Может, и правда – решение всех загадок находится в этих папках на заднем сиденье?
   Валландер нажал на газ. Надо спешить.
   Первое, что он сделал по приезде в полицию в Истаде, – нашел Эдмундссона и вернул ему долг. Потом прошел в комнату для совещаний, где Мартинссон знакомил приехавших из Мальмё полицейских с деталями следствия. С одним из них, шестидесятилетним следователем по имени Рюттер, Валландер встречался и раньше, двоих других видел впервые. Он поздоровался и вышел. Из-за разницы во времени звонить в Америку сейчас было бессмысленно, поэтому он только попросил Мартинссона зайти к нему попозже. Пошел в свой кабинет и начал просматривать папки, найденные в квартире Лены Норман в Лунде. Бумаги были в основном на английском, ему приходилось то и дело открывать словарь. Это оказалось очень утомительно, и у него разболелась голова. В начале двенадцатого, когда он прочел примерно половину, в дверь постучал Мартинссон. Он был очень бледен, глаза ввалились. Интересно, подумал Валландер, а я-то сам как выгляжу?
   – Ну что? – спросил он.
   – Нормальные профессионалы, – сказал Мартинссон, – особенно тот, что постарше. Рюттер.
   – Мы очень скоро почувствуем, что они с нами, – сказал Валландер ободряюще. – Все-таки станет полегче.
   Мартинссон устало стянул через голову галстук и расстегнул воротник сорочки.
   – У меня есть для тебя поручение, – сказал Валландер.
   Он подробно рассказал о лундской находке. Мартинссон постепенно оживился. Мысль о совместной работе с американцами придала ему сил.
   – Нам нужно составить себе как можно более детальное представление об этой организации, – сказал Валландер. – И разумеется, ты должен рассказать им, что у нас тут произошло. О смерти Сведберга и тех четверых. Опиши поподробнее, что мы видели на месте преступления, позаимствуй, в конце концов, одну из карт у Нюберга. Прежде всего мы хотим узнать, сталкивались ли они когда-нибудь с чем-то подобным? В общем, свяжись с ними и попроси, чтобы они поддерживали с нами контакт. Если нам еще что-то понадобится, вернемся к этому завтра. Надо, конечно, поставить в известность и европейскую полицию. Эти секты есть не только в Америке и Швеции.
   Мартинссон посмотрел на часы.
   – Сейчас, конечно, не лучшее время звонить в Америку. Но попробовать можно, – сказал он.
   Валландер поднялся. Они вышли и отксерили те из бумаг, которые Валландер еще не успел прочесть.
   – Больше всего боюсь сект, – вдруг сказал Мартинссон. – Больше, чем наркотиков. Из-за детей. Не дай бог их втянут в религиозный кошмар. Вырваться почти невозможно. И ведь не достучишься.
   – Было время, когда я очень беспокоился за Линду, – сказал Валландер.
   Мартинссон ничего не спросил, и Валландер решил не продолжать. В ксероксе кончилась бумага. Пока Мартинссон закладывал новую пачку, Валландер думал о Сведберге.
   – Помнишь, мы говорили, что на Сведберга была жалоба в юридическую комиссию? Ты что-нибудь узнал по этому поводу?
   Мартинссон смотрел на него с недоумением:
   – Ты что, не получил бумаги?
   – Какие бумаги?
   – Копия заявления в юридическую комиссию. И ее решение.
   – Я ничего не видел.
   – Их должны были положить к тебе на стол.
   Мартинссон остался у ксерокса, а Валландер вернулся в кабинет и перерыл все лежавшие на столе бумаги. Той, о которой говорил Мартинссон, не было. Мартинссон пришел с кипой скопированных документов.
   – Нашел?
   – Здесь ничего нет.
   Мартинссон вывалил бумаги на стол.
   – У бумаг есть фундаментальное свойство – исчезать, – сказал Мартинссон. – Когда везде будут компьютеры, такое станет невозможным.
   – Только через мой труп, – буркнул Валландер. Он не особенно доверял компьютерам.
   – Программа КСП стартует уже в сентябре, – сказал Мартинссон. – Придется осваивать.
   Валландер знал, что КСП означает «компьютеризация следственных процедур», но что за этим стоит, он не имел ни малейшего представления. Утверждали, что путем формализации стандартных процедур у полицейских страны высвободится как минимум полмиллиона рабочих часов. Но Валландер сильно в этом сомневался, представляя, сколько часов того же драгоценного времени уйдет на то, чтобы выучить таких, как он, управляться со всей этой техникой. К тому же он был совершенно уверен, что полиостью никогда ее не освоит.
   Он угрюмо посмотрел в корзину – на одной из только что выкинутых им бумаг было крупно написано: «ПРИНДОК».
   – ПРИНДОК, – сказал он. – Это имеет отношение к новой системе?
   Мартинссон выглядел приятно удивленным.
   – Тебе знаком этот термин? Это значит «Средства принуждения и система оперативного документирования».
   – Я слышал про это, – сказал Валландер уклончиво.
   – Когда придет время, я тебя научу, – сказал Мартинссон. – Это гораздо проще, чем ты думаешь.
   Мартинссон ушел и появился минут через пять с бумагами в руках.
   – Они лежали на моем столе. А должны были лежать на твоем. Народ все пропускает мимо ушей.
   Мартинссон поспешил связаться с Америкой – наверное, через Интерпол, предположил Валландер. Или у Швеции есть прямые контакты с ФБР? Он почти ничего не знал о международном сотрудничестве полиции, несмотря на то, что за последние годы ему пришлось работать и с южноафриканской, и с латвийской полицией. Он сел на стул и прочитал жалобу на Карла-Эверта Сведберга, поступившую в юридическую комиссию 19 сентября 1985 года, то есть более десяти лет назад. Жалоба написана неким Стигом Стридом, жителем Истада, на пишущей машинке с отсутствующей буквой «е». Стиг Стрид сообщает следующее: 24 августа вечером он был избит в собственной квартире братом. Брат, запойный алкоголик, пришел просить у него денег. Когда Стиг Стрид ему отказал, тот пришел в ярость, бросился на него, выбил два зуба и подбил левый глаз. После этого разгромил всю гостиную, забрал фотоаппарат и ушел. Стрид вызвал полицию. Двое полицейских (один из них по имени Андерссон) явились по вызову и зарегистрировали жалобу. Стиг сам добрался до больницы, где ему наложили повязку. Потом он обратился к зубному протезисту. 26 августа Стрида вызвал полицейский по имени Карл-Эверт Сведберг. Сведберг сообщил, что никакого дела возбуждено не будет, поскольку нет доказательств. Стрид стал протестовать – как это нет доказательств? Фотоаппарат украден, квартира разгромлена. Двое полицейских могут засвидетельствовать, что он был избит. И два зуба выпали не сами по себе – он уже обратился к протезисту. Далее Стрид пишет, что Сведберг в ответ на это повторил еще раз, что никакого следствия по этому делу не будет, держался крайне недружелюбно и даже угрожал, что в случае суда все издержки, и немалые, будет нести сам Стрид. Стрид пришел домой и сочинил жалобу начальнику полиции Бьорку. Несколько дней спустя Сведберг явился к нему домой и снова угрожал. Стрид поначалу испугался, но, поговорив с приятелями, решил написать жалобу на Сведберга в юридическую комиссию.
   Валландер не верил своим глазам. Сведберг кому-то угрожал? Он не мог себе этого представить. К тому же если все было так, как пишет Стрид, Сведберг вел себя по меньшей мере странно. Ведь все основания для возбуждения уголовного дела и привлечения брата Стрида к суду налицо. Он просмотрел остальные бумаги. Юридическая комиссия затребовала от Сведберга объяснения, каковое и было получено 4 ноября 1985 года. Объяснительная записка была очень короткой – Сведберг писал, что строго следовал всем предписанным правилам, и категорически отрицал все обвинения, связанные с нарушениями полицейской этики.
   В самом низу лежало заключение комиссии – факты, изложенные в жалобе на полицейского Сведберга, не подтвердились, никаких мер по заявлению принимать не следует.
   Валландер отложил бумаги и потер лоб. Потом пошел к Мартинссону. Тот сидел за компьютером и что-то строчил.
   – А ты помнишь эту историю со Стридом? – спросил Валландер. – С его заявлением на Сведберга?
   Мартинссон задумался:
   – Помню, что Сведберг не хотел это обсуждать. Конечно, он был рад, что комиссия его оправдала.
   – Если Стрид пишет правду, действия Сведберга совершенно непостижимы.
   – Сам он так не считал.
   – Давайте поднимем это дело завтра. Я имею в виду рапорт от двадцать четвертого августа.
   – Ты считаешь, что с этим стоит возиться?
   – Пока не знаю. Одного из полицейских, приехавших по вызову, звали Андерссон.
   – Хуго Андерссон.
   – А где он теперь?
   – Ушел из полиции и устроился где-то в охране. В 1988 году, если мне не изменяет память. Можно, конечно, узнать, где он сейчас.
   – В заявлении Стрида не указана фамилия другого полицейского. Но она, конечно, есть в рапорте. Кто еще может помнить эту историю?
   – Бьорк.
   – Я с ним поговорю. Но начать надо со Стрида. Если он еще жив.
   – Не могу понять, почему ты считаешь это важным. Кляуза одиннадцатилетней давности, к тому же без всяких оргвыводов.
   – Мне непонятно поведение Сведберга, – настойчиво повторил Валландер. – Он сворачивает дело, хотя по всем правилам должен поступить наоборот. Он угрожает пострадавшему. Как минимум странно. И это как раз то, что мы ищем, – странности в жизни Сведберга.
   Мартинссон кивнул – он понял мысль Валландера.
   – Я попрошу кого-нибудь из нашего пополнения.
   Он вернулся в кабинет. Часы пробили полночь. Ему так и не удалось съездить к родителям Исы Эденгрен. Он полистал телефонный справочник – человека по имени Стиг Стрид там не числилось. Он уже собрался позвонить в справочную, как вдруг почувствовал, что не в состоянии. Подождет. Ему надо выспаться. Он надел куртку и вышел. Дул приятный теплый ветер. Он нашарил в кармане ключи и открыл замок машины. Вдруг он вздрогнул и резко обернулся.
   Он не знал, что его испугало. Он прислушался, вглядываясь в темноту.
   Конечно же никого там не было. Он сел в машину и завел мотор.
   Страх сидит во мне, подумал он. Страх, что тот, кто все это сделал, находится где-то рядом.
   Кем бы он ни был, информирован он превосходно.
   Страх сидит в нем самом. Страх, что все повторится.

24

   Утром в субботу 17 августа Валландер проснулся от шума дождя, барабанящего по жестяному откосу окна в спальной. Он глянул на часы – половина седьмого. Слабый утренний свет пробивался сквозь неплотно задернутые шторы. Он попытался вспомнить, когда в последний раз шел дождь. Во всяком случае, до того, как они с Мартинссоном нашли убитого Сведберга. Восемь дней назад. Как-то все это нереально, подумал он. Восемь дней. И недавно и давно. Он вышел в туалет, потом привычно выпил воды из-под крана и снова лег. Вчерашний неясный страх все еще не оставил его.
   В четверть восьмого он встал, принял душ и оделся. Выпил чашку кофе и, гордясь собой, съел помидор. Дождь прекратился. Он посмотрел на термометр – пятнадцать градусов, дождевые облака постепенно рассеивались. Он решил звонить из дому. Сначала Вестину, потом – в справочную, чтобы попытаться найти номер Стига Стрида. Карточку Вестина он нашел еще накануне. Наверняка по субботам Вестин почту не развозит, в то же время люди его профессии привыкли вставать рано. Он взял с собой чашку кофе, прошел в гостиную и набрал первый из трех написанных на карточке номеров. Ответил женский голос. Валландер представился и извинился за ранний звонок.
   – Сейчас позову, – сказала женщина. – Он дрова пилит.
   Валландер прислушался. Действительно, где-то работала бензопила. Потом звук прекратился. Слышны были только детские голоса. Вестин взял трубку.
   – Дрова пилите?
   – Холода всегда наступают раньше, чем ждешь. Как дела? Я пытаюсь следить за газетами и ТВ. Уже знаете, кто это сделал?
   – Пока нет. Всему свое время. Рано или поздно узнаем.
   Вестин промолчал. Видимо, почувствовал, что оптимизм Валландера явно преувеличен. Но этот оптимизм, пусть даже наигранный, был необходим. Пессимистам в расследовании сложных дел делать нечего – они не верят в успех и легко сдаются.
   – Помните наш разговор по пути на Бернсё? – спросил Валландер.
   – Что именно? Мы говорили о том и о сем. От причала к причалу.
   – По-моему, в самом начале. Мы еще довольно долго говорили.
   Вдруг Валландер вспомнил. Вестин сбавил обороты на подходе к причалу. Это был самый первый причал. Или второй? Название чем-то напоминало Бернсё.
   – Одна из первых остановок, – сказал Валландер. – Как назывались острова?
   – Тогда это Харё или Ботмансё.
   – Вот-вот. Ботмансё. Там живет старик.
   – Сеттерквист.
   Валландер начал припоминать. Из тумана выплыли какие-то детали.
   – Мы уже подходили к причалу. Вы рассказывали про Сеттерквиста, что он живет там всю зиму. Сам себя обслуживает. Что вы еще говорили?
   Вестин засмеялся. Смех его звучал вполне дружелюбно.
   – Мало ли что я мог сказать?
   – Я понимаю, что моя просьба выглядит странно, – сказал Валландер. – Но это очень важно.
   Вестин, по-видимому, это и сам понял.
   – Мне кажется, вы спрашивали о моей работе.
   – Тогда спрошу еще раз. Что это за работа – развозить почту по островам? И что вы ответите?
   – Очень хорошая работа. Вольная. Но и нелегкая. К тому же никто не знает, сколько еще почтовое ведомство будет нуждаться в моих услугах. Сейчас экономят на всем, чем можно, а особенно на обслуживании жителей шхер. Сеттерквист как-то сказал, что он хочет заранее заказать транспорт на кладбище. Не то так и останешься лежать в своем домике.
   – Этого вы тогда не говорили. Я бы запомнил. Ставлю вопрос еще раз: что это за работа – почтальон в шхерах?
   Вестин задумался:
   – Больше я, по-моему, ничего не говорил.
   Но Валландер точно знал, что Вестин сказал что-то еще. Какую-то совершенно проходную фразу – что-то насчет своей работы, каково это – развозить почту и продукты по островам.
   – Мы уже подходили к причалу, – повторил Валландер. – Вы сбросили обороты, я это хорошо помню. Рассказали о Сеттерквисте. А потом сказали что-то еще.
   – Может быть, насчет того, что приходится быть внимательным – вдруг в один прекрасный день кто-то не выйдет тебя встречать. Тогда выходишь на берег и смотришь, не случилось ли что.
   Горячо, подумал Валландер. Уже горячо. Но что-то ты сказал еще, Леннарт Вестин. Я точно помню – ты сказал что-то еще.
   – Ничего больше не припоминаю, – сказал Вестин.
   – Мы не сдаемся. Попробуйте еще раз.
   Но Вестин больше ничего не смог вспомнить. И Валландер не мог ему ничем помочь. Оставался провал, и заполнить его было нечем.
   – Попробуйте вспомнить, – сказал Валландер. – И сразу позвоните, если что-то придет в голову.
   – Я вообще-то не любопытен, – сказал Вестин, – но меня прямо разбирает – почему это так важно?
   – Понятия не имею, – честно сказал Валландер. – Но обязательно расскажу, когда сам пойму, почему это важно. Обещаю.
   Он повесил трубку. Им вдруг овладело уныние – и не только потому, что ему не удалось заставить Вестина вспомнить их разговор. Скорее даже потому, что он был почти уверен – даже если Вестин вспомнил бы эти недостающие слова, они все равно никакого значения не имеют. Может быть, и правда попросить Лизу Хольгерссон передать следствие кому-нибудь еще? Но тут он вспомнил Турнберга и решил, что пока не сдастся. Он позвонил в справочную и попросил найти номер Стига Стрида. Оказалось, Стрид попросил не включать его номер в справочник, но засекретить не просил. Валландер записал – оказывается, Стрид переехал на Карделльгатан. Он набрал номер. Долго никто не подходил – он насчитал девять гудков. Потом ответил мужчина, судя по голосу – старик.
   – Стрид.
   – Меня зовут Курт Валландер. Я из полиции.
   – Я не убивал Сведберга, – ядовито сказал Стрид, – хотя следовало бы.
   Валландер разозлился. Это было оскорбительно. Даже если Сведберг и допустил серьезную ошибку. Он с большим трудом сдержался.
   – Десять лет назад вы написали жалобу в юридическую комиссию, но она была оставлена без внимания.
   – До сих пор не могу понять, – сказал Стрид. – Сведберга следовало выкинуть из полиции.
   – Я звоню не для того, чтобы обсудить решение комиссии, – резко сказал Валландер. – Я звоню, потому что мне надо поговорить с вами. Узнать, что же в самом деле тогда произошло.
   – А о чем тут говорить? Брат был в стельку пьян.
   – Как его зовут?
   – Ниссе.
   – Он живет в Истаде?
   – Он умер в девяносто первом году. Умер по причине, которая никого не удивит. Цирроз печени.
   Валландер немного растерялся. Он рассчитывал в первую очередь поговорить как раз с братом – как-никак, именно его дебоширство привело в конце концов к тому, что Сведберг повел себя так странно.
   – Примите мои соболезнования, – сказал он.
   – Ну как же, – зло сказал Стрид, – заметно, как вы огорчены. Впрочем, это не важно, я сам не сильно горюю. Могу теперь жить спокойно. И никто не заявляется в любое время дня и ночи и не вымогает деньги. Во всяком случае, не так часто.
   – Что вы имеете в виду?
   – После Ниссе осталась вдова… не знаю, как ее назвать.
   – Так вдова она или нет?
   – Она себя называет вдовой, хотя женаты они не были.
   – Дети были?
   – У нее были. А общих с Ниссе не было, и слава богу. Кстати, один из ее отпрысков сидит в тюрьме.
   – За что?
   – Ограбление банка.
   – А как его имя?
   – Не его, а ее. Ее зовут Стелла.
   – То есть приемная дочь вашего брата ограбила банк?
   – А что в этом странного?
   – В Швеции женщины не так уж часто грабят банки. Весьма и весьма примечательно. А где это было?
   – В Сундсвале. Она несколько раз выстрелила в потолок.
   Валландер смутно помнил эту историю. Он поискал карандаш.
   – Мне нужно поговорить с вами более подробно, – сказал он. – Я могу вызвать вас в полицию. Или зайти к вам домой.
   – А о чем нам говорить?
   – Узнаете при встрече.
   – Вы хамите, как и Сведберг. У вас там в полиции все такие?
   Валландер едва сдерживался.
   – Повторяю, – сказал он. – Я могу послать за вами полицейскую машину либо зайти к вам домой.
   – Сейчас? В полвосьмого утра в субботу?
   – Вы заняты?
   – Я пенсионер по инвалидности.
   – Вы живете на Карделльгатан. Через полчаса я буду у вас.
   – Что, полиции разрешается врываться к людям в дом, когда ей угодно?
   – Да, – сказал Валландер. – Если это необходимо. Мы даже можем будить людей, если этого требуют интересы дела.
   Стрид продолжал что-то ворчать, но Валландер не стал слушать и повесил трубку.
   Подумал и съел еще один помидор. Поменял простыни и собрал в кучу валявшееся по всей квартире грязное белье. Он представил, как Леннарт Вестин пилит дрова на своем острове. Потом вспомнил Эрику и ее кафе. Он уже давно так сладко не спал, как тогда, в задней комнате на раскладушке. Впрочем, он даже мог точно указать дату, когда он так спал в последний раз – когда Байба приезжала в Истад. Или когда он сам ездил к ней в Ригу.
   Без пяти восемь он вышел из дому. Покосился на машину и решил пойти пешком. По дороге он пару раз останавливался у витрин маклерских контор. Нашел фотографию отцовского дома в Лёдерупе, и ему стало очень грустно. И не просто грустно – его мучила совесть. Конечно же ему следовало купить этот дом самому, хотя бы для того, чтобы оставить его Линде. Но было уже поздно.
   В десять минут девятого он позвонил в дверь квартиры Стрида на Карделльгатан. Дверь открыли только после третьего звонка. Стриду было лет шестьдесят. Щеки покрывала щетина, от него сильно пахло вермутом. Из расстегнутой ширинки торчал край сорочки.
   – Покажите полицейский жетон.
   – Вы имеете в виду удостоверение, – сказал Валландер и помахал карточкой перед носом у Стрида.
   Они вошли в квартиру, нуждающуюся в уборке не меньше, чем его собственная. На Валландера подозрительно уставились два кота. Стрид был игроком. Валландер сразу это понял – повсюду валялись старые газеты с результатами бегов, из переполненной мусорной корзины торчали порванные лотерейные билеты и талоны тотализатора. В гостиной шторы были задернуты, а на экране телевизора стояла страница телетекста: состав заезда в Сульвалле.
   – Кофе не предлагаю, – буркнул Стрид, – надеюсь, долгого разговора не будет.
   Валландер начал задавать вопросы. Стрид отвечал устало и неохотно. Это тянулось бесконечно, и терпение Валландера понемногу иссякало. Он подумал, что, скорее всего, в тот раз Сведберг чувствовал себя точно так же – теперь он его понимал.
   Тем не менее к девяти часам он составил себе кое-какое представление о Стриде и его брате. Стиг раньше работал на крупной сельскохозяйственной фирме. Когда ему исполнилось пятьдесят, он ушел на досрочную пенсию – грыжа межпозвонкового диска. Был женат, есть двое сыновей – один живет в Мальмё, другой в Лахольме. Брат Нильс пил с юности. Он начал военную карьеру, но был уволен из армии в связи с бесконечными пьяными эксцессами. Поначалу Стиг пытался урезонить брата, но с годами отношения все ухудшались – прежде всего потому, что Нильс постоянно клянчил деньги взаймы и никогда их не отдавал. Наконец, одиннадцать лет назад они крупно поссорились… это Валландер уже знал. Через несколько лет начал давать о себе знать цирроз печени, и вскоре брат умер. Валландер невольно отметил, что похоронен Нильс на том же кладбище, что и его отец, и Рюдберг. Что касается личной жизни Нильса, то она, как Валландеру постепенно удалось выяснить, была, мягко говоря, беспорядочной, но в промежутках между загулами он жил с женщиной по имени Рут Лундин. Рут тоже страдала алкоголизмом и после смерти Нильса несколько раз обращалась к Стигу – просила денег. Если он отказывал, она устраивала скандалы, но не дебоширила, подчеркнул Стрид. И не воровала. Еще до Нильса у нее было двое детей – мальчик и девочка. Сыну удалось пробиться в жизни, он теперь штурман на одном из паромов, что ходят на Аландские острова. У дочери дела складывались хуже. Сейчас она сидит в Хинсеберге – женской тюрьме – за вооруженное ограбление банка. Валландер записал адрес Рут Лундин. Она снимала квартиру по соседству, на Мальмёвеген. Пока они разговаривали, дважды звонил телефон, и оба раза Стрид обсуждал с кем-то возможные комбинации ставок на предстоящих бегах. После каждого разговора Стрид ненадолго исчезал в кухне, и оттуда доносилось позвякивание бутылочного горлышка о стакан.
   Наконец они добрались до главного, ради чего Валландер и пришел, – что произошло одиннадцать лет назад.
   – Мне не нужны детали, – сказал Валландер. – Я хочу узнать только одно – как вы думаете, почему Сведберг отказал вам в возбуждении уголовного дела?
   – Он сказал, что нет доказательств. Чушь собачья.
   – Мотив отказа мы знаем, можете не повторять. Мне важно другое: не чем он мотивировал свой отказ, а что им двигало. Почему он вам отказал?
   – Потому что он был идиотом.
   Валландер был готов к неприятным ответам, поскольку в глубине души понимал: Стрид в чем-то прав. Поведение Сведберга было по меньшей мере странным, и Валландер хотел во что бы то ни стало понять, чем оно было вызвано.
   – Идиотом Сведберг не был, – сказал он. – Значит, его действиям должно найтись объяснение. Вы раньше встречались со Сведбергом?
   – С чего бы?
   – Отвечайте на вопрос, – сухо сказал Валландер.
   – Никогда я его раньше не встречал.
   – У вас были какие-нибудь проблемы с правоохранительными органами?
   – Нет.
   Слишком уж быстро ответил, подумал Валландер. Настолько быстро, что наверняка солгал. Он решил зацепиться за эту ложь.
   – Я хочу слышать правду, – сказал он. – За дачу ложных показаний свидетель несет уголовную ответственность.
   Стрид не стал спорить.
   – Ладно, – сказал он. – В шестидесятые годы я подрабатывал продажей машин. Тогда был небольшой скандал – одна из машин оказалась угнанной. Ничего другого не было.
   На этот раз Валландер ему поверил.
   – Мог ли Сведберг при каких-то обстоятельствах встречаться с вашим братом?
   – Еще бы! Того постоянно задерживали за пьянство.
   – У вас не было чувства, что в этом все дело? Что у Сведберга какие-то дела с вашим братом?
   – У меня тогда было одно чувство. – Стрид постучал пальцами по передним зубам. – Вот здесь. Два выбитых зуба.
   – Я понимаю, что это было больно. Но сейчас мы говорим о вашем брате. И о Сведберге. Брат никогда до этого о нем не говорил?
   – Никогда. Я бы запомнил.
   – Ваш брат преступал закон?
   – Наверняка. Хотя никогда не попадался. Только за пьянство.
   Похоже, Стрид говорит правду. Он и в самом деле не знает, что могло связывать Сведберга с его братом. Если их что-то вообще связывало. Это бессмысленно, решил он. Все равно что биться о стенку лбом. Надо искать другой путь.
   Он решил закончить бесполезный разговор. Лучше немедленно поговорить с Рут Лундин.
   – Вы думаете, вдова сейчас дома?
   – А где ей еще быть? Не могу, правда, гарантировать, что она трезва.
   Валландер встал – хотелось как можно скорее уйти из этой душной и неряшливой квартиры.
   – Значит, я был прав, – сказал Стрид, провожая его к двери.
   – В чем?
   – Что Сведберг был идиотом. Другого объяснения его поведению нет и быть не может.
   Валландер резко повернулся и указательным пальцем чуть не ткнул Стрида в грудь.
   – Сведберга убили, – сказал он. – Из дробовика. С близкого расстояния выстрелили прямо в лицо. Сведберг был замечательным полицейским. Он день и ночь работал, чтобы такие, как вы, жили спокойно. Не знаю, что произошло одиннадцать лет назад, но твердо знаю две вещи: он был хорошим полицейским, и он был моим другом.