Милевская Людмила. Фанера над Парижем

   Тамарка деловито зашуршала бумагами.
   — Закладные… реестры акций… торговый дом… страховая компания, — бормотала она, углубленно изучая документы.
   — Страховая компания? — заинтересовалась я. — Какая?
   Тамарка назвала очень известную и широко разрекламированную фирму.
   — Так это же та компания, которая застраховала и Турянского, и Перцева на жуткую сумму.
   — ??? — брови Тамарки безмолвно поползли вверх.
   Я пояснила:
   — Ну, я видела там, у Турянского в сейфе, страховку, по которой эта самая компания выплачивает ему огромную сумму в случае ненасильственной смерти Перцева, а в случае естественной смерти Турянского такие же деньги достаются Перцеву. И страховые взносы за них платит почему-то их же банк.
   — Большие взносы? — спросила Тамарка. Я назвала сумму. Она нервно сглотнула и вновь впилась взглядом в бумаги банкира.
   — Интере-е-е-сно, — пропела она.
   — Да что там тебе интересно? — в нетерпении заерзала я. — Тома, не томи, говори скорей.
   Тамарка только отмахнулась и, шелестя бумагами, сомнамбулически забормотала:
   — Кредитик и пакетик акций в залог, кредитик и пакетик… Кредитик и пакетик… Кредитах и…
   — Тома! Ты невозможная! — взвыла я, прибегая к ее же аргументу. — Нельзя ли попонятнее?
   — Куда уж понятней, — вздохнула Тамарка, переставая шелестеть бумагами и скорбно глядя на меня. — Нет правды на свете. Та еще компашка.
   — Нет правды на свете! — фыркнула я. — Кто бы говорил! Ты имеешь в виду страховую компанию?
   — Всех их имею…
   И Тамарка начала горевать.
   — Плохо я, Мама, работаю, — «пожалилась» она. — Из рук вон плохо. Представь только, какие молодцы эти Турянский и Перцев: перекладывают деньги из одного собственного кармана в другой такой же, да еще и на страховую премию рассчитывают. И не безосновательно! Я же самым бездарнейшим образом ворую: никакой смекалки. Все по старинке, все по старинке. Там взятку чиновнику суну, там партнера приобую, там в карман государству нырну… Эх, без размаха, без фантазии! Бездарно!
   Тамарка выглядела чрезмерно расстроенной, даже слезы навернулись на глаза. Мне как лучшей подруге стало ее жалко, захотелось ей возразить, успокоить.
   — Тома, в чем тут-то фантазия? И они действуют по старинке, ничем не лучше тебя. Уверяю, ты гораздо красивей воруешь. А как мило ты даешь взятки! А как в народный карман залезаешь! Просто блеск! Этот налогоплательщик, он же просто в экстазе вместе с чиновником, когда ты выходишь на охоту за их деньгами! Нет, Тома, ты не права, и не могу я слышать, что кто-то лучше тебя ворует, лучше тебя преступает закон. Ты неподражаема! Кстати, раз уж речь зашла о законе, могу сказать, что Турянский и Перцев абсолютнейшие бездари. Только на силовых методах и держатся. У них же компромат даже на мою никчемную особу.
   — Ах, Мама, — рассердилась Тамарка. — Компромата на всех хватает и у меня. Сейчас без этого просто не живут. Железного Феликса всего искостерили, и друг за друга собственными силами взялись. Знала бы ты, сколько я своей разведке плачу, не ковыряла бы меня за взятки. Жизнь того требует. Скажи лучше, Мама, с чего это ты завела речь о законе в связи с Турянским и Перцевым?
   — А-аа! — вспомнила я. — Да у них фигня получается. Если деньги одни и те же на оба кармана, то премии взяться неоткуда. Ведь если где прибудет, то откуда же…
   — То убудет совсем не у Турянского и Перцева, — закончила за меня Тамарка. — Закон отбирания и умножения — основной закон родимой экономики.
   — Вся страна уповает на этот закон, не входя в подробности. Я же без подробностей не могу. Объясни, пожалуйста.
   — Чего тут, Мама, объяснять? Страховая компания брала кредиты у Турянского исключительно под залог акций и давно уже стала собственностью банка. Не юридически, а фактически, конечно. В общем, эта компания должна Турянскому и Перцеву почти столько, сколько стоит сама.
   — Велика беда. Всюду так, даже Америка должна больше, чем вся стоит, и ничего, выкручивается, — оптимистически заметила я. — А на земле кто-то и пухнет от голода.
   — Эти тоже выкрутятся, пока Перцев и особенно Турянский насильственно живы благодаря лекарствам. А вот если хоть один из них скончается естественной смертью…
   — Господи! Да зачем же Турянскому и Перцеву такая заморочка? — искренне удивилась я.
   — Э, Мама, в нашей экономике сам черт ногу сломит. Сложностей тьма.
   — Тома, ты же не министр финансов, чтобы приводить такие аргументы. Все же хотелось бы знать поконкретней. Ну перекладывают Турянский с Перцовым деньги из кармана в карман, ну не останутся в накладе, а на чем же они приумножат свои капиталы? И вообще, откуда эти деньги, будь они неладны, в таких количествах берутся? Кто их вам, бизнесменам, дает? Просвети.
   — Господи, Мама! Ты невозможная! — взвилась Тамарка. — Ежу понятно, кто дает. Вы же сами и даете. Ты, соседи твои, знакомые: все, кто работает, — короче, народ дает да земля-матушка, где нефти, газа и леса с алмазами-золотом немерено. Мы берем, а вы молчите и пашете на нас, следовательно, по доброй воле даете.
   — Бог с тобой, Тома, уж я-то никому ничего не даю, потому что от роду, кроме вилки и ложки, в руках ничего не держала. У меня стойкий рефлекс на работу: как увижу ее, сразу бегу. А вот народ обирать грех. Обирать наш доверчивый многострадальный народ может только изощренный подонок.
   — Мама, я целиком с тобой согласна: грех обирать свой народ, да только больше некого обирать, нет у нас другого народа. С радостью обобрала бы американский народ, да у тамошних избирателей полно своих обирателей. Что до Перцева и Турянского, то они хоть и платят страховые взносы, но всегда могут их вернуть. Способов для этого полно. В крайнем случае обанкротят компанию, а туда вкладывали деньги не только Перцев и Турянский. Там и чужих денег через край, а вот достанется все это исключительно банкирам, если этим бумагам верить, — Тамарка воинственно потрясла папкой и добавила:
   — А еще лучше, одному банкиру…
   — Выходит, Перцеву больше всех выгодна ненасильственная смерть Турянского.
   — Что значит — больше всех? — изумленно воззрилась на меня Тамарка. — У тебя что, и другие подозреваемые имеются?
   — Имеются, Тома, и еще какие, — заявила я.
   — Мама, ты невозможная! — закричала она. — Это Перцев! Теперь, когда ты мне все показала и все рассказала, сомнений нет: это Перцев!
   Я внимательно посмотрела на нее, вспомнила про компромат, про ее долги Турянскому и сказала:
   — Или кому-то выгодно, чтобы я думала на Перцева.
   — Что ты имеешь в виду, Мама? — опешила Тамарка. — Ты невозможная, если намекаешь на меня. Я лечу как фанера над Парижем без этих самых кредитов. Мне невыгодна смерть Турянского.
   — Как сказать, как сказать, — загадочно заметила я.
   — Ладно, не морочь мне голову, — отмахнулась Тамарка и вновь полезла в папку.
   Я с напряженным вниманием наблюдала за ней. Перебирая документ за документом, Тамарка буквально менялась на глазах.
   — Ладно, Мама, я спешу, вытряхивайся из машины, — вдруг радостно закричала она, возвращая мне папку.
   «Что? Что она там увидела?» — запаниковала я, не слишком охотно покидая «Мерседес».
   Вся беда была в том, что пытать ее я, конечно, могла еще долго, но с нулевым результатом. Пришлось смириться.
   Пока.
   В дальнейшем я рассчитывала на свой безупречный ум. И хитрость. Уж этого добра у меня навалом.

ГЛАВА 14

   Расставшись с Тамаркой, я поспешила к Коровину. Не зря же я кокетничала с ним, завлекала. Уж если на то пошло, то с большей охотой я занялась бы красавцем Равилем, но великий магистр пока у нас маэстро Коровин, следовательно, выбор невелик.
   С этой мыслью я и вошла в дом. К моей радости, толпа почитателей из салона второго этажа переместилась на первый этаж в приемную. Или переместилась сама, или Коровин непринужденно ее туда переместил. К последнему выводу я и склонилась, заметив, как Коровин тайком подает мне усиленные знаки.
   Повинуясь этим знакам, я, прячась от Розы и Маруси, незаметно порхнула на второй этаж. По гостеприимному жесту помощника Коровина, приглашающему в салон, я мгновенно поняла, что не ошиблась: меня здесь ждали.
   Уверенным шагом я вошла в комнату. Салон был пуст. На столе одиноко лежала корзинка, насквозь пронзенная карандашом, та самая, которая еще недавно грациозно и ловко танцевала под тонкими нервными пальцами Равиля, выводя грифелем по бумаге откровения императорского духа.
   Я взяла в руки корзинку и попыталась на той же бумаге что-нибудь ею начертать. Вышло нечто несуразное, слишком далекое от желаемого — курица лапой нацарапает красивей. Лишь после этого я в полном объеме оценила мастерство Равиля, который управлял корзинкой, едва ее касаясь. Порой мне казалось, что его пальцы над ней просто парили, а грифель действительно сам собой выводил французские фразы.
   Я вновь попробовала, вцепившись в корзинку руками, управлять ею. Опять ничего не вышло. Буквы были слишком крупны и в ровный ряд не ложились. Снова восхитилась я умением Равиля. К тому же от Маруси я слышала, что Равиль всегда писал разным почерком. Роза же утверждала, что проверяла сама: почерк в точности соответствовал тому духу, который являл откровения.
   «Какой талант», — подумала я.
   Скрипнула дверь. В комнату вбежал радостный Коровин.
   — Софья Адамовна, вы окрылили меня! — с восторгом воскликнул он, но, увидев в моих руках корзинку, озабоченно заметил:
   — Это нельзя. Это не игрушка. К такой вещи может прикасаться лишь рука медиума. Я удивилась:
   — Почему?
   — Вместилище духов, — с серьезнейшим видом пояснил Коровин, после чего я отбросила от себя корзинку, как гремучую змею.
   Коровин успокоился и обласкал меня взглядом. Было очевидно, что он мечтает поскорей удалиться со мной в комнату, где «сексодром», которую он по непонятной причине называет кабинетом. Я же имела на Коровина абсолютно другие виды.
   — Мы здесь одни? — озираясь по сторонам, прошептала я.
   — Конечно, — тоже переходя на шепот, ответил он.
   — Меня волнует вопрос, который, по сути, является тайной. Могу я положиться на вас?
   — Можете, можете, — заверил Коровин, знаком приглашая меня присесть к столу.
   Я присела, Коровин устроился напротив и был достаточно от меня далек, что радовало.
   — Так в чем проблема? — спросил он. Для пользы дела я решила позволить себе некоторую откровенность, а потому воскликнула:
   — Жив ли один человек, муж моей подруги? Признаюсь честно, я не слишком верю в ваших духов. Мистика лишь обостряет во мне чувство юмора, но порой с такими чудесами соприкасаешься, что не захочешь, а подумаешь: «Чем черт не шутит…»
   Коровин удивленно уставился на меня, как бы вопрошая: «А я-то здесь при чем?»
   — Вам я поверила сразу, — отвечая на его немой вопрос, воскликнула я. — Обладая всеми мистическими знаниями и понимая их силу, могли бы вы помочь мне установить одну истину?
   — Что именно вас интересует?
   — Хочу знать, жив ли муж моей подруги.
   — Только это?
   — Да, остальное, похоже, я знаю сама.
   — Чем больше мы знаем, тем легче установить истину, — воскликнул Коровин.
   «Да, но я вовсе не собираюсь делиться своими знаниями», — мысленно ответила ему я.
   Коровин задумался.
   — Для этого случая, пожалуй, лучше подойдет планшетка, — вслух рассуждал он.
   «Хоть гашетка, лишь бы поскорей», — подумала я.
   — Речь идет о мужчине? — спросил Коровин.
   — Думаю — да, раз это муж подруги.
   — В наше буйное время приходится уточнять. Муж и жена — понятия уже весьма расплывчатые и неоднозначные.
   Мне нечего было возразить.
   — Когда он пропал? — Вопрос застал меня врасплох.
   — Альфред Гавриилович, — растерялась я, не собираясь идти на такую откровенность, — почему сразу пропал?
   — Если он не пропал, тогда вы должны бы знать, жив он или нет, — резонно заметил Коровин.
   — Полагаюсь на ваш опыт, — сдалась я. — Пропал он в понедельник.
   — А сегодня среда, следовательно, два дня назад, третий день пошел, — уточнил Коровин.
   — Выходит, что так. Но он не совсем пропал. Известно, что его похитили.
   Тут я встревожилась и спросила:
   — Вы можете гарантировать секретность всех последующих моих сообщений?
   Коровин только руками всплеснул. Я же не успокоилась и пояснила:
   — Тайна не моя, поэтому и волнуюсь. Так что хотелось бы знать, что вы можете гарантировать…
   — Софья Адамовна, голубушка, — прервал меня Коровин, — вы сами все себе прекрасно гарантируете. Что я знаю? Кого-то похитили. Это и без ваших сообщений можно предположить. В таком мегаполисе, как Москва, уж обязательно кто-нибудь кого-нибудь похитит. Без этого просто невозможно прожить такому большому городу.
   Его логика успокоила меня.
   — Хорошо, Альфред Гавриилович, полагаюсь на вашу порядочность, — продолжила я. — Так вот, мужа моей подруги похитили и требуют выкуп.
   — Выкуп советую уплатить, — вставил Коровин.
   — В этом направлении ведется работа, но дело в другом. У меня возникли серьезные опасения: жив ли муж моей подруги?
   — А почему, собственно, они у вас возникли, эти опасения?
   — Дело в том, — я предельно понизила голос, — дело в том, что муж моей подруги болен. — Я оглянулась по сторонам и спросила:
   — Вы уверены, что нас никто не подслушивает?
   Коровин отшатнулся:
   — Софья Адамовна! Вы слишком недоверчивы!
   — Просто мне кажется, что нас подслушивают. Шорох слышите?
   — Нет, не слышу, — признался Коровин. — Впрочем, можем перейти в мой кабинет.
   Я ужаснулась:
   — Нет-нет, не стоит, думаю, мне показалось.
   — В таком случае, продолжайте. Что за болезнь? Вы начали говорить о болезни.
   — Да-да, болезнь. Даже две болезни: порок сердца и клаустрофобия.
   — Клаустрофобия? — удивился Коровин. — Такое редкое заболевание?
   — Не скажите. Оказывается, она частенько встречается. Наша Роза слегка этой штукой больна.
   — Надо же. Кстати, вы утверждали, что знаете, кто похитил этого вашего мужа.
   — Не моего, не моего, — напомнила я. — Моего мужа вряд ли похитят, разве что из желания доставить мне удовольствие. Однако я не утверждала, что я точно знаю похитителей, но почти вычислила их благодаря своим уникальным способностям.
   — О способностях ваших наслышан, — любезно заверил меня Коровин. — Значит, похитителей много?
   — Точное количество еще мною не установлено, но это дело нескольких дней. Хотелось бы знать, вы можете оказать конкретную помощь?
   — Могу точно сказать, жив ли похищенный и даже местонахождение его укажу, если вы снабдите меня для этого всем необходимым.
   В голосе Коровина была абсолютная уверенность, но я изменила бы себе, если бы на этом моменте не заострила свое внимание.
   — С какой долей вероятности вы можете это мне сказать? — спросила я.
   — Стопроцентно, — обиженно сообщил Коровин. — Если получу все необходимое, стопроцентно. Осечки еще не было.
   Я восхитилась. Совершенно искренне. Наша милиция, разведка — где они? Чем занимаются? Почему не хватают этого человека и не используют его во благо Родины?
   — Что от меня требуется? — загораясь энтузиазмом, воскликнула я.
   — Фотография, — спокойно молвил Коровин. Мой энтузиазм как рукой сняло.
   — Что значит — фотография? — рассердилась я. — О каком секрете тогда идет речь? Человек этот известен. Его и по телевизору показывают порой.
   — Софья Адамовна, не волнуйтесь, я сам не люблю знать лишние тайны. Не надо фотографии. Ее легко заменить вещью, в которой сохранилась энергетика похищенного.
   — Что за вещь?
   — Что-либо из очень личного: нестиранное нижнее белье, расческа, кольцо с его руки.
   Я испугалась: «Неужели придется тащить к Коровину грязное нижнее белье Турянского?»
   — Софья Адамовна, — заметив мое замешательство, воскликнул Коровин. — Неужели и с этим проблемы?
   — Еще какие. Откуда расческа у лысого человека?
   — А кольцо? Хотя бы обручальное кольцо у него есть?
   — Есть, с ним его и похитили. Кольцо могу вам дать после того, как беднягу найду.
   — Зачем оно мне тогда? — пожал плечами Коровин. — Остается белье. Только не говорите мне, что белье уже все постирали.
   — Не волнуйтесь, я скажу вам другое: хоть убейте меня, не повезу к вам грязное мужское белье. Тогда уж лучше фотография.
   За черной ширмой, из-за которой во время сеанса появлялся Равиль, раздался шорох.
   — Послушайте, — вскочила я, — вы уверены, что нас никто не подслушивает?
   — Кому мы нужны, — задумчиво отмахнулся Коровин и тут же возрадовался. — Софья Адамовна, туфли! Ношеные туфли у него есть?
   — Наверняка.
   — Они мне подойдут! Завтра принесите, только не отдавайте при всех. Останетесь после сеанса и, когда все разойдутся, мы уединимся…
   Коровин вскочил со стула и устремился ко мне. Я опомниться не успела, как оказалась в его объятиях.
   — Кхе! Кхе! — вдруг раздалось у нас за спиной. Я и Коровин обернулись — у ширмы стоял стильно одетый Равиль.
   — Так значит, Софья Адамовна, говорите, клаустрофобия? — делая значительное лицо и слегка от меня отстраняясь, будто бы продолжил разговор Коровин. — Значит, говорите, серьезная болезнь?
   — Да, я так говорю, — громко ответила я и тут же прошипела:
   — А вы говорите, что нас никто не слышал, а за ширмой все это время находился Равиль.
   — Он снимал грим и переодевался, — шепнул мне Коровин. — Ему не до нас, ему на все плевать, его только деньги интересуют.
   Равиль по-прежнему стоял у ширмы, наблюдал за тем, как мы шепчемся, и загадочно молчал.
   — Ты куда-то собрался? — холодно поинтересовался Коровин.
   — Да, я приглашен на ужин, — с нежной улыбкой глядя на меня, ответил Равиль.
   — Так иди, — посоветовал Коровин. Равиль же, не отрывая от меня своих ласковых глаз, спокойно сказал:
   — Софья Адамовна, судя по всему, вы остались без машины.
   Я подошла к окну и глянула на площадку. Равиль был прав. Все гости разъехались, на площадке не было ни одного автомобиля.
   — Я позабочусь об этом, — нервно ответил Коровин.
   Равиль усмехнулся, осторожно тронул меня за локоть и, увлекая к двери, шепнул в самое ухо:
   — Люблю не только деньги, но и красивых женщин, а потому приглашаю вас на ужин.
   — Не возражаю, — шепнула я, радостно убегая от остолбеневшего Коровина.
   Однако тот, видимо, сдаваться не привык.
   — Софья Адамовна! Куда же вы? — сердито крикнул он мне вслед.
   Пришлось вернуться для объяснений. Равиль (какая умница!) не бросил меня, а остался в дверях, всем своим видом демонстрируя нетерпеливое ожидание.
   — Софья Адамовна, что это значит? — строго вопросил Коровин, испепеляя взглядом Равиля.
   — Это значит, что теперь задерживаться у вас неприлично, — безрадостно сообщила я, кивая на свидетеля.
   Мол, как замужняя женщина не могу допустить падения в присутствии посторонних, мол, странно слышать от вас такие вопросы — сами должны понимать.
   Коровин понял и расстроился. Ах, как расстроился Коровин.
   «Что он вбил себе в голову? Даже страшно становится», — подумала я, посылая хвалы господу за так удачно подвернувшегося Равиля.
   — Завтра, Альфред Гавриилович, все завтра, когда приеду с башмаками похищенного, — ободряя его, шепнула я.
   Коровин смирился и ответил:
   — Хорошо, идите с этим волокитой, но будьте с ним осторожны и помните, завтра я вас очень жду.

ГЛАВА 15

   Передать не могу, какое облегчение я испытала, избавившись от Коровина. Его так называемый кабинет до жути меня пугал.
   — Чудесный вечер, — с искренней радостью воскликнула я, выходя из дома и вдыхая ароматы соснового парка.
   — Вечер действительно очень хорош, — согласился Равиль, жестом приглашая меня к стоящему у подъезда новенькому «Вольво».
   — Какая прелесть, — сказала я лишь для того, чтобы что-нибудь сказать.
   На самом деле «Вольво» не казался мне достойным моего внимания, но Равиль ожил и расплылся в довольной улыбке:
   — Вам нравится?
   — Цвет недурен. Такую «сирень» вижу впервые.
   Равиль и вовсе сомлел:
   — Обожаю европейские автомобили, сейчас прокачу вас с ветерком.
   «Уже не девочка, — подумала я, усаживаясь на переднее сиденье. — Не помру, если и без ветерка прокачусь».
   — Кстати, куда вы ставите эту прелесть? На площадке я не видела вашего авто.
   — В гараж, — ответил Равиль и с горьким сарказмом добавил:
   — Альфред Гавриилович выделил мне место, как бездомному.
   «Отношения у них довольно натянутые», — сделала я заключение и подлила масла в огонь:
   — Вижу, у Коровина вы не чувствуете себя в гостях.
   Равиль нервно выжал сцепление, направил автомобиль к воротам и удивленно на меня посмотрел.
   — Я имею в виду бильярдную, которая полюбилась вам и которой Коровин совсем не пользуется, — пояснила я.
   Равиль по неизвестной причине забеспокоился и нервно спросил:
   — Это он вам нажаловался?
   — Нет, конечно, — солгала я.
   — Откуда же вам известно про бильярдную? Вы здесь редкая гостья.
   — Меня просветила одна милая дама. Она случайно видела, как в понедельник в эти ворота заезжал ваш сиреневый автомобиль. Бедняжка не знала, что отменен сеанс, и тщетно пыталась попасть в особняк, вы же были так увлечены своим бильярдом, что даже не захотели с ней поговорить.
   Услышав это, Равиль и вовсе побледнел.
   — Что за дама? — резко спросил он.
   — Имени ее я не знаю, но покажу вам при случае, — пообещала я. — А в чем, собственно, дело? Похоже, вас это взволновало?
   Равиль мгновенно взял себя в руки, с озорной улыбкой взглянул на меня и игриво пропел:
   — Ни в коем случае. В данный момент меня волнуете только вы.
   Однако, когда мы выехали из ворот на темную дорогу, Равиль снова нахмурился. Я притворилась, что не замечаю этого, и кокетливо спросила:
   — Вы и в самом деле хотите меня… — здесь я сделала длинную паузу и продолжила уже серьезней:
   — Пригласить на ужин или сказали это для отвода глаз, чтобы поговорить со мной тет-а-тет?
   Брови Равиля удивленно взметнулись — на мой взгляд, слишком демонстративно.
   — Поговорить о чем? — напряженно спросил он. Я сделала вид, что смутилась:
   — Ну, не знаю. Кое-что из нашего разговора с Коровиным, думаю, вы услышали.
   — Только последнюю фразу, — признался Равиль.
   — Последнюю фразу? Кстати, как вы относитесь к клаустрофобии? Вы в курсе, что это такое? — Похоже, Равиль обиделся.
   — Я образованный человек, — небрежно бросил он.
   — Ах, да, извините за глупый вопрос. Ваш французский меня потряс. Как легко вы пишете, и совсем без ошибок.
   — Французского я не знаю совсем, — огорошил меня Равиль. — Писал не я, а дух императора. Если исходить из вашей логики, то я потрясающий полиглот, потому что пишу на тридцати двух языках. Если вы не верите в спиритизм, то зачем сюда ходите?
   Мне показалось, что в тоне Равиля слишком мало вежливости.
   «Мальчик нервничает, — подумала я, — но почему? Что взволновало его? Мой разговор с Коровиным или упоминание бильярдной?»
   — Значит, вы не хотели поговорить со мной, а просто пригласили на ужин, — сделала я заключение.
   Равиль натужно улыбнулся и ответил:
   — И пригласил на ужин, и хотел поговорить. Не будем же мы молчать.
   — Я имела в виду конкретную беседу.
   — Конкретно я хотел сказать, что у вас очень красивые ноги и глаза.
   — Только ноги и только глаза? — несказанно изумилась я.
   — Хотите, чтобы я перечислил все остальное? Следовательно, у меня будет достаточно для этого времени? — он, наконец, улыбнулся от всей души.
   — К сожалению, нет. Даже приглашение на ужин принять не могу, — ответила я, доставая из сумки мобильный и набирая номер Тамарки.
   Она, услышав мой голос, сразу же завопила:
   — Мама, ты невозможная! Что ты сегодня наговорила мне у Коровина? Теперь я сижу и думаю. Неужели ты подозреваешь и меня?
   — Тома, я всегда тебя подозреваю.
   — В чем?
   — Во всем, — призналась я, — но об этом сейчас говорить неудобно.
   — Ты где? — мгновенно пожелала знать Тамарка.
   — В автомобиле Равиля.
   — Что ты там делаешь? — возмутилась она.
   — Равиль любезно пожелал оказать мне услугу, ты же бросила меня, не подумав о том, что сегодня я без машины.
   — Ты всегда без машины. Пусть Маруся твоя думает, ей почаще нужно тренировать свою извилину, — выдала Тамарка и уже мягче добавила:
   — Попроси Равиля срочно привезти тебя ко мне. Есть разговор.
   — Вряд ли его это обрадует, — усмехнулась я. — Равиль пригласил меня на ужин.
   — Что?! К черту ужин! Дай ему трубку!
   Я с удовольствием передала трубку Равилю. Боюсь, он не испытал благодарности. Тамарка здорово его загрузила: после короткой беседы с ней он, похоже, согласился бы везти меня и на Марс, и на Луну.
   Одно радовало: Равиль искренне расстроился, когда узнал, что ужин отменяется.
   «Значит, есть еще порох в пороховницах», — возликовала я.
   Однако радость моя была преждевременна.
   В дальнейшем Равиль обнаружил такое любопытство, что только полная идиотка могла отнести его внимание на счет своих прелестей. С любопытством он обнаружил и полнейшую осведомленность — стало очевидно, что Равиль не просто сидел за ширмой, а напряженно подслушивал наш с Коровиным разговор.
   В конце концов я сделала вывод, что за ужином Равиль надеялся выпытать у меня все, что в связи с подслушанным его заинтересовало. Причем он не только надеялся выпытать, но и мучительно этого желал. Узнав, что ужин не состоится, Равиль, отбросив всякие приличия, буквально атаковал меня вопросами. Я не выдержала и возмутилась.