– Это, скорее всего, значит, что они собираются нас съесть.

6
Герцог Лоррейнский

   Бой закончился, не успев начаться. Из банды Ле Лупа уцелели всего несколько человек, остальные остались лежать бездыханными в поле. Адриана сидела рядом с Креси, Николас вцепился ей в руку и широко распахнутыми глазенками наблюдал за людьми в синих кафтанах, занятых своим делом. Самого молодого определили присматривать за ними, и он отчего-то нервничал, стоя на расстоянии десяти шагов.
   Креси была еще жива, кровь текла у нее из носа, она судорожно хватала ртом воздух. В нее попали две пули, и обе в грудь, одна прошла чуть выше сердца. За последние два года Адриана видела достаточно ран, чтобы определить, что ранения Креси смертельны.
   Но эта девушка была таким особенным, таким удивительным существом!
   В тот момент, когда Адриана старательно перевязывала раны Креси, к ним подошел еще один солдат. Вероятно, когда-то его лицо было даже приятным, пока ему не сломали нос, и он стал походить на клюв попугая. Его темно-карие глаза лишились человеческого тепла. Как и солдат, которого обезглавила Креси, он был в форме гвардейца Швейцарской роты. Адриана зло посмотрела на него, но, к своему удивлению, обнаружила, что солдат изучает ее насмешливо и лукаво. Потом он перевел взгляд на Креси, затем снова на нее, и по его глазам Адриана определила, что он что-то для себя решил.
   – Дева Мария, – произнес он, – мадемуазель де Морней де Моншеврой. – Гвардеец приподнял шляпу.
   К Адриане уже давно никто так не обращался, и она вначале даже не поняла, что это ее собственное имя – это было имя из какой-то другой жизни.
   – Мсье, я не имею чести вас знать.
   – Прошу извинить меня, мадемуазель. Меня зовут Эркюль д'Аргенсон. Я… – Он склонился над Креси. – Мне очень жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах. Как она?
   Адриана удивленно приподняла брови:
   – Вы знаете ее?
   Он кивнул:
   – Она состояла в Швейцарской роте, выдавая себя за мужчину. О том, что она женщина, знали всего несколько человек. Я был другом Николаса д'Артаньяна. Мы все ему завидовали, потому что ему посчастливилось стать вашим телохранителем.
   – И это счастье стоило ему жизни, как и Креси. Я боюсь, что она не выживет.
   – Уверяю вас, мы сделаем все, что в наших силах. Мой доктор здесь, рядом. – Д'Аргенсон улыбнулся. – Вы можете не поверить мне, но вам очень повезло, что вы встретили нас. Мы не головорезы, как эти ребята. – Он сделал жест рукой в сторону лежавшего неподалеку мертвого сотоварища Ле Лупа.
   – Рада слышать это.
   – Я думаю, – ответил он, пристально глядя на нее, – в более подходящем для бесед месте я расскажу вам больше. Здесь небезопасно. Вам действительно повезло, что мы вас нашли. Вскоре здесь могло бы завязаться настоящее сражение.
   Адриана пожала плечами.
   – Я даже не знаю, где нахожусь, – ответила она.
   – В настоящий момент эта земля принадлежит герцогу Лоррейнскому, – сказал он. – Но я боюсь, что через несколько дней она перейдет в руки московитов.
 
   К ночи они выбрались на главную дорогу, ведущую от Нанси. По ней широким потоком тянулись скрипучие повозки с мужчинами, женщинами, детьми, с привязанными сзади к повозкам домашними животными.
   – Куда же они все идут? – удивилась Адриана. – Было бы лучше, если бы они вернулись назад.
   – Они надеются, что жизнь в деревенской глуши будет лучше. О московитах рассказывают всякие чудовищные истории, – ответил д'Аргенсон. – Одни говорят, будто бы они для восстановления сил пьют кровь своих жертв, другие – что заключили договор с князем тьмы.
   Адриана рассеянно погладила гриву лошади, которую ей выделил для путешествия д'Аргенсон.
   – Они ничего хорошего не найдут в деревенской глуши, – сказала она.
   – За это я не могу поручиться, мадемуазель.
   На протяжении нескольких часов спутники ехали против течения этого человеческого потока, местами приходилось продираться с трудом, но, не доезжая до города, они свернули с большой дороги на дорогу поменьше, что резко пошла в гору, и очень скоро у них за спиной горизонт вытянулся, словно голубая дымка. На небе расплывшимися пятнами выступили звезды. И Адриана вспомнила другую ночь, когда она лежала в объятиях Николаса д'Артаньяна, она была любима и любила, и звезды на небе сверкали, как россыпь драгоценных камней. И ей был тогда всего двадцать один год. Сейчас ей уже двадцать четыре, и у нее остались лишь воспоминания о том прекрасном чувстве и той удивительной ночи. Она рассеянно погладила по голове своего ребенка, названного именем ее возлюбленного, и подумала, суждено ли ему когда-нибудь увидеть такие же яркие звезды на чистом ночном небе.
   Дорога вилась, виляя, по темному лесу, но спустя какое-то время появился свет от многочисленных костров. Часовые окликнули их, услышали удовлетворивший их ответ и пропустили в лагерь. Они миновали костер, сидевшие вокруг которого люди распевали песню, непристойную, но довольно мелодичную Адриана уловила витавший в воздухе запах мяса – большая редкость в последнее время.
   Они проехали между двумя каменными столбами, увитыми плющом, далее через запущенный сад к дому, какие строили лет двести назад. Им навстречу поспешили ливрейные лакеи, и двое солдат подняли Креси и унесли ее, как сказал д'Аргенсон, к доктору.
   Д'Аргенсон спешился и подошел помочь ей, но она уже переложила ребенка на левую руку, ногу перекинула через круп лошади и спрыгнула на землю, отказавшись от помощи.
   – Я уже отвыкла от общества кавалеров, – извиняющимся тоном произнесла она.
   – Да, кавалеров почти не осталось.
   – Вы относитесь ко мне с почтением, хотя я знаю, какой у меня убогий вид.
   И действительно, волосы у нее были спутаны, просто воронье гнездо, а украденное где-то платье изодрано в клочья.
   – Бриллиант в любой оправе остается бриллиантом.
   Она вдруг смешалась, отвела взгляд от его почему-то не таких холодных, как ей показалось вначале, глаз и махнула рукой в сторону дома.
   – Это ваш дом? – спросила она.
   – Нет, – ответил д'Аргенсон. – Я здесь что-то вроде премьер-министра. А хозяин дома – вот он идет.
   Адриана посмотрела в ту сторону, куда он указал. В мерцающем свете единственного алхимического фонаря она увидела приближавшегося к ним светловолосого мальчика не старше тринадцати лет в костюме для верховой езды.
   Д'Аргенсон вышел вперед и поклонился:
   – Монсеньор, позвольте представить вам мадемуазель де Морней де Моншеврой.
   Мальчик широко улыбнулся и поклонился.
   – Это честь для меня, – тихо сказал он, – познакомиться с невестой последнего короля Франции. – Губами он едва коснулся ее руки. – Я Френсис Стефен, герцог Лоррейнский. И если у вас есть просьба, которую я мог бы исполнить, пожалуйста, объявите о ней.
   – Я… – Она вдруг почувствовала смертельную усталость. – Мне нужна ванна.
   – Слуги ее приготовят, – ответил мальчик.
 
   Облокотившись о края большого чана, Адриана подумала, что без горячей воды не было бы цивилизации. Два последних года она жила подобно дикому зверю, в грязи, мылась лишь в холодной воде подвернувшегося где-нибудь по дороге пруда. Она чувствовала, что совершенно отупела, подчинилась животным инстинктам и заботилась лишь о том, чтобы выжить.
   Прикосновение к телу горячей, ароматной, пенящейся воды все изменило. Вода вновь превратила ее из животного в человека. Но она подумала, что это всего лишь иллюзия, через неделю, что она проведет на бесконечных дорогах, появится прежняя убежденность, что все труды человеческие, все достижения – всего лишь мимолетное видение, но сейчас ей не хотелось об этом думать.
   И в комнате, где стоял чан, тоже было тепло. Здесь был и туалетный столик с зеркалом, а на нем – духи и пудра, а на кровати – разложенное чистое белье и одежда, о которых она и думать забыла с того момента, как покинула Версаль. Из трех платьев она выбрала темно-зеленое, хоть и самого претенциозного вида, но зато удобное.
   Когда она одевалась, вошла девочка, наверное, лет двенадцати, очень миленькая, если не считать нескольких оспинок на лице.
   – Если мадемуазель позволит, я могла бы расчесать ей волосы, – сказала девочка.
   На эту болезненную процедуру ушло не менее часа, но с каждым распутанным клоком волос она оживала и чувствовала, как из камня превращается в нечто мягкое и нежное. И ей очень не хотелось вновь превращаться в камень, но она знала, что это неизбежно и необходимо. Последние дни в Версале научили ее, что окружающий мир будет причинять ей боль независимо от того, готова она к этому или нет. Удовольствие стало редким и сладким плодом, и глупо было бы от него отказываться, не отведав.
   – Где мой сын? – спросила она девочку, когда осознала, что его нет в комнате.
   – Он с няней, – ответила девочка.
   – С няней… – До сей минуты она никогда не расставалась с Нико, если только отлучалась на час-другой, оставляя его под присмотром Креси. И она поймала себя на мысли, что сейчас, проведя без него час, не успела соскучиться.
   И все потому, что ребенок был частью ее скитаний, частью голодной и холодной жизни в грязи, под открытым небом. И она никак не могла представить его в этой жизни, где есть ванна и тепло. Но она должна, если горячая ванна пробудила ее от тяжкого сна бесконечных дорог, если после версальской трагедии она смогла отправиться в страну грез и видений и получить там новую руку взамен той, что черный ангел отнял у нее.
   Она пристально изучала свою новую кисть, пока девочка расчесывала ее волосы. Кисть была похожа на человеческую, если к ней особо не присматриваться. Но если поднести ее поближе к глазам, то можно было заметить, что на коже нет пор и волосинок. Прошли месяцы, прежде чем она поняла, что на этой руке не растут ногти, не остаются царапины. Рука обладала чувствительностью, пальцы сгибались, и иногда… иногда казалось, что рука способна делать какие-то удивительные и вместе с тем пугающие вещи.
   Ангел испепелил ее руку, но она каким-то чудным образом восстановилась. Как? Адриана часто думала над этим, но не терзалась напряженным поиском ответа. Но сейчас вдруг ответ сделался ей крайне необходим. Обрывки той формулы мелькали у нее в голове, фрагменты великой тайны, которую она некогда – в полузабытьи – знала от начала и до конца.
   В дверь постучали, и девочка удалилась, но почти сразу же вернулась.
   – Герцог желает вас видеть, миледи, – сказала она.
   – Вначале я хочу навестить свою подругу, – сказала Адриана. – Ты знаешь, где она?
   – Да, миледи, но…
   – Тогда, пожалуйста, отведи меня туда.
   Девочка поклонилась.
   – И скажи, чтобы мне принесли сына.
 
   Врач, хлопотавший вокруг Креси, был очень молод.
   – Она должна отдохнуть, – увидев Адриану, сказал он.
   – Она выживет? – тихо спросила Адриана, прижимая к груди спящего Нико.
   – Маловероятно, но может, – ответил он. – Она необыкновенно выносливая.
   – Она мой самый близкий друг, мсье. Если она выживет, я буду перед вами в неоплатном долгу.
   – Вы будете в долгу не передо мной, – покачал головой врач, – перед Богом. От меня тут мало что зависит, я лишь вынул пули и зашил раны.
   – Прошу вас, позвольте мне взглянуть на нее, – попросила Адриана.
   – Ну, если вы так хотите…
   Лицо Креси всегда было необыкновенной белизны, но сейчас оно было не просто белым, а полупрозрачным, как тончайший фарфор. Волосы ее рыжим пламенем разметались на подушке. Грудь едва заметно поднималась и опускалась.
   – Поправляйся, Вероника, – прошептала она, наклоняясь и целуя ее в щеку.
   Ресницы Креси разомкнулись. Губы, окрасившись кровью, издали какое-то шипение, из горла вырвался клекот. Не выпуская Нико из рук, Адриана опустилась рядом с Креси на колени и взяла ее за руку, показавшуюся безжизненной.
   – Мы нашли тебя, – выдохнула Креси, и голос ее прозвучал, как нож скрежещет о точильный камень. – Мы нашли тебя.
   И она снова закрыла глаза.
   Адриана почувствовала, что ее новая кисть задрожала, даже как-то загудела. Она вдруг осознала, что этой рукой она сжимает пальцы Креси, и почувствовала, как ужасная ледяная дрожь переходит из Креси в нее, поднимается по руке вверх и проникает в позвоночник. Сдержав крик, она вышла из комнаты.
   Николас проснулся как раз в тот момент, когда она вернулась к себе, и уставился на нее недоуменными глазенками. Прежде чем передать его на руки няне – женщине с лицом, сияющим добротой, – она спела ему колыбельную песенку, чтобы отвлечься и забыть странные слова, сказанные Креси. Несомненно, это был просто бред, но Адриану мучило то, что ни голос, ни глаза не принадлежали Креси, словно какое-то другое существо заняло ее тело.
   Возможно, это была истинная Креси, которая умело прятала свой ледяной взгляд и голос человека, не знающего пощады, смягчала трепетом чувств – непрерывная актерская игра, только не на сцене, а в жизни.
   Адриана любила Креси, но даже сейчас она не доверяла ей. Даже сейчас она боялась ее.
   – Мадемуазель, герцог… – Девочка беспокойно ходила вокруг нее кругами.
   – Спасибо, моя дорогая, за напоминание. Почту за честь прямо сейчас предстать перед герцогом.
 
   Похоже, ее затянувшееся опоздание ничуть не волновало ни герцога Френсиса Стефена Лоррейнского, ни Эркюля д'Аргенсона. Они сидели за столом, перед ними стояли нетронутыми бокалы с вином и тарелки с супом, они ждали ее и тихо переговаривались. С ее появлением оба встали.
   Обстановка комнаты была довольно странной, в духе давно прошедших веков, но освещалась алхимической лампой в форме луны, подвешенной к высокому потолку. На одной из стен висел гобелен с изображением охотников, преследующих оленя, на другой – фамильный герб Лоррейнов. На большом блюде лежал олений окорок, при виде его Андриана почувствовала безудержный приступ голода.
   – Мадемуазель, пожалуйста, присоединяйтесь к нам, – пригласил юный герцог.
   Адриана села за стол, от голода у нее дрожали руки, но она ждала, пока герцог не начнет есть суп, и только после этого она притронулась к кушанью. Времена придворного этикета и хороших манер с падением кометы ушли в прошлое, но сейчас она поняла, что хорошие манеры стали неистребимой привычкой.
   Однако, распробовав суп, она почувствовала, что воля ее ослабела, и Адриана набросилась на мясо, подобно голодной собаке, забыв о приборах, лежащих перед ней на столе.
   Герцог улыбнулся:
   – Отвыкли от хорошей еды, мадемуазель?
   Адриана кивнула, прожевав, заговорила:
   – Да, отвыкла, ваша светлость. Я не ела мяса… – она замолчала, подсчитывая, – больше месяца. А то, что мы ели в последний раз, было не таким вкусным.
   – Баранина?
   – Нет, это была собака.
   – О дорогая! – Френсис Лоррейнский засмеялся. – Обещаю, мы будем кормить вас лучше. – Он посмотрел на д'Аргенсона. – Хотя, боюсь, слишком скоро мы вынуждены будем снова вернуть вас на дорогу.
   Адриана замерла.
   – На этот раз вы отправитесь не сами по себе, а с нами, – пояснил д'Аргенсон. – Боюсь, нам придется оставить Лоррейн. У нас нет столько сил, чтобы защитить этот дом от армии московитов.
   – Для меня все это так странно. Я жила… – Адриана замолчала.
   Что они знают о ней? Известно ли им, что они с Креси пытались – но у них ничего не получилось – убить короля? Вероятно, нет, иначе ей бы не оказали такой прием. Или, если д'Аргенсон был другом Николаса д'Артаньяна, он, возможно, и знает, но не видит в этом ничего предосудительного.
   – Боюсь, я совершенно не понимаю, что происходит в мире, – закончила она фразу.
   – Мы все ничего не понимаем, моя дорогая, – сказал д'Аргенсон. – После вашего похищения, как вам известно, огромный камень упал с небес на землю, и после этого мир сошел с ума. Почти все побережье ушло под воду, Версаль и Париж сгорели, а потом сто дней и сто ночей шел дождь, и вода залила пепелища. Король умер.
   Она кивнула. Это было ей известно.
   – А что произошло с вами и вашей подругой? – спросил герцог.
   Адриана нахмурилась и решила, что ей лучше солгать.
   – Наши похитители привезли нас в Миди, но после падения камня, о котором вы упомянули, водой снесло все мосты и размыло все дороги. Торси и д'Артаньяна убили, и остальные погибли в завязавшемся бою. А потом мы встретились с бандитами.
   – В их компании мы вас и нашли?
   – Нет, мы с Креси сбежали и скрывались у ее знакомых. – Все в ее рассказе было наполовину правдой. В действительности никакого похищения не было, они вместе с Креси сбежали из Версаля после неудачной попытки убить короля. – Мы некоторое время – несколько месяцев – оставались у мадам Аларан. Но вы знаете, погода делалась все хуже и хуже. В конце концов ее слуги учинили бунт, и нам ничего не оставалось, как снова бежать, спасая наши жизни. Мы бродили по дорогам, но по всей Франции царил такой хаос и дикость, как во времена варварского нашествия готов. И повсюду орудовали банды. Одна из них – банда Ле Лупа – взяла нас в плен, вот от них вы нас и освободили. Хоть они и были бандитами, но нас в какой-то степени защищали – как принадлежащую им собственность.
   – В таком случае мне жаль, что мы их убили, – сказал д'Аргенсон.
   – Не вините себя за это, они не были милыми людьми. Я уверена, что очень скоро они надругались бы над нами, а потом убили. И вы, мсье, спасли нас от верной смерти.
   – Я повторяю, что это честь для меня. Так вы ничего не знаете, что стало с Францией?
   – До нас доходили только слухи, и мы мало верили им.
   Д'Аргенсон сделал большой глоток вина из своего бокала.
   – Сейчас во Франции правят три короля, а может быть, и все сто, смотря как на это взглянуть. Многие из знатных дворян объявили себя суверенами и заключили между собой пакты о взаимопомощи. Тем самым они разрывают Францию на мелкие кусочки. Но что еще хуже, герцог Орлеанский провозгласил себя королем, хотя фактически его власть не распространяется дальше Парижа. Филипп Испанский заявил свои права на всю Францию, и недавно его войска вторглись в страну, чтобы удержать за собой южные…
   – Ах да, мы видели отступающие части этой армии.
   – Вполне возможно. Третьим королем стал герцог Мэн, но где он находится в настоящий момент, неизвестно, поговаривают, что он отправился в Новую Францию.
   – А кто командует армией?
   – Все и никто.
   Адриана кивнула:
   – Большинство бандитов, что бродят по дорогам и наводняют города, когда-то были солдатами, и многие из них, я уверена, готовы служить, было бы только кому.
   – Совершенно верно. Кто-то остается верен герцогу Орлеанскому, кто-то – Мэну, а кто-то – своим бывшим командирам, которые направляют их туда, куда им вздумается. Герцог Орлеанский вынужден был разбить свою армию на несколько частей. Одну он выставил против московитов, они наступают с севера, со стороны Фландрии, другую отправил на юг – защищаться от Филиппа, хотя тот и заявляет, что он спешит на помощь Франции в борьбе против армии московитов.
   – А что Голландия?
   – Голландию вновь поглотило море: вода разрушила все плотины и дамбы. Им на помощь царь Петр послал корабли и тысячи своих подданных. Многое было восстановлено, но теперь там всем заправляют московиты. Тем временем царь Петр направил свои силы на Лоррейн и Париж. Линия фронта очень протяженная, но у русского царя большая армия и достаточно оружия, чтобы удерживать этот растянутый фронт. Он обладает страшным оружием, более страшным, чем было использовано в войне с Фландрией.
   – Поэтому мы и должны покинуть мое герцогство, – вступил в разговор герцог. – Но придет день, и я снова вернусь сюда. Не будут же русские медведи вечно танцевать на улицах и площадях Нанси и Меца!
   Адриана обратила внимание, что потеря герцогства не столь огорчает, сколь возбуждает боевой дух юного герцога.
   – В какую сторону вы намерены отправиться? – спросила она.
   Глаза юного герцога вспыхнули:
   – Это будет грандиозное предприятие, обещаю вам, мадемуазель. Я со своей армией отправлюсь на восток, преодолевая сопротивление русской и турецкой армий. Моя цель – достичь Праги и предложить свои силы императору Священной Римской Империи. И если будет на то Божье благословение, по пути мы освободим Вену от захватчиков!
   – У вас, должно быть, очень большая армия? – спросила Адриана.
   – Почти две тысячи человек! – ответил Френсис Лоррейнский, поднимая бокал. – Во славу Господа и империи.
   – За империю! – как эхо, повторил за ним д'Аргенсон.
   «Из огня да в полымя», – подумала Адриана.

7
При дворе

   Карл VI, император Священной Римской Империи, был первым монархом, которого Бену довелось увидеть воочию. И эта первая встреча не особенно впечатлила его. Унылый взгляд, толстые щеки и двойной подбородок; завитой парик свисал вдоль щек, подобно гигантским ушам. Карл больше напоминал унылого пса, нежели наследника рода, восходящего к Энею. А сегодня император выглядел меланхоличнее обычного.
   Бен обрадовался, поскольку аудиенция была неофициальной, и, несмотря на это, он счел, что всем присутствующим не хватало непринужденности. Прием проходил в одной из малых галерей дворца, но народу собралось много: алебардщики в замысловатых костюмах, Джентльмены Золотого Ключа, Джентльмены Черного Ключа – Бену все эти достопочтенные господа показались обычными стариками, – придворные всех мастей, советники и слуги. И, конечно же, сэр Исаак Ньютон, камердинер сэра Исаака и ученик сэра Исаака. Ньютон был в ярко-красном, шитом золотом кафтане, а Бен для контраста в черном.
   В алькове, ближайшем к тому месту, где они стояли в ожидании, держа шляпы в руках, наблюдая за ходом «неофициальной» аудиенции, играл струнный квартет, и играл дурно. Наконец мажордом сделал им приглашающий знак. Первым к монарху приблизился Ньютон и на испанский манер трижды глубоко поклонился и опустился на одно колено. То же самое за ним повторил и Бен, картинно взмахнув шляпой у ног монарха.
   За это он был вознагражден изумленным ропотом, пронесшимся по всей галерее, на мгновение он почувствовал себя героем, а свое приветствие чем-то из ряда вон выходящим, пока не осознал допущенную им ошибку. В конце поклона он – совершенно автоматически – водрузил шляпу на голову, вследствие чего в галерее оказалось два человека в шляпах – он и император.
   Бен поспешно исправил ошибку и стащил с головы шляпу. Карл благосклонно сделал вид, что не заметил грубого нарушения этикета, но зато «старики» обожгли его злобными взглядами, выразив тем самым всеобщее порицание.
   Император кивнул Ньютону, откашлялся и спросил:
   – Как обстоят дела в науке, сэр Исаак? Какие-то новые открытия в области гравитации? Она больше не бьет вас по голове яблоками?
   Бен усмехнулся, и во всей галерее он был единственный, кто позволил себе это. Никто не отважился рассмеяться шутке императора, возможно, потому, что сам император никогда не то что не смеялся – не улыбался даже.
   – Меткий каламбур, ваше величество, – сказал Бен, склоняя голову.
   Император повернулся в его сторону, но тут же вновь все свое внимание сосредоточил на сэре Исааке. Запоздалое, сдавленное хихиканье раздавалось то там, то здесь, а на Бена обрушилась новая волна злобных взглядов.
   – Верно заметили, сир, – сказал Ньютон. – В последнее время я значительно продвинулся на пути создания новой системы, на фоне которой поблекнут даже мои «Начала».
   – Рад слышать такую новость. Империи очень нужна такая новая система. – Император вздернул бровь. – Я надеюсь, в этой новой системе не будет белых пятен.
   Бен понял, что он имел в виду. Все знали, что Ньютон открыл способ возвращения молодости, и император, да и не он один, был весьма заинтересован этим открытием, но предпочитал прямо об этом не говорить, а только иносказательно.
   Ньютон тоже понял смысл слов императора.
   – Да, сир, вопрос заключается в устранении возможных случайностей. Требуется, чтобы все было математически точно выверено. Вы будете совершенно правы, если скажете, что есть существенная разница между дозой яда, принятой, чтобы вылечить болезнь и при этом не отравиться, и регулярным прописыванием этой дозы больному. Ваше величество должны понимать, что я не решаюсь экспериментировать с его драгоценным здоровьем.
   – Вы все верно заметили, – сказал император. – Но я имею в виду более важные вещи, нежели это «лекарство».
   – Да, сэр Исаак, – вступил в разговор один из приближенных императора, – поведайте нам, как эта новая система поможет нам защитить нашу империю от наших врагов?
   Внешне говоривший был полной противоположностью императора. Преклонного возраста, но старым не выглядел. И если император в свои тридцать восемь походил на дряхлую охотничью собаку, то Евгений Савойский в свои пятьдесят девять выглядел волком, с телом легким, будто скрученным из проволоки, так туго натянутой, что, казалось, тронь, и порвется. Но как в Карле VI при первом взгляде нельзя было признать императора, так и в принце Савойском трудно было разглядеть величайшего генерала своего времени. Об этом говорили только его глаза, сверкавшие стальным блеском, словно в них навечно запечатлелись тысячи обнаженных клинков.
   – Не смею говорить об этом, – ответил сэр Исаак, глядя под ноги императору, – пока его величество меня не спросит, и если спросит, я буду умолять его о личной аудиенции.
   – Совершенно справедливое упование, – произнес император. – Только так и нужно поступать, особенно в свете последних событий. Учитывая все то, что вы сделали для империи, мы рады выразить вам свое доверие. И все же, сэр Исаак, я бы хотел как можно скорее увидеть результаты. Я хочу узреть то, что принесет практическую пользу моей империи. Вам должно быть известно, каким обременительным грузом лежит на моих плечах Испания, наша законная территория, изнывающая под пятой Бурбонов. И еще более печальная участь постигла блистательную Вену, королеву всех городов, – она, бедняжка, так страдает под толстопузой Турцией. Но и Праге, как вы знаете, тоже угрожает опасность. До нас дошли слухи, что не далее как сегодня шайка московитов напала на ученика нашего многоуважаемого мага. – Император указательным и большим пальцами ткнул в сторону Бена.