Страница:
– Вы имеете в виду членов палаты общин?
Пришлось не менее терпеливо еще раз объяснить, на этот раз как можно лаконичнее, что я имел в виду ежегодную церемонию присуждения театральных наград в Дорчестере. На которой я должен буду присутствовать в качестве почетного гостя, хотя на самом деле ничего почетного в этом нет, поскольку особых почестей там не оказывают.
Секретарь Кабинета тут же все понял.
– То есть вы имеете в виду церемонию присуждения гранта Совета по делам искусств? Да, тут я вас, господин премьер-министр, полностью понимаю. Реально повлиять на Первого заместителя директора Национального театра, мягко говоря, затруднительно. Кому, как не мне, это знать? В каком-то смысле я ведь, можно сказать, один из них, как никак, а член совета управляющих…
Надо же, мне это даже в голову не приходило. Хотя… наверное, это даже к лучшему.
– Ну и что посоветуете делать? – спросил я его. – Как заставить театральную общественность почувствовать, что я тоже один из них?
– Да, но вам ведь вряд ли захочется, чтобы вас там воспринимали, как одного из враждебно настроенных, самовлюбленных, самоуверенных, недалеких околотеатральных любителей покрасоваться на публике и выпить на халяву, – язвительным тоном протянул секретарь Кабинета.
– Хотя особых проблем с этим все равно бы не было, – вставил Бернард.
Очевидно, он имел в виду мои актерские способности. Вообще-то великие государственные деятели, как известно, всегда были великими актерами. Так или иначе, но церемония будет транслироваться в живом эфире, и мне ни к чему любые проявления враждебности. Даже самые незначительные.
Зато, по мнению Хамфри, они были неизбежны.
– При всем уважении к вам, господин премьер-министр, должен заметить, что входить в клетку со львами, лишив их обеденного мяса, было бы, по меньшей мере, неосмотрительно.
– И что вы в таком случае предлагаете?
– Добавьте им мяса. Увеличьте грант Совета по делам искусств. Подкиньте пару миллионов или что-то в этом роде…
– Пару миллионов? Фунтов стерлингов? Не слишком ли дорогим окажется обед?
Хамфри многозначительно усмехнулся.
– Это же Дорчестер!
Не самая лучшая рекомендация. Являясь одним из управляющих этой чертовой компании (Национального театра, а не шикарного отеля «Дорчестер» – Ред.), он, естественно, должен был иметь там личные интересы. Равно как и конфликт интересов! Ну, допустим, они хотят оказать им поддержку! Но ведь я, я-то ничего им не должен! Ни-че-го! А они продолжают ставить пьесы, направленные прямо против меня. Не прямые, но ведь все равно нападки! Например, поставили на Даунинг-10 «Комедию ошибок» Шекспира. А затем в «Ричарде II» одели короля в современную одежду, тем самым выставив его глупым и тщеславным предводителем нации, которого в конечном итоге свергли за абсолютную некомпетентность.
– И не пытайтесь этого отрицать, Хамфри, – остановил я его, заметив, что он собирается мне возразить. – Тут и дураку понятно, на кого они намекали!
– Господин премьер-министр, я всего лишь хотел заметить, что это было лучше, чем поставить «Макбет» в Номере 10.
Жалкое оправдание. Он боится открыто признать, что меня там просто ненавидят.
– Они поставили пьесу, чуть ли не полностью посвященную нападкам на нашу ядерную политику, – напомнил я ему. – Это же фарс!
– Что, политика?
– Пьеса, Хамфри, пьеса! – А ведь ему прекрасно известно, что именно я имел в виду. – Кстати, Хамфри, зачем они это сделали и почему вас это совершенно не обеспокоило?
– Потому что эта пьеса очень здоровая, господин премьер-министр.
– Здоровая? – Ничего не понятно. – При чем здесь…
– На политические пьесы сейчас практически никто не ходит. – Он откинулся на спинку стула, вальяжно закинул ногу за ногу. – Причем половина из тех, кто все-таки ходит, их не понимает. А половина из тех, кто хоть что-нибудь понимает, с ними, как правило, не согласны. Ну а семь оставшихся в любом случае проголосовали бы против правительства. Зато это, с одной стороны, дает людям возможность выпустить пар, а с другой – вам предстать перед ними в облике вполне демократичного государственного деятеля (причем с хорошим чувством юмора!), поскольку он, невзирая ни на что, субсидирует своих собственных критиков.
Мне было по-прежнему не совсем ясно, почему же все-таки в данном случае «за» перевешивают «против».
– Но если им так уж хочется ругать меня, пусть сами за себя и платят. Но из театральной кассы.
– Господин премьер-министр, – с довольным видом возразил Хамфри, – Столько денег им никогда не заработать. По концентрации скучности и, соответственно, отсутствию интереса публики пьесы, критикующие правительство, уступают разве только…
– Только?…
– Пьесам, славословящим правительство.
Лично мне казалось, что они должны быть куда более интересными. И кроме того, почему театры считают возможным оскорблять премьер-министра и при этом рассчитывать на то, что он даст им больше денег? Впрочем, как объяснил Хамфри, для артистов это самое обычное дело.
– Скажете, неблагородно? Да, они приползают к правительству на коленях и грозят кулаками…
– И бьют меня по голове своей нищенской сумой.
– Простите, господин премьер-министр, но они не могут бить вас по голове, пока стоят на коленях, – с привычным для него пристрастием к педантизму поправил меня Бернард. – Либо вы сами должны встать на колени, либо у них должны быть необычно длинные руки. Но поскольку…
Я терпеливо ждал, молча слушая его обычную казуистическую абракадабру. Увы, это была часть той цены, которую мне время от времени приходилось платить за деловую эффективность своего главного личного секретаря. Как ни странно, но именно это навязчивое внимание к любого рода деталям и делает его, с одной стороны, чудовищно докучливым, а с другой – на редкость полезным. Когда он наконец-то закончил свою очередную тираду, я, кивнув ему головой, снова повернулся к Малькольму.
– Послушайте, а правда, что выделение денег на искусство практически не добавляет голосов избирателей?
– Само собой разумеется, господин премьер-министр, но если их не выделять, то… то жди чудовищной обратной рекламы…
Он прав, конечно. Хотя все это так несправедливо!
– Ну, не так уж несправедливо, господин премьер-министр, – рассудительно заметил секретарь Кабинета. Очевидно, имея в виду свои законные права собственника. – Ведь лоббисты от искусства являют собой основную часть образованного среднего класса. Это всего лишь один из немногих способов, которыми они могут вернуть себе хотя бы часть уплачиваемого ими подоходного налога. Скидки на кредиты по ипотеке, гранты на обучение детей, единовременные пенсионные выплаты и… дешевые, субсидированные правительством места в театре. Опера, балет, концерты… А надо ли их всего этого лишать?
– Хамфри, вы уклоняетесь от главной темы, – упрекнул я его.
– Ах, да, – согласно кивнул он. – Кстати, а в чем заключалась наша главная тема?
К сожалению, к тому времени у меня она тоже чуть ли не полностью выскочила из головы, поэтому Бернарду пришлось мне напомнить:
– Как не допустить, чтобы в своем воскресном выступлении Первый заместитель директора Национального театра допустил критику в адрес премьер-министра, то есть, в настоящее время, вас, господин премьер-министр.
– Да, так оно и есть! – Я резко повернулся к Хамфри. – И поскольку вы знаете его лично, то предлагаю вам с ним лично переговорить. Между делом напомните, что рыцарство, которого он со временем имеет законное право ожидать, целиком и полностью зависит от благосклонности премьер-министра.
Мое вполне разумное предложение Хамфри почему-то не вдохновило.
– Честно говоря, господин премьер-министр, проблема рыцарства, как он сам недавно признался мне, его совсем не интересует.
Глупо и даже странно слышать такое от секретаря Кабинета. Все они так отзываются о рыцарстве, но только до тех пор, пока эта заманчивая перспектива не оказывается на расстоянии вытянутой руки. Вот тогда они говорят и поступают совсем по-другому!
(Сэр Хамфри Эплби все-таки встретился с Саймоном Монком из Национального театра. За обедом в закрытом театральном Кафе, где их, во-первых, не увидят ненужные глаза, и, во-вторых, ценят, как настоящих гурманов. Некоторые детали их беседы приводятся в относительно недавно изданной и, кстати, весьма популярной автобиографии Саймона Монка под интригующим названием «Звук и ярость». – Ред.)
– Джим, – чуть ли не трагическим тоном обратился он ко мне. – Боюсь, у нас возникнут серьезные проблемы, когда им официально объявят о смехотворном размере гранта.
– Тогда нам придется это как-то уладить. Иного выхода нет. Какие будут предложения?
Его честные глазки за толстыми стеклами в роговой оправе нервно забегали. Молодой, старательный, честолюбивый, к тому же завсегдатай элитарных глайндборгских фестивалей[68], которому меньше всего хотелось быть публично обвиненным в дешевом мещанстве.
– Мне кажется, нам следовало бы постараться найти дополнительную возможность увеличить сумму гранта. Хотя бы в пределах разумного…
Я напомнил ему, что мы все это уже проходили. Он покачал головой.
– Но тогда нам не надо было принимать во внимание фактор безработицы, Джим!
Господи, ну не могут же безработные актеры диктовать условия финансовой политики нашей страны! Какими бы знаменитыми и красноречивыми они ни были. Пусть лучше ищут себе работу в другом месте. Рядом с театром…
– Каким образом? Вне театра им просто нечего делать. Немало из них, причем очень хороших актеров, не имеют работы даже внутри театра.
А вот здесь он на все сто процентов неправ. По словам моей жены Энни, по меньшей мере половина водителей «минивэнов», к услугам которых ей время от времени приходится прибегать, – безработные актеры.
Как ни странно, но у Ника оказалось несколько иное объяснение.
– Видите ли, господин премьер-министр, по словам большинства самих водителей «минивэнов», они предпочитают называть себя безработными актерами, потому что это звучит куда более престижно, чем, скажем, безработными ночными работниками. Дело в том, что ночные работники не могут светиться. Иначе теряется смысл. Таким образом, если они водят «минивэны», значит, большую часть дня работают при дневном свете. А это полностью противоречит сути предыдущего определения.
Затем Ник еще раз перечислил все наиболее важные аргументы, которые казначейство уже успело вполне обоснованно отвергнуть.
– Театр способствует притоку туристов, которые несут в страну деньги, – с пафосом добавил он.
– Прекрасно, – с готовностью согласился я. – Вот пусть агентство по туризму его и субсидирует. Прямая обязанность.
– Но они отказываются, в том-то все и дело! Говорят, для привлечения туристов у них имеются пути и получше.
– Значит, они предлагают нам субсидировать пути похуже? Нет-нет, Ник, мы и так слишком много выбрасываем на ветер. В том числе и на искусство…
Он сначала мигнул, а потом затянул старую, как мир, песню об исключительной полезности театра в образовательном плане. Возможно, в каком-то смысле так оно и есть, но, с точки зрения здравого смысла, с какой, интересно, стати тратить государственные деньги, ни с того ни с сего одаривая людей, которые используют их для совершенно необразовательных целей в виде откровенных нападок на того, кто эти деньги дает, то есть на меня?!
– Нам ведь их все равно придется тратить, – многозначительно заметил Ник. – Хотя бы в виде скрытых субсидий на сохранение старых исторических зданий.
Старых зданий? Исторических? Ничего не понимаю! Каких?
– Как каких? – с готовностью объяснил он. – Все эти театры, художественные галереи, музеи и оперные театры… Они ведь внесены в список исторически ценных реликтов, и, значит, нам их придется содержать… Иначе они полностью теряют смысл. Поэтому нам, хочешь не хочешь, приходится закладывать расходы на центральное отопление, косметический ремонт и прочее в подобного рода гранты. А куда же еще? Зато в конечном итоге все это достаточно убедительно выглядит, так, будто мы делаем все возможное для поддержания искусства.
Убедительно наполовину. У меня есть более простое решение. Мы их продадим!
Вообще-то мне давно уже хотелось бы предложить, чтобы всех наших парламентариев проверяли на содержание алкоголя. Нет, не перед тем, как они будут садиться за руль, а перед каждым голосованием по принятию того или иного закона! Так стране, скорее всего, будет нанесен намного меньший ущерб. Выбор простой: «пьяный столб» или «пьяный закон», что хуже? По мне – все-таки второе…
Так или иначе, но в тот вечер нам пришлось мириться с театралами. Пусть даже трезвыми! Моя жена Энни, даже не догадывавшаяся о важности мероприятия, от души поблагодарила меня за человеческую заботу обо «всех этих милейших людях, которые посвятили свою жизнь служению прекрасному». Несмотря даже на их кажущуюся неважность.
Я терпеливо объяснил ей, что важности им, наоборот, не занимать. Причем не столько за голоса, которых настолько мало, что не имеет особого смысла их считать, сколько за их важность.
– Энни, у людей из «шоу-бизнеса» прямой выход на крупнейшие СМИ. Стоит тебе выпить пару пива в «Ист-эндерс», как всей журналистской братии тут же страстно захочется узнать твое мнение буквально обо всем на свете: о британской системе школьного образования, о нашем здравоохранении, о новых методах охраны правопорядка… вплоть до отдаленных перспектив европейской валютной системы. Они делают меня достоянием общественности куда больше, чем члены моего Кабинета!
Никакого смысла во всем этом, конечно же, нет, но издателям надо, чтобы их газеты раскупались обывателями, поэтому они с превеликим удовольствием напечатают на первой полосе любые полупьяные разглагольствования любой скандально известной личности на любую общественно важную тему, включая даже политику правительства. Ведь кто будет читать статью, скажем, с фотографией министра промышленности и торговли?
– Значит, пара-тройка бокалов хорошего виски на приемах в Номере 10 делают из всех этих актеров, актрис и прочих театральных деятелей ваших убежденных сторонников? – с невинным видом поинтересовалась Энни.
– Не всех, но кое-кого делают. Хотя, думаю, недостаточно убежденных. Поэтому мы каждый год устраиваем для них бесплатную раздачу почетных орденов и рыцарских званий. Пусть весь год ждут и надеются. Может, меньше будут пинать правительство в скандальных программах Терри Вогана.
(По воле судеб, Саймону Монку случилось быть одним из гостей того самого приема, и в его автобиографическом издании нам посчастливилось обнаружить запись приватной беседы с сэром Хамфри Эплби, который, как оказалось, с явным нетерпением ожидал его появления на самом верху шикарной винтовой лестницы Номера 10. – Ред.)
Пришлось не менее терпеливо еще раз объяснить, на этот раз как можно лаконичнее, что я имел в виду ежегодную церемонию присуждения театральных наград в Дорчестере. На которой я должен буду присутствовать в качестве почетного гостя, хотя на самом деле ничего почетного в этом нет, поскольку особых почестей там не оказывают.
Секретарь Кабинета тут же все понял.
– То есть вы имеете в виду церемонию присуждения гранта Совета по делам искусств? Да, тут я вас, господин премьер-министр, полностью понимаю. Реально повлиять на Первого заместителя директора Национального театра, мягко говоря, затруднительно. Кому, как не мне, это знать? В каком-то смысле я ведь, можно сказать, один из них, как никак, а член совета управляющих…
Надо же, мне это даже в голову не приходило. Хотя… наверное, это даже к лучшему.
– Ну и что посоветуете делать? – спросил я его. – Как заставить театральную общественность почувствовать, что я тоже один из них?
– Да, но вам ведь вряд ли захочется, чтобы вас там воспринимали, как одного из враждебно настроенных, самовлюбленных, самоуверенных, недалеких околотеатральных любителей покрасоваться на публике и выпить на халяву, – язвительным тоном протянул секретарь Кабинета.
– Хотя особых проблем с этим все равно бы не было, – вставил Бернард.
Очевидно, он имел в виду мои актерские способности. Вообще-то великие государственные деятели, как известно, всегда были великими актерами. Так или иначе, но церемония будет транслироваться в живом эфире, и мне ни к чему любые проявления враждебности. Даже самые незначительные.
Зато, по мнению Хамфри, они были неизбежны.
– При всем уважении к вам, господин премьер-министр, должен заметить, что входить в клетку со львами, лишив их обеденного мяса, было бы, по меньшей мере, неосмотрительно.
– И что вы в таком случае предлагаете?
– Добавьте им мяса. Увеличьте грант Совета по делам искусств. Подкиньте пару миллионов или что-то в этом роде…
– Пару миллионов? Фунтов стерлингов? Не слишком ли дорогим окажется обед?
Хамфри многозначительно усмехнулся.
– Это же Дорчестер!
Не самая лучшая рекомендация. Являясь одним из управляющих этой чертовой компании (Национального театра, а не шикарного отеля «Дорчестер» – Ред.), он, естественно, должен был иметь там личные интересы. Равно как и конфликт интересов! Ну, допустим, они хотят оказать им поддержку! Но ведь я, я-то ничего им не должен! Ни-че-го! А они продолжают ставить пьесы, направленные прямо против меня. Не прямые, но ведь все равно нападки! Например, поставили на Даунинг-10 «Комедию ошибок» Шекспира. А затем в «Ричарде II» одели короля в современную одежду, тем самым выставив его глупым и тщеславным предводителем нации, которого в конечном итоге свергли за абсолютную некомпетентность.
– И не пытайтесь этого отрицать, Хамфри, – остановил я его, заметив, что он собирается мне возразить. – Тут и дураку понятно, на кого они намекали!
– Господин премьер-министр, я всего лишь хотел заметить, что это было лучше, чем поставить «Макбет» в Номере 10.
Жалкое оправдание. Он боится открыто признать, что меня там просто ненавидят.
– Они поставили пьесу, чуть ли не полностью посвященную нападкам на нашу ядерную политику, – напомнил я ему. – Это же фарс!
– Что, политика?
– Пьеса, Хамфри, пьеса! – А ведь ему прекрасно известно, что именно я имел в виду. – Кстати, Хамфри, зачем они это сделали и почему вас это совершенно не обеспокоило?
– Потому что эта пьеса очень здоровая, господин премьер-министр.
– Здоровая? – Ничего не понятно. – При чем здесь…
– На политические пьесы сейчас практически никто не ходит. – Он откинулся на спинку стула, вальяжно закинул ногу за ногу. – Причем половина из тех, кто все-таки ходит, их не понимает. А половина из тех, кто хоть что-нибудь понимает, с ними, как правило, не согласны. Ну а семь оставшихся в любом случае проголосовали бы против правительства. Зато это, с одной стороны, дает людям возможность выпустить пар, а с другой – вам предстать перед ними в облике вполне демократичного государственного деятеля (причем с хорошим чувством юмора!), поскольку он, невзирая ни на что, субсидирует своих собственных критиков.
Мне было по-прежнему не совсем ясно, почему же все-таки в данном случае «за» перевешивают «против».
– Но если им так уж хочется ругать меня, пусть сами за себя и платят. Но из театральной кассы.
– Господин премьер-министр, – с довольным видом возразил Хамфри, – Столько денег им никогда не заработать. По концентрации скучности и, соответственно, отсутствию интереса публики пьесы, критикующие правительство, уступают разве только…
– Только?…
– Пьесам, славословящим правительство.
Лично мне казалось, что они должны быть куда более интересными. И кроме того, почему театры считают возможным оскорблять премьер-министра и при этом рассчитывать на то, что он даст им больше денег? Впрочем, как объяснил Хамфри, для артистов это самое обычное дело.
– Скажете, неблагородно? Да, они приползают к правительству на коленях и грозят кулаками…
– И бьют меня по голове своей нищенской сумой.
– Простите, господин премьер-министр, но они не могут бить вас по голове, пока стоят на коленях, – с привычным для него пристрастием к педантизму поправил меня Бернард. – Либо вы сами должны встать на колени, либо у них должны быть необычно длинные руки. Но поскольку…
Я терпеливо ждал, молча слушая его обычную казуистическую абракадабру. Увы, это была часть той цены, которую мне время от времени приходилось платить за деловую эффективность своего главного личного секретаря. Как ни странно, но именно это навязчивое внимание к любого рода деталям и делает его, с одной стороны, чудовищно докучливым, а с другой – на редкость полезным. Когда он наконец-то закончил свою очередную тираду, я, кивнув ему головой, снова повернулся к Малькольму.
– Послушайте, а правда, что выделение денег на искусство практически не добавляет голосов избирателей?
– Само собой разумеется, господин премьер-министр, но если их не выделять, то… то жди чудовищной обратной рекламы…
Он прав, конечно. Хотя все это так несправедливо!
– Ну, не так уж несправедливо, господин премьер-министр, – рассудительно заметил секретарь Кабинета. Очевидно, имея в виду свои законные права собственника. – Ведь лоббисты от искусства являют собой основную часть образованного среднего класса. Это всего лишь один из немногих способов, которыми они могут вернуть себе хотя бы часть уплачиваемого ими подоходного налога. Скидки на кредиты по ипотеке, гранты на обучение детей, единовременные пенсионные выплаты и… дешевые, субсидированные правительством места в театре. Опера, балет, концерты… А надо ли их всего этого лишать?
– Хамфри, вы уклоняетесь от главной темы, – упрекнул я его.
– Ах, да, – согласно кивнул он. – Кстати, а в чем заключалась наша главная тема?
К сожалению, к тому времени у меня она тоже чуть ли не полностью выскочила из головы, поэтому Бернарду пришлось мне напомнить:
– Как не допустить, чтобы в своем воскресном выступлении Первый заместитель директора Национального театра допустил критику в адрес премьер-министра, то есть, в настоящее время, вас, господин премьер-министр.
– Да, так оно и есть! – Я резко повернулся к Хамфри. – И поскольку вы знаете его лично, то предлагаю вам с ним лично переговорить. Между делом напомните, что рыцарство, которого он со временем имеет законное право ожидать, целиком и полностью зависит от благосклонности премьер-министра.
Мое вполне разумное предложение Хамфри почему-то не вдохновило.
– Честно говоря, господин премьер-министр, проблема рыцарства, как он сам недавно признался мне, его совсем не интересует.
Глупо и даже странно слышать такое от секретаря Кабинета. Все они так отзываются о рыцарстве, но только до тех пор, пока эта заманчивая перспектива не оказывается на расстоянии вытянутой руки. Вот тогда они говорят и поступают совсем по-другому!
(Сэр Хамфри Эплби все-таки встретился с Саймоном Монком из Национального театра. За обедом в закрытом театральном Кафе, где их, во-первых, не увидят ненужные глаза, и, во-вторых, ценят, как настоящих гурманов. Некоторые детали их беседы приводятся в относительно недавно изданной и, кстати, весьма популярной автобиографии Саймона Монка под интригующим названием «Звук и ярость». – Ред.)
«Мы встретились за обедом в нашем закрытом театральном кафе. Сэр Хамфри Эплби заранее позвонил мне, попросив найти место, где нас никто не сможет подслушать. Естественно, я предложил наше кафе. Там нас будет просто некому подслушивать.
Сэр Хамфри сообщил мне о сильном недовольстве нашего ПМ пьесами, в которых он, по его мнению, подвергается незаслуженным нападкам. Я порекомендовал секретарю Кабинета, так сказать, в частном порядке передать Хэкеру, что пьес, в которых деятельность премьер-министра характеризуется с положительной стороны, к сожалению, никто пока не предлагает. Хамфри, слегка улыбнувшись, выразил сомнение, что это хоть как-то поможет разрешить ситуацию.
Поскольку Хэкер – профессиональный политик и должен честно играть по установленным правилам, подобного рода „негативные“ пьесы надо рассматривать как всего лишь один из неизбежных крестов, которые ему суждено нести на своих плечах. В чем ему, положа руку на сердце, следует отдать должное…
Впрочем, Хамфри это совершенно не волновало.
– Он может спокойно взваливать на себя любое количество крестов, – с лукавой усмешкой заметил он. – До тех пор, пока они ставятся в нужной части избирательного бюллетеня.
Вообще-то проблемы Хэкера отнюдь не мои проблемы. В данный момент меня куда больше интересует размер гранта, запрошенного Советом по делам искусств не далее как в прошлом году. Точнее говоря, речь идет о дополнительных тридцати миллионах, только и всего.
– Мой дорогой Саймон. – Сэр Хамфри загадочно покачал головой. – Не думаете же вы, что я могу раскрыть точную цифру заранее? Тем более Первому заместителю директора Национального театра!
Конечно же, никто и не ожидал от него ничего подобного. Во всяком случае, в таких деталях… Поэтому я взял со стола вазу с хлебными палочками и предложил:
– Вот, попробуйте, пожалуйста.
Хамфри неторопливо выбрал три штуки и почему-то протянул их мне.
Я пришел в ужас.
– Только три?
Невероятно!
– Кажется, это совершенно новая диета. – Секретарь Кабинета мрачно кивнул головой, как бы подтверждая важность сказанного. – Говорят, три хлебные палочки – это абсолютный максимум.
– Брутто или нетто? – поинтересовался я.
– Нетто.
Следующий вопрос был просто неизбежен, хотя ответ на него мне, признаться, слышать совершенно не хотелось.
– Ну, и сколько же, в конечном итоге, получит наш Национальный театр?
Сэр Хамфри с подчеркнутой торжественностью отломил приблизительно четверть от одной из хлебных палочек.
– Только четверть? Но это же катастрофа! Что можно сделать за четверть миллиона?!
(Следует отметить, что в данном случае четверть миллиона фунтов стерлингов означала не всю сумму, как таковую, а всего лишь прибавку в размере этой самой суммы. – Ред.)
– Саймон, мне трудно себе даже представить, откуда у вас такая цифра, – с невинным видом перебил меня Хамфри. Вообще-то он любит такого рода игрушки…
Поэтому пришлось настоятельно попросить его о помощи. Ведь проблема совсем нешуточная. Четверть миллиона – это не только меньше того абсолютного минимума, который, как мы заявили прессе, требуется, чтобы предотвратить неминуемую катастрофу – это даже ниже реального минимума, остро необходимого для предотвращения неминуемой катастрофы.
Первая реакция сэра Хамфри, как и следовало ожидать, была демонстративно отрицательной.
– Хотя я и член Совета управляющих вашего театра, моя абсолютная лояльность распространяется прежде всего на правительство и самого премьер-министра, – горделиво заявил он. Впрочем, это тоже оказалось всего лишь очередной из обычных для него игрушек, поскольку он тут же продолжил: – Хотелось бы также особо отметить, что здесь я в основном представляю интересы ПМ. Так вот, определенные нюансы в данном вопросе могут поставить его в несколько неудобное положение. Соответственно, действуя, так сказать, от имени и по поручению, я просил бы вас рассмотреть их со всей надлежащей внимательностью.
Я с готовностью вытащил из внутреннего кармана свою специальную записную книжку. Похоже, все обстояло не так уж и плохо.
Он довольно улыбнулся.
– Как нам стало известно, вам доверена честь официально представить премьер-министра на торжественной церемонии по поводу присуждения театральных наград. Так вот, Номер 10 был бы очень признателен, если бы вы сочли возможным заблаговременно прислать нам текст вашего выступления.
– Для официального утверждения?
– Ну что вы?… Скорее, для разумно-сбалансированной информации. Господину премьер-министру совсем не хотелось бы, чтобы в вашем выступлении каким-либо образом подчеркивалась тема, скажем, скромного размера присуждаемого гранта. В частности, там не должно быть таких радикальных определений как, допустим: жалкий, нищенский, варварский, скупердяйский, убогий, ну и так далее, и тому подобное… – Я старательно записывал все это как можно точнее. Странно, но факт: секретари Кабинета по каким-то известным только им причинам предпочитали проговаривать наиболее важные пассажи как можно быстрее и как можно менее внятно. – Желательно было бы также выбросить оттуда любые ссылки на то, сколько выделяют на аналогичные цели правительства других стран.
Я попросил его уточнить цифры. Он тут же достал из кармана листок бумаги.
– Да, конечно же. Чтобы вы случайно их не упомянули.
– Случайно я их не упомяну, не беспокойтесь, – успокоил я его.
– И что самое главное, – резюмировал сэр Хамфри, – там не должно приводиться никаких, абсолютно никаких параллелей, во всяком случае, таково желание ПМ, между размером дополнительного финансирования, которое требуется вашему театру, и определенными суммами, которое наше правительство потратило в минувшем году на определенные проекты.
На этот раз он говорил даже более чем уклончиво, поэтому мне пришлось попросить его разъяснить мысль несколько поконкретней.
– Ну предположим, требуемая вами сумма составляет четыре миллиона. Только гипотетически, как сами понимаете, в виде примера, не более того. Тогда, как искренне надеется премьер-министр, вы, вполне возможно, не будете привлекать внимания к тому факту, что правительство не далее, как в прошлом году, потратило пять миллионов на приобретение радарного оборудования для суперсовременного истребителя, который к тому же совсем недавно списали. Или что министерство энергетики ухитрилось сделать запасы никому не нужных инвентарных ярлычков, как минимум, на ближайшую тысячу лет. Или что другое ведомство неизвестно для чего закупило несколько миллионов банок с витаминизированным напитком. Не говоря уж о миллиардах фунтов стерлингов, списанных за счет авиационной системы раннего оповещения „Нимрод“.
– Надо ли нам сделать что-нибудь еще? – механически спросил я, не поднимая глаз от блокнота.
– Нет-нет, это именно то, чего вам делать не надо! – лицемерно заметил он. – А вот что надо бы… так это организовать премьер-министру какую-нибудь награду. Естественно, по вашей части. И, само собой разумеется, заблаговременно известить его об этом. Чтобы получить согласие.
Да, задачка не из легких! Театральная награда для Хэкера? С какой, интересно, стати, какую именно и, главное, к чему? Единственно, что мне тогда приходило в голову, это присудить ему звание Мещанина года. Но ведь он даже не ходит в театр!
К моему искреннему удивлению, сэр Хамфри встал на его защиту. Причем весьма решительно.
– Не ходит, потому что не может. Боится дать лишний повод недоброжелателям из пишущей братии и карикатуристам. Например, он не смог пойти на „Месяц в деревне“, так как это способствовало бы появлению преждевременных и, значит, нежелательных слухов о предстоящих всеобщих выборах, не смог пойти на „Соперников“ из-за того, что на место ПМ претендует слишком много из его коллег по Кабинету, и уж никак не смог пойти на „Школу злословия“, опасаясь тем самым лишний раз напомнить электорату о том печальном факте, что его коллегу по Кабинету, министра по делам образования, застали в постели с директрисой частной школы, где обучалась его собственная дочь.
Бедный Хэкер. Мне стало почти жалко его.
– Ну а о „Враге народа“ Ибсена и говорить нечего… – Мог бы и не продолжать, все предельно ясно и без того. – Так вот, если бы вы могли дать ему какой-нибудь почетный, льстящий самолюбию титул, который приукрасил бы его имидж и добавил самоуважения, то…
Что конкретно, черт побери, он имел в виду? Лучший актер года? Месяца? Недели? Может, За лучшую роль по талантливому сокрытию закулисных трагедий? А что, почему бы и нет?
– Очень остроумно. – Хамфри довольно хихикнул. – Нет, скорее, более уместным было бы дать ему награду За лучшую комическую роль года.
Я осмелился пойти еще дальше.
– Тогда как насчет: За лучшую трагическую роль года?
– И то, и другое! – согласился сэр Хамфри, и мы расстались, обоюдно довольные друг другом».
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
4 декабря
Встречался с Ником Эверитом, нашим министром по делам искусств. Он был в том еще состоянии. Нервничал, запинался… Интересно, с чего бы? Может, он имел отношение к принятию решения о том самом гранте? Хотя, нет, конечно же, нет, Ник ведь всего лишь младший министр и, значит, не член Кабинета. Впрочем, мы живем в свободной стране, и в случае несогласия с решением он вполне мог бы подать в отставку! Так или иначе, но это было решение правительства, то есть коллективное, ну а поскольку он часть правительства, то обязан разделять ответственность независимо от того, принималось ли таковое решение с его согласия или без оного. В этом-то и состоит наша демократия.– Джим, – чуть ли не трагическим тоном обратился он ко мне. – Боюсь, у нас возникнут серьезные проблемы, когда им официально объявят о смехотворном размере гранта.
– Тогда нам придется это как-то уладить. Иного выхода нет. Какие будут предложения?
Его честные глазки за толстыми стеклами в роговой оправе нервно забегали. Молодой, старательный, честолюбивый, к тому же завсегдатай элитарных глайндборгских фестивалей[68], которому меньше всего хотелось быть публично обвиненным в дешевом мещанстве.
– Мне кажется, нам следовало бы постараться найти дополнительную возможность увеличить сумму гранта. Хотя бы в пределах разумного…
Я напомнил ему, что мы все это уже проходили. Он покачал головой.
– Но тогда нам не надо было принимать во внимание фактор безработицы, Джим!
Господи, ну не могут же безработные актеры диктовать условия финансовой политики нашей страны! Какими бы знаменитыми и красноречивыми они ни были. Пусть лучше ищут себе работу в другом месте. Рядом с театром…
– Каким образом? Вне театра им просто нечего делать. Немало из них, причем очень хороших актеров, не имеют работы даже внутри театра.
А вот здесь он на все сто процентов неправ. По словам моей жены Энни, по меньшей мере половина водителей «минивэнов», к услугам которых ей время от времени приходится прибегать, – безработные актеры.
Как ни странно, но у Ника оказалось несколько иное объяснение.
– Видите ли, господин премьер-министр, по словам большинства самих водителей «минивэнов», они предпочитают называть себя безработными актерами, потому что это звучит куда более престижно, чем, скажем, безработными ночными работниками. Дело в том, что ночные работники не могут светиться. Иначе теряется смысл. Таким образом, если они водят «минивэны», значит, большую часть дня работают при дневном свете. А это полностью противоречит сути предыдущего определения.
Затем Ник еще раз перечислил все наиболее важные аргументы, которые казначейство уже успело вполне обоснованно отвергнуть.
– Театр способствует притоку туристов, которые несут в страну деньги, – с пафосом добавил он.
– Прекрасно, – с готовностью согласился я. – Вот пусть агентство по туризму его и субсидирует. Прямая обязанность.
– Но они отказываются, в том-то все и дело! Говорят, для привлечения туристов у них имеются пути и получше.
– Значит, они предлагают нам субсидировать пути похуже? Нет-нет, Ник, мы и так слишком много выбрасываем на ветер. В том числе и на искусство…
Он сначала мигнул, а потом затянул старую, как мир, песню об исключительной полезности театра в образовательном плане. Возможно, в каком-то смысле так оно и есть, но, с точки зрения здравого смысла, с какой, интересно, стати тратить государственные деньги, ни с того ни с сего одаривая людей, которые используют их для совершенно необразовательных целей в виде откровенных нападок на того, кто эти деньги дает, то есть на меня?!
– Нам ведь их все равно придется тратить, – многозначительно заметил Ник. – Хотя бы в виде скрытых субсидий на сохранение старых исторических зданий.
Старых зданий? Исторических? Ничего не понимаю! Каких?
– Как каких? – с готовностью объяснил он. – Все эти театры, художественные галереи, музеи и оперные театры… Они ведь внесены в список исторически ценных реликтов, и, значит, нам их придется содержать… Иначе они полностью теряют смысл. Поэтому нам, хочешь не хочешь, приходится закладывать расходы на центральное отопление, косметический ремонт и прочее в подобного рода гранты. А куда же еще? Зато в конечном итоге все это достаточно убедительно выглядит, так, будто мы делаем все возможное для поддержания искусства.
Убедительно наполовину. У меня есть более простое решение. Мы их продадим!
5 декабря
Этот чертов кризис с Советом по делам искусств становится просто невыносимым. Хуже, чем колючка в… Сегодня вечером у нас в Номере 10 состоялся неофициальный прием. Сотни две гостей, среди них, как водится, много театралов, которых обычно приглашают для, так сказать, повышения престижности, однако сегодняшнее мероприятие было организовано недели две тому назад, и знай мы тогда, что все получится совсем не так, как надо, конечно же, пригласили бы гостей поприличнее. Ну, скажем, несколько заднескамеечников из палаты общин, которые никогда не возникают по социальным вопросам и которых в любое время можно заполучить из ближайшего парламентского бара.Вообще-то мне давно уже хотелось бы предложить, чтобы всех наших парламентариев проверяли на содержание алкоголя. Нет, не перед тем, как они будут садиться за руль, а перед каждым голосованием по принятию того или иного закона! Так стране, скорее всего, будет нанесен намного меньший ущерб. Выбор простой: «пьяный столб» или «пьяный закон», что хуже? По мне – все-таки второе…
Так или иначе, но в тот вечер нам пришлось мириться с театралами. Пусть даже трезвыми! Моя жена Энни, даже не догадывавшаяся о важности мероприятия, от души поблагодарила меня за человеческую заботу обо «всех этих милейших людях, которые посвятили свою жизнь служению прекрасному». Несмотря даже на их кажущуюся неважность.
Я терпеливо объяснил ей, что важности им, наоборот, не занимать. Причем не столько за голоса, которых настолько мало, что не имеет особого смысла их считать, сколько за их важность.
– Энни, у людей из «шоу-бизнеса» прямой выход на крупнейшие СМИ. Стоит тебе выпить пару пива в «Ист-эндерс», как всей журналистской братии тут же страстно захочется узнать твое мнение буквально обо всем на свете: о британской системе школьного образования, о нашем здравоохранении, о новых методах охраны правопорядка… вплоть до отдаленных перспектив европейской валютной системы. Они делают меня достоянием общественности куда больше, чем члены моего Кабинета!
Никакого смысла во всем этом, конечно же, нет, но издателям надо, чтобы их газеты раскупались обывателями, поэтому они с превеликим удовольствием напечатают на первой полосе любые полупьяные разглагольствования любой скандально известной личности на любую общественно важную тему, включая даже политику правительства. Ведь кто будет читать статью, скажем, с фотографией министра промышленности и торговли?
– Значит, пара-тройка бокалов хорошего виски на приемах в Номере 10 делают из всех этих актеров, актрис и прочих театральных деятелей ваших убежденных сторонников? – с невинным видом поинтересовалась Энни.
– Не всех, но кое-кого делают. Хотя, думаю, недостаточно убежденных. Поэтому мы каждый год устраиваем для них бесплатную раздачу почетных орденов и рыцарских званий. Пусть весь год ждут и надеются. Может, меньше будут пинать правительство в скандальных программах Терри Вогана.
(По воле судеб, Саймону Монку случилось быть одним из гостей того самого приема, и в его автобиографическом издании нам посчастливилось обнаружить запись приватной беседы с сэром Хамфри Эплби, который, как оказалось, с явным нетерпением ожидал его появления на самом верху шикарной винтовой лестницы Номера 10. – Ред.)