Эми перевела дыхание. Она сильно опасалась Коула, не зная, что о нем думать. Частенько его можно было принять за сумасшедшего.
   — Это произошло, когда я решил погрузиться в созерцание полноты жизни. В этот самый момент я вдруг увидел…
   Эми подумала, что еще одного рассказа о любовник похождениях древних шумерских богов она не вынесет. Но на этот раз сюжет был иным.
   — Я лицезрел самого пророка Илию! — Коул приблизился к мисс Кэрнаби, расширив глаза. — Он спускался с небес в огненной колеснице!
   Эми перевела дыхание. С пророком Илией — это уже полегче.
   — Он спускался с небес, а внизу темнели жертвенники, много жертвенников, — вдохновенно продолжал Коул, — и тут мне был голос: «Запоминай все, что видишь, и расскажи об этом людям».
   Задумавшись, Коул умолк.
   — А что же было дальше?
   — Дальше? У жертвенных алтарей я увидел множество девушек, обреченных на заклание. Это были обнаженные девственницы, беспомощные и беззащитные.
   Коул облизнул пересохшие от напряжения губы. Мисс Кэрнаби почувствовала, что щеки ее краснеют.
   — Ну, а потом в небе появились вороны Одина. Они встретились с воронами пророка Илии и долго летали, описывая круги. А затем враз набросились на девушек и стали выклевывать им глаза. Тут раздались крики, вопли и стоны, а голос все повторял: «Примите жертвоприношение! Сегодня Иегова и Один побратались кровью». После этого жрецы вынули жертвенные ножи и…
   Мимо проходил Липскомб, охранявший порядок в храме на Зеленых Холмах, ревностный фанатик секты, и мисс Кэрнаби с облегчением бросилась к нему от Коула, на губах которого показалась садистская улыбка.
   — Простите, вы не видели здесь мою брошь? Я ее где-то обронила…
   Липскомб был груб и невоспитан, женщин он ненавидел всей душой. Он сквозь зубы пробормотал, что ему нет дела до чьих-то брошек и ничего искать он не собирается. Но мисс Кэрнаби не отставала от него, пока Коул не остался далеко позади.
   В эту минуту из Священной обители появился сам Пастырь.
   Он шел, ласково улыбаясь, и Эми, набравшись смелости, спросила его, не считает ли он поведение Коула странным.
   Великий Пастырь успокаивающе положил руку на плечо мисс Кэрнаби и произнес:
   — В вашем сердце страх — изгоните его! Полюбите ближнего своего, и страх исчезнет.
   — Но мне кажется порой, что Коул просто сумасшедший. Он рассказывает про такие странные видения…
   — Разумеется, его видения странны и несовершенны, кивнул Великий Пастырь, — но кто из нас может похвалиться полным совершенством? Наступит время, когда Коулу явится совершенство духа, как и любому из нас. Нужно только терпеливо ждать обетованного часа.
   Эми смутилась и, покраснев, спросила:
   — А Липскомб? Почему он так грубо относится к женщинам?
   Ласковая, все понимающая улыбка снова озарила лице Великого Пастыря.
   — Липскомб — это верный сторожевой пес, — сказал он. Пусть он невежествен и груб, но зато предан, как и полагается псу.
   И Великий Пастырь величественно двинулся прочь. Мисс Кэрнаби увидела, что он подозвал к себе Коула, отечески положил ему на плечо руку, что-то сказал. Что ж, будем надеяться, подумала Эми, что Великий Пастырь хоть как-то повлияет на Коула, на темы его странных видений.
   До осеннего праздника паствы оставалась всего неделя.
   Вечером, за день до праздника, Эркюль Пуаро ждал мисс Кэрнаби в небольшой чайной в соседнем с Зелеными Холмами городишке.
   Поздоровавшись, Пуаро спросил:
   — Сколько человек будет на празднике?
   — Думаю, человек сто двадцать, — ответила мисс Кэрнаби.
   — Есть и новые, их будут принимать в паству.
   — Превосходно. Вы, конечно, знаете, что вам делать.
   Эми Кэрнаби промолчала. Пуаро ждал ответа. Наконец она произнесла, вставая из-за столика:
   — Я ничего не буду делать, господин Пуаро.
   Детектив удивленно уставился на нее.
   — Вы хотели, чтобы я следила за нашим добрым Пастырем, истерически взвинчивая голос, продолжала Эми, — но вы просчитались Доктор Андерсен — чудесный человек Он — Великий Пастырь, а я — лишь одна из его паствы. Он зовет людей к добру и миру, мои душа и тело принадлежат ему! Прощайте, господин Пуаро. Не тревожьтесь, я сама заплачу за чай.
   Положив деньги на стол, Эми гордо удалилась. Пуаро так задумался, что официанту пришлось дважды окликать его.
   Прежде чем детектив сообразил, что ему подают счет. Пуаро рассчитался и, вставая, заметил чей-то внимательный взгляд из-за столика напротив.
 
 
6
   В Священной обители вновь собралась паства. Ритуал повторился, как и прежде.
   — Вы готовы к таинству?
   — Готовы, о Пастырь!
   — Завяжите глаза и вытяните вперед правую руку. Великий Пастырь, шелестя своей зеленой одеждой двинулся вдоль рядов верующих. Фанатичный ясновидец Коул громко вскрикнул от восторга — это игла Пастыря вонзилась в его руку, вытянутую вперед.
   Великий Пастырь сделал шаг к Эми Кэрнаби. Он сжал ее руку, и вдруг мисс Кэрнаби услышала шум и возню. Она сбросила повязку. На ее глазах руководитель секты пытался вырваться из рук Коула и еще одного верующего, недавно принятого в паству.
   — Доктор Андерсен, вы арестованы, — привычным профессиональным тоном заявил Коул. — У меня есть ордер на ваш арест. Должен вас предупредить, что все что вы скажете, может быть использовано в суде против вас.
   Паства пришла в смятение. Кто-то крикнул:
   — Это полицейские? Они хотят увести нашего Пастыря!
   Толпа зароптала, послышались возмущенные возгласы, но инспектор полиции Коул хладнокровно поднял выпавший из рук Великого Пастыря шприц для инъекций и осторожно спрятал его в портфель.
 
 
7
   — Это моя храбрая помощница, — представил Эркюль Пуаро мисс Кэрнаби старшему инспектору Джэппу. — Прошу любить и жаловать.
   — Безукоризненная работа, мисс, ей-Богу, безукоризненная, — с уважением покачал головой старший инспектор. — Вы здорово нам помогли, ведь этого монстра не так-то просто было обезвредить.
   — Ну, что вы! — Видно было, что мисс Кэрнаби смутилась.
   — Вы слишком добры ко мне. А я все время боялась сделать промашку, хотя совсем вжилась в роль. Знаете, мне иногда казалось, что я действительно верю в Великого Пастыря.
   — Поэтому вам и удалось обвести этого человека вокруг пальца, — произнес Джэпп. — У вас природный актерский дар. До сих пор никому не удавалось поймать на чем-либо этого мерзавца — ведь он всегда был настороже.
   — А помните ту ужасную встречу в чайной? — повернулась Эми к Пуаро. — Я, было, растерялась, но решилась на экспромт.
   — Это был лучший в мире экспромт! — восхищенно сказал Пуаро. — Я и сам поначалу растерялся, чуть было не подумал, что вы сошли с ума.
   — Да ведь я не знала, что делать. Там напротив есть зеркало, и вот я увидела в него, что за соседним столиком сидит Липскомб. Он явно прислушивался к нашему разговору. Я же не знала, случайно он тут или нет, вот и пришлось разыграть небольшую сценку. Я верила, что вы сообразите, что за этим кроется.
   — Я все понял, когда заметил Липскомба — он просто сверлил меня глазами. Потом, когда он вышел из чайной, я организовал за ним слежку. Выяснилось, что он из Зеленых Холмов.
   — А что было в шприце? Что-нибудь опасное? — спросила Эми.
   Пуаро помрачнел.
   — Мадемуазель, — тихо сказал он, — доктор Андерсен хладнокровный и изобретательный убийца. Он давно занимается бактериологическими исследованиями в своей лаборатории в Шеффилде. Он выращивает там различные штаммы бацилл. На праздниках паствы он делал людям инъекции гашиша, небольшие дозы, но они вызывали обильные галлюцинации и чрезмерную радость. Потому-то многие и стремились в его секту…
   Задумавшись, Пуаро умолк и через минуту продолжал:
   — Большинство одиноких женщин завещало свои средства в пользу секты — в знак благодарности. Ну, — а потом они умирали — в собственных домах и на собственных постелях. Попробую рассказать, как это ему удавалось, хотя мои познания в бактериологии весьма скудны. Специалисты говорят, что можно усилить вирулентность любой бактерии.
   Скажем, бациллы кишечной палочки вызывают воспаление толстых кишок, даже если человек практически здоров. Можно ввести в организм человека бациллы тифа или пневмококки, и спустя какое-то время человек заболевает сыпным тифом или крупозным воспалением легких. Исход, как правило, летальный. А есть еще такая бацилла, называется туберкулин. Если человек переболел когда-то туберкулезом, она вызывает рецидив болезни. Улавливаете? Человек здоровый от этого не заболеет, а вот у излечившегося от туберкулеза болезнь снова разовьется. Вот и получалось, что паства нашего Пастыря умирала от самых естественных болезней. И никаких подозрений. Помимо этого, я подозреваю, что доктор Андерсен изобрел своего рода катализатор для развития болезнетворных бацилл.
   — Да это просто дьявол во плоти! — не удержалась возгласа мисс Кэрнаби.
   Пуаро продолжал:
   — Помните, я попросил вас сказать доктору Андерсену, что вы когда-то болели туберкулезом? Так вот: в шприце нашего доктора, когда его арестовали, оказались палочки Коха, бациллы туберкулеза. Поскольку вы совершенно здоровы, эти бациллы вам не повредили бы ничуть. Я потому и просил вас, чтобы вы сказали о туберкулезе острой формы — чтобы он не выбрал часом другую бациллу.
   — Но хватит ли доказательств для суда над ним?!
   — О! — сказал Джэпп. — Хватит с лихвой. Мы ведь еще обнаружили его секретную лабораторию, и там этих болезнетворных штаммов хоть отбавляй.
   — Думаю, — печально сказал Пуаро, — что это убийца с большим стажем. Кстати, выяснилось, что из университета его исключили за садизм, а историю с матерью-еврейкой он выдумал, чтобы вызывать к себе сочувствие.
   Эми Кэрнаби вздохнула.
   — Что такое? — встрепенулся Эркюль Пуаро.
   — Да вот, вспомнила я о своих снах — тогда, во время первого праздника на Зеленых Холмах. Поверьте, я вправду видела, что переделала весь мир — и нет больше голода, войн, болезней.
   — Мадемуазель, — галантно склонил голову Пуаро, — это был самый лучший на свете сон.

Пояс Ипполиты

 
1
   Отнюдь не претендуя на оригинальность, Эркюль Пуаро любит повторять, что все в мире взаимосвязано. И обычно добавляет, что лучше всего это видно на примере кражи картины Рубенса[56].
   Вообще-то к живописи Рубенса он всегда был довольно равнодушен, да и обстоятельства кражи были самыми что ни на есть тривиальными. За дело он взялся ради своего друга Александра Симеона, а также по каким-то своим особым соображениям, которые касались одного доблестного древнегреческого героя.
   После кражи Симеон послал за Пуаро и излил ему свое горе. Картину обнаружили совсем недавно, но сомнений в том, что автором доселе неизвестного шедевра был именно Рубенс, у специалистов не было. Из галереи Симеона ее украли средь бела дня. Случилось это как раз в то время, когда безработные перегораживали своими телами улицы и штурмовали отель «Ритц». Одна из групп заявилась в галерею и устроила лежачую демонстрацию под лозунгом «Искусство — роскошь. Накормите голодных!». Послали за полицией, вокруг, естественно, собралась толпа зевак.
   И только после того, как стражи порядка выдворили демонстрантов на улицу, обнаружилось, что кто-то вырезал новообретенного Рубенса из рамы и был таков!
   — Видите ли, картина небольших размеров, — объяснил Симеон. — Ее можно было положить за пазуху и спокойно вынести, пока все глазели на этих кретинов безработных.
   Позже выяснилось, что ничего не подозревавшим безработным заплатили за «прикрытие» кражи. Им было поручено провести демонстрацию в галерее, но с какой целью — об этом они узнали уже после того, как дело было сделано.
   Пуаро трюк грабителей даже позабавил, он с огорчением подумал, что вряд ли сумеет помочь своему другу. И поэтому не преминул напомнить, что, когда речь идет об откровенном ограблении, вполне можно положиться и на полицию.
   — Послушайте, Пуаро, — сказал Симеон, — я знаю, кто и для кого украл картину.
   Симеон был уверен, что кража была организована по поручению некоего миллионера, не гнушавшегося приобретением произведений искусства по подозрительно низким ценам и не задававшего при этом никаких вопросов.
   Рубенса, по мнению Симеона, скорее всего контрабандой переправят во Францию, где и передадут означенному миллионеру. И английской, и французской полиции этот тип конечно же известен, но Симеон полагал, что он им явно не по зубам.
   — Так что, как только картина попадет в когти к этому стервятнику, вряд ли можно будет что-либо сделать. Вот я и подумал о вас: вы именно тот человек, который сможет все это распутать.
   Пуаро без особого энтузиазма вынужден был согласиться и даже пообещал немедленно отправиться во Францию.
   Откровенно говоря, поиски картины его не слишком вдохновляли, но благодаря им он подключился к делу о пропавшей школьнице, подробности которого ему показались весьма и весьма занимательными.
   Об этой девочке Пуаро сообщил старший инспектор Джепп, заявившийся в ту самую минуту, когда Пуаро удовлетворенно взирал на упакованные вещи.
   — Ага, — сказал Джепп, — значит, во Францию едете?
   — Mon cher[57], — отозвался Пуаро, — такая информированность делает честь Скотленд-Ярду.
   — У нас везде глаза и уши! — хохотнул Джепп. — Это вас Симеон настропалил. На нас, выходит, не надеется.
   Ну, Бог ему судья. Я к вам по другому поводу. Раз уж вы все равно едете в Париж, можете убить сразу двух зайцев.
   Там инспектор Херн как раз с французишками расследует одно дельце. Херна помните? Хороший малый, но звезд с неба не хватает. Вот я и хотел, чтобы вы ему немножко подсобили.
   — И что же это за дело?
   — Девочка пропала. Будет в вечерних газетах. Похоже, ее похитили. Дочка каноника Кинга из Крэнчестера, Винни Кинг.
   Джепп изложил подробности.
   Винни отправилась в Париж, в престижнейшую англо-американскую школу мисс Поуп — заведение для избранных. Она приехала из Крэнчестера утренним поездом. В Лондоне ее встретила сотрудница общества под названием «Старшие сестры», которая провожала девочек с одного вокзала на другой, и благополучно передала ее на вокзале Виктория мисс Бершоу, правой руке мисс Поуп. Там Винни в компании еще восемнадцати будущих школьниц села на поезд до Дувра. Итак, девятнадцать девочек пересекли на пароме Ла-Манш, прошли таможню в Кале, сели в парижский поезд, пообедали в вагоне-ресторане. Но когда на подъезде к Парижу мисс Бершоу пересчитала всех по головам, обнаружилось, что девочек осталось восемнадцать!
   — Та-ак, — протянул Пуаро. — Поезд где-нибудь останавливался?
   — Да, в Амьене, но в тот момент девочки были в вагоне-ресторане, и все в один голос утверждают, что Винни была вместе с ними. А хватились они ее уже после вагона-ресторана. Она не вернулась в свое купе. Ее соседки, пятеро девочек, решили, что она зашла с кем-нибудь поболтать в другое купе, всего их было забронировано три.
   Пуаро кивнул.
   — Так когда же ее в последний раз видели?
   — Минут через десять после отправления из Амьена.
   Она.., гм-м… — Джепп стыдливо потупился, — заходила в туалет.
   — Да… — пробормотал Пуаро. — И больше никаких следов?
   — Кое-что есть, — мрачно поведал Джепп. — Возле путей, милях в четырнадцати от Амьена, нашли ее шляпку.
   — Но тела не обнаружили?
   — Нет, тела не обнаружили.
   — А что вы сами думаете? — поинтересовался Пуаро.
   — Не знаю, что и подумать. Ни тела, ни каких-то следов не нашли, значит, упасть с поезда она не могла.
   — После Амьена поезд где-нибудь останавливался?
   — Нет. В одном месте только притормозил по сигналу семафора, но все равно с него вряд ли можно было спрыгнуть. Или вы считаете, что девчушка запаниковала и надумала бежать? Конечно, первый триместр, и по дому она, надо думать, скучала, но ведь не приготовишка, шестнадцатый год все-таки. Да и в дороге она была в прекрасном настроении: болтала, смеялась, никаких ахов и слез…
   — Поезд обыскали? — спросил Пуаро.
   — О да, они его весь обегали еще до того, как он подошел к Северному вокзалу. Девочки в поезде не было, это уж точно. Словно в воздухе растворилась! — раздраженно добавил Джепп. — Никаких концов не найдешь. Бред какой-то!
   — Что она собой представляла?
   — Девочка как девочка, не знаю, что еще сказать…
   — Я спрашиваю, как она выглядела?
   — У меня тут есть снимок. Красавицей ее, прямо скажем, не назовешь.
   Джепп протянул Пуаро моментальное фото, которое тот в молчании изучил.
   Это была долговязая девочка в очках, с двумя жиденькими косичками. Ее явно застали врасплох. Она как раз ела яблоко, рот был приоткрыт и виднелись зубы, схваченные корректирующей пластинкой.
   — Невзрачная девчушка, — сказал Джепп, — да ведь в этом возрасте все они невзрачные. Вчера вот в приемной у дантиста листал «Скетч» и наткнулся на портрет Марши Гонт. Что называется первая красавица! Но я-то ее помню пятнадцатилетней — я тогда работал у них в замке.
   Помните то дело о краже со взломом? Прыщавая, неуклюжая, зубы торчком, волосенки жидкие, а вот поди ж ты!
   Не успеешь оглянуться — уже красавица! Чудеса, да и только.
   — Женщины, — улыбнулся Пуаро, — чудесные создания!
   А что родители девочки? У них ничего дельного выяснить не удалось?
   — Ничего существенного, — покачал головой Джепп. — Мать прикована к постели. Старик каноник в полнейшем трансе. Твердит, что девочка очень хотела в Париж — только об этом и мечтала. Собиралась изучать живопись и музыку. У мисс Поуп девочки постигают Искусство с большой буквы. Сами понимаете, заведение солидное, многие воспитанницы из высшего общества. Дама она строгая, у нее не забалуешь, плата за обучение астрономическая, а принимают далеко не всех.
   — Я этот типаж представляю, — вздохнул Пуаро. — А мисс Бершоу, которая везла девочек из Англии?
   — Умом, прямо скажем, не блещет. Вся извелась. Боится, как бы мисс Поуп не подумала, что это она во всем виновата.
   — Не замешан ли тут какой-нибудь молодой человек? — задумчиво протянул Пуаро.
   — Вы же ее видели, — махнул рукой Джепп. — Какой там молодой человек!
   — Это верно, но внешность внешностью, а чем черт не шутит… Вдруг у нее был какой-нибудь романтичный поклонник? Шестнадцатый год все-таки…
   — Если ее умыкнул романтичный поклонник, начну читать женские романы, — хмыкнул Джепп. — Ну и как, — с надеждой взглянул он на Пуаро, — надумали что-нибудь?
   Пуаро медленно покачал головой.
   — Они случайно не нашли у полотна, кроме шляпки, еще и туфли? — поинтересовался он.
   — Туфли? Нет. А при чем тут туфли?
   — Так, пришла в голову одна идейка…
 
 
2
   Такси уже подъехало, и Пуаро собрался спускаться, но тут затрезвонил телефон. Он взял трубку.
   — Слушаю?
   — Хорошо, что я вас застал, — послышался голос Джеппа. — Отбой, старина. Вернулся в Ярд и нашел у себя на столе телефонограмму. Девочку нашли на обочине шоссе в пятнадцати милях от Амьена. Она не в себе и ничего связного сказать пока не может — доктор говорит, ее чем-то опоили.
   Но, в общем, она вне опасности, скоро все будет в порядке.
   — Значит, в моих услугах вы не нуждаетесь? — уточнил Пуаро.
   — Боюсь, что нет! Простите, что потревожили, — изобразил французский акцент Джепп.
   Посмеявшись собственной шутке, он повесил трубку.
   Эркюлю Пуаро, напротив, было не до смеха. Он медленно положил трубку, и на лице его явственно отразилось волнение.
 
 
3
   Инспектор Херн с любопытством взглянул на Пуаро.
   — Не думал, что вас это так заинтересует, сэр, — признался он.
   — Но ведь старший инспектор Джепп сообщил вам, что я, возможно, проконсультируюсь с вами насчет этого дела?
   Херн кивнул.
   — Он сказал, что вы прибудете сюда по другому делу и поможете нам с этой чертовщиной. Но я не ожидал вас сейчас, ведь все прояснилось. Я думал, вам хватит забот и с Рубенсом.
   — Рубенс может немного подождать, — заявил Пуаро. — Меня больше интересует эта ваша чертовщина… Вы говорите, что теперь все прояснилось? А вот мне кажется, что загадка так и осталась загадкой…
   — Во всяком случае, сэр, девочку мы нашли, и она жива и здорова, а это главное.
   — Да, но как она оказалась на шоссе? Что она сама об этом говорит? Кстати, ее ведь осматривал врач? Что он об этом думает?
   — Говорит, ее чем-то одурманили. Она и теперь еще не совсем пришла в себя. После отъезда из Крэнчестера она почти ничего не помнит. Все последующие события стерлись в ее памяти. На затылке у нее шишка, так что возможно небольшое сотрясение. Доктор сказал, что оно могло стать причиной провала в памяти.
   — Что оказалось кому-то как нельзя кстати! — прокомментировал Пуаро.
   — Но вы же не думаете, сэр, что она притворяется? — с сомнением спросил инспектор.
   — А вы?
   — Уверен, что нет. Хорошая девчушка, пожалуй, только недостаточно взрослая для своего возраста.
   — Нет, она, конечно, не притворяется, — покачал головой Пуаро, — но мне хотелось бы знать, как она сошла с поезда. Я должен знать, кто и зачем это устроил.
   — Насчет «зачем» я думаю, ее хотели похитить, сэр, чтобы потребовать выкуп.
   — Но этого же не произошло!
   — Запаниковали, когда поднялся переполох, и поскорее подбросили ее на шоссе, — И какой же выкуп они рассчитывали получить от каноника Крэнчестерского собора? Думаю, что служитель церкви не самый лучший объект для подобной операции.
   — По-моему, сэр, они дали маху во всем, от начала до конца, — жизнерадостно предположил инспектор.
   — Так, по-вашему…
   — Вы не согласны, сэр? — слегка покраснел инспектор Херн.
   — Я хочу знать, как ее удалось снять с поезда.
   Лицо инспектора снова затуманилось.
   — Вот это, сэр, самая настоящая тайна. Только что она была на месте, сидела в вагоне-ресторане и болтала с другими девочками, а через пять минут ее и след простыл.
   Просто фокус какой-то!
   — Вот именно, фокус! Кто еще ехал в вагоне, где мисс Поуп забронировала купе?
   — Вы правы, сэр, это важно, — кивнул Херн. — Вагон-то, между прочим, был последним, а как только пассажиры вернулись из вагона-ресторана, проводник перекрыл тамбур, чтобы никто не бегал в вагон-ресторан и не требовал чай, пока там все не уберут после обеда. И все видели, что Винни Кинг вместе со всеми вернулась в свой вагон.
   — А кто еще ехал в вагоне?
   Херн полез за записной книжкой.
   — Мисс Джордан и мисс Баттерс — две старые девы, направлявшиеся в Швейцарию. Ну, их и обсуждать нечего, это весьма известные и уважаемые в своем родном Гэмпшире особы. Двое французов-коммивояжеров, один из Лиона, другой из Парижа. Вполне респектабельные, и оба уже в годах. Мистер Джеймс Эллиот и его жена — шикарная, доложу я вам, штучка. Репутация у этого молодого человека подмоченная, он подозревается в нескольких сомнительных сделках, но в похищениях никогда не был замешан. В любом случае, их купе обыскали, и в его багаже не нашли ничего подозрительного, да и вообще непонятно, каким образом он мог бы в нем участвовать. А еще среди пассажиров была некая американка, миссис Ван Сейдер, ехавшая в Париж. Больше о ней ничего не известно, но вроде бы подозрений не вызывает… Вот и все.
   — И поезд точно нигде после Амьена не останавливался?
   — Абсолютно точно. Только на одном отрезке пути он замедлил ход, но явно не настолько, чтобы кто-то мог спрыгнуть, не рискуя получить серьезные увечья, а то и погибнуть.
   — Вот именно, — пробормотал Пуаро. — Школьница исчезает средь бела дня на выезде из Амьена и обнаруживается средь бела дня опять жена выезде из Амьена.
   Спрашивается, где она была между этими событиями?
   — Если так поставить вопрос, действительно получается полный бред, — покрутил головой инспектор. — Да, кстати, мне сказали, что вы спрашивали о туфлях. Когда девочку нашли, туфли были на ней, а что касается туфель у полотна дороги, которые нашел путевой обходчик…
   Туфли были хорошие, ну, он и забрал их домой. Черные, на низком каблуке.
   — А-а, — протянул Пуаро, явно воспрянув духом.
   — Я что-то не пойму, сэр, — с любопытством спросил инспектор, — что такого важного в этих туфлях?
   — Они подтверждают одну версию, — ответил Пуаро. — Относительно того, как удалось проделать весь этот фокус.
 
 
4
   Заведение мисс Поуп, как и многие подобные заведения, располагалось в Нейи. Эркюль Пуаро, взиравший на респектабельный фасад, внезапно оказался в гуще выскочивших из дверей девиц.
   Он насчитал их двадцать пять, в возрасте от четырнадцати до восемнадцати, толстых и худеньких, блондинок и брюнеток, неуклюжих и грациозных. Одеты они были в одинаковые синие пальто и юбки. На головах — очень неудобные британские шляпки из синего велюра с яркой пурпурно-золотой тесьмой, не делавшей чести вкусу мисс Поуп. В конце процессии, рядом с одной из младших девочек, шла суетливая седовласая женщина, в которой Пуаро признал мисс Бершоу.
   Пуаро некоторое время стоял, наблюдая за ними, потом позвонил в звонок и спросил мисс Поуп.
   Мисс Лавиния Поуп была совсем не такой, как ее преданная помощница, мисс Бершоу. Мисс Поуп была сильной личностью. Мисс Поуп внушала благоговейный ужас.
   Даже когда она позволяла себе немного смягчиться при родителях, все равно от нее веяло столь необходимым учителю превосходством над окружающими.