Гера: Хе, с красным… с обыкновенным, и то неплохо.
Витёк: Сделал дело…
Выпивают.
Хрюк: Между первой и второй…
Заполняет опустевшие емкости, после чего отбрасывает пустую бутылку в кусты.
Гера: Все недосуг было спросить. Чего это, Витёк, тебя в нее – в отечественную медицину то есть – потянуло? Ты что, в детстве любил мышам из зооуголка клизмы прописывать?
Витёк: Обожал.
Гера: Тогда понятно.
Пьют.
Я бы, к примеру, в Медицинский ни за что не пошел, если бы меня в него даже на аркане тащили, если бы вся Академия медицинских наук на коленях умоляла: поступите, уважаемый Герман Анатольевич, в наше учебное заведение! Нет, ребята, ни за какие коврижки. Что ни говори, а медицина – это ужас на колесиках!
Хрюк: Почему на колесиках?
Гера (пространно): Ну как тебе объяснить, Хрюк…
Маринка: Гера намекает на каталку, на которой отвозят больных или умерших.
Хрюк: Слышали? Прикольно Гера сказал. Медицина – это ужас на колесиках!
Хохочет, хлопая себя по бокам.
Колдобина: Ну что вы, мальчики? Медицина – благородное занятие. Спасать человеческие жизни…
Гера: Когда спасать, а когда и… Животы резать – занятие на любителя.
Витёк: Да, резать! Да, животы! Да, на любителя!
Хрюк: У меня соседка…
Гера: Что соседка?
Хрюк: Сломала ногу. Сложный перелом, а ей в больнице говорят: мест нет, а если не верите – идите и судитесь. Еле упросила домой отвести на «Скорой». Потом у нее – из-за того, что укола вовремя не сделали, – воспаление на ноге образовалось. Так и умерла, через две недели.
Разливает по стаканчикам.
Жалко, хорошая была соседка. Я с ней все время здоровался.
Витёк (настойчиво): Я выучусь на хирурга.
Гера: Это-то меня и беспокоит. Тебе, Витёк, в самом деле нравится вспарывать животы?
Неутомимый Хрюк в это время разливает и разливает.
Витёк: Нравится! Хирург должен уметь резать…
Хватает кухонный нож, которым резали колбасу, и имитирует – довольно искусно – проникновение скальпелем в брюшную полость.
Ц-ц-ц-ц… Пш-ш-ш… Чмок-чмок… Я выучусь резать! Я стану хириргом!
Гера: Не расходись, хирург.
Витёк (не выпуская ножа из рук): Спокуха!
Он уже сильно косой. Хватает с целлофана недопитую бутылку и убегает вглубь острова, откуда слышится утрированно зловещее: Ре-е-зать!
Хрюк: Чего это с ним?
Достает из пакету следующую бутылку.
Гера: Березу оперирует.
Колдобина: Витя на голодный желудок выпил, а это знаете как на организм действует!
Маринка: Не надо пить, если на голодный желудок действует.
Гера: Медик, тоже мне…
Хрюк: Предлагаю хрюкнуть по этому поводу.
Колдобина: Мальчики, я еще раз хочу поднять бокал, то есть этот пластмассовый стаканчик, за нашего Витю. Он такой талантливый. Он обязательно выучится резать людей, вот увидите.
Из глубины острова слышится заливистое:
Витёк: Ре-е-зать! Ре-е-зать!
Все смеются.
Гера: Талантливый, нечего сказать… Представляете сцену. Вы чувствуете себя дурно и звоните в «Скорую», которая увозит вас на срочную операцию. И последнее, что слышите на операционном столе перед принятием хлороформа, это Витенькино: «Спокуха!»… Хрюк хватается за бока и, дергаясь выпадающим из штанов животом, валится на нагретый солнцем песок.
Хрюк: Уф, уморил.
Маринка: Да уж, веселого мало.
Сцена 2
Сцена 3
Сцена 4
Витёк: Сделал дело…
Выпивают.
Хрюк: Между первой и второй…
Заполняет опустевшие емкости, после чего отбрасывает пустую бутылку в кусты.
Гера: Все недосуг было спросить. Чего это, Витёк, тебя в нее – в отечественную медицину то есть – потянуло? Ты что, в детстве любил мышам из зооуголка клизмы прописывать?
Витёк: Обожал.
Гера: Тогда понятно.
Пьют.
Я бы, к примеру, в Медицинский ни за что не пошел, если бы меня в него даже на аркане тащили, если бы вся Академия медицинских наук на коленях умоляла: поступите, уважаемый Герман Анатольевич, в наше учебное заведение! Нет, ребята, ни за какие коврижки. Что ни говори, а медицина – это ужас на колесиках!
Хрюк: Почему на колесиках?
Гера (пространно): Ну как тебе объяснить, Хрюк…
Маринка: Гера намекает на каталку, на которой отвозят больных или умерших.
Хрюк: Слышали? Прикольно Гера сказал. Медицина – это ужас на колесиках!
Хохочет, хлопая себя по бокам.
Колдобина: Ну что вы, мальчики? Медицина – благородное занятие. Спасать человеческие жизни…
Гера: Когда спасать, а когда и… Животы резать – занятие на любителя.
Витёк: Да, резать! Да, животы! Да, на любителя!
Хрюк: У меня соседка…
Гера: Что соседка?
Хрюк: Сломала ногу. Сложный перелом, а ей в больнице говорят: мест нет, а если не верите – идите и судитесь. Еле упросила домой отвести на «Скорой». Потом у нее – из-за того, что укола вовремя не сделали, – воспаление на ноге образовалось. Так и умерла, через две недели.
Разливает по стаканчикам.
Жалко, хорошая была соседка. Я с ней все время здоровался.
Витёк (настойчиво): Я выучусь на хирурга.
Гера: Это-то меня и беспокоит. Тебе, Витёк, в самом деле нравится вспарывать животы?
Неутомимый Хрюк в это время разливает и разливает.
Витёк: Нравится! Хирург должен уметь резать…
Хватает кухонный нож, которым резали колбасу, и имитирует – довольно искусно – проникновение скальпелем в брюшную полость.
Ц-ц-ц-ц… Пш-ш-ш… Чмок-чмок… Я выучусь резать! Я стану хириргом!
Гера: Не расходись, хирург.
Витёк (не выпуская ножа из рук): Спокуха!
Он уже сильно косой. Хватает с целлофана недопитую бутылку и убегает вглубь острова, откуда слышится утрированно зловещее: Ре-е-зать!
Хрюк: Чего это с ним?
Достает из пакету следующую бутылку.
Гера: Березу оперирует.
Колдобина: Витя на голодный желудок выпил, а это знаете как на организм действует!
Маринка: Не надо пить, если на голодный желудок действует.
Гера: Медик, тоже мне…
Хрюк: Предлагаю хрюкнуть по этому поводу.
Колдобина: Мальчики, я еще раз хочу поднять бокал, то есть этот пластмассовый стаканчик, за нашего Витю. Он такой талантливый. Он обязательно выучится резать людей, вот увидите.
Из глубины острова слышится заливистое:
Витёк: Ре-е-зать! Ре-е-зать!
Все смеются.
Гера: Талантливый, нечего сказать… Представляете сцену. Вы чувствуете себя дурно и звоните в «Скорую», которая увозит вас на срочную операцию. И последнее, что слышите на операционном столе перед принятием хлороформа, это Витенькино: «Спокуха!»… Хрюк хватается за бока и, дергаясь выпадающим из штанов животом, валится на нагретый солнцем песок.
Хрюк: Уф, уморил.
Маринка: Да уж, веселого мало.
Сцена 2
Солнце садится за горизонт. Город на том берегу реки переливается электрическими фонарями, а посередине острова уже совсем темно. Из кустов слышится душераздирающий вопль:
Витёк: Стой! Стой, сволочь!
Хрюк (растерянно-удивленно): Кому это он? Мы все тут.
Гера: Пойди спроси.
Хрюк: Витёк сколько с собой бутылок унес, одну или две?
Оттуда же, из неприветливых кустов, раздается:
Витёк: Стой, зверюга мохнорогая! Зарежу!
Хрюк: Он что, действительно охотится? На кого это Витёк охотится, а, Гера?
Гера: На зверюгу.
Хрюк: Какую еще зверюгу?
Гера: Мохнорогую, ты же слышал.
Прислушиваются. Из кустов доносится крик ночного животного.
И это животное определенно не Витёк.
Колдобина (всматриваясь в темноту): Мальчики, мне страшно.
Гера: Не дрейфь, Колдобина, рассосется.
Витёк (издали): А-а-а!
Слышен шум падения и звуки Витьковой борьбы с окружающей средой.
Гера: юбиляр куролесит… Завелся с пол-оборота.
Маринка: Всегда дурной был.
Хрюк: Пить не умеет.
Колдобина: Мальчики, ну помогите же ему!
Гера: В сумерках? По такому бурелому? Я что, Колдобина, похож на веселого чувака «Мальборо», который, рискуя сломать шею, пробирается с дешевым рюкзачком за плечами по скалистому Эльдорадо?
Колдобина (отходя от костра метра на три, в темноту, с надрывом): Витя, Витенька, вернись!
Ночной мрак безответен.
Маринка: Его в самом деле надо вернуть, а то ноги переломает.
Гера: Все не переломает – их у него две. Витьку не впервой.
Колдобина начинает всхлипывать.
Маринка: Прекрати, Евгения. Сейчас кто-нибудь сходит за Витей и приведет.
Гера: Куда идти-то? Он как Фигаро: то тут, то там.
Действительно, треск пробирающегося сквозь бурелом тела доносится уже с другого конца острова.
Хрюк: Предлагаю хрюкнуть.
Разливает водку по стаканчикам.
Маринка: Хватит вам.
Хрюк (обиженно): Я ничего, я нормальный.
Хрюкает в одиночку.
Маринка: Если никто не пойдет, я сама Витька приведу.
Навязались на мою голову, дети неразумные.
Пробирается в направлении кустов, крича:
Витёк! Ты где?
Скрывается в темноте. Слышен ее голос:
Витёк! Витёк! Прекрати дурачиться! Мы уплываем! Если не вернешься, останешься на острове навсегда… как Робинзон Крузо.
Гера: Напрасно она потащилась. Ничего с Робинзоном Крузо не станет. Покуролесит – вернется.
Внезапно поблизости от Маринкина голоса раздается жуткое:
Витёк: Ре-е-зать!
На мгновение все смолкает, даже шелест листьев. Луна заныривает в какую-то черную дыру, образовавшуюся на небе. Троица у костра, притихнув, наблюдает, как от кустов отделяется и, пошатываясь, бредет в обратном направлении фигура. Это фигура Маринки, с торчащим из живота колбасным ножом, отбрасывающим в сторону леса длинную пляшущую тень.
Колдобина: А-а-а!.. Марина!..
Гера: Ни фига себе!
Хрюк (вскакивает на ноги, возмущенный до глубины души): Ты чего, Витёк, падла, совсем совесть потерял?
Маринка доходит до освещенного костром места и падает на спину.
На губах у нее появляются кровавые пузыри. Рукоятка ножа смотрит перпендикулярно вверх, на выползшую из черной дыры луну.
Колдобина: Марина! Марина!
Гера: Вот это, что называется, неожиданный поворот событий. Кто бы мог подумать, а?
Хрюк: Мне нужно хрюкнуть.
Вскрывает бутылку зубами.
Колдобина (обливаясь слезами): Марина! Мариночка! Тебе больно? Может, ты притворяешься? Кто тебя пырнул? Это не Витя? Ты, наверное, сама споткнулась и на ножик напоролась.
Гера: Ага… Или ее зверюга мохнорогая своими мохнатыми копытами пырнула. Тоже бывает.
Хрюк: Закусывать кто будет? Нет? Ну, как хотите…
Маринка стонет, держась за живот. Над ней суетится бледная от ужаса Колдобина.
Гера: Ну все, дохрюкивай и поплыли.
Хрюк: Куда?
Гера: В больницу, куда же еще?
Хрюк: А Витёк?
Гера: А что Витёк? Он приплыл, бедолага. Пусть порезвиться на свободе оставшийся часок-другой. Вставай, будем перегружать тело в лодку.
Колдобина: Мальчики, у Маринки ножик из живота торчит!
Гера: Непорядок. Орудие преступления следует изъять для интересов дознания. Шучу, конечно. Не для интересов дознания, а для удобства транспортировки. Давай, Хрюк, действуй. Я стану Маринку за руки держать, а ты вынимай ножик из живота. А ты, Колдобина, когда Хрюк ножик вытащит, перебинтуешь рану.
Колдобина: Чем?
Гера: Чем-чем. Тряпкой какой-нибудь, а если тряпки нет, полиэтиленовым пакетом.
Хрюк (просительным тоном): А наоборот нельзя?
Гера: Что наоборот?
Хрюк: Чтобы я за руки держал, а ты ножик вынимал?
Гера: Наоборот нельзя – здесь бодрость нужна нечеловеческая. Я столько зараз не выпью, мне здоровье не позволяет. Приступай скорей, толстый, не заставляй одноклассницу мучиться.
Гера хватает слабо стонущую Маринку за руки, а Хрюк выдергивает из ее брюшины колбасный ножик. Вверх бьет струя густой крови. Маринка вскрикивает, зловеще синеет и затихает. Глаза у нее закатываются.
Колдобина: Марина! Марина!
Гера: Она вообще живая?
Колдобина: Не отвечает.
Хрюк: Может, сознание от боли потеряла?
Гера: Может, и потеряла. Кто знает, где у человека пульс находится?
Колдобина (не очень уверенно): На запястье.
Гера: Давай, Колдобина, действуй теперь. Твоя очередь.
Колдобина берет Маринку за начинающую костенеть руку и пробует найти пульс.
Колдобина: Бьется! Бьется!
Гера: Это хорошо.
Колдобина: Только это не у нее бьется, а у меня.
Гера: Сглазили, значит.
Хрюк: Гера, я что-то не понимаю, Маринка вообще живая?
Гера: Похоже, нет.
Колдобина: Ой, мальчики, что же теперь будет? Витя! Витя!
Из темной глубины острова доносится заунывное:
Витёк: Ре-е-зать! Ре-е-зать!
Гера: Здесь медицина, как говорится, бессильна. (Присаживаясь). Кажется, кто-то предлагал хрюкнуть?
Разливают и пьют.
Колдобина: Что же вы сидите, мальчики? Поплыли быстрей.
Гера: Куда?
Колдобина: Как куда? В больницу.
Гера: Зачем плыть в больницу, если пострадавшая благополучно скончалась? Не понимаю.
Хрюк: Посидим еще, то есть? У меня полторы бутылки в загашнике осталось.
Гера: Кто о чем… Поражаюсь я твоей жизнерадостности, Хрюк. Кажется, все плохо: приятель подался в мокрушники, неоприходованный труп одноклассницы на руках, а ему все нипочем. Полторы бутылки водки в загашнике позволяют смотреть в будущее с оптимизмом.
Хрюк: А ты против?
Гера: Насколько долговечен твой оптимизм, вот в чем вопрос. Читал я у классика – не вспомнить уже, у какого, – что счастье человеческое коротко. Наше продлится ровно до того момента, как мы, оприходовав последние полторы бутылки водки, с трупом на руках сдадимся властям.
Хрюк: Так это же не мы Маринку ножиком порезали – Витёк порезал?
Гера: Думаешь, Витёк наутро прочухается и со слезами благодарности на глазах признается, кто Маринку ножом пырнул? Ты припомни, припомни, что в то утро было – после того, как он витрины на стадионе поразбивал? Соображал Витёк что-нибудь или не соображал?
Хрюк: Ни фига не соображал.
Гера: Он наутро маму родную не признает, не то что факт убийства одноклассницы. И на кого, по-твоему, всезнающая прокуратура повесит хладный труп?
Хрюк (простодушно): На кого?
Гера: На тебя, толстый.
Хрюк (уязвленный до глубины души): А я здесь при чем? Я, когда напиваюсь, лежу смирно, никого не трогаю.
Гера: Эту версию ты будешь неубедительно излагать, сидя на жестком стульчаке под слепящими лучами прожектора, который направит тебе в глазное яблоко недоверчивый следователь. Маринка-то не подтвердит, что ее Витёк зарезал, а не ты. Дошло?
Колдобина отбегает к кустам, откуда проникновенно кричит вглубь острова, затаившегося и притихшего от ужаса:
Колдобина: Витя! Витенька! Вернись, пожалуйста, я тебя очень прошу!
Гера (оставшемуся у костра Хрюку): На Колдобину как на непредвзятую свидетельницу надежды мало… потому как большая любовь непредсказуема. Если с Витьком споется, показать может на кого угодно, хоть бы на тебя. Итого, два голоса против двух – крайне запутанная с точки зрения прокуратуры ситуация. А учитывая твою внешность завзятого громилы, неопределенность социального положения и кровавые отпечатки на орудии преступления…
К костру возвращается зареванная Колдобина.
Хрюк (смотрит на нее с подозрением. Затем его взгляд автоматически перемещается на бутылку водки): Мне нужно…
Гера: Хрюкнем, толстый, обязательно хрюкнем за упокой души. Это святое. Но прежде избавимся от трупа.
Колдобина: Как это – не поняла, – от трупа избавимся?
Гера: Ах, это ты, Колдобина?
Иронично всплескивает руками.
Извини, не заметил.
Колдобина (широко раскрывая глаза): Ты чего, Гера?
Гера: Я ничего. А ты, Колдобина, чего? Ты, кстати, на сколько собираешься своего Витька посадить? Если лет на пять только, так это убийство по неосторожности, а если на всю катушку – это уже преднамеренное.
Колдобина: Я? Посадить?
Становится жалкой и растерянной.
Гера: Извини, Колдобина, извини за проявленную душевную нечуткость. Ничего с твоим дорогим Витенькой не случится – я позабочусь. (Хрюку). Поднимай задницу, толстый, пошли могилу копать.
Хрюк: А потом?
Гера: Потом суп с котом. Не видели мы Маринку и не знаем, куда она делась. Не встречали на улице, и за нами она не увязывалась.
Хрюк: А копать чем?
Гера: В смысле?
Хрюк: Ну, яму чем копать? Лопаты у нас нету.
Гера: Да, признаюсь, тут я угодил впросак. Ладно, уговорил: если лопату захватить не догадались, будем топить. Топить даже надежней.
Колдобина, зажав руками рот, убегает в сторону берега.
Вот, женских истерик нам в решающую минуту не хватало.
Колдобина прибегает, сгибаясь под тяжестью двух кирпичей, обмотанных обрывками веревки. По всей видимости, раньше кирпичи использовались в качестве лодочного якоря.
Колдобина: Они на берегу валялись. Я, еще когда купалась, заметила.
Гера: А я было усомнился в широте женской привязанности. Нет, правду говорят: любовь творит чудеса. Молодец, Колдобина, хвалю – на том свете тебе зачтется.
Привязывает к ногам Маринки по кирпичу.
(Хрюку). Поволокли уже.
С трудом волокут труп в лодку.
Хрюк: Кирпичи надо было потом привязывать, в лодке.
Гера: Смотри-ка, Хрюк, дельные мысли, оказывается, и твою волосатую башку посещают. Ты, не помню, куда в свое время поступал?
Не в Инженерно-строительный?
С трудом залезают в лодку. Отталкиваются от берега, и Хрюк садится на весла. Луна заныривает в черную дыру, поэтому Колдобиной, стоящей на берегу, слышны только голоса: звуки на открытой воде хорошо разносятся.
Голос Геры (деловито, как надлежит капитану): Туда, туда держи.
Голос Хрюка: Куда?
Голос Геры: На стремнину.
Голос Хрюка (с детской обидой): Падла, падла Витёк. Проспится, прибью к чертовой матери. Лодку теперь от крови отмывать придется.
Голос Геры: Ничего, отмоешь, толстый. Греби веселей.
Голос Хрюка (опасливо): А если Маринка… труп, я хочу сказать… ну в общем, тело… за корягу зацепится?
Голос Геры: Лишь бы не всплыло.
Голос Хрюка: С кирпичами, это Колдобина хорошо придумала.
Голос Геры: Греби, не отвлекайся. Как на стремнину выплывем, сразу бросать будем. На стремнине глубина подходящая.
Голос Хрюка: Гера?
Голос Геры: Аюшки?
Голос Хрюка (еле слышно): А если… Маринка… еще живая?
Голос Геры (притворно разочарованным тоном): Ну наконец-то, догадался! Вставай, Маринка, вставай, боевая подруга! Нашему розыгрышу пришел конец – проницательный Хрюк обо всем догадался.
Молчаливые шлепки весел о воду.
Теперь убедился, фома неверующий? Не боись, не воскреснет.
Еще шлепки.
Голос Хрюка: Здесь, что ли? Течение вроде быстрое.
Голос Геры: Здесь, здесь. В этом живописном омуте наша бывшая одноклассница найдет последнее пристанище. Она была хорошим человеком, с ненасытной жаждой материнства, которая в конце концов ее и угробила. Зачем, зачем Маринка полезла останавливать психически неуравновешенного, вооруженного кухонным ножом медицинского работника, как будто это какой-нибудь несовершеннолетний сопляк, заигравшийся в песочнице? Это была непоправимая, приведшая к фатальному исходу ошибка, за последствия которой мы скорбим и отдуваемся. Принимай за ноги, толстый.
Голос Хрюка (очень испуганный): Гера, у нее туфля свалилась.
Голос Геры: И?..
Голос Хрюка: Может, один кирпич к туфле привязать, чтобы туфля тоже утонула?
Голос Геры: А что, несостоявшийся инженер-строитель, хвалю: принимай поздравления за техническое новаторство. Однако туфлю разрешаю выкинуть без кирпича. В качестве неопознанного водоплавающего объекта.
Голос Хрюка (с еще большим испугом): Я лучше обратно на ногу нацеплю.
Голос Геры: цепляй скорей, толстый, лодку течением сносит.
Голос Хрюка: Так что ли?
Голос Геры: Бросаем на раз-два-три. Раз… Ритмическая пауза. Два…
Вторая ритмическая пауза.
Три…
Голос Хрюка: А!
Голос Геры: Лодка, мать твою!
Колдобина смутно различает, как одна из фигур в лодке поскальзывается и, неловко взмахнув руками, переваливается за борт вслед за безжизненным Маринкиным телом. Облегченное судно на радостях черпает другим бортом, стряхивая с себя оставшуюся тщедушную фигуру, после чего, свободно разметав по воде весла, уплывает.
Колдобина: Мальчики! Мальчики!
Нет ей ответа. Река, несущая стремительные ночные воды, в этот момент страшна и пустынна.
Витёк: Стой! Стой, сволочь!
Хрюк (растерянно-удивленно): Кому это он? Мы все тут.
Гера: Пойди спроси.
Хрюк: Витёк сколько с собой бутылок унес, одну или две?
Оттуда же, из неприветливых кустов, раздается:
Витёк: Стой, зверюга мохнорогая! Зарежу!
Хрюк: Он что, действительно охотится? На кого это Витёк охотится, а, Гера?
Гера: На зверюгу.
Хрюк: Какую еще зверюгу?
Гера: Мохнорогую, ты же слышал.
Прислушиваются. Из кустов доносится крик ночного животного.
И это животное определенно не Витёк.
Колдобина (всматриваясь в темноту): Мальчики, мне страшно.
Гера: Не дрейфь, Колдобина, рассосется.
Витёк (издали): А-а-а!
Слышен шум падения и звуки Витьковой борьбы с окружающей средой.
Гера: юбиляр куролесит… Завелся с пол-оборота.
Маринка: Всегда дурной был.
Хрюк: Пить не умеет.
Колдобина: Мальчики, ну помогите же ему!
Гера: В сумерках? По такому бурелому? Я что, Колдобина, похож на веселого чувака «Мальборо», который, рискуя сломать шею, пробирается с дешевым рюкзачком за плечами по скалистому Эльдорадо?
Колдобина (отходя от костра метра на три, в темноту, с надрывом): Витя, Витенька, вернись!
Ночной мрак безответен.
Маринка: Его в самом деле надо вернуть, а то ноги переломает.
Гера: Все не переломает – их у него две. Витьку не впервой.
Колдобина начинает всхлипывать.
Маринка: Прекрати, Евгения. Сейчас кто-нибудь сходит за Витей и приведет.
Гера: Куда идти-то? Он как Фигаро: то тут, то там.
Действительно, треск пробирающегося сквозь бурелом тела доносится уже с другого конца острова.
Хрюк: Предлагаю хрюкнуть.
Разливает водку по стаканчикам.
Маринка: Хватит вам.
Хрюк (обиженно): Я ничего, я нормальный.
Хрюкает в одиночку.
Маринка: Если никто не пойдет, я сама Витька приведу.
Навязались на мою голову, дети неразумные.
Пробирается в направлении кустов, крича:
Витёк! Ты где?
Скрывается в темноте. Слышен ее голос:
Витёк! Витёк! Прекрати дурачиться! Мы уплываем! Если не вернешься, останешься на острове навсегда… как Робинзон Крузо.
Гера: Напрасно она потащилась. Ничего с Робинзоном Крузо не станет. Покуролесит – вернется.
Внезапно поблизости от Маринкина голоса раздается жуткое:
Витёк: Ре-е-зать!
На мгновение все смолкает, даже шелест листьев. Луна заныривает в какую-то черную дыру, образовавшуюся на небе. Троица у костра, притихнув, наблюдает, как от кустов отделяется и, пошатываясь, бредет в обратном направлении фигура. Это фигура Маринки, с торчащим из живота колбасным ножом, отбрасывающим в сторону леса длинную пляшущую тень.
Колдобина: А-а-а!.. Марина!..
Гера: Ни фига себе!
Хрюк (вскакивает на ноги, возмущенный до глубины души): Ты чего, Витёк, падла, совсем совесть потерял?
Маринка доходит до освещенного костром места и падает на спину.
На губах у нее появляются кровавые пузыри. Рукоятка ножа смотрит перпендикулярно вверх, на выползшую из черной дыры луну.
Колдобина: Марина! Марина!
Гера: Вот это, что называется, неожиданный поворот событий. Кто бы мог подумать, а?
Хрюк: Мне нужно хрюкнуть.
Вскрывает бутылку зубами.
Колдобина (обливаясь слезами): Марина! Мариночка! Тебе больно? Может, ты притворяешься? Кто тебя пырнул? Это не Витя? Ты, наверное, сама споткнулась и на ножик напоролась.
Гера: Ага… Или ее зверюга мохнорогая своими мохнатыми копытами пырнула. Тоже бывает.
Хрюк: Закусывать кто будет? Нет? Ну, как хотите…
Маринка стонет, держась за живот. Над ней суетится бледная от ужаса Колдобина.
Гера: Ну все, дохрюкивай и поплыли.
Хрюк: Куда?
Гера: В больницу, куда же еще?
Хрюк: А Витёк?
Гера: А что Витёк? Он приплыл, бедолага. Пусть порезвиться на свободе оставшийся часок-другой. Вставай, будем перегружать тело в лодку.
Колдобина: Мальчики, у Маринки ножик из живота торчит!
Гера: Непорядок. Орудие преступления следует изъять для интересов дознания. Шучу, конечно. Не для интересов дознания, а для удобства транспортировки. Давай, Хрюк, действуй. Я стану Маринку за руки держать, а ты вынимай ножик из живота. А ты, Колдобина, когда Хрюк ножик вытащит, перебинтуешь рану.
Колдобина: Чем?
Гера: Чем-чем. Тряпкой какой-нибудь, а если тряпки нет, полиэтиленовым пакетом.
Хрюк (просительным тоном): А наоборот нельзя?
Гера: Что наоборот?
Хрюк: Чтобы я за руки держал, а ты ножик вынимал?
Гера: Наоборот нельзя – здесь бодрость нужна нечеловеческая. Я столько зараз не выпью, мне здоровье не позволяет. Приступай скорей, толстый, не заставляй одноклассницу мучиться.
Гера хватает слабо стонущую Маринку за руки, а Хрюк выдергивает из ее брюшины колбасный ножик. Вверх бьет струя густой крови. Маринка вскрикивает, зловеще синеет и затихает. Глаза у нее закатываются.
Колдобина: Марина! Марина!
Гера: Она вообще живая?
Колдобина: Не отвечает.
Хрюк: Может, сознание от боли потеряла?
Гера: Может, и потеряла. Кто знает, где у человека пульс находится?
Колдобина (не очень уверенно): На запястье.
Гера: Давай, Колдобина, действуй теперь. Твоя очередь.
Колдобина берет Маринку за начинающую костенеть руку и пробует найти пульс.
Колдобина: Бьется! Бьется!
Гера: Это хорошо.
Колдобина: Только это не у нее бьется, а у меня.
Гера: Сглазили, значит.
Хрюк: Гера, я что-то не понимаю, Маринка вообще живая?
Гера: Похоже, нет.
Колдобина: Ой, мальчики, что же теперь будет? Витя! Витя!
Из темной глубины острова доносится заунывное:
Витёк: Ре-е-зать! Ре-е-зать!
Гера: Здесь медицина, как говорится, бессильна. (Присаживаясь). Кажется, кто-то предлагал хрюкнуть?
Разливают и пьют.
Колдобина: Что же вы сидите, мальчики? Поплыли быстрей.
Гера: Куда?
Колдобина: Как куда? В больницу.
Гера: Зачем плыть в больницу, если пострадавшая благополучно скончалась? Не понимаю.
Хрюк: Посидим еще, то есть? У меня полторы бутылки в загашнике осталось.
Гера: Кто о чем… Поражаюсь я твоей жизнерадостности, Хрюк. Кажется, все плохо: приятель подался в мокрушники, неоприходованный труп одноклассницы на руках, а ему все нипочем. Полторы бутылки водки в загашнике позволяют смотреть в будущее с оптимизмом.
Хрюк: А ты против?
Гера: Насколько долговечен твой оптимизм, вот в чем вопрос. Читал я у классика – не вспомнить уже, у какого, – что счастье человеческое коротко. Наше продлится ровно до того момента, как мы, оприходовав последние полторы бутылки водки, с трупом на руках сдадимся властям.
Хрюк: Так это же не мы Маринку ножиком порезали – Витёк порезал?
Гера: Думаешь, Витёк наутро прочухается и со слезами благодарности на глазах признается, кто Маринку ножом пырнул? Ты припомни, припомни, что в то утро было – после того, как он витрины на стадионе поразбивал? Соображал Витёк что-нибудь или не соображал?
Хрюк: Ни фига не соображал.
Гера: Он наутро маму родную не признает, не то что факт убийства одноклассницы. И на кого, по-твоему, всезнающая прокуратура повесит хладный труп?
Хрюк (простодушно): На кого?
Гера: На тебя, толстый.
Хрюк (уязвленный до глубины души): А я здесь при чем? Я, когда напиваюсь, лежу смирно, никого не трогаю.
Гера: Эту версию ты будешь неубедительно излагать, сидя на жестком стульчаке под слепящими лучами прожектора, который направит тебе в глазное яблоко недоверчивый следователь. Маринка-то не подтвердит, что ее Витёк зарезал, а не ты. Дошло?
Колдобина отбегает к кустам, откуда проникновенно кричит вглубь острова, затаившегося и притихшего от ужаса:
Колдобина: Витя! Витенька! Вернись, пожалуйста, я тебя очень прошу!
Гера (оставшемуся у костра Хрюку): На Колдобину как на непредвзятую свидетельницу надежды мало… потому как большая любовь непредсказуема. Если с Витьком споется, показать может на кого угодно, хоть бы на тебя. Итого, два голоса против двух – крайне запутанная с точки зрения прокуратуры ситуация. А учитывая твою внешность завзятого громилы, неопределенность социального положения и кровавые отпечатки на орудии преступления…
К костру возвращается зареванная Колдобина.
Хрюк (смотрит на нее с подозрением. Затем его взгляд автоматически перемещается на бутылку водки): Мне нужно…
Гера: Хрюкнем, толстый, обязательно хрюкнем за упокой души. Это святое. Но прежде избавимся от трупа.
Колдобина: Как это – не поняла, – от трупа избавимся?
Гера: Ах, это ты, Колдобина?
Иронично всплескивает руками.
Извини, не заметил.
Колдобина (широко раскрывая глаза): Ты чего, Гера?
Гера: Я ничего. А ты, Колдобина, чего? Ты, кстати, на сколько собираешься своего Витька посадить? Если лет на пять только, так это убийство по неосторожности, а если на всю катушку – это уже преднамеренное.
Колдобина: Я? Посадить?
Становится жалкой и растерянной.
Гера: Извини, Колдобина, извини за проявленную душевную нечуткость. Ничего с твоим дорогим Витенькой не случится – я позабочусь. (Хрюку). Поднимай задницу, толстый, пошли могилу копать.
Хрюк: А потом?
Гера: Потом суп с котом. Не видели мы Маринку и не знаем, куда она делась. Не встречали на улице, и за нами она не увязывалась.
Хрюк: А копать чем?
Гера: В смысле?
Хрюк: Ну, яму чем копать? Лопаты у нас нету.
Гера: Да, признаюсь, тут я угодил впросак. Ладно, уговорил: если лопату захватить не догадались, будем топить. Топить даже надежней.
Колдобина, зажав руками рот, убегает в сторону берега.
Вот, женских истерик нам в решающую минуту не хватало.
Колдобина прибегает, сгибаясь под тяжестью двух кирпичей, обмотанных обрывками веревки. По всей видимости, раньше кирпичи использовались в качестве лодочного якоря.
Колдобина: Они на берегу валялись. Я, еще когда купалась, заметила.
Гера: А я было усомнился в широте женской привязанности. Нет, правду говорят: любовь творит чудеса. Молодец, Колдобина, хвалю – на том свете тебе зачтется.
Привязывает к ногам Маринки по кирпичу.
(Хрюку). Поволокли уже.
С трудом волокут труп в лодку.
Хрюк: Кирпичи надо было потом привязывать, в лодке.
Гера: Смотри-ка, Хрюк, дельные мысли, оказывается, и твою волосатую башку посещают. Ты, не помню, куда в свое время поступал?
Не в Инженерно-строительный?
С трудом залезают в лодку. Отталкиваются от берега, и Хрюк садится на весла. Луна заныривает в черную дыру, поэтому Колдобиной, стоящей на берегу, слышны только голоса: звуки на открытой воде хорошо разносятся.
Голос Геры (деловито, как надлежит капитану): Туда, туда держи.
Голос Хрюка: Куда?
Голос Геры: На стремнину.
Голос Хрюка (с детской обидой): Падла, падла Витёк. Проспится, прибью к чертовой матери. Лодку теперь от крови отмывать придется.
Голос Геры: Ничего, отмоешь, толстый. Греби веселей.
Голос Хрюка (опасливо): А если Маринка… труп, я хочу сказать… ну в общем, тело… за корягу зацепится?
Голос Геры: Лишь бы не всплыло.
Голос Хрюка: С кирпичами, это Колдобина хорошо придумала.
Голос Геры: Греби, не отвлекайся. Как на стремнину выплывем, сразу бросать будем. На стремнине глубина подходящая.
Голос Хрюка: Гера?
Голос Геры: Аюшки?
Голос Хрюка (еле слышно): А если… Маринка… еще живая?
Голос Геры (притворно разочарованным тоном): Ну наконец-то, догадался! Вставай, Маринка, вставай, боевая подруга! Нашему розыгрышу пришел конец – проницательный Хрюк обо всем догадался.
Молчаливые шлепки весел о воду.
Теперь убедился, фома неверующий? Не боись, не воскреснет.
Еще шлепки.
Голос Хрюка: Здесь, что ли? Течение вроде быстрое.
Голос Геры: Здесь, здесь. В этом живописном омуте наша бывшая одноклассница найдет последнее пристанище. Она была хорошим человеком, с ненасытной жаждой материнства, которая в конце концов ее и угробила. Зачем, зачем Маринка полезла останавливать психически неуравновешенного, вооруженного кухонным ножом медицинского работника, как будто это какой-нибудь несовершеннолетний сопляк, заигравшийся в песочнице? Это была непоправимая, приведшая к фатальному исходу ошибка, за последствия которой мы скорбим и отдуваемся. Принимай за ноги, толстый.
Голос Хрюка (очень испуганный): Гера, у нее туфля свалилась.
Голос Геры: И?..
Голос Хрюка: Может, один кирпич к туфле привязать, чтобы туфля тоже утонула?
Голос Геры: А что, несостоявшийся инженер-строитель, хвалю: принимай поздравления за техническое новаторство. Однако туфлю разрешаю выкинуть без кирпича. В качестве неопознанного водоплавающего объекта.
Голос Хрюка (с еще большим испугом): Я лучше обратно на ногу нацеплю.
Голос Геры: цепляй скорей, толстый, лодку течением сносит.
Голос Хрюка: Так что ли?
Голос Геры: Бросаем на раз-два-три. Раз… Ритмическая пауза. Два…
Вторая ритмическая пауза.
Три…
Голос Хрюка: А!
Голос Геры: Лодка, мать твою!
Колдобина смутно различает, как одна из фигур в лодке поскальзывается и, неловко взмахнув руками, переваливается за борт вслед за безжизненным Маринкиным телом. Облегченное судно на радостях черпает другим бортом, стряхивая с себя оставшуюся тщедушную фигуру, после чего, свободно разметав по воде весла, уплывает.
Колдобина: Мальчики! Мальчики!
Нет ей ответа. Река, несущая стремительные ночные воды, в этот момент страшна и пустынна.
Сцена 3
В какое-то непонятно какое неопределенных размеров помещение втискиваются две суматошно барахтающиеся фигуры: помельче – Геры, помассивней – Хрюка. Вокруг какие-то люди, напоминающие тени, какая-то теневая очередь, в общем черт знает что. Последней в очереди – девичья фигура с дыркой в животе. Это, несомненно, Маринка.
Но как она здесь оказалась и почему смотрит на приятелей с акцентированной неприязнью? Тоже непонятно.
Маринка: Чего-то вы быстро.
Хрюк: Ай!
Гера (Маринке): Ты здесь откуда? Перестаю осознавать происходящее.
Прекращает барахтанье.
Маринка: Оттуда же, откуда и вы. Сволочи! Предупреждала по-хорошему: не напивайтесь, как свиньи. А теперь что?
Плачет.
Мама этого не переживет.
Гера: Не понимаю. Что это такое? Мы же…
Хрюк: Гера, как это?
Гера: Так мы…
Маринка: Вот именно.
Гера: Неужели это правда? (Восторженно). Нет, я, конечно, всегда уважительно относился к религии, особенно после того, как на нее официальные гонения прекратились и за посещение церкви из комсомола выгонять перестали… Но чтобы такое… наяву… Признаюсь, на жизнь после жизни не рассчитывал – современная медицина меня об этом не предупреждала.
Хрюк: На что не рассчитывал, Гера?
Гера: Хрюк, поздравляю, мы в загробном мире.
Хрюк (огорчаясь): Разве мы умерли?
Гера: Несомненно, умерли – и все из-за тебя, толстый. Надо же оказаться таким неуклюжим: перевернуть лодку.
Маринка (продолжая всхлипывать): Так вы утонули, сволочи? Я сначала подумала, Витёк и вас порезал.
Хрюк: Мы…
Гера (быстро): Повезли тебя в больницу, но лодка опрокинулась.
Мы с Хрюком приказали долго жить.
Маринка: Все из-за водки проклятой. Напились зачем-то…
Хрюк: Гера, Гера, посмотри – я летаю!
Действительно, летает.
Гера: Прямо мотылек.
Хрюк порхает по сектору, в которой находятся они с Маринкой, и даже выпархивает в смежные сектора, где ожидают очереди другие обитатели загробного мира. Внезапно очередь слаженно передвигается в направлении двери, за которой находится… Что находится за дверью, неизвестно.
В загробном мире неизвестного еще больше, чем на земле.
Хрюк: Ух ты!
Кувыркается в воздухе.
Гера (Хрюку): Эй ты, порхающая бегемотина, далеко на всякий случай не отлетай! Мало ли что – место все-таки незнакомое. (Маринке). Слышь, Марин, а что это за дверца?
Маринка: Понятия не имею.
Гера: Народ что говорит?
Маринка: Ничего.
Гера: Так ты, подруга, ни с кем не общалась?
Маринка отрицательно мотает головой. Гера разглядывает очередь, что-то прикидывая, когда ему на голову приземляется повеселевший Хрюк.
Хрюк: Посадка завершена успешна!
Гера: Чуть шею не сломал, толстый.
Хрюк: Здесь ничего не сломаешь, Гера. Мы же на том свете!
Мы в раю!
Садится на пол с блаженной улыбкой, означающей конец земным страданиям и огорчениям. Через минуту с непоследовательностью примитивного существа спрашивает:
Мы здесь надолго?
Гера: Навеки.
Блаженная улыбка сползает с губ Хрюка. На незамысловатое чело ложится печать отрешенности.
Хрюк (доверительным тоном): Гера, я хочу хрюкнуть.
Гера: Технически невозможно. Сам соображать должен, толстый, все-таки несостоявшийся инженер-строитель… Нет, я сочувствую твоим мучениям: вечность без выпивки – так ведь и с ума сойти недолго. Кстати, в самом деле не понимаю, где обещанные райские кущи, нектар, флейтисты, нагие гурии, возлежащие на благоухающих подстилках из живых цветов…
Маринка (ворчит): Нагих ему подавай! Скажи спасибо, одетые есть.
Гера: Спасибо, конечно, но…
Очередь снова приходят в движение: кто-то исчезает за дверцей, тогда как на противоположном конце очереди с легким хлопком добавляются новопреставленные души. Сначала умерший с непривычки стонет и мечется, не осознавая, куда попал, но старожилы что-то ему объясняют, и новичок затихает, прекращает паниковать, успокаивается, словно ожидая чего-то… Не дальнейшего ли поворота судьбы?
Хрюк (печально): Как часто люди умирают.
Гера: А ты думал?
Пробует взлететь и взлетает.
Пойду полетаю, подышу свежим воздухом. А вы сидите тихонько, как мышки. Не шелохнитесь, никуда не ходите.
Хрюк: Куда отсюда уйдешь?
Маринка: Нажрались, сволочи… Лучше бы я вас не встретила.
Размазывает слезы по щекам, вспоминая прошлую жизнь.
Но как она здесь оказалась и почему смотрит на приятелей с акцентированной неприязнью? Тоже непонятно.
Маринка: Чего-то вы быстро.
Хрюк: Ай!
Гера (Маринке): Ты здесь откуда? Перестаю осознавать происходящее.
Прекращает барахтанье.
Маринка: Оттуда же, откуда и вы. Сволочи! Предупреждала по-хорошему: не напивайтесь, как свиньи. А теперь что?
Плачет.
Мама этого не переживет.
Гера: Не понимаю. Что это такое? Мы же…
Хрюк: Гера, как это?
Гера: Так мы…
Маринка: Вот именно.
Гера: Неужели это правда? (Восторженно). Нет, я, конечно, всегда уважительно относился к религии, особенно после того, как на нее официальные гонения прекратились и за посещение церкви из комсомола выгонять перестали… Но чтобы такое… наяву… Признаюсь, на жизнь после жизни не рассчитывал – современная медицина меня об этом не предупреждала.
Хрюк: На что не рассчитывал, Гера?
Гера: Хрюк, поздравляю, мы в загробном мире.
Хрюк (огорчаясь): Разве мы умерли?
Гера: Несомненно, умерли – и все из-за тебя, толстый. Надо же оказаться таким неуклюжим: перевернуть лодку.
Маринка (продолжая всхлипывать): Так вы утонули, сволочи? Я сначала подумала, Витёк и вас порезал.
Хрюк: Мы…
Гера (быстро): Повезли тебя в больницу, но лодка опрокинулась.
Мы с Хрюком приказали долго жить.
Маринка: Все из-за водки проклятой. Напились зачем-то…
Хрюк: Гера, Гера, посмотри – я летаю!
Действительно, летает.
Гера: Прямо мотылек.
Хрюк порхает по сектору, в которой находятся они с Маринкой, и даже выпархивает в смежные сектора, где ожидают очереди другие обитатели загробного мира. Внезапно очередь слаженно передвигается в направлении двери, за которой находится… Что находится за дверью, неизвестно.
В загробном мире неизвестного еще больше, чем на земле.
Хрюк: Ух ты!
Кувыркается в воздухе.
Гера (Хрюку): Эй ты, порхающая бегемотина, далеко на всякий случай не отлетай! Мало ли что – место все-таки незнакомое. (Маринке). Слышь, Марин, а что это за дверца?
Маринка: Понятия не имею.
Гера: Народ что говорит?
Маринка: Ничего.
Гера: Так ты, подруга, ни с кем не общалась?
Маринка отрицательно мотает головой. Гера разглядывает очередь, что-то прикидывая, когда ему на голову приземляется повеселевший Хрюк.
Хрюк: Посадка завершена успешна!
Гера: Чуть шею не сломал, толстый.
Хрюк: Здесь ничего не сломаешь, Гера. Мы же на том свете!
Мы в раю!
Садится на пол с блаженной улыбкой, означающей конец земным страданиям и огорчениям. Через минуту с непоследовательностью примитивного существа спрашивает:
Мы здесь надолго?
Гера: Навеки.
Блаженная улыбка сползает с губ Хрюка. На незамысловатое чело ложится печать отрешенности.
Хрюк (доверительным тоном): Гера, я хочу хрюкнуть.
Гера: Технически невозможно. Сам соображать должен, толстый, все-таки несостоявшийся инженер-строитель… Нет, я сочувствую твоим мучениям: вечность без выпивки – так ведь и с ума сойти недолго. Кстати, в самом деле не понимаю, где обещанные райские кущи, нектар, флейтисты, нагие гурии, возлежащие на благоухающих подстилках из живых цветов…
Маринка (ворчит): Нагих ему подавай! Скажи спасибо, одетые есть.
Гера: Спасибо, конечно, но…
Очередь снова приходят в движение: кто-то исчезает за дверцей, тогда как на противоположном конце очереди с легким хлопком добавляются новопреставленные души. Сначала умерший с непривычки стонет и мечется, не осознавая, куда попал, но старожилы что-то ему объясняют, и новичок затихает, прекращает паниковать, успокаивается, словно ожидая чего-то… Не дальнейшего ли поворота судьбы?
Хрюк (печально): Как часто люди умирают.
Гера: А ты думал?
Пробует взлететь и взлетает.
Пойду полетаю, подышу свежим воздухом. А вы сидите тихонько, как мышки. Не шелохнитесь, никуда не ходите.
Хрюк: Куда отсюда уйдешь?
Маринка: Нажрались, сволочи… Лучше бы я вас не встретила.
Размазывает слезы по щекам, вспоминая прошлую жизнь.
Сцена 4
В надежде получить информацию, Гера устремляется в начало очереди.
Сходу минует несколько малоинтересных групп – в основном, уродливых стариков и старух в больничных пижамах, – пока не останавливается напротив своеобразного зрелища: развороченных взрывчаткой вьетнамцев с вещевого рынка. Один из вьетнамцев держит в руках голову – сложно разобрать, свою или чужую.
Голова вьетнамца (видя Геру, приветливо ему улыбается): Все хоросе… Все хоросе…
Гера: Нет, у этих ни черта не разузнаешь.
Перелетает к двум выясняющим отношения личностям – как сразу становится понятным, водилам.
1-й водила: Ты зачем, сука, меня подрезал? Зачем подрезал, спрашиваю?
2-й водила: Меня самого, урод, с внешней стороны подрезали. Если бы я вправо не вывернул, меня бы фура в лепешку разнесла.
1-й водила: А так не в лепешку, придурок?
Гера: Э, мужики… Случайно что-нибудь о здешних порядках не слышали?
1-й водила: Скажи, парень, ну не западло подрезáть, когда по левой полосе «Ауди» сто восемьдесят выжимает?
2-й водила: Ты, мудила с Нижнего Тагила…
Гера, плюнув, устремляется дальше. Пожилая женщина сидит погруженная в себя, сложив руки на коленочках, и просветленно улыбается.
Гера (вежливо): Здравствуйте.
Пожилая женщина: Здравствуй, сынок.
Гера: Давно здесь загораете?
Пожилая женщина: Часика полтора, как преставилась, спаси Господи и помилуй. Внучонка жалко, без бабушки остался… Тебя как зовут, сынок?
Гера: Германом.
Пожилая женщина: А моего внучонка – Володенькой. Только он помладше тебя будет.
Гера: Случайно не знаете, что за той дверью?
Показывает на дверь, в которую как раз залетают дождавшиеся очереди души. Одна из душ пытается улизнуть, однако насильно втягивается внутрь. После чего дверь наглухо захлопывается.
Пожилая женщина (увлеченно): Володечка у меня в четвертом классе учится, а второй внучок, Степочка, от Людмилы – совсем еще махонький…
Гера (теряя терпение): Бабушка, за чем стоим, не интересовались?
Пожилая женщина (с лучезарной улыбкой истинно сумасшедшей): Ты, сынок, не расстраивайся: все, все там, то есть здесь, будем. У меня знакомая, у ней тоже сынок от ветрянки помер. В институт поступил и сразу помер. Вот и мое времечко приспело, только Володеньку со Степочкой жалко, больно славные ребятишки получились. Понянчить их до окончания школы хотелось, да видно, не придется теперь…
Гера, оставляя бесполезную старуху за спиной, с расстройства минует несколько перспективных душ, приземляясь у следующей, кажущейся на первый взгляд не такой перспективной. Отдельно от всех – в полном одиночестве и прострации – дожидается очереди небритый мужчина в тренировочных штанах.
Гера (с досады не так вежливо): Привет.
Мужчина в тренировочных штанах (неожиданно внятно, даже разумно): Здравствуйте, молодой человек.
Сходу минует несколько малоинтересных групп – в основном, уродливых стариков и старух в больничных пижамах, – пока не останавливается напротив своеобразного зрелища: развороченных взрывчаткой вьетнамцев с вещевого рынка. Один из вьетнамцев держит в руках голову – сложно разобрать, свою или чужую.
Голова вьетнамца (видя Геру, приветливо ему улыбается): Все хоросе… Все хоросе…
Гера: Нет, у этих ни черта не разузнаешь.
Перелетает к двум выясняющим отношения личностям – как сразу становится понятным, водилам.
1-й водила: Ты зачем, сука, меня подрезал? Зачем подрезал, спрашиваю?
2-й водила: Меня самого, урод, с внешней стороны подрезали. Если бы я вправо не вывернул, меня бы фура в лепешку разнесла.
1-й водила: А так не в лепешку, придурок?
Гера: Э, мужики… Случайно что-нибудь о здешних порядках не слышали?
1-й водила: Скажи, парень, ну не западло подрезáть, когда по левой полосе «Ауди» сто восемьдесят выжимает?
2-й водила: Ты, мудила с Нижнего Тагила…
Гера, плюнув, устремляется дальше. Пожилая женщина сидит погруженная в себя, сложив руки на коленочках, и просветленно улыбается.
Гера (вежливо): Здравствуйте.
Пожилая женщина: Здравствуй, сынок.
Гера: Давно здесь загораете?
Пожилая женщина: Часика полтора, как преставилась, спаси Господи и помилуй. Внучонка жалко, без бабушки остался… Тебя как зовут, сынок?
Гера: Германом.
Пожилая женщина: А моего внучонка – Володенькой. Только он помладше тебя будет.
Гера: Случайно не знаете, что за той дверью?
Показывает на дверь, в которую как раз залетают дождавшиеся очереди души. Одна из душ пытается улизнуть, однако насильно втягивается внутрь. После чего дверь наглухо захлопывается.
Пожилая женщина (увлеченно): Володечка у меня в четвертом классе учится, а второй внучок, Степочка, от Людмилы – совсем еще махонький…
Гера (теряя терпение): Бабушка, за чем стоим, не интересовались?
Пожилая женщина (с лучезарной улыбкой истинно сумасшедшей): Ты, сынок, не расстраивайся: все, все там, то есть здесь, будем. У меня знакомая, у ней тоже сынок от ветрянки помер. В институт поступил и сразу помер. Вот и мое времечко приспело, только Володеньку со Степочкой жалко, больно славные ребятишки получились. Понянчить их до окончания школы хотелось, да видно, не придется теперь…
Гера, оставляя бесполезную старуху за спиной, с расстройства минует несколько перспективных душ, приземляясь у следующей, кажущейся на первый взгляд не такой перспективной. Отдельно от всех – в полном одиночестве и прострации – дожидается очереди небритый мужчина в тренировочных штанах.
Гера (с досады не так вежливо): Привет.
Мужчина в тренировочных штанах (неожиданно внятно, даже разумно): Здравствуйте, молодой человек.