Манкелль Хеннинг. На шаг сзади

   Валландер поднялся:
   – Пошли.
   Они последовали за ней в лес. Было совершенно безветренно. Где-то вдали шумело море, или, может быть, Валландеру просто казалось, что он слышит шум моря, а на самом деле шумело у него в голове. Они шли быстро. Валландер ощутил, что ему тяжело идти в таком темпе – пот струился за ворот рубахи, к тому же пришлось остановиться и помочиться. Тропу перебежал заяц. В голове клубились какие-то беспорядочные мысли. Он не знал, что их ждет, но был совершенно уверен, что с ничем подобным ему ранее сталкиваться не приходилось. Мертвецы отличаются друг от друга не менее, чем живые люди. Никогда ничего не повторяется. И эта тревога – он знал это чувство, этот ледяной кулак под ложечкой. Все знакомо – и все равно он волновался, словно в первый раз.
   Женщина внезапно замедлила шаг. Валландер понял, что они почти у цели. На поляне было расстелено одеяло, лежали два рюкзака. Она обернулась и показала на склон по другую сторону тропинки. Рука ее дрожала. Всю дорогу впереди шел Мартинссон, теперь наступила очередь Валландера. Розмари Леман осталась на полянке. Валландер поглядел вниз – склон внизу порос густым кустарником. Он начал медленно спускаться. В двух шагах позади шел Мартинссон. Они дошли до кустов и огляделись.
   – А она не могла ошибиться? – спросил Мартинссон.
   Он почему-то понизил голос, словно кто-то мог их слышать. Валландер не ответил. Что-то привлекло его внимание, причем поначалу он сам не мог понять, что именно. Потом понял.
   Запах. Он посмотрел на Мартинссона – тот, похоже, ничего не чувствовал. Валландер полез через кусты. По-прежнему ничего. Поодаль стояло несколько высоких деревьев. На какое-то мгновение запах исчез, но потом вновь появился – сильнее, чем прежде.
   – Чем это пахнет? – спросил Мартинссон.
   Ответа он не ждал – сам понимал, что означает этот запах.
   Валландер медленно шел вперед.
   Внезапно он остановился и краем глаза уловил, как вздрогнул шедший за ним Мартинссон. В кустах слева что-то мелькнуло. Запах теперь был невыносимым – они посмотрели друг на друга и зажали ладонями носы.
   Валландера начало подташнивать. Он, по-прежнему зажав нос, сделал ртом несколько глубоких вдохов.
   – Подожди здесь, – попросил он Мартинссона.
   Голос его дрожал.
   Он заставил себя идти дальше, отгибая ветви кустов.
   На расстеленной скатерти лежали в нелепых позах трое молодых людей, наряженные в старинные костюмы и парики. У каждого во лбу были пулевые отверстия. Процесс разложения зашел уже довольно далеко.
   Валландер зажмурился и опустился на корточки.
   Через секунду он встал, на подгибающихся ногах вернулся к Мартинссону и, крепко взяв его за локоть, увел назад на тропинку.
   – В жизни не видел такого ужаса, – заикаясь, сказал он.
   – Это они?
   – Несомненно.
   Они замолчали. Потом Валландер вспоминал, что поблизости в ветвях пела какая-то птица. Все происходящее напоминало кошмар – но происходило наяву.
   С большим трудом Валландер заставил себя вернуться к исполнению служебных обязанностей. Он достал из кармана телефон и позвонил в полицию. Через минуту трубку сняла Анн-Бритт Хёглунд.
   – Это Курт.
   – А разве ты не собирался с утра навестить банкира?
   – Мы их нашли. Всех троих. Мертвых.
   Он услышал, как у нее перехватило дыхание.
   – Буге и остальных?
   – Да.
   – Мертвых?
   – Их застрелили.
   – О боже!
   – Слушай внимательно! Полный наряд сюда. Мы находимся в Хагестадском национальном парке. Мартинссон будет ждать на въезде. Лиза тоже пусть приедет. И вообще, как можно больше людей, мы должны поставить заграждение.
   – Кто сообщит родителям?
   Валландеру стало жутко. Почему-то эта естественная мысль не пришла ему в голову сразу. Конечно же надо известить родителей. Они должны опознать своих детей.
   Сейчас он был просто не в состоянии это сделать.
   – Они мертвы уже давно, – сказал он. – Может быть, с месяц. Ты представляешь это зрелище?
   Она поняла его.
   – Я поговорю с Лизой, – продолжил он. – Но мы не можем привезти сюда родителей.
   Она промолчала. Говорить больше было не о чем. Валландер некоторое время стоял, тупо уставившись на телефон.
   – Лучше бы ты пошел ко въезду.
   Мартинссон кивнул и показал на Розмари Леман:
   – А с ней что делать?
   – Записать самое важное – время, когда они нашли трупы, адрес. И отпустить домой. Приказать никому ничего не говорить.
   – У нас нет права им приказывать.
   Валландер поглядел на него непонимающе:
   – Сейчас у нас есть право на все, что угодно.
   Мартинссон и Розмари Леман ушли. Валландер остался один. Давешняя птица не умолкала. В нескольких метрах от него за густым кустарником лежали три трупа совсем юных людей. Валландеру подумалось, до чего же человек одинок. Он сел на камень у тропы. Птица перелетела на соседнее дерево.
   Мы не вернули их домой. Они никогда не уезжали ни в какую Европу. Все это время они оставались здесь, на родине. Мертвые. Ева Хильстрём была права. Кто-то писал за них открытки. Они все время были здесь – там, где они решили отпраздновать Иванов день.
   Он вспомнил Ису Эдельгрен. Она, скорее всего, поняла, что произошло. Не потому ли она решила покончить жизнь самоубийством? Потому что она знала – все остальные уже мертвы? И она была бы мертва, если бы не случайное недомогание.
   Но здесь что-то не сходится. Как могло получиться, что за целый месяц трупы не были обнаружены? В национальном парке да еще в период летних отпусков? Местечко, разумеется, выбрано довольно укромное – но все равно кто-то должен был их найти. Или почувствовать запах.
   Он этого не понимал, впрочем, ничего удивительного тут не было – он никак не мог заставить себя рассуждать логически. Его словно парализовало. Кому пришло в голову убить троих молодых людей, почти детей, которые решили устроить в лесу костюмированный пикник? Все это выглядело совершенно дико. Какое-то безумное преступление, три трупа, а где-то на периферии… а может быть, и совсем близко к эпицентру – еще один труп.
   Сведберг. Что общего у него было с этой историей? Как он к ней причастен?
   Валландер чувствовал себя совершенно беспомощным. Он смотрел на мертвые тела всего несколько секунд, но успел заметить, что все трое убиты выстрелами в лоб. Тот, кто стрелял, знал, куда целиться.
   Сведберг стрелял из пистолета лучше нас всех.
   Птица наконец умолкла. Время от времени налетал слабый порыв ветра и шевелил листву над головой, потом вновь стихало.
   Сведберг стрелял из пистолета лучше нас всех. Валландер заставил себя додумать эту мысль до конца. Неужели это сделал Сведберг? А почему бы и нет? Эта возможность была такой же реальной, как и все другие.
   Нет, Сведберг не мог это сделать.
   Валландер встал и начал ходить по тропинке – вперед и назад. Вот если бы можно было взять и позвонить Рюдбергу! Но Рюдберга нет в живых. Он так же мертв, как и эти трое.
   В каком мире мы живем? – подумал он обреченно. В мире, где убивают трех юнцов, еще не узнавших, что такое жизнь.
   Он остановился посреди тропы. Сколько он еще выдержит? Скоро уже тридцать лет, как он служит в полиции. Как-то он патрулировал улицы в своем родном Мальмё. Пьяный ударил его ножом, нож прошел в нескольких сантиметрах от сердца. С тех пор все в его жизни изменилось. Время жить и время умирать, обычно формулировал он для себя. Шрам на левой стороне груди остался на всю жизнь. И жизнь продолжается. Но сколько он еще выдержит? Он вспомнил уехавшего в Уганду Пера Окессона. Интересно, вернется ли тот когда-нибудь домой?
   Ему вдруг стало очень горько. Он всю жизнь служил в полиции, воображая, что помогает охранять спокойствие людей. Но преступность все растет и растет, насилия и жестокости становится все больше и больше. Швеция стала страной запертых дверей. Все запирают на ночь двери. Раньше об этом никто не помышлял.
   Он подумал о связке ключей в кармане. С годами ключей становится все больше, и все больше кодовых замков. Количество ключей и замков все время растет – и за этими бесчисленными замками развирается иное общество, совершенно ему незнакомое.
   Он чувствовал тяжесть, и уныние, и усталость. Скорбь в его душе смешалась с яростью. Но сильнее всего был неприкрытый страх.
   Кто– то хладнокровно застрелил троих молодых людей. Несколько дней назад он нашел Сведберга мертвым на полу своей квартиры. И между этими событиями была связь, хотя пока он и не мог понять какая.
   Больше всего ему хотелось уйти отсюда. Он сильно сомневался, что у него хватит душевных сил все это выдержать. Пусть кто-то другой. Мартинссон или Ханссон. Он уже не может. Перегорел. К тому же у него диабет. Жизнь катится под горку.
   И тут он услышал звук приближающихся машин, треск ломающихся сучьев. Они уже здесь. Значит, снова ему брать на себя ответственность, как бы ни хотелось этого избежать. Он знал их всех – всех, кто собрался вокруг него. С некоторыми он работает вместе уже десять или пятнадцать лет. Лиза Хольгерссон была очень бледна. Интересно, как он сам выглядит.
   – Они лежат там, внизу, – показал он рукой. – Их застрелили. Опознания еще не проводили, но сомнений нет – это именно те трое, что исчезли на Иванов день. Была все же надежда, хоть и слабая, что они и в самом деле где-то в Европе. Теперь мы знаем, где они.
   Он помолчал.
   – Приготовьтесь к тому, что они здесь уже давно, с того самого дня. Думаю, все понимают, что это за зрелище. Советую надеть маски.
   Он вопросительно глянул на Лизу Хольгерссон – хочет ли она тоже посмотреть? Она кивнула.
   Валландер пошел впереди, показывая дорогу. Никто не говорил ни слова, слышен был только треск ломаемых сучьев и шелест листьев. Запах становился все сильнее. Лиза Хольгерссон вцепилась Валландеру в руку. Валландер по опыту знал, что в таких случаях лучше держаться вместе. Одного молодого полицейского вырвало.
   – Родители не должны это видеть, – сказала срывающимся голосом Лиза Хольгерссон. – Жуткое зрелище.
   Валландер повернулся к врачу. Тот был бледен как мел.
   – Надо как можно быстрее осмотреть место преступления и как можно скорее увезти трупы. Надо их привести в божеский вид, прежде чем показывать родителям.
   Врач покачал головой:
   – Я должен позвонить судебным медикам в Лунд.
   Он отошел в сторону, попросив у Мартинссона мобильник.
   – Хочу, чтобы всем было ясно, – сказал Валландер Лизе Хольгерссон. – В деле уже есть убитый полицейский. И теперь еще три трупа. Итого четыре. Четыре убийства, и все надо расследовать. Придется поднатужиться, и еще как. Все будут требовать быстрых результатов. К тому же мы пока придерживаемся версии, что эти два дела между собой связаны. И есть большой риск…
   – Что появятся подозрения, что их убил Сведберг?
   – Вот именно.
   – А ты как думаешь? Он?
   Она спросила с таким напором, что Валландер немного растерялся.
   – Не знаю, – сказал он. – Какой у Сведберга мог быть мотив? И потом, его самого убили… Но где-то эти истории пересекаются, а где – мы не знаем. Между ними не хватает звена, а может быть, и нескольких.
   – Вопрос только, что и как мы можем сказать прессе.
   – Не думаю, что это так уж важно. Домыслы все равно пойдут, а против домыслов полиция бессильна.
   Валландер заметил, что стоящую неподалеку Анн-Бритт Хёглунд трясет.
   Она перехватила его взгляд и подошла поближе.
   – Есть еще один неприятный момент, – сказала она, пытаясь унять дрожь. – Ева Хильстрём наверняка будет нас обвинять, что мы тянули время, вместо того, чтобы что-то предпринять.
   – И будет права, – мрачно сказал Валландер. – И мы должны признать, что неправильно оценили ситуацию. По моей вине.
   – Почему – по твоей? – спросила Лиза Хольгерссон.
   – Кто-то должен взять на себя ответственность, – сказал он без выражения. – Кто – не так уж важно.
   Нюберг передал Валландеру пару полиэтиленовых перчаток. Они приступили к работе. Осмотр места преступления происходил в строго определенной последовательности. Валландер подошел к Нюбергу, объяснявшему фотографу, какие снимки и в каком ракурсе он должен сделать.
   – Я прошу снять все это на видео, – сказал Валландер. – Крупным и общим планом.
   – Будет сделано.
   – Лучше бы камеру держал кто-то, у кого руки не дрожат.
   – Смерть через видоискатель воспринимается легче, – заявил Нюберг, – но мы для гарантии поставим штатив.
   Валландер попросил ближайших сотрудников – Мартинссона, Ханссона и Анн-Бритт Хёглунд. Машинально поискал глазами Сведберга и мысленно чертыхнулся.
   – Они в маскарадных костюмах, – сказал Ханс-сон, – и в париках.
   – Восемнадцатый век, – добавила Анн-Бритт. – На этот раз я уверена.
   – Все это произошло в день летнего солнцестояния. Почти два месяца назад.
   – Этого мы пока не знаем, – возразил Валландер. – Мы даже не знаем, видим ли мы перед собой место преступления или что-то иное.
   Он сам понимал, насколько странно звучат его слова. Но еще страннее было, что никто за два месяца не обнаружил тела.
   Валландер медленно двинулся вокруг скатерти, пытаясь представить, что здесь произошло. Постепенно ему удалось сосредоточиться.
   Они собрались, чтобы отпраздновать Иванов день. Собирались четверо, но одна заболела. Две корзины с едой и вином, радио…
   Он вздрогнул и почти бегом устремился к Ханссону, разговаривавшему по телефону.
   – Машины! – сказал он, еле дождавшись, пока тот закончит. – Машины, те, на которых они якобы уехали в Европу. Где эти машины? На чем-то же они сюда добрались?
   Ханссон пообещал заняться этим вопросом. Валландер вновь подошел к проклятой скатерти, вокруг которой лежали мертвецы. Они стелят скатерть, едят и пьют. Он присел на корточки. В корзине лежала пустая бутылка, в траве рядом – еще две. Три пустых бутылки.
   Откуда-то подкрадывается смерть… К тому времени они уже усидели три бутылки, значит, порядком пьяны…
   Он медленно поднялся. Рядом стоял Нюберг.
   – Хорошо было бы проверить, нет ли на земле следов вина, – сказал он. – Или они выпили все три бутылки?
   Нюберг показал пальцем – на скатерти было пятно.
   – Что-то и пролили, – сказал он. – Это не кровь, если ты так подумал.
   Валландер молча кивнул.
   Вы едите и пьете, вот вы уже под градусом. У вас радио, вы слушаете музыку. Кто-то подходит и убивает вас, одного за другим. И вот вы, скорчившись, лежите на этой подстилке… Одна из вас – Астрид Хильстрём, лежит в позе спящего. Может быть, уже поздно. Наверное, уже настал день летнего солнцестояния. Может быть, самый рассвет…
   Он остановился. Взгляд его упал на бокал рядом с корзинкой. Он снова присел – сначала на корточки, потом встал на колени и махнул рукой фотографу, чтобы тот подошел и снял бокал крупным планом. Бокал был прислонен к корзинке, криво, потому что ножка его стояла на камешке. Валландер огляделся. Приподнял край скатерти – никаких других камней не было. Он попытался сообразить, что бы это могло значить. Снова остановил Нюберга:
   – Глянь, под ножкой бокала лежит камушек. Если тебе попадется что-нибудь в этом роде, скажи.
   Нюберг достал блокнот и что-то пометил. Валландер постоял еще немного, потом отошел в сторону и поглядел со стороны.
   Вы расстелили скатерть под деревом. Выбрали место, где вас не видно.
   Он продрался через кусты и встал с другой стороны дерева.
   Убийца подошел, скорее всего, именно отсюда. Никто даже не пытался убежать. Вы лежите и отдыхаете, кто-то из вас задремал. Но двое-то бодрствуют…
   Он вернулся на поляну и долго смотрел на убитых. Что-то было не так.
   Потом он понял, что именно.
   Это была инсценировка. Кто-то усадил их вокруг скатерти после смерти.

13

   Когда стемнело и прожектора уже освещали поляну своим неестественно белым мертвенным светом, Валландер всех удивил. Он просто-напросто уехал. Единственным человеком, с кем он перед этим поговорил, была Анн-Бритт Хёглунд. Он отвел ее в сторону, на уже затоптанную и заезженную бесконечно подъезжающими и отъезжающими машинами тропу, и попросил ее одолжить ему автомобиль – его «пежо» так и остался стоять на Мариагатан. Впрочем, и ей он не сказал, куда направляется. Если найдете что-то важное, сказал он, звоните. Вы всегда можете найти меня по телефону. Анн-Бритт вернулась на поляну. Тел уже не было – сразу после четырех их увезли. Вскоре отсутствие Валландера заметил Мартинссон, потом Ханссон и Нюберг. Анн-Бритт сказала, как было – он попросил ее машину и уехал. И все.
   Собственно, ничего странного в его поступке не было. Он уже не мог там оставаться. Несколько часов, проведенных возле этих жутких останков, отняли у него все силы. Чтобы увидеть всю картину, надо отойти на расстояние. Он знал, что вся ответственность за оба расследования лежит на нем, хотя уже был уверен, что это не два отдельных дела, а одно. Если в чем он и был уверен, так это в том, что все связано – убитые молодые люди, Сведберг, исчезнувший телескоп, – все. Когда увезли трупы, он уже едва соображал от усталости и душевной муки. Потом все-таки заставил себя еще раз попытаться представить ход событий. И понял, что ему надо уехать. И когда он просил ключи у Анн-Бритт, он уже точно знал, куда он поедет. Это вовсе не было бегством неведомо куда. Невзирая на усталость и подавленность, он все-таки сохранял контроль за своими действиями. Идя по тропинке к машине, он торопился. Ему важно кое на что взглянуть. На въезде в парк он увидел нескольких журналистов – до них уже дошли слухи, что в лесу что-то случилось.
   Он отмахнулся от них – никаких вопросов. Вся информация для прессы завтра. Сейчас ему нечего сказать. Да, в интересах следствия, но еще и по иным причинам, которые он сейчас назвать не может. Последнее, конечно, чистая выдумка. Ну и ладно. Единственное, что важно, – это найти тех, кто убил этих ребят. И если окажется, что Сведберг каким-то образом замешан в эту историю… что ж тут поделаешь. Он обязан вести следствие по тому пути, куда указывают факты, Он обязан узнать правду. Как эта правда выглядит – вопрос второстепенный…
   Добравшись до шоссе на Истад и Мальмё, он остановил машину и убедился, что никто из журналистов, парковавшихся на стоянке у парка, не едет за ним. Он поставил машину напротив дома Сведберга на Малой Норрегатан. Бетономешалка по-прежнему была на месте. Ключи от квартиры Сведберга он так и таскал в кармане с тех пор, как ему отдал их Нюберг.
   На двери висело предупреждение: всем, кроме полиции, вход воспрещен. Замочная скважина заклеена скотчем. Валландер оторвал липкую полоску и отпер дверь. Точно так же, как и в первый раз, когда за спиной у него дышал Мартинссон, он остановился в прихожей и прислушался. Воздух в квартире был спертый. Он прошел в кухню и открыл окно, потом налил из-под крана стакан воды и выпил, вспомнив, что завтра ему на прием к доктору Йоранссону. Хотя он еще не решил, идти или нет. Лучше ему не стало, да и не могло стать – он питался так же неправильно и небрежно, как и раньше, и с моционом так же скверно. Ничего, в теперешней ситуации все может подождать, в том числе и его собственное здоровье.
   С улицы в гостиную проникал свет. Валландер стоял неподвижно в сумерках. Он уехал из национального парка, чтобы взглянуть на все со стороны. С некоторого расстояния. Но у него была и еще одна мысль. Она пришла ему в голову еще утром, и он понял, что над этим стоит поразмышлять. Они все время говорили о некоем пересечении линий, о том, что Сведберг тоже как-то замешан в это преступление. Все гнали от себя мысль, что именно он и мог оказаться убийцей. Но вдруг Валландер сообразил, что они упустили совершенно иную возможность, о которой следовало подумать с самого начала. Сведберг начал самостоятельное расследование. Никому ничего не говоря. Многое свидетельствует о том, что он посвятил довольно значительную часть своего отпуска поискам пропавших ребят. Что, в свою очередь, может означать, что ему было что скрывать. Но с таким же успехом – а может, и с большим – его поведение можно истолковать и по-иному. Сведберг, видимо, напал на след. Он почему-то сразу заподозрил, что Буте, Норман и Хильстрём ни в какую Европу не уехали. Он не исключал, что произошло какое-то несчастье. И где-то, еще в самом начале расследования, он перешел дорогу неизвестному. После чего одним прекрасным вечером его убили. Все равно, разумеется, непонятно, почему Сведберг никому ничего не сказал. Но и на это могли быть причины, только пока мы их не знаем.
   Стул, на котором сидел в момент убийства Сведберг, все еще валялся на полу. Валландер сел в уголок дивана, не зажигая света. Перед глазами мелькали картинки сегодняшнего дня. Почти сразу, не прошло и часа после чудовищной находки, Валландер понял, что ничего не сходится. Впервые он понял это, когда судебный медик из Лунда дал предварительную оценку – как давно наступила смерть. Сказать точно, сколько времени прошло после смертельных выстрелов, он не мог, но то, что это случилось пятьдесят дней назад, отверг с уверенностью. Значит, возможны две версии: либо ребята были убиты позже, либо тела хранились в таком месте, где процесс разложения идет так быстро, как на открытом воздухе. Нельзя было исключить, что место, где найдены трупы, вовсе не было местом преступления. Конечно, трудно представить, что кто-то, убив троих молодых людей, отнес трупы на хранение, чтобы через полтора месяца вернуть их назад. Ханссон даже выдвинул гипотезу, что ребята все-таки, возможно, уезжали в Европу, но вернулись раньше, чем рассчитывали, и никому об этом не сказали. Тут-то их и убили.
   Что ж, подумал Валландер, и такой вариант нельзя исключить. Хотя, конечно, это маловероятно. Но исключить нельзя. Он осматривался, слушал, что говорят коллеги, и словно погружался в какой-то невозвратный туман.
   Разгорался жаркий августовский день. Коллеги, не поддаваясь жаре и тягостному настроению, строго следовали правилам осмотра места преступления. Глядя на них, он думал, что сегодня ему, как никогда, хотелось бы быть кем угодно, только не полицейским. Коллеги то и дело устраивали перерывы и покидали злосчастную поляну. На тропинке стояло несколько походных столов и стульчиков. Они молча пили из термосов кофе, становившийся с каждым часом все холодней, но за этот долгий день он ни разу не видел, чтобы кто-то поел.
   Больше всего Валландера поражала выносливость Нюберга. С бычьим упорством копался он в полуразложившихся, зловонных остатках пищи, командовал фотографом и парнем с видеокамерой, паковал находки в пластиковые пакеты и отмечал места, где их обнаружили, на комплексной карте места происшествия. Валландер знал, как Нюберг ненавидит того, кто все это устроил и по чьей милости он теперь во всем этом копается. При том что никто не сделает эту работу тщательнее, чем Нюберг. В какой-то миг он заметил, что Мартинссон еле держится на ногах. Валландер отвел его в сторону и предложил ехать домой. Или по крайней мере передохнуть полчаса, поспать в одной из машин. Мартинссон молча покачал головой и вернулся к своему делу – он осматривал прилегающие к скатерти участки грунта. Из Истада приехали проводники собак, среди них был Эдмундссон со своим Каллем. Собаки пытались взять след, но, кроме кучки человеческих испражнений, нескольких пустых пивных банок и бумажных упаковок, ничего не нашли. Все это собрали и отметили места находок на карте Нюберга. Чуть поодаль, под деревом, Калль сделал стойку, но Эдмундссон там ничего не нашел. Валландер в течение дня несколько раз подходил к этому дереву – он понял, что отсюда можно наблюдать за всем происходящим на поляне, не будучи обнаруженным. Холодок пробежал у Валландера по спине. Неужели на этом самом месте стоял убийца? И что же он видел?…
   В начале первого Нюберг попросил Валландера осмотреть магнитолу, валявшуюся на скатерти. В одной из корзин лежало несколько неподписанных кассет. Когда Валландер нажал кнопку воспроизведения, все затаили дыхание. Они услышали низкий мужской голос. Эту песню знали все. Фред Окерстрём пел одно из «Писем Фредмана». Валландер посмотрел на Анн-Бритт Хёглунд.
   Она была права. Костюмы были эпохи Бельмана…
   По улице проехала машина. Где-то, по-видимому, в нижней квартире, говорил телевизор. Валландер вышел в кухню, выпил еще стакан воды и присел за стол. Света он так и не зажигал.
   Во второй половине дня он долго говорил с Лизой Хольгерссон. Как только тела увезут в Лунд, надо сообщить родителям. Он предложил свои услуги, но она сказала, что поедет сама. Лиза полагала, что это именно ее обязанность, и он не стал ее отговаривать, правда, решительно возразил против участия больничного персонала и полицейского священника.
   – Это будет кошмар, – сказал он на прощанье, – ты даже представить себе не можешь, какой это будет кошмар.
   Он поднялся и прошел в кабинет Сведберга. Немного постоял, огляделся и сел за письменный стол. Он вспомнил фотографии в деле. Три открытки, сразу вызвавшие сомнения Евы Хильстрём. Они тогда ей не поверили – ни Валландер, ни остальные. Кому придет в голову подделывать текст на почтовой карточке? А теперь Астрид мертва. Открытки написаны кем-то другим. Кто-то ездил по европейским городам и посылал открытки – из Гамбурга, Парижа, Вены. Запутывал следы. А зачем? Даже если их убили не на Иванов день, а позже, все равно это произошло до того, как посылались открытки. Зачем этот ложный след?
   Он уставился во мрак. Я боюсь, подумал он. Боюсь зла, в которое никогда не верил. Ведь никто не рождается злодеем – с жестокостью, закодированной уже в генах. Нет, жестокими бывают обстоятельства. Зла не существует. А здесь, сдается мне, действовал человек с помраченным рассудком.