Коллинз Макс Аллан. Сделка

   – И Вилли с Джорджем попались на этот крючок?
   Она помахала указательным пальцем.
   – Нет. Они попросили пятьдесят тысяч за столовую в год.
   – О Господи! И они получили эти деньги?
   Довольный смех.
   – Они сошлись на двадцати штуках. Конечно, Браун действительно истратил некоторую сумму из этих денег для снабжения столовой. Он купил четыре ящика супов в банках, по два доллара пятнадцать центов каждая банка.
   – Мне всегда казалось, что бесплатная столовая – это некоторого рода мошенничество.
   – Конечно! А что же еще? Так же они продавали голоса избирателей политикам: ведь все работники театров, кино голосуют сами, голосуют их семьи. И голосовали они так, как им велел Вилли. И это добавило еще кругленькую сумму к пожертвованиям на бесплатную столовую.
   Это произвело на меня впечатление.
   – Эстелл, а ты очень знающая девушка. Дин должен тебе доверять, если он позволяет тебе управлять здешними работниками.
   – Ха! А ты знаешь, какой паучок завлек Биоффа и Брауна в паутину Ники в самом начале?
   – Ты?
   Еще одна самодовольная улыбка.
   – Если ты не знаешь, чем надо пользоваться, детектив Геллер, то запомни: Браун пьет.
   – Да что ты! Да уж, ты действительно наблюдательна.
   – Заткнись, Нат. Но Биофф не пьет, во всяком случае, не пьет так много.
   – Итак?
   – Итак, в тот вечер, когда они раскрутили Балабана на двадцать штук, они уехали из города. В тот день они купили себе по иностранной модной спортивной машине и шикарные новые вещи. Биоффу нравится хорошо одеваться, по мере своих возможностей. Эта жирная маленькая свинья! Но догадайся, куда они отправились отмечать событие? В клуб «Сто один». В клуб Ники. А как, ты думаешь, они решили проматывать деньги? С помощью такой маленькой игры в двадцать шесть. И догадайся, кто оказался двадцать шестой девушкой? Твоя покорная слуга.
   Я тихо рассмеялся.
   – А догадайся, кто начал хвастаться деньгами? – Совершенно верно, – сказала она, улыбаясь зелеными глазами. – Я позвала Ники, и он приехал и присоединился к нам. Вечер еще не закончился, а мы уже знали всю историю.
   – Я, кажется, могу догадаться об остальном. Ники рассказал все Нитти...
   – Вообще-то не ему, а Полю Рикка. Литл Нью-Йорк и Фрэнки Рио на следующий день взяли Вилли и Джорджа и отвезли их в «Бисмарк». К тому времени Нитти уже был там, я уверена. Уж не знаю, о чем они там говорили, но результатом всего стало, что половина денежек уплыла Компании.
   – И как Вилли с Джорджем отнеслись к этому?
   – Точно так же, как и к тому, что через несколько лет Нитти потребовал увеличить долю Компании до двух третей. Все прошло без шума, как иначе? Но аукнулось все это им надолго.
   – Так и должно быть, – произнес я. – Нитти – гениальный финансист и такой же проницательный провидец, как и самый умелый шахматист, какого ты только можешь встретить в правлениях наших самых крупных корпораций.
   – Нат, он же входит в правление самой большой корпорации города.
   – Значит, это моя ошибка.
   Эстелл продолжала свои рассуждения:
   – Первое, что они сделали для профсоюзов «Ка-Дженьяммер кидз», было то, что Брауна избрали национальным президентом ИАТСЕ. Однажды он уже пытался попасть на этот пост, но у него ничего не вышло. Но прежде у него не было поддержки Компании. На этот раз, когда проводились выборы, в зале было больше бандитов, чем избирателей. Лепке, бухгалтер, отвечал за все.
   – Они могли оказать на него влияние.
   – Как говорит Капоне, при помощи доброго слова и пистолета можно добиться большего, чем просто при помощи доброго слова. Во всяком случае, эти две жирные задницы с тех пор в деле. Они некоторое время провели в Нью-Йорке, где у студий находятся органы управления, а потом они решили перевести свой офис в Вашингтон, по просьбе президента, но Нитти запретил это.
   – Что за просьба президента?
   – Ну как же... Президента. Того самого парня в очках с забавным мундштуком и коротенькой женой. Он хотел, чтобы Джордж и некоторые другие руководители профсоюзов были у него под рукой, чтобы они были советниками по внутренним делам.
   Может, Монтгомери был прав, говоря о третьем условии.
   Похоже, она уже закруглялась.
   – Три года назад они перевезли контору в Голливуд, и Ники поехал с ними, чтобы за ними присматривать. Правда, он часто приезжает сюда. Этот клуб – его главная привязанность.
   – У меня такое чувство, что Нитти не доверяет Вилли и Джорджу Брауну.
   – Не Джорджу. Джордж – просто толстый бочонок, который глушит пиво целый день. Вилли может выкинуть что-нибудь в любой момент.
   – Знаешь, когда Вилли попросил меня прийти сюда и предупредить тебя, он надеялся, что до Нитти ничего не дойдет. Короче, я буду тебе благодарен, если ты ничего не скажешь Нитти.
   – Конечно, дорогой, ты можешь на меня положиться.
   – Кажется, Вилли считает, что он уже и так «засветился» с укрыванием доходов.
   У нее было задумчивое, но деловое выражение лица.
   – Вилли Биоффа могут и поймать. Слишком много денег уплывает через его жирные пальцы. Они получали бумажные коричневые пакеты с деньгами от всех крупных студий, какие ты только знаешь: от МГМ. «XX век Фоке», «Парамаунт», «Уорнер бразерз», словом, от всех. По словам Ники, последний обман Вилли в том, что он хотел, чтобы студии сделали его своим «агентом» по покупке немонтированных фильмов. А он получает семь процентов от денег, которые студии заплатят за эти фильмы.
   – То есть речь опять пойдет об отмывании денег?
   – Да, но эта идея пока нова, и у него есть много способов для отмывания. Только не надо мне лапшу на уши вешать по поводу того, что Вилли Биофф заботится о работниках. Он продает членов своего профсоюза, соглашается на снижение для них зарплаты и увеличение рабочего дня – и все это в качестве профсоюзного босса.
   – И как ты относишься ко всему этому, Эстелл? Ты же всегда работала.
   Она пожала плечами.
   – Я до сих пор работаю. Вилли просто делает то, что нам всем надо делать, Нат. Он заботится о себе. Тебе надо тоже о себе думать: никто не сделает это за тебя.
   – Мой старик отдал лучшие годы жизни, работая на профсоюзы.
   – Ну и что ему это дало?
   – Ничего. Разрыв сердца.
   – Вот видишь? Этого достаточно. Так что давай-ка забудем о Биоффе, пока мы в постели, и подумаем о нас с тобой.
   Одна моя половина хотела бы быть в тысяче миль отсюда, от этой сладкой, обольстительной женщины, а другая – совсем не та часть, о которой вы подумали – ни за что не хотела уходить.
   – Тебе разве не надо спускаться вниз? – спросил я, отчасти надеясь, что, может, нам придется уйти отсюда. – У тебя не будет неприятностей с Сонни?
   Короткий смешок.
   – Не будь глупцом, Нат. Сонни работает на меня. Мне принадлежит треть этого заведения, а он тут зарабатывает эти дерьмовые деньги. Я могу остаться и валять дурака здесь всю ночь. Если мне это нравится, кто посмеет остановить меня?
   – Неужели ты такая романтическая, Эстелл?
   – Будь спокоен. Я – шлюха, Нат. Не помню, чтобы я когда-нибудь вот так прямо говорила об этом, но ведь это же правда! Я – маленькая шлюшка, принадлежащая Ники Дину. А ты – шлюха, принадлежащая Вилли Биоффу. Да ну их обоих к черту! Займемся собой.
   И мы это делали. Много раз.

11

   В воскресенье я спал до полудня. Я был в своей постели, в своей комнате, в моем отеле. Я ушел из «Колони клаба» часа в четыре утра. Я заметил, как на меня покосился Сонни Голдстоун, но не придал этому никакого значения. Я знал, что невозможно встретиться с Эстелл без того, чтобы об этом не узнала Компания. Но Эстелл была моей давней страстью, к тому же любой мужчина, увидев ее, не стал бы спрашивать о том, что мы с ней делали вдвоем в течение шести часов.
   Я попросил портье записывать все звонки. Когда я шел на ленч, я забрал записки и выяснил, что Пеглер все утро пытался мне дозвониться. Почему же он не был в церкви, молясь за падение профсоюзов? Так или иначе, но я позвонил ему из автомата: он остановился в «Дрейке».
   – Мне надо немедленно вас увидеть, – сказал Пеглер.
   – Мне надо купить чего-нибудь поесть, и у меня еще есть кое-какие дела. Встретимся у меня в офисе около четырех.
   – Геллер, мне надо успеть на поезд.
   – Когда?
   – В восемь вечера.
   – Встретимся в моем офисе в четыре, – повторил я и повесил трубку.
   Я бы мог вообще с ним не встречаться, но не знал, как избежать этой встречи: Монтгомери был моим клиентом, и он предполагал, что мы будем сотрудничать с Пеглером, во всяком случае, до некоторой степени. Но встречаться с ним – значило поставить себя в затруднительное положение, и эта встреча могла принести мне много неприятностей, поэтому я был рад, что он придет не в рабочий день, а в воскресенье. Конечно, если его увидят входящим в мой офис в выходной день, это могут принять за секретную встречу и...
   Что за черт! Я почему-то чувствовал себя в безопасности, и не только из-за пистолета под мышкой. Я выиграл: сделал работу для Монтгомери, выполняя задание Биоффа. У них, конечно, слегка разные интересы, но кто узнает об этом. И сейчас, когда я шел по Лупу в этот тихий воскресный зимний полдень, подняв воротник и засунув руки в перчатках поглубже в карманы, мое настроение было приподнятым. Я оглядывался по сторонам, проверяя, нет ли за мной «хвоста».
   Кажется, за мной не следили, и я в одиночестве позавтракал в ресторане отеля «Бревурт». Мне подали грудку куропатки, кукурузные хлопья, свежие грибы. Две чашки крепкого кофе несколько остудили мой пыл. Впечатления от поездки в Калифорнию постепенно гасли: воспоминания от сексуальных развлечений последней ночи согревали меня, и я уже привык к мысли, что вскоре у себя в офисе я буду печатать конфиденциальное письмо для Роберта Монтгомери, после чего смогу позвонить Вилли Биоффу и закончить день встречей с Вестбруком Пеглером. Встреча эта будет рискованной, но выгодной для меня.
   Был час с чем-то, когда я поднялся на четвертый этаж здания, принадлежащего Барни. Мои шаги гулко отдавались в по-воскресному пустом помещении. Я уже приготовил ключи, вытащив их из кармана еще на лестнице, поэтому я приближался к своей двери совершенно бесшумно.
   Но что-то происходило внутри моего офиса.
   Слева, сквозь матовое стекло, рядом с дверью я смог различить чей-то силуэт. Он двигался. Потом я услышал какое-то ворчание.
   Спокойно, спокойно. Я вытащил из кобуры пистолет.
   Пеглер? Нет, не мог же он прийти на два с половиной часа раньше. А, может, телефон Пеглера в гостинице прослушивался? Что если кто-то узнал о нашей четырехчасовой встрече и поджидал тут, чтобы покончить с нами одним разом в этот воскресный вечер? Судя по звукам, некто делал там какую-то нелегкую работу – наверное, обыскивал мой офис, не предполагая, что я приду так рано, а может, искал место, куда припрятать два тела.
   Не снимая перчаток, я крепко сжал пистолет в руке и изо всех сил дал по стеклу. Осколки и обломки стекла разлетелись в разные стороны. Сунув руку с пистолетом в отверстие с торчащими обломками стекла, я направил пистолет в сторону теней. Раздался женский визг, а мужской голос произнес:
   – Вот черт!
   В моем офисе, на моем черно-белом диване в стиле «модерн» со Всемирной выставки вверх своей голой волосатой задницей лежал Фрэнки Фортунато. Он весь был голый и волосатый. Фрэнки смотрел на меня: его глаза умудрились быть и распахнутыми и сощуренными одновременно. Под его тощим телом лежала красивая обнаженная девушка.
   Ба, да это же Глэдис!
   – Вот это да! – воскликнул я, опуская пистолет.
   – Мистер Геллер, – сказал Фрэнки, впервые называя меня «мистером», – я могу все объяснить.
   Он слез с Глэдис, которая теперь являла собой что-то вроде картины «Сентябрьское утро» и была чертовски соблазнительной. Она больше не кричала, но ее немое унижение было так велико, что и в голову не приходило над ней смеяться.
   Я отпер дверь и вошел в комнату. Фрэнки уже почти успел натянуть штаны, а Глэдис потянулась за платьем и села, прикрываясь им. Она явно была испугана и чувствовала себя неловко.
   – Нам больше некуда было пойти, – запинаясь произнес Фортунато. Он уже застегивал на «молнию» свои брюки. – Глэдис живет со своей матерью, а я – с тетей и дядей.
   – Не надо, – остановил его я. Я сам был смущен. И опустил пистолет. – Это необязательно.
   – Мы уволены, мистер Геллер? – с трудом выговорила Глэдис. Ее большие карие глаза побелели от страха.
   Я подошел к ней и сел на край ее стола: опасность миновала. Осколки стекла валялись на полу, как огромные хлопья снега. Дыра в стекле открывала вид на подпольный абортарий, который находился на другой стороне коридора.
   – Никто не уволен, – заявил я. – Одевайтесь, Глэдис. Быстро собирайтесь. Я даже не буду смотреть в вашу сторону, зайдите в мою комнату и оденьтесь. Кш-ш!
   Она исчезла. Но я подглядывал уголком глаза.
   Только лишь ночь, проведенная в объятиях Эстелл, помогла мне пережить мысль о том, что сегодня я попросил Глэдис надеть одежду на ее прекрасное розовое тело.
   – Господи, мне очень жаль. Геллер, – проговорил Фрэнки. Он уже полностью оделся и сейчас повязывал себе галстук.
   Он уже забыл про «мистера».
   – Все в порядке, – сказал я. – Я знаю, каково это. Надо всегда пользоваться моментом.
   – Вы не сошли с ума? – спросил он, приглаживая свои жидкие волосы.
   – Я просто ревную.
   Вошла Глэдис, одетая в бело-голубое воскресное платье со скромным бантом на шее, и сказала:
   – Я заплачу за окно.
   Я взглянул на Фрэнки. Он пожал плечами.
   – Мы поженимся.
   – Фрэнки, – промолвил я. – Кажется, благородство еще живо. О нем забывают иногда, но оно еще живо. Я заплачу за окно. Это моя вина.
   – Как это может быть твоей виной? – осведомился Фрэнки.
   – Со мной что-то происходит сегодня. К тому же меня подстерегает опасность, иначе я бы не ворвался сюда. Это моя ошибка, произошедшая оттого, что я так долго работаю один.
   Фрэнки заботливо поддерживал Глэдис.
   – А сейчас мы пойдем, – сказал он. – Если все в порядке.
   – Будьте уверены, что если бы не моя работа, я бы предоставил вам этот диван.
   Фортунато ухмыльнулся, а Глэдис, все еще смущенная, отвернулась. Но она позволяла ему держать себя под руку.
   – Да, кстати, – произнес я. – Кто-то из вас мог бы достать из шкафа швабру и подмести осколки. Но будьте осторожны. Конечно, судя по этому, вы, похоже, уже... соберите их тоже, пожалуйста. – Я имел в виду пакетик из-под презервативов, валяющийся возле дивана.
   Глэдис плакала или притворялась, что плачет. Я взял ее за подбородок, приподнял лицо и посмотрел в ее большие карие глаза:
   – Я не хотел, чтобы вы себя плохо чувствовали. Просто я ревную, понятно?
   И тут она сделала нечто, что помогло мне забыть о нашей недавней стычке: она мне улыбнулась.
   Я зашел в свою комнату, поставил на стол пишущую машинку и принялся печатать отчет для Монтгомери. Через некоторое время я услыхал, как в ведро ссыпаются осколки стекла. К моему удивлению, в дверь заглянула Глэдис, а не Фортунато.
   – Извините меня, мистер Геллер.
   – Вам не за что извиняться. Я могу задать вам вопрос?
   – Конечно.
   – Почему именно с ним?
   Глэдис пожала плечами.
   – Он довольно мил.
   И она ушла, а я принялся за свой отчет. Я записал все: все сплетни, все анекдоты, каждую оговорку, которую сделали Браун, Дин, Биофф, Баргер, Костон и Эстелл. Но я указал, что все, что они сказали, – лишь слухи, поэтому такую информацию можно использовать лишь как основу для чего-то более реального или как отправную точку для настоящего расследования. Никто из этих людей никогда не скажет всего, что знает. Все заняло у меня около двух часов. Затем я сделал несколько исправлений ручкой, свернул шесть листов, исписанных с одной стороны, и положил их в конверт, на котором был напечатан домашний адрес Монтгомери. Я не подписался и не написал обратного адреса. В конце концов, он обещал мне не упоминать моего имени, так почему бы не напомнить ему об этом?
   Положив ноги на стол, я позвонил Вилли Биоффу по тому номеру, который он мне дал. Это был телефон его ранчо. К телефону подошла горничная, и потребовалось несколько минут, прежде чем я услышал его голос. Звонить на такое расстояние и слушать в трубке тишину довольно долгое время – это все равно, что бросать деньги на ветер. Но учитывая, что вскоре я получу вторую из обещанных Вилли тысяч я мог себе позволить понаблюдать, как часть этих денег улетает впустую.
   – Геллер? – раздался голос.
   – Я говорил с вашими друзьями.
   – Хорошо. Есть какие-нибудь проблемы?
   – Нет.
   – Кто-нибудь приходил к кому-нибудь с расспросами?
   – Нет.
   – Они будут молчать, как вы думаете?
   – Не могу этого знать.
   – Хороший ответ. Я пошлю тебе чек на вторую тысячу. Мы не можем доверять почте такую сумму наличных денег. Эти ребята пока не состоят в профсоюзе. Пока.
   Биофф повесил трубку, и я сделал то же самое.
   Без десяти четыре я услышал, что кто-то вошел в дверь приемной. Я вытащил пистолет из кобуры, откинулся в кресле и стал ждать.
   Вошел Пеглер.
   – Вы пришли рано, – заявил я, держа пистолет в руке.
   Он нахмурился и ткнул в мою сторону пальцем.
   – А я думал, что пистолет – это уже прошедший этап.
   Затем он показал на разбитое стекло.
   – А что произошло в вашей приемной? Там чертовски грязно!
   Я сунул пистолет назад в кобуру.
   – Я подумал, что кто-то поджидает меня в моем кабинете, поэтому разбил стекло, а оказалось, что это мой сыщик развлекается с секретаршей.
   Пеглер, скривясь от отвращения, пододвинул себе стул и уселся.
   – Очень интересно, смею вас уверить. Так что вы мне скажете?
   Пеглер был одет в другой отлично сшитый костюм. Лацканы на пиджаке были такими огромными, что напоминали крылья. Костюм был светло-коричневым, из нагрудного кармана выглядывал уголок платка с монограммой, а на шее был повязан темно-коричневый галстук в белый горошек.
   – Ничего особенного, – промолвил я. – Я составляю секретный отчет Роберту Монтгомери. Если он захочет что-то рассказать вам – это его дело. Но ничего из того, что я обнаружил, нельзя будет доказать. Никто из тех, с кем я разговаривал, не станет говорить с вами, или еще с кем-то, и рассказывать что-либо.
   – Можно было бы сослаться на вас, – сказал он с кривой, дьявольской усмешкой. – Мои материалы – это не показания в суде. Я принимаю и сплетни, причем с радостью.
   – Нет, я этого делать не буду.
   – Понятно. Не знал, что вы такой трус, Геллер.
   – А я не считал вас ослом. Я рисковал жизнью, ввязавшись в это дело. Вы вмешались в бизнес Фрэнка Нитти, и если бы вы на самом деле играли в карты с Джейком Линглом, вы бы знали, что ребята Капоне в действительности убивают репортеров. И у вас тоже нет иммунитета на убийство.
   Вестбрук вытащил портсигар, выбрал сигарету и прикурил.
   – Вопрос в деньгах?
   – Нет. Вопрос – в жизни и смерти. Я не хочу, чтобы вы были моим клиентом, мистер Пеглер. У меня достаточно клиентов.
   Он нарочито пожал плечами и выпустил изо рта кольцо дыма.
   – Делайте, что хотите. Мне не нужна ваша ничтожная болтовня. Вы уже помогли мне, Геллер, знаете вы это или нет?
   – В самом деле?
   Его улыбка, наклон головы стали какими-то застенчивыми.
   – Я провел несколько последних дней, изучая старые полицейские отчеты. С помощью местного офицера, лейтенанта Билла Друри, и некоторых полицейских я сделал интересные открытия.
   Мы с Биллом Друри вместе начинали, занимаясь карманниками. Это был честный честолюбивый коп, который почти фанатично ненавидел Компанию. Он поднимал с постели почти всех крупных лидеров преступных группировок города – просто для развлечения: Нитти, Рикка, всех до одного. Почему он был до сих пор жив – вот загадка, которую, возможно, разрешит лучший детектив, чем ваш покорный слуга.
   Поэтому я сказал:
   – Билл хороший коп и умеет с ними бороться.
   – Он высоко отозвался о вас, – заявил Пеглер. – Думаю, если бы я не упомянул вашего имени, он не стал бы посвящать рассказу о вас так много времени. Он помог мне определить номер, под которым Биофф отбывал короткое наказание в начале двадцать второго года. Но самое главное в том, что нам удалось разыскать отчет о том, как вы его арестовали. Этот отчет был там – пожелтевший от времени листок. Там стояли две подписи – ваша и Шумейкера.
   «Старый Шум» – еще один честный коп, легендарный полицейский детектив. Он умер.
   И что? – спросил я. – Я уже говорил вам, что Биофф был осужден по этому делу.
   Выражение самодовольства расплылось на его лице.
   – Нам нужно было подтверждение. Но мы нашли нечто большее: мы выиграли джекпот. Дело в том, что Вилли Биофф так и не отбыл своего шестимесячного наказания за сводничество.
   Я пожал плечами.
   – Я бы мог вам это рассказать. Он сумел отвертеться от этого.
   – Возможно. Но, кажется, вы не понимаете. Срок исполнения приговора был отодвинут, поэтому Биофф все еще должен штату Иллинойс шесть месяцев тюрьмы.
   Я наклонился вперед.
   – Похоже, вы действительно что-то раскопали. Вы уверены в этом? Я считал, что он подавал на апелляцию и получил помилование.
   – Деньги, конечно, сыграли здесь свою роль, – сказал Пеглер, выпуская клубы дыма. – Вилли Биофф действительно подавал на апелляцию и был отпущен в ожидании решения Верховного суда. Но когда я просто позвонил по телефону в Верховный суд в Спрингфилде в штате Иллинойс, то выяснил, что его апелляция туда просто не приходила. Дело было нарочно переслано в Кук-Каунти и вполне благополучно забыто.
   Господи! В тридцатом году я принимал участие в облаве. Мы отправились в бордель на Саут-Холстед-стрит и застали там этого маленького сводника, который пытался убежать. У него в руках был учетный листок этого публичного дома. Позже он избил одну шлюху, которая донесла на него, и я поклялся тогда, что эта сволочь попадет за это в тюрьму – неважно, в Чикаго или где-то еще. Теперь, спустя десять лет, у меня появилась надежда, что моя клятва сбудется.
   – Я представил эту информацию прокурору штата Томасу Е. Коротни, – с воодушевлением проговорил Пеглер, – который сообщил нам, что он потребует, чтобы Биоффа доставили в Иллинойс.
   – О Господи, кажется эта маленькая сволочь у вас в руках.
   – Да, я поймал этого жиденка.
   Молчание.
   – Следите за своей речью, мистер Пеглер.
   Удивленная мимолетная улыбка.
   – Вы обиделись.
   – Меня ничто не может обидеть. Но иногда я просто в ярость впадаю. Вы помните меня – как я тогда стоял перед вами с пистолетом?
   Пеглер самодовольно улыбнулся и произнес:
   – Во всяком случае, у вашего приятеля лейтенанта Друри есть кое-что против Джорджа Брауна. В тысяча девятьсот двадцать пятом году Браун ввязался в перестрелку в ресторане: он получил пулю в мягкое место, а его спутник был убит. Известно, что Браун по этому поводу сказал в полиции следующее: «Я позабочусь об этом, ребята». Через четыре недели его выписали из больницы, и человек, который стрелял во время перестрелки в Брауна, сам был убит. Убийцу не нашли.
   – Это не такая шикарная зацепка, как неотбытое наказание, – заметил я, – но для вашего фельетона это вполне подойдет. Всем станет ясно, что Браун – профсоюзный деятель, имеющий криминальное прошлое.
   – С ним, можно считать, все кончено, – весело проговорил он. – Как и с профсоюзом работников сцены.
   – Я не буду даже рассчитывать на это. Может, пни смогут выкрутиться. А возможно, что без Брауна, Биоффа и Компании этот профсоюз станет нормальной организацией.
   Он посмотрел на меня с таким выражением, будто почувствовал горечь во рту.
   – Нормальная организация, нормальный профсоюз – что это? Равнодушные трудяги, которые таскаются на митинги только тогда, когда рассчитывают получить что-то от этого. И профсоюзный босс, который то переигрывает, то занимается подкупами и, как правило, знает достаточно много, чтобы не показывать ни к чему уважения.
   – Я не собираюсь обсуждать профсоюзы с вами, Пеглер. Я за то, чтобы взяли Биоффа, Брауна, Дина и всех остальных, потому что они извратили само понятие профсоюза. Но ваши антипрофсоюзные настроения оскорбляют меня. Все, что вы говорите – ложь. Мой отец...
   – Ваш отец! Так он принадлежал именно к этому племени? Я правильно понял?
   – Что?
   Пеглер поднялся. Он затушил свою сигарету о стеклянный поднос, стоявший на столе.
   – Ничего. Жаль, что вы не хотите рассказать мне о том, в чем вы их подозреваете, и о том, что вам удалось выведать, пока вы проводили ваше собственное расследование. Тем не менее, вы будете в моем фельетоне героем, вы будете описаны как человек, который арестовал Биоффа и выжил, чей тяжелый труд десять лет назад не пропал даром и благодаря которому Вилли Биофф сегодня предстанет перед правосудием.
   – Не забудьте правильно написать мое имя и упомянуть мое агентство. Тогда я не буду преследовать вас.
   – Как благородно. Вы уверены, что вам не придется в будущем передавать мне информацию, которую раздобудете? Это денежное дельце. Человек вашего вероисповедания должен понять это, я уверен.
   – Моего вероисповедания?
   Его губы издевательски скривились:
   – Ведь вы еврей, не так ли? Мистер Геллер? Вы не похожи на еврея, но вы – еврей.
   – Так, что же, черт вас побери?
   Ему не нравилось, когда его ругали: его лицо побагровело, а сатанинские брови приподнялись, когда он отчеканил: