Страница:
процессах адаптации к новым условиям жизни. "Сейчас среди беженцев, -
цитирует Поповский психолога Никольскую, -в отличие от прежних лет много
таких, которые вовсе и не собирались никуда уезжать... но на Украине и в
Белоруссии ширится зона повышенной радиации. В киевских домах всю зиму не
топили. В Армении, Таджикистане - стреляют..." Изменения мотивов эмиграции,
внутренняя неготовность к ней многих эмигрантов, а также изменившиеся
условия для их профессиональных и соответственно материальных перспектив
там, куда они приезжают, определяют многие социально-психологические аспекты
их адаптации. И это касается не только профессионально-трудовых аспектов
жизни, но и проблем семьи и взаимоотношений между поколениями и в семье,
"...дети, приехавшие...в последние два-три года, существенно отличаются от
тех, что приезжали в эмиграцию в 80-е годы... Итальянский период чаще всего
сплачивал семьи..."
Работая в Сибирском отделении Академии медицинских наук, я была
приобщена к разработкам социальных аспектов комплексной научной программы
"Адаптация человека", направленной на изучение процессов приспособления
человека к изменяющимся условиям внешней среды, в том числе к условиям
Сибири и Севера, значительных миграционных потоков людей, связанных с
активным хозяйственным освоением этих регионов. В исследованиях большое
внимание уделялось выявлению и развитию "резервных возможностей"
человеческого организма, а также распознанию так называемых "болезней
адаптации" и "болезней дезадаптации". Под "болезнями адаптации" понимались
временные отклонения от нормы в организме человека, которые постепенно
исчезают в процессе приспособления. Под вторыми, т.е. "болезнями
дезадаптации", понимались длительные, порой необратимые нарушения в
организме, испытывающем особые трудности, либо неспособность вообще к
адаптации, либо к тем или иным условиям среды.
Сейчас, читая книгу Марка Поповского, я как бы увидела всю эту
методологию в действии применительно к совершенно новым ситуациям. Например,
переход на велфер еще способного энергично трудиться обладателя
университетского диплома или ученой степени выглядит характерным примером
"болезни дезадаптации". Приводя данные исследования психологов. Поповский
демонстрирует взаимосвязь социальных и физиологических аспектов адаптации: в
тех случаях, когда имеет место "болезнь дезадаптации" в социально-
психологическом плане (нет возможности найти себе применение, достойное
образованию и опыту, ностальгия и пр.), несмотря на относительно устроенную
жизнь (при велфере, изобилии в магазинах и пр.) наступает болезнь
дезадаптации в физиологическом плане (это - депрессия, начинают давать о
себе знать психосоматические синдромы, такие, как астма, сердечная
недостаточность, язва желудка) (стр. 191). Анализируя в своих очерках факты,
автор, подобно врачу, пытается разобраться в их глубинных причинах:
"...новоприбывшие не способны к тому, что психотерапевты зовут
самоидентификацией - к ясному пониманию и объяснению своей личности... в
Америке оказалось, что единственное наше сколько-нибудь реальное "я" никто
всерьез не принимает. Наш тамошний профессиональный опыт еще надо
подтвердить, доказать. Возрастной барьер еще более урезает возможность
кем-то быть, лишает недавнего специалиста элементарного самоуважения.
Инженеру и учителю, которым перевалило за полсотни, остается лишь заняться
физическим трудом... Сопротивляясь "унижению", обладатель университетского
диплома месяцами и годами противится предложениям, которые делает ему
Америка. Остается велфер..." (стр. 192)
Проявляя соучастие к подобным судьбам, журналист не склонен, однако,
"унижать своих героев жалостью", а утонченно дает понять, что и эти "болезни
дезадаптации" при адекватном поведении самих больных могут быть вполне
излечимы и, перейдя в разряд "болезней адаптации", постепенно исчезнуть, как
у многих, о которых он в качестве назидательных примеров говорит в своих
очерках. Мне представляется символичным, что большой очерк "Деньги Ваши -
идеи наши" посвящен дальневосточным ученым, занимающимся разработкой
адаптогенов - средств, способствующих повышению адаптационных возможностей
организма в изменяющихся условиях среды и нарастающих факторах стрессов.
Поиск различного рода адаптогенов был обусловлен концепцией (одним из
родоначальников которой был и один из героев этого очерка И. Брехман,
которого я имела счастье не раз слушать) развития резервных возможностей
организма человека в целях повышения его жизнестойкости. Можно сказать, что
основное содержание книги Поповского посвящено выявлению
социально-психологических "адаптогенов" из реального опыта людей, которым
удалось выстоять и успешно адаптироваться в новых условиях.
Описывая примеры жизни и опыта людей, сумевших преуспеть в новой
стране, журналист не просто констатирует факты, а он извлекает из них все
типичное и "распространимое", дабы оно могло послужить своего рода рецептом
и для многих других. И если, например, говоря о тех, кто страдает "болезнями
дезадаптации", он цитирует заключения психологов о том, что "они выглядят
значительно старше своих лет (стр. 191), то очерк о "железной Розе",
сумевшей противостоять невзгодам на протяжении всей долгой жизни, автор
словно в контрастность приведенным выше словам психологов, приводит слова
самой Розы, организовавшей совместно с сыном маленький, дарящий людям и ей
радость курорт: "Я в своей проперти, чувствую себя прекрасно. У меня после
первых же двух недель отдыха не остается на лице ни одной морщинки, -
утверждает восьмидесятилетняя (!) женщина, (стр. 224)
Когда в начале шестидесятых годов вместе с другими новшествами
хрущевской перестройки начала набирать скорость конкретная социология с ее
анкетированием, интервьюированием и прочими методами опросов, главной
заботой социологов стала проблема репрезентативной выборки, ибо любой вывод,
сделанный на недостаточно представительном материале, мог дать искаженную
картину о тех или иных сторонах жизни, изучаемой через призму взглядов на
них опрашиваемых людей. Сейчас, читая книгу Поповского, я не перестаю
удивляться тому, как ему удается каждый анализ конкретной судьбы приподнять
до такого уровня обобщения, что он содержит в себе все узловые срезы того
или иного аспекта эмиграции и потому служит вполне репрезентативным
отражением не одной судьбы, а всех судеб в аналогичной описываемому
ситуации.
Излагая тот или иной срез эмигрантской жизни, журналист пытается
"вживить как можно больше сведений об аккумулированном опыте, что делает его
очерк подобным "учебнику жизни в описываемой ситуации". Ярким примером этому
могут послужить очерки "Язык мой - друг мой" и "Мой дом, мой сладкий дом". В
первом рассказывается об энтузиазме и деятельности людей по организации
двуязычного преподавания в школе, во втором - пути и проблемы осуществления
русскими основного элемента "Американской мечты" - приобретения дома. В этом
очерке журналист не только описывает радости и трудности в анализируемых
ситуациях, но и представляет, основанные на общем опыте, возможные подвохи и
неожиданности, словно заставляя каждого задуматься над тем, что же в нашей
жизни цель, а что средство. Подчеркнутое уважение к мнению и взглядам своих
героев не мешает при этом журналисту в самой деликатной манере проявить и
свою позицию, чем дает возможность каждому читателю участвовать в открытой
им дискуссии. (Например, очерки "Диалог мужчины и женщины" и "Брызги пятой
волны").
В книге представлена галерея людей - бизнесменов, музыкантов,
модельеров, ученых, писателей, философов, "пожизненного марафонца" и
мальчика-вундеркинда, женщины, желавшей устроить свое личное счастье поиском
заморского мужа, и служителей религиозных заведений. Вот они, резервы (!)
человеческой жизнестойкости. Из разных очерков в сумме эти резервы
выкристаллизовываются в цельную единую систему, определяющую
жизнеспособность представленных нам людей. Составляющие этой системы -
неустанный труд, вера в себя, сохранение чувства собственного достоинства,
целеустремленность, самоуважение. И один (а может, самый важный) из
элементов этой системы, который, очевидно, сохраняет молодость и энергию и
автора рецензируемой книги и в котором видит секрет своей молодости
восьмидесятилетняя "железная Роза", в ее устах звучит просто: "Надо любить
людей!"
И именно поэтому, пытаясь быть объективным и увидеть своих героев как
бы взглядом на них со стороны, автор все равно не может скрыть "пролезающее
отовсюду" его восхищение ими. Хочет того журналист или нет, сквозь его
нейтральный взгляд всюду просматривается желание преподнести судьбы этих
людей как образец для подражания не только тем, что они взошли на свою
вершину, но и тем, что большинство из них стремится как бы перенести свой
успех на других, поделиться ниспосланным им судьбой (а точнее - их
собственными усилиями) благополучием. И как тонкий педагог, Марк Поповский
"высвечивает" эту сторону их жизни как самый достойный ее результат.
Талантливый "Человек торгующий" - хозяин пользующегося известностью в
Вашингтоне русского магазина "одессит Миша", читает о своем опыте
организации бизнеса перед "советскими организаторами производства" лекции
столь полезные для них, что получает благодарственное письмо от
высокопоставленного чиновника из американского Министерства образования,
организовавшего эти лекции. Таких примеров в книге Поповского немало. Так,
"Нынешняя деятельность президента Shapiro & Со., насколько я понял (пишет
Поповский в очерке о преуспевающем "капиталисте - романтике"), пробудила в
нем еще одно желание: он хочет не только брать, но и давать. Грозится
создать в будущем фонд помощи для россиян, нечто вроде Фонда Сороса,
предназначенного для спасения российской науки... Сегодня мой герой,
-продолжает далее журналист, - захвачен новой идеей, хочет поделиться своим
опытом с нашей эмиграцией..."
Да, воистину, "не хлебом единым..." И рассказами об этом, о духовной
стороне жизни русской эмиграции, книга буквально потрясла меня.
О духовных сторонах жизни эмиграции известно не так уж много и часто
написанное на бумаге, либо показанное в фильмах представлено в некоем жанре
"жестокого романса", типа "не падайте духом, поручик Голицын, корнет
Оболенский, налейте вина..." И вот подборка представленных в книге очерково
сохранении и развитии отечественной культуры и духовных ценностей рисуют
великий по своему масштабу срез жизни людей, имя которому по существу -
ПОДВИГ! И пусть простят меня читатели за излишнюю сентиментальность, но,
читая, например, страницы о хранении и развитии Славянско-балтийского отдела
Нью-Йоркской публичной библиотеки, о судьбе актрисы и московского диктора
Веры Енютиной, о создании русского зарубежного архива, о маленьком "Русском
государстве" в деревне Си Клифф на Лонг-Айленде, о судьбе и деятелях
Толстовского фонда, о сподвижнической деятельности организаторов двуязычного
(включая русский) преподавания в школе, мне все время хотелось сказать
Поповскому: "Спасибо за то, что Вы описали это и дали мне и многим
возможность узнать все это! Спасибо за то, что вы увековечили своими
очерками эти примеры высокого служения общечеловеческим ценностям!"
Да, "крутится, вертится" шар наш земной! Увы, не всегда и не везде он
голубой. Разные на нем цвета - и голубые, и розовые, и красные, и
коричневые, и белые, и черные, которые разбрасывают людей по разные стороны
планеты. Но географические перемещения, меняя жизнь в материальной сфере, не
могут служить препятствием для пребывания в атмосфере тех духовных начал, в
которых человек вырос, сформировался и которые обеспечивают ему полноценное
существование. И потому руководитель Славянско- балтийского отдела
Нью-Йоркской библиотеки Эдвард Касинец, сам урожденный манхеттенец, сын
урожденных закарпатцев, выполняет поистине подвижническую деятельность по
собиранию и хранению всего, что связано со славянскими культурами. И потому
издают свои мемуары, дабы сохранить "связь времен" старые фронтовики,
поселившиеся в Канаде; и потому нашлись в эмигрантской среде энтузиасты,
понявшие, что здесь, на Западе, уже нет смысла в разделении и
противоборстве. По существу, и воины царской армии и их прежние враги -
социал-демократы и эсеры в условиях эмиграции сравнялись в своем положении:
делить им нечего. И они решили создать общий российский архив из имеющихся у
них и собранных документов. И потому американец раввин Броер покидает
изобильный городок близ Нью-Йорка и летит "за океан, в голодную нищую
страну, где никто не знает, что его ждет завтра. С точки зрения нашего
"здравого смысла", - комментирует Марк Поповский, - ведет себя раввин, мягко
выражаясь, странно. Но с позиции верующего человека это норма, ибо он едет в
Бердичев не для себя, он едет ради других. И потому смогла преодолеть
немалые трудности, эмигрировав в уже престарелом возрасте, актриса и диктор
Вера Елютина, создав "Театр одного актера" в виде записанных на кассету в ее
художественном исполнении лучшего из мировой и русской литературы. И эти
кассеты раскупались, ибо нужны были людям, тем, для кого это тоже было
необходимым духовным подспорьем в жизни. И потому существует в часе езды от
Манхеттена в деревне Си Клифф маленькое "русское государство", жители
которого хранят в себе "дух подчеркнутой русскости". Все эти и многие другие
примеры, приведенные в книге, свидетельствуют об удивительном феномене,
каковым является духовная связь с корнями для человеческого существования.
Но в целом книга рождает вывод, квинтэссенция которого содержится во
фрагменте интервью одного из представителей Си Клиффа Юрия Месснера. "Когда
вы толкуете о России, вы говорите "Мы" или "Они"? -поинтересовался
Поповский. - "Я говорю "мы". А когда речь идет об Америке?" - "Я тоже говорю
"мы". Так оно и есть, - заключает журналист, - обе страны представляются
жителю Си Клиффа одинаково родными". Мне думается, в этом примере содержится
глубокий философский смысл духовного аспекта эмиграции. Да, так было и
будет, очевидно, всегда, что человек будет искать, где лучше. Но сколь легче
и возвышеннее был бы этот путь, если б человек мог всегда ощущать, что и то
место, где он родился, и то место, где ему жить и умирать, будут ему
одинаково родными. И тогда никакие моря и океаны не смогут разделить и
размежевать то единое нравственно-духовное пространство, которое создано
многовековой мудростью человечества во имя мира и единения. И потому слова,
которыми озаглавил свою замечательную рецензию на первый том книги "На
другой стороне планеты" Эммануил Штейн, "Мы жили тогда на планете
другой...", мне хотелось дополнить словами, которые рождаются из концепции
обоих томов этой книги: "А жить нам судьба на планете одной".
Я бы рекомендовала эту книгу прочитать каждому, кого проблемы эмиграции
интересуют как извне, так и изнутри. Эта книга может вызвать у каждого
уважение не только к ближнему, но и к самому себе по праву принадлежности к
Роду Человеческому, способному пройти любые испытания с честью и
достоинством. Я уверена, что книга будет переиздаваться. И потому хотелось
бы пожелать в следующих изданиях при редактировании убрать такие неуместные
здесь, но проскочившие из первоначальных публикаций ремарки, как "...рамки
газетной статьи и т. п...", ибо то, что у меня в руках - это не сборник
газетных статей. Это цельная книга, самостоятельная книга, жанр которой -
роман о любви автора к своим героям.
К 10-летнему юбилею альманаха "Побережье"
( в сокращенном виде рецензия опубликована в "Панораме" No 1122.
октябрь 9-11, 2002)
Как, однако, быстро летит время! Еще буквально вчера я впервые увидела
толстый журнал "Побережье". Это был 3-й выпуск ежегодника. И вот у меня в
руках уже 10-й! Признаюсь, что когда доставала из почтового ящика посылку со
свежим номером, то ее размер заставил подумать о том, что по ошибке, мне
прислано два экземпляра. Однако оказалось, что в ознаменование круглой даты
журнал выпущен торжественным удвоенным размером, который наряду с
традиционными разделами - поэзии, прозы, литературоведения, переводов, -
вместил библиографию опубликованных за 10-летие в журнале произведений и
обзор всех предыдущих выпусков, выполненный Ириной Панченко. В связи с этим,
а также с учетом того, что на многие из номеров aжурнала я откликалась
рецензиями, (с которыми можно ознакомиться на моем сайте в интернете:
http://lib.ru/NEWPROZA/MATROS/ позволю себе подробно остановиться лишь на
последнем выпуске.
Если правы все, кто в своих обзорах и рецензиях, относят "Побережье" к
числу заметных явлений духовной русскоязычной жизни то юбилейный номер еще
одно, может быть, самое убедительное тому подтверждение. Он как бы
концентрирует все лучшее, что достигнуто за годы прошедшие и подобен старту
перед взятием новых вершин в будущем. Естественно, что такой объемный том не
может содержать все произведения одинаково высокого уровня. Но общий облик,
как бы планку журналу задают те из них, которые по степени мастерства и
обобщения, можно отнести к глубоким философским произведениям, независимо от
того, какой жанр они представляют.
В качестве наиболее ярких примеров сказанному, я бы назвала рассказ
Юрия Солнцева "Движение на перроне" из раздела прозы, статью А. Либермана
"Хочется убить, а нельзя", эссе Манука Жажояна "Сорок тысяч братьев" из
раздела "Литературоведение, культура" и др. произведения, о которых
постараюсь сказать, насколько позволяют ограниченные рамки рецензии.
Небольшой рассказ Юрия Солнцева, взволнованно передает драматизм
противоречий такого явления нашего бытия, как глобализация образа жизни.
Суть этих противоречий в том, что несущее в себе много позитивного,
возрастание возможностей коммуникаций, взаимосвязей между людьми, в то же
время влечет такие последствия, когда ни в одной точке Земли современному
человеку не избавиться, не оградиться от общих, глобальных проблем планеты.
Невиданные (для прошлых эпох) блага и комфорт, принесенные
научно-техническим прогрессом в материальной сфере, не обеспечивают человеку
комфорта душевного, ощущения защищенности от природных и социальных
потрясений. Двух командировочных стихийно сводит столик в буфете на
крошечной японской железнодорожной станции во время вынужденной задержки
движения поездов из-за снегопада.. Собеседники коротают время, но остновка
не особождает их от вечного движения, водоворота жизни, ее тревог, забот и
напряжения, обусловленного отягощенной памятью трагического прошлого,
тревожностью настоящего и неопределенностью будущего.
Рассказ Георгия Демидова "Амок" исследует эволюцию превращения
"простого честного" татарина-красноармейца в маньяка-убийцу. Завербованный в
качестве бойца вооруженной охраны на Колыму в лагерь для заключенных, этот
закомплексованный плохим русским языком и принадлежностью в прошлом к
"инородцам", надеется воспрянуть морально и материально при "почетной" и
"важной службе". Но бесчеловечные условия существования заключенных, а так
же одичалый образ жизни сытых, здоровых бойцов охраны, порождали звериную
озлобленность тех и других, выражающуюся в беспредельной ненависти и
жестокости друг к другу.
Великому Л. Толстому принадлежит высказывание: "...мы любим людей за то
добро, которые мы им делаем, и не любим за то зло, которое мы им делали...".
По завершенности и точности содержания этот тезис я отношу к универсальной
формуле человеческих отношений, которая еще раз нашла свое выражение в
трагедии, описываемой Демидовым: "вид их (заключенных - Л.М.) страданий не
только не вызывал сострадания, но даже озлоблял бойцов еще более. И никто не
понимал, что человек автоматически начинает ненавидеть того, кому он
причиняет зло".
Рассказ Александра Гениса: "Черный квартет. Натурфилософия курорта" и
отрывок из повести "Этот человек" Татьяны Аист, очевидно, никогда бы не были
никем сопоставимы, не окажись они под единой обложкой "Побережья". Здесь же,
независимо от воли авторов, дополняя друг друга, они представляют
удивительный сюжет о том, как исконное стремление человека к нравственному
очищению в единении с природой, может искажаться, извращаться, уродоваться в
уродливой социальной среде.
Благополучный, избалованный цивилизацией и комфортом герой Гениса,
попав на Карибский остров Испаньола, курорт, задуманный прививкой от
цивилизации, на самом деле служит ее продолжением...". Однако, навязчивый
сервис и комфорт, на который сетует герой рассказа Гениса ,может мерещиться
только во сне героям рассказа Т. Аист, поскольку они весь свой отпуск
вынуждены затрачивать на "совковые радости", связанные с элементарным
жизнеобеспечнием: доставанием самыми изощренными ухищрениями дешевых "коек"
для ночлега, доставанием питания "на халяву" за хозяйский (у кого сняты
койки - Л.М.) счет, либо "простым классическим воровством" на рынке, в
столовой, в частных садах.
. Один и тот же замысел, с моей точки зрения объединяет другой рассказ
Гениса "Атеисты" и рассказ Генриха Габая "Бар-Мицва". В этих произведениях
предпринят анализ утонченных духовных процессов движения от оголтелого,
навязанного в прошлом "советского" атеизма к религиозности (по приезде в
Америку), и связанных с ним противоречиями в нравственных исканиях у героев.
Оба автора, на примере совершенно различных жизненных коллизий, показывают,
что и "навязанная религиозность", с ее ритуалами не всегда влечет обращение
человека к истинной вере, а порой наоборот - может привести к цинизму. .
Однако и герой "Атеистов" и герой "Бар-мыцва" словно идут в одном
направлении в поисках смысла жизни и истинной веры, значительно
простирающейся за пределы чисто религиозных ритуалов и условностей.
Чисто "мужским" произведением я бы назвала рассказ Петра Ильинского
"Лабиринт".... С моей точки зрения, анализ судьбы героя (Филиппа) являет
противоречие, в котором, с одной стороны писатель бичует Филиппа, обнажая
его душевную ленность, его неспособность на дерзновения во имя любви; с
другой- он ищет смягчающие вину Филиппа (перед его же судьбой)
обстоятельства. И потому не упрекает его в расчетливости, проявляемой даже в
отношении таких неподдающихся расчетам категориям как, ухаживание,
увлечение, влюбленность. Эту опустошительную расчетливость герой называет
даже "эмоциональной бережливостью": "Ведь, ухаживая, - рассуждает Филипп, -
тоже влюбляешься, сродняешься... Но где граница, где рубеж, на котором нужно
подводить черту и списывать потерянное время - да что время! Списывать
бессмысленные чувства...". И невольно рождается удручающий вывод: какова же
пропасть между Филиппом " с его эмоциональной бережливостью" и мужчиной,
жившем всего полстолетия назад, который призывал:
"Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
..............................................
Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвет..."
(Н. Заболотский. Фрагмент)
Из раздела прозы, мне бы хотелось остановиться еще на одном,
преисполненном философского смысла, произведении - коротком рассказе М.
Садовского "Фейс Ап". С главной героиней - Блюмой Мойсеевной - мы
встречаемся в ее глубокой старости, в эмиграции. Прошедшая все этапы
"большого пути" советской жизни, со всеми горестями и лишениями, она
сохранила красоту физическую, душевную, ясную память, достоинство и
неугасаемое чувство юмора. Без признаков грусти и печали, она просит своего
внука-скрипача выделить время и свести ее на местное кладбище .Удивленному
Ленчику (как она звала внука) невдомек, что "Ба" хочет "примериться" к тому
месту, куда ей предстоит завершить жизненный путь... По пути домой с
кладбища, старая Блюма остановилась у автомата с напитками, не потому что
хотела пить, а из-за того, что ее внимание привлекли таблички, где на
"зеленых деньгах изображены портреты ...солидных людей", под которыми
надпись "Фейс ап". На ее вопрос, что это означает, внук отвечает, что по
английски - это "лицом вверх". Но, подняв вверх голову, она пояснения внука
(о том, что "лицом вверх" - лишь указатель того, как нужно вставлять в
автомат доллар), интерпретирует так, чтоб изложить Ленчику концепцию своего
духовного завещания: :"Понимаю, - перебила его Блюма, - понимаю. Твой
прадед, мой отец, всегда говорил мне... еще я маленькая была, слышала, он
говорил брату, а потом мне: "Генг нит ди коп!" - "Не вешай голову!".
Раздел "Литературоведение и культура" в юбилейном номере представляет
собой кладезь исследовательских и интеллектуальных находок.
Не могу не признаться, что на всех произведениях этого раздела мне бы
хотелось подробно остановиться, дабы поделиться с читателем богатством
размышлений, которые они несут в себе Это и статьи А. Либермана, и
многогранная работа Б. Езерской, посвященная 125-летию Джека Лондона, эссе
цитирует Поповский психолога Никольскую, -в отличие от прежних лет много
таких, которые вовсе и не собирались никуда уезжать... но на Украине и в
Белоруссии ширится зона повышенной радиации. В киевских домах всю зиму не
топили. В Армении, Таджикистане - стреляют..." Изменения мотивов эмиграции,
внутренняя неготовность к ней многих эмигрантов, а также изменившиеся
условия для их профессиональных и соответственно материальных перспектив
там, куда они приезжают, определяют многие социально-психологические аспекты
их адаптации. И это касается не только профессионально-трудовых аспектов
жизни, но и проблем семьи и взаимоотношений между поколениями и в семье,
"...дети, приехавшие...в последние два-три года, существенно отличаются от
тех, что приезжали в эмиграцию в 80-е годы... Итальянский период чаще всего
сплачивал семьи..."
Работая в Сибирском отделении Академии медицинских наук, я была
приобщена к разработкам социальных аспектов комплексной научной программы
"Адаптация человека", направленной на изучение процессов приспособления
человека к изменяющимся условиям внешней среды, в том числе к условиям
Сибири и Севера, значительных миграционных потоков людей, связанных с
активным хозяйственным освоением этих регионов. В исследованиях большое
внимание уделялось выявлению и развитию "резервных возможностей"
человеческого организма, а также распознанию так называемых "болезней
адаптации" и "болезней дезадаптации". Под "болезнями адаптации" понимались
временные отклонения от нормы в организме человека, которые постепенно
исчезают в процессе приспособления. Под вторыми, т.е. "болезнями
дезадаптации", понимались длительные, порой необратимые нарушения в
организме, испытывающем особые трудности, либо неспособность вообще к
адаптации, либо к тем или иным условиям среды.
Сейчас, читая книгу Марка Поповского, я как бы увидела всю эту
методологию в действии применительно к совершенно новым ситуациям. Например,
переход на велфер еще способного энергично трудиться обладателя
университетского диплома или ученой степени выглядит характерным примером
"болезни дезадаптации". Приводя данные исследования психологов. Поповский
демонстрирует взаимосвязь социальных и физиологических аспектов адаптации: в
тех случаях, когда имеет место "болезнь дезадаптации" в социально-
психологическом плане (нет возможности найти себе применение, достойное
образованию и опыту, ностальгия и пр.), несмотря на относительно устроенную
жизнь (при велфере, изобилии в магазинах и пр.) наступает болезнь
дезадаптации в физиологическом плане (это - депрессия, начинают давать о
себе знать психосоматические синдромы, такие, как астма, сердечная
недостаточность, язва желудка) (стр. 191). Анализируя в своих очерках факты,
автор, подобно врачу, пытается разобраться в их глубинных причинах:
"...новоприбывшие не способны к тому, что психотерапевты зовут
самоидентификацией - к ясному пониманию и объяснению своей личности... в
Америке оказалось, что единственное наше сколько-нибудь реальное "я" никто
всерьез не принимает. Наш тамошний профессиональный опыт еще надо
подтвердить, доказать. Возрастной барьер еще более урезает возможность
кем-то быть, лишает недавнего специалиста элементарного самоуважения.
Инженеру и учителю, которым перевалило за полсотни, остается лишь заняться
физическим трудом... Сопротивляясь "унижению", обладатель университетского
диплома месяцами и годами противится предложениям, которые делает ему
Америка. Остается велфер..." (стр. 192)
Проявляя соучастие к подобным судьбам, журналист не склонен, однако,
"унижать своих героев жалостью", а утонченно дает понять, что и эти "болезни
дезадаптации" при адекватном поведении самих больных могут быть вполне
излечимы и, перейдя в разряд "болезней адаптации", постепенно исчезнуть, как
у многих, о которых он в качестве назидательных примеров говорит в своих
очерках. Мне представляется символичным, что большой очерк "Деньги Ваши -
идеи наши" посвящен дальневосточным ученым, занимающимся разработкой
адаптогенов - средств, способствующих повышению адаптационных возможностей
организма в изменяющихся условиях среды и нарастающих факторах стрессов.
Поиск различного рода адаптогенов был обусловлен концепцией (одним из
родоначальников которой был и один из героев этого очерка И. Брехман,
которого я имела счастье не раз слушать) развития резервных возможностей
организма человека в целях повышения его жизнестойкости. Можно сказать, что
основное содержание книги Поповского посвящено выявлению
социально-психологических "адаптогенов" из реального опыта людей, которым
удалось выстоять и успешно адаптироваться в новых условиях.
Описывая примеры жизни и опыта людей, сумевших преуспеть в новой
стране, журналист не просто констатирует факты, а он извлекает из них все
типичное и "распространимое", дабы оно могло послужить своего рода рецептом
и для многих других. И если, например, говоря о тех, кто страдает "болезнями
дезадаптации", он цитирует заключения психологов о том, что "они выглядят
значительно старше своих лет (стр. 191), то очерк о "железной Розе",
сумевшей противостоять невзгодам на протяжении всей долгой жизни, автор
словно в контрастность приведенным выше словам психологов, приводит слова
самой Розы, организовавшей совместно с сыном маленький, дарящий людям и ей
радость курорт: "Я в своей проперти, чувствую себя прекрасно. У меня после
первых же двух недель отдыха не остается на лице ни одной морщинки, -
утверждает восьмидесятилетняя (!) женщина, (стр. 224)
Когда в начале шестидесятых годов вместе с другими новшествами
хрущевской перестройки начала набирать скорость конкретная социология с ее
анкетированием, интервьюированием и прочими методами опросов, главной
заботой социологов стала проблема репрезентативной выборки, ибо любой вывод,
сделанный на недостаточно представительном материале, мог дать искаженную
картину о тех или иных сторонах жизни, изучаемой через призму взглядов на
них опрашиваемых людей. Сейчас, читая книгу Поповского, я не перестаю
удивляться тому, как ему удается каждый анализ конкретной судьбы приподнять
до такого уровня обобщения, что он содержит в себе все узловые срезы того
или иного аспекта эмиграции и потому служит вполне репрезентативным
отражением не одной судьбы, а всех судеб в аналогичной описываемому
ситуации.
Излагая тот или иной срез эмигрантской жизни, журналист пытается
"вживить как можно больше сведений об аккумулированном опыте, что делает его
очерк подобным "учебнику жизни в описываемой ситуации". Ярким примером этому
могут послужить очерки "Язык мой - друг мой" и "Мой дом, мой сладкий дом". В
первом рассказывается об энтузиазме и деятельности людей по организации
двуязычного преподавания в школе, во втором - пути и проблемы осуществления
русскими основного элемента "Американской мечты" - приобретения дома. В этом
очерке журналист не только описывает радости и трудности в анализируемых
ситуациях, но и представляет, основанные на общем опыте, возможные подвохи и
неожиданности, словно заставляя каждого задуматься над тем, что же в нашей
жизни цель, а что средство. Подчеркнутое уважение к мнению и взглядам своих
героев не мешает при этом журналисту в самой деликатной манере проявить и
свою позицию, чем дает возможность каждому читателю участвовать в открытой
им дискуссии. (Например, очерки "Диалог мужчины и женщины" и "Брызги пятой
волны").
В книге представлена галерея людей - бизнесменов, музыкантов,
модельеров, ученых, писателей, философов, "пожизненного марафонца" и
мальчика-вундеркинда, женщины, желавшей устроить свое личное счастье поиском
заморского мужа, и служителей религиозных заведений. Вот они, резервы (!)
человеческой жизнестойкости. Из разных очерков в сумме эти резервы
выкристаллизовываются в цельную единую систему, определяющую
жизнеспособность представленных нам людей. Составляющие этой системы -
неустанный труд, вера в себя, сохранение чувства собственного достоинства,
целеустремленность, самоуважение. И один (а может, самый важный) из
элементов этой системы, который, очевидно, сохраняет молодость и энергию и
автора рецензируемой книги и в котором видит секрет своей молодости
восьмидесятилетняя "железная Роза", в ее устах звучит просто: "Надо любить
людей!"
И именно поэтому, пытаясь быть объективным и увидеть своих героев как
бы взглядом на них со стороны, автор все равно не может скрыть "пролезающее
отовсюду" его восхищение ими. Хочет того журналист или нет, сквозь его
нейтральный взгляд всюду просматривается желание преподнести судьбы этих
людей как образец для подражания не только тем, что они взошли на свою
вершину, но и тем, что большинство из них стремится как бы перенести свой
успех на других, поделиться ниспосланным им судьбой (а точнее - их
собственными усилиями) благополучием. И как тонкий педагог, Марк Поповский
"высвечивает" эту сторону их жизни как самый достойный ее результат.
Талантливый "Человек торгующий" - хозяин пользующегося известностью в
Вашингтоне русского магазина "одессит Миша", читает о своем опыте
организации бизнеса перед "советскими организаторами производства" лекции
столь полезные для них, что получает благодарственное письмо от
высокопоставленного чиновника из американского Министерства образования,
организовавшего эти лекции. Таких примеров в книге Поповского немало. Так,
"Нынешняя деятельность президента Shapiro & Со., насколько я понял (пишет
Поповский в очерке о преуспевающем "капиталисте - романтике"), пробудила в
нем еще одно желание: он хочет не только брать, но и давать. Грозится
создать в будущем фонд помощи для россиян, нечто вроде Фонда Сороса,
предназначенного для спасения российской науки... Сегодня мой герой,
-продолжает далее журналист, - захвачен новой идеей, хочет поделиться своим
опытом с нашей эмиграцией..."
Да, воистину, "не хлебом единым..." И рассказами об этом, о духовной
стороне жизни русской эмиграции, книга буквально потрясла меня.
О духовных сторонах жизни эмиграции известно не так уж много и часто
написанное на бумаге, либо показанное в фильмах представлено в некоем жанре
"жестокого романса", типа "не падайте духом, поручик Голицын, корнет
Оболенский, налейте вина..." И вот подборка представленных в книге очерково
сохранении и развитии отечественной культуры и духовных ценностей рисуют
великий по своему масштабу срез жизни людей, имя которому по существу -
ПОДВИГ! И пусть простят меня читатели за излишнюю сентиментальность, но,
читая, например, страницы о хранении и развитии Славянско-балтийского отдела
Нью-Йоркской публичной библиотеки, о судьбе актрисы и московского диктора
Веры Енютиной, о создании русского зарубежного архива, о маленьком "Русском
государстве" в деревне Си Клифф на Лонг-Айленде, о судьбе и деятелях
Толстовского фонда, о сподвижнической деятельности организаторов двуязычного
(включая русский) преподавания в школе, мне все время хотелось сказать
Поповскому: "Спасибо за то, что Вы описали это и дали мне и многим
возможность узнать все это! Спасибо за то, что вы увековечили своими
очерками эти примеры высокого служения общечеловеческим ценностям!"
Да, "крутится, вертится" шар наш земной! Увы, не всегда и не везде он
голубой. Разные на нем цвета - и голубые, и розовые, и красные, и
коричневые, и белые, и черные, которые разбрасывают людей по разные стороны
планеты. Но географические перемещения, меняя жизнь в материальной сфере, не
могут служить препятствием для пребывания в атмосфере тех духовных начал, в
которых человек вырос, сформировался и которые обеспечивают ему полноценное
существование. И потому руководитель Славянско- балтийского отдела
Нью-Йоркской библиотеки Эдвард Касинец, сам урожденный манхеттенец, сын
урожденных закарпатцев, выполняет поистине подвижническую деятельность по
собиранию и хранению всего, что связано со славянскими культурами. И потому
издают свои мемуары, дабы сохранить "связь времен" старые фронтовики,
поселившиеся в Канаде; и потому нашлись в эмигрантской среде энтузиасты,
понявшие, что здесь, на Западе, уже нет смысла в разделении и
противоборстве. По существу, и воины царской армии и их прежние враги -
социал-демократы и эсеры в условиях эмиграции сравнялись в своем положении:
делить им нечего. И они решили создать общий российский архив из имеющихся у
них и собранных документов. И потому американец раввин Броер покидает
изобильный городок близ Нью-Йорка и летит "за океан, в голодную нищую
страну, где никто не знает, что его ждет завтра. С точки зрения нашего
"здравого смысла", - комментирует Марк Поповский, - ведет себя раввин, мягко
выражаясь, странно. Но с позиции верующего человека это норма, ибо он едет в
Бердичев не для себя, он едет ради других. И потому смогла преодолеть
немалые трудности, эмигрировав в уже престарелом возрасте, актриса и диктор
Вера Елютина, создав "Театр одного актера" в виде записанных на кассету в ее
художественном исполнении лучшего из мировой и русской литературы. И эти
кассеты раскупались, ибо нужны были людям, тем, для кого это тоже было
необходимым духовным подспорьем в жизни. И потому существует в часе езды от
Манхеттена в деревне Си Клифф маленькое "русское государство", жители
которого хранят в себе "дух подчеркнутой русскости". Все эти и многие другие
примеры, приведенные в книге, свидетельствуют об удивительном феномене,
каковым является духовная связь с корнями для человеческого существования.
Но в целом книга рождает вывод, квинтэссенция которого содержится во
фрагменте интервью одного из представителей Си Клиффа Юрия Месснера. "Когда
вы толкуете о России, вы говорите "Мы" или "Они"? -поинтересовался
Поповский. - "Я говорю "мы". А когда речь идет об Америке?" - "Я тоже говорю
"мы". Так оно и есть, - заключает журналист, - обе страны представляются
жителю Си Клиффа одинаково родными". Мне думается, в этом примере содержится
глубокий философский смысл духовного аспекта эмиграции. Да, так было и
будет, очевидно, всегда, что человек будет искать, где лучше. Но сколь легче
и возвышеннее был бы этот путь, если б человек мог всегда ощущать, что и то
место, где он родился, и то место, где ему жить и умирать, будут ему
одинаково родными. И тогда никакие моря и океаны не смогут разделить и
размежевать то единое нравственно-духовное пространство, которое создано
многовековой мудростью человечества во имя мира и единения. И потому слова,
которыми озаглавил свою замечательную рецензию на первый том книги "На
другой стороне планеты" Эммануил Штейн, "Мы жили тогда на планете
другой...", мне хотелось дополнить словами, которые рождаются из концепции
обоих томов этой книги: "А жить нам судьба на планете одной".
Я бы рекомендовала эту книгу прочитать каждому, кого проблемы эмиграции
интересуют как извне, так и изнутри. Эта книга может вызвать у каждого
уважение не только к ближнему, но и к самому себе по праву принадлежности к
Роду Человеческому, способному пройти любые испытания с честью и
достоинством. Я уверена, что книга будет переиздаваться. И потому хотелось
бы пожелать в следующих изданиях при редактировании убрать такие неуместные
здесь, но проскочившие из первоначальных публикаций ремарки, как "...рамки
газетной статьи и т. п...", ибо то, что у меня в руках - это не сборник
газетных статей. Это цельная книга, самостоятельная книга, жанр которой -
роман о любви автора к своим героям.
К 10-летнему юбилею альманаха "Побережье"
( в сокращенном виде рецензия опубликована в "Панораме" No 1122.
октябрь 9-11, 2002)
Как, однако, быстро летит время! Еще буквально вчера я впервые увидела
толстый журнал "Побережье". Это был 3-й выпуск ежегодника. И вот у меня в
руках уже 10-й! Признаюсь, что когда доставала из почтового ящика посылку со
свежим номером, то ее размер заставил подумать о том, что по ошибке, мне
прислано два экземпляра. Однако оказалось, что в ознаменование круглой даты
журнал выпущен торжественным удвоенным размером, который наряду с
традиционными разделами - поэзии, прозы, литературоведения, переводов, -
вместил библиографию опубликованных за 10-летие в журнале произведений и
обзор всех предыдущих выпусков, выполненный Ириной Панченко. В связи с этим,
а также с учетом того, что на многие из номеров aжурнала я откликалась
рецензиями, (с которыми можно ознакомиться на моем сайте в интернете:
http://lib.ru/NEWPROZA/MATROS/ позволю себе подробно остановиться лишь на
последнем выпуске.
Если правы все, кто в своих обзорах и рецензиях, относят "Побережье" к
числу заметных явлений духовной русскоязычной жизни то юбилейный номер еще
одно, может быть, самое убедительное тому подтверждение. Он как бы
концентрирует все лучшее, что достигнуто за годы прошедшие и подобен старту
перед взятием новых вершин в будущем. Естественно, что такой объемный том не
может содержать все произведения одинаково высокого уровня. Но общий облик,
как бы планку журналу задают те из них, которые по степени мастерства и
обобщения, можно отнести к глубоким философским произведениям, независимо от
того, какой жанр они представляют.
В качестве наиболее ярких примеров сказанному, я бы назвала рассказ
Юрия Солнцева "Движение на перроне" из раздела прозы, статью А. Либермана
"Хочется убить, а нельзя", эссе Манука Жажояна "Сорок тысяч братьев" из
раздела "Литературоведение, культура" и др. произведения, о которых
постараюсь сказать, насколько позволяют ограниченные рамки рецензии.
Небольшой рассказ Юрия Солнцева, взволнованно передает драматизм
противоречий такого явления нашего бытия, как глобализация образа жизни.
Суть этих противоречий в том, что несущее в себе много позитивного,
возрастание возможностей коммуникаций, взаимосвязей между людьми, в то же
время влечет такие последствия, когда ни в одной точке Земли современному
человеку не избавиться, не оградиться от общих, глобальных проблем планеты.
Невиданные (для прошлых эпох) блага и комфорт, принесенные
научно-техническим прогрессом в материальной сфере, не обеспечивают человеку
комфорта душевного, ощущения защищенности от природных и социальных
потрясений. Двух командировочных стихийно сводит столик в буфете на
крошечной японской железнодорожной станции во время вынужденной задержки
движения поездов из-за снегопада.. Собеседники коротают время, но остновка
не особождает их от вечного движения, водоворота жизни, ее тревог, забот и
напряжения, обусловленного отягощенной памятью трагического прошлого,
тревожностью настоящего и неопределенностью будущего.
Рассказ Георгия Демидова "Амок" исследует эволюцию превращения
"простого честного" татарина-красноармейца в маньяка-убийцу. Завербованный в
качестве бойца вооруженной охраны на Колыму в лагерь для заключенных, этот
закомплексованный плохим русским языком и принадлежностью в прошлом к
"инородцам", надеется воспрянуть морально и материально при "почетной" и
"важной службе". Но бесчеловечные условия существования заключенных, а так
же одичалый образ жизни сытых, здоровых бойцов охраны, порождали звериную
озлобленность тех и других, выражающуюся в беспредельной ненависти и
жестокости друг к другу.
Великому Л. Толстому принадлежит высказывание: "...мы любим людей за то
добро, которые мы им делаем, и не любим за то зло, которое мы им делали...".
По завершенности и точности содержания этот тезис я отношу к универсальной
формуле человеческих отношений, которая еще раз нашла свое выражение в
трагедии, описываемой Демидовым: "вид их (заключенных - Л.М.) страданий не
только не вызывал сострадания, но даже озлоблял бойцов еще более. И никто не
понимал, что человек автоматически начинает ненавидеть того, кому он
причиняет зло".
Рассказ Александра Гениса: "Черный квартет. Натурфилософия курорта" и
отрывок из повести "Этот человек" Татьяны Аист, очевидно, никогда бы не были
никем сопоставимы, не окажись они под единой обложкой "Побережья". Здесь же,
независимо от воли авторов, дополняя друг друга, они представляют
удивительный сюжет о том, как исконное стремление человека к нравственному
очищению в единении с природой, может искажаться, извращаться, уродоваться в
уродливой социальной среде.
Благополучный, избалованный цивилизацией и комфортом герой Гениса,
попав на Карибский остров Испаньола, курорт, задуманный прививкой от
цивилизации, на самом деле служит ее продолжением...". Однако, навязчивый
сервис и комфорт, на который сетует герой рассказа Гениса ,может мерещиться
только во сне героям рассказа Т. Аист, поскольку они весь свой отпуск
вынуждены затрачивать на "совковые радости", связанные с элементарным
жизнеобеспечнием: доставанием самыми изощренными ухищрениями дешевых "коек"
для ночлега, доставанием питания "на халяву" за хозяйский (у кого сняты
койки - Л.М.) счет, либо "простым классическим воровством" на рынке, в
столовой, в частных садах.
. Один и тот же замысел, с моей точки зрения объединяет другой рассказ
Гениса "Атеисты" и рассказ Генриха Габая "Бар-Мицва". В этих произведениях
предпринят анализ утонченных духовных процессов движения от оголтелого,
навязанного в прошлом "советского" атеизма к религиозности (по приезде в
Америку), и связанных с ним противоречиями в нравственных исканиях у героев.
Оба автора, на примере совершенно различных жизненных коллизий, показывают,
что и "навязанная религиозность", с ее ритуалами не всегда влечет обращение
человека к истинной вере, а порой наоборот - может привести к цинизму. .
Однако и герой "Атеистов" и герой "Бар-мыцва" словно идут в одном
направлении в поисках смысла жизни и истинной веры, значительно
простирающейся за пределы чисто религиозных ритуалов и условностей.
Чисто "мужским" произведением я бы назвала рассказ Петра Ильинского
"Лабиринт".... С моей точки зрения, анализ судьбы героя (Филиппа) являет
противоречие, в котором, с одной стороны писатель бичует Филиппа, обнажая
его душевную ленность, его неспособность на дерзновения во имя любви; с
другой- он ищет смягчающие вину Филиппа (перед его же судьбой)
обстоятельства. И потому не упрекает его в расчетливости, проявляемой даже в
отношении таких неподдающихся расчетам категориям как, ухаживание,
увлечение, влюбленность. Эту опустошительную расчетливость герой называет
даже "эмоциональной бережливостью": "Ведь, ухаживая, - рассуждает Филипп, -
тоже влюбляешься, сродняешься... Но где граница, где рубеж, на котором нужно
подводить черту и списывать потерянное время - да что время! Списывать
бессмысленные чувства...". И невольно рождается удручающий вывод: какова же
пропасть между Филиппом " с его эмоциональной бережливостью" и мужчиной,
жившем всего полстолетия назад, который призывал:
"Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
..............................................
Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвет..."
(Н. Заболотский. Фрагмент)
Из раздела прозы, мне бы хотелось остановиться еще на одном,
преисполненном философского смысла, произведении - коротком рассказе М.
Садовского "Фейс Ап". С главной героиней - Блюмой Мойсеевной - мы
встречаемся в ее глубокой старости, в эмиграции. Прошедшая все этапы
"большого пути" советской жизни, со всеми горестями и лишениями, она
сохранила красоту физическую, душевную, ясную память, достоинство и
неугасаемое чувство юмора. Без признаков грусти и печали, она просит своего
внука-скрипача выделить время и свести ее на местное кладбище .Удивленному
Ленчику (как она звала внука) невдомек, что "Ба" хочет "примериться" к тому
месту, куда ей предстоит завершить жизненный путь... По пути домой с
кладбища, старая Блюма остановилась у автомата с напитками, не потому что
хотела пить, а из-за того, что ее внимание привлекли таблички, где на
"зеленых деньгах изображены портреты ...солидных людей", под которыми
надпись "Фейс ап". На ее вопрос, что это означает, внук отвечает, что по
английски - это "лицом вверх". Но, подняв вверх голову, она пояснения внука
(о том, что "лицом вверх" - лишь указатель того, как нужно вставлять в
автомат доллар), интерпретирует так, чтоб изложить Ленчику концепцию своего
духовного завещания: :"Понимаю, - перебила его Блюма, - понимаю. Твой
прадед, мой отец, всегда говорил мне... еще я маленькая была, слышала, он
говорил брату, а потом мне: "Генг нит ди коп!" - "Не вешай голову!".
Раздел "Литературоведение и культура" в юбилейном номере представляет
собой кладезь исследовательских и интеллектуальных находок.
Не могу не признаться, что на всех произведениях этого раздела мне бы
хотелось подробно остановиться, дабы поделиться с читателем богатством
размышлений, которые они несут в себе Это и статьи А. Либермана, и
многогранная работа Б. Езерской, посвященная 125-летию Джека Лондона, эссе