Но грохот выстрелов заглушил и без того не очень сильный голос Адрианы, и Креси не слышала и продолжала со своим войском отступать как раз в ту сторону, откуда приближались всадники. Еще мгновение, они достигнут гребня холма и будут у врага как на ладони.
Адриана медленно опустилась на землю. По мере того как отступление продолжалось, оно уже не казалось ей стройным и упорядоченным. Она пересчитала оставшихся в живых – всего несколько человек.
Выругавшись, Адриана сняла с плеча ружье, вставила запал, отметив про себя, что пороху осталось совсем немного.
Она отползла и спряталась в кустах, взяла на мушку ехавшего впереди всадника. Ее мушкет был короче обычного, приспособленный для стрельбы с лошади, и оттого стрелял не так метко. У всадника в руках был видел лишь пистолет, но это ничего не значило, он мог оказаться каким-нибудь новейшим оружием, в этом случае она была обречена. Желая заполучить для себя хоть какое-то преимущество, она позволила ему подъехать как можно ближе, даже не зная, заметил он ее или нет. Двое других оставались справа от нее и как бы замыкали кольцо.
– Мальчик мой, успокойся, не плачь… не плачь, – шептала Адриана, еще крепче прижимая сына к груди.
– Всякий нормальный ребенок плачет, когда слышит стрельбу, – прошептал стоявший ближе всех к ней человек – седые спутанные волосы, лицо, изрытое оспой, как поверхность Луны кратерами. Адриана знала о нем только одно – зовут его Ле Луп.
– Он родился на свет под грохот мушкетной пальбы, – сказала Адриана. – Он плачет, когда не слышит хорошо знакомых ему звуков. – Она нетерпеливо выглянула из дверей деревенского дома, сквозь дымку разглядела синюю вспышку, будто синяя птица взмахнула крылами в предрассветной мгле. Где-то рядом прогремел выстрел.
– Очень хорошо, – произнес Ле Луп. – Мне приходилось успокаивать детей, которые своими криками выдавали мое убежище врагам.
Глаза Адрианы встретились с его глазами. И ей не потребовались слова, чтобы заставить Ле Лупа послушно сосредоточить свое внимание на том, что происходило за пределами дома.
Адриана поцеловала своего малыша в лоб, она гадала, что же такое заключается для матери в ребенке, что та готова отдать за него жизнь. Девочкой она почти не задумывалась о том, что такое быть матерью, и после того, как ей исполнилось семь лет, ее никогда не тянуло быть в окружении детей. Ее собственный сын ничем не отличался от тех малышей, с которыми ей приходилось когда-либо сталкиваться, разве только тем, что он был ее ребенком. Мальчик отличался завидным аппетитом: он продолжал жадно хватать ртом ее грудь, когда там уже не было молока, а у нее от постоянного недоедания начали слишком сильно выступать ключицы. Малыш отличался глупостью: он был глупее любого теленка, козленка, щенка, достигших полуторагодовалого возраста. Детеныши животных в таком возрасте уже могли сами добывать для себя еду и не топтаться ножками в своих собственных испражнениях. И ничего этого не умел делать ее драгоценный ребенок. Ей не верилось, что однажды он научится сам одеваться, научится читать и говорить длинными, сложными предложениями.
И, несмотря на все это, малыш был тем единственным, что удерживало ее на земле. Казалось, что все живое, в ней еще сохранившееся, каким-то чудесным образом сконцентрировалось в ее сыне так, что она могла видеть это воочию. И оно напоминало ей, требовало, чтобы она жила вопреки тому, что душа была мертва.
Она снова поцеловала ребенка.
– Спи, Нико. И положила утомившегося малыша на солому. Почти с нежностью она взяла стоявшее рядом ружье, вставила запал.
Растянувшись на грязном, вонючем полу, женщина положила короткий ствол ружья на каменную плиту в основании очага, нацелила свое оружие на дверь и стала ждать. А снаружи продолжала гореть деревня, названия которой она не знала.
– Эй, проснись, – раздался над самым ухом шепот Креси.
Адриана растерянно заморгала, она поняла, что нечаянно задремала. Но не могла понять, надолго ли – снаружи все оставалось по-прежнему. Адриана подняла глаза на Креси. В неясном свете ее точеные черты лица в обрамлении рыжих волос казались прекрасными, и больше ничего в облике Креси не было такого, что выдавало бы в ней женщину – стройное тело с изящным рельефом мышц, плоская грудь, обтянутая забрызганным грязью жилетом, и тяжелые серые ботфорты. Возможно, Ле Луп и его бандиты догадывались о том, что она на самом деле женского пола, и если так, то они пока принимали правила игры, поскольку имели массу доказательств ее силы, ловкости и быстрой реакции.
– Они ушли. Мы должны исчезнуть до их возвращения.
– Разве они не оставили караульных?
– Тонио уже избавился от них.
Адриана поднялась и стала собирать вещи. Надела на себя лямки грязной перевязи, посадила туда Николаса. Он уже проснулся и смотрел на нее ясными серыми глазами, и в них не отражалось ни одной человеческой мысли. И все же он что-то говорил ей. В глазах была какая-то тайна, доступная только вот таким, как он, невразумленным маленьким существам. И что-то шевельнулось в ее груди, что-то нежное, словно прикоснулись легким перышком как раз к тому самому месту, где хранила она любовь к другому Николасу. Здесь была ее страшная рана, но уже переставшая болеть, и осталась только зияющая пустота. Гангрена, которая чуть не отправила ее на тот свет, залечилась, но следы остались на коже.
Ле Луп уже вышел из дома наружу, окруженный своими бандитами, которых насчитывалось не менее десятка. За ними, стараясь идти как можно тише, последовали Адриана и Креси, и все они скоро направились прочь от опасного места.
Через полчаса деревня, превратившаяся в клубы дыма, поднимавшегося к небу, осталась мимолетным воспоминанием. Ле Луп и его бандиты надеялись поживиться в этом селении, но нашли там только груду трупов. И пока они среди руин искали что-нибудь ценное, еду и одежду, прибыли «синие кафтаны», и их было слишком много, так что всем пришлось спрятаться и ждать. За последние несколько месяцев Адриана узнала, что для бандитов это было самым обычным делом.
Они шли по раскисшему после дождя пастбищу, заросшему чертополохом и бурьяном, трава была такой высокой, что доставала им до пояса. Небо оставалось все таким же свинцово-серым, каким стало после падения кометы, призванной безумцем и уничтожившей мир. По крайней мере хоть дождь перестал лить.
– Мы не можем долго оставаться в этой компании, – тихо сказала Креси, когда они все шли, вытянувшись цепочкой.
– Я думаю, они нам еще нужны, – так же тихо ответила Адриана.
– Может быть, но очень скоро они решат, что мы им не нужны, во всяком случае – я.
– Да, Ле Луп ревнует, – согласилась с ней Адриана. – Он понимает, что ты более сильный лидер, и его люди это понимают. Но все это можно уладить.
Некоторое время Креси шла молча.
– Скажи, он на тебя не посягает?
– Пока не позволяет себе этого. Но я боюсь…
– Не надо ничего бояться, я его убью, если только он посмеет к тебе прикоснуться.
Адриана покачала головой:
– Он нам нужен.
– Но не в этой роли.
Адриана нахмурилась:
– Ты продолжаешь обращаться со мной, будто я прекрасный и хрупкий цветок.
– А ты обращаешься со мной так, будто все еще считаешь шлюхой, – не заставила себя ждать с ответом Креси, – и к тому же очень глупой. Если Ле Луп получит доступ к твоему телу, это будет его победой. И он сразу же поделится своей добычей со своими товарищами. Ты этого хочешь? Считаешь завидной долей принести себя в жертву этим людям?
– Если это сохранит нам жизнь.
– Ты только послушай, что ты говоришь!.. Разве этому тебя учили сестры в Сен-Сире?
Адриана недовольно хмыкнула:
– Они меня ничему не учили, совершенно ничему. Они мне так и не объяснили, кто я и для чего пришла в эту жизнь. Они готовили меня к одному – постричься в монахини, и если бы я это сделала, то меня бы уже давным-давно либо изнасиловали, либо убили, а скорее всего, и то и другое. Такие люди, как Ле Луп, в первую очередь ищут добычу в монастырях. А сейчас все мужчины уподобились Ле Лупу. Все остальное, чему я научилась в Сен-Сире, все мои познания в математике, литературе, усвоенные правила хорошего тона сейчас совершенно бесполезны. И судьба выводит меня все на одну и ту же дорогу – что тогда в Версале, что сейчас здесь. От меня все время требуется принести в жертву мою женскую плоть. Именно к этому все сводится. Ну что, Креси, у тебя есть что возразить? Ты же знаешь, мир стоит на этом, и именно поэтому я не считаю тебя шлюхой. И тем более ты никогда в моих глазах не была глупой.
– И я себя глупой никогда не считала, – тихо ответила Креси.
Адриана отвела взгляд в сторону. Она научилась понимать по выражению странных, светло-голубых глаз этой женщины, когда она упражняется в своем едком сарказме, а когда говорит искренне. Но сейчас Адриана не хотела рисковать, она не была готова к искренности.
– Послушай, – все так же тихо начала Креси, – не подпускай его к себе. Мы от этого ничего не выиграем, а потеряем многое. Ле Луп считает тебя моей женщиной. И он не посмеет взять тебя силой.
– Но он может убить тебя, когда ты будешь спать. Что ты на это скажешь?
Креси пожала плечами:
– Тогда я просто не буду спать.
– Креси, я…
Она не договорила. Один из бандитов, шедший впереди, – худой, глуповатый пикардиец, которого все называли Роланд, – как подкошенный свалился на землю. Адриана в недоумении остановилась и тут услышала отдаленный звук выстрела.
– Стреляют! – закричал кто-то.
Высокая трава зашипела, будто кишела змеями, и снова раздался отдаленный звук выстрела, будто кто-то хлопнул в ладоши. Адриана обернулась и увидела ровный ряд небольших голубых облачков, несущихся в их сторону по полю.
Еще двое бандитов упали на землю, третий вскрикнул, схватился за руку и поник, как срубленная головка полевого цветка.
Креси уже вскинула мушкет и отвечала на выстрелы выстрелами. Она опустилась на одно колено, поскольку их окутали клубы дыма, и молниеносно перезарядила мушкет.
– Не поднимай головы. Отползи вперед шагов на тридцать, потом вставай и беги, – свистящим шепотом приказала рыжеволосая бестия.
– Я без тебя ни шагу.
– Еще один выстрел, и я последую за тобой. – Надменная улыбка исказила губы Креси. – Решение за нас уже принято. У мсье Ле Лупа открылся третий глаз.
– Ты что, видела это?
– Я сама всадила ему пулю прямо в лоб.
– Бог проклянет тебя, Креси…
– Беги, спасай Николаса.
На мгновение Креси показалось, что ее подруга подумала о другом Николасе, о том, который лежал в земле где-то недалека от Версаля. Но Адриана имела в виду малыша.
И Адриана побежала. Жесткие стебли травы драли то, что еще осталось от ее платья. Она бежала, и от тряски маленький Нико залился громким плачем.
Где-то сзади слышались громкие крики Креси, она раздавала приказы оставшимся в живых бандитам. Они сгрудились вокруг нее и отступали более или менее организованным порядком: одни опускались на колено и стреляли, другие тем временем отбегали и перезаряжали свое оружие, после чего отбегали назад стрелявшие. По большей части это были уже немолодые солдаты, и военный порядок был вколочен в них долгими годами муштры и боевых действий, и Креси заставила их вспомнить военную выучку, что никак не удавалось сделать Ле Лупу.
Адриана почувствовала радость оттого, что Креси убила этого жалкого негодяя. Пусть отправляется в ад.
Задыхаясь, Адриана взобралась на вершину холма. Трое всадников, все в тех же хорошо знакомых ей синих кафтанах, очень быстро неслись с фланга. Она закричала, предупреждая Креси.
Но грохот выстрелов заглушил и без того не очень сильный голос Адрианы, и Креси не слышала и продолжала со своим войском отступать как раз в ту сторону, откуда приближались всадники. Еще мгновение, они достигнут гребня холма и будут у врага как на ладони.
Адриана медленно опустилась на землю. По мере того как отступление продолжалось, оно уже не казалось ей стройным и упорядоченным. Она пересчитала оставшихся в живых – всего несколько человек.
Выругавшись, Адриана сняла с плеча ружье, вставила запал, отметив про себя, что пороху осталось совсем немного.
Она отползла и спряталась в кустах, взяла на мушку ехавшего впереди всадника. Ее мушкет был короче обычного, приспособленный для стрельбы с лошади, и оттого стрелял не так метко. У всадника в руках был видел лишь пистолет, но это ничего не значило, он мог оказаться каким-нибудь новейшим оружием, в этом случае она была обречена. Желая заполучить для себя хоть какое-то преимущество, она позволила ему подъехать как можно ближе, даже не зная, заметил он ее или нет. Двое других оставались справа от нее и как бы замыкали кольцо.