Милевская Людмила. Фанера над Парижем

   Леля попыталась скрыть облегчение, но неудачно. Ясно было видно, что она едва ли не с радостью выпроваживает меня, хотя раньше часами не отпускала. Ах, как мне стало обидно!
   — Знаешь, — бегло глянув на часы, уже у самого выхода из квартиры воскликнула я, — раз твой муж уехал, не хочу оставлять тебя в одиночестве. Время в общем-то у меня есть; задержусь на чашечку кофе, пожалуй.
   Леле ничего другого не оставалось, как обрадоваться и сказать:
   — Вот и правильно, а то у Коровина нам и поговорить не удалось.
   — Не по моей вине, — справедливо заметила я. — Ты, похоже, не расположена была к разговорам.
   — Спешила, — ответила Леля и повела меня обратно в комнаты.
   Мы расположились в просторном нижнем холле — квартира Турянского была в двух уровнях — поболтали для приличия о погоде и решили пить турецкий кофе. Каково же было мое удивление, когда тут же выяснилось, что кофе будет варить сама Леля.
   — Отпустила прислугу, — небрежно бросила она, погружая две серебряные турочки в раскаленный песок. — Одной побыть захотелось.
   Это Леле-то захотелось побыть одной. «Да она и двух минут в одиночестве не выживет», — подумала я.
   Когда кофе был приготовлен и разлит по чашкам, я завела разговор о Коровине и о его гибком медиуме Равиле. Больше, конечно, о красавце Равиле, с которым мне так и не удалось остаться наедине — а очень хотелось… К сожалению, этого же хотелось всем дамам, присутствовавшим на сеансе.
   Однако разговор не вязался: Леля отвечала рассеянно, то и дело нервно поглядывая на часы..
   «Кого-то ждет, — подумала я. — Что у них, черт возьми, происходит?»
   — Мне кажется, этот ваш модный Коровин, — продолжая беседу, сказала я, — просто шарлатан.
   — Почему «ваш»? — удивилась Леля и снова глянула на часы.
   Тут уж я юлить не стала, а задала вопрос со всей присущей мне прямотой.
   — Дорогая, — сказала я, — похоже, ты ждешь кого-то или я тебя от важных дел отвлекаю. Может, мне лучше уйти?
   — Ну что ты? — вспыхнула Леля. — Я всего лишь жду звонка от Сашеньки. Сиди, я всегда рада поболтать с тобой. Хорошо, что пришла.
   Однако я уже ничему не верила. Меня охватили сомнения, даже стало казаться, что кто-то ходит наверху, где располагались кабинет Александра Эдуардовича, верхний холл, библиотека и супружеская спальня. Насколько мне было известно, в этой семье не приветствовалось присутствие посторонних на втором уровне квартиры, в святая святых. Даже прислуга там появлялась лишь по крайней необходимости.
   — У тебя там кто-то есть? — спросила я, тыча пальцем в потолок.
   Леля растерялась, а потом рассердилась.
   — Что за странный вопрос? — воскликнула она. — Кто там может быть? Я здесь, а Сашенька в отъезде.
   — Значит, мне показалось, — делая глоток чудесного кофе, ответила я.
   Однако Лелю это не удовлетворило. Она посверлила меня холодным взглядом и спросила:
   — Ты что, мне не веришь?
   Я не ожидала такой реакции, а потому растерянно уставилась на нее, не зная, что сказать.
   — Пойдем, — она решительно схватила меня за руку. — Пойдем, посмотришь сама. — И Леля потащила меня наверх.
   — Зачем? Зачем? Верю, верю, — лепетала я, но шла охотно, потому что ни разу наверху не была.
   Ах, как чудно там все было устроено! Просторный ультрамодный зеркальный холл, строгий кабинет с массивной старинной мебелью, играющая атласом, бархатом и золотом озорная спальня, сверкающая никелем, кафелем и фарфором ванная и библиотека, потрясшая меня богатством наиредчайших книг.
   Однако никого наверху не было. Обойдя все комнаты, мы вернулись в спальню. Я даже в шкаф заглянула и под предлогом поисков полюбовалась на Лелины наряды. Кстати, она не лгала, счастливица действительно ни в чем не знала отказа: ах, эти вечерние туалеты, эти сумасшедшие шубы! Сердце заныло в моей груди… Впрочем, речь тут не о моем сердце.
   Я задумалась. Все комнаты пусты, везде, где можно спрятаться, я побывала: побывала и там, где спрятаться невозможно. И все же нет удовлетворения в моей душе, и здесь что-то явно не так. Что не так?
   Сама Леля. Она была странная, чтобы не сказать больше. Напряжена, взвинчена. Хоть она и старалась из последних сил казаться спокойной, но лицо и руки выдавали ее: на лице мелькало выражение то растерянности, то страха, то боли, а руки все время нервно теребили различные предметы. Временами же Лелю просто прорывало. Как это понимать? Сначала она вопреки здравому смыслу притащила меня наверх, а теперь вдруг как закричит не своим голосом:
   — Ну что? Ты видишь? Видишь? Здесь нет никого! В квартире я одна.
   — Нас двое, — спокойно напомнила я, подходя к туалетному столику и с интересом изучая косметику: длинный ряд флаконов, выстроившихся у зеркала. Я выбрала самые дорогие духи, приоткрыла хрустальную крышечку, понюхала терпкий аромат и спросила:
   — Не возражаешь?
   Леля застыла с каменным лицом.
   — Спасибо, — сказала я, щедро орошая себя духами. — Ты права, мне показалось. Здесь действительно никого нет, но что, голубушка, с тобой творится? Как странно твое поведение.
   Леля мгновенно взяла себя в руки, натянула на лицо маску невозмутимости, грациозным движением забрала из моих рук флакон, тоже оросила себя духами и вальяжно произнесла:
   — Ерунда, критические дни, вот нервишки и пошаливают, а в целом я спокойна, как слон.
   Едва она успела это сказать, как зазвонил телефон, стоящий здесь же, на туалетном столике. Леля, подпрыгнув, взвизгнула так, что и меня будто током прошило. Флакон выпал из ее рук, но не разбился, а покатился по пышному ковру, извергая удушливый аромат.
   — Черт возьми, — рассердилась я, — ты кого угодно доведешь до истерики.
   Леля же не слышала ничего, она дикими глазами смотрела на аппарат и пятилась от меня, как от гремучей змеи, приговаривая:
   — Нет, нет, нет…
   — Что «нет»? — сказала я и подняла трубку. Это был приятный мужской голос, очень низкий, волнующий, с обвораживающей хрипотцой.
   Век бы с таким болтала.
   — Ты надумала, детка? — спросил голос. — Времени осталось немного.
   — Сколько? — спросила я, и в трубке сейчас же раздались гудки.
   Вслед за этим что-то мягко шлепнулось на ковер — это была Леля.
   — Все ясно, — сказала я и отправилась в ванную.
   Там я набрала полный стакан холодной воды, которую и вылила на ее голову. Бедняжка открыла глаза и жалобно посмотрела на меня.
   — Как ты себя чувствуешь? — взволнованно спросила я.
   — Нормально, говорю же, критические дни, — ответила Леля и бодро вскочила на ноги. — Кто это был? — делая вид, что ничего не произошло, равнодушно поинтересовалась она.
   Что ж, я ответила.
   — Преступник, который похитил твоего мужа, — сказала я и на всякий случай поддержала Лелю: вдруг ей опять приспичит падать в обморок.
   Не приспичило. На этот раз Леля не упала. Ее красивую мордашку исказила гримаса плача, хотя Леля с ним явно боролась. Но как ей ни хотелось сохранить спокойствие, рыдания рвались и вырвались-таки наружу. Леля упала на кровать и разразилась таким заразительным плачем, что я едва к ней не присоединилась.
   — Нет! Нет! Нет! — сквозь слезы восклицала она. — Почему сейчас? Когда все так наладилось, когда все так хорошо, когда я наконец обрела свое счастье?
   Я присела рядом и, гладя ее по голове, произнесла речь, полную жизненной мудрости:
   — Так уж в этой жизни бывает: после радости неприятности по теории вероятности. Все как в песне поется. Вот взять хотя бы меня. Только обрела счастье со своим первым мужем, и как нам хорошо было! Казалось бы, все есть: и деньги, и квартира, и даже импортный холодильник — только живи и радуйся, но тут случилась свекровь. Примчалась и так раскатала губы управлять мною — думала, я стану ее донором. Я же не пожелала сдавать ей свою кровь и сразу нашла… другую свекровь, хотя искала только мужа. Тебе повезло, твой муж дожил до того возраста, когда о свекрови не может быть и речи.
   Напрасно я вспомнила про ее мужа: начавшая было успокаиваться Леля опять залилась слезами. Это отняло у меня лишних полчаса, а может, отняло бы и более, если бы не зазвонил телефон. Да, да, он опять зазвонил, и Леля на этот раз сама к нему подошла. Каким-то чудом ей удалось успокоиться и даже внятно сказать:
   — Я вас слушаю.
   По выражению ее лица я поняла, что это все тот же волнующий мужской голос.
   — Это подруга в гости заходила, — стала оправдываться Леля. — Но теперь я одна.
   Видимо, голос упрекал ее в том, что в прошлый раз трубку сняла не она. Каков наглец!
   Я напряженно следила за Лелиной мимикой на протяжении всего разговора, впрочем, он был недолгим. Леля сказала:
   — Да-да, я и так делаю все возможное, — и повесила трубку.
   — Кто это? — спросила я.
   — Не знаю, — горестно пожала плечами Леля. — Он терроризирует меня уже два дня.
   — Чего он хочет?
   — Денег. Выкуп за Сашеньку.
   — И много потребовал этот подлец?
   Леля назвала сумму; меня едва не хватил апоплексический удар.
   — Это же неразумно! — воскликнула я. — Даже у Турянского нет таких денег! Он что, сошел с ума, этот похититель?
   — Нет, он с ума не сошел, просто сделал глупость, — сказала Леля. — Вот если бы он похитил меня, то Сашенька в два счета нашел бы для выкупа деньги, я же рассчитываю лишь на то, что похититель одумается и согласится взять столько, сколько я сумею для него достать, а пока продаю все, что только возможно. Два своих лучших платья уже продала и дачу выставила на продажу. Два автомобиля, похоже, задарма придется отдать. Уже есть покупатели.
   Мне стало смешно: дачу, два автомобиля. Это же капля в море!
   — Дорогая, а ты уверена, что твой муж еще жив? — жутко нервничая, спросила я.
   — Вчера мне дали послушать его голос.
   — Ха! Голос! Голос можно записать на магнитофон. Ты с ним разговаривала?
   — Нет, — заламывая руки, воскликнула Леля. — Нет! Но что мне делать? Я схожу с ума! Всю ночь не спала, не ем, тоскую! Мне страшно! Страшно!
   Сердце мое разрывалось от жалости к этой несчастной. Надо же — так повезло и следом так не повезло!
   — Успокойся, — воскликнула я. — Мы вернем твоего драгоценного мужа.
   Глаза Лели загорелись надеждой:
   — Думаешь, это возможно?
   — Возможно, когда за дело берусь я, Софья Адамовна Мархалева!

ГЛАВА 8

   Я сразу приступила к делу. Для начала мы спустились в нижний холл и сварили новую порцию кофе, только на этот раз мы добавили в него изрядную дозу коньяка. После этого я поудобней устроилась в кресле, поджала под себя ноги, прикрылась пледом и скомандовала Леле:
   — Рассказывай.
   — А что рассказывать? — удивилась она. — Ты в общем-то все уже знаешь. Сашенька исчез, его похитили позавчера утром.
   — Когда выкуп потребовали?
   — В одиннадцать утра уже и выкуп потребовали, так что долго мучиться неизвестностью нам не пришлось.
   — Кому «нам»? — удивилась я.
   — Ну, мне и сотрудникам банка.
   Я ужаснулась:
   — Они что, все, как один, в курсе?
   — Нет-нет, — успокоила меня Леля, — исчезновение Сашеньки держится в строжайшей тайне, но это становится все сложней и сложней. Еще немного, и все узнают, что он ни в какой не в командировке. Тогда!..
   Леля закатила глаза. Я попыталась представить, что будет, если все узнают, и ничего ужасного в этом не нашла, хотя минуту назад и сама ужасалась.
   — А почему ты решила, что похищение надо держать в тайне? — поинтересовалась я.
   — Перцев мне так порекомендовал.
   — Перцев, Перцев, где-то я уже слышала эту фамилию… Кто он?
   — Компаньон моего мужа. Когда-то, еще в советские времена, когда Сашенька в крупном чине работал в министерстве, этот Перцев был у него в подчинении. Говорят, был красавец писаный, что теперь уже совсем незаметно.
   «Точно, — вспомнила я, — он же компаньон Турянского, Тамарка мне о нем говорила. Темная личность этот Перцев, подпись поставил, а денег не дает, на пропавшего банкира ссылается. А может, он и должен так поступать, я же в этих банковских делах совсем не разбираюсь. Эх, хоть бери и учись».
   — А как аргументировал Перцев свой совет держать похищение Александра Эдуардовича в тайне? — поинтересовалась я.
   — Сказал, что раз похитители приказали ничего никому не говорить, так лучше их не злить, — с горестным видом сообщила Леля.
   — Ах, так это похитители захотели держать все в тайне, — прозрела я. — Слушай, а почему бы нам в милицию не обратиться?
   Леля запаниковала.
   — Ни в коем случае! — закричала она. — Бандиты меня предупредили, что если я обращусь в милицию, уже на следующий день труп Сашеньки будет лежать у дверей его банка.
   «Да-ааа, — подумала я, — с милицией что-то не то у меня получилось. Разве можно так рисковать?»
   — Хорошо, обойдемся без милиции. Можно подумать, там найдется хоть кто-то умней меня. Значит так, очерчиваем четкую линию. Кто мог похитить Александра Эдуардовича, как ты думаешь?
   Леля лишь развела руками:
   — Если бы я знала…
   — Пойдем методом исключения. Очевидно, это не абсолютно посторонний человек. Во всяком случае, тот, кто знает о существовании Александра Эдуардовича. Кстати, как это произошло? Откуда его похитили?
   — Трудно сказать. Вчера утром, когда Сашенька завтракал, кто-то позвонил ему на мобильный. Я не прислушивалась к разговору, но в общем-то поняла, что его просят о срочной встрече.
   — Женщина или мужчина? — уточнила я.
   — Конечно, мужчина, скорей всего молодой; Сашенька за что-то попенял ему и сказал: «Что же вы, молодой человек, так плохо свое дело знаете?»
   — Имени он не называл?
   Леля грустно покачала головой:
   — Нет, имени я не слышала. После завтрака Сашенька собирался отправиться в банк, уже и охрана за ним приехала, но после разговора он почему-то решение переменил и отпустил охрану прямо во время завтрака. Мне сказал, что уезжает, что у него важная встреча и разговор должен состояться без лишних свидетелей.
   Леля снова всхлипнула. Я поспешила ее отвлечь вопросом:
   — Он что же, поехал совсем без охраны? На Александра Эдуардовича это не похоже. Я знаю его как предельно осторожного человека.
   — Так и есть, Сашенька всегда был очень осмотрителен, — согласилась Леля, бережно, чтобы не повредить косметику, вытирая платочком слезы. — Я тоже удивилась, что он отпустил охрану, и выразила опасение, но Сашенька меня успокоил, сказал, мол, человек, который за ним заедет, так обложен «телками», что бояться нечего. К тому же и поговорить мы особо-то не успели, потому что Сашенька заспешил. Он даже кофе не пил, что само по себе удивительно.
   — И ты его не проводила? И не выглянула в окно? И на балкон не вышла?
   — Сама себя за это ругаю. Ах, если бы наперед знать, — Леля махнула рукой и опять, зарыдала в голос.
   Сердце мое зашлось от жалости.
   — Успокойся, дорогая, не стоит так убиваться, — пролепетала я. — Не все потеряно. Надежда есть. Мне уже ясно, что Александра Эдуардовича заманили в ловушку.
   — Я сразу это поняла, — сквозь плач выдавила из себя Леля. — Кто-то, кого он близко знает и кому доверяет, его заманил, но кто? Кто?!
   Я задумалась.
   — Дорогая, — осененная мыслью, воскликнула я, — то, что в похищении участвовал близкий Александру Эдуардовичу человек, и плохо и хорошо. С одной стороны, нам придется держать в секрете каждый свой шаг, поскольку неизвестно, кто наш враг; зато распространяя информацию дозировано, всегда можно выяснить, кто ею воспользовался. Ясно?
   Леля была так расстроена, что ясно было одно: ей не скоро станет что-либо ясно.
   — У меня страшно разболелась голова, — сказала она, шмыгая носом, — пойду приму таблетку.
   — Где у тебя аптечка? — поинтересовалась я.
   — Наверху в спальне.
   — Я с тобой. Не возражаешь, если зайду в кабинет и пороюсь в бумагах твоего мужа?
   Леля испуганно уставилась на меня.
   — В интересах следствия, — пояснила я. — Вдруг там что-нибудь в записях обнаружится.
   — Конечно, посмотри, — устало согласилась Леля.
   Однако в кабинете ничего интересного я не обнаружила. Точнее, интересного там было достаточно — один еженедельник чего стоил, каких только громких имен там не было, — а вот полезного я ничего не нашла. На день похищения пришлись кое-какие встречи, они подробно были отражены в еженедельнике, но никаких зацепок не давали, если, конечно, не предположить, что Турянского похитил министр по труду, с которым на одиннадцать утра была запланирована встреча.
   Отчаявшись, я выдвинула центральный ящик стола — там было полно скомканных бумажек. Я взяла самую верхнюю, расправила ее… Цифры, похоже на номер машины. Бросив бумажку в стол, я задвинула ящик и отправилась разыскивать Лелю.
   Она была в спальне, лежала на кровати и, уткнувшись в подушку, снова рыдала, горько-горько. Аптечка — приличных размеров ящичек — стояла на туалетном столике.
   — Ты что, теперь постоянно плачешь? — содрогаясь от жалости, спросила я, заглядывая в аптечку и поражаясь обилию лекарств.
   — Ничего не могу с собой поделать, — призналась Леля. — Если с Сашенькой что-нибудь случится — жизнь моя кончится.
   — Так уж и кончится, — усомнилась я. — Ты молодая, красивая, здоровая. Нового мужа найдешь.
   Леля оторвала лицо от подушки и обожгла меня злым взглядом.
   — Нового мужа найду? А ты не забыла, как долго я этого искала?
   — Тогда ты была не так богата, — возразила я. — Теперь же тебе не надо так высоко планку поднимать. Достаточно, чтобы муж был молод и хорош собой.
   Леля перестала плакать, уселась на кровати, прижала к животу подушку и пытливо уставилась на меня.
   — Ты что, серьезно думаешь, будто в случае смерти Сашеньки я буду богата?
   — А почему бы и нет, — уже с некоторыми сомнениями ответила я.
   Леля отбросила подушку и схватилась за голову. Глаза ее лихорадочно горели, нижнюю губку она прикусила и была так хороша, что я залюбовалась. Однако Леля страдала, ей было не до моих восторгов.
   — Я только сейчас, когда начала собирать деньги для Сашеньки, поняла, что бедна, как церковная мышь, — воскликнула она. — К счетам я доступа не имею, даже не знаю, где они, эти счета. Из собственности тоже ничем не владею. Даже не могу продать ту дачу, которую Сашенька мне подарил, потому что она все еще на него оформлена. На продажу выставила, а как буду выкручиваться, когда найду покупателя, не знаю.
   — Да, но это потому, что он жив, — успокоила я Лелю. — Если бы Александр Эдуардович, не дай бог, умер, то ты, как единственная его наследница, через полгода могла бы продать все, что тебе заблагорассудится.
   — Что? Что например? Эту квартиру?
   — Она стоит немало, — напомнила я.
   — Да, немало, но я же где-то должна жить.
   Пришлось согласиться, что Леля должна жить в этой роскошной квартире, раз больше негде. Однако Леля снова была недовольна. Более того, она пришла в отчаяние.
   — Да, я буду жить одна в этой квартире! — закричала она. — Одна, без моего Сашеньки!
   — Поверь, так будет недолго. Теперь появится очень много желающих жить рядом с тобой, — заверила ее я.
   — Жить рядом со мной? А ты знаешь, сколько денег уходит на содержание этой квартиры? Консьержки, лифтеры, охрана, служащие стоянки, уборщицы, слесари, садовник.
   — Садовник?!
   — Да, этому дому понадобился садовник. Цветочки сажает, подстригает кусты и не бесплатно, потому что он ландшафтный, видите ли, дизайнер. И это все не входя в квартиру, а сколько дел в самой квартире! Здесь только одной уборки на трех человек. Где я возьму такие деньги?
   — Неужели негде? — изумилась я. — Ведь все знают, что Александр Эдуардович почти владеет банком и не только им. У него есть какие-то фирмы. Ты же наследница. Даже если он не оставил завещания, других родственников у него нет. Его первая жена и сын давным-давно погибли в автокатастрофе. Родители умерли. Все. Ты осталась одна.
   Леля, почему-то с жалостью глядя на меня, покачала головой.
   — Одна, да не одна, — вздохнула она. — У него есть компаньон, этот Перцев. Я же в банковских делах полная профанка. Перцев так ловко все обставит, что мне и владеть будет нечем. Уж я навидалась этого на своем веку. Пузыренко помнишь?
   Что тут говорить. Я помнила Пузыренко, жену нефтяного магната, после внезапной гибели которого она только что на паперть не пошла.
   — А личной собственности у Сашеньки не так уж и много: дача, два гаража да вот эта квартира, — добила меня Леля.
   — Говорили, будто у него сумасшедшей красоты особняк на Майорке и огромная вилла во Франции, — уже робко произнесла я.
   Леля зло боднула головой пространство:
   — И не зря говорили. Могу фотографии показать. Это все, что у меня от особняка и виллы останется.
   — Почему же?
   — Да потому, что приобретены они на фирму, фактически принадлежащую банку. Там все слишком сложно сплетено, и пока я войду в свои права, этот Перцев все как надо и обтяпает: и кого надо зарядит, и кого надо подмажет, даже судиться будет бесполезно. Знаешь, что за полгода можно сделать? А ведь в случае гибели моего Сашеньки Перцев практически один будет всеми делами рулить.
   — Он уже рулит, — заверила я. — Моя подруга собралась у Александра Эдуардовича кредит получить, он и все бумаги ей по этому делу выправил, а Перцев ничего теперь не дает и на бумаги плюет, хоть там есть и его подпись. Подруга в полном пролете. Она уже успела под этот кредит чужие деньги потратить и влезть в контракт с такими штрафными санкциями, что только держись!
   Леля, надо отдать ей должное, не зачерствела в своём горе и Тамарку мою пожалела.
   — Какой ужас! — сказала она. — Бедная женщина!
   — Бедная не то слово, нищей скоро будет. Так что думать о плохом нам нельзя. Будем искать твоего мужа. Завтра же отправлюсь к Перцеву и поговорю с ним. Может, обнаружатся какие-нибудь интересные детали. Перцев-то уж больше тебя знает о делах Александра Эдуардовича и наверняка помнит всех знакомых своего компаньона.
   Леля испугалась.
   — Ты собралась к Перцеву?! Не вздумай! — закричала она. — Представляешь, как ополчится на меня этот Перцев, если узнает, что я нарушила данное слово и рассказала тебе о похищении. Да он придет в ярость. Нет, поклянись, что с ним ты разговаривать не будешь.
   — Клянусь, — не задумываясь, воскликнула я, правда тут же и возразила:
   — Не вижу ничего страшного в том, что я узнала про похищение. Ну сказала ты мне, так я же вам человек не посторонний. К тому же умею держать язык за зубами.
   — Перцев об этом не знает. Нет, Соня, все же лучше ты к нему не ходи, — попросила Леля и, морщась от боли, схватилась за голову.
   — Не пойду. Я уже клялась, но, дорогая, что с тобой? — взволновалась я.
   — Голова, снова болит голова. Как тисками в висках сдавило. Кажется, кровь хлынет из ушей. Поищи, пожалуйста, в аптечке таблетки. Дай что-нибудь посильней.
   Я, как баран на новые ворота, уставилась на аптечку. Посильней. Да тут же одни сердечные лекарства. Боже! Сколько их! Кто их только глотает? Уж не Леля, конечно.
   — Не знала, что Александр Эдуардович жаловался на сердце, — заметила я, отыскивая обезболивающее и извлекая из упаковки таблетку для Лели.
   — Господи! — взвизгнула она. — Почему «жаловался»?! Ты что, его уже хоронишь?!
   Я, кляня себя за свой длинный язык, бросилась оправдываться:
   — Дорогая, нет, конечно, не хороню, просто случайно вырвалось, прости, прости.
   Но Леля не слушала меня. Она снова пришла в отчаяние.
   — Может, ты и права! — рыдая и заламывая руки, воскликнула она. — Сашенька и дня не мог прожить без лекарств. Каждый день он жаловался на сердце. Он был болен, очень болен — порок сердца. Это похищение губительно для него! Нет, я сойду с ума!
   — Ты сказала об этом тому бандиту, который требует с тебя деньги? Я имею в виду про сердце, а не то, что ты сойдешь с ума, — пояснила я.
   — Про все ему сказала, — заверила меня Леля, — и про таблетки, и про то, что сойду с ума, но ему-то какое до всего этого дело?
   — Не скажи. Если с Александром Эдуардовичем случится приступ и он умрет, этот бандит не получит ничего. С какой стати ты будешь платить ему выкуп?
   — Как с какой стати? А тело? Я должна получить тело. Как же я брошу Сашеньку неизвестно где? Не похороню по-христиански?
   — Да-да, конечно, — пролепетала я, — но тело стоит гораздо дешевле.
   — Господи! — взвыла Леля. — О чем мы говорим?! Какое тело?! Я должна получить живого мужа, иначе мне конец!
   — Получишь, обязательно получишь. Раз ты сказала про таблетки, будем надеяться, что похититель для своего же блага разорится на лекарства.
   Случайно глянув на часы, я испугалась, потому что вспомнила, что и у меня есть муж, которого еще не похитили и вряд ли когда похитят…
   Более того, у меня есть и ребенок, которому пора читать сказку, пока баба Рая не начала рассказывать ему на ночь свои ужасные политические анекдоты.
   — Ой! — закричала я. — Какой кошмар! Как уже поздно!
   — Еще не так и поздно, — демонстративно держась за голову, забеспокоилась Леля.
   Таким образом она давала мне понять, что бросать больного человека жестоко. Я сделала вид, что не понимаю намека, и взмолилась:
   — Нет-нет, дорогая, очень поздно, прошу тебя, прости, но мне пора.
   Леля отнеслась к моему заявлению без энтузиазма.
   — А как же я? — эгоистично спросила она, снова собираясь плакать. — Эта ночь была сущим кошмаром!
   — Ты чего-то боишься?
   — Да нет, просто мне одиноко.
   Ах, я, оказывается, должна ее развлекать. И своего мужа я должна развлекать, и сына… А кто же будет развлекать меня?