Страница:
— Там и жди нас, — проговорила Алиенора, — отыщешь небольшую пещерку в трех сотнях метров от моста.
И через двадцать минут Жанна и Алиенора подняли ужасный шум у дальней стены метрах в пятидесяти от входа. Когда часовой оставил свой пост, чтобы выяснить причины шума, Николь без всяких помех вошла внутрь поселения. Длинный подвесной мост спускался на несколько сотен метров к широкому рву, окружавшему все поселение. Кое-где на лестнице попадались редкие фонари, освещавшие мост; впрочем, освещение было неярким. Заметив двоих строителей, направлявшихся навстречу, Николь напряглась. Но они разошлись, ограничившись коротким приветствием. Николь поблагодарила судьбу за то, что одета в форму.
Остановившись у рва, Николь разглядывала поселение инопланетян, пытаясь заметить удивительные сооружения, о которых ей рассказывали маленькие роботы: вздымающийся на полторы тысячи метров огромный бурый цилиндр, где некогда обитали птицы и сети; над ним прикрепленный к потолку поселения громадный занавешенный шар, прежде создававший тепло; кольцо таинственных белых сооружений, охватившее неширокий канал вокруг цилиндра. Занавешенный шар не светился уже несколько месяцев, с той поры, как люди вторглись в обиталище птиц и сетей. Редкие огни, которые Николь замечала впереди, явно были размещены в поселении оккупантами. Она едва смогла различить неясный силуэт огромного цилиндра — тень с расплывчатыми краями. «Какое же великолепие увидел Ричард, впервые попав сюда!@ — Николь с трепетом подумала, что находится сейчас в обиталище, недавно населенном другим видом разумных существ. „Снова мы, люди, — продолжила она свою мысль, — добиваемся гегемонии, растаптываем слабейших“.
Алиенора и Жанна присоединились к Николь много позже, чем она ожидала. Потом все трое медленно направились вдоль берега рва. Один из роботов всегда находился впереди — на разведке, — чтобы избежать встречи с другими людьми. Обстановка вокруг напоминала земные джунгли. Николь пришлось целых два раза притаиться, пропуская по дороге отряд солдат или рабочих. Время ожидания она потратила, изучая неведомые растения вокруг себя. Николь даже увидела существо, похожее на помесь мокрицы и земляного червя, пытавшееся жевать ее правый ботинок. Она подобрала его и положила в карман.
Почти через семьдесят два часа после того, как Николь спиной вперед опустилась в воды озера Шекспир, вместе с обоими роботами она наконец, вышла на место встречи. Теперь они находились на противоположной от входа стороне второго поселения, где присутствие людей почти не ощущалось.
Подводная лодка вынырнула на поверхность буквально через минуту после их появления. Люк субмарины открылся, в нем показался Ричард Уэйкфилд. С широкой улыбкой — во всю бородатую физиономию — он метнулся к своей ненаглядной. Все тело Николь содрогнулось от счастья, когда она почувствовала себя в его объятиях.
И через двадцать минут Жанна и Алиенора подняли ужасный шум у дальней стены метрах в пятидесяти от входа. Когда часовой оставил свой пост, чтобы выяснить причины шума, Николь без всяких помех вошла внутрь поселения. Длинный подвесной мост спускался на несколько сотен метров к широкому рву, окружавшему все поселение. Кое-где на лестнице попадались редкие фонари, освещавшие мост; впрочем, освещение было неярким. Заметив двоих строителей, направлявшихся навстречу, Николь напряглась. Но они разошлись, ограничившись коротким приветствием. Николь поблагодарила судьбу за то, что одета в форму.
Остановившись у рва, Николь разглядывала поселение инопланетян, пытаясь заметить удивительные сооружения, о которых ей рассказывали маленькие роботы: вздымающийся на полторы тысячи метров огромный бурый цилиндр, где некогда обитали птицы и сети; над ним прикрепленный к потолку поселения громадный занавешенный шар, прежде создававший тепло; кольцо таинственных белых сооружений, охватившее неширокий канал вокруг цилиндра. Занавешенный шар не светился уже несколько месяцев, с той поры, как люди вторглись в обиталище птиц и сетей. Редкие огни, которые Николь замечала впереди, явно были размещены в поселении оккупантами. Она едва смогла различить неясный силуэт огромного цилиндра — тень с расплывчатыми краями. «Какое же великолепие увидел Ричард, впервые попав сюда!@ — Николь с трепетом подумала, что находится сейчас в обиталище, недавно населенном другим видом разумных существ. „Снова мы, люди, — продолжила она свою мысль, — добиваемся гегемонии, растаптываем слабейших“.
Алиенора и Жанна присоединились к Николь много позже, чем она ожидала. Потом все трое медленно направились вдоль берега рва. Один из роботов всегда находился впереди — на разведке, — чтобы избежать встречи с другими людьми. Обстановка вокруг напоминала земные джунгли. Николь пришлось целых два раза притаиться, пропуская по дороге отряд солдат или рабочих. Время ожидания она потратила, изучая неведомые растения вокруг себя. Николь даже увидела существо, похожее на помесь мокрицы и земляного червя, пытавшееся жевать ее правый ботинок. Она подобрала его и положила в карман.
Почти через семьдесят два часа после того, как Николь спиной вперед опустилась в воды озера Шекспир, вместе с обоими роботами она наконец, вышла на место встречи. Теперь они находились на противоположной от входа стороне второго поселения, где присутствие людей почти не ощущалось.
Подводная лодка вынырнула на поверхность буквально через минуту после их появления. Люк субмарины открылся, в нем показался Ричард Уэйкфилд. С широкой улыбкой — во всю бородатую физиономию — он метнулся к своей ненаглядной. Все тело Николь содрогнулось от счастья, когда она почувствовала себя в его объятиях.
5
Все вокруг казалось невероятно знакомым, если не считать хлама, накопленного Ричардом за проведенные в одиночестве месяцы, и того, что ему пришлось переоборудовать детскую под спальню для двух проклюнувшихся птенцов. Словом, их убежище под Нью-Йорком осталось точно таким, каким было многие годы назад, когда все они — Ричард, Николь, Майкл О'Тул и дети
— покинули его.
Субмарина причалила к берегу в естественной гавани на южной оконечности острова; это место Ричард называл Портом.
— А где ты взял лодку? — спросила его Николь, когда они вместе направились к убежищу.
— Мне ее подарили, — ответил Ричард. — По крайней мере я так думаю. Самая главная птица — не знаю, он или она — показала мне, как управлять судном, а потом исчезла, оставив мне субмарину.
Идти по Нью-Йорку было так странно, хотя в темноте небоскребы весьма напоминали Николь годы, прожитые ею на этом таинственном острове посреди Цилиндрического моря.
«Сколько же лет прошло с тех пор, как мы оставили остров?» — думала Николь, пока они с Ричардом, взявшись за руки, стояли перед амбаром, где Франческа Сабатини оставила Николь погибать на дне ямы. Но Николь знала, что точного ответа на ее вопрос не будет. Прихотливо менявшееся время ее жизни нельзя было измерить, ведь они совершили два долгих межзвездных перелета при релятивистских скоростях, причем все время второго она провела во сне, покоясь в специальном ложе, созданном внеземлянами, чтобы замедлить процессы старения путем тщательного регулирования метаболизма человеческого организма.
— При посещении Рамами Узла, — проговорил Ричард, когда они уже приближались к своему прежнему дому, — изменения в их конструкции ограничиваются лишь необходимыми для следующего полета. Так что в нашем доме ничего не переменилось. В Белой комнате остались черный экран и моя старая клавиатура. Необходимое у Рамы, или наших хозяев, — называй их как хочешь, — запрашивается по прежним методикам.
— А как насчет остальных подземелий? — поинтересовалась Николь, спускаясь по пандусу на их жилой уровень. — Ты не посещал их?
— В птичьем подземелье нет никаких признаков жизни, — ответил Ричард. — Я прошел его несколько раз сверху донизу. Однажды — с великой осторожностью — я побывал и в логове октопауков, но там дошел лишь до центрального зала с четырьмя разбегающимися тоннелями.
Николь перебила его с хохотом:
— Это там, где ты вспомнил считалку «ини, мини, мени, мо»?
— Да, — продолжил Ричард. — Только мне не было спокойно в этом логове. Мне казалось — не знаю почему, — что оно по-прежнему обитаемо. И октопауки или новые обитатели следили за каждым моим шагом. — На этот раз расхохотался он. — Поверь, но в основном меня волновало, что будет с Тамми и Тимми, если я не вернусь по какой-то причине.
Первая встреча с Тамми и Тимми, парой нынешних воспитанников Ричарда, оказалась бесподобной. Ричард встроил в детскую невысокую дверь — на полпроема — и старательно закрыл ее, отправляясь во второе поселение встречать Николь. Юные птицеподобные создания еще не умели летать и не могли выбраться из комнаты в отсутствие Ричарда. Только услыхав его голос, они начали вскрикивать и щебетать. Писк продолжался, пока Ричард не открыл дверь и не взял обоих на руки.
— Они укоряют меня, — Ричард старался перекричать поднятый гам, — за то, что я оставил их одних на такой долгий срок.
Николь хохотала, да так, что слезы текли из глаз. Птенцы тянулись длинными шеями к лицу Ричарда. Умолкали только на мгновение, чтобы потереть нижней частью клюва бородатую щеку Ричарда. Они были еще невелики
— не более семидесяти сантиметров высотой, когда стояли на обеих ногах, — но длинные шеи делали их выше.
Николь с восхищением наблюдала за тем, как ее муж ухаживал за своими инопланетными подопечными. Он убирал за птенцами, следил, чтобы у них всегда были свежая пища и вода, и даже проверял, мягки ли тюфяки, на которых те спали в уголке детской. «Сколько же тебе пришлось пережить, Ричард Уэйкфилд?» — подумала Николь, вспоминая прежнее его нежелание исполнять мирские обязанности, связанные с воспитанием детей. Она была глубоко тронута его привязанностью к болтливым птичьим отпрыскам. «Должно быть, — решила Николь, — в каждом из нас гнездится подобная самоотверженная любовь. Просто нужно найти к ней ход через все завалы, нагроможденные наследственностью и внешними условиями».
Четыре манно-дыни и кусочек ватной сети Ричард хранил в уголке Белой комнаты. Он пояснил что, после того как оказался в Нью-Йорке, не обнаружил в них никаких перемен. «Быть может, подобно семенам, дыни могут дремать долгое время», — предположила Николь, выслушав объяснения Ричарда, рассказавшего ей все, что было известно ему о сложном жизненном цикле сетчатых организмов.
— Я тоже так думаю, — проговорил Ричард. — Конечно, я не имею представления о том, в каких условиях надо содержать манно-дыни… биология этого вида настолько специфична и загадочна, что я не удивлюсь, если этот процесс каким-то образом управляется малым куском сети.
В первый совместно проведенный вечер Ричард с трудом уложил птенцов спать.
— Они опасаются, что я опять оставлю их в одиночестве, — объяснил Ричард, в третий раз вернувшись к Николь из детской, после того как дружный вопль Тамми и Тимми прервал их обед. Пришлось ввести в Жанну и Алиенору соответствующую программу и отправить их развлекать птенцов. Только тогда ему удалось навести кое-какой порядок среди своих подопечных, в покое и тишине посидеть с Николь.
Прежде чем уснуть, они занялись любовью — медленно и нежно. Раздеваясь, Ричард сообщил, что не уверен в своих возможностях… однако Николь сразу утешила его, заявив, что подобные перспективы или их отсутствие для нее абсолютно не существенны. Она утверждала, что испытывает наслаждение уже от того, что он рядом, что она может обнять его тело, а сексуальные удовольствия послужат лишь наградой. Конечно, все вышло вполне удачно, как было с ними всегда — с первой проведенной вместе ночи. Потом Ричард и Николь лежали рядом, держась за руки. Они молчали. Несколько слезинок, скопившихся в глазах Николь, медленно скатилось по лицу и ушам. Она улыбнулась во тьме. В этот миг Николь ощущала просто невозможное счастье.
Впервые в их жизни не было никакой спешки, каждую ночь они разговаривали, особенно после любви. Ричард рассказывал Николь о своем детстве и юном возрасте — прежде он о многом умолчал. В частности, рассказал о самых болезненных для него выходках отца и затруднительных обстоятельствах своей неудачной первой женитьбы на Саре Тайдингс.
— Теперь я понимаю, что в характере Сары и отца было нечто общее, — как-то поздно вечером сказал ей Ричард. — Они были просто неспособны выразить одобрение моим действиям, чего я так отчаянно добивался, и притом безусловно понимали, что я буду пытаться получить его даже наперекор собственным интересам.
Со своей стороны Николь впервые поделилась с Ричардом подробностями своего драматического сорокавосьмичасового романа с принцем Уэльсским, состоявшегося сразу после того, как она завоевала золотую олимпийскую медаль. Она призналась Ричарду, что мечтала выйти замуж за Генри, и была ужасно унижена, осознав, что принц не собирается даже рассматривать ее в качестве претендентки на роль английской королевы в основном из-за цвета кожи. Ричард с крайней заинтересованностью следил за повествованием Николь и ни разу не проявил даже капельки ревности.
«За это время он сделался более зрелым», — думала Николь несколько ночей спустя, когда муж завершал ежевечерние труды, отправляя своих птичек спать.
— Дорогой, — проговорила Николь, когда Ричард вернулся в спальню. — Я хотела тебе рассказать еще кое о чем… просто ждала подходящего момента.
— Жаль, — Ричард изобразил серьезную озабоченность. — Увы, мне… только прошу — говори побыстрее, у меня есть сегодня кое-какие планы на тебя.
Он пересек комнату и пристал к ней с поцелуями.
— Пожалуйста, Ричард, подожди… — Николь мягко отвела его руки. — Это очень важно для меня.
Ричард отступил на пару шагов.
— Когда я поняла, что меня вот-вот казнят, — медленно проговорила Николь, — я осознала, что уладила все свои личные дела, за исключением двух. Я должна была еще кое-что сказать тебе и Кэти. Я даже попросила полицейского, который объяснил мне, как будет производиться казнь, принести мне перо и бумагу, чтобы написать два предсмертных письма.
Николь остановилась на мгновение, словно бы подыскивая точные слова.
— В те жуткие дни я так и не смогла вспомнить, Ричард, — продолжила она, — что когда-либо говорила тебе, как рада тому, что ты был моим мужем и… Я не хотела умирать, не признавшись в этом…
Она остановилась во второй раз, коротко оглядела комнату и снова посмотрела прямо в глаза Ричарду.
— Была и еще одна вещь, которую я собиралась выяснить между нами в этом последнем письме. Я полагала, что иначе не могу завершить свою жизнь и должна оставить этот мир, уладив все свои дела… Ричард, я хотела извиниться перед тобой за свою настойчивость в отношении Майкла, когда мы… Я ошиблась в том, что затеяла это дело… — Николь глубоко вздохнула. — Нужно было иметь больше веры. Нет, я не хочу сказать, что жалею о том, что Патрик и Бенджи появились на свет, но я понимаю теперь, что слишком быстро сдалась перед лицом одиночества. Мне хотелось бы…
Ричард приложил палец к ее губам.
— Извинений не требуется, Николь, — сказал он тихо. — Я знаю, что ты все время любила меня.
Они легко приспособились к ритму их простого существования. По утрам рука в руке обходили Нью-Йорк, заново обследуя каждый уголок острова, который, некогда считали своим домом. Теперь вокруг было темно, и город казался другим. Лишь огни их фонарей освещали загадочные небоскребы, очертания которых были навсегда запечатлены в памяти Уэйкфилдов.
Часто они ходили по набережным города, оглядывая воды Цилиндрического моря. Однажды утром они провели несколько часов на том самом месте, где многие-многие годы назад доверили свои жизни трем птицам. Вместе они вспоминали страх и возбуждение в тот момент, когда огромные птицеподобные существа оторвали их от земли и понесли за море.
Каждый день после обеда Николь, всегда более нуждавшаяся во сне, чем ее муж, укладывалась вздремнуть. Тем временем Ричард с помощью клавиатуры заказывал у Рамы пищу и все необходимые припасы, или забирал птенцов наверх, чтобы потренировать и поучить их, или же воплощал какую-нибудь из своих многочисленных идей где-нибудь в убежище. Вечером, пообедав в покое, они ложились бок о бок и часами разговаривали, прежде чем заняться любовью или наконец уснуть. Они переговорили обо всем: о Боге, Орле, раманах, политической ситуации в Новом Эдеме и в первую очередь, безусловно, о детях.
Они охотно беседовали об Элли, Патрике, Бенджи, даже о Симоне, которую не видели уже многие годы. Но Ричард старался не вспоминать о Кэти. Он все время упрекал себя за то, что не был строже со своей любимой дочерью в детские годы, и полагал, что ее безответственное поведение в зрелом возрасте вызвано его попустительством. Николь пыталась утешить и ободрить его, напоминая Ричарду, что обстоятельства их жизни в Раме были весьма необычными, и уж, в конце концов, собственное прошлое никак не могло подготовить его должным образом к той дисциплине, которая требуется от родителей.
Однажды после полудня, когда Николь пробудилась от дремоты, она услышала, как Ричард бормочет себе под нос в коридоре. Полюбопытствовав, она отправилась в комнату, служившую прежде спальней О'Тулу. Замерев у двери, Николь принялась разглядывать занимавшую большую часть комнаты объемистую модель, с которой возился Ричард.
— Voila!5 — воскликнул он, давая понять Николь, что слышал шорох ее шагов. — Конечно, не следует ждать наград за художественное мастерство, — ухмыльнулся Ричард, кивая в сторону своего произведения, — однако эта модель удовлетворительно воспроизводит ближайшие к Земле окрестности Вселенной и уже дала мне много пищи для размышлений.
Большую часть пола покрывал плоский прямоугольный помост, на котором было расположено около двадцати тонких вертикальных стержней различной высоты. На каждом из них находился по крайней мере один раскрашенный шарик, изображавший звезду.
Вертикальный стержень в самом центре модели, с желтой сферой на верхушке, поднимался над платформой примерно на полтора метра.
— Это, конечно, — пояснил Ричард, — наше Солнце… Вот здесь сейчас находимся мы, а точнее, Рама — в этом квадранте, на одной четверти пути, разделяющего Солнце и нашу ближнюю соседку — желтую звезду Тау Кита… Вот Сириус, возле которого мы побывали, когда гостили в Узле.
Николь ходила по модели, разглядывая звездных соседей Солнца.
— В радиусе двенадцати с половиной световых лет от нашего дома умещается двадцать звездных систем, — объяснил Ричард, — в том числе шесть двойных и одна тройная, наша самая близкая соседка Альфа Центавра. Заметь, что лишь Альфа Центавра попадает в сферу радиусом пять световых лет.
Ричард указал на три отдельных шарика, представлявших систему Центавра. Все были разных размеров и цвета. Это трио, присоединенное друг к другу тоненькими проволочками, располагалось на верхнем конце одного вертикального стержня, как раз внутри дуги, окружавшей Солнце и помеченной большой цифрой 5.
— Коротая здесь многие дни в одиночестве, — продолжал Ричард, — я часто задумывался, почему Рама направляется именно в эту сторону. Неужели у нас есть конкретный пункт назначения? Наверное, это так, поскольку траектория полета не изменилась после начала ускорения… А если мы отправляемся к Тау Кита, что мы там обнаружим? Другой комплекс, подобный Узлу? Или тот же Узел, только переместившийся туда за это время?..
Ричард остановился. Николь подошла к краю модели и протянула руки вверх к паре красных звезд, расположенных на трехметровом стержне.
— Итак, ты использовал стержни разной длины, чтобы проиллюстрировать пространственное расположение этих звезд, — заключила она.
— Да, вот эта двойная система, к которой ты прикасаешься, называется Струве 2398. У нее очень большое склонение, и она находится на расстоянии чуть более десяти световых лет от Солнца.
Обнаружив легкое недовольство на лице Николь; Ричард улыбнулся самому себе и пересек комнату, чтобы взять ее за руку.
— Тогда подойди сюда, — проговорил он, — я покажу тебе нечто воистину удивительное.
Они обошли модель с другой стороны и стали лицом к Солнцу, на полпути между Сириусом и Тау Кита.
— Как фантастично, если наш Узел действительно переместился, — взволнованно сказал Ричард, — и мы увидим его вновь там, по другую сторону от нашей Солнечной системы?
Николь усмехнулась.
— Конечно, — согласилась она, — но у нас нет никаких свидетельств…
— Нет свидетельств, зато есть мозги и воображение, — перебил ее Ричард.
— Кстати, и Орел утверждал, что Узел целиком способен к передвижению. И мне кажется… — Ричард замер на полуслове и потом слегка переменил тему.
— Тебя никогда не интересовало, куда летал Рама, пока мы спали, оставив Узел? Предположим, например, что птиц и сети подобрали где-нибудь здесь, в районе двойной системы Проциона, а может быть, и здесь, возле Эпсилон Эридана, что нетрудно сделать по пути. Мы ведь знаем, что у этой звезды есть планетная система. А потом Рама мог повернуть к Солнцу и, набрав значительную долю скорости света…
— Потише, Ричард. Я не могу за тобой угнаться. Что, если ты начнешь сначала… — она опустилась на помост возле красного шарика, приподнятого над полом лишь на несколько сантиметров, и скрестила ноги. — Если я правильно понимаю тебя, наше нынешнее путешествие завершится у Тау Кита?
Ричард кивнул.
— Траектория полета чересчур идеальна, чтобы совпадение оказалось случайным. Мы достигнем Тау Кита лет через пятнадцать, и там, я полагаю, наш эксперимент будет завершен.
Николь застонала.
— Я уже стара, — проговорила она. — А к тому времени, если еще буду жива, сморщусь, как сушеная груша… Интересно, как ты полагаешь, что произойдет с нами после «завершения эксперимента»?
— Тут уж требуется воображение… Я считаю, что нас высадят с Рамы, но о дальнейшей судьбе ничего определенно сказать нельзя… Должно быть, она во многом будет зависеть от того, что произойдет за все это время…
— Итак, ты утверждаешь, что Орел и его приятели по-прежнему наблюдают за нами из Узла? Я тоже согласна с этим.
— Совершенно верно. Они столько потратили на этот проект… и, не сомневаюсь, контролируют все, что происходит на Раме… Правда, откровенно говоря, удивлен, почему нас полностью предоставили самим себе… почему они ни разу не вмешались в наши дела. Таков, должно быть, их метод.
Николь молчала несколько секунд, рассеянно ощупывая красный шарик возле себя (Ричард сказал, что он изображает звезду Эпсилон Индейца).
— Судья во мне, — скорбным тоном произнесла она, — опасается того приговора, который любой разумный инопланетянин вынесет человеку, зная все, что произошло в Новом Эдеме.
Ричард пожал плечами.
— На Раме мы вели себя ничуть не хуже, чем многие столетия на Земле… Кстати, едва ли далеко опередившие нас инопланетные существа способны делать столь субъективные суждения. Если они наблюдают за космоплавателями десятки тысячелетий, как утверждал Орел, значит, у раман давно выработана количественная методика… Безусловно, их скорее интересует наша суть — все, что можно подразумевать под этим словом, — чем хороши мы или плохи.
— Наверное, ты прав, — задумчиво проговорила Николь. — Но меня угнетает, что как вид мы ведем себя столь варварским образом, даже когда можно не сомневаться, что за нами следят. — Помолчав, она продолжила: — Итак, по-твоему, долгое взаимодействие человечества с раманами, начавшееся с прилета первого корабля более сотни лет назад, наконец завершается?
— Полагаю, что так, — ответил Ричард. — Возможно, когда мы достигнем Тау Кита, наша роль в их эксперименте будет окончена. Наверное, когда все сведения о существах, ныне находящихся внутри Рамы, поступят в Великую Галактическую базу данных, Рама будет разгружен. Кто знает, быть может, вскоре этот огромный цилиндр появится в иной планетной системе, где обитает другая раса космоплавателей, и начнет новый цикл исследований.
— Это возвращает нас к моему прежнему вопросу, на который ты не ответил… Что же будет с нами тогда?
— Быть может, нас или наших отпрысков отошлют малой скоростью к Земле… или же утратившие ценность образцы будут уничтожены, дав всю необходимую информацию.
— Ни один из этих вариантов не привлекает меня, — проговорила Николь. — Признаюсь, что, хотя я согласна с тобой в том, что мы направляемся к Тау Кита, все прочие твои гипотезы кажутся мне притянутыми за уши.
Ричард ухмыльнулся.
— Я многому научился у тебя, Николь… Моя гипотеза основывается на интуиции. Просто я исхожу из тех сведений о раманах, которыми располагаю.
— Разве не проще предположить, что у раман имеются путевые станции, разбросанные по всей Галактике, а две самые близкие к нам находятся возле Сириуса и Тау Кита?
— Возможно, — ответил Ричард, — но я нутром чувствую, что это маловероятно. Узел представляет собой потрясающее инженерное сооружение. И если такие гиганты разбросаны по Галактике через каждые двадцать световых лет, тогда их в ней миллиарды… А ведь Орел вполне определенно упомянул, что Узел способен передвигаться.
Николь подумала, что подобная перспектива действительно маловероятна. Учитывая невероятную сложность Узла, трудно представить, что его можно миллиарды раз продублировать в каком-то огромном космическом сборочном цехе. Гипотеза Ричарда имела определенный смысл. «Как, однако, печально, — промелькнула недолгая мысль, — что в Галактической базе данных нас запомнят по столь негативной информации».
— А как же птицы, сети и наши старые приятели октопауки укладываются в твою схему? — спросила Николь минуту спустя. — Или они наряду с нами часть того же самого эксперимента?.. Тогда выходит, что на борту Рамы находится и колония октопауков, с представителями которой мы еще не встретились?
Ричард кивнул снова.
— Этот вывод неизбежен. Если каждый эксперимент завершается наблюдением за репрезентативным образцом расы космических путешественников, находящимся в управляемой ситуации, то и октопауки, конечно, должны оказаться здесь… — Он нервно расхохотался. — Быть может, кто-то из наших старинных приятелей с Рамы II и сейчас разделяет наше общество на этом корабле.
— Какая очаровательная идея, особенно перед сном, — сказала Николь с улыбкой. — Если ты прав, у нас с тобой впереди еще пятнадцать лет, которые придется провести на корабле, населенном не только людьми, стремящимися поймать нас с тобой и убить, но также огромными и скорее всего разумными пауками, природы которых мы не знаем.
— Конечно, — проговорил Ричард с ухмылкой, — я могу и ошибаться.
Николь встала и направилась к двери.
— Куда ты идешь? — спросил Ричард.
— В постель, — объявила Николь со смехом. — По-моему, у меня началась головная боль. Обращаться в мыслях к бесконечному я могу лишь конечный отрезок времени.
— покинули его.
Субмарина причалила к берегу в естественной гавани на южной оконечности острова; это место Ричард называл Портом.
— А где ты взял лодку? — спросила его Николь, когда они вместе направились к убежищу.
— Мне ее подарили, — ответил Ричард. — По крайней мере я так думаю. Самая главная птица — не знаю, он или она — показала мне, как управлять судном, а потом исчезла, оставив мне субмарину.
Идти по Нью-Йорку было так странно, хотя в темноте небоскребы весьма напоминали Николь годы, прожитые ею на этом таинственном острове посреди Цилиндрического моря.
«Сколько же лет прошло с тех пор, как мы оставили остров?» — думала Николь, пока они с Ричардом, взявшись за руки, стояли перед амбаром, где Франческа Сабатини оставила Николь погибать на дне ямы. Но Николь знала, что точного ответа на ее вопрос не будет. Прихотливо менявшееся время ее жизни нельзя было измерить, ведь они совершили два долгих межзвездных перелета при релятивистских скоростях, причем все время второго она провела во сне, покоясь в специальном ложе, созданном внеземлянами, чтобы замедлить процессы старения путем тщательного регулирования метаболизма человеческого организма.
— При посещении Рамами Узла, — проговорил Ричард, когда они уже приближались к своему прежнему дому, — изменения в их конструкции ограничиваются лишь необходимыми для следующего полета. Так что в нашем доме ничего не переменилось. В Белой комнате остались черный экран и моя старая клавиатура. Необходимое у Рамы, или наших хозяев, — называй их как хочешь, — запрашивается по прежним методикам.
— А как насчет остальных подземелий? — поинтересовалась Николь, спускаясь по пандусу на их жилой уровень. — Ты не посещал их?
— В птичьем подземелье нет никаких признаков жизни, — ответил Ричард. — Я прошел его несколько раз сверху донизу. Однажды — с великой осторожностью — я побывал и в логове октопауков, но там дошел лишь до центрального зала с четырьмя разбегающимися тоннелями.
Николь перебила его с хохотом:
— Это там, где ты вспомнил считалку «ини, мини, мени, мо»?
— Да, — продолжил Ричард. — Только мне не было спокойно в этом логове. Мне казалось — не знаю почему, — что оно по-прежнему обитаемо. И октопауки или новые обитатели следили за каждым моим шагом. — На этот раз расхохотался он. — Поверь, но в основном меня волновало, что будет с Тамми и Тимми, если я не вернусь по какой-то причине.
Первая встреча с Тамми и Тимми, парой нынешних воспитанников Ричарда, оказалась бесподобной. Ричард встроил в детскую невысокую дверь — на полпроема — и старательно закрыл ее, отправляясь во второе поселение встречать Николь. Юные птицеподобные создания еще не умели летать и не могли выбраться из комнаты в отсутствие Ричарда. Только услыхав его голос, они начали вскрикивать и щебетать. Писк продолжался, пока Ричард не открыл дверь и не взял обоих на руки.
— Они укоряют меня, — Ричард старался перекричать поднятый гам, — за то, что я оставил их одних на такой долгий срок.
Николь хохотала, да так, что слезы текли из глаз. Птенцы тянулись длинными шеями к лицу Ричарда. Умолкали только на мгновение, чтобы потереть нижней частью клюва бородатую щеку Ричарда. Они были еще невелики
— не более семидесяти сантиметров высотой, когда стояли на обеих ногах, — но длинные шеи делали их выше.
Николь с восхищением наблюдала за тем, как ее муж ухаживал за своими инопланетными подопечными. Он убирал за птенцами, следил, чтобы у них всегда были свежая пища и вода, и даже проверял, мягки ли тюфяки, на которых те спали в уголке детской. «Сколько же тебе пришлось пережить, Ричард Уэйкфилд?» — подумала Николь, вспоминая прежнее его нежелание исполнять мирские обязанности, связанные с воспитанием детей. Она была глубоко тронута его привязанностью к болтливым птичьим отпрыскам. «Должно быть, — решила Николь, — в каждом из нас гнездится подобная самоотверженная любовь. Просто нужно найти к ней ход через все завалы, нагроможденные наследственностью и внешними условиями».
Четыре манно-дыни и кусочек ватной сети Ричард хранил в уголке Белой комнаты. Он пояснил что, после того как оказался в Нью-Йорке, не обнаружил в них никаких перемен. «Быть может, подобно семенам, дыни могут дремать долгое время», — предположила Николь, выслушав объяснения Ричарда, рассказавшего ей все, что было известно ему о сложном жизненном цикле сетчатых организмов.
— Я тоже так думаю, — проговорил Ричард. — Конечно, я не имею представления о том, в каких условиях надо содержать манно-дыни… биология этого вида настолько специфична и загадочна, что я не удивлюсь, если этот процесс каким-то образом управляется малым куском сети.
В первый совместно проведенный вечер Ричард с трудом уложил птенцов спать.
— Они опасаются, что я опять оставлю их в одиночестве, — объяснил Ричард, в третий раз вернувшись к Николь из детской, после того как дружный вопль Тамми и Тимми прервал их обед. Пришлось ввести в Жанну и Алиенору соответствующую программу и отправить их развлекать птенцов. Только тогда ему удалось навести кое-какой порядок среди своих подопечных, в покое и тишине посидеть с Николь.
Прежде чем уснуть, они занялись любовью — медленно и нежно. Раздеваясь, Ричард сообщил, что не уверен в своих возможностях… однако Николь сразу утешила его, заявив, что подобные перспективы или их отсутствие для нее абсолютно не существенны. Она утверждала, что испытывает наслаждение уже от того, что он рядом, что она может обнять его тело, а сексуальные удовольствия послужат лишь наградой. Конечно, все вышло вполне удачно, как было с ними всегда — с первой проведенной вместе ночи. Потом Ричард и Николь лежали рядом, держась за руки. Они молчали. Несколько слезинок, скопившихся в глазах Николь, медленно скатилось по лицу и ушам. Она улыбнулась во тьме. В этот миг Николь ощущала просто невозможное счастье.
Впервые в их жизни не было никакой спешки, каждую ночь они разговаривали, особенно после любви. Ричард рассказывал Николь о своем детстве и юном возрасте — прежде он о многом умолчал. В частности, рассказал о самых болезненных для него выходках отца и затруднительных обстоятельствах своей неудачной первой женитьбы на Саре Тайдингс.
— Теперь я понимаю, что в характере Сары и отца было нечто общее, — как-то поздно вечером сказал ей Ричард. — Они были просто неспособны выразить одобрение моим действиям, чего я так отчаянно добивался, и притом безусловно понимали, что я буду пытаться получить его даже наперекор собственным интересам.
Со своей стороны Николь впервые поделилась с Ричардом подробностями своего драматического сорокавосьмичасового романа с принцем Уэльсским, состоявшегося сразу после того, как она завоевала золотую олимпийскую медаль. Она призналась Ричарду, что мечтала выйти замуж за Генри, и была ужасно унижена, осознав, что принц не собирается даже рассматривать ее в качестве претендентки на роль английской королевы в основном из-за цвета кожи. Ричард с крайней заинтересованностью следил за повествованием Николь и ни разу не проявил даже капельки ревности.
«За это время он сделался более зрелым», — думала Николь несколько ночей спустя, когда муж завершал ежевечерние труды, отправляя своих птичек спать.
— Дорогой, — проговорила Николь, когда Ричард вернулся в спальню. — Я хотела тебе рассказать еще кое о чем… просто ждала подходящего момента.
— Жаль, — Ричард изобразил серьезную озабоченность. — Увы, мне… только прошу — говори побыстрее, у меня есть сегодня кое-какие планы на тебя.
Он пересек комнату и пристал к ней с поцелуями.
— Пожалуйста, Ричард, подожди… — Николь мягко отвела его руки. — Это очень важно для меня.
Ричард отступил на пару шагов.
— Когда я поняла, что меня вот-вот казнят, — медленно проговорила Николь, — я осознала, что уладила все свои личные дела, за исключением двух. Я должна была еще кое-что сказать тебе и Кэти. Я даже попросила полицейского, который объяснил мне, как будет производиться казнь, принести мне перо и бумагу, чтобы написать два предсмертных письма.
Николь остановилась на мгновение, словно бы подыскивая точные слова.
— В те жуткие дни я так и не смогла вспомнить, Ричард, — продолжила она, — что когда-либо говорила тебе, как рада тому, что ты был моим мужем и… Я не хотела умирать, не признавшись в этом…
Она остановилась во второй раз, коротко оглядела комнату и снова посмотрела прямо в глаза Ричарду.
— Была и еще одна вещь, которую я собиралась выяснить между нами в этом последнем письме. Я полагала, что иначе не могу завершить свою жизнь и должна оставить этот мир, уладив все свои дела… Ричард, я хотела извиниться перед тобой за свою настойчивость в отношении Майкла, когда мы… Я ошиблась в том, что затеяла это дело… — Николь глубоко вздохнула. — Нужно было иметь больше веры. Нет, я не хочу сказать, что жалею о том, что Патрик и Бенджи появились на свет, но я понимаю теперь, что слишком быстро сдалась перед лицом одиночества. Мне хотелось бы…
Ричард приложил палец к ее губам.
— Извинений не требуется, Николь, — сказал он тихо. — Я знаю, что ты все время любила меня.
Они легко приспособились к ритму их простого существования. По утрам рука в руке обходили Нью-Йорк, заново обследуя каждый уголок острова, который, некогда считали своим домом. Теперь вокруг было темно, и город казался другим. Лишь огни их фонарей освещали загадочные небоскребы, очертания которых были навсегда запечатлены в памяти Уэйкфилдов.
Часто они ходили по набережным города, оглядывая воды Цилиндрического моря. Однажды утром они провели несколько часов на том самом месте, где многие-многие годы назад доверили свои жизни трем птицам. Вместе они вспоминали страх и возбуждение в тот момент, когда огромные птицеподобные существа оторвали их от земли и понесли за море.
Каждый день после обеда Николь, всегда более нуждавшаяся во сне, чем ее муж, укладывалась вздремнуть. Тем временем Ричард с помощью клавиатуры заказывал у Рамы пищу и все необходимые припасы, или забирал птенцов наверх, чтобы потренировать и поучить их, или же воплощал какую-нибудь из своих многочисленных идей где-нибудь в убежище. Вечером, пообедав в покое, они ложились бок о бок и часами разговаривали, прежде чем заняться любовью или наконец уснуть. Они переговорили обо всем: о Боге, Орле, раманах, политической ситуации в Новом Эдеме и в первую очередь, безусловно, о детях.
Они охотно беседовали об Элли, Патрике, Бенджи, даже о Симоне, которую не видели уже многие годы. Но Ричард старался не вспоминать о Кэти. Он все время упрекал себя за то, что не был строже со своей любимой дочерью в детские годы, и полагал, что ее безответственное поведение в зрелом возрасте вызвано его попустительством. Николь пыталась утешить и ободрить его, напоминая Ричарду, что обстоятельства их жизни в Раме были весьма необычными, и уж, в конце концов, собственное прошлое никак не могло подготовить его должным образом к той дисциплине, которая требуется от родителей.
Однажды после полудня, когда Николь пробудилась от дремоты, она услышала, как Ричард бормочет себе под нос в коридоре. Полюбопытствовав, она отправилась в комнату, служившую прежде спальней О'Тулу. Замерев у двери, Николь принялась разглядывать занимавшую большую часть комнаты объемистую модель, с которой возился Ричард.
— Voila!5 — воскликнул он, давая понять Николь, что слышал шорох ее шагов. — Конечно, не следует ждать наград за художественное мастерство, — ухмыльнулся Ричард, кивая в сторону своего произведения, — однако эта модель удовлетворительно воспроизводит ближайшие к Земле окрестности Вселенной и уже дала мне много пищи для размышлений.
Большую часть пола покрывал плоский прямоугольный помост, на котором было расположено около двадцати тонких вертикальных стержней различной высоты. На каждом из них находился по крайней мере один раскрашенный шарик, изображавший звезду.
Вертикальный стержень в самом центре модели, с желтой сферой на верхушке, поднимался над платформой примерно на полтора метра.
— Это, конечно, — пояснил Ричард, — наше Солнце… Вот здесь сейчас находимся мы, а точнее, Рама — в этом квадранте, на одной четверти пути, разделяющего Солнце и нашу ближнюю соседку — желтую звезду Тау Кита… Вот Сириус, возле которого мы побывали, когда гостили в Узле.
Николь ходила по модели, разглядывая звездных соседей Солнца.
— В радиусе двенадцати с половиной световых лет от нашего дома умещается двадцать звездных систем, — объяснил Ричард, — в том числе шесть двойных и одна тройная, наша самая близкая соседка Альфа Центавра. Заметь, что лишь Альфа Центавра попадает в сферу радиусом пять световых лет.
Ричард указал на три отдельных шарика, представлявших систему Центавра. Все были разных размеров и цвета. Это трио, присоединенное друг к другу тоненькими проволочками, располагалось на верхнем конце одного вертикального стержня, как раз внутри дуги, окружавшей Солнце и помеченной большой цифрой 5.
— Коротая здесь многие дни в одиночестве, — продолжал Ричард, — я часто задумывался, почему Рама направляется именно в эту сторону. Неужели у нас есть конкретный пункт назначения? Наверное, это так, поскольку траектория полета не изменилась после начала ускорения… А если мы отправляемся к Тау Кита, что мы там обнаружим? Другой комплекс, подобный Узлу? Или тот же Узел, только переместившийся туда за это время?..
Ричард остановился. Николь подошла к краю модели и протянула руки вверх к паре красных звезд, расположенных на трехметровом стержне.
— Итак, ты использовал стержни разной длины, чтобы проиллюстрировать пространственное расположение этих звезд, — заключила она.
— Да, вот эта двойная система, к которой ты прикасаешься, называется Струве 2398. У нее очень большое склонение, и она находится на расстоянии чуть более десяти световых лет от Солнца.
Обнаружив легкое недовольство на лице Николь; Ричард улыбнулся самому себе и пересек комнату, чтобы взять ее за руку.
— Тогда подойди сюда, — проговорил он, — я покажу тебе нечто воистину удивительное.
Они обошли модель с другой стороны и стали лицом к Солнцу, на полпути между Сириусом и Тау Кита.
— Как фантастично, если наш Узел действительно переместился, — взволнованно сказал Ричард, — и мы увидим его вновь там, по другую сторону от нашей Солнечной системы?
Николь усмехнулась.
— Конечно, — согласилась она, — но у нас нет никаких свидетельств…
— Нет свидетельств, зато есть мозги и воображение, — перебил ее Ричард.
— Кстати, и Орел утверждал, что Узел целиком способен к передвижению. И мне кажется… — Ричард замер на полуслове и потом слегка переменил тему.
— Тебя никогда не интересовало, куда летал Рама, пока мы спали, оставив Узел? Предположим, например, что птиц и сети подобрали где-нибудь здесь, в районе двойной системы Проциона, а может быть, и здесь, возле Эпсилон Эридана, что нетрудно сделать по пути. Мы ведь знаем, что у этой звезды есть планетная система. А потом Рама мог повернуть к Солнцу и, набрав значительную долю скорости света…
— Потише, Ричард. Я не могу за тобой угнаться. Что, если ты начнешь сначала… — она опустилась на помост возле красного шарика, приподнятого над полом лишь на несколько сантиметров, и скрестила ноги. — Если я правильно понимаю тебя, наше нынешнее путешествие завершится у Тау Кита?
Ричард кивнул.
— Траектория полета чересчур идеальна, чтобы совпадение оказалось случайным. Мы достигнем Тау Кита лет через пятнадцать, и там, я полагаю, наш эксперимент будет завершен.
Николь застонала.
— Я уже стара, — проговорила она. — А к тому времени, если еще буду жива, сморщусь, как сушеная груша… Интересно, как ты полагаешь, что произойдет с нами после «завершения эксперимента»?
— Тут уж требуется воображение… Я считаю, что нас высадят с Рамы, но о дальнейшей судьбе ничего определенно сказать нельзя… Должно быть, она во многом будет зависеть от того, что произойдет за все это время…
— Итак, ты утверждаешь, что Орел и его приятели по-прежнему наблюдают за нами из Узла? Я тоже согласна с этим.
— Совершенно верно. Они столько потратили на этот проект… и, не сомневаюсь, контролируют все, что происходит на Раме… Правда, откровенно говоря, удивлен, почему нас полностью предоставили самим себе… почему они ни разу не вмешались в наши дела. Таков, должно быть, их метод.
Николь молчала несколько секунд, рассеянно ощупывая красный шарик возле себя (Ричард сказал, что он изображает звезду Эпсилон Индейца).
— Судья во мне, — скорбным тоном произнесла она, — опасается того приговора, который любой разумный инопланетянин вынесет человеку, зная все, что произошло в Новом Эдеме.
Ричард пожал плечами.
— На Раме мы вели себя ничуть не хуже, чем многие столетия на Земле… Кстати, едва ли далеко опередившие нас инопланетные существа способны делать столь субъективные суждения. Если они наблюдают за космоплавателями десятки тысячелетий, как утверждал Орел, значит, у раман давно выработана количественная методика… Безусловно, их скорее интересует наша суть — все, что можно подразумевать под этим словом, — чем хороши мы или плохи.
— Наверное, ты прав, — задумчиво проговорила Николь. — Но меня угнетает, что как вид мы ведем себя столь варварским образом, даже когда можно не сомневаться, что за нами следят. — Помолчав, она продолжила: — Итак, по-твоему, долгое взаимодействие человечества с раманами, начавшееся с прилета первого корабля более сотни лет назад, наконец завершается?
— Полагаю, что так, — ответил Ричард. — Возможно, когда мы достигнем Тау Кита, наша роль в их эксперименте будет окончена. Наверное, когда все сведения о существах, ныне находящихся внутри Рамы, поступят в Великую Галактическую базу данных, Рама будет разгружен. Кто знает, быть может, вскоре этот огромный цилиндр появится в иной планетной системе, где обитает другая раса космоплавателей, и начнет новый цикл исследований.
— Это возвращает нас к моему прежнему вопросу, на который ты не ответил… Что же будет с нами тогда?
— Быть может, нас или наших отпрысков отошлют малой скоростью к Земле… или же утратившие ценность образцы будут уничтожены, дав всю необходимую информацию.
— Ни один из этих вариантов не привлекает меня, — проговорила Николь. — Признаюсь, что, хотя я согласна с тобой в том, что мы направляемся к Тау Кита, все прочие твои гипотезы кажутся мне притянутыми за уши.
Ричард ухмыльнулся.
— Я многому научился у тебя, Николь… Моя гипотеза основывается на интуиции. Просто я исхожу из тех сведений о раманах, которыми располагаю.
— Разве не проще предположить, что у раман имеются путевые станции, разбросанные по всей Галактике, а две самые близкие к нам находятся возле Сириуса и Тау Кита?
— Возможно, — ответил Ричард, — но я нутром чувствую, что это маловероятно. Узел представляет собой потрясающее инженерное сооружение. И если такие гиганты разбросаны по Галактике через каждые двадцать световых лет, тогда их в ней миллиарды… А ведь Орел вполне определенно упомянул, что Узел способен передвигаться.
Николь подумала, что подобная перспектива действительно маловероятна. Учитывая невероятную сложность Узла, трудно представить, что его можно миллиарды раз продублировать в каком-то огромном космическом сборочном цехе. Гипотеза Ричарда имела определенный смысл. «Как, однако, печально, — промелькнула недолгая мысль, — что в Галактической базе данных нас запомнят по столь негативной информации».
— А как же птицы, сети и наши старые приятели октопауки укладываются в твою схему? — спросила Николь минуту спустя. — Или они наряду с нами часть того же самого эксперимента?.. Тогда выходит, что на борту Рамы находится и колония октопауков, с представителями которой мы еще не встретились?
Ричард кивнул снова.
— Этот вывод неизбежен. Если каждый эксперимент завершается наблюдением за репрезентативным образцом расы космических путешественников, находящимся в управляемой ситуации, то и октопауки, конечно, должны оказаться здесь… — Он нервно расхохотался. — Быть может, кто-то из наших старинных приятелей с Рамы II и сейчас разделяет наше общество на этом корабле.
— Какая очаровательная идея, особенно перед сном, — сказала Николь с улыбкой. — Если ты прав, у нас с тобой впереди еще пятнадцать лет, которые придется провести на корабле, населенном не только людьми, стремящимися поймать нас с тобой и убить, но также огромными и скорее всего разумными пауками, природы которых мы не знаем.
— Конечно, — проговорил Ричард с ухмылкой, — я могу и ошибаться.
Николь встала и направилась к двери.
— Куда ты идешь? — спросил Ричард.
— В постель, — объявила Николь со смехом. — По-моему, у меня началась головная боль. Обращаться в мыслях к бесконечному я могу лишь конечный отрезок времени.
6
На следующее утро, когда Николь открыла глаза, Ричард уже склонялся над ней с двумя полными рюкзаками.
— Давай сходим и поищем октопауков, — взволнованно проговорил он, — за черный экран… я оставил Тамми и Тимми еды и питья на два дня и запрограммировал Жанну и Алиенору, чтобы они отыскали нас в случае необходимости.
За завтраком Николь внимательно разглядывала своего мужа. В его глазах светились энергия и жизнь. «Таким Ричарда я помню лучше всего, — сказала себе она. — Приключения всегда составляли самую важную часть его жизни».
— Я был там два раза, — сказал Ричард, как только они нырнули под приподнятый экран, — но никогда не доходил до конца прохода.
Экран закрылся позади них, оставив Ричарда и Николь в темноте.
— Давай сходим и поищем октопауков, — взволнованно проговорил он, — за черный экран… я оставил Тамми и Тимми еды и питья на два дня и запрограммировал Жанну и Алиенору, чтобы они отыскали нас в случае необходимости.
За завтраком Николь внимательно разглядывала своего мужа. В его глазах светились энергия и жизнь. «Таким Ричарда я помню лучше всего, — сказала себе она. — Приключения всегда составляли самую важную часть его жизни».
— Я был там два раза, — сказал Ричард, как только они нырнули под приподнятый экран, — но никогда не доходил до конца прохода.
Экран закрылся позади них, оставив Ричарда и Николь в темноте.