Страница:
«Теперь домой, — подумала я, — пока доеду, Перцев наверняка уже Марусе позвонит. Господи, но как же хочется есть! Если я когда-нибудь и умру, то только от диеты!»
С этой мыслью я машинально отыскала пакетик жвачки, от которой, судя по рекламе, зубы не только не болят, но едва ли не отрастают вновь. Сунув остро пахнущую мятой пластинку в рот, я мысленно поблагодарила Марусю, которая когда-то эту жвачку мне дала. «Не поем, так хоть пожую», — удовлетворенно подумала я и вся отдалась логическим комбинациям. Мысли в голове замелькали со скоростью звука. Самые разнообразные.
Мой «Мерседес» тем временем, тихо урча мотором, выкатился на проспект. Светофор показал красный свет, и я затормозила. От потока несущихся по перекрестку машин рябило в глазах. Красный свет сменился на желтый, а следом и на зеленый.
Я собралась уже ехать, но вдруг мое внимание привлекло необычное, чарующее зрелище: из-за серого монументального здания сталинской постройки выплыла и повисла над проспектом аквариумная рыбка. Большая такая рыбка, красная с хвостом, напоминающим алую вуаль. Жабры ее ритмично вздрагивали, вуалеобразный хвост плавно шевелился, а толстые насмешливые губы причмокивали, выпуская длинной вереницей пузырьки, медленно всплывающие в послеполуденное московское небо.
Это было невероятно! Сзади раздавались настойчивые сигналы, но я не могла двинуть автомобиль с места, зачарованно следя за рыбкой.
«Надо позвонить Тамарке», — подумала я.
А рыбка пухла, на глазах увеличиваясь в размерах, и бока ее уже касались зданий. Серый сталинский дом, не выдержав натиска ее плоти, стал трещать, разваливаться. Огромные его обломки, словно после взрыва, разлетелись в разные стороны. Один из них летел прямо на меня…
Я отчетливо видела девочку со старушкой, мирно пьющих чай за открытым окном кухни, вращающейся вместе с этим обломком. Все ближе подлетал ко мне щербатый серый кусок бетона. Все ближе и ближе. Тень его закрыла белый свет, всосала его без остатка. Мир погрузился во тьму, которой не было ни конца ни края. Я напряглась, охваченная первобытным ужасом, всем своим существом уперлась в эту тьму, пытаясь раздвинуть ее, отчаянно рванулась и…
Глаза резанул яркий, нестерпимо яркий свет, от которого я ослепла.
Когда зрение вернулось, я вновь увидела мир. Он, в основном, находился внизу, подо мной. В самом прямом смысле этого слова, потому что сама я стояла на широком карнизе того самого сталинского дома, который развалила аквариумная рыбка. Одна моя рука судорожно сжимала металлический крюк, вколоченный в стену дома (видимо, на нем когда-то держалась водосточная труба), а вторая сжимала сотовый телефон.
В голове было пусто, как в гулкой цистерне, и лишь где-то на дне плескалась мысль: «На что-то это похоже… Так уже было… Точно было… Сейчас из окна справа высунется симпатичный мужчина, психолог, кажется, и начнет меня нахваливать…»
В предвкушении приятной беседы я повернула голову вправо и встретилась глазами с девочкой. Ну той самой, что пила чай на кухне, когда рыбка дом развалила. Бабушка этой девочки тоже беззастенчиво пялилась на меня, а вот мужчина рядом с ними оказался редкостным мерзавцем: никакого интереса ко мне не проявил. Занят был. Свесившись из окна, он орал толпе, собравшейся внизу…
Стоп! Что это? Сон?
Нет, не сон!
ГЛАВА 29
ГЛАВА 30
С этой мыслью я машинально отыскала пакетик жвачки, от которой, судя по рекламе, зубы не только не болят, но едва ли не отрастают вновь. Сунув остро пахнущую мятой пластинку в рот, я мысленно поблагодарила Марусю, которая когда-то эту жвачку мне дала. «Не поем, так хоть пожую», — удовлетворенно подумала я и вся отдалась логическим комбинациям. Мысли в голове замелькали со скоростью звука. Самые разнообразные.
Мой «Мерседес» тем временем, тихо урча мотором, выкатился на проспект. Светофор показал красный свет, и я затормозила. От потока несущихся по перекрестку машин рябило в глазах. Красный свет сменился на желтый, а следом и на зеленый.
Я собралась уже ехать, но вдруг мое внимание привлекло необычное, чарующее зрелище: из-за серого монументального здания сталинской постройки выплыла и повисла над проспектом аквариумная рыбка. Большая такая рыбка, красная с хвостом, напоминающим алую вуаль. Жабры ее ритмично вздрагивали, вуалеобразный хвост плавно шевелился, а толстые насмешливые губы причмокивали, выпуская длинной вереницей пузырьки, медленно всплывающие в послеполуденное московское небо.
Это было невероятно! Сзади раздавались настойчивые сигналы, но я не могла двинуть автомобиль с места, зачарованно следя за рыбкой.
«Надо позвонить Тамарке», — подумала я.
А рыбка пухла, на глазах увеличиваясь в размерах, и бока ее уже касались зданий. Серый сталинский дом, не выдержав натиска ее плоти, стал трещать, разваливаться. Огромные его обломки, словно после взрыва, разлетелись в разные стороны. Один из них летел прямо на меня…
Я отчетливо видела девочку со старушкой, мирно пьющих чай за открытым окном кухни, вращающейся вместе с этим обломком. Все ближе подлетал ко мне щербатый серый кусок бетона. Все ближе и ближе. Тень его закрыла белый свет, всосала его без остатка. Мир погрузился во тьму, которой не было ни конца ни края. Я напряглась, охваченная первобытным ужасом, всем своим существом уперлась в эту тьму, пытаясь раздвинуть ее, отчаянно рванулась и…
Глаза резанул яркий, нестерпимо яркий свет, от которого я ослепла.
Когда зрение вернулось, я вновь увидела мир. Он, в основном, находился внизу, подо мной. В самом прямом смысле этого слова, потому что сама я стояла на широком карнизе того самого сталинского дома, который развалила аквариумная рыбка. Одна моя рука судорожно сжимала металлический крюк, вколоченный в стену дома (видимо, на нем когда-то держалась водосточная труба), а вторая сжимала сотовый телефон.
В голове было пусто, как в гулкой цистерне, и лишь где-то на дне плескалась мысль: «На что-то это похоже… Так уже было… Точно было… Сейчас из окна справа высунется симпатичный мужчина, психолог, кажется, и начнет меня нахваливать…»
В предвкушении приятной беседы я повернула голову вправо и встретилась глазами с девочкой. Ну той самой, что пила чай на кухне, когда рыбка дом развалила. Бабушка этой девочки тоже беззастенчиво пялилась на меня, а вот мужчина рядом с ними оказался редкостным мерзавцем: никакого интереса ко мне не проявил. Занят был. Свесившись из окна, он орал толпе, собравшейся внизу…
Стоп! Что это? Сон?
Нет, не сон!
ГЛАВА 29
Я опять стояла на карнизе, а препротивнейший мужик, свесившись вниз, кому-то кричал:
— Эта телка с вольтами, блин. Точно говорю. Она из дурдома свалила. Дверь открыл, а она мне в глаз. Во, фингал видите? В глаз засветила и прямо к окну. Я ее за ногу схватил, так она как лягнет! И хоть бы слово сказала. Нет! Молча ломится! Она террористка, может быть? Вон, у нее в руке не то мобильник, не то дистанционка. Щас мину взорвет.
Меня заинтересовало, с кем этот придурок разговаривает. Глянула вниз: боже мой! Я же высоты боюсь!
Но что за суета на перекрестке?
Там метались работники ГИБДД, пытаясь устранить затор образованный… моим «Мерседесом». Уверена, что моим. Ну да, я же на нем ехала, когда эта рыбка приплыла.
Черт! Точно, с дурдома сбежала! Какая рыбка?
Откуда приплыла? И почему я бросила свой «Мерседес»? Я же его берегу, он же у меня уже несколько лет как новенький, потому что на чужих машинах езжу, Тамарку бедную заэксплуатировала насмерть — отвези туда, отвези сюда — а тут взяла и бросила свой «Мерседес» прямо на дороге. Ой-ой-ой!
— Не трогайте мою машину! — заорала я. Точнее, попыталась заорать, потому что попытка и на шепот не тянула. Я забеспокоилась, заерзала на своем карнизе. Необходимо же было принимать меры. В конце концов «Мерседес» — машина дорогая. Они, «Мерседесы», на дороге не валяются, хотя, глядя на мой, так не скажешь.
Беспокойство мое достигло опасных пределов, и тут я вспомнила слова мужика, все еще надрывающегося в окошке: «…у нее в руке не то мобильник…».
Телефон действительно оказался в моей руке.
Правда, второй рукой я сжимала крюк, но ради «Мерседеса» можно рискнуть и отцепиться, чтобы набрать Тамаркин номер.
Только я так подумала, телефон сам зазвонил.
Я прижала трубку к уху и (о, чудо!) услышала голос Тамарки. Я жалобно попросила:
— Тома, забери, пожалуйста, мою машину…
— Мама! Ты невозможная! — рявкнула Тамарка. — Делать мне больше нечего, как за тобой машины подбирать!
Тамарка обычно слушает только себя, но на этот раз, видимо, и меня услышала, потому что когда до нее дошел смысл сказанного мною, она, задохнувшись от удивления, завопила:
— Мама! Не может быть! Неужели ты на своем «Мерседесе» выехала? Нет! Ну надо же! Поверить не могу, чтобы ты, жлобиха, решилась потревожить свой «Мерседес», когда есть на свете и мои машины. Мама, повтори, пожалуйста, неужели ты и в самом деле на своем «Мерседесе» выехать рискнула? Просто поверить не могу!
— Рискнула, Тома, рискнула! Рискнула и очень неудачно, — посетовала я. — Теперь снова на карнизе стою, а «Мерседес» остался внизу без присмотра.
Думаю, Тамарка остолбенела, потому что прошло секунды три, прежде чем она закричала:
— Мама, ты невозможная! На каком карнизе ты теперь стоишь?
— На том же, на котором стояла и в прошлый раз, когда ты меня с адвокатом снимала. Кстати, Тома, приезжай и теперь меня снимать, если живой увидеть хочешь. На этот раз я хоть и недавно стою, но, чувствую, закончится все очень плохо. Ветхий уж слишком карниз.
— Мама, — взревела Тамарка, — надеюсь, ты шутишь? Если шутишь, то не смешно.
— Еще бы! А уж как мне не смешно, один карниз только знает.
— Как ты всегда не вовремя, Мама! — рявкнула Тамарка и разразилась площадной бранью. Ха! Не вовремя! Это когда о карнизе речь идет?
— Ладно, Мама, в последний раз, — в конце концов снизошла Тамарка, и я вздохнула с облегчением.
На этот раз все произошло значительно быстрей и прозаичней. В рекордно короткие сроки прибыл бронированный Тамаркин «Мерседес» одновременно с фургончиком МЧС. Сама Тамарка, подбоченясь, расположилась внизу и бодро принялась режиссировать мое спасение.
— Нет! Она чокнутая, но не из дурдома! — доносился до меня ее зычный голос.
Одновременно, в окнах слева и справа, образовались спасатели.
— И не суицидная она… — разорялась внизу Тамарка, выдавая комментарии и спасателям, и толпе. — Кого хотите до самоубийства сама доведет. И не лезьте за ней, иначе сверзится. Пусть сама! Пусть сама! Высоты, дура, боится. Снимайте аккуратно, она нужный обществу человек. Кто? Не знаю. Говорит, что гений. Да что там разбираться, сами видите!
Услышав это, я не только успокоилась, но и пришла в хорошее расположение духа. Такая оценка от Тамарки, это что-то! Надо знать мою Тамарку. Наконец-то она признала, что я гений! После этого и умереть не жалко.
Я с благодарностью глянула вниз на подругу. Рядом с ней крутился какой-то важный спасатель, видимо, начальник, а чуть поодаль мужичок в куртке с эмблемой МЧС нацелил на меня видеокамеру.
— Тома! — крикнула я. — Пусть немедленно уберут этого киношника! У меня поза невыгодная!
Крик мой до Тамарки не долетел, точнее, долетел, но не весь, потому что она отмахнулась.
— Стой где стоишь! — рявкнула она. — Сейчас спасут!
Я покосилась на оператора и решила, что деваться некуда: и в нечеловеческих условиях придется оставаться женщиной. Являя чудеса акробатики, я героически начала принимать наиболее выгодную для съемки позу. Толпа внизу ахнула, а спасатель из окна слева, правильно оценив обстановку, вежливо меня проинформировал:
— Не нужно так нервничать. Все по закону. Мы обязаны снимать нашу работу, чтобы потом не возникало претензий.
— Если не хотите, чтобы возникли претензии, скажите ему, пусть снимает слева, оттуда, где дерево, — безапелляционно потребовала я и пояснила:
— Оттуда выгодный план.
— Пленка сразу пойдет в архив, — заверил меня спасатель.
— И все же скажите ему, иначе я упаду. Выгодные позы и на земле непросто даются, а я на карнизе стою.
— Ладно, — паникуя, согласился спасатель. Не знаю, как они переговаривались, но оператор сместился на нужную позицию, и я успокоилась, старательно улыбаясь.
Однако долго улыбаться мне не пришлось. Сразу же вслед за этим два спасателя из окна слева подали тем, что в окне справа, две длинные алюминиевые штанги, которые прижали меня к стене. Образовалось нечто вроде перил: одна штанга на уровне моих колен, вторая чуть выше пояса.
— Сможете передвигаться, держась за наше ограждение? — поинтересовались из окна справа.
— Передвигаться?!! Вы с ума сошли! — возмутилась я.
— Тогда мы вынуждены спуститься на карниз, — сообщили из окна слева.
Я тут же почувствовала, что вполне доверяю этим штангам. Выглядели они уже вполне надежно. И в самом деле, почему бы не попробовать.
Отпустив крюк, я вцепилась в верхнюю штангу. Боком, как краб, сделала несколько шагов по направлению к окну, балансируя рукой с зажатым в ней мобильником.
— Бросьте телефон, — звенящим от напряжения голосом попросил спасатель.
— Об этом не может быть и речи, — останавливаясь для передышки, отрезала я и выразительно посмотрела на спасателя. — В прошлый раз меня сняли прямо с телефоном. Неужели у вас квалификация ниже?
Видимо, аргумент оказался убедительным — спасатель махнул рукой и попросил:
— Постарайтесь придвинуться поближе к окну.
Я пару раз шагнула и ощутила на плечах и лодыжках сильные мужские руки. Как куклу, меня затащили в окно, и все это (о ужас!) запечатлела видеокамера.
Вниз я спустилась уже не так эффектно, как в прошлый раз: всего лишь на лифте. Лифт сильно уступает пожарной машине. Это стало ясно, едва я вышла из подъезда: на этот раз толпа встретила меня жидкими аплодисментами. Зато Тамарка обрадовалась мне сверх всякой меры: обняла и даже расцеловала.
— Тома, Тома, — смущенно залепетала я, — ну хватит, при людях, о нас могут плохо подумать.
— Ты невозможная! — вполне традиционно заявила Тамарка, увлекая меня к своему «Мерседесу». — Всю жизнь теперь на меня работать будешь, Мама!
— Будто я чем-нибудь другим занимаюсь, — резонно возразила я, открывая дверь автомобиля и обнаруживая на заднем сиденье бездыханное тело, возможно, даже труп.
С воплем я отскочила так резво, что едва не сшибла с ног Тамарку.
— Что такое, Мама? — возмутилась она и, сообразив, в чем причина, тут же меня успокоила:
— Это наша Роза сознание потеряла. Как увидела тебя на карнизе, так сразу и отрубилась.
Пока я приходила в себя, Тамарка сунула визитку эмчээсовскому начальнику и распорядилась:
— Счет за спасение выставите моей компании. — Подумав, она добавила, многозначительно глядя на меня:
— Мама отработает.
— Только этим и занимаюсь, — снова буркнула я и полезла в машину.
До сих пор помню взгляд эмчээсовца — бедняга обалдел, когда узнал, что, юная, я прихожусь престарелой Тамарке мамой. Жаль, некогда было рассказать ему, с чего все это началось.
— Эта телка с вольтами, блин. Точно говорю. Она из дурдома свалила. Дверь открыл, а она мне в глаз. Во, фингал видите? В глаз засветила и прямо к окну. Я ее за ногу схватил, так она как лягнет! И хоть бы слово сказала. Нет! Молча ломится! Она террористка, может быть? Вон, у нее в руке не то мобильник, не то дистанционка. Щас мину взорвет.
Меня заинтересовало, с кем этот придурок разговаривает. Глянула вниз: боже мой! Я же высоты боюсь!
Но что за суета на перекрестке?
Там метались работники ГИБДД, пытаясь устранить затор образованный… моим «Мерседесом». Уверена, что моим. Ну да, я же на нем ехала, когда эта рыбка приплыла.
Черт! Точно, с дурдома сбежала! Какая рыбка?
Откуда приплыла? И почему я бросила свой «Мерседес»? Я же его берегу, он же у меня уже несколько лет как новенький, потому что на чужих машинах езжу, Тамарку бедную заэксплуатировала насмерть — отвези туда, отвези сюда — а тут взяла и бросила свой «Мерседес» прямо на дороге. Ой-ой-ой!
— Не трогайте мою машину! — заорала я. Точнее, попыталась заорать, потому что попытка и на шепот не тянула. Я забеспокоилась, заерзала на своем карнизе. Необходимо же было принимать меры. В конце концов «Мерседес» — машина дорогая. Они, «Мерседесы», на дороге не валяются, хотя, глядя на мой, так не скажешь.
Беспокойство мое достигло опасных пределов, и тут я вспомнила слова мужика, все еще надрывающегося в окошке: «…у нее в руке не то мобильник…».
Телефон действительно оказался в моей руке.
Правда, второй рукой я сжимала крюк, но ради «Мерседеса» можно рискнуть и отцепиться, чтобы набрать Тамаркин номер.
Только я так подумала, телефон сам зазвонил.
Я прижала трубку к уху и (о, чудо!) услышала голос Тамарки. Я жалобно попросила:
— Тома, забери, пожалуйста, мою машину…
— Мама! Ты невозможная! — рявкнула Тамарка. — Делать мне больше нечего, как за тобой машины подбирать!
Тамарка обычно слушает только себя, но на этот раз, видимо, и меня услышала, потому что когда до нее дошел смысл сказанного мною, она, задохнувшись от удивления, завопила:
— Мама! Не может быть! Неужели ты на своем «Мерседесе» выехала? Нет! Ну надо же! Поверить не могу, чтобы ты, жлобиха, решилась потревожить свой «Мерседес», когда есть на свете и мои машины. Мама, повтори, пожалуйста, неужели ты и в самом деле на своем «Мерседесе» выехать рискнула? Просто поверить не могу!
— Рискнула, Тома, рискнула! Рискнула и очень неудачно, — посетовала я. — Теперь снова на карнизе стою, а «Мерседес» остался внизу без присмотра.
Думаю, Тамарка остолбенела, потому что прошло секунды три, прежде чем она закричала:
— Мама, ты невозможная! На каком карнизе ты теперь стоишь?
— На том же, на котором стояла и в прошлый раз, когда ты меня с адвокатом снимала. Кстати, Тома, приезжай и теперь меня снимать, если живой увидеть хочешь. На этот раз я хоть и недавно стою, но, чувствую, закончится все очень плохо. Ветхий уж слишком карниз.
— Мама, — взревела Тамарка, — надеюсь, ты шутишь? Если шутишь, то не смешно.
— Еще бы! А уж как мне не смешно, один карниз только знает.
— Как ты всегда не вовремя, Мама! — рявкнула Тамарка и разразилась площадной бранью. Ха! Не вовремя! Это когда о карнизе речь идет?
— Ладно, Мама, в последний раз, — в конце концов снизошла Тамарка, и я вздохнула с облегчением.
На этот раз все произошло значительно быстрей и прозаичней. В рекордно короткие сроки прибыл бронированный Тамаркин «Мерседес» одновременно с фургончиком МЧС. Сама Тамарка, подбоченясь, расположилась внизу и бодро принялась режиссировать мое спасение.
— Нет! Она чокнутая, но не из дурдома! — доносился до меня ее зычный голос.
Одновременно, в окнах слева и справа, образовались спасатели.
— И не суицидная она… — разорялась внизу Тамарка, выдавая комментарии и спасателям, и толпе. — Кого хотите до самоубийства сама доведет. И не лезьте за ней, иначе сверзится. Пусть сама! Пусть сама! Высоты, дура, боится. Снимайте аккуратно, она нужный обществу человек. Кто? Не знаю. Говорит, что гений. Да что там разбираться, сами видите!
Услышав это, я не только успокоилась, но и пришла в хорошее расположение духа. Такая оценка от Тамарки, это что-то! Надо знать мою Тамарку. Наконец-то она признала, что я гений! После этого и умереть не жалко.
Я с благодарностью глянула вниз на подругу. Рядом с ней крутился какой-то важный спасатель, видимо, начальник, а чуть поодаль мужичок в куртке с эмблемой МЧС нацелил на меня видеокамеру.
— Тома! — крикнула я. — Пусть немедленно уберут этого киношника! У меня поза невыгодная!
Крик мой до Тамарки не долетел, точнее, долетел, но не весь, потому что она отмахнулась.
— Стой где стоишь! — рявкнула она. — Сейчас спасут!
Я покосилась на оператора и решила, что деваться некуда: и в нечеловеческих условиях придется оставаться женщиной. Являя чудеса акробатики, я героически начала принимать наиболее выгодную для съемки позу. Толпа внизу ахнула, а спасатель из окна слева, правильно оценив обстановку, вежливо меня проинформировал:
— Не нужно так нервничать. Все по закону. Мы обязаны снимать нашу работу, чтобы потом не возникало претензий.
— Если не хотите, чтобы возникли претензии, скажите ему, пусть снимает слева, оттуда, где дерево, — безапелляционно потребовала я и пояснила:
— Оттуда выгодный план.
— Пленка сразу пойдет в архив, — заверил меня спасатель.
— И все же скажите ему, иначе я упаду. Выгодные позы и на земле непросто даются, а я на карнизе стою.
— Ладно, — паникуя, согласился спасатель. Не знаю, как они переговаривались, но оператор сместился на нужную позицию, и я успокоилась, старательно улыбаясь.
Однако долго улыбаться мне не пришлось. Сразу же вслед за этим два спасателя из окна слева подали тем, что в окне справа, две длинные алюминиевые штанги, которые прижали меня к стене. Образовалось нечто вроде перил: одна штанга на уровне моих колен, вторая чуть выше пояса.
— Сможете передвигаться, держась за наше ограждение? — поинтересовались из окна справа.
— Передвигаться?!! Вы с ума сошли! — возмутилась я.
— Тогда мы вынуждены спуститься на карниз, — сообщили из окна слева.
Я тут же почувствовала, что вполне доверяю этим штангам. Выглядели они уже вполне надежно. И в самом деле, почему бы не попробовать.
Отпустив крюк, я вцепилась в верхнюю штангу. Боком, как краб, сделала несколько шагов по направлению к окну, балансируя рукой с зажатым в ней мобильником.
— Бросьте телефон, — звенящим от напряжения голосом попросил спасатель.
— Об этом не может быть и речи, — останавливаясь для передышки, отрезала я и выразительно посмотрела на спасателя. — В прошлый раз меня сняли прямо с телефоном. Неужели у вас квалификация ниже?
Видимо, аргумент оказался убедительным — спасатель махнул рукой и попросил:
— Постарайтесь придвинуться поближе к окну.
Я пару раз шагнула и ощутила на плечах и лодыжках сильные мужские руки. Как куклу, меня затащили в окно, и все это (о ужас!) запечатлела видеокамера.
Вниз я спустилась уже не так эффектно, как в прошлый раз: всего лишь на лифте. Лифт сильно уступает пожарной машине. Это стало ясно, едва я вышла из подъезда: на этот раз толпа встретила меня жидкими аплодисментами. Зато Тамарка обрадовалась мне сверх всякой меры: обняла и даже расцеловала.
— Тома, Тома, — смущенно залепетала я, — ну хватит, при людях, о нас могут плохо подумать.
— Ты невозможная! — вполне традиционно заявила Тамарка, увлекая меня к своему «Мерседесу». — Всю жизнь теперь на меня работать будешь, Мама!
— Будто я чем-нибудь другим занимаюсь, — резонно возразила я, открывая дверь автомобиля и обнаруживая на заднем сиденье бездыханное тело, возможно, даже труп.
С воплем я отскочила так резво, что едва не сшибла с ног Тамарку.
— Что такое, Мама? — возмутилась она и, сообразив, в чем причина, тут же меня успокоила:
— Это наша Роза сознание потеряла. Как увидела тебя на карнизе, так сразу и отрубилась.
Пока я приходила в себя, Тамарка сунула визитку эмчээсовскому начальнику и распорядилась:
— Счет за спасение выставите моей компании. — Подумав, она добавила, многозначительно глядя на меня:
— Мама отработает.
— Только этим и занимаюсь, — снова буркнула я и полезла в машину.
До сих пор помню взгляд эмчээсовца — бедняга обалдел, когда узнал, что, юная, я прихожусь престарелой Тамарке мамой. Жаль, некогда было рассказать ему, с чего все это началось.
ГЛАВА 30
Как только я уселась рядом с Розой, она сразу же пришла в себя и защебетала:
— Это ужас! Это к-кошмар! Это ч-черт знает ч-что! Сначала П-пупс, п-потом ты!
— Неужели и Пупс на карниз залез? — поразилась я.
Роза задохнулась от негодования, а Тамарка меня успокоила:
— Пупс поступил проще: он послал Розу на три буквы, но добился гораздо большего эффекта, чем ты со своим карнизом. Роза до сих пор заикается.
Тут же выяснилось, что эффект, которого добился Пупс, превзошел все ожидания: заикаться начала и я.
— П-пупс п-послал с-свою Р-розу на т-три б-буквы? — изумилась я, не в силах в такое поверить.
— Да, послал прямо при свидетелях, — заверила Тамарка, показывая на себя.
Роза хотела к ней присоединиться, но от негодования не смогла и лишь, задыхаясь, дико вращала глазами. Ее пальцы нервно производили те характерные движения, которыми принято ощипывать кур. Я же никак не могла поверить и все лепетала:
— П-послал Р-розу на три буквы? П-пупс? Ка-ка-как он мог решиться на та-та-такое?
— Сама удивляюсь, — равнодушно пожала плечами Тамарка.
— Ка-ка-как же он жить теперь бу-бу-бу-дет? — с пафосом вопросила я, окончательно постигнув значимость происшедшего.
— Не «как», а «с кем», — уточнила Тамарка и тут же меня разочаровала:
— Успокойся, глупая Роза его уже простила. Я не поверила.
— Уж я в-вижу, — скептически возразила я, не сводя глаз с пальцев Розы, все еще совершающих ощипывающие движения. — В-вижу, ка-ка-как простила.
Однако Роза, несмотря на эти свои движения, воскликнула:
— Я п-простила его, он был с-слишком з-зол.
— Ха! Она п-простила его! — нервно рассмеялась я, всей душой переживая за Розу. — Н-надо было сразу же ему морду би-би-бить! А ты и п-простила. Теперь он каждый день будет посылать тебя на три бу-бу-буквы, а то и ку-ку-кулаками прикладываться станет, как Тася к Тосе. Она его тоже один раз п-простила. Если бы я п-прощала всем своим му-му-му-мужьям…
— Не о тебе речь, — напомнила Тамарка. Ее водитель, похоже, с ней согласился. За что меня этот поганец невзлюбил, понять не могу.
— П-пупс б-был очень з-зол, очень з-зол, — продолжая ощипывать невидимую курицу, заикаясь, пояснила Роза.
— Отстань от нее, — посоветовала Тамарка. — Подумай лучше о себе. Роза всего лишь заикается, а ты уже второй раз на карнизе побывала.
О себе?!
Разве я умею думать о себе?
Только о людях! Только о них! Уж такая я уродилась — вот что натворили мои родители: наградили генами альтруизма и воспитали в духе наивысшего гуманизма.
— Роза за-за-заикается, а я будто нет, — закричала я, — уже и на ка-ка-ка-карнизе побывала и заика-ка-ка-каться начала и (самое страшное!) чуть не потеряла свой «Ме-ме-ме-мерседес».
— Все равно Розка хуже пострадала, — рассудила Тамарка, — ее на три буквы послали, а она за это даже морду не набила. Несовременная женщина. На, Мама, глотни джина с тоником, может, заикаться перестанешь. Все равно тебе сегодня нельзя садиться за руль. Да и руля уже нет. Теперь замучаешься забирать свой «Мерседес» со штрафной стоянки.
От таких слов у меня и без джина с тоником заикание пропало.
— Я замучаюсь? Это ты, Тома, замучаешься, потому что все вышло из-за тебя. Из-за твоей жадности! Каждый раз так машину даешь, будто с мясом ее от себя отрываешь!
— Д-девочки, не ру-ру-ругайтесь, — пропищала Роза, и я тут же переключилась на нее.
— А ты, беспомощное создание, раз уж не набила морду мужу, так хотя бы скажи: почему Пупс был так зол, что даже осмелился тебя на три буквы послать?
— Пе-перцев, — только и вымолвила Роза. И вся отдалась своей невидимой курице. Тамаркин водитель, жалея Розу, заерзал на сидении.
До чего же неприятный мужчина!
— Перцев совсем с ума сошел, — пояснила Тамарка. — А Роза за все расплачивается. Бедняжка, она у нас такая впечатлительная. Видишь, как ее заколдобило.
Тут уже заколдобило и меня.
— При чем здесь Перцев? — закричала я. — Расскажет мне кто-нибудь или нет?
— Я расскажу, — сжалилась Тамарка, основательно повернувшись к нам с переднего сиденья и с болью глядя на Розу. — Перцев пригласил на подписание договора меня и Пупса. Мне это по фигу, а Пупсу процент с договора посулили. Бедолага месяц с этой надеждой пахал…
— Постой, при чем здесь Роза? — поразилась я.
— Да Перцев Пупсу сегодня бабки отстегнуть грозился, Пупс на радостях и Розу с собой прихватил, чтобы сразу же за гарнитуром ехать.
— Можно покороче? — вставила я.
— Можно. Роза сидела в приемной Перцева, Пупса ждала. Пупс же, удолбище, не может без Розы и шагу ступить, а тут целый гарнитур. Роза итальянский хочет. Она ему уже дырку в голове продолбила этим гарнитуром. Их старый, ну, ты знаешь, с самой их свадьбы стоит, облупился весь — хуже Пупса выглядит.
И Тамарка резко отклонилась на Пупса и гарнитур, предаваясь воспоминаниям юности и входя в такие подробности, от которых у меня даже дух захватило. Поток сознания! Полное отсутствие дисциплины ума! И это интеллигентный человек!
— Тома! — завопила я. — При чем здесь взятка, которую ты сто лет назад товароведу за гарнитур дала? И уж тем более я не хочу слышать про плешь Пупса. Коню ясно: гарнитур стареет, как и Пупс, как и ты, как и Роза с Тосей, но речь не о том! Ты-то про Перцева говорила, так про него и продолжай!
— А что Перцев, — сникла Тамарка и, скучая, поведала:
— Перцев чуть было договор не подписал, но вдруг ему позвонили, он изменился в лице, гаркнул: «Не может быть!» — и срочно потребовал узнать адрес этой сестрицы.
— У кого потребовал? Какой сестрицы? — нервно облизывая губы, спросила я.
— А фиг его знает, у кого и какой, — рассердилась Тамарка. — Этого он не сказал, а, забыв про нас, вскочил и убежал. Мы с Пупсом вышли в приемную, Роза кинулась к нам с вопросами, ну тут-то Пупс ее на три буквы и послал, вот же удолбище! Послал и сразу бежать. А я, как дура, в приемной осталась с беспомощной Розой на руках. Слышишь, как заикается бедняжка. Интересно, это останется или пройдет? Знаешь, Розу это даже украшает. Появился легкий шарм.
С этой Тамаркой можно с ума сойти! Ишь как ее из стороны в сторону кидает: совсем нить беседы держать не умеет. И как только она руководит своей компанией? Хотя, что такое ее компания? Пожар в бардаке во время наводнения!
— Тома! — завопила я. — Притормози!
И вместо Томы это сделал ее водитель. Бедняга так резко влупил по тормозам, что мы с Розой едва не вылетели через лобовое стекло. И это с заднего сидения! Нет, он все же болван!
— Поезжай дальше, — приказала ему Тамарка и осудила меня:
— Мама, ты невозможная.
— Это ты невозможная! — рассердилась я. — Тут творятся такие дела, я второй раз на карниз лазила, а от тебя слова путного не могу добиться. Вот зачем, спрашивается, ты звонила мне? Беспокоила! Нигде от тебя спасения нет, достанешь даже на карнизе!
Тамарка тоже пришла в возмущение:
— Я зачем звонила? Какая же ты, Мама, неблагодарная! Да за тем и звонила, чтобы сбагрить Розу тебе. Не могу же я весь день нянчиться с ней, у меня компания, а тут ты со своим карнизом. Мама, ты невозможная! По миру скоро с вами пойду: не работаю, а только подруг обслуживаю.
И Тамарка неприлично выругалась, будто обслуживание подруг не есть то самое приятное занятие, которому я предаюсь с радостью.
— Короче так, Мама, — с напором продолжила Тамарка, — высаживаю вас с Розой у твоего дома и еду работать. Столько дел! Столько дел! — ужаснулась она. — А я каких-то непутевых с карнизов снимаю.
И Тамарка снова начала ругаться, мне же было не до нее. Я торопливо набирала телефонный номер Маруси.
— Перцев тебе не звонил? — поинтересовалась я, как только услышала ее голос.
— Кроме Лели, никто не звонил, — сообщила она.
— Это понятно, — отмахнулась я, ничуть не сомневаясь, что кто-кто, а уж Леля-то обязательно будет пытать Марусю. — Кстати, что ты ответила Леле?
— Все как ты приказала: что ездила в деревню всего один раз, а потому дорогу забыла. Леля очень просила вспомнить и обещала перезвонить. Вот, сижу, жду.
— Жди, — посоветовала я и отключилась. Признаться я была в недоумении — рушились все мои логические выводы, которые вроде бы уже нашли подтверждение в Тамаркином рассказе о том, почему Пупс послал на три буквы Розу.
Бедная Роза!
Но не о ней речь.
Как-то слабо развиваются события. О чем думает этот Перцев? Кто так дела делает?
В общем-то, я и не ожидала, что Перцев сам Марусе позвонит. Абсолютно очевидно, что он не в состоянии самолично прослушивать квартиру Турянского, и тем более круглосуточно. Скорей всего этим занимается его сообщник, он-то Перцеву про сестрицу бабы Раи и сообщил, но почему тогда Марусю пытала только Леля? Перцев же тоже должен что-то предпринять, хоть сам, хоть через сообщников. И куда он так поспешно укатил?
«Кстати, — подумала я, — забыла спросить у соседки Турянского, с какой целью Перцев снимал квартиру. Наверняка он выдвинул какую-то версию».
Прямо посреди этих размышлений Тамарка и высадила нас с Розой у моего подъезда.
— Все, Мама, пиши письма, — глумливо воскликнула она и укатила.
Услышав эту версию, Роза даже бросила заливаться слезами и заикаться, а с вполне сносной дикцией спросила:
— А как же ты попала туда?
— Из окна, что на лестничной площадке, раз все жильцы хором утверждают, что к ним я не заходила. Из окна, черт побери, как бы далеко от того места, где я стояла, оно ни было.
— Это невероятно, — прошептала Роза и тут же опровергла себя. — Есть такое психотропное вещество, — сказала она, — под воздействием которого в человеке открываются удивительные способности. Эти способности как бы дремлют до приема вещества, даже более, человек думает, что они полностью у него отсутствуют, и боится всего, а потом вдруг осознает и перестает бояться, а то, что дремало в нем, оживает, и он, этот человек, под воздействием этого вещества такие кунштюки выделывает, что только держись, хотя врачи ждут от него другого. Да, это было на практике, — заключила она и задумалась.
Согласна, Роза не Цицерон, порой даже совсем не оратор, но я ее сразу поняла, а потому закричала:
— Правильно! Так было и со мной! Всю жизнь высоты боялась, но вдруг оказалось, что только думала так, а на самом-то деле к ним лишь, к вершинам и стремлюсь. Как я раньше не догадалась, что создана исключительно для вершин!
— Что и выяснилось столь причудливым образом, — подтвердила Роза. — Думаю, здесь не обошлось без психотропного вещества.
— Вот только как это вещество в меня попало? И какого эффекта добивался тот, кто меня им кормил?
— На вкус вещество сладкое и сильно действует в такой малой дозе, что хватит и нескольких пылинок, чтобы ты сошла с ума, — пояснила Роза.
— Хочешь сказать, что кто-то собрался свести меня с ума? — испугалась я. Роза пришла в недоумение.
— Разве что кто-то нашел тебя недостаточно странной, — пожимая плечами, предположила она.
И тут меня озарило!
Кстати, что-то давно не озаряло, но зато как на этот раз озарило!
— Роза, — воскликнула я, — кто накормил меня этим психотропом, тот и затеял бодягу с похищением Турянского. И я его найду!
Роза всплеснула руками:
— Разве это не Перцев?
— Перцев, но теперь я уже думаю, что не он один. Есть и другие участники, которые остаются в тени.
— Господи, зачем тебе это нужно? Не лезла бы ты, Соня, в чужие дела, — взмолилась Роза.
— Мне это нужно затем, что я хочу знать, кто именно по-настоящему считает меня умной. Надоело уже в чокнутых ходить. Думаешь, я не вижу, как за моей спиной вы у виска пальцем крутите.
Роза охнула и начала оправдываться, уверять меня, что я не права. Пришлось ей посоветовать лучше задуматься о поведении Пупса. Роза сразу же вспомнила про три буквы и залилась слезами, я же вернулась к своему расследованию.
Первым делом позвонила соседке Турянского. Соседка меня несказанно потрясла, но все по порядку.
— С какой целью Перцев снимал квартиру? — спросила я.
Услышав мой вопрос, соседка изумилась и воскликнула:
— Как с какой целью? Это же вам любой скажет! Эта Лелька, жена Турянского, любовница Перцева. Перцев из-за нее даже бросил свою богатенькую невесту. Я им давно квартиру сдала, на моей квартире они и блудили. Мне удобно, ужасно хотела Турянскому за его наглость отомстить, и голубкам удобно: из одной квартиры вышел и сразу нырь в другую. Ни одна зараза не увидит.
Пораженная, я воскликнула:
— Неужели вы говорите правду?
— Самую что ни на есть, — заверила меня эта вреднющая бабенка. — Уж я-то знаю. Уж мне-то поверьте: у Турянского такие рога, просто удивительно, как он с ними в лифте помещается.
После такой беседы я минут десять пребывала в прострации, бессмысленно глядя на дремлющую на диване Розу. Бедняжка нарыдалась и забылась сном. Если она пришла в расстройство всего из-за каких-то трех букв, то можно представить, каково было мне.
Мне, дважды побывавшей на карнизе!
Да и схватка с Равилем сказалась на моих нервах. А тут еще эта Леля…
— Это ужас! Это к-кошмар! Это ч-черт знает ч-что! Сначала П-пупс, п-потом ты!
— Неужели и Пупс на карниз залез? — поразилась я.
Роза задохнулась от негодования, а Тамарка меня успокоила:
— Пупс поступил проще: он послал Розу на три буквы, но добился гораздо большего эффекта, чем ты со своим карнизом. Роза до сих пор заикается.
Тут же выяснилось, что эффект, которого добился Пупс, превзошел все ожидания: заикаться начала и я.
— П-пупс п-послал с-свою Р-розу на т-три б-буквы? — изумилась я, не в силах в такое поверить.
— Да, послал прямо при свидетелях, — заверила Тамарка, показывая на себя.
Роза хотела к ней присоединиться, но от негодования не смогла и лишь, задыхаясь, дико вращала глазами. Ее пальцы нервно производили те характерные движения, которыми принято ощипывать кур. Я же никак не могла поверить и все лепетала:
— П-послал Р-розу на три буквы? П-пупс? Ка-ка-как он мог решиться на та-та-такое?
— Сама удивляюсь, — равнодушно пожала плечами Тамарка.
— Ка-ка-как же он жить теперь бу-бу-бу-дет? — с пафосом вопросила я, окончательно постигнув значимость происшедшего.
— Не «как», а «с кем», — уточнила Тамарка и тут же меня разочаровала:
— Успокойся, глупая Роза его уже простила. Я не поверила.
— Уж я в-вижу, — скептически возразила я, не сводя глаз с пальцев Розы, все еще совершающих ощипывающие движения. — В-вижу, ка-ка-как простила.
Однако Роза, несмотря на эти свои движения, воскликнула:
— Я п-простила его, он был с-слишком з-зол.
— Ха! Она п-простила его! — нервно рассмеялась я, всей душой переживая за Розу. — Н-надо было сразу же ему морду би-би-бить! А ты и п-простила. Теперь он каждый день будет посылать тебя на три бу-бу-буквы, а то и ку-ку-кулаками прикладываться станет, как Тася к Тосе. Она его тоже один раз п-простила. Если бы я п-прощала всем своим му-му-му-мужьям…
— Не о тебе речь, — напомнила Тамарка. Ее водитель, похоже, с ней согласился. За что меня этот поганец невзлюбил, понять не могу.
— П-пупс б-был очень з-зол, очень з-зол, — продолжая ощипывать невидимую курицу, заикаясь, пояснила Роза.
— Отстань от нее, — посоветовала Тамарка. — Подумай лучше о себе. Роза всего лишь заикается, а ты уже второй раз на карнизе побывала.
О себе?!
Разве я умею думать о себе?
Только о людях! Только о них! Уж такая я уродилась — вот что натворили мои родители: наградили генами альтруизма и воспитали в духе наивысшего гуманизма.
— Роза за-за-заикается, а я будто нет, — закричала я, — уже и на ка-ка-ка-карнизе побывала и заика-ка-ка-каться начала и (самое страшное!) чуть не потеряла свой «Ме-ме-ме-мерседес».
— Все равно Розка хуже пострадала, — рассудила Тамарка, — ее на три буквы послали, а она за это даже морду не набила. Несовременная женщина. На, Мама, глотни джина с тоником, может, заикаться перестанешь. Все равно тебе сегодня нельзя садиться за руль. Да и руля уже нет. Теперь замучаешься забирать свой «Мерседес» со штрафной стоянки.
От таких слов у меня и без джина с тоником заикание пропало.
— Я замучаюсь? Это ты, Тома, замучаешься, потому что все вышло из-за тебя. Из-за твоей жадности! Каждый раз так машину даешь, будто с мясом ее от себя отрываешь!
— Д-девочки, не ру-ру-ругайтесь, — пропищала Роза, и я тут же переключилась на нее.
— А ты, беспомощное создание, раз уж не набила морду мужу, так хотя бы скажи: почему Пупс был так зол, что даже осмелился тебя на три буквы послать?
— Пе-перцев, — только и вымолвила Роза. И вся отдалась своей невидимой курице. Тамаркин водитель, жалея Розу, заерзал на сидении.
До чего же неприятный мужчина!
— Перцев совсем с ума сошел, — пояснила Тамарка. — А Роза за все расплачивается. Бедняжка, она у нас такая впечатлительная. Видишь, как ее заколдобило.
Тут уже заколдобило и меня.
— При чем здесь Перцев? — закричала я. — Расскажет мне кто-нибудь или нет?
— Я расскажу, — сжалилась Тамарка, основательно повернувшись к нам с переднего сиденья и с болью глядя на Розу. — Перцев пригласил на подписание договора меня и Пупса. Мне это по фигу, а Пупсу процент с договора посулили. Бедолага месяц с этой надеждой пахал…
— Постой, при чем здесь Роза? — поразилась я.
— Да Перцев Пупсу сегодня бабки отстегнуть грозился, Пупс на радостях и Розу с собой прихватил, чтобы сразу же за гарнитуром ехать.
— Можно покороче? — вставила я.
— Можно. Роза сидела в приемной Перцева, Пупса ждала. Пупс же, удолбище, не может без Розы и шагу ступить, а тут целый гарнитур. Роза итальянский хочет. Она ему уже дырку в голове продолбила этим гарнитуром. Их старый, ну, ты знаешь, с самой их свадьбы стоит, облупился весь — хуже Пупса выглядит.
И Тамарка резко отклонилась на Пупса и гарнитур, предаваясь воспоминаниям юности и входя в такие подробности, от которых у меня даже дух захватило. Поток сознания! Полное отсутствие дисциплины ума! И это интеллигентный человек!
— Тома! — завопила я. — При чем здесь взятка, которую ты сто лет назад товароведу за гарнитур дала? И уж тем более я не хочу слышать про плешь Пупса. Коню ясно: гарнитур стареет, как и Пупс, как и ты, как и Роза с Тосей, но речь не о том! Ты-то про Перцева говорила, так про него и продолжай!
— А что Перцев, — сникла Тамарка и, скучая, поведала:
— Перцев чуть было договор не подписал, но вдруг ему позвонили, он изменился в лице, гаркнул: «Не может быть!» — и срочно потребовал узнать адрес этой сестрицы.
— У кого потребовал? Какой сестрицы? — нервно облизывая губы, спросила я.
— А фиг его знает, у кого и какой, — рассердилась Тамарка. — Этого он не сказал, а, забыв про нас, вскочил и убежал. Мы с Пупсом вышли в приемную, Роза кинулась к нам с вопросами, ну тут-то Пупс ее на три буквы и послал, вот же удолбище! Послал и сразу бежать. А я, как дура, в приемной осталась с беспомощной Розой на руках. Слышишь, как заикается бедняжка. Интересно, это останется или пройдет? Знаешь, Розу это даже украшает. Появился легкий шарм.
С этой Тамаркой можно с ума сойти! Ишь как ее из стороны в сторону кидает: совсем нить беседы держать не умеет. И как только она руководит своей компанией? Хотя, что такое ее компания? Пожар в бардаке во время наводнения!
— Тома! — завопила я. — Притормози!
И вместо Томы это сделал ее водитель. Бедняга так резко влупил по тормозам, что мы с Розой едва не вылетели через лобовое стекло. И это с заднего сидения! Нет, он все же болван!
— Поезжай дальше, — приказала ему Тамарка и осудила меня:
— Мама, ты невозможная.
— Это ты невозможная! — рассердилась я. — Тут творятся такие дела, я второй раз на карниз лазила, а от тебя слова путного не могу добиться. Вот зачем, спрашивается, ты звонила мне? Беспокоила! Нигде от тебя спасения нет, достанешь даже на карнизе!
Тамарка тоже пришла в возмущение:
— Я зачем звонила? Какая же ты, Мама, неблагодарная! Да за тем и звонила, чтобы сбагрить Розу тебе. Не могу же я весь день нянчиться с ней, у меня компания, а тут ты со своим карнизом. Мама, ты невозможная! По миру скоро с вами пойду: не работаю, а только подруг обслуживаю.
И Тамарка неприлично выругалась, будто обслуживание подруг не есть то самое приятное занятие, которому я предаюсь с радостью.
— Короче так, Мама, — с напором продолжила Тамарка, — высаживаю вас с Розой у твоего дома и еду работать. Столько дел! Столько дел! — ужаснулась она. — А я каких-то непутевых с карнизов снимаю.
И Тамарка снова начала ругаться, мне же было не до нее. Я торопливо набирала телефонный номер Маруси.
— Перцев тебе не звонил? — поинтересовалась я, как только услышала ее голос.
— Кроме Лели, никто не звонил, — сообщила она.
— Это понятно, — отмахнулась я, ничуть не сомневаясь, что кто-кто, а уж Леля-то обязательно будет пытать Марусю. — Кстати, что ты ответила Леле?
— Все как ты приказала: что ездила в деревню всего один раз, а потому дорогу забыла. Леля очень просила вспомнить и обещала перезвонить. Вот, сижу, жду.
— Жди, — посоветовала я и отключилась. Признаться я была в недоумении — рушились все мои логические выводы, которые вроде бы уже нашли подтверждение в Тамаркином рассказе о том, почему Пупс послал на три буквы Розу.
Бедная Роза!
Но не о ней речь.
Как-то слабо развиваются события. О чем думает этот Перцев? Кто так дела делает?
В общем-то, я и не ожидала, что Перцев сам Марусе позвонит. Абсолютно очевидно, что он не в состоянии самолично прослушивать квартиру Турянского, и тем более круглосуточно. Скорей всего этим занимается его сообщник, он-то Перцеву про сестрицу бабы Раи и сообщил, но почему тогда Марусю пытала только Леля? Перцев же тоже должен что-то предпринять, хоть сам, хоть через сообщников. И куда он так поспешно укатил?
«Кстати, — подумала я, — забыла спросить у соседки Турянского, с какой целью Перцев снимал квартиру. Наверняка он выдвинул какую-то версию».
Прямо посреди этих размышлений Тамарка и высадила нас с Розой у моего подъезда.
— Все, Мама, пиши письма, — глумливо воскликнула она и укатила.
* * *
Я и Роза вошли в мою пустую квартиру, и, не тратя времени даром, сразу же каждая занялась своим делом. Убитая горем Роза рухнула на диван и залилась слезами, что-то вяло бормоча о разводе. Пока она рыдала, вспоминая три буквы, я громогласно ломала голову, пытаясь постигнуть, какой черт понес меня на карниз. Теперь уже я склонялась к мысли, что и в прошлый раз на карниз влезла сама.Услышав эту версию, Роза даже бросила заливаться слезами и заикаться, а с вполне сносной дикцией спросила:
— А как же ты попала туда?
— Из окна, что на лестничной площадке, раз все жильцы хором утверждают, что к ним я не заходила. Из окна, черт побери, как бы далеко от того места, где я стояла, оно ни было.
— Это невероятно, — прошептала Роза и тут же опровергла себя. — Есть такое психотропное вещество, — сказала она, — под воздействием которого в человеке открываются удивительные способности. Эти способности как бы дремлют до приема вещества, даже более, человек думает, что они полностью у него отсутствуют, и боится всего, а потом вдруг осознает и перестает бояться, а то, что дремало в нем, оживает, и он, этот человек, под воздействием этого вещества такие кунштюки выделывает, что только держись, хотя врачи ждут от него другого. Да, это было на практике, — заключила она и задумалась.
Согласна, Роза не Цицерон, порой даже совсем не оратор, но я ее сразу поняла, а потому закричала:
— Правильно! Так было и со мной! Всю жизнь высоты боялась, но вдруг оказалось, что только думала так, а на самом-то деле к ним лишь, к вершинам и стремлюсь. Как я раньше не догадалась, что создана исключительно для вершин!
— Что и выяснилось столь причудливым образом, — подтвердила Роза. — Думаю, здесь не обошлось без психотропного вещества.
— Вот только как это вещество в меня попало? И какого эффекта добивался тот, кто меня им кормил?
— На вкус вещество сладкое и сильно действует в такой малой дозе, что хватит и нескольких пылинок, чтобы ты сошла с ума, — пояснила Роза.
— Хочешь сказать, что кто-то собрался свести меня с ума? — испугалась я. Роза пришла в недоумение.
— Разве что кто-то нашел тебя недостаточно странной, — пожимая плечами, предположила она.
И тут меня озарило!
Кстати, что-то давно не озаряло, но зато как на этот раз озарило!
— Роза, — воскликнула я, — кто накормил меня этим психотропом, тот и затеял бодягу с похищением Турянского. И я его найду!
Роза всплеснула руками:
— Разве это не Перцев?
— Перцев, но теперь я уже думаю, что не он один. Есть и другие участники, которые остаются в тени.
— Господи, зачем тебе это нужно? Не лезла бы ты, Соня, в чужие дела, — взмолилась Роза.
— Мне это нужно затем, что я хочу знать, кто именно по-настоящему считает меня умной. Надоело уже в чокнутых ходить. Думаешь, я не вижу, как за моей спиной вы у виска пальцем крутите.
Роза охнула и начала оправдываться, уверять меня, что я не права. Пришлось ей посоветовать лучше задуматься о поведении Пупса. Роза сразу же вспомнила про три буквы и залилась слезами, я же вернулась к своему расследованию.
Первым делом позвонила соседке Турянского. Соседка меня несказанно потрясла, но все по порядку.
— С какой целью Перцев снимал квартиру? — спросила я.
Услышав мой вопрос, соседка изумилась и воскликнула:
— Как с какой целью? Это же вам любой скажет! Эта Лелька, жена Турянского, любовница Перцева. Перцев из-за нее даже бросил свою богатенькую невесту. Я им давно квартиру сдала, на моей квартире они и блудили. Мне удобно, ужасно хотела Турянскому за его наглость отомстить, и голубкам удобно: из одной квартиры вышел и сразу нырь в другую. Ни одна зараза не увидит.
Пораженная, я воскликнула:
— Неужели вы говорите правду?
— Самую что ни на есть, — заверила меня эта вреднющая бабенка. — Уж я-то знаю. Уж мне-то поверьте: у Турянского такие рога, просто удивительно, как он с ними в лифте помещается.
После такой беседы я минут десять пребывала в прострации, бессмысленно глядя на дремлющую на диване Розу. Бедняжка нарыдалась и забылась сном. Если она пришла в расстройство всего из-за каких-то трех букв, то можно представить, каково было мне.
Мне, дважды побывавшей на карнизе!
Да и схватка с Равилем сказалась на моих нервах. А тут еще эта Леля…