вторника...
На этот раз Блейд дал ей закончить и согласно кивнул:
-- Я непременно установлю себе семь разноцветных телефонов, как ты
сказала. И тогда ты сможешь звонить мне в воскресенье по красному...
Он хотел продолжить перечисление, явно забавлявшее девочку, но Аста
напомнила:
-- В воскресенье мне не надо звонить тебе, дадди. В воскресенье я буду
с тобой... и в субботу... В воскресенье и субботу я совсем-совсем другая!..
-- вдруг негромко пропела она.
-- Почему, Асти?
-- Вот видишь! У тети Сью я -- Анни, а у тебя -- Асти... Тетя Сью
одевает меня в платьица, а ты любишь, когда я ношу ком-би-не-зон... -- Асти
провела по рукаву своего нарядного серебристого комбинезончика и заключила;
-- Нет, в воскресенье и субботу я -- другая девочка!
Блейд смотрел на нее едва ли не с благоговейным восторгом. Шесть лет
назад ему в руки сунули крохотное создание, почти ничем не напоминавшее
семнадцатилетнюю красавицу Асту Лартам. Теперь бы он этого не сказал! Сейчас
все было на месте -- и сапфировые глаза, и каштановые локоны, и розовые
губы. Круг неизбежно замкнется, и его Аста, Анна Мария Блейд, станет такой
же прелестной, как и та, киртанская... Иначе и быть не могло -- ведь они
являлись одним и тем же существом!
-- Интересно, -- сказала Аста, -- а могу я быть еще и совсем другой
девочкой? Другой-третьей и другой-четвертой? Например, когда со мной гуляет
дедушка Коль? -- так она называла Дж.
-- Ты будешь другой, когда вырастешь, -- сказал Блейд. Он протянул
руку, потрепал шелковистые каштановые локоны, и малышка подняла на него
засиявшие глаза. -- Я обещаю, что вскоре мы станем встречаться с тобой чаще.
Когда я вернусь из самой последней командировки...
-- Дадди, зачем тебе ехать в эту самую последнюю ко-ман-ди-ров-ку? --
спросила Аста. -- Ты не мог бы сразу стать на-чаль-ни-ком?
-- Я должен ехать, -- вымолвил Блейд, отвечая не то девочке, не то себе
самому.
-- Зачем?
-- Увидеть новое место, малышка. Поглядеть...
* * *
Да, тут действительно было на что поглядеть!
Солнце, сиявшее в самом зените, прямо над головой странника, было
похоже на земное, и небо выглядело таким же голубым, но на этом сходство
кончалось.
В родном мире Ричарда Блейда небесный купол опрокидывался над землей,
прикрывая ее гигантской чашей; здесь же земля казалась чудовищным неглубоким
котлом или тазом, на который сверху надвинули голубую крышку неба. Края ее
были размыты и подернуты цветным туманом. Блейд не видел здесь линии
горизонта, той четкой черты, где небесам -- разумеется, для человеческого
взгляда -- полагалось граничить с лесом и степью, болотом или горами;
разноцветные туманные полоски и пятна по всей верхней окружности земного
котла постепенно переходили в синеву, сливались с небом.
Откинув голову, Блейд разглядывал вздымавшуюся перед ним огромную
карту. За лесом вставал горный хребет, до которого было пятьдесят или сто
миль, сложенный из розового гранита или чего-то подобного -- во всяком
случае, его изрезанные причудливые вершины напоминали шапки бледнорозовых
пионов. Дальше, в том направлении, куда смотрел странник, лежало море --
некая ровная синяя поверхность, выдававшаяся из-за хребта и будто служившая
фоном его каменным цветам. Выше, за морем, нельзя было различить ничего,
поскольку дальний его край, подымавшийся градусов на двадцать от привычной
Блейду линии горизонта, таял в небесах. Скорее всего, это синее полотнище,
нависшее над розоватыми горами, являлось океаном, а не морем. В нем
чувствовались воистину океанское величие и безмерность, и Блейд, неведомо
почему, вдруг подумал, что этот океан уходит вдаль не на тысячи, не на
десятки тысяч, а на миллионы миль.
Странная мысль, решив он, по-прежнему не сводя взгляда с синего
занавеса, стекавшего к вершинам гор развернутым рулоном сапфировой и
аметистовой парчи, расшитой серебряными блестками. Тысяча миль являлась
очень большим расстоянием, десяток тысяч был уже дистанцией планетарного
масштаба, сотня тысяч составляла немногим меньше половины той космической
бездны, что отделяла Землю от Луны. Но миллионы миль? Пространство, которое
оценивалось подобной мерой, было сопоставимо со всей Солнечной системой.
Блейд не мог представить, почему идея о безмерной протяженности
обозреваемого ландшафта пришла ему в голову. В конце концов, он находился на
планете, в мире с нормальным тяготением и привычным составом воздуха, с
небом и солнцем, весьма похожими на земные. Да, он явно пребывал на планете,
а не в космосе, и немыслимые размеры этого моря или океана, висевшего над
розовыми горами, являлись всего лишь иллюзией!
Он видел в его сине-голубом пространстве пятна зеленого, желтого и
коричневого, некие пестрые области и районы, над которыми вроде бы клубились
тучи. Вероятно, то были острова, покрытью лесами, гористые, песчаные... Или
целые континенты?
Покачав головой, Блейд медленно повернулся, пытаясь проследить
иззубренную розовую полоску гор, тянувшуюся слева направо, с востока на
запад. С востока на запад? Или с запада на восток? Может быть, с юга на
север или наоборот?
Почему-то он полагал, что стоит лицом к югу, но, взглянув на солнце,
висевшее прямо над головой, понял, что затрудняется определить стороны
света. С тем же успехом он мог глядеть сейчас на север, на запад или восток,
на юго-запад или северо-восток! Во всем этом было нечто странное, какая-то
дьявольщина...
Блейд потер затекшую шею, сердито сплюнул в траву, и вновь уставился на
розовый горный хребет. Оба его края загибались, словно охватывая и лес, и
болото, и все огромное пространство суши, на, котором сейчас находился
странник. Сколько видел глаз, слева и справа над розоватой полоской синел
океан, а под ней виднелось нечто зеленое, серое, желтое, коричневое --
обычные краски твердой земли. Они текли вдоль стен гигантской плоской чаши,
сливались в неразличимую картину, в пестрый запутанный клубок, где было
невозможно отличить скалы от леса, пустыни от степей, плоскогорья от морей и
океанов, озера от снежных горных вершин; и все это вместе и по отдельности
-- от туч и облаков. Затем, еще дальше и выше, к самому краю чаши, отдельные
цвета теряли свою определенность, расплывались, окончательно перемешивались
и тонули в голубом небесном просторе.
Покачав головой, странник опустил взгляд. Он уже смирился с тем, что
попал как бы в двойной мир, вполне привычный вблизи, но полный каких-то
странных иллюзий на заднем плане. К счастью, ближнее в настоящий момент было
куда важнее дальнего, и Блейд, подобрав свои копья, решительно направился в
лес, подальше от встававших над горами фантомов, от топкого болота, и
поближе к пище.
Вскоре плотные зеленые кроны сомкнулись над странником. Отсюда, изпод
лесного полога, он не видел ни розового горного хребта, ни чудовищного
океана, ни прочих непонятных объектов и тех ярких и приглушенных красок,
которыми пестрели приподнятые края этой чудовищной чаши, блюдца или котла.
Лес стеной своих стволов, кровлей ветвей и листьев защищал Блейда от
нависавшего вдоль границы небес безумия, милосердно прикрывая калейдоскоп
иллюзий и выставив на обозрение все те же стволы, ветви и листья, а также
клочки голубого неба вверху да солнце, изредка мелькавшее в разрывах
древесных крон.
Этот лес казался прекрасным! Тут были мощные раскидистые деревья,
лиственные и хвойные, почти неотличимые от земных буков, дубов и сосен; тут
вздымались ввысь темно-зеленые свечи кипарисов; тут росли какие-то
бочкообразные многоствольные великаны с плоскими кронами -- целая роща из
одного дерева! Одни растения напоминали пальмы, другие походили на бамбук,
кусты акации и сирени, третьи -- на лиственницы, секвойи, голубоватые ели
или гигантские папоротники с перистыми листьями. На обвивавших их лианах, то
гибких и тонких, то одеревеневших и мощных, словно огромные, футового
диаметра, канаты, пламенели цветы, большинство деревьев было усыпано плодами
и крупными орехами, и Блейд готов был поклясться, что все эти лесные дары
абсолютно съедобны.
Он не прошел и сотни шагов, как по дороге стали попадаться уютные
поляны с мягкой травой, заросли похожих на ковер мхов, крохотные ручьи и
озерца; одни притаились в тени, другие сверкали прозрачными водами на
луговинах, среди цветов и трав, берега третьих обрамляли маленькие
каменистые пляжи. В лесу были камни и побольше. Кое-где Блейд видел
невысокие утесы и валуны, торчавшие из мягкой почвы, а один из ручьев сбегал
со склона пологого холма, заваленного глыбами кремня.
И живность!.. Тут оказалось полно всякой живности -- и птиц, и зверей,
свистевших, верещавших, возившихся в древесных кронах и на земле!
Ошеломленный этим нежданным изобилием, странник замер, озираясь по
сторонам. Дичь, плоды, лианы, кремень, скалы, деревья... Пища, материал для
луков, копий и топоров, камни, с помощью которых можно высечь огонь... Рай
для первобытных охотников! О таких угодьях остается лишь мечтать!
Пожалуй, леса Талзаны и Иглстаза были не менее красивы, но этот
показался Блейду более щедрым. Ему чудилось, что некая высшая воля собрала в
одном месте все, что могло пригодиться нагому и беззащитному человеку,
вступившему в новый мир, -- не то в виде приветствия, хозяйского дара гостю,
не то в качестве приманки. Во всяком случае, лес представлял такой контраст
унылому болоту, по которому ему пришлось проблуждать несколько часов под
дождем, что Блейд в изумлении прикусил губу.
Затем он огляделся, сорвал плод, походивший на титанических размеров
огурец, и зашагал обратно к опушке. Стоило взглянуть на грязное болото и на
зеленое лесное царство одновременно, чтобы составить более верное
впечатление об этих местах! Об этом мире, который вначале погрузил его в
уныние, потом удивил, а после начал преподносить подарок за подарком!
Мякоть "огурца" была прохладной и свежей, кисло-сладкой, приятной на
вкус. Странник как раз расправился с ним, когда за деревьями вновь засинел
необъятный небесный простор, почти плоский голубой диск, опиравшийся на
пестрое широкое кольцо размытого горизонта. Блейд вышел на опушку и
остановился, с изумлением взирая на недавнюю топь. Поросший травой песчаный
откос, по которому он минут сорок назад поднимался к чаще, был на месте --
как и странные кусты с заостренными стволами-дротиками; солнце по-прежнему
висело в зените, и над головой нельзя было заметить ни облачка. Но болото
исчезло! Вместо него перед странником простиралась широкая равнина, где
шуршали, разворачивали свои стреловидные листья травы, распускались цветы,
покачивались под легким ветерком серебристые метелки ковыля, прозрачными
алмазными очами гляделись в небеса озера. Казалось, лиловый дождь напитал
почву неистощимой живительной силой, и сейчас она выбрасывала вверх, к
жаркому солнцу, все новые и новые зеленые стебли, на которых покачивались
радужные головки цветов.
С четверть часа Блейд глядел на это чудо, затем, покачивая головой,
повернулся и зашагал в лес. На какое-то время он смирил свое любопытство.
Еще не минуло и половины дня, как он появился в этом мире, не менее
удивительном, чем Таргал, окутанный плотной и почти безжизненной атмосферой,
или Гартанг, с его лесами, полными чудовищ. Пройдет день, другой, третий;
загадки начнут множиться, как снежный ком, чтобы в какой-то момент растаять,
обнажив истину. Так было во многих реальностях. Рано или поздно на все
вопросы находились ответы, необычайное становилось естественным,
поразительное -- привычным. Блейд не торопился; ему предстояло до капли, до
самого дна испить сладость и горечь своего последнего странствия, и это
заключительное пиршество не терпело суеты.
Он шел к розоватому горному хребту, нависавшему над лесом, то и дело
останавливаясь, чтобы распробовать какой-нибудь новый плод и ягоды или
сорвать лиану, подходящую для перевязи. Часа через три путнику показалось,
что начинает смеркаться; обратив взгляд к небу, он заметил, что солнце, все
так же висевшее в зените, начинают затягивать облака. Они совсем не походили
на давешние лиловые тучи, пролившиеся обильным дождем; эта облачная масса
двигалась на огромной высоте и была чернильно-фиолетовой, темной и
необычайно густой. Примерно с полчаса солнечный свет мерк, убывал, пока
небосвод над головой полностью не затянула плотная мгла. Вероятно, наступала
ночь -- странная ночь в этом странном мире, где светило не пряталось за
горизонт по вечерам и не вставало над краем земли утром.
Блейд, перепробовавший с десяток плодов и вполне сытый, забрался на
дерево. Хотя ему не попадались ни опасные твари, ни вообще никакие животные
крупнее овцы, он предпочитал максимально обезопасить место своего ночлега.
Самым подходящим он счел растение-рощу с плоской кроной. Три десятка
неохватных стволов занимали площадь около тысячи квадратных ярдов; их
толстые ветви переплетались, образуя надежную и упругую опору, перевитую еще
и лианами. Это лиственная полянка висела в тридцати футах над землей,
образуя нижний ярус леса, над которым простирались кроны дубов и елей --
вернее, тех деревьев, которые Блейд решил называть этими именами. Еще выше в
небо уходили зеленые башни кипарисов и секвой, казавшиеся в полутьме
огромными колоннами и пирамидами размытых очертаний.
Осторожно пробираясь по пружинящей крыше дерева-рощи, Блейд вдруг
обнаружил весьма удобное место. Тут вроде бы лианы переплелись особенно
плотно, а их большие и мясистые листья выстилали ветви неким подобием
матраса, довольно толстого и мягкого. Странник решил, что это ложе на ощупь
кажется вполне подходящим. В сумерках его было трудно разглядеть, но Блейд
попробовал покачаться на ветвях и убедился, что держат они прочно. Затем он
лег на спину, пристроил с правой стороны свои копья, а с левой -- увесистую
заостренную пластину кремня, подобранную по дороге, и уставился вверх.
Тучи закрыли местное светило непроницаемым пологом, создав некую
иллюзию ночи -- не темной земной ночи, а серой или серебристой, ибо неясные
тени солнечных лучей, профильтрованные облаками, напоминали свет луны. Это
казалось красивым, таинственным и чарующим, и Блейд сожалел лишь о звездах,
которых тут, очевидно, ждать не приходилось. Он лежал с полчаса,
прислушиваясь к вскрикам птиц и шуршанью травы где-то внизу, под своим
воздушным ложем, опасаясь, что вот-вот раздастся громоподобный рык
какого-нибудь хищника, но все было спокойно. Потом веки странника
сомкнулись, и он уснул.
Пробудился Блейд от дождя. По сравнению со вчерашним ливнем он
напоминал теплый ласковый душ, приятно массировавший кожу; тонкие невесомые
струйки смывали с тела странника последние следы болотной грязи, древесную
труху и приставшие к ногам травинки. Блейд лежал в своей колыбели, нежась
под деликатным прикосновением крохотных капель, разглядывая повисшие в небе
тучки; они были изумрудно-зелеными, и дождь тоже казался изумрудным,
хризолитовым, цвета весенней травы. Падал он недолго, всего с полчаса, затем
зеленые облака рассеялись, словно по мановению волшебной палочки, и вечный
поддень, царивший в этом мире, вновь вступил в свои права.
Блейд полежал еще несколько минут, ворочаясь с боку на бок и поджидая,
пока прямые солнечные лучи не обсушат кожу и большие листья, выстилавшие его
гнездо. Внезапно он заметил, что и в самом деле находится будто бы в гнезде,
в большой овальной корзине, сплетенной из стеблей лиан и гибких ветвей
дерева-рощи. Сделав это открытие, странник резко привстал, сел на колени и
принялся с тревогой всматриваться в зеленую крону, послужившую ему убежищем.
Да, он не ошибся! Тут и там темнели гнезда, покинутые и пустые, но
бывшие, несомненно, результатом чьих-то целенаправленных усилий. Блейд
насчитал их около трех дюжин, затем, подвинув ближе свой каменный кинжал и
дротики, приступил к изучению собственной корзинки
Ее сплели довольно искусно и выстлали дно ворохом листьев, еще не
успевших потерять свежести. Значит, два или три дня назад здесь ночевали
какие-то существа! Разумные или полуразумные, но вряд ли являвшие вершину
местной цивилизации! Скорее всего, племя обезьян... или обезьянолюдей... ни
питекантропы, ни неандертальцы уже не обитали на деревьях...
Не успели эти мысли промелькнуть в голове странника, как пальцы его
зарылись в листья в поисках каких-нибудь артефактов местной культуры.
Подстилка, дочиста промытая дождями, не пахла; в ней и под ней не было ни
палок, ни каменных орудий, ни фекалий или остатков пищи; вероятно, древесное
племя являлось поборником чистоты и порядка. Тем не менее Блейд обнаружил
несколько бурых волосков длиной в три дюйма, и эта находка сказала ему о
многом.
Волосатые! Он сталкивался с примитивными доисторическими племенами по
крайней мере трижды, в Джедде, Уркхе и Брегге, и, если не считать
омерзительных джеддских гобуинов, умел находить с этими парнями общий язык.
Они уважали силу и жестокость -- те качества, которыми Ричард Блейд отнюдь
не был обделен. А посему он считал, что за сутки или двое сумеет стать в
любой орде волосатых вождем, первым охотником, шаманом и пророком.
Собственно говоря, если прибегнуть к помощи Малыша Тила, то на должность
шамана он мог попасть за пять минут!
Ухмыляясь, Блейд спустился вниз, сунул в рот какую-то шишку, вкусом
напоминавшую грецкий орех, и начал разглядывать мох под деревьями. Никаких
следов он не обнаружил и решил, что волосатые аборигены этого полуденного
мира предпочитают скакать по ветвям. Это был несомненный признак их дикости,
куда более существенный, чем обильный волосяной покров. Катразские хадры,
например, тоже были волосатыми (и, вдобавок, четырехрукими), но они являлись
весьма цивилизованными существами, великими мореходами и морскими охотниками
своей реальности. Вдобавок, несмотря на некоторую грубость нравов, любовь к
спиртному и приверженность к крепким выражениям, хадры блюли некий кодекс
чести, более гуманный и неизменный, чем законы Соединенного Королевства.
Блейд, побывавший на Катразе лет двенадцать назад, сохранил о его шерстистых
четырехруких обитателях самые лучшие воспоминания.
Коричневатые мягкие шишки или орехи, свисавшие с ветвей дерева-рощи,
ему понравились. Завернув дюжину в широкий лист, он сунул кулек за пояс из
лианы и зашагал по лесу, присматриваясь к кронам. Там, однако, мельтешили
лишь птицы да с десяток пород всяких зверьков, напоминавших то больших
бесхвостых белок, то обезьянок с блестящим серебристым мехом, то апатичных
ленивцев, то юрких пушистых куниц. У этих, в отличие от белок, имелся
длинный и подвижный хвост, которым они ловко подтягивали к себе
понравившиеся плоды. Совершенно очевидно, ни одно из этих созданий не
являлось хищником -- как и наземные животные, полосатые маленькие свинки,
легконогие лани с изящными рожками, какие-то резвые прыгучие твари, которым
могли бы позавидовать кенгуру, и прочая лесная мелочь, напоминавшая Блейду
то барсука, то енота, то ежа, покрытого не колючками, а жесткой,
топорщившейся во все стороны шерстью.
Пожалуй, наиболее опасным существом в этом зверином царстве был сам
Ричард Блейд, с его каменным кинжалом, копьями и желудком, жаждавшим мяса.
Вскоре он доказал это на практике, подбив крупную птицу величиной с индюка,
с ярким и необычным оперением -- хвостовые перья оказались шириной с ладонь.
Странник связал ей лапы лианой, сделал петлю и, перебросив добычу через
плечо, решил поискать ручей. Этого добра в лесу хватало; крохотные речки и
ручейки попадались почти на каждой поляне, и многие струили свои воды в
небольшие озерца размером с домашний бассейн.
На берегу одного из таких ручьев Блейду сказочно повезло. Тут был
галечный пляжик шириной в четыре фута, заполненный плоскими разноцветными
камешками самых разных размеров -- от крохотных, с ноготь мизинца, до
увесистых дисков величиной с ладонь. Некоторые оказались почти прозрачными,
отшлифованными водой и мелким песком, блестящими, как горный хрусталь.
Вероятно, это и был кварц; Блейд заметил не только бесцветные разновидности,
но и сиреневый аметист, и желтый, солнечного цвета цитрин. Он поднял одну из
прозрачных галек, удивляясь ее сходству с двояковыпуклой лупой, стал
разглядывать ее на свет, и вдруг щеку его под самым глазом обожгло. Он и в
самом деле нашел лупу!
Через полчаса на полянке у ручья пылал костер, а над огнем висел на
вертеле ощипанный и выпотрошенный индюк. Блейд мастерил себе юбку из длинных
и широких хвостовых перьев, не забывая время от времени поворачивать птицу и
с тоской поглядывая на яркие языки пламени. Еще совсем недавно он мог
поджечь эту груду хвороста без всякой лупы, без помощи огнива или спичек! Но
-- увы! -- он потерял свой дар... По собственной глупости!
Покачав головой, странник постарался прогнать невеселые мысли, с
прежним усердием продолжая трудиться над своим пестрым одеянием. Вскоре
пояс-кильт был готов, и жаркое тоже поспело; если не считать отсутствия
соли, удалось оно на славу.
Впрочем, как полагал Блейд, если как следует поискать, то в
окрестностях обнаружилась бы и соль. Этот лес был на диво изобильным!
Впившись зубами в сочную ножку, он вновь попытался оценить все местные
богатства: благодатный климат, невероятное количество плодов, несметные
запасы дичи, камень, дерево, лианы, природные зажигательные стекла, изобилие
чистейшей воды и свежего воздуха. Воистину, мягкая колыбель для любой
первобытной культуры! Кто ее только устроил? Кто с такой заботой пестует
местных обезьян, гнездящихся где-то на деревьях?
Вытирая жир с подбородка, он поднял голову и осмотрел небо и ветви
ближайших деревьев. Ни тут, ни там не было ничего заслуживающего внимания,
но Блейд почти не сомневался, что в чудесном лесу обитает некое примитивное
племя или племена, а где-то за лесом и горами находятся покровители,
устроившие весь этот первобытный рай. В конце концов Хейдж переправил его в
область мощных темпоральных возмущений, и было совершенно ясно, что их
устраивают не мохнатые обитатели плетеных гнезд!
В урочное время над лесными чащами распростерлась полутьма; наступила
ночь -- или, вернее, псевдоночь, наведенная все теми же плотными облаками,
внезапно сгустившимися из ничего. Эти тучи совершенно не походили на земные;
они казались куда плотнее, и протяженность их фронтов, вероятно, исчислялась
тысячами или десятками тысяч миль. Они не клубились, как дождевые облака, не
сверкали молниями, не рокотали громами, не сеяли ливнем; быстро и бесшумно
они затягивали небосвод, словно задергивая некую шторку, создававшую иллюзию
ночи.
Утром -- таким же условным, как прошедшая псевдоночь -- снова выпал
дождик, на сей раз бирюзовый. Эти разноцветные ливни являлись еще одной
загадкой, над которой Блейд долго ломал голову. Разумеется, радужные дожди
украшали местный пейзаж и придавали ему неповторимый экзотический колорит,
но вряд ли их функция заключалась только в этом. Поразмыслив, странник
решил, что падавшая с небес вода содержит какие-то добавки. Может быть,
таким образом вносились микроэлементы в почву или осуществлялась глобальная
санация огромных пространств степей и лесов? Как бы то ни было, затяжной
лиловый дождь, под который он попал в первые же часы в этой реальности,
больше не повторялся. За изумрудным и бирюзовыми дождями выпал розовый, и
страннику пришло в голову, что эти цветные ливни словно маркируют дни,
проведенные в мире вечного полудня. Итак, в день розового дождя он заметил,
что за ним следят.
Преследовавшее его создание передвигалось абсолютно бесшумно. Блейд не
слышал ничего -- ни шороха травы, ни потрескивания ветвей; он не замечал
никакого запаха, не видел трепета листьев или мелькнувшей за стволами тени,
и это казалось ему очень странным. Горная цепь из розоватого гранита
приближалась, подлесок редел, и тишь древесные кроны могли еще служить
надежным укрытием. Возможно, за ним и наблюдали оттуда? Он удвоил внимание,
но по-прежнему не обнаружил явных признаков слежки. Однако давящее ощущение
чужого взгляда на спине не проходило, и в подсознании включился тревожный
сигнал: неведомым преследователем замышлялось что-то недоброе.
Что ж, решил странник, в любом раю может обнаружился свой дьявол. До
сих пор он путешествовал по этой благодатной земле в полной безопасности,
пуская в ход дротик или кремневый кинжал лишь для того, чтобы подшибить
очередного индюка, теперь настала пора схватиться с кем-то посерьезнее. Не с
теми ли существами, что обитают в больших гнездах на деревьях?
Лес кончался, местность начала повышаться Впереди вставала до самых
небес гранитная стена, венчающие ее пики были острыми, словно лезвия
подъятых кверху копий. Собственно, небо висело где-то в тысячах -- или
миллионах? -- миль над этим каменным барьером, между ним и небесами синел
океан. Блейд разглядывал острова, разбросанные в его необозримом просторе,
гадая об их истинных размерах. Временами ему казалось, что эти пестрые пятна
причудливых очертаний имеют совсем крохотные размеры, но иногда масштаб как
будто смещался, и страннику чудилось, что перед ним разворачивается панорама
огромных континентов, в десятки раз превосходящих всю сушу Земли.
На этот раз Блейд дал ей закончить и согласно кивнул:
-- Я непременно установлю себе семь разноцветных телефонов, как ты
сказала. И тогда ты сможешь звонить мне в воскресенье по красному...
Он хотел продолжить перечисление, явно забавлявшее девочку, но Аста
напомнила:
-- В воскресенье мне не надо звонить тебе, дадди. В воскресенье я буду
с тобой... и в субботу... В воскресенье и субботу я совсем-совсем другая!..
-- вдруг негромко пропела она.
-- Почему, Асти?
-- Вот видишь! У тети Сью я -- Анни, а у тебя -- Асти... Тетя Сью
одевает меня в платьица, а ты любишь, когда я ношу ком-би-не-зон... -- Асти
провела по рукаву своего нарядного серебристого комбинезончика и заключила;
-- Нет, в воскресенье и субботу я -- другая девочка!
Блейд смотрел на нее едва ли не с благоговейным восторгом. Шесть лет
назад ему в руки сунули крохотное создание, почти ничем не напоминавшее
семнадцатилетнюю красавицу Асту Лартам. Теперь бы он этого не сказал! Сейчас
все было на месте -- и сапфировые глаза, и каштановые локоны, и розовые
губы. Круг неизбежно замкнется, и его Аста, Анна Мария Блейд, станет такой
же прелестной, как и та, киртанская... Иначе и быть не могло -- ведь они
являлись одним и тем же существом!
-- Интересно, -- сказала Аста, -- а могу я быть еще и совсем другой
девочкой? Другой-третьей и другой-четвертой? Например, когда со мной гуляет
дедушка Коль? -- так она называла Дж.
-- Ты будешь другой, когда вырастешь, -- сказал Блейд. Он протянул
руку, потрепал шелковистые каштановые локоны, и малышка подняла на него
засиявшие глаза. -- Я обещаю, что вскоре мы станем встречаться с тобой чаще.
Когда я вернусь из самой последней командировки...
-- Дадди, зачем тебе ехать в эту самую последнюю ко-ман-ди-ров-ку? --
спросила Аста. -- Ты не мог бы сразу стать на-чаль-ни-ком?
-- Я должен ехать, -- вымолвил Блейд, отвечая не то девочке, не то себе
самому.
-- Зачем?
-- Увидеть новое место, малышка. Поглядеть...
* * *
Да, тут действительно было на что поглядеть!
Солнце, сиявшее в самом зените, прямо над головой странника, было
похоже на земное, и небо выглядело таким же голубым, но на этом сходство
кончалось.
В родном мире Ричарда Блейда небесный купол опрокидывался над землей,
прикрывая ее гигантской чашей; здесь же земля казалась чудовищным неглубоким
котлом или тазом, на который сверху надвинули голубую крышку неба. Края ее
были размыты и подернуты цветным туманом. Блейд не видел здесь линии
горизонта, той четкой черты, где небесам -- разумеется, для человеческого
взгляда -- полагалось граничить с лесом и степью, болотом или горами;
разноцветные туманные полоски и пятна по всей верхней окружности земного
котла постепенно переходили в синеву, сливались с небом.
Откинув голову, Блейд разглядывал вздымавшуюся перед ним огромную
карту. За лесом вставал горный хребет, до которого было пятьдесят или сто
миль, сложенный из розового гранита или чего-то подобного -- во всяком
случае, его изрезанные причудливые вершины напоминали шапки бледнорозовых
пионов. Дальше, в том направлении, куда смотрел странник, лежало море --
некая ровная синяя поверхность, выдававшаяся из-за хребта и будто служившая
фоном его каменным цветам. Выше, за морем, нельзя было различить ничего,
поскольку дальний его край, подымавшийся градусов на двадцать от привычной
Блейду линии горизонта, таял в небесах. Скорее всего, это синее полотнище,
нависшее над розоватыми горами, являлось океаном, а не морем. В нем
чувствовались воистину океанское величие и безмерность, и Блейд, неведомо
почему, вдруг подумал, что этот океан уходит вдаль не на тысячи, не на
десятки тысяч, а на миллионы миль.
Странная мысль, решив он, по-прежнему не сводя взгляда с синего
занавеса, стекавшего к вершинам гор развернутым рулоном сапфировой и
аметистовой парчи, расшитой серебряными блестками. Тысяча миль являлась
очень большим расстоянием, десяток тысяч был уже дистанцией планетарного
масштаба, сотня тысяч составляла немногим меньше половины той космической
бездны, что отделяла Землю от Луны. Но миллионы миль? Пространство, которое
оценивалось подобной мерой, было сопоставимо со всей Солнечной системой.
Блейд не мог представить, почему идея о безмерной протяженности
обозреваемого ландшафта пришла ему в голову. В конце концов, он находился на
планете, в мире с нормальным тяготением и привычным составом воздуха, с
небом и солнцем, весьма похожими на земные. Да, он явно пребывал на планете,
а не в космосе, и немыслимые размеры этого моря или океана, висевшего над
розовыми горами, являлись всего лишь иллюзией!
Он видел в его сине-голубом пространстве пятна зеленого, желтого и
коричневого, некие пестрые области и районы, над которыми вроде бы клубились
тучи. Вероятно, то были острова, покрытью лесами, гористые, песчаные... Или
целые континенты?
Покачав головой, Блейд медленно повернулся, пытаясь проследить
иззубренную розовую полоску гор, тянувшуюся слева направо, с востока на
запад. С востока на запад? Или с запада на восток? Может быть, с юга на
север или наоборот?
Почему-то он полагал, что стоит лицом к югу, но, взглянув на солнце,
висевшее прямо над головой, понял, что затрудняется определить стороны
света. С тем же успехом он мог глядеть сейчас на север, на запад или восток,
на юго-запад или северо-восток! Во всем этом было нечто странное, какая-то
дьявольщина...
Блейд потер затекшую шею, сердито сплюнул в траву, и вновь уставился на
розовый горный хребет. Оба его края загибались, словно охватывая и лес, и
болото, и все огромное пространство суши, на, котором сейчас находился
странник. Сколько видел глаз, слева и справа над розоватой полоской синел
океан, а под ней виднелось нечто зеленое, серое, желтое, коричневое --
обычные краски твердой земли. Они текли вдоль стен гигантской плоской чаши,
сливались в неразличимую картину, в пестрый запутанный клубок, где было
невозможно отличить скалы от леса, пустыни от степей, плоскогорья от морей и
океанов, озера от снежных горных вершин; и все это вместе и по отдельности
-- от туч и облаков. Затем, еще дальше и выше, к самому краю чаши, отдельные
цвета теряли свою определенность, расплывались, окончательно перемешивались
и тонули в голубом небесном просторе.
Покачав головой, странник опустил взгляд. Он уже смирился с тем, что
попал как бы в двойной мир, вполне привычный вблизи, но полный каких-то
странных иллюзий на заднем плане. К счастью, ближнее в настоящий момент было
куда важнее дальнего, и Блейд, подобрав свои копья, решительно направился в
лес, подальше от встававших над горами фантомов, от топкого болота, и
поближе к пище.
Вскоре плотные зеленые кроны сомкнулись над странником. Отсюда, изпод
лесного полога, он не видел ни розового горного хребта, ни чудовищного
океана, ни прочих непонятных объектов и тех ярких и приглушенных красок,
которыми пестрели приподнятые края этой чудовищной чаши, блюдца или котла.
Лес стеной своих стволов, кровлей ветвей и листьев защищал Блейда от
нависавшего вдоль границы небес безумия, милосердно прикрывая калейдоскоп
иллюзий и выставив на обозрение все те же стволы, ветви и листья, а также
клочки голубого неба вверху да солнце, изредка мелькавшее в разрывах
древесных крон.
Этот лес казался прекрасным! Тут были мощные раскидистые деревья,
лиственные и хвойные, почти неотличимые от земных буков, дубов и сосен; тут
вздымались ввысь темно-зеленые свечи кипарисов; тут росли какие-то
бочкообразные многоствольные великаны с плоскими кронами -- целая роща из
одного дерева! Одни растения напоминали пальмы, другие походили на бамбук,
кусты акации и сирени, третьи -- на лиственницы, секвойи, голубоватые ели
или гигантские папоротники с перистыми листьями. На обвивавших их лианах, то
гибких и тонких, то одеревеневших и мощных, словно огромные, футового
диаметра, канаты, пламенели цветы, большинство деревьев было усыпано плодами
и крупными орехами, и Блейд готов был поклясться, что все эти лесные дары
абсолютно съедобны.
Он не прошел и сотни шагов, как по дороге стали попадаться уютные
поляны с мягкой травой, заросли похожих на ковер мхов, крохотные ручьи и
озерца; одни притаились в тени, другие сверкали прозрачными водами на
луговинах, среди цветов и трав, берега третьих обрамляли маленькие
каменистые пляжи. В лесу были камни и побольше. Кое-где Блейд видел
невысокие утесы и валуны, торчавшие из мягкой почвы, а один из ручьев сбегал
со склона пологого холма, заваленного глыбами кремня.
И живность!.. Тут оказалось полно всякой живности -- и птиц, и зверей,
свистевших, верещавших, возившихся в древесных кронах и на земле!
Ошеломленный этим нежданным изобилием, странник замер, озираясь по
сторонам. Дичь, плоды, лианы, кремень, скалы, деревья... Пища, материал для
луков, копий и топоров, камни, с помощью которых можно высечь огонь... Рай
для первобытных охотников! О таких угодьях остается лишь мечтать!
Пожалуй, леса Талзаны и Иглстаза были не менее красивы, но этот
показался Блейду более щедрым. Ему чудилось, что некая высшая воля собрала в
одном месте все, что могло пригодиться нагому и беззащитному человеку,
вступившему в новый мир, -- не то в виде приветствия, хозяйского дара гостю,
не то в качестве приманки. Во всяком случае, лес представлял такой контраст
унылому болоту, по которому ему пришлось проблуждать несколько часов под
дождем, что Блейд в изумлении прикусил губу.
Затем он огляделся, сорвал плод, походивший на титанических размеров
огурец, и зашагал обратно к опушке. Стоило взглянуть на грязное болото и на
зеленое лесное царство одновременно, чтобы составить более верное
впечатление об этих местах! Об этом мире, который вначале погрузил его в
уныние, потом удивил, а после начал преподносить подарок за подарком!
Мякоть "огурца" была прохладной и свежей, кисло-сладкой, приятной на
вкус. Странник как раз расправился с ним, когда за деревьями вновь засинел
необъятный небесный простор, почти плоский голубой диск, опиравшийся на
пестрое широкое кольцо размытого горизонта. Блейд вышел на опушку и
остановился, с изумлением взирая на недавнюю топь. Поросший травой песчаный
откос, по которому он минут сорок назад поднимался к чаще, был на месте --
как и странные кусты с заостренными стволами-дротиками; солнце по-прежнему
висело в зените, и над головой нельзя было заметить ни облачка. Но болото
исчезло! Вместо него перед странником простиралась широкая равнина, где
шуршали, разворачивали свои стреловидные листья травы, распускались цветы,
покачивались под легким ветерком серебристые метелки ковыля, прозрачными
алмазными очами гляделись в небеса озера. Казалось, лиловый дождь напитал
почву неистощимой живительной силой, и сейчас она выбрасывала вверх, к
жаркому солнцу, все новые и новые зеленые стебли, на которых покачивались
радужные головки цветов.
С четверть часа Блейд глядел на это чудо, затем, покачивая головой,
повернулся и зашагал в лес. На какое-то время он смирил свое любопытство.
Еще не минуло и половины дня, как он появился в этом мире, не менее
удивительном, чем Таргал, окутанный плотной и почти безжизненной атмосферой,
или Гартанг, с его лесами, полными чудовищ. Пройдет день, другой, третий;
загадки начнут множиться, как снежный ком, чтобы в какой-то момент растаять,
обнажив истину. Так было во многих реальностях. Рано или поздно на все
вопросы находились ответы, необычайное становилось естественным,
поразительное -- привычным. Блейд не торопился; ему предстояло до капли, до
самого дна испить сладость и горечь своего последнего странствия, и это
заключительное пиршество не терпело суеты.
Он шел к розоватому горному хребту, нависавшему над лесом, то и дело
останавливаясь, чтобы распробовать какой-нибудь новый плод и ягоды или
сорвать лиану, подходящую для перевязи. Часа через три путнику показалось,
что начинает смеркаться; обратив взгляд к небу, он заметил, что солнце, все
так же висевшее в зените, начинают затягивать облака. Они совсем не походили
на давешние лиловые тучи, пролившиеся обильным дождем; эта облачная масса
двигалась на огромной высоте и была чернильно-фиолетовой, темной и
необычайно густой. Примерно с полчаса солнечный свет мерк, убывал, пока
небосвод над головой полностью не затянула плотная мгла. Вероятно, наступала
ночь -- странная ночь в этом странном мире, где светило не пряталось за
горизонт по вечерам и не вставало над краем земли утром.
Блейд, перепробовавший с десяток плодов и вполне сытый, забрался на
дерево. Хотя ему не попадались ни опасные твари, ни вообще никакие животные
крупнее овцы, он предпочитал максимально обезопасить место своего ночлега.
Самым подходящим он счел растение-рощу с плоской кроной. Три десятка
неохватных стволов занимали площадь около тысячи квадратных ярдов; их
толстые ветви переплетались, образуя надежную и упругую опору, перевитую еще
и лианами. Это лиственная полянка висела в тридцати футах над землей,
образуя нижний ярус леса, над которым простирались кроны дубов и елей --
вернее, тех деревьев, которые Блейд решил называть этими именами. Еще выше в
небо уходили зеленые башни кипарисов и секвой, казавшиеся в полутьме
огромными колоннами и пирамидами размытых очертаний.
Осторожно пробираясь по пружинящей крыше дерева-рощи, Блейд вдруг
обнаружил весьма удобное место. Тут вроде бы лианы переплелись особенно
плотно, а их большие и мясистые листья выстилали ветви неким подобием
матраса, довольно толстого и мягкого. Странник решил, что это ложе на ощупь
кажется вполне подходящим. В сумерках его было трудно разглядеть, но Блейд
попробовал покачаться на ветвях и убедился, что держат они прочно. Затем он
лег на спину, пристроил с правой стороны свои копья, а с левой -- увесистую
заостренную пластину кремня, подобранную по дороге, и уставился вверх.
Тучи закрыли местное светило непроницаемым пологом, создав некую
иллюзию ночи -- не темной земной ночи, а серой или серебристой, ибо неясные
тени солнечных лучей, профильтрованные облаками, напоминали свет луны. Это
казалось красивым, таинственным и чарующим, и Блейд сожалел лишь о звездах,
которых тут, очевидно, ждать не приходилось. Он лежал с полчаса,
прислушиваясь к вскрикам птиц и шуршанью травы где-то внизу, под своим
воздушным ложем, опасаясь, что вот-вот раздастся громоподобный рык
какого-нибудь хищника, но все было спокойно. Потом веки странника
сомкнулись, и он уснул.
Пробудился Блейд от дождя. По сравнению со вчерашним ливнем он
напоминал теплый ласковый душ, приятно массировавший кожу; тонкие невесомые
струйки смывали с тела странника последние следы болотной грязи, древесную
труху и приставшие к ногам травинки. Блейд лежал в своей колыбели, нежась
под деликатным прикосновением крохотных капель, разглядывая повисшие в небе
тучки; они были изумрудно-зелеными, и дождь тоже казался изумрудным,
хризолитовым, цвета весенней травы. Падал он недолго, всего с полчаса, затем
зеленые облака рассеялись, словно по мановению волшебной палочки, и вечный
поддень, царивший в этом мире, вновь вступил в свои права.
Блейд полежал еще несколько минут, ворочаясь с боку на бок и поджидая,
пока прямые солнечные лучи не обсушат кожу и большие листья, выстилавшие его
гнездо. Внезапно он заметил, что и в самом деле находится будто бы в гнезде,
в большой овальной корзине, сплетенной из стеблей лиан и гибких ветвей
дерева-рощи. Сделав это открытие, странник резко привстал, сел на колени и
принялся с тревогой всматриваться в зеленую крону, послужившую ему убежищем.
Да, он не ошибся! Тут и там темнели гнезда, покинутые и пустые, но
бывшие, несомненно, результатом чьих-то целенаправленных усилий. Блейд
насчитал их около трех дюжин, затем, подвинув ближе свой каменный кинжал и
дротики, приступил к изучению собственной корзинки
Ее сплели довольно искусно и выстлали дно ворохом листьев, еще не
успевших потерять свежести. Значит, два или три дня назад здесь ночевали
какие-то существа! Разумные или полуразумные, но вряд ли являвшие вершину
местной цивилизации! Скорее всего, племя обезьян... или обезьянолюдей... ни
питекантропы, ни неандертальцы уже не обитали на деревьях...
Не успели эти мысли промелькнуть в голове странника, как пальцы его
зарылись в листья в поисках каких-нибудь артефактов местной культуры.
Подстилка, дочиста промытая дождями, не пахла; в ней и под ней не было ни
палок, ни каменных орудий, ни фекалий или остатков пищи; вероятно, древесное
племя являлось поборником чистоты и порядка. Тем не менее Блейд обнаружил
несколько бурых волосков длиной в три дюйма, и эта находка сказала ему о
многом.
Волосатые! Он сталкивался с примитивными доисторическими племенами по
крайней мере трижды, в Джедде, Уркхе и Брегге, и, если не считать
омерзительных джеддских гобуинов, умел находить с этими парнями общий язык.
Они уважали силу и жестокость -- те качества, которыми Ричард Блейд отнюдь
не был обделен. А посему он считал, что за сутки или двое сумеет стать в
любой орде волосатых вождем, первым охотником, шаманом и пророком.
Собственно говоря, если прибегнуть к помощи Малыша Тила, то на должность
шамана он мог попасть за пять минут!
Ухмыляясь, Блейд спустился вниз, сунул в рот какую-то шишку, вкусом
напоминавшую грецкий орех, и начал разглядывать мох под деревьями. Никаких
следов он не обнаружил и решил, что волосатые аборигены этого полуденного
мира предпочитают скакать по ветвям. Это был несомненный признак их дикости,
куда более существенный, чем обильный волосяной покров. Катразские хадры,
например, тоже были волосатыми (и, вдобавок, четырехрукими), но они являлись
весьма цивилизованными существами, великими мореходами и морскими охотниками
своей реальности. Вдобавок, несмотря на некоторую грубость нравов, любовь к
спиртному и приверженность к крепким выражениям, хадры блюли некий кодекс
чести, более гуманный и неизменный, чем законы Соединенного Королевства.
Блейд, побывавший на Катразе лет двенадцать назад, сохранил о его шерстистых
четырехруких обитателях самые лучшие воспоминания.
Коричневатые мягкие шишки или орехи, свисавшие с ветвей дерева-рощи,
ему понравились. Завернув дюжину в широкий лист, он сунул кулек за пояс из
лианы и зашагал по лесу, присматриваясь к кронам. Там, однако, мельтешили
лишь птицы да с десяток пород всяких зверьков, напоминавших то больших
бесхвостых белок, то обезьянок с блестящим серебристым мехом, то апатичных
ленивцев, то юрких пушистых куниц. У этих, в отличие от белок, имелся
длинный и подвижный хвост, которым они ловко подтягивали к себе
понравившиеся плоды. Совершенно очевидно, ни одно из этих созданий не
являлось хищником -- как и наземные животные, полосатые маленькие свинки,
легконогие лани с изящными рожками, какие-то резвые прыгучие твари, которым
могли бы позавидовать кенгуру, и прочая лесная мелочь, напоминавшая Блейду
то барсука, то енота, то ежа, покрытого не колючками, а жесткой,
топорщившейся во все стороны шерстью.
Пожалуй, наиболее опасным существом в этом зверином царстве был сам
Ричард Блейд, с его каменным кинжалом, копьями и желудком, жаждавшим мяса.
Вскоре он доказал это на практике, подбив крупную птицу величиной с индюка,
с ярким и необычным оперением -- хвостовые перья оказались шириной с ладонь.
Странник связал ей лапы лианой, сделал петлю и, перебросив добычу через
плечо, решил поискать ручей. Этого добра в лесу хватало; крохотные речки и
ручейки попадались почти на каждой поляне, и многие струили свои воды в
небольшие озерца размером с домашний бассейн.
На берегу одного из таких ручьев Блейду сказочно повезло. Тут был
галечный пляжик шириной в четыре фута, заполненный плоскими разноцветными
камешками самых разных размеров -- от крохотных, с ноготь мизинца, до
увесистых дисков величиной с ладонь. Некоторые оказались почти прозрачными,
отшлифованными водой и мелким песком, блестящими, как горный хрусталь.
Вероятно, это и был кварц; Блейд заметил не только бесцветные разновидности,
но и сиреневый аметист, и желтый, солнечного цвета цитрин. Он поднял одну из
прозрачных галек, удивляясь ее сходству с двояковыпуклой лупой, стал
разглядывать ее на свет, и вдруг щеку его под самым глазом обожгло. Он и в
самом деле нашел лупу!
Через полчаса на полянке у ручья пылал костер, а над огнем висел на
вертеле ощипанный и выпотрошенный индюк. Блейд мастерил себе юбку из длинных
и широких хвостовых перьев, не забывая время от времени поворачивать птицу и
с тоской поглядывая на яркие языки пламени. Еще совсем недавно он мог
поджечь эту груду хвороста без всякой лупы, без помощи огнива или спичек! Но
-- увы! -- он потерял свой дар... По собственной глупости!
Покачав головой, странник постарался прогнать невеселые мысли, с
прежним усердием продолжая трудиться над своим пестрым одеянием. Вскоре
пояс-кильт был готов, и жаркое тоже поспело; если не считать отсутствия
соли, удалось оно на славу.
Впрочем, как полагал Блейд, если как следует поискать, то в
окрестностях обнаружилась бы и соль. Этот лес был на диво изобильным!
Впившись зубами в сочную ножку, он вновь попытался оценить все местные
богатства: благодатный климат, невероятное количество плодов, несметные
запасы дичи, камень, дерево, лианы, природные зажигательные стекла, изобилие
чистейшей воды и свежего воздуха. Воистину, мягкая колыбель для любой
первобытной культуры! Кто ее только устроил? Кто с такой заботой пестует
местных обезьян, гнездящихся где-то на деревьях?
Вытирая жир с подбородка, он поднял голову и осмотрел небо и ветви
ближайших деревьев. Ни тут, ни там не было ничего заслуживающего внимания,
но Блейд почти не сомневался, что в чудесном лесу обитает некое примитивное
племя или племена, а где-то за лесом и горами находятся покровители,
устроившие весь этот первобытный рай. В конце концов Хейдж переправил его в
область мощных темпоральных возмущений, и было совершенно ясно, что их
устраивают не мохнатые обитатели плетеных гнезд!
В урочное время над лесными чащами распростерлась полутьма; наступила
ночь -- или, вернее, псевдоночь, наведенная все теми же плотными облаками,
внезапно сгустившимися из ничего. Эти тучи совершенно не походили на земные;
они казались куда плотнее, и протяженность их фронтов, вероятно, исчислялась
тысячами или десятками тысяч миль. Они не клубились, как дождевые облака, не
сверкали молниями, не рокотали громами, не сеяли ливнем; быстро и бесшумно
они затягивали небосвод, словно задергивая некую шторку, создававшую иллюзию
ночи.
Утром -- таким же условным, как прошедшая псевдоночь -- снова выпал
дождик, на сей раз бирюзовый. Эти разноцветные ливни являлись еще одной
загадкой, над которой Блейд долго ломал голову. Разумеется, радужные дожди
украшали местный пейзаж и придавали ему неповторимый экзотический колорит,
но вряд ли их функция заключалась только в этом. Поразмыслив, странник
решил, что падавшая с небес вода содержит какие-то добавки. Может быть,
таким образом вносились микроэлементы в почву или осуществлялась глобальная
санация огромных пространств степей и лесов? Как бы то ни было, затяжной
лиловый дождь, под который он попал в первые же часы в этой реальности,
больше не повторялся. За изумрудным и бирюзовыми дождями выпал розовый, и
страннику пришло в голову, что эти цветные ливни словно маркируют дни,
проведенные в мире вечного полудня. Итак, в день розового дождя он заметил,
что за ним следят.
Преследовавшее его создание передвигалось абсолютно бесшумно. Блейд не
слышал ничего -- ни шороха травы, ни потрескивания ветвей; он не замечал
никакого запаха, не видел трепета листьев или мелькнувшей за стволами тени,
и это казалось ему очень странным. Горная цепь из розоватого гранита
приближалась, подлесок редел, и тишь древесные кроны могли еще служить
надежным укрытием. Возможно, за ним и наблюдали оттуда? Он удвоил внимание,
но по-прежнему не обнаружил явных признаков слежки. Однако давящее ощущение
чужого взгляда на спине не проходило, и в подсознании включился тревожный
сигнал: неведомым преследователем замышлялось что-то недоброе.
Что ж, решил странник, в любом раю может обнаружился свой дьявол. До
сих пор он путешествовал по этой благодатной земле в полной безопасности,
пуская в ход дротик или кремневый кинжал лишь для того, чтобы подшибить
очередного индюка, теперь настала пора схватиться с кем-то посерьезнее. Не с
теми ли существами, что обитают в больших гнездах на деревьях?
Лес кончался, местность начала повышаться Впереди вставала до самых
небес гранитная стена, венчающие ее пики были острыми, словно лезвия
подъятых кверху копий. Собственно, небо висело где-то в тысячах -- или
миллионах? -- миль над этим каменным барьером, между ним и небесами синел
океан. Блейд разглядывал острова, разбросанные в его необозримом просторе,
гадая об их истинных размерах. Временами ему казалось, что эти пестрые пятна
причудливых очертаний имеют совсем крохотные размеры, но иногда масштаб как
будто смещался, и страннику чудилось, что перед ним разворачивается панорама
огромных континентов, в десятки раз превосходящих всю сушу Земли.