Манкелль Хеннинг. На шаг сзади

   В половине первого он вернулся в полицию. В приемной лежало несколько телефонограмм на его имя – ничего спешного. В коридоре он наткнулся на Ханссона.
   – Сведберг не появился?
   – А что, его до сих пор нет?
   Валландер промолчал. После часа придет Ева Хильстрём. Он постучал в полуоткрытую дверь Мартинссона, но там никого не было. На столе лежала тонкая папка – та же, что и утром. Он захватил ее, пошел к себе и просмотрел содержимое, в том числе и три открытки. Ему было трудно сосредоточиться – слова доктора не выходили из головы.
   Из приемной позвонила Эбба – пришла Ева Хильстрём. Валландер пошел ее встретить. По пути он наткнулся на группу веселых пожилых людей и догадался, что это, скорее всего, и есть «Морские волки».
   Ева Хильстрём была высокой и худой дамой с настороженным выражением лица. Уже при первой встрече у Валландера сложилось впечатление, что она человек весьма беспокойный, из тех, что всегда ожидают худшего.
   Он пожал ей руку и пригласил в кабинет, спросив по пути, не хочет ли она выпить кофе.
   – Я не пью кофе, – сказала она. – Желудок не переносит.
   Она села на стул для посетителей, ни на секунду не выпуская его из поля зрения.
   Она уверена, что у меня есть новости, понял Валландер. И разумеется, дурные.
   Он сел за стол.
   – Вчера вы разговаривали с нашим сотрудником, – начал он, – и оставили открытку, полученную несколько дней назад. Открытка проштемпелевана в Вене и подписана вашей дочерью Астрид. Но вы считаете, что открытку писала не она. Я правильно понял?
   – Да.
   Ответ прозвучал очень уверенно.
   – Мартинссон говорит, что вы не можете объяснить, почему вы так считаете.
   – Не могу.
   Валландер достал из папки открытку.
   – Вы сказали, что подпись и почерк вашей дочери очень легко подделать.
   – Можете попробовать.
   – Уже попробовал. Согласен – легко.
   – Почему вы спрашиваете то, что уже знаете? Валландер внимательно посмотрел на нее —
   Мартинссон был прав. Она была вне себя от беспокойства.
   – Я спрашиваю, чтобы еще раз убедиться, что все так и есть. Иногда это необходимо.
   Она нетерпеливо кивнула.
   – И все же у нас нет серьезных причин считать, что открытка написана кем-то еще, – продолжил Валландер. – Может быть, есть еще что-то, что заставляет вас сомневаться в подлинности открытки?
   – Нет. Но я уверена, что права.
   – Правы в чем?
   – В том, что открытки писала не она. Ни эту, ни предыдущие.
   Вдруг она встала со стула и начала кричать. Валландер был совершенно не готов к такому повороту событий. Она перегнулась через стол, схватила его за руки и, не переставая кричать, начала трясти:
   – Почему полиция бездействует? Я знаю – что-то случилось! Или вы все не способны понять такую простую вещь – что-то случилось!
   Валландер с трудом освободился и встал из-за стола:
   – Мне кажется, вам лучше успокоиться.
   Но она не унималась. Что подумают те, кто случайно проходит мимо его дверей? Он обошел стол, крепко взял ее за плечи, усадил и даже вдавил немного в стул.
   Истерика прекратилась так же мгновенно, как и началась. Валландер медленно разжал руки и вернулся на свое место. Ева Хильстрём смотрела в пол. Валландер выжидал. Ему стало не по себе – ее ужас, ее твердая убежденность в своей правоте словно бы передались ему.
   – А что могло случиться, как вы думаете? – спросил он наконец.
   Она обреченно пожала плечами:
   – Не знаю.
   – У нас нет совершенно никаких данных, указывающих, скажем, на несчастный случай. Или на что-то в этом роде.
   Она посмотрела ему в глаза.
   – Ведь Астрид с друзьями и раньше путешествовали, – продолжал он. – Может быть, не так долго, как в этот раз. У них есть деньги, есть машины, есть паспорта. Все это уже было. К тому же Астрид и ее приятели в том возрасте, когда человек легко следует своим порывам. Ни о каком планировании и речи не идет. У меня у самого дочь, немного старше, чем Астрид. Она такая же.
   – И все равно я знаю. Может быть, я часто волнуюсь по пустякам. Очень может быть. Но на этот раз я совершенно уверена – что-то не так.
   – Другие же родители не волнуются? Родители Мартина Буге и Лены Норман?
   – Я их не понимаю.
   – Только не думайте, что мы не принимаем вашу тревогу всерьез. Принимаем. Это наша обязанность. Обещаю, что мы еще раз взвесим основания для объявления в розыск.
   Казалось, от его слов она немного успокоилась, но потом на ее выразительное лицо вновь набежала тень тревоги. Валландеру было ее жалко.
   Разговор закончился. Он проводил ее к выходу.
   – Мне очень жаль, что я вышла из себя, – сказала она на прощанье.
   – Это совершенно естественно – вы волнуетесь.
   Она пожала ему руку и исчезла за стеклянной дверью.
   Он пошел назад. Мартинссон высунулся из дверей и уставился на него с любопытством:
   – Чем это вы там занимались?
   – Она и в самом деле напугана. Тревога ее ни капли не наиграна. Мы должны что-то сделать. Только что?
   Он задумчиво посмотрел на Мартинссона.
   – Давай завтра еще раз пройдем дело, все вместе. Надо что-то решить. Объявлять розыск или нет? Меня, по правде, что-то беспокоит в этой истории.
   Мартинссон кивнул.
   – А Сведберга ты видел? – спросил он.
   – А он еще не объявился?
   – Нет. Все тот же автоответчик.
   Валландер поморщился:
   – Это на него не похоже.
   – Я все время набираю его номер.
   Валландер вошел в свой кабинет и позвонил Эббе.
   – Не соединяй меня ни с кем в ближайшие полчаса. Ты, кстати, ничего не слышала о Сведберге?
   – А что я должна была слышать?
   – Я просто поинтересовался.
   Валландер откинулся на стуле и положил ноги на стол. Опять – усталость и сухость во рту.
   Потом взял куртку и вышел.
   – Я ухожу, – сказал он Эббе. – Буду через час-другой.
   Было по-прежнему тепло и безветренно. Валландер пошел в городскую библиотеку на Сюрбруннсвеген и не без труда нашел полку с медицинской литературой. Наконец ему попалось то, что он искал, – книга о диабете. Он сел за стол, достал очки и углубился в книгу.
   Через полтора часа у него сложилось ясное представление о том, что это за болезнь. Он понял, что винить ему, кроме самого себя, некого. Неправильное питание, неподвижный образ жизни… Попытки сидеть на разных диетах, приводившие только к тому, что он через неделю вновь набирал вес.
   Он поставил книгу на место, с муторным чувством поражения и презрения к себе. Но теперь другого пути нет – придется менять привычки.
   Он вернулся в полицию в половине пятого. На столе лежала записка от Мартинссона – найти Сведберга пока не удалось.
   Валландер еще раз прочитал бумаги об исчезновении молодых людей. Рассмотрел внимательно все три открытки. У него вновь появилось ощущение, что он что-то проглядел. Что? Ему никак не удавалось поймать ускользавшую мысль.
   Вдруг его охватила тревога. Перед глазами встала Ева Хильстрём.
   Он понял, что все это очень серьезно. Надо смотреть на вещи прямо и просто.
   Она знает, что открытки писал кто-то другой, не ее дочь. Откуда она это знает и почему так уверена – не имеет ни малейшего значения.
   Она знает. И этого достаточно.
   Валландер подошел к окну.
   Что– то с ними случилось.
   Вопрос – что?

3

   В тот же вечер Валландер начал новую жизнь. На ужин он съел чашку жидкого бульона и немного салата. Он настолько сосредоточился на самоограничении, что напрочь забыл, что зарезервировал время в прачечной, а когда наконец вспомнил, было уже поздно.
   Он попытался увидеть в том, что произошло, хорошую сторону. Подумаешь, сахар в крови – еще не смертный приговор. Зато он получил предупреждение. И если он хочет жить нормально, ему надо всего-то немного изменить образ жизни. Ничего такого, с чем бы он не мог справиться. Тем не менее, поев, он остался совершенно голодным, как будто и не садился за стол. Тогда он съел помидор. Потом долго сидел за кухонным столом, составляя меню на ближайшие дни. Решил, что больше не будет пользоваться машиной; на работу и с работы – только пешком. По субботам и воскресеньям – на море, долгие прогулки по берегу. Как-то они с Ханссоном размечтались, что неплохо было бы начать играть в бадминтон. Так и надо сделать.
   В девять часов он поднялся из-за стола. Открыл балкон и вышел – дул довольно сильный, но по-прежнему теплый ветер с юга.
   Самое жаркое время года.
   Он проводил взглядом стайку молодежи. Пока он сидел со своими диетическими расчетами, он ни на чем не мог толком сосредоточиться, но Ева Хильстрём не выходила из головы. Он вспомнил, как она в него вцепилась – с лицом, искаженным неподдельным страхом за дочь.
   Бывает, конечно, что родители совершенно не знают своих детей. Но чаще-то они их знают превосходно, лучше, чем кто бы то ни было. Ему почему-то казалось, что именно так обстоит дело в случае Евы Хильстрём и ее дочери.
   Он вернулся в комнату, оставив дверь на балкон открытой.
   Почему-то его не оставляло чувство, что он что-то проглядел. Что-то важное, что могло помочь сделать какие-то выводы, корректные с точки зрения следственной науки, – есть основания для тревоги у Евы Хильстрём или их нет.
   Он пошел в кухню и поставил кофе. Тщательно вытер стол. Зазвонил телефон. Звонила Линда – из ресторана на Кунгсхольмене, ^[4] где она работала. Это его удивило – почему-то он был уверен, что это обеденный ресторан и по вечерам она не работает.
   – Владелец все переиграл, – ответила она на его вопрос. – К тому же по вечерам больше платят. В Стокгольме все очень дорого.
   В трубке слышался гомон и звон посуды. Я же понятия не имею, что за планы у Линды, подумал Валландер. Только недавно она мечтала быть актрисой, но теперь это, кажется, позади.
   Она словно прочитала его мысли.
   – Я вовсе не собираюсь всю жизнь работать официанткой. Но я вдруг открыла в себе способность копить деньги. Зимой поеду путешествовать.
   – Куда?
   – Еще не знаю.
   Валландер решил не углубляться в эту тему. Вместо этого он рассказал ей, что Гертруд переехала к сестре и что на дом объявлены торги.
   – Жаль, – сказала она. – Мне бы хотелось, чтобы дом остался. Если бы у меня были деньги, я бы его купила.
   Валландер ее понимал. Линда очень дружила с дедом. Иногда он даже ревновал.
   – Мне надо работать, – сказала она. – Хотела просто узнать, как у тебя дела.
   – Все нормально. Был сегодня у врача. Ничего не нашли.
   – Даже не сказали, что тебе надо похудеть?
   – Только это и сказали.
   – Очень снисходительный врач. Ты по-прежнему быстро устаешь? Как и летом?
   Она меня видит насквозь, подумал Валландер. И почему не сказать все как есть? Что у меня диабет? Почему мне кажется, что этой болезни следует стыдиться?
   – Я не устал. Неделя на Готланде была замечательной.
   – Согласна. Но мне пора заканчивать. Если хочешь сюда позвонить, запомни номер – у них по вечерам другой.
   Он запомнил номер и повесил трубку.
   Взял кофе, сел перед телевизором и, убрав звук, записал продиктованный Линдой номер в углу газеты.
   Почерк у него был отвратительный – вряд ли кто-то, кроме него самого, мог бы прочитать цифры.
   И в ту же секунду он сообразил, что за мысль не давала ему покоя. Он отодвинул кофе и поглядел на часы. Четверть десятого. Хотел позвонить Мартинссону, но отложил до завтра. Вернулся в кухню и сел за стол с телефонным справочником. Абонентов с фамилией Норман было четверо, но из Мартинссоновой папки он запомнил адрес. Лена Норман и ее родители жили на Черинггатан, недалеко от больницы. Отца звали Бертил Норман, рядом с фамилией стоял титул – «директор». Он вспомнил, что Норман стоял во главе предприятия, экспортирующего батареи отопления.
   Он набрал номер – трубку взяла женщина. Валландер представился, стараясь, чтобы голос звучал как можно более дружелюбно. Он не хотел их пугать – он знал, как реагируют люди на звонки из полиции, особенно по вечерам.
   – По-видимому, я разговариваю с мамой Лены Норман?
   – Меня зовут Лиллемур Норман.
   Он тут же вспомнил – это имя тоже было в бумагах.
   – Конечно, я мог бы позвонить и завтра, – продолжил Валландер, – но мне нужно выяснить одну вещь. Полицейские, к сожалению, работают иногда в неурочное время.
   Она не выказывала ни малейших признаков беспокойства.
   – Чем могу помочь? Может быть, вы хотите поговорить с мужем? Я сейчас его позову – он готовит урок математики с Лениным младшим братом.
   Валландер удивился – ему казалось, что все домашние задания в школах давным-давно отменили.
   – Не надо его отвлекать, – сказал он. – Я звоню потому, что мне хотелось бы получить образец почерка Лены. Может быть, дома есть какие-нибудь ее письма?
   – Она прислала только открытки. Я думала, полиции это известно.
   – Я имею в виду письма, написанные ею раньше. Не в этот раз.
   – А зачем вам это?
   – Чистейшая рутина. Мы сравниваем почерки. Ничего особенного. Даже не могу сказать, что это сверхважно.
   – И часто такое случается – что полиция по вечерам звонит о пустяках?
   Ева Хильстрём встревожена. А Лиллемур Норман подозрительна.
   – Можете мне с этим помочь? – спросил он, не отвечая на ее выпад.
   – У меня множество писем от Лены.
   – Хватит одного. В полстранички.
   – Хорошо, сейчас найду. Кто-нибудь придет за ним?
   – Я зайду сам. Минут через двадцать, ладно?
   Он начал листать справочник дальше. Буге был только один. Ревизор из Симрисхамна. К телефону долго никто не подходил, и Валландер хотел уже было повесить трубку, как услышал голос.
   – Клас Буге.
   Голос был юношеский, почти детский. Скорее всего, младший брат.
   – А родители дома?
   – Я один. У них банкет в гольф-клубе.
   Валландер поколебался, стоит ли продолжать разговор, но мальчик отвечал вполне разумно.
   – Скажи, пожалуйста, твой брат Мартин писал тебе когда-нибудь письма? Они у тебя сохранились?
   – Этим летом – нет. Где он там – в Гамбурге?
   – А раньше?
   Мальчик задумался:
   – В прошлом году он написал мне из Штатов.
   – От руки?
   – Да.
   Валландер прикинул – стоит ли прыгать в машину и ехать аж в Симрисхамн? Или подождать до завтра?
   – А зачем вам читать мои письма?
   – Я вовсе не хочу их читать. Я хочу только посмотреть на почерк.
   – Я могу послать факс, если это так срочно.
   Сообразительный парнишка. Валландер дал ему номер одного из полицейских факсов.
   – Я хочу, чтобы ты сказал об этом родителям.
   – Когда они вернутся, я уже лягу спать.
   – А завтра?
   – Это же ко мне письмо.
   – Все равно – лучше рассказать, – терпеливо сказал Валландер.
   – Думаю, что Мартин с друзьями скоро приедут. Не понимаю, почему мать Астрид мечет икру. Каждый день звонит.
   – А твои родители не волнуются?
   – Они рады отдохнуть от Мартина. По крайней мере отец.
   Разговор принял неожиданный оборот. Валландер ждал продолжения, но его не последовало.
   – Спасибо за помощь.
   – Это как игра, – сказал Клас.
   – Что – как игра?
   – Они путешествуют во времени. Переодеваются. Как дети, хотя уже давно взрослые.
   – Не уверен, что я тебя понял, – сказал Валландер.
   – Они играют роли, только не в театре, а в жизни. Я думаю, они и в Европу потащились для этого – искать то, чего давно не существует.
   – И что, они всегда так играют? Но вечеринка на Иванов день – это же не игра? Люди вкусно едят, танцуют…
   – И выпивают, – закончил мальчик. – Но если при этом устроить маскарад, так еще веселей. Или как?
   – Они устраивают маскарад?
   – Ага. Но я не все знаю. Они ничего не говорят, только шепчутся.
   Валландер не мог толком сообразить, о чем говорит мальчик. Он посмотрел на часы – пора было ехать к Лиллемур Норман.
   – Спасибо за помощь. Не забудь передать родителям, что я звонил. И расскажи почему.
   – Может быть, и расскажу, – сказал Клас.
   Три разных реакции. Ева Хильстрём вне себя от волнения, Лиллемур Норман подозрительна и недоверчива… Родители Мартина Буге рады, что он уехал, а его младший брат наслаждается отсутствием родителей.
   Он взял куртку и вышел. По пути заглянул в прачечную и застолбил новое время. Хотя расстояние до Черинггатан было небольшим, он взял машину. Моцион подождет до завтра.
   Он свернул с Белльвьювеген и остановился перед двухэтажным особняком. Он еще подходил к калитке, а входная дверь уже открылась. Он сразу понял, что это Лиллемур Норман. В отличие от Евы Хильстрём это была весьма плотная дама. Лена Норман на фото в папке Мартинссона была очень похожа на свою мать.
   В руке у нее был конверт.
   – Прошу прощения, что беспокою.
   – Думаю, что муж все ей выскажет, когда она явится. Совершенно непростительный поступок – взять и уехать, никого не предупредив.
   – Они совершеннолетние, – сказал Валландер. – Но такие вещи, понятно, вызывают раздражение. Можно было не заставлять людей волноваться.
   Он взял конверт и, пообещав в ближайшее время вернуть письмо, поехал в полицию. Он зашел в оперативную часть. Дежурный разговаривал по телефону, но, увидев Валландера, он кивнул на один из факсов. Клас Буге, как обещал, прислал письмо своего брата. Валландер пошел к себе, зажег настольную лампу и сел за стол. Разложил письма и открытки, надел очки и стал их изучать.
   Мартин Буге описывал брату матч по регби. Лена Норман сообщала, что в пансионате в Южной Англии нет горячей воды.
   Он откинулся на стуле.
   Догадка его была верна.
   И у Мартина Буге, и у Лены Норман был неровный, неразборчивый почерк. И подписи тоже.
   Если бы кто-то захотел подделать их письма, он, безусловно, выбрал бы Астрид Хильстрём.
   Ему стало не по себе. Но он пытался рассуждать логично. Что это ему дает? Да ничего. Даже ответа на вопрос, зачем кому-то вообще понадобилось подделывать чьи-то открытки.
   И все равно что-то его сильно встревожило.
   Этим надо заняться серьезно. Если что-то случилось, то мы опоздали на два месяца.
   Он сходил за кофе. Было уже четверть одиннадцатого. Он перечитал лежавшее в папке описание развития событий, но никаких зацепок не обнаружил.
   Молодые люди, близкие друзья, решили вместе отпраздновать Иванов день. Потом надумали попутешествовать. С дороги посылают открытки. Вот и все.
   Валландер собрал письма и сложил в папку вместе с открытками. Больше ничего он сегодня сделать не мог. Завтра поговорит с Мартинссоном и остальными. Надо решить, объявлять розыск или нет.
   Валландер погасил лампу и вышел. Из-за неплотно прикрытой двери кабинета Анн-Бритт Хёглунд пробивался свет. Он, стараясь ступать неслышно, подошел к двери и заглянул. Она сидела, уставясь на пустой письменный стол.
   Он застыл в нерешительности. Она обычно старалась не задерживаться на работе, всегда торопилась к детям. Ее муж, квалифицированный электромонтажник, постоянно уезжал в командировки. Он вспомнил ее утреннюю реакцию. А теперь она сидит и смотрит на пустой стол.
   Скорее всего, ей хочется побыть одной. Не следует навязывать ей свое общество. А может быть, ей нужно с кем-то поговорить.
   В конце концов, она всегда может попросить меня оставить ее одну, решил Валландер, постучал в дверь и, дождавшись ответа, вошел в комнату.
   – Увидел, что у тебя горит свет, – сказал он. – Ты обычно не сидишь так поздно, если нет причины.
   Она молча смотрела на него.
   – Если хочешь, чтобы я ушел, просто скажи.
   – Нет, – пробормотала она. – Кажется, не хочу. А что ты здесь делаешь? Что-нибудь случилось?
   Валландер тяжело опустился на стул, ощущая себя толстым и бесформенным стариком.
   – Да эти ребята, что исчезли на Иванов день.
   – Что-то новое?
   – Собственно говоря, нет. Просто мне пришла в голову мысль, и я решил ее проверить. Но мне кажется, надо повнимательнее приглядеться к этой истории. Ева Хильстрём с ума сходит от волнения. Правда, из всех родителей только она.
   – А что могло случиться?
   – В том-то и вопрос.
   – Объявляем розыск?
   Валландер развел руками:
   – Пока не знаю. Завтра определимся.
   В комнате была полутьма. Свет настольной лампы падал на пол.
   – Сколько ты уже в полиции? – вдруг спросила она.
   – Долго. Иногда кажется, что слишком долго. Но я понял, что я полицейский и останусь полицейским, пока не уйду на пенсию.
   Она долго смотрела на него. Потом спросила:
   – И как ты выдерживаешь?
   – Не знаю.
   – Но, во всяком случае, выдерживаешь?
   – Не всегда. Почему ты спрашиваешь?
   – Я сегодня сорвалась утром. Там, в столовой. Я сказала тебе, что отпуск был ни к черту. Он и был ни к черту. У меня проблемы с мужем. Его никогда нет. Когда он возвращается, мы неделю привыкаем друг к другу, а когда наконец все более или менее утрясается, ему опять надо уезжать. Мы подумываем о разводе, а это всегда непросто. Особенно когда есть дети.
   – Я знаю, – сказал Валландер.
   – И в то же время я не совсем понимаю, чем мы тут занимаемся. Открываю утром газету – группа полицейских в Мальмё арестована. Скупка краденого. Вчера показали по телевизору – полицейские боссы плещутся в бассейне, а бассейн принадлежит известному мафиози. Или гуляют на свадьбе у бандита где-нибудь на модном курорте – как же, почетные гости. Тебе не кажется, что такое случается все чаще? И я начинаю сомневаться, что выдержу на этой службе еще тридцать лет.
   – Все трещит по швам, – сказал Валландер. – И давно трещит. В системе гниль – это никакая не новость. Всегда среди полицейских были подонки. Сейчас их, может быть, побольше. Именно поэтому важно, важнее, чем когда-либо, чтобы такие, как ты, могли этому противостоять.
   – А ты?
   – Меня это тоже касается.
   – Но как ты выдерживаешь?
   Она сказала это с напором, даже агрессивно, и он узнал самого себя – он тоже не раз сидел так, уставясь в пустоту и стараясь найти хоть единое светлое пятно в своей работе.
   – Я утешаю себя тем, что без меня было бы еще хуже, – сказал он. – Все-таки утешение, хоть и слабое. Другого нет.
   Она вскинула голову:
   – Что происходит с этой страной?
   Валландер ждал продолжения, но она больше не произнесла ни слова. По улице прогрохотал грузовик.
   – Помнишь эту жуткую историю в Свартё? Весной?
   Она помнила.
   – Двое мальчишек четырнадцати лет напали на третьего, которому было двенадцать. Без всякой на то причины. Сшибли с ног. И, когда он лежал на земле, уже без сознания, начали пинать его в грудь. Когда это кончилось, он был уже мертв. Тогда я понял – в жизни действительно что-то изменилось. Дрались всегда. Но раньше драка кончалась, когда кто-то падал. Он был побежден. Лежачего не бьют. Можно называть это как угодно. Правила игры. Или просто – нечто само собой разумеющееся. Теперь не так. Потому что детей никто этому не учит. Словно бы целое поколение оказалось брошено своими родителями. Или мы возвели равнодушие в норму? Вдруг оказывается, что ты, как полицейский, должен учиться заново. Твой опыт устарел.
   Он замолчал.
   – Не знаю, что я себе напридумывала, когда поступала в Высшую школу полиции, – сказала она. – Но только не это.
   – И все равно надо держаться. Не уверен, чтобы ты, скажем, когда-нибудь думала, что тебя в один прекрасный день подстрелят.
   – Как ни странно, думала. На занятиях по стрельбе. Пыталась представить, что вот этот выстрел, который я только что сделала, достался мне самой. Но эту боль нельзя себе представить. И конечно, на самом деле всерьез я в это не верила – что в меня будут стрелять.
   Из коридора послышались голоса. Проходившие мимо дежурные разговаривали о каком-то пьяном водителе. Потом опять стало тихо.
   – А как ты сейчас?
   – Ты имеешь в виду – после ранения?
   Он кивнул.
   – Мне это снится, – сказала она. – Мне снится, что я умираю. Или что пуля попала в голову. Это самое страшное.
   – Так и бывает – человек начинает бояться. Это вполне объяснимо.
   Она встала.
   – В тот день, когда я начну бояться по-настоящему, я уйду с работы. Сейчас боюсь, но, видимо, не настолько. Спасибо, что зашел. Обычно я сама решаю свои проблемы. Но сегодня вдруг почувствовала себя совершенно беспомощной.
   – Чтобы это признать, надо найти в себе силу.
   Она надела куртку и слабо улыбнулась. Валландер поинтересовался, хорошо ли она спала, но Анн-Бритт не ответила.
   – Поговорим завтра об этих автомобильных контрабандистах? – спросила она.
   – Лучше после обеда. С утра, не забудь, у нас на повестке пропавшие юнцы.
   Она внимательно посмотрела на него:
   – Тебя что-то беспокоит?
   – Ева Хильстрём. Меня беспокоит, что она в такой тревоге. Мимо этого не пройдешь.
   Они вышли на улицу. Он огляделся – машины Анн-Бритт на стоянке не было. Он предложил ее подвезти, но она отказалась.
   – Мне надо пройтись, – сказала она. – Подумать только, как тепло!
   – Жара. Самая жаркая пора.
   Они попрощались. Валландер поехал домой, выпил кофе, полистал «Истадскую смесь» и лег, оставив окно настежь – в спальне было жарко.
   Уснул он мгновенно.
   Он проснулся от резкой боли в ноге.
   Левую икру свела судорога. Он опустил ногу на пол и напряг что было сил. Боль прошла. Он осторожно прилег опять, боясь, что судорога повторится. Часы на ночном столике показывали половину второго.
   Ему снова снился отец. Какие-то бессвязные обрывки. Они идут по улице в незнакомом городе. Кого-то ищут. Кого – так и осталось непонятно.
   Занавеска на окне тихонько шевелилась. Он подумал о матери Линды, Моне, на которой когда-то был женат. Сейчас у нее новый муж. Он играет в гольф, и у него наверняка нормальный сахар крови.