Страница:
Наконец-то стало тепло, я почувствовал приятное расслабление. Похоже, спирт начал действовать.
Роман с недоумением посмотрел на меня, потом на бумажку.
– Действительно, ерунда, - согласился он. - Я понимаю смысл, но такая низкая концентрация… И значения - бред какой-то, ничего не получится. А спираль зачем?…
Он тоже потер лоб и нахмурился.
– Ладно, - я с трудом встал, и пол мягко попытался уйти из-под ног. - Из-за этой ерунды я побывал, черт знает где. Сначала меня чуть не сожрала псина вроде описанной в сказке Андерсена, с глазами как тарелки. Потом я слышал пение птицы Гамаюн, и, по-моему, оно сулило мне одни неприятности. Затем полюбовался цветочками на берегу реки мертвых. Еще попал в какой-то сумасшедший музей и беседовал с типом, который носит на поясе меч и говорит загадками… С меня хватит, иду спать.
Роман оторвался от бумажки:
– Может, тебя проводить?
– Дошел до хранилища Изиды, дойду и до кровати, - упрямо сказал я.
Не без труда отыскал дверь и оглянулся. Роман опять склонился над листком, ероша волосы. Вот ведь ничего человеку не надо: хлебом не корми, дай раскрыть очередную загадку природы. Но это хотя бы благороднее, чем торговать водкой. А у меня какая цель?…
Я вздохнул и побрел по пустынным коридорам, словно опять возвращаясь в сумрачный сон. В окна светила луна, смутно белели сопки, и казалось - снова огромная собака крадется за мной, а впереди ожидает проводник с меловым лицом…
Но я добрался до квартиры без приключений и, не раздеваясь, завалился на диван. К счастью, ночь прошла без снов.
6. Хижина в снегах.doc
Роман с недоумением посмотрел на меня, потом на бумажку.
– Действительно, ерунда, - согласился он. - Я понимаю смысл, но такая низкая концентрация… И значения - бред какой-то, ничего не получится. А спираль зачем?…
Он тоже потер лоб и нахмурился.
– Ладно, - я с трудом встал, и пол мягко попытался уйти из-под ног. - Из-за этой ерунды я побывал, черт знает где. Сначала меня чуть не сожрала псина вроде описанной в сказке Андерсена, с глазами как тарелки. Потом я слышал пение птицы Гамаюн, и, по-моему, оно сулило мне одни неприятности. Затем полюбовался цветочками на берегу реки мертвых. Еще попал в какой-то сумасшедший музей и беседовал с типом, который носит на поясе меч и говорит загадками… С меня хватит, иду спать.
Роман оторвался от бумажки:
– Может, тебя проводить?
– Дошел до хранилища Изиды, дойду и до кровати, - упрямо сказал я.
Не без труда отыскал дверь и оглянулся. Роман опять склонился над листком, ероша волосы. Вот ведь ничего человеку не надо: хлебом не корми, дай раскрыть очередную загадку природы. Но это хотя бы благороднее, чем торговать водкой. А у меня какая цель?…
Я вздохнул и побрел по пустынным коридорам, словно опять возвращаясь в сумрачный сон. В окна светила луна, смутно белели сопки, и казалось - снова огромная собака крадется за мной, а впереди ожидает проводник с меловым лицом…
Но я добрался до квартиры без приключений и, не раздеваясь, завалился на диван. К счастью, ночь прошла без снов.
6. Хижина в снегах.doc
Миновало несколько дней. Роман на занятиях не показывался, впрочем и раньше ходил только из любопытства, а я вел своих студентов дальше сквозь дебри средневековой философии. Чтобы показать подопечным, как извилисты были пути становления европейской науки, я выбрал трактат Лудовико-Мария Синистрари 'О демониалитете и бестиалитете инкубов и суккубов'. Заодно и развлекутся.
Не от хорошей жизни я стал интересоваться всякой чертовщиной…
С точки зрения тех времен, Синистрари был ученым: он прилежно собирал факты и пытался их истолковать, опираясь как на логику, так и суждения авторитетов наподобие Аристотеля и Фомы Аквинского. Правда, факты он собирал с нашей точки зрения странные - о сношениях людей с суккубами и инкубами, современные ученые их фактами не признали бы. А Синистрари вполне серьезно пересказывал истории о женщинах, которых домогались инкубы - демонические существа мужского пола, и о суккубах, которые в облике прекрасных женщин соблазняли мужчин.
Иногда инкубы невидимы, и женщина лишь слышит страстный голос и ощущает легкие прикосновения. Иногда появляются, обычно в виде молодого человека необычайной красоты: с золотистыми кудрявыми волосами, серо-зелеными глазами и в изящной одежде. Они пытаются обворожить женщин и всячески склоняют к соитию.
Синистрари описывал, что иногда от сношений с ними рождаются дети, и делал вывод, что инкубы обладают собственной спермой. Так что с его точки зрения инкубы и суккубы - просто необычные существа, которые хотя и обладают более тонким телом, чем люди, но обуреваемы теми же телесными страстями.
'Что, если существует иной мир, - задавал вопрос Синистрари, - нежели тот, который мы населяем… или что в том же мире, который мы населяем, существуют другие разумные существа… которые обыкновенно невидимы и не открываются людям иначе, как при особых случаях?'.
Один из моих студентов, тот самый, что спрашивал об Афродите, опять поднял руку:
– Ну что же, - сказал глубокомысленно. - Мы видим стремление накопить факты, сделать логические выводы, построить гипотезу, есть даже описание своеобразных экспериментов. Все, чем и мы занимаемся. Жалко только, что возимся с физическими фактами, а не хорошенькими суккубами.
Аудитория заржала. А мне опять вспомнилась загадочная Аннабель: не принадлежала ли она к этой породе странных существ?…
Ближе к вечеру позвонил Роман.
– Зайди в лабораторию, - сказал он кратко. На расспросы отвечать не стал, положил трубку.
Пришлось пойти.
– Чего звал? - недовольно спросил я. - Только хотел прогуляться на лыжах…
Роман поднял от бумаг покрасневшие глаза - похоже, недосыпал в последнее время.
– Получилось, - сказал глухо. - Никак не ожидал. Пойдем, один из первых увидишь.
– Что получилось?
Но Роман вяло отмахнулся, и мы вышли в коридор, где мой приятель снова отомкнул дверь соседней лаборатории. Полумрак, тусклые блики на циферблатах… и вдруг что-то тяжелое и мягкое сильно ударило меня в грудь.
– А!… - вырвалось у меня, и я весь обмер.
– На место, Макс! - устало приказал Роман, и я со стыдом понял, что испугался обыкновенного кота.
Котяра фыркнул, выгнул спину горбом и скользнул в сторону. Здоровенный зверь.
Загорелся желтоватый свет, и я снова увидел стеклянную стену, а за ней металлический цилиндр над столом. Лишь одно изменилось: один торец цилиндра обвивала сверкающая спираль.
Точно такая, как я видел в Исейоне.
Сердце все еще колотилось, я придвинул стул и сел. Роман уже колдовал над приборами.
Без предупреждения погасли лампы, и засветилась пара дисплеев. В полутьме я увидел, что по обводам спирали течет голубоватое мерцание, но гораздо слабее, чем исходило от цилиндра в прошлый раз. Голубой меч в темноте на этот раз не появился.
Я моргнул: что за черт?
Мерцание распространялось за пределы спирали, образуя что-то вроде призрачной линзы, а за ее размытым внешним краем возникло… нечто, похожее на сгусток темноты.
Я всмотрелся пристальнее - глазные яблоки словно закололи мелкие иголки, а потом слегка закружилась голова.
У туманной линзы начиналась полоса непроницаемой тьмы. Словно безумный строитель поставил дверь не перпендикулярно, а параллельно полу, и теперь горизонтальная щель приоткрылась в помещение, где никогда не бывало света, а то и прямо в черноту космоса.
Темный луч доходил до стены и погружался в нее как нож из вороненой стали.
– Каково? - хрипло прошептал Роман.
– Это и есть твой эффект затемнения? - я постарался сдержать дрожь в голосе.
– Ага, - снова шепотом подтвердил Роман. - Похоже, что плазменная линза концентрирует некое излучение. Спираль служит для фокусировки. Я теперь вспомнил, что на севере встречаются каменные лабиринты в форме спирали. Некоторые предполагают, что они остались от древней гиперборейской цивилизации. Может быть, уже тогда появилось искусство вызывать это излучение. Только с какой целью?…
Я прокашлялся:
– А почему оно темное?
Вместо ответа Роман щелкнул выключателем. Холодок протек по моей спине. В электрическом свете голубой ореол не был виден, от спирали просто начиналась полоса темноты и вонзалась в стену. Даже свет в помещении показался тусклым, словно тьма выпивала его. Так же тускло прозвучал голос Романа:
– Не знаю. Фотоны просто исчезают. То ли их выбивает это излучение, то ли превращаются в другие частицы. Возможно, это та самая темная масса или энергия Вселенной, которую все ищут. Вот она, нобелевка! А у нас даже пузырьковой камеры нет.
– Да уж, - пробормотал я. А потом вспомнил:
– Ты хотел исследовать влияние на электронику. Есть что-нибудь?
Роман странно поглядел на меня, ну и вид у парня. Лицо изможденное, глазные яблоки в кровавых прожилках, волосы совсем разлохматились.
– Есть, - глухо ответил он. - Электронику вырубает почти мгновенно, даже сквозь стену. Пока не знаю, на каком расстоянии действует, попросил оптические схемы, проверю и на них. Голову совать категорически не советую. Уж не знаю, ставить опыт на Максе или нет?
Я глянул на довольно урчащего под боком Романа кота:
– Жалко. Лучше бездомных собак поищи.
– Белых мышей заказал, - вздохнул Роман. - Но для биологических опытов наш институт не очень приспособлен… Только ты не болтай о результате, Андрей. Ребят, что помогали оборудование собирать, Клима тоже попросил рот на замке держать. Мы наткнулись на что-то очень серьезное.
Клима вызвал меня в тот же день. Сидел в кресле и хмуро смотрел на меня, будто что-то прикидывая.
– Андрей, - наконец угрюмо заговорил он. - Я знаю, что Роман тебе все показал. Возможно, это правильно, ты нам здорово помог. Но помни, это секретная тема. Никому ни слова. Обсуждать можно только с теми, кого я вечером соберу. Встретимся после работы, в шесть часов.
Так я попал на эту странную вечеринку…
Собрались там же, в комнате, отделанной под деревенскую избу, с медвежьей шкурой на полу
Присутствовали Клима, Лара, Роман, и кряжистый мужчина с короткой стрижкой и равнодушно-голубыми глазами, единственный при галстуке.
– Марат Григорьевич Барков, - представил его Клима. - Начальник охраны.
– Просто Марат, - поправил тот, крепко пожимая руку.
Вокруг стола суетилась Лара, расставляя несколько сортов водки, распластанную семгу, грибочки, красный брусничный морс…
– Жареную треску подам позже. - Она села, кокетливо стрельнув в мою сторону глазами-пуговками.
Застолье начал Клима, предложив тост за замечательного ученого Романа, несомненно, будущего нобелевского лауреата. Тот сегодня выглядел неплохо: наконец-то подстриг светлые волосы и надел серо-голубую рубашку под цвет глаз.
Роман снисходительно улыбнулся, выпили.
Второй тост Роман предложил за меня.
– Всегда думал, что философия далека от науки, интеллектуальная забава для снобов. А оказывается, эти миры могут пересекаться. За Андрея, странника по мирам.
Лара посмотрела озадаченно, Марат бросил внимательный взгляд, а я, наверное, покраснел. Дружно выпили.
Потом, естественно, выпили за очаровательную хозяйственную Лару, и процесс пошел…
– Климент Иванович, - наконец оторвался от семги Роман. - Когда будем подавать заявку в Минобороны? Чем раньше, тем вероятнее, что хоть на будущий год выделят финансирование.
Клима нахмурился. Подцепил вилкой большой белый груздь и похрустел им.
– Там настоящая мафия, - сказал неохотно. - Генералы делают деньги на продаже государственных секретов. Твоя разработка живо уплывет к америкосам. Так что надо подумать…
Марат иронически улыбнулся, за столом ненадолго стало тихо. Клима плеснул всем водки:
– За то, чтобы русская наука служила России.
– В современном мире трудно контролировать распространение информации. Интернет и все такое… - Я хотел показаться умным, но заработал только подозрительный взгляд Климы.
– Юсовцы своими разработками ни с кем не делятся. Это русские дураки…
– Не такие уж дураки, - мягко возразил Марат. - Скорее от жадности в мозгах закоротило, все готовы продать за бесценок.
– И что же делать? - ехидно осведомился Роман.
Марат отхлебнул брусничного морса и вытер салфеткой губы.
– Вот извечный русский вопрос. А поскольку он философский, то уместно предоставить слово философу.
Вот скотина! А Лара воззрилась с любопытством, так что пришлось напрячь уже размякшие мозги.
– Ответ на вопрос 'Что делать?' не так и сложен. Просто каждый хочет, чтобы ответ был в его интересах, а точнее, в интересах его домена. Например, бизнесмены говорят, что Россией должны управлять толковые менеджеры, военные предлагают 'сильную руку', ну и так далее. Но русские мыслители давно дали теоретический ответ - для русского народа больше всего подходит соборное правление. А политики еще раньше дали ответ практический - в России всегда правили партии. Конечно, если понимать партию широко, как организованное сообщество. Так, Иван Грозный для борьбы с боярской партией создал свою - опричную. Дворянская партия блокировала попытки Александра I и Александра II провести реформы. Традицию продолжили большевики, создав коммунистическую партию. И сейчас Россией правит не президент или Дума, а партия чиновников. Нужна партия нового типа, которая будет заботиться не о собственных интересах, а общем благе…
– Как все просто! - с издевкой заметил Клима, прожевывая очередной груздь.
А Лара надула губки:
– Умный мальчик. Только я не поняла, что такое домен?
– Это группа людей с общими интересами, - хмуро ответил я. - В основе обычно семейное родство, хотя не обязательно. Типичный уклад русской жизни, раньше его называли общиной. На Западе такого уклада не понимают, там преобладает эгоизм отдельных семей… Партии в России тоже другие, чем на Западе - как правило, это объединение многих доменов вокруг того лидера, который больше всего выражает их интересы…
– Все понимаем, - вздохнул Марат. - А почему ничего не делаем? Русская лень?
– Пока гром не грянет, мужик не перекрестится, - скучно ответил я, прикидывая, что поддеть вилкой. Роль умного мальчика стала надоедать. - Только когда русский осознаёт, что угроза нависла над его доменом, он начинает действовать. Так было во время Смуты, Великой Отечественной…
– А сейчас наши противники это учли, - охотно подхватил Марат, - и действуют так, чтобы русские даже не понимали, что их уничтожают.
Я прожевал маринованный грибочек (вкусно!) и вяло поинтересовался:
– А почему вы думаете, что нас уничтожают?
– Для америкосов мы как кость в горле, - проворчал Клима. - Огромные ресурсы, на которые они зарятся, да еще умеем дешево делать то, на что они затрачивают огромные средства, и то не всегда получается. Взять хотя бы Романа.
Тот сощурился, словно кот, а я не сдержал усмешки. Что бы ты без меня делал?
Лара вскочила:
– Мальчики, про рыбу забыла!
Укатилась колобком и скоро возникла с огромной сковородой. Аппетитный дух поджаренной с луком рыбы распространился по комнате, и под это дело снова выпили.
– Ну ладно, - проворчал Клима. - Допустим, создадим партию, которая провозгласит целью общее благо, и что потом? Эта партия опять всё под себя подгребет. Коммунисты хоть о державе заботились, а нынешние власти норовят все распродать.
Я неохотно оторвался от трески:
– Во-первых, децентрализация. Когда все деньги уходят в один центр, у чиновников появляется соблазн урвать от пышного пирога. Во-вторых, свод правил для элиты…
– Вроде морального кодекса строителя коммунизма? - насмешливо поинтересовался Клима.
– Лучше наподобие кодекса бусидо, - вздохнул я. - Хотя у русских офицеров тоже был свой кодекс чести…
Марат сощурился:
– США отводят России чисто сырьевую роль. Чтобы взять под контроль ее ресурсы, планируют развалить на шесть или даже пятнадцать независимых государств. Как это сделали с СССР, только на этот раз постепенно, чтобы всё не досталось Китаю. Местные правительства окажутся у них в кармане и станут надсмотрщиками над тихо вымирающим населением. Многие в Америке считают, что само слово 'славянин' происходит от 'slave' - раб. Пусть качают нефть, валят лес и добывают алмазы для Америки. Так что децентрализация только на руку американцам.
Клима крутил рюмку, и выражение у него было, как у мордастого кота, что увидел мышь и разве только хвостом не дергает от плотоядного возбуждения. Вот невзлюбили Америку. Да и меня заодно, похоже.
– Вы меня не так поняли, - уныло сказал я. - Не надо становится пленниками дихотомического мышления, по принципу 'или - или'. Вас специально программируют таким образом. Например, надо дружить с США, чтобы устоять перед китайской угрозой. Или наоборот - сближаться с Китаем, чтобы свалить Америку. Третьего, мол, не дано. Так и с децентрализацией - или распад страны, или империя. Надо мыслить по иному принципу - 'не то, и не другое'. А иногда - 'и то, и другое, и третье'…
Но меня уже особо не слушали. Только Клима презрительно оттопырил губу.
– России нужен вождь! - заявил он. - Такой, как Сталин. Ну и пускай много народу пересажал. Зато создал великую державу. А ты про децентрализацию…
Роман громко постучал вилкой по столу:
– Что все-таки будем делать? Без финансирования не сможем работать.
Клима покосился на меня.
– Кое-что дадут азиаты. Продемонстрируем самые эффектные образцы и скажем, что нужны деньги для дальнейших исследований. А насчет твоих экспериментов попробую договориться с одним институтом напрямую. Если там получат стабильные результаты, то можно выходить непосредственно на президента, поверх генеральских голов. Ничего, прорвемся.
За это выпили. Потом начался сумбур: танцы с Ларой (она прижалась ко мне пухленькими грудями), какие-то дурацкие игры, снова пили… Уже ночью я очутился у двери своей квартиры и стал искать по карманам ключ, но того не оказалось.
Квартиру я закрывал только из-за ноутбука - не хотел, чтобы кто-нибудь прочёл мои записи, - и теперь тупо соображал, где мог потерять ключ. Наверное, оборонил во время гулянки: был момент, когда соревновались, кто изящнее поцелует толстоватые ножки Лары.
Я вздохнул - хорошо, что не видела Кира! - и побрел обратно.
Черная лоснящаяся дверь приоткрылась, едва тронул ее. В нос ударило спертым воздухом, в окно глядела белая ущербная луна. Я толкнул дверь дальше и замер: до пояса прикрытая простыней, на медвежьей шкуре лежала Лара. Слабо блестели выпуклые подушечки грудей с темными сосками, пухлое личико тонуло в тени и казалось нахмуренным. Рядом лежал Клима - совершенно голый, закинув волосатую ногу на Лару. Вдруг он пошевелился, и я увидел, как приоткрылись и стеклянно заблестели глаза - словно у медведя. Во рту у меня пересохло, и я поспешно отступил.
Хлипкую квартирную дверь пришлось просто выбить.
Долго не засыпал - лунный свет блестел на половицах, и мне вспомнился греческий миф об Актеоне. Тот случайно вошел в грот, где купалась богиня охоты Артемида, и в наказание за то, что увидел ее нагой, та обратила юношу в оленя. Его загнали и растерзали собственные собаки. Но ведь Лара не Артемида…
На следующий день голова болела, с трудом комментировал доклады студентов на семинаре.
Во время обеденного перерыва в коридоре собрались люди: возле столовой стояли клетки с белыми мышами, и народ совал сквозь проволочную сетку кусочки хлеба. Мыши обнимали их передними лапками и ели, благодарно блестя черными глазами.
К вечеру я заглянул на почту и обнаружил в своем ящике письмо от Киры. Она жаловалась на скуку и тревожные сны: какая-то непонятная война, бегство через мертвые леса и города…
И я томился по ласковым рукам и объятиям Киры. Подолгу не мог заснуть, ворочаясь на скомканной простыне. Иногда вставал и подходил к разрисованному морозом окну, чтобы остудить горячее тело. Темное небо порой озарялось: возникали светящиеся столбы, трепетали и распахивались голубые завесы. Словно изукрашенные жемчугом двери мимолетно открывались в другие миры…
А дни шли, хотя правильнее сказать, что тянулась долгая полярная ночь. Лишь ненадолго на востоке появлялась красная полоса, и немного светлело. Романа больше не видел, тот пропадал в лаборатории. Зайти туда я не мог, не знал кода, а на стук не открывали - похоже, поставили видеокамеру. Чтобы не так скучать, я стал совершать лыжные прогулки. Взял напрокат лыжи (в институте была небольшая лыжная база), и в короткое светлое время выходил во двор. Защелкивал крепления, отталкивался палками и скользил по скрипучему снегу. Лыжня начиналась у институтских зданий, огибала несколько заброшенных пятиэтажек и уходила в лес.
Изредка попадались другие лыжники, но чаще я один взбирался по склону среди шумящих елей. Извилистая лыжня поднималась на оголенную вершину холма с большими валунами и редкими искривленными соснами, а дальше был спуск в лощину и крутой подъем на настоящую сопку с белым безлесным верхом. Иногда в лощину спускался ломаный лыжный след, но я туда не ходил. Опирался на палки и оглядывал бледную вереницу сопок, темное одеяло лесов, полотно замерзшего моря.
Быстро смеркалось, снежинки секли разгоряченное лицо, и я отправлялся обратно. Спуск не занимал и двадцати минут, я быстро скользил среди сумрачных елей, а навстречу перемигивались желтые огоньки института.
Так проходили дни, складываясь в недели, и как-то незаметно приблизились новогодние праздники. Я вдруг сообразил, что могу на неделю съездить к Кире. Пошел отпрашиваться у Климы - тот все еще исполнял обязанности директора, - а Клима неожиданно отказал.
Поглядел на меня стеклянным взглядом (я машинально покосился на медвежью шкуру), отвел глаза и стал объяснять, что у нас режимный объект и нечего шастать туда-сюда. Жди, мол, окончания срока контракта.
Я вышел взбешенный. Лара начала было игриво улыбаться, но сразу сникла. На фига мне такая работа! Столько для них сделал, а теперь воротят нос. И так уеду, пускай хоть увольняют.
Но в кассе без подписанного обходного листа билет не продали.
Я вернулся в свою квартиру, лег на старый жесткий диван и стал глядеть в окно на белесые сопки. От злости даже перестал думать о Кире. Опять пытаются ограничить мою свободу. Сначала эта хренова 'организация Х' в Грузии, а теперь этот хренов директор.
Ну и черт с ними! Опять уйду, и на этот раз обойдусь без посторонней помощи. Как там сказано у Ницше: 'Хотение освобождает: это есть истинное учение о воле и свободе'.
Я встал и развернул карту-двухкилометровку - купил, чтобы лучше ориентироваться на лыжных прогулках. Когда разглядывал ее раньше, то уже обратил внимание, что железная дорога на Мурманск проходит не так далеко, за грядой сопок. На местном поезде пришлось долго ехать в обход горных отрогов.
Так, надо подняться на холм, куда забирался на лыжных прогулках, а потом перемахнуть сопку и спуститься к железной дороге. Всего-то километров двадцать. Только надо дождаться выходных, чтобы не сразу заметил Клима.
То-то засуетится…
В субботу светало медленно, с темного неба иногда слетали снежинки. Я вышел пораньше, чтобы в предрассветных сумерках миновать знакомый участок пути. Легкий рюкзак елозил по спине, лыжня еле виднелась. Когда над белым простором замерзшего залива зардела заря, я был уже на вершине холма.
На этот раз в лощину не вело лыжного следа - замела недавняя метель, ветер шумел среди толпы деревьев, и все чаще падали снежинки. Я оттолкнулся палками и медленно съехал по целине. Дальше в лес уходила заросшая просека, судя по остаткам опор, бывшая линия электропередач. Я развернул карту, просека вела в нужном направлении…
Спрятал карту за пазуху, оттолкнулся палками и сразу налетел на еловую ветку. Та сыпанула за шиворот снега, и вскоре по спине потекли холодные струйки.
В укрытой от ветра лощине стало видно, что снег падает всё гуще. Я начал подъем по пологому склону и оглянулся: летящий снег уже сглаживал ломаную лыжню
Через некоторое время решил передохнуть и оглянулся опять. Только слабый след от лыж виднелся среди окутанных белой пылью елей. Чуть различимая просека уходила вниз, вскоре теряясь в снежной круговерти.
Склон становился всё круче, и я остановился, чтобы перевести дух. Позади меня белая вьюга сгладила все следы. Не было видно ни построек института, ни других сопок.
Ну и ладно. Надо продолжать подъем, а когда достигну верха, то начнется спуск в долину речки. По ней и выйду к железной дороге.
Я взбирался всё выше, деревья стали ниже и скрючились под белыми одеяниями, мороз щипал щеки.
Наконец последние деревья остались внизу, лыжи застучали по насту, под ногами закурились струи поземки. Я ориентировался по ветру, чтобы все время дул в левую щеку.
Наконец подъем закончился, лыжи легко заскользили по ровной поверхности. Похоже, я достиг вершины - жалко, что ничего не видно.
Вдруг почва ушла из-под ног, сердце замерло, и я стал куда-то падать. Но тут же лыжи ударились о снег и заскользили дальше. Я еле удержал равновесие и оглянулся: позади был небольшой обрыв над белой гладью.
Видимо, я случайно свалился на замерзшее озеро.
Стало зябко: а если бы обрыв оказался выше? Похоже, ситуация опаснее, чем я предполагал. Надеялся, что горы тут не чета Кавказским. Надо скорее вниз.
Я с трудом выбрался на другой берег озерка и попал в настоящий лабиринт из заснеженных камней. Все выглядели одинаково в наползающих сумерках и, хотя ветер утих, я все сильнее стучал зубами. И не только от холода - надо же, не взял компас! Как теперь найду дорогу?
Наконец склон пошел вниз. Я заскользил под уклон, но скорость нарастала слишком быстро, в ушах стал злорадно посвистывать ветер. Пришлось притормозить и соскальзывать боком. Так было труднее удержать равновесие - я то и дело падал, снег набился за шиворот, в рукава, в ботинки.
Все еще ничего не было видно, только в ватной тишине густо падали снежинки. На куче снега я сполз в какой-то овраг и здесь рискнул поехать быстрее, дно казалось относительно ровным. Оттолкнулся палками раз, другой…
И зря!
Раздался хруст, и носок правой лыжи неестественно задрался - меня угораздило налететь на прикрытый снегом камень. И так было холодно, а теперь задрожал от испуга: так можно и ногу сломать.
Положение становилось критическим: я одолел едва половину пути, как буду пробираться на сломанной лыже по глубокому снегу?
Я хмуро отломил еле державшийся носок лыжи и сунул в рюкзак. Не вернуться ли?
Но попытка подняться по своему следу не удалась: конец сломанной лыжи сразу увяз в сугробе, и я ткнулся лицом в снег. С трудом встал, отряхнулся и мрачно побрел вниз, стараясь приподнимать сломанный конец лыжи над предательской снежной гладью.
Не от хорошей жизни я стал интересоваться всякой чертовщиной…
С точки зрения тех времен, Синистрари был ученым: он прилежно собирал факты и пытался их истолковать, опираясь как на логику, так и суждения авторитетов наподобие Аристотеля и Фомы Аквинского. Правда, факты он собирал с нашей точки зрения странные - о сношениях людей с суккубами и инкубами, современные ученые их фактами не признали бы. А Синистрари вполне серьезно пересказывал истории о женщинах, которых домогались инкубы - демонические существа мужского пола, и о суккубах, которые в облике прекрасных женщин соблазняли мужчин.
Иногда инкубы невидимы, и женщина лишь слышит страстный голос и ощущает легкие прикосновения. Иногда появляются, обычно в виде молодого человека необычайной красоты: с золотистыми кудрявыми волосами, серо-зелеными глазами и в изящной одежде. Они пытаются обворожить женщин и всячески склоняют к соитию.
Синистрари описывал, что иногда от сношений с ними рождаются дети, и делал вывод, что инкубы обладают собственной спермой. Так что с его точки зрения инкубы и суккубы - просто необычные существа, которые хотя и обладают более тонким телом, чем люди, но обуреваемы теми же телесными страстями.
'Что, если существует иной мир, - задавал вопрос Синистрари, - нежели тот, который мы населяем… или что в том же мире, который мы населяем, существуют другие разумные существа… которые обыкновенно невидимы и не открываются людям иначе, как при особых случаях?'.
Один из моих студентов, тот самый, что спрашивал об Афродите, опять поднял руку:
– Ну что же, - сказал глубокомысленно. - Мы видим стремление накопить факты, сделать логические выводы, построить гипотезу, есть даже описание своеобразных экспериментов. Все, чем и мы занимаемся. Жалко только, что возимся с физическими фактами, а не хорошенькими суккубами.
Аудитория заржала. А мне опять вспомнилась загадочная Аннабель: не принадлежала ли она к этой породе странных существ?…
Ближе к вечеру позвонил Роман.
– Зайди в лабораторию, - сказал он кратко. На расспросы отвечать не стал, положил трубку.
Пришлось пойти.
– Чего звал? - недовольно спросил я. - Только хотел прогуляться на лыжах…
Роман поднял от бумаг покрасневшие глаза - похоже, недосыпал в последнее время.
– Получилось, - сказал глухо. - Никак не ожидал. Пойдем, один из первых увидишь.
– Что получилось?
Но Роман вяло отмахнулся, и мы вышли в коридор, где мой приятель снова отомкнул дверь соседней лаборатории. Полумрак, тусклые блики на циферблатах… и вдруг что-то тяжелое и мягкое сильно ударило меня в грудь.
– А!… - вырвалось у меня, и я весь обмер.
– На место, Макс! - устало приказал Роман, и я со стыдом понял, что испугался обыкновенного кота.
Котяра фыркнул, выгнул спину горбом и скользнул в сторону. Здоровенный зверь.
Загорелся желтоватый свет, и я снова увидел стеклянную стену, а за ней металлический цилиндр над столом. Лишь одно изменилось: один торец цилиндра обвивала сверкающая спираль.
Точно такая, как я видел в Исейоне.
Сердце все еще колотилось, я придвинул стул и сел. Роман уже колдовал над приборами.
Без предупреждения погасли лампы, и засветилась пара дисплеев. В полутьме я увидел, что по обводам спирали течет голубоватое мерцание, но гораздо слабее, чем исходило от цилиндра в прошлый раз. Голубой меч в темноте на этот раз не появился.
Я моргнул: что за черт?
Мерцание распространялось за пределы спирали, образуя что-то вроде призрачной линзы, а за ее размытым внешним краем возникло… нечто, похожее на сгусток темноты.
Я всмотрелся пристальнее - глазные яблоки словно закололи мелкие иголки, а потом слегка закружилась голова.
У туманной линзы начиналась полоса непроницаемой тьмы. Словно безумный строитель поставил дверь не перпендикулярно, а параллельно полу, и теперь горизонтальная щель приоткрылась в помещение, где никогда не бывало света, а то и прямо в черноту космоса.
Темный луч доходил до стены и погружался в нее как нож из вороненой стали.
– Каково? - хрипло прошептал Роман.
– Это и есть твой эффект затемнения? - я постарался сдержать дрожь в голосе.
– Ага, - снова шепотом подтвердил Роман. - Похоже, что плазменная линза концентрирует некое излучение. Спираль служит для фокусировки. Я теперь вспомнил, что на севере встречаются каменные лабиринты в форме спирали. Некоторые предполагают, что они остались от древней гиперборейской цивилизации. Может быть, уже тогда появилось искусство вызывать это излучение. Только с какой целью?…
Я прокашлялся:
– А почему оно темное?
Вместо ответа Роман щелкнул выключателем. Холодок протек по моей спине. В электрическом свете голубой ореол не был виден, от спирали просто начиналась полоса темноты и вонзалась в стену. Даже свет в помещении показался тусклым, словно тьма выпивала его. Так же тускло прозвучал голос Романа:
– Не знаю. Фотоны просто исчезают. То ли их выбивает это излучение, то ли превращаются в другие частицы. Возможно, это та самая темная масса или энергия Вселенной, которую все ищут. Вот она, нобелевка! А у нас даже пузырьковой камеры нет.
– Да уж, - пробормотал я. А потом вспомнил:
– Ты хотел исследовать влияние на электронику. Есть что-нибудь?
Роман странно поглядел на меня, ну и вид у парня. Лицо изможденное, глазные яблоки в кровавых прожилках, волосы совсем разлохматились.
– Есть, - глухо ответил он. - Электронику вырубает почти мгновенно, даже сквозь стену. Пока не знаю, на каком расстоянии действует, попросил оптические схемы, проверю и на них. Голову совать категорически не советую. Уж не знаю, ставить опыт на Максе или нет?
Я глянул на довольно урчащего под боком Романа кота:
– Жалко. Лучше бездомных собак поищи.
– Белых мышей заказал, - вздохнул Роман. - Но для биологических опытов наш институт не очень приспособлен… Только ты не болтай о результате, Андрей. Ребят, что помогали оборудование собирать, Клима тоже попросил рот на замке держать. Мы наткнулись на что-то очень серьезное.
Клима вызвал меня в тот же день. Сидел в кресле и хмуро смотрел на меня, будто что-то прикидывая.
– Андрей, - наконец угрюмо заговорил он. - Я знаю, что Роман тебе все показал. Возможно, это правильно, ты нам здорово помог. Но помни, это секретная тема. Никому ни слова. Обсуждать можно только с теми, кого я вечером соберу. Встретимся после работы, в шесть часов.
Так я попал на эту странную вечеринку…
Собрались там же, в комнате, отделанной под деревенскую избу, с медвежьей шкурой на полу
Присутствовали Клима, Лара, Роман, и кряжистый мужчина с короткой стрижкой и равнодушно-голубыми глазами, единственный при галстуке.
– Марат Григорьевич Барков, - представил его Клима. - Начальник охраны.
– Просто Марат, - поправил тот, крепко пожимая руку.
Вокруг стола суетилась Лара, расставляя несколько сортов водки, распластанную семгу, грибочки, красный брусничный морс…
– Жареную треску подам позже. - Она села, кокетливо стрельнув в мою сторону глазами-пуговками.
Застолье начал Клима, предложив тост за замечательного ученого Романа, несомненно, будущего нобелевского лауреата. Тот сегодня выглядел неплохо: наконец-то подстриг светлые волосы и надел серо-голубую рубашку под цвет глаз.
Роман снисходительно улыбнулся, выпили.
Второй тост Роман предложил за меня.
– Всегда думал, что философия далека от науки, интеллектуальная забава для снобов. А оказывается, эти миры могут пересекаться. За Андрея, странника по мирам.
Лара посмотрела озадаченно, Марат бросил внимательный взгляд, а я, наверное, покраснел. Дружно выпили.
Потом, естественно, выпили за очаровательную хозяйственную Лару, и процесс пошел…
– Климент Иванович, - наконец оторвался от семги Роман. - Когда будем подавать заявку в Минобороны? Чем раньше, тем вероятнее, что хоть на будущий год выделят финансирование.
Клима нахмурился. Подцепил вилкой большой белый груздь и похрустел им.
– Там настоящая мафия, - сказал неохотно. - Генералы делают деньги на продаже государственных секретов. Твоя разработка живо уплывет к америкосам. Так что надо подумать…
Марат иронически улыбнулся, за столом ненадолго стало тихо. Клима плеснул всем водки:
– За то, чтобы русская наука служила России.
– В современном мире трудно контролировать распространение информации. Интернет и все такое… - Я хотел показаться умным, но заработал только подозрительный взгляд Климы.
– Юсовцы своими разработками ни с кем не делятся. Это русские дураки…
– Не такие уж дураки, - мягко возразил Марат. - Скорее от жадности в мозгах закоротило, все готовы продать за бесценок.
– И что же делать? - ехидно осведомился Роман.
Марат отхлебнул брусничного морса и вытер салфеткой губы.
– Вот извечный русский вопрос. А поскольку он философский, то уместно предоставить слово философу.
Вот скотина! А Лара воззрилась с любопытством, так что пришлось напрячь уже размякшие мозги.
– Ответ на вопрос 'Что делать?' не так и сложен. Просто каждый хочет, чтобы ответ был в его интересах, а точнее, в интересах его домена. Например, бизнесмены говорят, что Россией должны управлять толковые менеджеры, военные предлагают 'сильную руку', ну и так далее. Но русские мыслители давно дали теоретический ответ - для русского народа больше всего подходит соборное правление. А политики еще раньше дали ответ практический - в России всегда правили партии. Конечно, если понимать партию широко, как организованное сообщество. Так, Иван Грозный для борьбы с боярской партией создал свою - опричную. Дворянская партия блокировала попытки Александра I и Александра II провести реформы. Традицию продолжили большевики, создав коммунистическую партию. И сейчас Россией правит не президент или Дума, а партия чиновников. Нужна партия нового типа, которая будет заботиться не о собственных интересах, а общем благе…
– Как все просто! - с издевкой заметил Клима, прожевывая очередной груздь.
А Лара надула губки:
– Умный мальчик. Только я не поняла, что такое домен?
– Это группа людей с общими интересами, - хмуро ответил я. - В основе обычно семейное родство, хотя не обязательно. Типичный уклад русской жизни, раньше его называли общиной. На Западе такого уклада не понимают, там преобладает эгоизм отдельных семей… Партии в России тоже другие, чем на Западе - как правило, это объединение многих доменов вокруг того лидера, который больше всего выражает их интересы…
– Все понимаем, - вздохнул Марат. - А почему ничего не делаем? Русская лень?
– Пока гром не грянет, мужик не перекрестится, - скучно ответил я, прикидывая, что поддеть вилкой. Роль умного мальчика стала надоедать. - Только когда русский осознаёт, что угроза нависла над его доменом, он начинает действовать. Так было во время Смуты, Великой Отечественной…
– А сейчас наши противники это учли, - охотно подхватил Марат, - и действуют так, чтобы русские даже не понимали, что их уничтожают.
Я прожевал маринованный грибочек (вкусно!) и вяло поинтересовался:
– А почему вы думаете, что нас уничтожают?
– Для америкосов мы как кость в горле, - проворчал Клима. - Огромные ресурсы, на которые они зарятся, да еще умеем дешево делать то, на что они затрачивают огромные средства, и то не всегда получается. Взять хотя бы Романа.
Тот сощурился, словно кот, а я не сдержал усмешки. Что бы ты без меня делал?
Лара вскочила:
– Мальчики, про рыбу забыла!
Укатилась колобком и скоро возникла с огромной сковородой. Аппетитный дух поджаренной с луком рыбы распространился по комнате, и под это дело снова выпили.
– Ну ладно, - проворчал Клима. - Допустим, создадим партию, которая провозгласит целью общее благо, и что потом? Эта партия опять всё под себя подгребет. Коммунисты хоть о державе заботились, а нынешние власти норовят все распродать.
Я неохотно оторвался от трески:
– Во-первых, децентрализация. Когда все деньги уходят в один центр, у чиновников появляется соблазн урвать от пышного пирога. Во-вторых, свод правил для элиты…
– Вроде морального кодекса строителя коммунизма? - насмешливо поинтересовался Клима.
– Лучше наподобие кодекса бусидо, - вздохнул я. - Хотя у русских офицеров тоже был свой кодекс чести…
Марат сощурился:
– США отводят России чисто сырьевую роль. Чтобы взять под контроль ее ресурсы, планируют развалить на шесть или даже пятнадцать независимых государств. Как это сделали с СССР, только на этот раз постепенно, чтобы всё не досталось Китаю. Местные правительства окажутся у них в кармане и станут надсмотрщиками над тихо вымирающим населением. Многие в Америке считают, что само слово 'славянин' происходит от 'slave' - раб. Пусть качают нефть, валят лес и добывают алмазы для Америки. Так что децентрализация только на руку американцам.
Клима крутил рюмку, и выражение у него было, как у мордастого кота, что увидел мышь и разве только хвостом не дергает от плотоядного возбуждения. Вот невзлюбили Америку. Да и меня заодно, похоже.
– Вы меня не так поняли, - уныло сказал я. - Не надо становится пленниками дихотомического мышления, по принципу 'или - или'. Вас специально программируют таким образом. Например, надо дружить с США, чтобы устоять перед китайской угрозой. Или наоборот - сближаться с Китаем, чтобы свалить Америку. Третьего, мол, не дано. Так и с децентрализацией - или распад страны, или империя. Надо мыслить по иному принципу - 'не то, и не другое'. А иногда - 'и то, и другое, и третье'…
Но меня уже особо не слушали. Только Клима презрительно оттопырил губу.
– России нужен вождь! - заявил он. - Такой, как Сталин. Ну и пускай много народу пересажал. Зато создал великую державу. А ты про децентрализацию…
Роман громко постучал вилкой по столу:
– Что все-таки будем делать? Без финансирования не сможем работать.
Клима покосился на меня.
– Кое-что дадут азиаты. Продемонстрируем самые эффектные образцы и скажем, что нужны деньги для дальнейших исследований. А насчет твоих экспериментов попробую договориться с одним институтом напрямую. Если там получат стабильные результаты, то можно выходить непосредственно на президента, поверх генеральских голов. Ничего, прорвемся.
За это выпили. Потом начался сумбур: танцы с Ларой (она прижалась ко мне пухленькими грудями), какие-то дурацкие игры, снова пили… Уже ночью я очутился у двери своей квартиры и стал искать по карманам ключ, но того не оказалось.
Квартиру я закрывал только из-за ноутбука - не хотел, чтобы кто-нибудь прочёл мои записи, - и теперь тупо соображал, где мог потерять ключ. Наверное, оборонил во время гулянки: был момент, когда соревновались, кто изящнее поцелует толстоватые ножки Лары.
Я вздохнул - хорошо, что не видела Кира! - и побрел обратно.
Черная лоснящаяся дверь приоткрылась, едва тронул ее. В нос ударило спертым воздухом, в окно глядела белая ущербная луна. Я толкнул дверь дальше и замер: до пояса прикрытая простыней, на медвежьей шкуре лежала Лара. Слабо блестели выпуклые подушечки грудей с темными сосками, пухлое личико тонуло в тени и казалось нахмуренным. Рядом лежал Клима - совершенно голый, закинув волосатую ногу на Лару. Вдруг он пошевелился, и я увидел, как приоткрылись и стеклянно заблестели глаза - словно у медведя. Во рту у меня пересохло, и я поспешно отступил.
Хлипкую квартирную дверь пришлось просто выбить.
Долго не засыпал - лунный свет блестел на половицах, и мне вспомнился греческий миф об Актеоне. Тот случайно вошел в грот, где купалась богиня охоты Артемида, и в наказание за то, что увидел ее нагой, та обратила юношу в оленя. Его загнали и растерзали собственные собаки. Но ведь Лара не Артемида…
На следующий день голова болела, с трудом комментировал доклады студентов на семинаре.
Во время обеденного перерыва в коридоре собрались люди: возле столовой стояли клетки с белыми мышами, и народ совал сквозь проволочную сетку кусочки хлеба. Мыши обнимали их передними лапками и ели, благодарно блестя черными глазами.
К вечеру я заглянул на почту и обнаружил в своем ящике письмо от Киры. Она жаловалась на скуку и тревожные сны: какая-то непонятная война, бегство через мертвые леса и города…
И я томился по ласковым рукам и объятиям Киры. Подолгу не мог заснуть, ворочаясь на скомканной простыне. Иногда вставал и подходил к разрисованному морозом окну, чтобы остудить горячее тело. Темное небо порой озарялось: возникали светящиеся столбы, трепетали и распахивались голубые завесы. Словно изукрашенные жемчугом двери мимолетно открывались в другие миры…
А дни шли, хотя правильнее сказать, что тянулась долгая полярная ночь. Лишь ненадолго на востоке появлялась красная полоса, и немного светлело. Романа больше не видел, тот пропадал в лаборатории. Зайти туда я не мог, не знал кода, а на стук не открывали - похоже, поставили видеокамеру. Чтобы не так скучать, я стал совершать лыжные прогулки. Взял напрокат лыжи (в институте была небольшая лыжная база), и в короткое светлое время выходил во двор. Защелкивал крепления, отталкивался палками и скользил по скрипучему снегу. Лыжня начиналась у институтских зданий, огибала несколько заброшенных пятиэтажек и уходила в лес.
Изредка попадались другие лыжники, но чаще я один взбирался по склону среди шумящих елей. Извилистая лыжня поднималась на оголенную вершину холма с большими валунами и редкими искривленными соснами, а дальше был спуск в лощину и крутой подъем на настоящую сопку с белым безлесным верхом. Иногда в лощину спускался ломаный лыжный след, но я туда не ходил. Опирался на палки и оглядывал бледную вереницу сопок, темное одеяло лесов, полотно замерзшего моря.
Быстро смеркалось, снежинки секли разгоряченное лицо, и я отправлялся обратно. Спуск не занимал и двадцати минут, я быстро скользил среди сумрачных елей, а навстречу перемигивались желтые огоньки института.
Так проходили дни, складываясь в недели, и как-то незаметно приблизились новогодние праздники. Я вдруг сообразил, что могу на неделю съездить к Кире. Пошел отпрашиваться у Климы - тот все еще исполнял обязанности директора, - а Клима неожиданно отказал.
Поглядел на меня стеклянным взглядом (я машинально покосился на медвежью шкуру), отвел глаза и стал объяснять, что у нас режимный объект и нечего шастать туда-сюда. Жди, мол, окончания срока контракта.
Я вышел взбешенный. Лара начала было игриво улыбаться, но сразу сникла. На фига мне такая работа! Столько для них сделал, а теперь воротят нос. И так уеду, пускай хоть увольняют.
Но в кассе без подписанного обходного листа билет не продали.
Я вернулся в свою квартиру, лег на старый жесткий диван и стал глядеть в окно на белесые сопки. От злости даже перестал думать о Кире. Опять пытаются ограничить мою свободу. Сначала эта хренова 'организация Х' в Грузии, а теперь этот хренов директор.
Ну и черт с ними! Опять уйду, и на этот раз обойдусь без посторонней помощи. Как там сказано у Ницше: 'Хотение освобождает: это есть истинное учение о воле и свободе'.
Я встал и развернул карту-двухкилометровку - купил, чтобы лучше ориентироваться на лыжных прогулках. Когда разглядывал ее раньше, то уже обратил внимание, что железная дорога на Мурманск проходит не так далеко, за грядой сопок. На местном поезде пришлось долго ехать в обход горных отрогов.
Так, надо подняться на холм, куда забирался на лыжных прогулках, а потом перемахнуть сопку и спуститься к железной дороге. Всего-то километров двадцать. Только надо дождаться выходных, чтобы не сразу заметил Клима.
То-то засуетится…
В субботу светало медленно, с темного неба иногда слетали снежинки. Я вышел пораньше, чтобы в предрассветных сумерках миновать знакомый участок пути. Легкий рюкзак елозил по спине, лыжня еле виднелась. Когда над белым простором замерзшего залива зардела заря, я был уже на вершине холма.
На этот раз в лощину не вело лыжного следа - замела недавняя метель, ветер шумел среди толпы деревьев, и все чаще падали снежинки. Я оттолкнулся палками и медленно съехал по целине. Дальше в лес уходила заросшая просека, судя по остаткам опор, бывшая линия электропередач. Я развернул карту, просека вела в нужном направлении…
Спрятал карту за пазуху, оттолкнулся палками и сразу налетел на еловую ветку. Та сыпанула за шиворот снега, и вскоре по спине потекли холодные струйки.
В укрытой от ветра лощине стало видно, что снег падает всё гуще. Я начал подъем по пологому склону и оглянулся: летящий снег уже сглаживал ломаную лыжню
Через некоторое время решил передохнуть и оглянулся опять. Только слабый след от лыж виднелся среди окутанных белой пылью елей. Чуть различимая просека уходила вниз, вскоре теряясь в снежной круговерти.
Склон становился всё круче, и я остановился, чтобы перевести дух. Позади меня белая вьюга сгладила все следы. Не было видно ни построек института, ни других сопок.
Ну и ладно. Надо продолжать подъем, а когда достигну верха, то начнется спуск в долину речки. По ней и выйду к железной дороге.
Я взбирался всё выше, деревья стали ниже и скрючились под белыми одеяниями, мороз щипал щеки.
Наконец последние деревья остались внизу, лыжи застучали по насту, под ногами закурились струи поземки. Я ориентировался по ветру, чтобы все время дул в левую щеку.
Наконец подъем закончился, лыжи легко заскользили по ровной поверхности. Похоже, я достиг вершины - жалко, что ничего не видно.
Вдруг почва ушла из-под ног, сердце замерло, и я стал куда-то падать. Но тут же лыжи ударились о снег и заскользили дальше. Я еле удержал равновесие и оглянулся: позади был небольшой обрыв над белой гладью.
Видимо, я случайно свалился на замерзшее озеро.
Стало зябко: а если бы обрыв оказался выше? Похоже, ситуация опаснее, чем я предполагал. Надеялся, что горы тут не чета Кавказским. Надо скорее вниз.
Я с трудом выбрался на другой берег озерка и попал в настоящий лабиринт из заснеженных камней. Все выглядели одинаково в наползающих сумерках и, хотя ветер утих, я все сильнее стучал зубами. И не только от холода - надо же, не взял компас! Как теперь найду дорогу?
Наконец склон пошел вниз. Я заскользил под уклон, но скорость нарастала слишком быстро, в ушах стал злорадно посвистывать ветер. Пришлось притормозить и соскальзывать боком. Так было труднее удержать равновесие - я то и дело падал, снег набился за шиворот, в рукава, в ботинки.
Все еще ничего не было видно, только в ватной тишине густо падали снежинки. На куче снега я сполз в какой-то овраг и здесь рискнул поехать быстрее, дно казалось относительно ровным. Оттолкнулся палками раз, другой…
И зря!
Раздался хруст, и носок правой лыжи неестественно задрался - меня угораздило налететь на прикрытый снегом камень. И так было холодно, а теперь задрожал от испуга: так можно и ногу сломать.
Положение становилось критическим: я одолел едва половину пути, как буду пробираться на сломанной лыже по глубокому снегу?
Я хмуро отломил еле державшийся носок лыжи и сунул в рюкзак. Не вернуться ли?
Но попытка подняться по своему следу не удалась: конец сломанной лыжи сразу увяз в сугробе, и я ткнулся лицом в снег. С трудом встал, отряхнулся и мрачно побрел вниз, стараясь приподнимать сломанный конец лыжи над предательской снежной гладью.