— Не будем пока обсуждать финансовую сторону, — мягко остановил его Пуаро. — Сначала подумайте: а эта девушка, Нита, знала ваше имя и место работы?
— Да, сэр.
— Значит, она могла бы с вами связаться, если бы захотела?
— Да, сэр, — помедлив, ответил Тед.
— В таком случае не думаете ли вы…
— По-вашему, сэр, — прервал его Тед Уильямсон, — что я в нее влюбился, а она в меня нет? Может, и так…
Но она ко мне со всей душой, это точно — не ради забавы… И потом, сэр, я думаю, а что, если все это не просто так? Ей там с разными людьми приходилось дело иметь… Ну как она в интересном положении оказалась, понимаете, сэр?
— Вы хотите сказать, что у нее может быть ребенок?
Ваш ребенок?
— Нет, сэр, не мой, — зарумянился Тэд. — Между нами нечего такого не было, сэр.
Пуаро задумчиво поглядел на него и спросил:
— А если ваше предположение справедливо, вы все равно хотите ее отыскать?
Тут уж вся кровь бросилась Теду в лицо.
— Да, — рубанул он, — хочу, и все тут! Я на ней женюсь, если она согласится. И плевать мне, во что она там вляпалась! Вы только найдите ее, сэр!
Улыбнувшись, Эркюль Пуаро пробормотал себе под нос:
— «Волосы как золотые крылья». Да, по-моему, это третий подвиг Геракла… Если мне не изменяет память, дело было в Аркадии, у горы Керинеи…
«Мисс Валетта, Северный Лондон, 15, Аппер Ренфрю-Лейн, дом 17».
У него были серьезные сомнения относительно того, удастся ли ему что-нибудь выяснить по этому адресу, но больше Тед ничем ему помочь не мог.
Аппер Ренфрю-Лейн оказалась грязноватой, но вполне приличной улицей. На стук Пуаро дверь открыла плотная особа со слезящимися глазами.
— Могу я видеть мисс Валетту?
— Она давно съехала.
Пуаро успел втиснуться в закрывающуюся дверь.
— Вы не могли бы дать мне ее адрес?
— Не знаю я. Не оставила она мне никакого адреса.
— А когда она уехала?
— Да прошлым летом.
— Не будете ли вы так добры припомнить, когда именно?
В ладони Пуаро тихо звякнули две полукроны. Неразговорчивая особа тут же стала воплощением любезности.
— Рада буду помочь вам, сэр. Так, когда же это было…
В августе? Нет, пожалуй, пораньше… В июле — да, точно, в июле, в самом начале. Спешно уехала, небось обратно в Италию.
— Так она итальянка?
— Итальянка, сэр.
— И она одно время служила горничной у русской балерины?
— Да, сэр. Мадам Семулина ее звали или что-то вроде того. Она танцевала в Драматическом — в том балете, от которого все с ума сходили. Звездой там была.
— Вы не знаете, почему мисс Валетта оставила свою работу?
— Ну, я думаю, что-то у них там не заладилось, только она об этом ничего не говорила. Она вообще о себе почти ничего не рассказывала. Но злилась на кого-то здорово. Характерец-то у нее ого-го, одно слово — итальянка!
Как зыркнет своими черными глазищами — того и гляди, ножом пырнет. Не хотела бы я попасться ей под руку, когда она не в настроении.
— Вы уверены, что не знаете нынешнего адреса мисс Валетты?
Монеты зазвучали еще призывнее, но ответ, похоже, был искренним:
— Если бы знала, сэр, с радостью сказала бы. Но она сорвалась и уехала — и все дела.
— И все дела… — задумчиво пробормотал про себя Пуаро.
— Сэндерфилд? Джордж Сэндерфилд? Отвратный тип.
Денег куры не клюют, но все говорят, что жулик. Темная лошадка! Роман с балериной? Само собой, дружище, у него был роман с Катриной, Катриной Самушенко. Неужто вы ее не видели? Боже мой, до чего хороша! А какая техника!
Неужто вы не видели «Туолельского лебедя»[21]? Декорации там мои! А эта штучка Дебюсси[22], а может, Маннина — La biche an bois?[23] Она там танцевала с Михаилом Новгиным.
Он просто чудо, согласны?
— И она была в близких отношениях с сэром Джорджем Сэндерфилдом?
— Да, ездила к нему в загородный дом на выходные.
Он там, похоже, шикарные приемы закатывает.
— Не могли бы вы, mon cher[24], представить меня мадемуазель Самушенко?
— Но, дорогой мой, ее здесь больше нет. Вдруг подалась в Париж или еще куда-то. Вы же знаете, про нее говорят, будто она большевистская шпионка, — я-то сам в это не верю, но публику хлебом не корми, дай кости перемыть своим знакомым. А сама Катрина всегда давала попять, что она из белых эмигрантов, отец, мол, у нее был не то граф, не то великий князь — ну, как обычно. Публика такое проглатывает на ура. — Помолчав немного, Вандел вернулся к собственной персоне, что было ему гораздо интереснее, и радостно зачастил:
— Так вот, я считаю, что если вы хотите проникнуть в образ Вирсавии[25], вы должны окунуться в семитскую традицию. У меня это сделано так…
«Темная лошадка», по выражению Амброза Вандела, небольшого роста коренастый мужчина с жесткими темными волосами и складкой жира на загривке, явно чувствовал себя не в своей тарелке.
— Ну что же, мосье Пуаро, — начал он, — чем могу быть вам полезен? Мы ведь, кажется, прежде не встречались?
— Нет, не встречались.
— И в чем же дело? Признаюсь, я сгораю от любопытства.
— Ничего особенного. Просто мне хотелось бы получить кое-какую информацию.
— Хотите выведать мои секреты? — несколько неестественно рассмеялся сэр Джордж. — Не знал, что вы интересуетесь финансами.
— Нет, дело не в les affaires[26], — успокоил его Пуаро. — Речь идет об одной даме.
— А, о даме, — совсем другим голосом отозвался сэр Джордж и, явно повеселев, откинулся на спинку кресла.
— Вы, насколько мне известно, были знакомы с мадемуазель Катриной Самушенко? — спросил Пуаро.
— О да, — рассмеялся Сэндерфилд. — Очаровательное создание. Жаль, что она упорхнула из Лондона.
— И почему же она упорхнула?
— Дорогой мой, представления не имею. Думаю, поссорилась с импресарио. Она очень темпераментна, как всякая русская. Жаль, что не могу ничего для вас сделать, но я понятия не имею, где она сейчас находится. Я не поддерживаю с нею никакой связи.
Всем своим видом давая понять, что беседа окончена, сэр Джордж поднялся с кресла.
— Да, но я хочу отыскать вовсе не мадемуазель Самушенко, — уточнил Пуаро.
— А кого же?
— Речь идет о ее горничной.
— О горничной? — воззрился на него Сэндерфилд.
— А что, — с невинным видом спросил Пуаро, — вы помните ее горничную?
Сэндерфилд вновь приметно поскучнел.
— Господи, с какой стати? — удивился он фальшиво. — Помню просто, что у нее была горничная… Мерзкая особа, должен вам сказать. Всюду совала свой нос, высматривала, подслушивала… На вашем месте я бы ей не доверял. Отъявленная лгунья.
— Так вы, выходит, прекрасно ее помните? — констатировал Пуаро.
— Просто общее впечатление, только и всего, — поспешил оправдаться Сэндерфилд. — Я даже фамилии ее не помню. Мари, а дальше… Нет, боюсь, ни в чем не могу вам помочь. Извините.
— Фамилию, а заодно и адрес Мари Эллен мне уже сообщили в Драматическом театре, сэр Джордж. Но дело в том, что я имею в виду горничную, служившую у мадемуазель Самушенко до Мари Эллен, Ниту Валетта.
— Такой я и вовсе не помню, — удивился Сэндерфилд. — Помню только Мари. Маленькая смуглянка со злыми глазками.
— Девушка, которую я имею в виду, была в июне в вашем загородном доме, — пояснил Пуаро.
— Не помню, и это все, что я могу сказать, — угрюмо пробурчал Сэндерфилд. — По-моему, тогда при Катрине вообще не было горничной. Думаю, вы ошибаетесь Пуаро покачал головой. Он не думал, что ошибается.
— Ну, разумеется, мосье, я все прекрасно помню, — заговорила она как по-писаному. — Мадам Самушенко наняла меня в двадцатых числах июня, после того как ее прежняя горничная срочно уехала.
— Вы не слышали, почему она уехала?
— Нет — внезапно уехала, вот и все! Может быть, заболела или еще что. Мадам ничего мне об этом не говорила.
— С вашей хозяйкой легко было ладить?
Девица пожала плечами.
— Все зависело от ее настроения, а оно у нее то и дело менялось. Она либо рыдала, либо смеялась, середины не было. Иногда впадала в такое уныние, что ни есть, ни говорить не могла, а иногда веселилась напропалую. Балерины — они такие.
— А сэр Джордж?
Девица встрепенулась, и в глазах ее зажегся хищный огонек.
— Сэр Джордж Сэндерфилд? А, так вот кто вас интересует на самом деле! Так сразу бы и сказали! Ну, насчет сэра Джорджа я вам могу порассказать много любопытного. Например…
— В этом нет необходимости, — прервал ее Пуаро.
Девица открыла рот от изумления. Во взгляде ее сквозили досада и разочарование.
Это и заставило его в тот вечер отправиться в парижский ресторан «Самовар», владелец которого, граф Алексей Павлович, гордился тем, что знал обо всем, что происходит в артистических кругах.
В ответ на слова Пуаро Алексей Павлович самодовольно качал головой:
— Конечно, друг мой, знаю — как всегда. Вы спрашиваете, куда она делась — малютка Самушенко, несравненная танцовщица. Да, эта малютка — настоящее сокровище. — Он поцеловал кончики пальцев. — Какой огонь, какая экспрессия! Она бы далеко пошла, могла стать примой лучший из лучших — и вдруг конец всему. Она бежит куда-то на край света, и скоро, очень скоро, все о ней забывают.
— Так где же она теперь?
— В Швейцарии, в Вагре-лез-Альп. Там, куда отправляются те, кого поражает этот ужасный кашель, те, что тают день ото дня. Она умирает. А поскольку она по натуре фаталистка, шансов у нее нет.
Пуаро не мог позволить себе расчувствоваться. Ему нужна была информация.
— Вы случайно не помните одну ее горничную? Ту, которую звали Нита Валетта?
— Валетта? Валетта? Одну ее горничную я как-то видел на вокзале, когда провожал ее в Лондон. Кажется, она была итальянкой из Пизы. Да, точно: итальянка из Пизы.
У Пуаро вырвался стон.
— В таком случае, — произнес он стоически, — мне придется отправиться в Пизу.
Так вот где закончились его поиски — у скромного холмика, под которым покоилась та, что поразила сердце и воображение бедняги механика.
Хотя, как знать, не лучший ли это исход столь неожиданной и странной страсти? Теперь девушка навечно останется в памяти молодого человека такой, какой он видел ее в те несколько волшебных часов июньского дня. Никаких издержек разного воспитания и традиций, никаких разочарований…
Пуаро с горечью покачал головой. Перед глазами у него снова встала семья Валетты. Мать с широким крестьянским лицом, прямой как палка убитый горем отец, смуглая сестра с плотно сжатыми губами…
— Это случилось внезапно, синьор, совершенно неожиданно. Конечно, у нее время от времени что-то да побаливало… Доктор даже не дал нам подумать — сказал, что операцию нужно делать немедленно, и сразу забрал ее в больницу… Si, si[27], она умерла под наркозом, не приходя в сознание.
— Бьянка всегда была такой умницей, — всхлипнула мать. — Ужасно, что она умерла совсем молодой…
«Она умерла молодой», — повторил про себя Пуаро.
Вот что он должен сказать молодому человеку, который открыл ему сердце:
«Вашей ей не быть, друг мой. Она умерла молодой».
Поиски окончились — здесь, где вырисовывался силуэт Падающей башни и первые весенние цветы, бледные и нежные, возвещали грядущее буйство жизни.
Это ли пробуждение природы не дало ему смириться с неизбежностью? Или было что-то еще? Что-то, тревожащее его подсознание — то ли слово, то ли фраза, то ли имя… Не слишком ли все лежало на поверхности, не слишком ли все сходилось?
Пуаро вздохнул… Чтобы исключить всякие сомнения, ему придется предпринять еще одно путешествие, на этот раз в Вагре-лез-Альп.
Наконец-то он добрался до Катрины Самушенко. При виде ее запавших щек с нездоровым румянцем и исхудавших рук, беспомощно покоившихся на одеяле, в нем шевельнулось воспоминание. Он не помнил ее имени, но видел ее танец. Его тогда увлекла и околдовала магия ее мастерства, заставлявшая забыть обо всем на свете.
Он вспомнил Михаила Новгина, Охотника, его прыжки и вращения в невообразимом фантастическом лесу, созданном Амброзом Ванделом, и чудесную летящую Лань, вечно преследуемую и вечно желанную, с золотыми рогами и мелькающими бронзовыми копытцами. Он вспомнил, как она падала, пораженная стрелой, и как ошеломленный Новгин стоял, держа на руках беспомощное тело…
Катрина Самушенко смотрела на Пуаро с некоторым интересом.
— Мы ведь с вами не знакомы? — спросила она. — Чего же вы от меня хотите?
— Прежде всего, сударыня, я хочу поблагодарить вас, — поклонился Пуаро, — поблагодарить за ваш необыкновенный талант, подаривший мне однажды волшебный вечер.
Больная слабо улыбнулась.
— Но я здесь не только за этим. Видите ли, мадам, я уже довольно давно ищу одну из ваших горничных — ту, которую звали Нитой.
Она вскинула на него большие испуганные глаза.
— И что же вам о ней известно?
— Сейчас расскажу.
Он поведал ей о том вечере, когда сломался его автомобиль, о том, как Тед Уильямсон, стоя перед ним, мял в руках кепку и, запинаясь, рассказывал про свою любовь и несчастную долю. Она внимательно слушала и под конец тихо сказала:
— Как трогательно, что… Очень трогательно…
— Да, — кивнул Пуаро. — Поистине аркадская идиллия. Что вы, сударыня, можете мне рассказать об этой девушке?
— У меня была горничная, Хуанита, — вздохнула Катрина Самушенко, — прелестная, веселая, беспечная девушка. С ней случилось то, что часто случается с теми, кому боговолят боги: она умерла совсем молодой.
Те же безысходные слова говорил себе и сам Пуаро.
Теперь он услышал их вновь — и все-таки он решил не сдаваться.
— Так она умерла? — переспросил он.
— Умерла.
— Кое-чего я все же не понимаю, — помолчав, сказал Пуаро. — Я спросил сэра Джорджа Сэндерфилда об этой вашей горничной, и он не нашелся что сказать. С чего бы эго?
На лице балерины отразилась легкая гадливость.
— Он наверняка решил, что вы имели в виду Мари — девушку, которую я взяла на место Хуаниты. Она, кажется, что-то о нем узнала и пыталась его шантажировать.
Надо сказать, она вообще мерзкая девица — вечно совала нос в чужие письма и запертые ящики стола.
— Что ж, с этим все понятно, — пробормотал Пуаро.
Помолчав, он продолжал с прежним упорством:
— Фамилия Хуаниты была Валетта, и она умерла в Пизе, на операционном столе. Я ничего не путаю?
Он заметил, что собеседница чуть-чуть помешкала, прежде чем кивнуть головой.
— Да, все верно…
— Но есть еще один нюанс, — задумчиво протянул Пуаро, — родные называли ее не Хуанитой, а Бьянкой.
— Хуанита, Бьянка — не все ли равно? — пожала худыми плечами Катрина. — Думаю, настоящее ее имя было Бьянка, но она считала, что Хуанита гораздо романтичнее.
— Надо же? — отозвался Пуаро и, помолчав, интригующим тоном продолжил:
— А вот у меня есть всему этому иное объяснение.
— Какое же?
— У девушки, которую полюбил Тед Уильямсон, — наклонился вперед Пуаро, — волосы были похожи на золотые крылья.
Подавшись еще больше вперед, он дотронулся до волос собеседницы, вздымавшихся упругими волнами по обе стороны лица.
— Золотые крылья или золотые рога? Все зависит от восприятия. Кто-то видит в вас дьявола, кто-то — ангела. Вы могли бы быть и тем, и другим. А может, это просто золотые рожки раненой лани?
— Смертельно раненной лани… — прошептала Катрина, в ее голосе была абсолютная безнадежность.
— С самого начала мне что-то не давало покоя в рассказе Теда Уильямсона. Что-то он мне напоминал, и это что-то были вы.., помните танец в лесу, в образе прелестной лани с бронзовыми копытцами?.. Сказать вам, мадемуазель, как все было? Я думаю, что однажды вы отправились в Грасслон без горничной. У вас ее просто не было: Бьянка Валетта вернулась домой, в Италию, а взять кого-нибудь на ее место вы просто не успели. Болезнь уже давала о себе знать, и когда все отправились на прогулку на реку, вы остались дома. В дверь позвонили, вы открыли и увидели… Сказать вам, кого вы увидели? Юношу, простодушного как ребенок и прекрасного как Аполлон! И вы придумали для него девушку Ниту — не Хуаниту, а.., хм… Инкогниту — и несколько часов бродили с ним по Аркадии…
Последовала долгая пауза. Потом Катрина сказала тихим, надтреснутым голосом:
— По крайней мере, в одном я не покривила душой. У моей истории был правдивый конец. Нита умрет молодой…
— Ah non![28] — хлопнул ладонью по столу Пуаро, внезапно став практичным и жестким. — В этом нет никакой надобности, — безапелляционно заявил он. — Зачем вам умирать? Вы должны, как все, драться за жизнь.
Она горько и безнадежно покачала головой.
— Разве для меня это жизнь?
— Это не жизнь на сцене, bien entendu[29], но есть ведь и другая жизнь! Скажите честно, мадемуазель, ваш отец действительно был великим князем, или графом, или хотя бы генералом?
Катрина неожиданно расхохоталась.
— Он был водителем грузовика в Ленинграде, — сказала она.
— Чудесно! Почему бы вам в таком случае не стать женой механика в английской деревушке? Не завести детей, прекрасных как боги и, чем черт не шутит, талантливых как вы?
У Катрины перехватило дыхание:
— Что за нелепая идея!
— Пусть так, — с глубочайшим самодовольством произнес Пуаро, — но я думаю, что она осуществится!
Эриманфский вепрь
Он прекрасно провел пару дней в Шамони, пару дней в Монтре, а оттуда направился в Альдерматт, куда друзья ему настоятельно рекомендовали съездить.
Альдерматт, однако, произвел на него удручающее впечатление. При виде этого местечка на краю долины, окруженной со всех сторон снежными вершинами, Пуаро вдруг почувствовал, что ему трудно дышать.
— Нет, здесь я не останусь, — сказал он себе и в ту же секунду заметил фуникулер. — Надо же, как вовремя!
Фуникулер, как он выяснил, останавливался сначала в Лез Авин, потом в Коруше и, наконец, в Роше Неж, на высоте трех тысяч метров над уровнем моря.
Так высоко Пуаро подниматься не собирался. Он решил, что с него вполне хватит Лез Авин.
Но, как известно, человек предполагает… Фуникулер уже двинулся в путь, когда к Пуаро подошел кондуктор.
Проверив и пробив устрашающего вида компостером билет, он с поклоном вернул его — и незаметно сунул в руку Пуаро смятый листок бумаги.
Пуаро слегка приподнял брови. Чуть погодя он расправил листок. Это оказалась торопливо нацарапанная карандашом записка.
«Ваши усы, — гласила она, — не спутаешь ни с чем! Приветствую вас, дорогой коллега. Вы могли бы оказать мне огромную услугу. Вы, конечно, читали о деле Салле? Его убийца, Марраско, по агентурным данным, встречается с некоторыми из членов своей банды, и не где-нибудь, а в Роше Неж! Конечно, это смахивает на бред, но источники у меня вполне надежные — сами знаете, осведомители всегда найдутся. Так что держите ухо востро, друг мой. Свяжитесь на месте с инспектором Друэ. Он, конечно, полицейский что надо, но до вас ему далеко. Марраско обязательно нужно взять, и взять живым. Это не человек, а просто дикий кабан, один из самых безжалостных убийц на свете. Я не рискнул поговорить с вами в Альдерматте, — за мной могли следить, а вам будет проще действовать, если вас будут считать обычным туристом. Доброй охоты!
Ваш старый друг Лемантей».
Пуаро задумчиво погладил усы. Да, не признать их было невозможно. Ну и ну! Он читал в газетах подробные отчеты о l'affaire Salley[30] — хладнокровном убийстве крупного парижского букмекера. А совершил его Марраско, член одной из самых «видных» банд, мошенничавших на скачках. Его подозревали и в ряде других убийств, но только на этот раз вина была полностью доказана. Ему удалось бежать, скорее всего, за границу, и теперь по всей Европе его искала полиция.
Так, значит, Марраско назначил встречу в Роше Неж…
Пуаро недоуменно покачал головой. Роше Неж находился выше границы вечных снегов, на нависшем над долиной длинном и узком уступе. Там, конечно, имелась гостиница, но с внешним миром она была связана только фуникулером. Гостиница открывалась в июне, но обычно мало кто там появлялся раньше июля или даже августа.
Весьма неподходящее место для сходки преступников, самая настоящая ловушка.
И тем не менее, раз Лемантей считал, что его сведения надежны… Пуаро с уважением относился к комиссару швейцарской полиции, человеку на редкость умному и не бросающему слов на ветер.
Значит, у Марраско были причины забраться сюда, подальше от всякой цивилизации.
Пуаро вздохнул. Погоня за бывалым убийцей не слишком вязалась с его представлениями о приятном отдыхе. И вообще, он привык работать головой, сидя в уютном кресле, а не выслеживать в горах всяких свирепых тварей…
Дикий кабан — вспомнились ему слова Лемантея.
Странное совпадение…
— Четвертый подвиг Геракла, — пробормотал он себе под нос. — Эримантский вепрь…
Стараясь не привлечь к себе внимания, он стал приглядываться к пассажирам.
Сидевший напротив него турист явно прибыл из Америки. Открытая доброжелательность, поистине детский восторг в глазах и объемистый путеводитель — все выдавало в нем американца из маленького провинциального городка, впервые попавшего в Европу. Судя по выражению лица, прикинул Пуаро, скоро он не выдержит гнетущего молчания и постарается завязать разговор.
Через проход сидел высокий седовласый господин с орлиным носом и читал книгу на немецком языке. У него были сильные гибкие пальцы музыканта или хирурга.
Подальше от Пуаро расположилась троица кривоногих молодчиков одного пошиба, явных лошадников. Они резались в карты. Видимо, скоро они соблазнят кого-нибудь из попутчиков составить им компанию. Сначала бедняге будет везти, но очень скоро везение прекратится.
Мошенники как мошенники. Их «коллег» можно встретить в поезде, едущем к месту скачек, или на второразрядном пассажирском пароходе, но.., никак не в полупустом вагончике горного фуникулера.
Еще в вагончике находилась смуглая и высокая женщина. Она была очень красива, но ее выразительное лицо было странно застывшим. Устремив взгляд на проплывавшую внизу долину, она ни на кого не обращала внимания.
Как и ожидал Пуаро, американец почти сразу начал беседу, сообщив, что фамилия его Шварц и в Европе он впервые. Впечатлений море, заявил он. Шильонский замок — это нечто. Париж ему не понравился, непонятно, за что его так расхваливают. Был он и в «Фоли Бержер», и в Лувре, и в соборе Парижской Богоматери. Только ни в одном из этих ресторанчиков и кафешек не умеют играть настоящий джаз. А вот Елисейские поля — очень даже ничего. Особенно ему приглянулись фонтаны с подсветкой.
Ни в Лез Авин, ни в Коруше никто не вышел. Все направлялись в Роше Неж.
Мистер Шварц не замедлил объяснить, что его туда влекло. Он, мол, всегда мечтал побывать среди заснеженных вершин. Три тысячи метров — это здорово. На такой высоте, говорят, даже яйцо сварить невозможно.
Не в меру общительный мистер Шварц попытался втянуть в разговор седовласого аристократа, но тот холодно глянул на него поверх пенсне и вновь погрузился в чтение.
Тогда мистер Шварц предложил смуглой даме поменяться местами: отсюда вид лучше, пояснил он.
Трудно сказать, поняла ли дама его специфический английский. Так или иначе, она покачала головой и еще плотнее запахнула меховой воротник.
— Больно видеть, когда женщина путешествует одна, — прошептал на ухо Пуаро мистер Шварц. — Путешествующая женщина очень нуждается в опеке.
— Да, сэр.
— Значит, она могла бы с вами связаться, если бы захотела?
— Да, сэр, — помедлив, ответил Тед.
— В таком случае не думаете ли вы…
— По-вашему, сэр, — прервал его Тед Уильямсон, — что я в нее влюбился, а она в меня нет? Может, и так…
Но она ко мне со всей душой, это точно — не ради забавы… И потом, сэр, я думаю, а что, если все это не просто так? Ей там с разными людьми приходилось дело иметь… Ну как она в интересном положении оказалась, понимаете, сэр?
— Вы хотите сказать, что у нее может быть ребенок?
Ваш ребенок?
— Нет, сэр, не мой, — зарумянился Тэд. — Между нами нечего такого не было, сэр.
Пуаро задумчиво поглядел на него и спросил:
— А если ваше предположение справедливо, вы все равно хотите ее отыскать?
Тут уж вся кровь бросилась Теду в лицо.
— Да, — рубанул он, — хочу, и все тут! Я на ней женюсь, если она согласится. И плевать мне, во что она там вляпалась! Вы только найдите ее, сэр!
Улыбнувшись, Эркюль Пуаро пробормотал себе под нос:
— «Волосы как золотые крылья». Да, по-моему, это третий подвиг Геракла… Если мне не изменяет память, дело было в Аркадии, у горы Керинеи…
2
Пуаро задумчиво разглядывал клочок бумаги, на котором Тед Уильямсон старательно записал имя и адрес:«Мисс Валетта, Северный Лондон, 15, Аппер Ренфрю-Лейн, дом 17».
У него были серьезные сомнения относительно того, удастся ли ему что-нибудь выяснить по этому адресу, но больше Тед ничем ему помочь не мог.
Аппер Ренфрю-Лейн оказалась грязноватой, но вполне приличной улицей. На стук Пуаро дверь открыла плотная особа со слезящимися глазами.
— Могу я видеть мисс Валетту?
— Она давно съехала.
Пуаро успел втиснуться в закрывающуюся дверь.
— Вы не могли бы дать мне ее адрес?
— Не знаю я. Не оставила она мне никакого адреса.
— А когда она уехала?
— Да прошлым летом.
— Не будете ли вы так добры припомнить, когда именно?
В ладони Пуаро тихо звякнули две полукроны. Неразговорчивая особа тут же стала воплощением любезности.
— Рада буду помочь вам, сэр. Так, когда же это было…
В августе? Нет, пожалуй, пораньше… В июле — да, точно, в июле, в самом начале. Спешно уехала, небось обратно в Италию.
— Так она итальянка?
— Итальянка, сэр.
— И она одно время служила горничной у русской балерины?
— Да, сэр. Мадам Семулина ее звали или что-то вроде того. Она танцевала в Драматическом — в том балете, от которого все с ума сходили. Звездой там была.
— Вы не знаете, почему мисс Валетта оставила свою работу?
— Ну, я думаю, что-то у них там не заладилось, только она об этом ничего не говорила. Она вообще о себе почти ничего не рассказывала. Но злилась на кого-то здорово. Характерец-то у нее ого-го, одно слово — итальянка!
Как зыркнет своими черными глазищами — того и гляди, ножом пырнет. Не хотела бы я попасться ей под руку, когда она не в настроении.
— Вы уверены, что не знаете нынешнего адреса мисс Валетты?
Монеты зазвучали еще призывнее, но ответ, похоже, был искренним:
— Если бы знала, сэр, с радостью сказала бы. Но она сорвалась и уехала — и все дела.
— И все дела… — задумчиво пробормотал про себя Пуаро.
3
Амброз Вандел, когда его удалось отвлечь от вдохновенного рассказа о декорациях, которые он готовил к новому балету, охотно поделился с Пуаро имевшейся у него информацией.— Сэндерфилд? Джордж Сэндерфилд? Отвратный тип.
Денег куры не клюют, но все говорят, что жулик. Темная лошадка! Роман с балериной? Само собой, дружище, у него был роман с Катриной, Катриной Самушенко. Неужто вы ее не видели? Боже мой, до чего хороша! А какая техника!
Неужто вы не видели «Туолельского лебедя»[21]? Декорации там мои! А эта штучка Дебюсси[22], а может, Маннина — La biche an bois?[23] Она там танцевала с Михаилом Новгиным.
Он просто чудо, согласны?
— И она была в близких отношениях с сэром Джорджем Сэндерфилдом?
— Да, ездила к нему в загородный дом на выходные.
Он там, похоже, шикарные приемы закатывает.
— Не могли бы вы, mon cher[24], представить меня мадемуазель Самушенко?
— Но, дорогой мой, ее здесь больше нет. Вдруг подалась в Париж или еще куда-то. Вы же знаете, про нее говорят, будто она большевистская шпионка, — я-то сам в это не верю, но публику хлебом не корми, дай кости перемыть своим знакомым. А сама Катрина всегда давала попять, что она из белых эмигрантов, отец, мол, у нее был не то граф, не то великий князь — ну, как обычно. Публика такое проглатывает на ура. — Помолчав немного, Вандел вернулся к собственной персоне, что было ему гораздо интереснее, и радостно зачастил:
— Так вот, я считаю, что если вы хотите проникнуть в образ Вирсавии[25], вы должны окунуться в семитскую традицию. У меня это сделано так…
4
Встреча с сэром Джорджем Сэндерфилдом, которой удалось добиться Пуаро, началась не слишком многообещающе.«Темная лошадка», по выражению Амброза Вандела, небольшого роста коренастый мужчина с жесткими темными волосами и складкой жира на загривке, явно чувствовал себя не в своей тарелке.
— Ну что же, мосье Пуаро, — начал он, — чем могу быть вам полезен? Мы ведь, кажется, прежде не встречались?
— Нет, не встречались.
— И в чем же дело? Признаюсь, я сгораю от любопытства.
— Ничего особенного. Просто мне хотелось бы получить кое-какую информацию.
— Хотите выведать мои секреты? — несколько неестественно рассмеялся сэр Джордж. — Не знал, что вы интересуетесь финансами.
— Нет, дело не в les affaires[26], — успокоил его Пуаро. — Речь идет об одной даме.
— А, о даме, — совсем другим голосом отозвался сэр Джордж и, явно повеселев, откинулся на спинку кресла.
— Вы, насколько мне известно, были знакомы с мадемуазель Катриной Самушенко? — спросил Пуаро.
— О да, — рассмеялся Сэндерфилд. — Очаровательное создание. Жаль, что она упорхнула из Лондона.
— И почему же она упорхнула?
— Дорогой мой, представления не имею. Думаю, поссорилась с импресарио. Она очень темпераментна, как всякая русская. Жаль, что не могу ничего для вас сделать, но я понятия не имею, где она сейчас находится. Я не поддерживаю с нею никакой связи.
Всем своим видом давая понять, что беседа окончена, сэр Джордж поднялся с кресла.
— Да, но я хочу отыскать вовсе не мадемуазель Самушенко, — уточнил Пуаро.
— А кого же?
— Речь идет о ее горничной.
— О горничной? — воззрился на него Сэндерфилд.
— А что, — с невинным видом спросил Пуаро, — вы помните ее горничную?
Сэндерфилд вновь приметно поскучнел.
— Господи, с какой стати? — удивился он фальшиво. — Помню просто, что у нее была горничная… Мерзкая особа, должен вам сказать. Всюду совала свой нос, высматривала, подслушивала… На вашем месте я бы ей не доверял. Отъявленная лгунья.
— Так вы, выходит, прекрасно ее помните? — констатировал Пуаро.
— Просто общее впечатление, только и всего, — поспешил оправдаться Сэндерфилд. — Я даже фамилии ее не помню. Мари, а дальше… Нет, боюсь, ни в чем не могу вам помочь. Извините.
— Фамилию, а заодно и адрес Мари Эллен мне уже сообщили в Драматическом театре, сэр Джордж. Но дело в том, что я имею в виду горничную, служившую у мадемуазель Самушенко до Мари Эллен, Ниту Валетта.
— Такой я и вовсе не помню, — удивился Сэндерфилд. — Помню только Мари. Маленькая смуглянка со злыми глазками.
— Девушка, которую я имею в виду, была в июне в вашем загородном доме, — пояснил Пуаро.
— Не помню, и это все, что я могу сказать, — угрюмо пробурчал Сэндерфилд. — По-моему, тогда при Катрине вообще не было горничной. Думаю, вы ошибаетесь Пуаро покачал головой. Он не думал, что ошибается.
5
Мари Эллен зыркнула на Пуаро умными маленькими глазками и тут же отвела взгляд.— Ну, разумеется, мосье, я все прекрасно помню, — заговорила она как по-писаному. — Мадам Самушенко наняла меня в двадцатых числах июня, после того как ее прежняя горничная срочно уехала.
— Вы не слышали, почему она уехала?
— Нет — внезапно уехала, вот и все! Может быть, заболела или еще что. Мадам ничего мне об этом не говорила.
— С вашей хозяйкой легко было ладить?
Девица пожала плечами.
— Все зависело от ее настроения, а оно у нее то и дело менялось. Она либо рыдала, либо смеялась, середины не было. Иногда впадала в такое уныние, что ни есть, ни говорить не могла, а иногда веселилась напропалую. Балерины — они такие.
— А сэр Джордж?
Девица встрепенулась, и в глазах ее зажегся хищный огонек.
— Сэр Джордж Сэндерфилд? А, так вот кто вас интересует на самом деле! Так сразу бы и сказали! Ну, насчет сэра Джорджа я вам могу порассказать много любопытного. Например…
— В этом нет необходимости, — прервал ее Пуаро.
Девица открыла рот от изумления. Во взгляде ее сквозили досада и разочарование.
6
— Вы же всегда все знаете, Алексей Павлович, — льстиво промурлыкал Пуаро и с досадой подумал, что третий подвиг Геракла потребовал куда больше странствий и труда, чем он предполагал. Пустячное дело разыскать горничную — оказалось одним из самых сложных в его практике. Все ниточки вели прямым ходом в никуда.Это и заставило его в тот вечер отправиться в парижский ресторан «Самовар», владелец которого, граф Алексей Павлович, гордился тем, что знал обо всем, что происходит в артистических кругах.
В ответ на слова Пуаро Алексей Павлович самодовольно качал головой:
— Конечно, друг мой, знаю — как всегда. Вы спрашиваете, куда она делась — малютка Самушенко, несравненная танцовщица. Да, эта малютка — настоящее сокровище. — Он поцеловал кончики пальцев. — Какой огонь, какая экспрессия! Она бы далеко пошла, могла стать примой лучший из лучших — и вдруг конец всему. Она бежит куда-то на край света, и скоро, очень скоро, все о ней забывают.
— Так где же она теперь?
— В Швейцарии, в Вагре-лез-Альп. Там, куда отправляются те, кого поражает этот ужасный кашель, те, что тают день ото дня. Она умирает. А поскольку она по натуре фаталистка, шансов у нее нет.
Пуаро не мог позволить себе расчувствоваться. Ему нужна была информация.
— Вы случайно не помните одну ее горничную? Ту, которую звали Нита Валетта?
— Валетта? Валетта? Одну ее горничную я как-то видел на вокзале, когда провожал ее в Лондон. Кажется, она была итальянкой из Пизы. Да, точно: итальянка из Пизы.
У Пуаро вырвался стон.
— В таком случае, — произнес он стоически, — мне придется отправиться в Пизу.
7
Пуаро стоял на пизанском кладбище Кампо-Санто и смотрел на могилу.Так вот где закончились его поиски — у скромного холмика, под которым покоилась та, что поразила сердце и воображение бедняги механика.
Хотя, как знать, не лучший ли это исход столь неожиданной и странной страсти? Теперь девушка навечно останется в памяти молодого человека такой, какой он видел ее в те несколько волшебных часов июньского дня. Никаких издержек разного воспитания и традиций, никаких разочарований…
Пуаро с горечью покачал головой. Перед глазами у него снова встала семья Валетты. Мать с широким крестьянским лицом, прямой как палка убитый горем отец, смуглая сестра с плотно сжатыми губами…
— Это случилось внезапно, синьор, совершенно неожиданно. Конечно, у нее время от времени что-то да побаливало… Доктор даже не дал нам подумать — сказал, что операцию нужно делать немедленно, и сразу забрал ее в больницу… Si, si[27], она умерла под наркозом, не приходя в сознание.
— Бьянка всегда была такой умницей, — всхлипнула мать. — Ужасно, что она умерла совсем молодой…
«Она умерла молодой», — повторил про себя Пуаро.
Вот что он должен сказать молодому человеку, который открыл ему сердце:
«Вашей ей не быть, друг мой. Она умерла молодой».
Поиски окончились — здесь, где вырисовывался силуэт Падающей башни и первые весенние цветы, бледные и нежные, возвещали грядущее буйство жизни.
Это ли пробуждение природы не дало ему смириться с неизбежностью? Или было что-то еще? Что-то, тревожащее его подсознание — то ли слово, то ли фраза, то ли имя… Не слишком ли все лежало на поверхности, не слишком ли все сходилось?
Пуаро вздохнул… Чтобы исключить всякие сомнения, ему придется предпринять еще одно путешествие, на этот раз в Вагре-лез-Альп.
8
Да, подумалось ему, воистину конец света. Этот снежный уступ, эти редкие хижины и домики, в каждом из которых обреченное существо борется с незаметно подкрадывающейся смертью.Наконец-то он добрался до Катрины Самушенко. При виде ее запавших щек с нездоровым румянцем и исхудавших рук, беспомощно покоившихся на одеяле, в нем шевельнулось воспоминание. Он не помнил ее имени, но видел ее танец. Его тогда увлекла и околдовала магия ее мастерства, заставлявшая забыть обо всем на свете.
Он вспомнил Михаила Новгина, Охотника, его прыжки и вращения в невообразимом фантастическом лесу, созданном Амброзом Ванделом, и чудесную летящую Лань, вечно преследуемую и вечно желанную, с золотыми рогами и мелькающими бронзовыми копытцами. Он вспомнил, как она падала, пораженная стрелой, и как ошеломленный Новгин стоял, держа на руках беспомощное тело…
Катрина Самушенко смотрела на Пуаро с некоторым интересом.
— Мы ведь с вами не знакомы? — спросила она. — Чего же вы от меня хотите?
— Прежде всего, сударыня, я хочу поблагодарить вас, — поклонился Пуаро, — поблагодарить за ваш необыкновенный талант, подаривший мне однажды волшебный вечер.
Больная слабо улыбнулась.
— Но я здесь не только за этим. Видите ли, мадам, я уже довольно давно ищу одну из ваших горничных — ту, которую звали Нитой.
Она вскинула на него большие испуганные глаза.
— И что же вам о ней известно?
— Сейчас расскажу.
Он поведал ей о том вечере, когда сломался его автомобиль, о том, как Тед Уильямсон, стоя перед ним, мял в руках кепку и, запинаясь, рассказывал про свою любовь и несчастную долю. Она внимательно слушала и под конец тихо сказала:
— Как трогательно, что… Очень трогательно…
— Да, — кивнул Пуаро. — Поистине аркадская идиллия. Что вы, сударыня, можете мне рассказать об этой девушке?
— У меня была горничная, Хуанита, — вздохнула Катрина Самушенко, — прелестная, веселая, беспечная девушка. С ней случилось то, что часто случается с теми, кому боговолят боги: она умерла совсем молодой.
Те же безысходные слова говорил себе и сам Пуаро.
Теперь он услышал их вновь — и все-таки он решил не сдаваться.
— Так она умерла? — переспросил он.
— Умерла.
— Кое-чего я все же не понимаю, — помолчав, сказал Пуаро. — Я спросил сэра Джорджа Сэндерфилда об этой вашей горничной, и он не нашелся что сказать. С чего бы эго?
На лице балерины отразилась легкая гадливость.
— Он наверняка решил, что вы имели в виду Мари — девушку, которую я взяла на место Хуаниты. Она, кажется, что-то о нем узнала и пыталась его шантажировать.
Надо сказать, она вообще мерзкая девица — вечно совала нос в чужие письма и запертые ящики стола.
— Что ж, с этим все понятно, — пробормотал Пуаро.
Помолчав, он продолжал с прежним упорством:
— Фамилия Хуаниты была Валетта, и она умерла в Пизе, на операционном столе. Я ничего не путаю?
Он заметил, что собеседница чуть-чуть помешкала, прежде чем кивнуть головой.
— Да, все верно…
— Но есть еще один нюанс, — задумчиво протянул Пуаро, — родные называли ее не Хуанитой, а Бьянкой.
— Хуанита, Бьянка — не все ли равно? — пожала худыми плечами Катрина. — Думаю, настоящее ее имя было Бьянка, но она считала, что Хуанита гораздо романтичнее.
— Надо же? — отозвался Пуаро и, помолчав, интригующим тоном продолжил:
— А вот у меня есть всему этому иное объяснение.
— Какое же?
— У девушки, которую полюбил Тед Уильямсон, — наклонился вперед Пуаро, — волосы были похожи на золотые крылья.
Подавшись еще больше вперед, он дотронулся до волос собеседницы, вздымавшихся упругими волнами по обе стороны лица.
— Золотые крылья или золотые рога? Все зависит от восприятия. Кто-то видит в вас дьявола, кто-то — ангела. Вы могли бы быть и тем, и другим. А может, это просто золотые рожки раненой лани?
— Смертельно раненной лани… — прошептала Катрина, в ее голосе была абсолютная безнадежность.
— С самого начала мне что-то не давало покоя в рассказе Теда Уильямсона. Что-то он мне напоминал, и это что-то были вы.., помните танец в лесу, в образе прелестной лани с бронзовыми копытцами?.. Сказать вам, мадемуазель, как все было? Я думаю, что однажды вы отправились в Грасслон без горничной. У вас ее просто не было: Бьянка Валетта вернулась домой, в Италию, а взять кого-нибудь на ее место вы просто не успели. Болезнь уже давала о себе знать, и когда все отправились на прогулку на реку, вы остались дома. В дверь позвонили, вы открыли и увидели… Сказать вам, кого вы увидели? Юношу, простодушного как ребенок и прекрасного как Аполлон! И вы придумали для него девушку Ниту — не Хуаниту, а.., хм… Инкогниту — и несколько часов бродили с ним по Аркадии…
Последовала долгая пауза. Потом Катрина сказала тихим, надтреснутым голосом:
— По крайней мере, в одном я не покривила душой. У моей истории был правдивый конец. Нита умрет молодой…
— Ah non![28] — хлопнул ладонью по столу Пуаро, внезапно став практичным и жестким. — В этом нет никакой надобности, — безапелляционно заявил он. — Зачем вам умирать? Вы должны, как все, драться за жизнь.
Она горько и безнадежно покачала головой.
— Разве для меня это жизнь?
— Это не жизнь на сцене, bien entendu[29], но есть ведь и другая жизнь! Скажите честно, мадемуазель, ваш отец действительно был великим князем, или графом, или хотя бы генералом?
Катрина неожиданно расхохоталась.
— Он был водителем грузовика в Ленинграде, — сказала она.
— Чудесно! Почему бы вам в таком случае не стать женой механика в английской деревушке? Не завести детей, прекрасных как боги и, чем черт не шутит, талантливых как вы?
У Катрины перехватило дыхание:
— Что за нелепая идея!
— Пусть так, — с глубочайшим самодовольством произнес Пуаро, — но я думаю, что она осуществится!
Эриманфский вепрь
1
Раз уж так получилось, что третий подвиг привел Эркюля Пуаро в Швейцарию, он решил воспользоваться случаем и немного попутешествовать по стране.Он прекрасно провел пару дней в Шамони, пару дней в Монтре, а оттуда направился в Альдерматт, куда друзья ему настоятельно рекомендовали съездить.
Альдерматт, однако, произвел на него удручающее впечатление. При виде этого местечка на краю долины, окруженной со всех сторон снежными вершинами, Пуаро вдруг почувствовал, что ему трудно дышать.
— Нет, здесь я не останусь, — сказал он себе и в ту же секунду заметил фуникулер. — Надо же, как вовремя!
Фуникулер, как он выяснил, останавливался сначала в Лез Авин, потом в Коруше и, наконец, в Роше Неж, на высоте трех тысяч метров над уровнем моря.
Так высоко Пуаро подниматься не собирался. Он решил, что с него вполне хватит Лез Авин.
Но, как известно, человек предполагает… Фуникулер уже двинулся в путь, когда к Пуаро подошел кондуктор.
Проверив и пробив устрашающего вида компостером билет, он с поклоном вернул его — и незаметно сунул в руку Пуаро смятый листок бумаги.
Пуаро слегка приподнял брови. Чуть погодя он расправил листок. Это оказалась торопливо нацарапанная карандашом записка.
«Ваши усы, — гласила она, — не спутаешь ни с чем! Приветствую вас, дорогой коллега. Вы могли бы оказать мне огромную услугу. Вы, конечно, читали о деле Салле? Его убийца, Марраско, по агентурным данным, встречается с некоторыми из членов своей банды, и не где-нибудь, а в Роше Неж! Конечно, это смахивает на бред, но источники у меня вполне надежные — сами знаете, осведомители всегда найдутся. Так что держите ухо востро, друг мой. Свяжитесь на месте с инспектором Друэ. Он, конечно, полицейский что надо, но до вас ему далеко. Марраско обязательно нужно взять, и взять живым. Это не человек, а просто дикий кабан, один из самых безжалостных убийц на свете. Я не рискнул поговорить с вами в Альдерматте, — за мной могли следить, а вам будет проще действовать, если вас будут считать обычным туристом. Доброй охоты!
Ваш старый друг Лемантей».
Пуаро задумчиво погладил усы. Да, не признать их было невозможно. Ну и ну! Он читал в газетах подробные отчеты о l'affaire Salley[30] — хладнокровном убийстве крупного парижского букмекера. А совершил его Марраско, член одной из самых «видных» банд, мошенничавших на скачках. Его подозревали и в ряде других убийств, но только на этот раз вина была полностью доказана. Ему удалось бежать, скорее всего, за границу, и теперь по всей Европе его искала полиция.
Так, значит, Марраско назначил встречу в Роше Неж…
Пуаро недоуменно покачал головой. Роше Неж находился выше границы вечных снегов, на нависшем над долиной длинном и узком уступе. Там, конечно, имелась гостиница, но с внешним миром она была связана только фуникулером. Гостиница открывалась в июне, но обычно мало кто там появлялся раньше июля или даже августа.
Весьма неподходящее место для сходки преступников, самая настоящая ловушка.
И тем не менее, раз Лемантей считал, что его сведения надежны… Пуаро с уважением относился к комиссару швейцарской полиции, человеку на редкость умному и не бросающему слов на ветер.
Значит, у Марраско были причины забраться сюда, подальше от всякой цивилизации.
Пуаро вздохнул. Погоня за бывалым убийцей не слишком вязалась с его представлениями о приятном отдыхе. И вообще, он привык работать головой, сидя в уютном кресле, а не выслеживать в горах всяких свирепых тварей…
Дикий кабан — вспомнились ему слова Лемантея.
Странное совпадение…
— Четвертый подвиг Геракла, — пробормотал он себе под нос. — Эримантский вепрь…
Стараясь не привлечь к себе внимания, он стал приглядываться к пассажирам.
Сидевший напротив него турист явно прибыл из Америки. Открытая доброжелательность, поистине детский восторг в глазах и объемистый путеводитель — все выдавало в нем американца из маленького провинциального городка, впервые попавшего в Европу. Судя по выражению лица, прикинул Пуаро, скоро он не выдержит гнетущего молчания и постарается завязать разговор.
Через проход сидел высокий седовласый господин с орлиным носом и читал книгу на немецком языке. У него были сильные гибкие пальцы музыканта или хирурга.
Подальше от Пуаро расположилась троица кривоногих молодчиков одного пошиба, явных лошадников. Они резались в карты. Видимо, скоро они соблазнят кого-нибудь из попутчиков составить им компанию. Сначала бедняге будет везти, но очень скоро везение прекратится.
Мошенники как мошенники. Их «коллег» можно встретить в поезде, едущем к месту скачек, или на второразрядном пассажирском пароходе, но.., никак не в полупустом вагончике горного фуникулера.
Еще в вагончике находилась смуглая и высокая женщина. Она была очень красива, но ее выразительное лицо было странно застывшим. Устремив взгляд на проплывавшую внизу долину, она ни на кого не обращала внимания.
Как и ожидал Пуаро, американец почти сразу начал беседу, сообщив, что фамилия его Шварц и в Европе он впервые. Впечатлений море, заявил он. Шильонский замок — это нечто. Париж ему не понравился, непонятно, за что его так расхваливают. Был он и в «Фоли Бержер», и в Лувре, и в соборе Парижской Богоматери. Только ни в одном из этих ресторанчиков и кафешек не умеют играть настоящий джаз. А вот Елисейские поля — очень даже ничего. Особенно ему приглянулись фонтаны с подсветкой.
Ни в Лез Авин, ни в Коруше никто не вышел. Все направлялись в Роше Неж.
Мистер Шварц не замедлил объяснить, что его туда влекло. Он, мол, всегда мечтал побывать среди заснеженных вершин. Три тысячи метров — это здорово. На такой высоте, говорят, даже яйцо сварить невозможно.
Не в меру общительный мистер Шварц попытался втянуть в разговор седовласого аристократа, но тот холодно глянул на него поверх пенсне и вновь погрузился в чтение.
Тогда мистер Шварц предложил смуглой даме поменяться местами: отсюда вид лучше, пояснил он.
Трудно сказать, поняла ли дама его специфический английский. Так или иначе, она покачала головой и еще плотнее запахнула меховой воротник.
— Больно видеть, когда женщина путешествует одна, — прошептал на ухо Пуаро мистер Шварц. — Путешествующая женщина очень нуждается в опеке.