Куртц Кэтрин. Шахматная партия Дерини

   Рандольф кивнул и начал пробираться в том направлении.
   Морган отбросил бархатные шторы и появился на пороге. Он был доволен, что Рандольф заметил знак и уже находится на пути к нему. Сзади него опять о чем-то спорили трубадур Гвидон и лорд Гамильтон.
   Они говорили тихо, но их лица были свирепыми. Морган оглянулся.
   – Ты наступил мне на ногу, – яростно шептал маленький трубадур, указывая на свои элегантные, начищенные до блеска туфли, на боку одной из которых виднелся пыльный след туфли Гамильтона.
   Он был одет в фиолетовые и розовые цвета, так что пыль на туфле совершенно искажала всю тщательно продуманную игру цветов его костюма. Лютня Гвидона висела у него через плечо на золотом шнуре, на густых черных волосах эффектно сидела белая шляпа с кокардой. На злом лице гневно сверкали глаза.
   – Прошу прощения, – прошептал Гамильтон, и, наклонившись, стал вытирать след своей туфли.
   – Не прикасайся ко мне! – вскричал Гвидон, отскакивая назад на несколько шагов и упираясь руками в грудь своего противника с явным отвращением. – Ты, тупой осел, ты сделаешь только хуже.
   Он сам наклонился, чтобы стереть пыль, но длинные рукава его махнули по пыльному полу так, что тоже стали грязными.
   Гамильтон злорадно улыбнулся, увидев это, но заметил, что за ними наблюдает Морган и сделал виноватый вид. Он пробормотал:
   – Прошу прощения, милорд. Я не хотел этого.
   Прежде чем Морган смог ответить, тонкие занавеси колыхнулись, и в маленьком алькове появился Рандольф.
   – Ничего особо интересного, милорд, – тихо сообщил он. – Много разговоров об этом типе Варине, но нет ничего такого, что не могло бы подождать до утра.
   Морган кивнул:
   – Отлично. Гвидон, если вы с Гамильтоном сможете остановиться, то мы сейчас выходим.
   – Милорд, – сказал Гвидон, показывая на себя, – это же не я затеял эту ссору. Это Дуб…
   – Ваша Милость, неужели из-за этого… – начал Гамильтон.
   – Ну, хватит обоим. Я больше не хочу ничего слышать.
   Лорд Гамильтон вышел в зал и попросил внимания. Шум в холле утих. Прозвучали три медленных гулких удара длинного церемониального жезла, и раздался голос Гамильтона:
   – Его Милость, лорд Аларик Энтони Морган, Герцог Корвина, Господин Корота, Лорд-генерал Королевских армий, Чемпион Короля!
   Прозвучали фанфары, и Морган вышел из-за занавесей и встал в дверном проеме. По толпе пробежал шепот, и все с почтением поклонились.
   Затем, когда музыканты возобновили свою игру, Морган медленно двинулся к своему месту за столом, и вся его свита потянулась за ним.
   Сегодня Морган был во всем черном. Неприятные вести, которые привез Дункан, привели его в такое состояние духа, что он не мог следовать диктату своего церемониймейстера, выбиравшего одежду для него.
   Он раскидал всю приготовленную для него изумрудно-зеленую одежду, а вместо нее надел черную, и пусть думают о нем что хотят.
   Облегающая, черная шелковая туника, с узкими рукавами, простой черный бархатный камзол с высоким воротом и широкими до локтя рукавами, из-под которых виднелись рукава туники, черные шелковые брюки, заправленные в голенища коротких черных сапог из тончайшей кожи. И ко всему этому несколько драгоценностей, которые Морган позволил себе сегодня надеть: на правой его руке кольцо с Грифоном – изумрудным существом, закрепленным на черной ониксовой пластине, на левой руке – кольцо Чемпиона короля – золотой Лев Гвинеда на черном поле.
   На голове Моргана красовалась золотая герцогская корона. Золотая корона на золотоволосой голове Лорда Дерини Корвина.
   Он казался безоружным, когда шел на свое место во главе стола. Таков был этикет: правителю Корвина не было нужды опасаться своих гостей, приглашенных на обед. Но под туникой Моргана скрывалась тончайшая кольчуга, защищавшая жизненно важные органы, а в потайных ножнах – узкий стилет. И покрывало его могущества Дерини служило для него надежной защитой, где бы он ни был.
   Теперь ему придется играть роль радушного хозяина, погрузиться в скуку официального обеда, в то время как он сгорал от нетерпения, поджидая Дункана, желая знать, чего тому удалось добиться.
   Было уже совсем темно, когда Дункан вернулся в Корот. Его лошадь захромала, не доехав двух миль, и ему пришлось идти пешком, таща лошадь за собой. Дункан, несмотря на все свое нетерпение, старался вести ее осторожно, так как те полчаса, которые он бы выгадал, если бы торопился, могли погубить хорошую верховую лошадь Аларика. Да и не в правилах Дункана было мучить живые существа. И когда он и усталая лошадь, наконец, вошли во двор – впереди он, а за ним медленно переставляющая ноги лошадь, – двор был почти пуст.
   Стражники у ворот пропустили его без слов, так как были предупреждены о его возвращении, но принять лошадь во дворе было некому.
   По приглашению Моргана все слуги и пажи, в том числе и обслуживающие конюшни, сейчас стояли у дверей в холл, чтобы слышать пение Гвидона.
   Наконец, Дункан нашел одного из конюших, передал лошадь и пошел через двор ко входу в главный холл.
   Как он понял, проталкиваясь через толпу слуг, обед уже кончился, а представление было в самом разгаре. Гвидон сидел на второй ступеньке возвышения в противоположном конце холла. Лютня легко лежала у него в руках. Когда он запел, Дункан остановился послушать.
   Трубадур действительно оправдывал свою репутацию, которую имел во всех Одиннадцати Королевствах.
   Он пел медленную размеренную мелодию, рожденную в горах Картиура, страны его детства. Мелодия была полна ритма, печальных модуляций, которые были характерны для мелодий горных народов.
   Чистый тенор Гвидона звенел в затихшем холле, рассказывая печальную историю двух легендарных любовников, Матурина и Левергиль, погибших во времена царствования Дерини от рук жестокого лорда Горента.
   Не было ни одного сердца в холле, которого бы не тронула эта грустная история.
   Когда Дункан осмотрел холл, то увидел Моргана, сидевшего на своем месте слева от возвышения, где располагался Гвидон.
   Слева от Моргана находился лорд Роберт с двумя дамами, которые вожделенно смотрели на слушавшего балладу Моргана.
   Место справа от Моргана было свободно, Дункан решил, что он сможет пробраться туда, никого особенно не беспокоя, если будет достаточно осторожен.
   Однако прежде чем он успел двинуться, Морган заметил его и покачал головой. Он сам встал и спокойно прошел к стене.
   – Что случилось? – прошептал он, толкнув Дункана за колонну и оглядываясь, не подслушивают ли их.
   – Что касается епископа Толливера, то все более или менее хорошо, – ответил Дункан. – Он, конечно, был не в восторге, но согласился задержать ответ Лорису и Корригану, пока сам во всем не разберется. Он даст нам знать, когда примет решение.
   – Ну что же, это лучше, чем ничего. А как он вообще? Как ты думаешь, он на нашей стороне?
   Дункан пожал плечами.
   – Ты же знаешь Толливера. Он плохо относится к Дерини в целом, но это как и все. Но пока, кажется, он с нами. Однако это еще не все.
   – Ну?
   – Я думаю, что об этом лучше говорить не здесь, – сказал Дункан, многозначительно оглядываясь. – У меня по дороге назад была одна встреча.
   – Встреча… – глаза Моргана расширились от удивления. – Ты имеешь в виду, как и у меня раньше?
   Дункан кивнул.
   – Мы встретимся с тобой в башне.
   – Да, как только я смогу сбежать, – согласился Морган.
   Дункан скрылся за дверью, а Морган глубоко вздохнул, чтобы скрыть следы волнения, и спокойно направился на место. Он подумал, как долго все продлится, пока он сможет уйти отсюда.
   В башне Дункан ходил взад и вперед перед очагом, сжимая руки в кулаки и разжимая их. Так он пытался успокоить расходившиеся нервы. Потрясение от встречи оказалось гораздо большим, чем он думал.
   Когда он только вошел в комнату и подумал о странной встрече, его как будто ударил порыв ледяного ветра. Затем это ощущение прошло и он, скинув с себя сырой дорожный плащ, встал на колени перед алтарем, чтобы прочесть молитву. Но это не помогло.
   Дункан не мог заставить себя сосредоточиться на словах, которые произносил, и ему ничего не оставалось делать, кроме как встать.
   Ходьба взад-вперед тоже не помогла собраться с мыслями.
   Тогда он остановился у камина и вытянул руки к огню, стараясь согреться, хотя понимал, что озноб, который бил его, был запоздалой реакцией на странную встречу.
   Почему?
   Взяв себя в руки, Дункан подошел к письменному столу Моргана и открыл хрустальный графин с крепким красным вином, которое Морган держал здесь для таких случаев.
   Налив бокал, он выпил его, а затем снова наполнил и поставил рядом с покрытым мехом диваном.
   Расстегнув сутану и ослабив ворот, он улегся с бокалом вина на диван. Лежа и прихлебывая вино, он обдумывал все, что с ним случилось.
   Понемногу он расслаблялся.
   К тому времени, когда открылась дверь и вошел Морган, Дункан чувствовал себя уже много лучше. Ему даже не хотелось подниматься и рассказывать.
   – Тебе нехорошо? – спросил Морган, подходя к дивану и садясь на краешек возле кузена.
   – Да нет, теперь я полагаю, что буду жить, – сонным голосом ответил Дункан. – Совсем недавно я не был в этом уверен. Все, что случилось, очень взволновало меня.
   Морган кивнул:
   – Мне это знакомо. Ты не хочешь рассказывать об этом?
   Дункан тяжело вздохнул.
   – Он был там. Я ехал по дороге, завернул за поворот, примерно три или четыре мили отсюда, и увидел его, стоявшего на дороге. Он был одет в серую монашескую сутану, с посохом в руках – точная копия того, кого мы видели в старых исторических книгах.
   – Он говорил с тобой?
   – О, да! – с чувством произнес Дункан. – Так же, как мы сейчас говорим с тобой. И не только это. Он знал, кто я такой. Он назвал меня именем моей матери – Дункан из Корвина. Когда я возразил и сказал, что я Мак Лейн, он сказал, что я еще и Корвин, по матери.
   – Дальше, – Морган встал, чтобы налить себе вина.
   – А… затем он сказал, что приближается время тяжелых испытаний, и мне придется или признать свое могущество и начать открыто применять его, или навсегда забыть о нем. Когда я ответил, что я священник и мне запрещено использовать могущество Дерини, он спросил, действительно ли я священник. Он знал все об отлучении и он… он знал весь наш сегодняшний разговор утром. Помнишь, я сказал, что чем больше я пользуюсь могуществом Дерини, тем меньшее значение для меня имеет мой сан. Аларик, я никогда этого никому не говорил, и я уверен, что и ты тоже. Как он мог узнать об этом?
   – Он знал, о чем мы говорили сегодня утром? – изумленно спросил Морган, снова садясь на диван.
   – Почти дословно. И он не проникал в мой мозг. Аларик, что мне делать?
   – Я не знаю, – медленно ответил Морган. – Я не знаю, что и подумать. Со мной он никогда не был таким разговорчивым, – он потер глаза и подумал несколько мгновений. – А скажи, как ты думаешь, он был человеком? Я имею в виду, он реально был с тобой, это не игра воображения, зрительная галлюцинация?
   – Он был там во плоти, – твердо сказал Дункан. – Он взял поводья и удержал лошадь, чтобы она не наступила ему на ногу, – он нахмурился. – И еще, там, где он шел, совершенно не осталось отпечатков. Когда он исчез, было достаточно светло, так что я ясно видел свои следы, а его следов не было. Ни одного. – Дункан приподнялся на локте. – Теперь я уже не знаю, Аларик. Может, я все это себе вообразил.
   Морган покачал головой и поднялся.
   – Нет. Ты что-то видел. Не берусь сказать, что именно, но что-то было. Я уверен в этом, – он посмотрел вниз, а затем поднял глаза. – Почему бы тебе не поспать? Ты можешь остаться здесь, если хочешь. Мне кажется, что тебе здесь удобно.
   – Я не могу двинуться, даже если захочу, – усмехнулся Дункан. – До утра.
   Он посмотрел вслед Моргану, пока тот не исчез за дверью.
   Затем опустил руку и поставил стакан на пол.
   Он кого-то видел по дороге в замок. И снова подумал, кто бы это мог быть? И почему?

Глава 5

   Прозвучали соборные колокола. Морган с трудом сдержал зевок и заворочался в кресле, стараясь не показать ту скуку, которую он ощущал.
   Он был занят тем же, чем и вчера: просматривал счета из больших шкафов.
   Лорд Роберт увлеченно работал за столом. Перед ним лежала груда бумаг.
   «Лорд Роберт всегда работает с удовольствием, – подумал Морган про себя. – Это хорошо, что кому-то нравится делать эту нудную и неинтересную работу. Кажется, он совершенно не тяготится этой работой. Он может делать ее весь день напролет, просматривать эти непонятные записи, делать отметки, исправления, что-то мурлыкая про себя, когда вокруг кипит живая жизнь. Конечно, это же его работа».
   Морган вздохнул и заставил себя вернуться к бумагам.
   Как герцог Корвина он был обязан раз в неделю присутствовать на заседаниях суда, выслушивать дела и выносить решения.
   Обычно это ему нравилось, так как приближало к людям герцогства, давало возможность прикасаться к тому, что волнует его подданных.
   Но в последние несколько недель ему уже все наскучило. Долгая бездеятельность в течение почти двух месяцев, когда он был вынужден заниматься только административными делами, вконец его измучила.
   Он жаждал действия. И даже ежедневные упражнения с мечом, а также выезды на охоту не могли удовлетворить, не могли избавить его от чувства дискомфорта.
   Он был рад, что на следующей неделе поедет в Кулди.
   Честная усталость после четырехдневной скачки будет приятной переменой той спокойной жизни, которую он вел два месяца. А еще приятнее будет увидеть старых друзей. Например, молодого короля.
   Даже теперь Морган думал о нем, заботился, защищал и успокаивал перед новыми грозными событиями, которые приближаются с каждым днем. Келсон был для него как сын. Морган знал, какие тревожные мысли теснятся сейчас в голове мальчика.
   С неохотой Морган снова обратился к бумагам, лежащим перед ним, и нацарапал свою подпись под одним из писем. Все, что он читал сейчас, было так тривиально по сравнению с теми проблемами, которые занимали его ум.
   Вот, например, то, что он только что подписал. Это просьба некоего Гарольда Мартхама о разрешении пасти своих животных на землях другого человека. Насколько он мог припомнить, этот человек с тревогой ожидал решения суда, переживал, волновался.
   Все верно, друг Гарольд, подумал про себя Морган. Если ты думаешь, что это неприятности, то подожди, пока Лорис с Корриганом наложат Интердикт. Ты еще не знаешь, какими бывают настоящие неприятности.
   Пора было начинать обдумывать план действий на случай вынесения Интердикта.
   Вчера утром, после того, как он проводил своих гостей, он снова послал Дункана к епископу Толливеру, чтобы узнать, о чем говорили посланцы архиепископа.
   Дункан вернулся через несколько часов с вытянувшимся лицом и очень встревоженный, так как на этот раз епископ был очень скрытен и его прием разительно отличался от предыдущего, совершенно дружественного. Вероятно, посланцы припугнули Толливера. Во всяком случае, Дункан ничего не смог узнать.
   Когда Морган положил очередной лист в кипу готовых бумаг, в дверь кто-то быстро постучал, и тут же появился Гвидон.
   Маленький трубадур был в одеянии простолюдина, его лицо, покрытое пылью, одновременно отражало тревогу и усталость.
   Он был очень серьезен, когда шел по полированному полу к креслу Моргана. Подойдя, он отвесил поклон.
   – Ваша Милость, я могу переговорить с вами? – он посмотрел на Роберта. – Наедине?
   Морган откинулся назад, положил перо и окинул Гвидона долгим испытующим взглядом.
   Обычно напыщенный и помпезный Гвидон сейчас был серьезен и решителен.
   Губы плотно сжаты.
   Во всем его облике, в его черных глазах, было что-то такое что Морган понял: причины, которые заставили Гвидона так измениться, действительно, серьезны.
   Он взглянул на Роберта и жестом приказал ему удалиться, но тот нахмурился и не двинулся с места.
   – Милорд, я должен протестовать. Что бы это ни было, оно может подождать. У нас осталось всего лишь несколько свитков, и когда мы закончим, то тогда…
   – Извини, Роберт, – ответил Морган, глядя на Гвидона. – Позволь мне самому решать, что может ждать, а что нет. Ты можешь вернуться сюда, как только мы закончим с Гвидоном.
   Роберт ничего не сказал. Он только неодобрительно нахмурился и стал собирать бумаги.
   Затем он встал из-за стола, и Гвидон наблюдал за ним, пока за Робертом не закрылась дверь. Затем он подошел к окну и сел на подоконник.
   – Благодарю, Ваша Милость. Не много найдется знатных лордов, которые найдут время потакать капризу простого исполнителя баллад.
   – Я чувствую, что ты хочешь мне сообщить нечто более важное, чем просто баллады, – спокойно сказал Морган. – Так что же ты хотел сказать мне?
   Гвидон достал лютню и начал ее настраивать, глядя отрешенным взглядом в окно и медленно говоря:
   – Сегодня утром я был в городе, Ваша Милость, – сказал он, пощипывая струны. – Я собирал песни, чтобы доставить удовольствие вам чем-нибудь новеньким. Я нашел нечто новенькое, но боюсь, оно не доставит вам удовольствия. Не желаете ли послушать?
   Он повернулся к Моргану и выжидающе посмотрел ему в глаза.
   Морган медленно кивнул.
   – Хорошо. Вот эта песня, милорд, которая, возможно, вас заинтересует, потому что она о Дерини. Я не отвечаю ни за слова, ни за мелодию, так как это не моя аранжировка, но мысль в этой песне есть.
   Он снова щипнул струны, извлек несколько вступительных аккордов, а затем запел живую мелодию, которая весьма напоминала детские песенки.
    Гей, гей, спроси меня:
    Почему осталось так мало Дерини,
    Гей, гей, спроси меня:
    Почему тревожится грифон?
    Дерини мало, потому что многие мертвы.
    И ты, грифон, берегись,
    А то мы отрежем твою зеленую голову!
    Гей, гей, спроси меня еще,
    Спроси еще, и увидишь,
    Что я отвечу.
   Когда Гвидон закончил песню, Морган откинулся на спинку кресла, сжимая кулаки. Его глаза затуманились и потемнели. Он некоторое время сидел спокойно, его серые глаза изучали певца.
   Затем он проговорил тихим голосом:
   – И это все или есть еще?
   Трубадур пожал плечами:
   – Есть и другие стихи, Ваша Милость, другие варианты. Но они все повторяют одно и то же с более или менее едким юмором. Возможно, вас больше заинтересует «Баллада о герцоге Кирала».
   – Герцог Кирала?
   – Да, милорд. Это негодяй в полном смысле этого слова – злой, кощунственный лжец, который предает своих подданых. К счастью, баллада оставляет некоторую надежду угнетенному народу. Я должен также добавить, что имя Кирала покажется вам знакомым, если вы прочтете его наоборот. Ну, а стихи не многим лучше, чем предыдущие.
   Он опять извлек вступительные аккорды, и на сей раз мелодия была медленной, торжественной, подобной гимну.
   В песне говорилось о кощунствах герцога Кирала, о том, что бог решил наказать его и в качестве карающей десницы выбрал своего верного слугу Варина, человека благородного, могущественного и мудрого.
   Песня призывала весь народ подняться и сбросить иго ненавистного Дерини.
   – Фу! – фыркнул с омерзением Морган, когда трубадур закончил. – В какой помойной яме ты отыскал это, Гвидон?
   – В таверне, милорд, – ответил с улыбкой Гвидон. – А первую я выучил у грязного уличного певца у ворот монастыря Святого Матфея. Ну что, я доставил вам удовольствие, милорд?
   – Содержание отвратительное, но хорошо, что ты принес их мне.
   Как ты думаешь, много таких песен ходит в городе?
   Гвидон аккуратно положил свою лютню на подушку рядом с собой, оперся спиной о край окна, заложив руки за голову.
   – Трудно сказать, милорд. Я ходил всего несколько часов, но слышал несколько вариантов обоих песен. Возможно, других я просто не слышал. Если милорд послушает совет простого певца баллад, то я ему скажу, нужно бороться с этими песнями с помощью других песен. Если позволите, я попытаюсь что-нибудь сочинить.
   – Я не уверен, что сейчас это будет правильно, – сказал Морган. – Что ты…
   Послышался осторожный стук в дверь, и Морган с беспокойством поднял голову.
   – Войдите.
   Роберт открыл дверь и вошел. Неодобрение было написано на его лице.
   – Лорд Разер де Корби здесь и хочет видеть вас, Ваша Милость.
   – А, пусти его.
   Роберт отступил в сторону и небольшой отряд людей в плащах цвета морской волны вошел в комнату.
   За ними появился Разер де Корби, чрезвычайный посол Орсаля из Хорта.
   Морган встал и улыбнулся, когда шеренга воинов развинулась и Разер вышел вперед. Он поклонился.
   – Герцог Аларик, – прогудел человек. Тембр его голоса совершенно не соответствовал его росту в пять футов. – Я приношу поздравления и приветствия от Его Величества Орсаля. Он надеется, что вы в добром здравии.
   – Да, я здоров, Разер, – сказал Морган, энергично пожимая руку Разера. – А как себя чувствует старый морской лев?
   Разер разразился громоподобным хохотом.
   – Семья Орсалей только что получила нового наследника, и сам Орсаль надеется, что вы вскоре приедете взглянуть на него, – он посмотрел на Гвидона и Роберта, а затем продолжил:
   – Он хочет обсудить с вами кое-какие вопросы навигации и морского права, и надеется, что вы захватите с собой ваших военных советников.
   Морган понимающе кивнул.
   Он и Орсаль контролировали водный путь от Двух Рек к морю. Это был чрезвычайно важный стратегический путь, куда Венсит из Торента непременно вторгнется по побережью.
   А так как Морган через несколько недель уйдет с армией, то необходимо согласовать с Орсалем вопросы обороны морского побережья Корвина в его отсутствие.
   – Когда бы он хотел меня видеть, Разер? – спросил Морган, будучи уверенным, что Орсаль ждет его как можно скорее. Однако он не мог выехать до завтра, так как у него был назначен сеанс связи с Дерри.
   – Поедем сегодня вместе со мной, – предложил Разер и вопросительно посмотрел на Моргана.
   Морган покачал головой.
   – Лучше завтра утром, – ответил он и приказал Роберту и Гвидону оставить их. – «Рафалия» в порту. Я могу отплыть с отливом. Что вы скажете?
   Разер пожал плечами:
   – Что я могу сказать, Аларик? Я только простой посыльный, гонец.
   Относительно меня все решает Орсаль. Я не знаю, согласится ли он, чтобы я задержался здесь до утра.
   – Ну, ладно, – сказал Морган, хлопнув Разера по плечу товарищеским жестом. – Тогда поешьте и отдохните вместе со своими людьми, прежде чем пуститься в обратный путь. У меня гостит мой кузен Дункан, и мне хотелось бы вас с ним познакомить.
   Разен поклонился.
   – Я с удовольствием принимаю ваше приглашение. А вы должны обещать, что расскажете все, что слышно о молодом короле, и обо всех событиях, связанных с его коронованием. Орсаль до сих пор переживает, что не смог присутствовать на коронации.
   Позднее, когда закончились чествования Разера и подгулявший старый воин отправился домой, Моргана опять захватил в плен лорд Роберт.
   Роберт заявил, что сегодня они должны покончить со всеми делами, связанными с приданным Бронвин, поэтому они с Морганом вновь занялись необходимыми документами.
   Дункан отправился в мастерскую оружейника, где заказал себе новый меч, а Гвидон пошел прочесывать город в поисках песен, враждебных Моргану.
   Морган старался заставить себя слушать монотонный голос Роберта. Он напоминал себе, по крайней мере, уже в пятнадцатый раз, что все это – необходимая часть его обязанностей как герцога. Но это напоминание так же мало помогало, как и предыдущие четырнадцать. Он бы с удовольствием бросил все это и занялся чем-нибудь другим.
   Роберт читал о поместье Корвод, которое за заслуги перед королем Брион передал в вечное пользование отцу Моргана, лорду Кеннету Моргану. За это Морган обязался во время войн посылать королю трех воинов в полном вооружении.
   Только Роберт открыл рот, чтобы начать следующий параграф, как дверь раскрылась и на пороге появился запыхавшийся Дункан.
   Он был бос и одет только в тренировочную одежду. Очевидно, он пробовал свое новое оружие в тренировочном бою. Через его плечо было перекинуто грубое серое полотенце, Дункан вытирал углом полотенца лицо, пока шел через комнату к Моргану.
   В левой руке он держал свернутый и запечатанный кусок пергамента.
   – Только что принес гонец, – сказал он, улыбаясь, и бросил письмо на стол. – Я думаю, это письмо от Бронвин.
   Дункан присел на край стола, кивнул Роберту в знак приветствия, но секретарь со вздохом отложил перо в сторону и сел прямо с выражением глубокой печали на лице.
   Морган с большим удовольствием проигнорировал недовольство своего мучителя и сломал печать красного воска.
   В его глазах появилась теплота, когда он прочел первые строчки письма.
   Он откинулся на спинку кресла и улыбнулся.
   – Твой блестящий братец умеет очаровывать женщин, Дункан, – сказал Морган. – Послушай, что она пишет. Письмо очень характерное для Бронвин.
   «Мой дорогой брат Аларик, я едва могу поверить, что всего через несколько дней я стану леди Бронвин Мак Лейн, графиней Керней, будущей герцогиней Кассан и, что важнее всего, женой моего обожаемого Кевина. Это кажется невероятным, но наша любовь, которая и так огромна, с каждым часом становится все больше».
   Он посмотрел на Дункана и поднял бровь.
   Дункан покачал головой и улыбнулся.
   «Возможно, это будет мое последнее письмо до того, как мы увидимся в Кулди, но герцог Джаред требует, чтобы я писала покороче. Он и леди Маргарет завалили нас подарками, и он сказал, что сегодняшний будет самым ценным.