– Лезбет, – напомнила Мюриель. – Зачем ты убил Лезбет? Она не могла быть королевой.
   Его лицо порозовело.
   – Неужели ты сама не знаешь?
   – Как я могу понять человека, убившего родную сестру?
   – Никто не любил Лезбет больше меня, – сообщил Роберт, в голосе которого впервые проявился гнев. – Никто. Но некоторые вещи нельзя простить. Есть обиды, которые невозможно забыть.
   – О каких обидах ты говоришь?
   – Ты знаешь! – закричал Роберт, вскакивая на ноги. – Все знали! Это было чудовищно.
   – Давай сделаем вид, что я ничего не знаю, – сквозь зубы сказала Мюриель.
   Роберт посмотрел на нее так, словно это она сошла с ума.
   – Ты собираешься делать вид, что ничего не понимаешь?
   – Именно, – кивнула Мюриель.
   – Лезбет… она не спросила у меня разрешения, когда решила выйти замуж, – прорычал он, с трудом сохраняя видимость спокойствия. – Да, она спросила у Уильяма, но проигнорировала меня.
   Последние слова слетели с его губ с такой ненавистью, что Мюриель едва не отшатнулась. Холодок пробежал по ее спине.
   – Знаешь, Роберт, ты сошел с ума, – прошептала Мюриель, внезапно напуганная – не столько самим Робертом, сколько тем, что творилось у него в голове.
   По его лицу скользнуло странное выражение, а потом он горько улыбнулся.
   – А кто бы не сошел? – пробормотал он. – Но хватит об этом. Почему ты отвлекаешь меня этими вопросами? Гвардейцы разбили лагерь за воротами города и отказываются вести со мной переговоры. Почему?
   – Возможно, они не признают законности ваших притязаний на трон, милорд.
   – Ну, тогда они умрут, что не может радовать, поскольку вместе с ними погибнет немало лендвердов. Знаешь, в результате люди будут относиться к тебе только хуже, а наш народ ослабеет.
   – Ты бросишь копейщиков против рыцарей? Довольно жалко.
   – Они отказались от своего рыцарства, выступив против короны, – объявил Роберт. – Я не собираюсь дожидаться, пока они поднимут оружие против меня. Я получил донесение, что гвардейцы собирают пехоту.
   – И не забывай о Лире, – сказала Мюриель. – Они не станут терпеть твои преступления.
   Роберт покачал головой.
   – Я уже дал понять послу Ханзы, что не буду возражать, если их корабли выступят против Лира.
   – Союз между Кротенией и Лиром свят, ты не посмеешь его разрушить.
   – Ты сама его разрушила, когда использовала лирскую гвардию против лендвердов, – возразил Роберт.
   – Чушь, – покачала головой Мюриель. Роберт пожал плечами и встал.
   – В любом случае, на твоем месте я бы не стал рассчитывать на помощь Лира.
   – Но и мы не сможем рассчитывать на их помощь, если Ханза нападет на нас, – холодно произнесла Мюриель. – Мы не можем разорвать союз с Лиром, Роберт, это полнейшее безумие.
   – Ты все время повторяешь это слово, – усмехнулся он. – Интересно, понимаешь ли ты его смысл? – Он махнул рукой, словно отбросил прочь все ее слова. – Послушай, ты не можешь мне помешать, Мюриель. Отзови гвардейцев, верни Чарльза. Я займу трон, а ты будешь рядом со мной, и все останутся довольны.
   – Неужели ты предлагаешь мне стать женой убийцы моего мужа?
   – Да. Ради блага нации. Ты не можешь не согласиться, что это самое изящное решение.
   Он скрестил руки на груди и прислонился к стене возле окна.
   – Роберт, – промолвила Мюриель, – я испытываю страшное искушение согласиться на твое предложение, чтобы вонзить нож в твое сердце, пока ты будешь спать, но у меня не хватит сил так долго притворяться. – Она, в свою очередь, скрестила руки на груди. – А как тебе такое предложение: ты отказываешься от трона, отсылаешь свои войска и распускаешь ополчение лендвердов. Я возвращаю Чарльза и гвардию, после чего тебя повесят. Такое решение тебе представляется достаточно изящным?
   Роберт ехидно улыбнулся и вернулся к постели.
   – Мюриель, Мюриель… Время не стерло ни твой острый язычок, ни красоту. Твое лицо прелестно, как и прежде. Впрочем, люди говорят, что лицо дольше всего сопротивляется времени, а возраст начинает свою работу с пальцев ног. Я намерен выяснить, так ли это.
   Он схватил одеяло и сбросил его на пол.
   – Роберт, не смей, – приказала Мюриэль.
   – О нет, не думаю, что твои слова будут приняты во внимание, – сообщил он и протянул руку к ее груди.
   Она попыталась ему помешать, но Роберт схватил ее за запястья – оказалось, что его пальцы необычайно сильны, – и отшвырнул обратно на постель. Затем поднял ногу, словно собирался вскочить в седло, и уселся на Мюриель верхом. Быстро наклонившись, он одной рукой сжал оба ее запястья, а другую опустил вниз, так что она оказалось между ног Мюриель. Не отрывая взгляда от ее глаз, он начал медленно задирать ночную рубашку. А потом, надавив коленом, попытался раздвинуть ее ноги.
   Мюриель казалось, что Роберт становится все тяжелее, когда он прижал ее к постели, его лицо было совсем рядом, оно исказилось, стало незнакомым. Мюриель вспомнила Роберта еще совсем ребенком, маленьким мальчиком, но не смогла связать прежние воспоминания с тем, что сейчас происходило, когда это существо касалось ее обнаженного тела. Она почувствовала, как слабеют ее руки, когда Роберт принялся расстегивать пряжки на своей одежде, и отвернулась, чтобы не видеть его лица. Его руки двигались, словно два гигантских паука, от него исходил запах разложения, как и говорила Берри.
   Мюриель заметила движение за спиной Роберта – Берри подкрадывалась к нему, что-то крепко сжав в руке. Мюриель покачала головой и одними губами произнесла слово «нет».
   Затем лениво, словно ей некуда торопиться, прикоснулась к рукояти кинжала, висевшего на поясе Роберта, вытащила клинок и ударила его в бок. Лезвие вошло в тело с удивительной легкостью. Мюриель всегда казалось, что это должно быть похоже на то, как режешь тыкву, но ничего общего не было и в помине.
   Роберт вздрогнул, захрипел, сел, и тогда она вонзила клинок ему в сердце. Он со стоном опрокинулся, и Мюриель выскользнула из-под него, продолжая сжимать кинжал. Она начала дрожать, лишь когда Элис оказалась рядом, поддержала ее и что-то ободряюще зашептала.
   Роберт поднялся с пола, дыхание с хрипом вырывалось из его груди.
   – Сначала муж, потом жена, – прошипел он. – Я начинаю ненавидеть эту семейку.
   Мюриель заметила, что крови почти нет. Нечто похожее на сироп сочилось из ран Роберта, но жидкость не была красной. Она посмотрела на кинжал, все еще сжатый в руке. Клинок покрывала липкая, прозрачная смола.
   Она вздрогнула, когда Роберт, пошатываясь, пересек комнату и повалился в кресло, не обращая на нее внимания.
   – Однако боль остается, – отстраненно проговорил он. – Меня это интересовало. – Он посмотрел на Мюриель. – Полагаю, мы не поженимся.
   – Роберт, что ты сделал? – прошептала Мюриель.
   Он посмотрел на рану на своей груди.
   – Это? Я ничего такого не делал, любовь моя. Потихоньку умирал – Уильям, несмотря на свой слабый характер, умудрился нанести мне смертельный удар. А потом я умер, как мне кажется, теперь же… ну, я стал таким, какой я есть. – Он погрозил ей пальцем. – Это сделала ты, гадкая девчонка. Мне рассказал Узник.
   – Значит, прошлой ночью в моих покоях был ты.
   – Конечно, – признался он, вытирая лоб. – Удивительно, что я не знал о ходах раньше. Именно при помощи потайного хода тебе удалось вывести из замка Чарльза, верно?
   Мюриель ничего не ответила. Она бросила кинжал и прижалась к Элис.
   – Кажется, вы нашли общий язык, – заметил Роберт. – Элис, неужели твое внимание ко мне было лишь притворством? То есть я в этом и не сомневался, но думал, что тебе просто хочется вернуть положение придворной шлюхи.
   – Пожалуйста, оставьте ее в покое, Роберт, – сказала Элис. – Если вам нужна женщина, возьмите меня.
   – О нет, у меня изменилось настроение, – сообщил Роберт и откинулся на спинку кресла. – Так, посмотрим… – пробормотал он. – Я собирался сказать тебе еще кое-что. – Он поскреб подбородок. – Да, праздник, который ты собиралась устроить в Роще Свечей, – отличная идея. Я намерен ее осуществить. А поскольку все придумала ты, я дам тебе возможность присутствовать на празднике. Считай, что я приношу тебе извинения. – Он с трудом встал. – Ладно, нужно показать рану лекарю, а потом решить, следует ли его убить. Доброго вам утра, леди, – поклонился он и ушел.
   Как только дверь за ним захлопнулась, Мюриель начала дрожать.
   – Сядьте, – сказала Элис.
   – Нет, – выдохнула Мюриель. – Только не в кресло. И не на постель, никогда – никогда больше.
   – Тогда перейдем в мою комнату. Я заварю чай. Пойдемте.
   – Спасибо, Элис.
   Она позволила девушке увести себя в другую комнату и села на ее постель. Элис подошла к камину, чтобы приготовить чай.
   – Во что он превратился, Элис? – спросила Мюриель. – Что я наделала?
   Элис повернулась к Мюриель, но потом вновь занялась приготовлением чая.
   – В монастыре, – начала она, – мы изучали слухи о подобных существах. Но во всех летописях описана лишь одна история о нарушении закона смерти – Черным Джестером. Он сделал себя таким же, как Роберт, бессмертным, но не вполне живым. И как только закон смерти разрушился, творить подобных существ стало проще. Одним из имен Черного Джестера было Myр. И те, кого он создавал, назывались мурмаки. В хрониках древнего Северного королевства Черного Джестера называют Hay, а его слуг – носчолки.
   – Последнее слово я, по крайней мере, могу произнести, – заметила Мюриель.
   Она все еще ощущала тяжесть рук и тела Роберта.
   – Подожди, – попросила Мюриель, стараясь отвлечься. – Если Черный Джестер разрушил закон смерти, как я сумела нарушить его еще раз?
   – Закон удалось восстановить, хотя и огромной ценой, – сказала Элис.
   – Значит, восстановление возможно? – с надеждой спросила Мюриель.
   – Да, только мы не знаем, как это сделать, – вздохнула Элис. – Те, кто вернул закон, решили эту труднейшую задачу, но погибли.
   Мюриель склонила голову, чувствуя, как ее охватывает отчаяние.
   – Тогда я заслуживаю…
   Элис сделала три быстрых шага к Мюриель и отвесила ей звонкую пощечину. Мюриель пораженно посмотрела на Элис, щека горела огнем.
   – Нет, – резко сказала Элис. – Не говорите этого. Никогда этого не говорите и даже не думайте.
   Она опустилась рядом с Мюриель на колени, взяла ее за руку и подняла к ней наполненные слезами глаза.
   Мюриель ужасно хотелось плакать, но собственных слез у нее не осталось. Она свернулась калачиком на постели, закрыла глаза и попыталась найти забвение во сне.
   Леоф услышал тихий стук в дверь, распахнул ее и увидел Ареану, удивительно хорошенькую девушку, одетую в темно-синее платье.
   – Вы посылали за мной, каваор Акензал? – спросила она.
   – Да, – кивнул он. – Пожалуйста, называйте меня Леоф.
   Она неуверенно улыбнулась.
   – Как пожелаете, Леоф.
   – Пожалуйста, войдите и сядьте. – Он заметил стоявшую в коридоре женщину средних лет. – И вы, леди, заходите, пожалуйста.
   Ареана с досадой покачала головой.
   – Прошу меня простить, – сказала она. – Дело в том, что я никогда не бывала во дворце, и все так… ну, я чувствую себя… вы и сами видите. Это моя гувернантка, Джен Юнилсда-утер. Я подумала, что будет уместно…
   Она замолчала, словно не была сама уверена, что она имеет в виду, или сомневалась, не сказала ли она уже чего-то неправильного.
   – Рад знакомству, леди Джен, – приветствовал ее спутницу Леоф. – В особенности если вы можете говорить от имени родителей Ареаны.
   – Я вовсе не леди, молодой человек, – возразила Джен, – но я ценю ваш комплимент.
   – Пожалуйста, садитесь.
   Когда они расселись, Леоф вновь посмотрел на краснеющую Ареану.
   – Леоф, – начала она, – я… как бы это выразиться…
   Наконец он догадался, что ее тревожит.
   – О нет, мне кажется, вы неправильно меня поняли, – торопливо заверил он. – Я вовсе не за тем пригласил вас к себе – из этого, впрочем, не следует, что я не считаю вас очаровательной… – Он запнулся. – Что-то разговор у нас не клеится, не так ли? – вздохнул он.
   – Да, я совсем ничего не понимаю, – призналась Ареана.
   – Вот в чем причина, – заговорил Леоф, похлопывая по бумагам, лежащим на его рабочем столе. – Именно из-за этого я и пригласил вас. Вы слышали о представлении, которое состоится в Роще Свечей?
   – Конечно, – ответила Ареана. – Все о нем говорят. Я жду его с нетерпением.
   – Это хорошо, – сказал Леоф. – Очень хорошо.
   Он надеялся, что не обидел Ареану.
   – И? – поинтересовалась она.
   Леоф сообразил, что так ничего и не объяснил.
   – Да. Так вот, я бы хотел, чтобы вы спели главную партию.
   Ее глаза стали огромными.
   – Я?
   – О да, – кивнул он и потер руки. – В любом случае я бы хотел устроить прослушивание.
   – Я не понимаю.
   – Меня поразил ваш голос, когда вы пели у леди Грэмми. Он не просто чудесный – мне нужен именно такой голос. Полагаю, вы все поймете, когда посмотрите свою партию.
   – Партию? – недоуменно спросила она.
   – Да-да – это нечто новое, немного похожее на любовные баллады, но несколько более возвышенное.
   – Надеюсь, – вмешалась гувернантка.
   – О, помолчи, Джен, – остановила ее Ареана. – Тебе любовные баллады нравятся ничуть не меньше, чем мне. Мы лишь делаем вид, что презираем их, не так ли?
   – Да, но девушка в вашем положении…
   – Выслушайте меня, – перебил ее Леоф. – Пожалуйста. Это история Литы из Бруга. Вы знаете легенду?
   – Да, конечно.
   – Вы будете петь партию Литы.
   – Вы хотите сказать, играть ее роль, – уточнила Ареана.
   – Нет-нет, взгляните сюда, – сказал Леоф, показывая ноты. – Вы ведь умеете читать?
   – Она очень хорошо читает, – провозгласила гувернантка.
   Ареана быстро просмотрела листы, и Леоф увидел, что она начинает понимать.
   – Теперь вам ясно? – спросил он. Девушка с сомнением посмотрела на Леофа.
   – Вы хотите, чтобы звучал мой акцент Новых земель, не так ли?
   – И это тоже, – признал Леоф. – А также, поскольку моя музыка предназначена для жителей Новых земель и Эслена, кому-то из них стоит участвовать в представлении. Но вы должны понимать, что я не стану ради этого жертвовать музыкой. Вы обладаете… той невинной дерзостью, которую другим певцам приходится изображать. А в вас она будет естественной.
   Ареана покраснела еще сильнее.
   – А теперь я и вовсе не знаю, что сказать.
   – Ну, тогда попробуйте спеть этот отрывок, – предложил он.
   – Хорошо.
   Он предложил ей первую арию Литы, которую Ареана спела замечательно, а потом более сложный фрагмент, где пение перемежалось речитативом. Они еще не закончили, но Леоф уже знал, что интуиция его не обманула.
   – Это чудесно, – сказала Ареана.
   – Когда у певицы такой голос, – сказал Леоф, – иначе и быть не может. Я очень надеюсь, что вы согласитесь петь эту партию.
   – Если вы считаете, что я для нее подхожу, то для меня это огромная честь, – искренне воскликнула Ареана.
   – Вы идеально подходите, – сияя, ответил Леоф, но потом откашлялся, и его лицо стало серьезным. – Однако я должен сказать вам нечто очень важное. Возможно, это изменит ваше решение.
   – О чем вы?
   – Прайфек Хесперо категорически запретил исполнение в таком виде, как здесь написано. Когда мы закончим представление, он будет очень недоволен. Конечно, главная тяжесть удара будет направлена на меня, и я готов принять на себя всю ответственность, но существует некоторая опасность для всех участников, в том числе и для вас.
   – Но почему прайфек против? – удивилась Ареана. – Ведь здесь нет ничего нечестивого, не так ли?
   – Ни в малейшей степени, уверяю вас.
   – Но тогда…
   – Прайфек – святой человек, – неожиданно вмешалась гувернантка. – Мы не станем в этом участвовать.
   – Но его возражения неразумны… – начала Ареана.
   – Ареана, нет, – предупредила гувернантка. – Тебе нельзя в это впутываться.
   Ареана посмотрела на Леофа.
   – А почему вы идете на такой риск? – спросила она. – И почему просите меня?
   – Потому что это будет великолепно, – тихо ответил он. – Я знаю, что мое сердце не ошибается, и меня ничто не остановит. Я уже говорил вам, я никогда не стану жертвовать своей музыкой – в особенности теперь, когда знаю, что написал нечто достойное того, чтобы быть услышанным.
   Ареана продолжала смотреть на него, покусывая губы. Потом она опустила глаза.
   – Джен права, – сказала она. – Я верю вам, Леоф. Я верю в вас. Но я не могу. Мне очень жаль.
   Он кивнул, чувствуя, как его охватывает уныние.
   – Что ж, спасибо, что уделили мне внимание. Приятно было послушать ваше пение.
   – Вы оказали мне большую честь, сэр, – ответила она. – И благодарю вас за честность.
   – Пойдем, – поторопила гувернантка. – У нас могут быть неприятности только из-за того, что мы сюда приходили.
   Они ушли, а Леоф остался сидеть, мрачно глядя в потолок.
   Ему пришлось довольно долго ждать следующего музыканта, но, когда он того увидел, на лице Леофа расцвела широкая улыбка.
   – Эдвин!
   Эдвин Милтон был высоким человеком, нескладным, как пугало, с вытянутым лицом, которое на первый взгляд казалось тоскливым, но только до тех пор, пока вы не видели его глаз, сиявших озорством и добротой. Эдвин заключил Леофа в медвежьи объятия.
   – Придворный композитор, а? – воскликнул он. – Я всегда знал, что ты далеко пойдешь, Леоф. – Он понизил голос. – Впрочем, тут все как-то сомнительно. В замке был переворот?
   – Да, боюсь, что так, но мое представление не отменено – в некотором смысле. А как твои дела? Я никак не ожидал увидеть тебя здесь. Мне казалось, что ты все еще играешь при дворе ужасного герцога Раннеса, в сотне лиг отсюда.
   – О нет, – ответил Эдвин. – Мы с герцогом несколько разошлись во мнениях. Точнее говоря, меня вышвырнули вон. Я был в Лойсе при дворе герцогини, прелестной, но ужасно капризной. А потом услышал о представлении от Ротлингейма – он получил твое приглашение, но не смог приехать. Я надеюсь, что сумею его достойно заменить.
   – Более чем достойная замена, – согласился Леоф.
   – Ну, не томи, покажи мне музыку.
   – Один момент, Эдвин, – сказал Леоф. – Сначала я должен кое-что тебе рассказать.
   И он повторил Эдвину то, что говорил Ареане, но на некоторых возражениях прайфека остановился более подробно.
   – Но ведь он ничего не может сделать, этот прайфек, не так ли? – запротестовал Эдвин. – Он не наделен светской властью.
   – Верно, вот только принц прислушивается к его мнению, чего я никак не могу сказать о себе. И я не представляю последствий, если прайфек узнает, что я его обманываю.
   – А разве он не будет присутствовать на репетициях?
   – Не сомневаюсь, что будет. Однако я намерен все очень тщательно спланировать – на репетициях он услышит то, что хочет, а во время представления мы все исполним иначе.
   Эдвин кивнул.
   – Насколько серьезными могут быть последствия?
   – В лучшем случае меня выгонят вон. В худшем – сожгут, как колдуна. А на деле, наверное, будет нечто среднее. Честно говоря, я полагаю, что мои музыканты практически не рискуют, но обещать ничего не могу.
   – Хм-м. Ладно, давай посмотрим, из-за чего шум.
   Когда Эдвин увидел первую страницу, он застыл и молчал до тех пор, пока не прочитал всю партитуру до конца. Потом он посмотрел на Леофа.
   – Да проклянут тебя святые, Леоф, – вздохнул он. – Ты прекрасно знаешь, что я готов пойти на смерть, чтобы это исполнить.
   – Надеюсь, до этого не дойдет, – ответил Леоф. – Теперь остается найти еще двадцать девять таких же смельчаков.
   – Ты их найдешь, – заверил его Эдвин. – И я тебе помогу.
   К концу дня они нашли восемь музыкантов, и еще столько же отказались. На следующий день дела пошли лучше, поскольку слухи распространяются быстро, – теперь к Леофу приходили те, кто был готов рискнуть. Он не боялся, что прайфек что-нибудь узнает, – Леоф доверял всем, кого приглашал, а гильдия музыкантов никогда не отличалась болтливостью.
   Он уже собирался лечь спать, когда в его дверь тихонько постучали. Он открыл и увидел на пороге Ареану – но теперь она пришла без гувернантки.
   – Привет, – неуверенно сказал Леоф.
   Девушка гордо вздернула голову.
   – Если вы еще не нашли певицу на роль Литы, – сказала она, – я бы хотела ее получить.
   – Но ваша гувернантка… ваши родители…
   – У меня есть собственные деньги, – прервала его Ареана. – Я сняла комнату в городе. Я знаю моих родителей, они еще долго будут ходить вокруг да около.
   Леоф кивнул.
   – Это замечательная новость, – сказал он. – Я лишь хочу быть уверен, что вы понимаете, как велика опасность для участников.
   – Я все понимаю, каваор, – сказала она. – И готова принять любое наказание.
   – Надеюсь, до этого не дойдет, – сказал Леоф, – и спасибо вам за мужество. – Он указал на клавесин. – Начнем репетировать?
   – С радостью, – ответила Ареана.
   И все сомнения Леофа исчезли – все, кроме одного.

Глава 11
Родерик

   Когда Энни свернула с дороги и въехала в лес, порыв ветра взметнул палую листву – и изящные танцоры закружились в вихревом балете. Танец сопровождал еле слышный женский хор, и чудилось, что песня падала с огромной высоты и за время падения звуки лишались окраски, так что оставалось лишь тающее эхо.
   Энни послышалось собственное имя, а потом все заглушили топот копыт и ее тяжелое дыхание, которое, казалось, парило вокруг, а не вырывалось из ее груди. Словно во сне, один за другим мимо проплывали древесные стволы, ряды уходящих вдаль бесконечных колонн.
   Лень перепрыгнула через лежащее бревно и едва не споткнулась на склоне, но сумела удержаться на ногах. На миг Энни померещилось, что они воспарили в небо, солнечный свет ослепительно вспыхнул, превращая деревья в зеленую траву и туманные просторы далеко внизу, и она вновь ощутила себя в седле своей любимой лошадки Резвой – она мчалась вдоль берега реки с замирающим сердцем, легкомысленная, полная восторга жизни.
   Удержать это удивительное чувство Энни удалось лишь на мгновение, потом оно исчезло, и ее сердце наполнилось тоской – она поняла, что и это потеряно для нее навсегда. Прошлая жизнь и детство остались далеко позади, и даже если она сумеет вернуться домой, ничто уже не станет прежним.
   Лень заржала, вновь споткнулась, ее ноги подкосились, и Энни полетела вперед в тумане золотого света, сквозь танцующие листья, пронизанные свежим ароматом близкого дождя. Она упала на землю и откатилась в сторону, услышав, как что-то треснуло, и боль, точно оглушительный гром, обрушилась на бедро. Энни чувствовала, как обдираются локти и запястья, когда она вскинула руки, чтобы защитить голову. Наконец она остановилась возле пня, окруженная резкими запахами взрыхленной земли, крови и сломанных корней.
   На минуту Энни забыла о том, где она находится, с удивлением глядя на раскачивающиеся над головой ветви, а потом услышала тяжелый стук – что-то приближалось к ней, словно марширующий барабанщик.
   Она увидела лицо, которое должна была знать, но никак не могла вспомнить, а потом – как ветер и ее детство – все растворилось в темноте и исчезло.
   Казалось, рядом лакает воду гигантская собака или шумят волны, набегая на прибрежную полосу, ритм был неровным, но успокаивающим. Энни попыталась открыть глаза, но веки оказались бесконечно тяжелыми, поэтому она посмотрела сквозь них и увидела комнату – вот только это не было комнатой. Помещение лишь напоминало ее, но стены нависали, сквозь огромную дыру под потолком проникал красный свет, вызывавший у Энни ужас, и краем глаза она видела, как открывается дверь и входит тот, кого здесь быть не должно, на кого она не может смотреть, и тогда она поняла, что еще не проснулась и остается во власти Черной Мэри – дрёмы.
   Она отчаянно попыталась сбросить сон, открыть глаза, проломить его стену и выбраться наружу. Но, добившись этого, она вновь оказалась в комнате, красный свет стал еще сильнее, дверь распахнулась шире, и внутрь вошла тень. Кожей Энни ощутила тысячу укусов, словно лежала в ванне, полной скорпионов, проснулась – и все началось снова…
   Энни села и услышала крик, и прошло несколько мгновений, прежде чем она поняла, что кричит сама. Ее грудь судорожно вздымалась и опускалась, она вцепилась в странную ночную рубашку и взмолилась о том, чтобы это оказалось подлинным пробуждением, а не очередным фокусом Мэри. Затем она ощутила боль в ноге – там, куда вонзилась стрела, и огляделась по сторонам, охваченная новым приступом паники. Она уже просыпалась раньше, не зная, где находится, ничего не узнавая и лишь постепенно понимая, что попала в уже знакомое место, которое кажется ей странным из-за длящегося сна. Но теперь, осматривая комнату, Энни не сумела отыскать в ней ничего знакомого.
   Шум волн из ее сна оказался гудением огня в камине. Тяжелые шторы завешивали окна, поэтому она не смогла определить, ночь сейчас или день. На полу лежала волчья шкура, а возле камина стоял ткацкий станок и стул. Больше ничего в комнате не было.
   Энни отбросила в сторону одеяло. Она была одета в янтарного цвета ночную рубашку с золотыми розами, вышитыми вдоль подола. Она приподняла край и увидела, что рана на ноге забинтована. Энни ощущала себя чистой, словно во сне ее отмыли, тело пахло сиренью.
   Она немного полежала, пытаясь вспомнить, что с ней произошло, и вновь пережила падение Лени, после которого всплывали лишь неясные видения.
   Те, кто ее нашел, не могли быть ханзейскими рыцарями. Ханзейцы ни разу не пытались захватить ее в плен и едва ли утрудились бы ухаживать за ней и перевязывать раны.