«Ага, — одобрила я, — вот каким хитрым маневром нейтрализовали бабу Раю с ее сестрицей. Они проведут на почте не меньше часа, дожидаясь мифического звонка, да потом еще часа два по деревне гулять будут, домой не пойдут, пока все сплетни не пересплетничают».
— А Женька где? — поинтересовалась я.
— Дык на хфирму его вызвали, — ответила сестрица бабы Раи.
Сама же баба Рая радостно зажужжала и в подробностях поведала, что без Женьки на «хфирме» никакой работы нет.
И здесь я оказалась права, впрочем, догадаться было несложно: куда еще мой Женька может помчаться сломя голову и задрав хвост? Только на работу.
— Где же Санька? — спросила я, понимая, что уж кого-кого, а «ребятенка» баба Рая в самое надежное место упрятала и подвергать какой-либо опасности не станет, даже если опасности этой и в помине нет.
— Санька жа ж у Льинишны с яёй жа ж правнуками граеть, — доложила баба Рая, и я окончательно успокоилась.
Елена Ильинична, бывшая учительница, а ныне пенсионерка, подходила мне по всем статьям: и характером, и интеллигентным воспитанием, и тем, что жила на другом конце деревни. А если принять во внимание количество ее внуков, то и вовсе можно не волноваться — Саньку от Ильиничны никаким калачом не выманить.
— А Турянский где? — наконец спросила я.
— Спить, — хором сообщили старушки.
И я поехала его будить.
Впрочем, с этим прекрасно справилась Леля.
Когда я вошла в дом, она, заливаясь слезами, нацеловывала Турянского и никак не могла поверить, что он жив и здоров. Он вторил ей в том же духе. Когда я вошла, оба испытали шок: Леля от ужаса, Турянский от радости.
— Вот, — показывая на Лелю, сказал мне Турянский, — нашла меня и уговаривает ехать домой.
— Ни в коем случае, — делая страшные глаза, воскликнула я. — Вас на каждом шагу подстерегает опасность. Вам нужно оставаться здесь до тех пор, пока я не посажу за решетку Перцева.
— Да, Перцеву место только за решеткой! — с редкостной искренностью воскликнула Леля.
Я же подумала: «Но не раньше, чем от клаустрофобии и порока загнется твой муженек. В противном случае все это мероприятие с похищением теряет смысл».
Передать не могу, как подмывало меня торжественно сообщить это вслух, но каким-то чудом я сдержалась и лишь скромно заметила:
— Перцеву и в самом деле место за решеткой. Уж здесь положитесь на меня. В ближайшее время он там и окажется.
— Спасибо! Спасибо! — зашелся от радости Турянский, глазами невольно показывая на Лелю.
Но я его не поняла. Душой, то есть, поняла, а вот лицом нет.
— Ну ладно, — сказала я, — расцелуйтесь на прощание, и мы с Лелей поехали, а вы, Александр Эдуардович, берегите себя. Вы нам еще пригодитесь.
Я намекала на то, что должна же я ему все высказать, негодяю этому, и заодно проверить свою версию: уж больно она складна и хороша, чтобы быть правдой.
Признаться, имелись сомнения даже у такой самоуверенной личности, как я. А вдруг я ошибаюсь? Вдруг эту интригу затеял не Турянский?
Дальнейшее, кстати, и показало, что не он, но не будем забегать вперед, а вернемся к моему высказыванию насчет полезности Турянского.
Он не понял истинного смысла моей фразы и ответил дежурной вежливостью. Впрочем, Леля так заспешила, что ответить ему не дала. Ясное дело, время-то не резиновое, его не растянешь, да и баба Рая со своей сестрицей располагают ограниченным количеством сплетен — того и гляди вернутся, а тут работы непочатый край, бог его знает, как еще поведет себя Турянский: синяков-то на нем оставлять нельзя. Брать надо тихо и нежно.
— Хорошо, раз не хочешь ехать со мной, оставайся, а мы с Соней поедем на рынок продуктов тебе купить, — воскликнула Леля, наспех целуя мужа.
Турянский, видимо, приготовившийся к другому сценарию, запаниковал.
— Здесь полно продуктов! — закричал он, глядя то на меня, то на Лелю. — И корова, и свиньи имеются.
— Тогда купим тебе лекарств, — рявкнула Леля и потащила меня из избы.
— Куда же вы? Соня! — прозвучал мне вслед отчаянный вопль Турянского.
На всю жизнь я запомнила его жалобный взгляд, но пришлось уйти. Все мы очень стремились к развязке.
— Ой, я же совсем забыла. Здесь неподалеку, чуть ли не в соседней деревне, живут и мои дальние родственники. Некрасиво будет, если я, находясь в такой близости, их не навещу.
— Правильно, — одобрила я такой ход, — навести, когда еще придется.
— Поедешь со мной? — предложила Леля.
— С удовольствием, — начала я, радостно отмечая панику на ее лице, — но дел слишком много. Поспешу домой.
Леля вздохнула с заметным облегчением и сказала:
— Тогда до свидания.
«До скорого», — очень хотелось ответить мне, но пришлось ограничиться лаконичным «пока».
Для отвода глаз я и в самом деле двинула на трассу. Проехав немного, выбрала рощицу и пристроилась в ней поджидать Равиля и Перцева, очень сожалея, что не сообразила прихватить с собой бинокль. Впрочем, и без бинокля я вскоре увидела сиреневый автомобиль Равиля — какой он умница, что предпочел такой редкий цвет. С Перцевым, который был чужд оригинальностей, было больше проблем, но и его автомобиль я увидела, только уже на рынке, где Леля их и поджидала.
После коротких переговоров троица двинула в деревню, я же мысленно заметалась: как бы умней поступить? С одной стороны, явной опасности я не видела. Если поеду следом за заговорщиками и застану их на месте преступления, пойдут ли они на радикальные меры?
Вряд ли. Леля до последнего будет стараться сохранять дистанцию между собой и Перцевым и уж тем более не захочет признаваться в том, что заодно с Равилем. Следовательно, она невольно будет на моей стороне. Одним противником меньше.
Турянский и вовсе смотрит на меня, как на спасительницу. В физической силе он, возможно, и уступает Перцеву, но не очень. К тому же он хочет жить, значит, силы появятся.
Остается Равиль.
Неужели я не устою против Равиля?
Он не из решительных: сто раз подумает, прежде чем пальцем шевельнуть. А учитывая мои длинные коготки и его холеное лицо, надеюсь, что устою.
Во всяком случае, до прихода бабы Раи с сестрицей и приезда Женьки с подкреплением. Кстати, как там с подкреплением?
Я позвонила Розе, которая мне доложила, что никак не может найти Евгения.
— Телефон его не отвечает, но на работе он появлялся, — пропищала Роза.
— Откуда ты знаешь? — удивилась я.
— Сказал Серега.
— Надеюсь, ты сообразила через Серегу передать Женьке, что я в страшной опасности?
— Нет, не сообразила, — наивно ответила Роза и тут же попеняла мне:
— А почему ты сама не сообразила?
Будто она не знает, что с Серегой по очень многим причинам у меня абсолютно недружественные отношения. Во-первых, я несколько раз его травила, хоть и случайно, но очень сильно — еле выжил, бедняга. Во-вторых, раз пять проболталась Елене о его неверности. Елена-то Серегу простила, а вот он меня нет… Злопамятным оказался.
Раньше я думала, что вражда с Серегой пустяки, ан нет, вот как дело повернулось. Никогда не знаешь, из какого источника судьба припрет пить.
— Роза, — сказала я, — если Женька в ближайшее время не приедет в деревню, жизнь моя может лишиться всяких перспектив, поэтому не трать попусту время и скорей заказывай венки.
— А может, ну его на фиг, Турянского? — испуганно пропищала Роза.
— Нет, на фиг я не могу. Здесь моя честь затронута. Этот Турянский мои умственные способности не ставит и в грош, а ты хочешь, чтобы я его на фиг. Умру, но не сдамся!
С этими словами я от Розы и отключилась, потому что времени у меня было в обрез, а решение следовало принять быстро. Признаться, я голову сломала, испытывая и страх, и чувство неуверенности, но другие чувства оказались сильней.
«А, была не была, — решилась я с присущим мне легкомыслием, — не убьют же они меня».
И поехала в деревню.
ГЛАВА 36
ГЛАВА 37
— А Женька где? — поинтересовалась я.
— Дык на хфирму его вызвали, — ответила сестрица бабы Раи.
Сама же баба Рая радостно зажужжала и в подробностях поведала, что без Женьки на «хфирме» никакой работы нет.
И здесь я оказалась права, впрочем, догадаться было несложно: куда еще мой Женька может помчаться сломя голову и задрав хвост? Только на работу.
— Где же Санька? — спросила я, понимая, что уж кого-кого, а «ребятенка» баба Рая в самое надежное место упрятала и подвергать какой-либо опасности не станет, даже если опасности этой и в помине нет.
— Санька жа ж у Льинишны с яёй жа ж правнуками граеть, — доложила баба Рая, и я окончательно успокоилась.
Елена Ильинична, бывшая учительница, а ныне пенсионерка, подходила мне по всем статьям: и характером, и интеллигентным воспитанием, и тем, что жила на другом конце деревни. А если принять во внимание количество ее внуков, то и вовсе можно не волноваться — Саньку от Ильиничны никаким калачом не выманить.
— А Турянский где? — наконец спросила я.
— Спить, — хором сообщили старушки.
И я поехала его будить.
Впрочем, с этим прекрасно справилась Леля.
Когда я вошла в дом, она, заливаясь слезами, нацеловывала Турянского и никак не могла поверить, что он жив и здоров. Он вторил ей в том же духе. Когда я вошла, оба испытали шок: Леля от ужаса, Турянский от радости.
— Вот, — показывая на Лелю, сказал мне Турянский, — нашла меня и уговаривает ехать домой.
— Ни в коем случае, — делая страшные глаза, воскликнула я. — Вас на каждом шагу подстерегает опасность. Вам нужно оставаться здесь до тех пор, пока я не посажу за решетку Перцева.
— Да, Перцеву место только за решеткой! — с редкостной искренностью воскликнула Леля.
Я же подумала: «Но не раньше, чем от клаустрофобии и порока загнется твой муженек. В противном случае все это мероприятие с похищением теряет смысл».
Передать не могу, как подмывало меня торжественно сообщить это вслух, но каким-то чудом я сдержалась и лишь скромно заметила:
— Перцеву и в самом деле место за решеткой. Уж здесь положитесь на меня. В ближайшее время он там и окажется.
— Спасибо! Спасибо! — зашелся от радости Турянский, глазами невольно показывая на Лелю.
Но я его не поняла. Душой, то есть, поняла, а вот лицом нет.
— Ну ладно, — сказала я, — расцелуйтесь на прощание, и мы с Лелей поехали, а вы, Александр Эдуардович, берегите себя. Вы нам еще пригодитесь.
Я намекала на то, что должна же я ему все высказать, негодяю этому, и заодно проверить свою версию: уж больно она складна и хороша, чтобы быть правдой.
Признаться, имелись сомнения даже у такой самоуверенной личности, как я. А вдруг я ошибаюсь? Вдруг эту интригу затеял не Турянский?
Дальнейшее, кстати, и показало, что не он, но не будем забегать вперед, а вернемся к моему высказыванию насчет полезности Турянского.
Он не понял истинного смысла моей фразы и ответил дежурной вежливостью. Впрочем, Леля так заспешила, что ответить ему не дала. Ясное дело, время-то не резиновое, его не растянешь, да и баба Рая со своей сестрицей располагают ограниченным количеством сплетен — того и гляди вернутся, а тут работы непочатый край, бог его знает, как еще поведет себя Турянский: синяков-то на нем оставлять нельзя. Брать надо тихо и нежно.
— Хорошо, раз не хочешь ехать со мной, оставайся, а мы с Соней поедем на рынок продуктов тебе купить, — воскликнула Леля, наспех целуя мужа.
Турянский, видимо, приготовившийся к другому сценарию, запаниковал.
— Здесь полно продуктов! — закричал он, глядя то на меня, то на Лелю. — И корова, и свиньи имеются.
— Тогда купим тебе лекарств, — рявкнула Леля и потащила меня из избы.
— Куда же вы? Соня! — прозвучал мне вслед отчаянный вопль Турянского.
На всю жизнь я запомнила его жалобный взгляд, но пришлось уйти. Все мы очень стремились к развязке.
* * *
Едва мы покинули Турянского и вышли из избы, как каждая начала изобретать предлог избавиться от другой. Этому очень способствовало то, что мы приехали в деревню на разных машинах, но, к сожалению, способствовало недостаточно. Поскольку в Москву из этой точки вела всего одна трасса, незаметно исчезнуть было сложно. В конце концов я смекнула, что Леле тоже не терпится расстаться со мной, и я бесстрашно положилась на ее сообразительность. И не прогадала: уже через несколько шагов Леля хлопнула себя по лбу и воскликнула:— Ой, я же совсем забыла. Здесь неподалеку, чуть ли не в соседней деревне, живут и мои дальние родственники. Некрасиво будет, если я, находясь в такой близости, их не навещу.
— Правильно, — одобрила я такой ход, — навести, когда еще придется.
— Поедешь со мной? — предложила Леля.
— С удовольствием, — начала я, радостно отмечая панику на ее лице, — но дел слишком много. Поспешу домой.
Леля вздохнула с заметным облегчением и сказала:
— Тогда до свидания.
«До скорого», — очень хотелось ответить мне, но пришлось ограничиться лаконичным «пока».
Для отвода глаз я и в самом деле двинула на трассу. Проехав немного, выбрала рощицу и пристроилась в ней поджидать Равиля и Перцева, очень сожалея, что не сообразила прихватить с собой бинокль. Впрочем, и без бинокля я вскоре увидела сиреневый автомобиль Равиля — какой он умница, что предпочел такой редкий цвет. С Перцевым, который был чужд оригинальностей, было больше проблем, но и его автомобиль я увидела, только уже на рынке, где Леля их и поджидала.
После коротких переговоров троица двинула в деревню, я же мысленно заметалась: как бы умней поступить? С одной стороны, явной опасности я не видела. Если поеду следом за заговорщиками и застану их на месте преступления, пойдут ли они на радикальные меры?
Вряд ли. Леля до последнего будет стараться сохранять дистанцию между собой и Перцевым и уж тем более не захочет признаваться в том, что заодно с Равилем. Следовательно, она невольно будет на моей стороне. Одним противником меньше.
Турянский и вовсе смотрит на меня, как на спасительницу. В физической силе он, возможно, и уступает Перцеву, но не очень. К тому же он хочет жить, значит, силы появятся.
Остается Равиль.
Неужели я не устою против Равиля?
Он не из решительных: сто раз подумает, прежде чем пальцем шевельнуть. А учитывая мои длинные коготки и его холеное лицо, надеюсь, что устою.
Во всяком случае, до прихода бабы Раи с сестрицей и приезда Женьки с подкреплением. Кстати, как там с подкреплением?
Я позвонила Розе, которая мне доложила, что никак не может найти Евгения.
— Телефон его не отвечает, но на работе он появлялся, — пропищала Роза.
— Откуда ты знаешь? — удивилась я.
— Сказал Серега.
— Надеюсь, ты сообразила через Серегу передать Женьке, что я в страшной опасности?
— Нет, не сообразила, — наивно ответила Роза и тут же попеняла мне:
— А почему ты сама не сообразила?
Будто она не знает, что с Серегой по очень многим причинам у меня абсолютно недружественные отношения. Во-первых, я несколько раз его травила, хоть и случайно, но очень сильно — еле выжил, бедняга. Во-вторых, раз пять проболталась Елене о его неверности. Елена-то Серегу простила, а вот он меня нет… Злопамятным оказался.
Раньше я думала, что вражда с Серегой пустяки, ан нет, вот как дело повернулось. Никогда не знаешь, из какого источника судьба припрет пить.
— Роза, — сказала я, — если Женька в ближайшее время не приедет в деревню, жизнь моя может лишиться всяких перспектив, поэтому не трать попусту время и скорей заказывай венки.
— А может, ну его на фиг, Турянского? — испуганно пропищала Роза.
— Нет, на фиг я не могу. Здесь моя честь затронута. Этот Турянский мои умственные способности не ставит и в грош, а ты хочешь, чтобы я его на фиг. Умру, но не сдамся!
С этими словами я от Розы и отключилась, потому что времени у меня было в обрез, а решение следовало принять быстро. Признаться, я голову сломала, испытывая и страх, и чувство неуверенности, но другие чувства оказались сильней.
«А, была не была, — решилась я с присущим мне легкомыслием, — не убьют же они меня».
И поехала в деревню.
ГЛАВА 36
Когда я вошла в избу, там стоял гомон, достойный собрания акционеров Тамарки, из которых мужчина только один — остальные женщины, да еще какие. Но этим женщинам было чему поучиться у… Перцева, потому что больше всех вопил он.
Я не стала сразу обнаруживать себя, а слегка задержалась в сенцах.
— Я не согласен! — вопил Перцев. — Плевать мне на твои обещания! Обманешь опять!
Не выдержав, я слегка приоткрыла дверь и увидела неожиданную для себя картину: Турянский, как начальник, сидел в центре комнаты за столом. Судя по всему, его никто не собирался травить снотворным, а напротив, он был бодр и агрессивен. Он сам, похоже, всех там травил. Другого вывода я сделать не могла, потому что бледная Леля нервно грызла ногти, а Равиль забился в угол и, обхватив голову руками, мычал. Перцев же носился по комнате и кричал.
— Я требую раздела! — кричал он. — И весомых гарантий, а не то, что ты мне тут предлагаешь. В кратчайшие сроки развод с Лелей и раздел имущества. И со мной раздел имущества!
Равиль на этом месте перестал обнимать свою голову и зло уставился на Перцева.
— Какой еще раздел, придурок? — прорычал он.
— Не надо ругаться, мальчики, — пискнула Леля и с удвоенной силой принялась грызть ногти.
«Не выдержали нервы у Турянского, — с горечью подумала я. — Такую, болван, игру испортил. Сам эту кашу заварил, сам же в нее и наделал, а какая красивая комбинация наклевывалась. В центре комнаты должна сидеть я, и обличать этих мерзавцев и негодяев, а Женька с охраной за моей спиной должен млеть от гордости, Леля же, Равиль. Перцев и Турянский должны трястись от страха и просить у меня прощения. А что теперь? Эх! Пойду хоть пару слов скажу».
И с этой глупой мыслью я шагнула в комнату. Не могу сказать, что меня там кто-то испугался. Леля испепелила меня взглядом, Равиль уставился как на пустое место. Перцев в ораторском пылу вообще не отреагировал, а Турянский поморщился, как от зубной боли.
— Что здесь происходит? — строго спросила я. — Что за торг? Как говорил Бендер, командовать парадом буду я.
Демонстрируя наглый напор, я не блефовала: этого добра во мне навалом независимо от обстоятельств. Застращаю даже палача, лежа на плахе. Есть во мне такое качество, и оно всегда помогает мне. Помогло и на этот раз. Услышав такие речи, Леля задумалась, Равиль открыл рот. Перцев замолчал, а Турянский тоже задумался. Пользуясь тишиной, я с пафосом воскликнула:
— Перцев, твоя карта бита! Сдавайся! — Перцев остолбенел, я же продолжила:
— Статья сорок первая, десять лет с конфискацией имущества в крупных размерах.
Фраза так себе, средненькая, я могла бы и лучше завернуть, но зачем стараться, если и эта подействовала паралитически. Перцев задергался, глаза его выпучились, рот открылся…
В общем, я перешла на Равиля.
— Ты, красавчик, тоже готовься на выход. Твоя песенка спета, будешь тешить паханов и спать под шконкой.
Не знаю, понял ли Равиль, о чем конкретно шла речь, но побледнел и начал спешно приближаться к состоянию Перцева.
Удовлетворившись, я посмотрела на трясущуюся Лелю и ничего ей не сказала, а сразу обратилась к Турянскому:
— Александр Эдуардович, вы свободны. Смело следуйте за мной, а с этими негодяями без нас разберутся.
Турянский сник и поплелся за мной. Леля, Равиль и Перцев застыли, как парализованные. Казалось бы, Фортуна меня любит, так все хорошо вышло, однако дальнейшее показало, что хорошо лишь местами.
Когда мы покинули избу и Турянский не увидел во дворе никого, кроме ободранного петуха сестрицы бабы Раи, события повернули в неожиданное русло.
— Так вы одна? — изумился он и шмыгнул обратно в избу.
Признаться, такого поворота я никак не ожидала и со словами «в чем дело, в чем дело» рванула за ним. Перцев и Равиль встретили нас взглядами диких животных, Леля уже ни на что не была способна — растерялась, бедняжка, окончательно.
— Значит, так, — усаживаясь за стол, снова начальственно повел себя Турянский, — вы, Софья Адамовна, можете быть свободны. Я сам тут разберусь.
Троица мгновенно потеряла ко мне интерес, однако я этого не могла допустить, а потому завопила:
— Что значит — сам тут разберусь?
— Это значит, что я отказываюсь от ваших услуг, — спокойно пояснил мне Турянский.
Видит бог, виновата не я, я только мира хотела, но так уж по жизни выходит, что залог мира всегда война — возможная или настоящая. Турянский, не предвидя возможной, повел себя нагло и выбрал настоящую.
— Значит, так, — сказала уже я, — отказаться от моих услуг вы не можете по той причине, что я никому своих услуг не предлагала — это не в моем характере. И вообще, выйдите из-за стола. Вы в гостях и ведите себя достойно.
Не дожидаясь, пока Турянский выполнит мой приказ, я уселась прямо на стол и сообщила:
— Вам всем кранты!
— В каком смысле? — спросил у моей задницы Турянский, потому что я сидела к нему спиной. — В каком смысле «кранты»? — он тут же повторил вопрос, потому что из присутствующих врагов был самым умным.
Поскольку я сидела к нему… спиной, он вынужден был покинуть насиженное место. Я добилась своего, согнала его с пьедестала, следовательно, шансы на мою победу значительно возросли.
Не могу не заметить, что тот, кто умеет правильно выбрать место, всегда побеждает. Впрочем, все победители рано или поздно терпят поражение, но зачем о грустном?
Турянский подбежал ко мне и с тревогой спросил:
— О чем вы говорите? — Я пояснила:
— О том, что все вы преступники, и у меня есть желание упечь вас за решетку.
Турянский поспешно обратился к Перцеву:
— Не стоит терять время. Эта сумасшедшая слишком много о вас знает, к тому же будет мешать нашим переговорам. Лучше всего ее связать и уложить пока в багажник.
Я заметила со стороны Перцева и Равиля порыв подойти ко мне, а потому завопила:
— У меня есть улики на вас, но больше улик я накопала на Турянского. Мой Женька хорошенько потряс соседку, и из нее столько высыпалось: лет на десять Александру Эдуардовичу хватит.
Равиль и Перцев притормозили, а Турянский закричал:
— Не слушайте ее, она врет.
— Нет, не вру, славно вы надули этих наивных людей, — воскликнула я, кивая на Перцева, Лелю и Равиля. — Ха! Клаустрофобия! Ха! Порок сердца! Да вы здоровы, как бык! Если не считать легкого недомогания, сильно изменившего ваш пол.
Равиль и Перцев погрузились в размышления, Леля побледнела, Турянский же (кто бы мог подумать?) набросился на меня и начал душить.
— Спасите! Помогите! — прохрипела я. Троица дернулась, но осталась на месте.
— Она опасна для всех нас, — поощрил их Турянский, не снимая рук с моей лебединой шеи.
Тогда я обратилась непосредственно к Леле, все же мы были подругами.
— Леля, — захрипела я, пытаясь освободиться от лап Турянского, — дура будешь, если позволишь погубить меня.
Леля на секунду задумалась и решила вступить в переговоры.
— Мне оставлять тебя живой не выгодно. Александр Эдуардович предлагает прекрасную мировую.
— Да он через несколько дней умрет! — вырвавшись на секунду из его лап, завопила я и тут же снова в них же угодила.
— Если он умрет, еще лучше, — ответила Леля. — Я буду наследницей.
— Черта с два! — из последних сил завопила я. — Наследником будет Коровин!
По радостному блеску в глазах Равиля я поняла, что права. Коровин уже уломал свою жену-Турянского написать в его пользу завещание.
— Как Коровин? — изумилась Леля. — При чем здесь Коровин?
— А при том, что он у Турянского жена. Твой Сашенька на тебе для того только и женился, чтобы…
С этого места по непонятной причине из моего горла понеслись одни хрипы.
«Неужели это конец?» — подумала я и некоторым образом даже обрадовалась.
Разве то, что со мной происходит с рождения, жизнь? Столько во мне всяких недостатков, что нет никакой жизни.
Я-то обрадовалась, но не тут-то было. Леля неожиданно набросилась на Турянского и отбила меня у него.
— Дай ей сказать! — повелела она. И я сказала. Рассказ мой был краток, но очень эффективен. В короткую повесть я уложила весь план Турянского, направленный на создание крупных неприятностей Перцеву, а заодно Леле и Равилю.
— Тебя просто хотели использовать и выбросить, как самый ничтожный презер…
Однако закончить речь я не смогла. Леля с лету все поняла и, сообразив, что просчиталась, пришла в неописуемую ярость.
— Ах ты гнида! — завопила она и бросилась на Турянского.
Мне понравилась ее мысль, как тут не присоединиться. Вдвоем с Лелей мы довольно неплохо теснили его в угол, бог знает с какими намерениями. Думаю, ему пришлось бы несладко, но Турянский тоже не дурак.
— Хватай эту идиотку! — завопил он, непонятно кого имея в виду.
Перцев (как приятно) уставился на Лелю и нехотя сообщил:
— Мне это невыгодно.
Услышав это, Турянский просто взбесился и даже нашел силы на достойный отпор.
— Дурак, — завопил он Перцеву, — Леля хотела усадить тебя за решетку, чтобы зацапать твои «бабки» и расфукать их с Равилем. Для этого она и эту чокнутую во все посвятила!
Он явно имел в виду меня. Должна же я была предоставить Перцеву доказательства своего ума.
— Да, я вычислила тебя, — закричала я. — Ты не хочешь на своей Бабе Яге жениться, так теперь загремишь на цугундер!
(Господи, скажет мне кто-нибудь когда-нибудь, что такое — цугундер?)
Перцев, услышав мое признание, присоединился к Турянскому. Мы с Лелей сразу же сдали позиции и, пользуясь своей молодостью, резво ретировались к выходу, но дорогу нам преградил Равиль.
— Держи их! Держи! — хором завопили Турянский и Перцев.
Равиль со всем присущем юности пылом начал нас держать. Сразу за все места. Турянскому это не понравилось.
— Ты дурак! — дерзко сообщил он Равилю. Равиль обозлился и с кулаками бросился на Турянского. Мы с Лелей разразились бурными аплодисментами.
— Скажите ему! Скажите! — воззвал ко мне Турянский, глядя бесстыдно-жалостливыми глазами.
— Мне это невыгодно, — ответила я.
— Если я умру, ваши читатели такое узнают, — захрипел Турянский.
Дальше я ему говорить не дала и закричала Равилю:
— Глупый, не того душишь, Леля хотела засадить за решетку и тебя.
И Равиль тут же переключился на Лелю. А Турянский и Перцев взялись за меня. Я сражалась как пантера, как львица…
До тех пор, пока не треснуло мое новое платье — старых я не ношу. Как только платье треснуло, я сказала:
— Стоп!
И все (просто чудо!) остановились.
— Теперь, когда мы выяснили отношения, — сказала я, — можно и договориться. Я согласна на пятьсот. Мое молчание стоит и подороже, но и эта сумма хороша.
— Пятьсот чего? — деловито осведомился Турянский. — Рублей?
— Не смешите меня, — разгневалась я, — тысяч.
Турянский схватился за голову и воскликнул:
— Пятьсот тысяч рублей?! Вы сошли с ума!
— Это вы сошли с ума, — парировала я, — не рублей, а долларов. Нынче не в моде рубли.
— Пятьсот тысяч долларов?! — взвыл Турянский. — Да за эти деньги я лучше от клаустрофобии умру!
— Хорошо, — сжалилась я, — назовите свою сумму, и, если она меня устроит, я в тот же миг отчалю домой и не буду в ближайшие лет сорок о вас вспоминать. Разбирайтесь между собой как хотите.
Турянский задумался.
— Сто тысяч вас устроят? — нервно спросил он.
— Вы безнравственный тип! — гневно воскликнула я.
— Но у меня ровно столько на пластиковой карте! — рассердился он, доставая из кармана пиджака бумажник.
— На меня несколько раз покушались! — возмутилась я.
— Больше у меня с собой нет ни копейки, — потрясая бумажником, сообщил Турянский.
— Меня душил в подвале Равиль! — напомнила я. — А потом и вы!
— Вас же не устроят более щедрые, но обещания, а платиновую карту я даю вам сразу же, сейчас.
— Ладно, давайте, — согласилась я, и он действительно протянул мне карту.
Какой-нибудь умный человек на моем месте тут же и удалился бы, но я осталась. Задержалась буквально на пять секунд — ровно столько мне понадобилось, чтобы ненадежней спрятать карту — и снова угодила в неприятности. Леля, Перцев и Равиль, с интересом наблюдавшие за нашим с Турянским торгом, вдруг как с цепи сорвались, едва у меня в руках оказалась эта злополучная карта.
— Ты дал ей сто тысяч? — завопила Леля.
— Раздаешь наше добро?! — взревел Перцев. Равиль молчал, но жестикулировал красноречивей всех.
— Да ее убить легче! — наконец сказал он, и вся свора набросилась на меня.
Мне же пришлось особенно нелегко, потому что одно дело — защищать себя, а другое — платиновую карту, пусть и с какими-то жалкими ста тысячами долларов. Эти варвары, конечно, договорятся, и каждый урвет себе какой-нибудь приличный кусок, а как же я? Что же я, за так страдала?
Эта мысль буквально сводила меня с ума, можно представить, как уцепилась я за эту карту, мою же шею на этот раз душили сразу шесть рук. Кто это выдержит?
Я не выдержала. Сознание начало уплывать и…
Я не стала сразу обнаруживать себя, а слегка задержалась в сенцах.
— Я не согласен! — вопил Перцев. — Плевать мне на твои обещания! Обманешь опять!
Не выдержав, я слегка приоткрыла дверь и увидела неожиданную для себя картину: Турянский, как начальник, сидел в центре комнаты за столом. Судя по всему, его никто не собирался травить снотворным, а напротив, он был бодр и агрессивен. Он сам, похоже, всех там травил. Другого вывода я сделать не могла, потому что бледная Леля нервно грызла ногти, а Равиль забился в угол и, обхватив голову руками, мычал. Перцев же носился по комнате и кричал.
— Я требую раздела! — кричал он. — И весомых гарантий, а не то, что ты мне тут предлагаешь. В кратчайшие сроки развод с Лелей и раздел имущества. И со мной раздел имущества!
Равиль на этом месте перестал обнимать свою голову и зло уставился на Перцева.
— Какой еще раздел, придурок? — прорычал он.
— Не надо ругаться, мальчики, — пискнула Леля и с удвоенной силой принялась грызть ногти.
«Не выдержали нервы у Турянского, — с горечью подумала я. — Такую, болван, игру испортил. Сам эту кашу заварил, сам же в нее и наделал, а какая красивая комбинация наклевывалась. В центре комнаты должна сидеть я, и обличать этих мерзавцев и негодяев, а Женька с охраной за моей спиной должен млеть от гордости, Леля же, Равиль. Перцев и Турянский должны трястись от страха и просить у меня прощения. А что теперь? Эх! Пойду хоть пару слов скажу».
И с этой глупой мыслью я шагнула в комнату. Не могу сказать, что меня там кто-то испугался. Леля испепелила меня взглядом, Равиль уставился как на пустое место. Перцев в ораторском пылу вообще не отреагировал, а Турянский поморщился, как от зубной боли.
— Что здесь происходит? — строго спросила я. — Что за торг? Как говорил Бендер, командовать парадом буду я.
Демонстрируя наглый напор, я не блефовала: этого добра во мне навалом независимо от обстоятельств. Застращаю даже палача, лежа на плахе. Есть во мне такое качество, и оно всегда помогает мне. Помогло и на этот раз. Услышав такие речи, Леля задумалась, Равиль открыл рот. Перцев замолчал, а Турянский тоже задумался. Пользуясь тишиной, я с пафосом воскликнула:
— Перцев, твоя карта бита! Сдавайся! — Перцев остолбенел, я же продолжила:
— Статья сорок первая, десять лет с конфискацией имущества в крупных размерах.
Фраза так себе, средненькая, я могла бы и лучше завернуть, но зачем стараться, если и эта подействовала паралитически. Перцев задергался, глаза его выпучились, рот открылся…
В общем, я перешла на Равиля.
— Ты, красавчик, тоже готовься на выход. Твоя песенка спета, будешь тешить паханов и спать под шконкой.
Не знаю, понял ли Равиль, о чем конкретно шла речь, но побледнел и начал спешно приближаться к состоянию Перцева.
Удовлетворившись, я посмотрела на трясущуюся Лелю и ничего ей не сказала, а сразу обратилась к Турянскому:
— Александр Эдуардович, вы свободны. Смело следуйте за мной, а с этими негодяями без нас разберутся.
Турянский сник и поплелся за мной. Леля, Равиль и Перцев застыли, как парализованные. Казалось бы, Фортуна меня любит, так все хорошо вышло, однако дальнейшее показало, что хорошо лишь местами.
Когда мы покинули избу и Турянский не увидел во дворе никого, кроме ободранного петуха сестрицы бабы Раи, события повернули в неожиданное русло.
— Так вы одна? — изумился он и шмыгнул обратно в избу.
Признаться, такого поворота я никак не ожидала и со словами «в чем дело, в чем дело» рванула за ним. Перцев и Равиль встретили нас взглядами диких животных, Леля уже ни на что не была способна — растерялась, бедняжка, окончательно.
— Значит, так, — усаживаясь за стол, снова начальственно повел себя Турянский, — вы, Софья Адамовна, можете быть свободны. Я сам тут разберусь.
Троица мгновенно потеряла ко мне интерес, однако я этого не могла допустить, а потому завопила:
— Что значит — сам тут разберусь?
— Это значит, что я отказываюсь от ваших услуг, — спокойно пояснил мне Турянский.
Видит бог, виновата не я, я только мира хотела, но так уж по жизни выходит, что залог мира всегда война — возможная или настоящая. Турянский, не предвидя возможной, повел себя нагло и выбрал настоящую.
— Значит, так, — сказала уже я, — отказаться от моих услуг вы не можете по той причине, что я никому своих услуг не предлагала — это не в моем характере. И вообще, выйдите из-за стола. Вы в гостях и ведите себя достойно.
Не дожидаясь, пока Турянский выполнит мой приказ, я уселась прямо на стол и сообщила:
— Вам всем кранты!
— В каком смысле? — спросил у моей задницы Турянский, потому что я сидела к нему спиной. — В каком смысле «кранты»? — он тут же повторил вопрос, потому что из присутствующих врагов был самым умным.
Поскольку я сидела к нему… спиной, он вынужден был покинуть насиженное место. Я добилась своего, согнала его с пьедестала, следовательно, шансы на мою победу значительно возросли.
Не могу не заметить, что тот, кто умеет правильно выбрать место, всегда побеждает. Впрочем, все победители рано или поздно терпят поражение, но зачем о грустном?
Турянский подбежал ко мне и с тревогой спросил:
— О чем вы говорите? — Я пояснила:
— О том, что все вы преступники, и у меня есть желание упечь вас за решетку.
Турянский поспешно обратился к Перцеву:
— Не стоит терять время. Эта сумасшедшая слишком много о вас знает, к тому же будет мешать нашим переговорам. Лучше всего ее связать и уложить пока в багажник.
Я заметила со стороны Перцева и Равиля порыв подойти ко мне, а потому завопила:
— У меня есть улики на вас, но больше улик я накопала на Турянского. Мой Женька хорошенько потряс соседку, и из нее столько высыпалось: лет на десять Александру Эдуардовичу хватит.
Равиль и Перцев притормозили, а Турянский закричал:
— Не слушайте ее, она врет.
— Нет, не вру, славно вы надули этих наивных людей, — воскликнула я, кивая на Перцева, Лелю и Равиля. — Ха! Клаустрофобия! Ха! Порок сердца! Да вы здоровы, как бык! Если не считать легкого недомогания, сильно изменившего ваш пол.
Равиль и Перцев погрузились в размышления, Леля побледнела, Турянский же (кто бы мог подумать?) набросился на меня и начал душить.
— Спасите! Помогите! — прохрипела я. Троица дернулась, но осталась на месте.
— Она опасна для всех нас, — поощрил их Турянский, не снимая рук с моей лебединой шеи.
Тогда я обратилась непосредственно к Леле, все же мы были подругами.
— Леля, — захрипела я, пытаясь освободиться от лап Турянского, — дура будешь, если позволишь погубить меня.
Леля на секунду задумалась и решила вступить в переговоры.
— Мне оставлять тебя живой не выгодно. Александр Эдуардович предлагает прекрасную мировую.
— Да он через несколько дней умрет! — вырвавшись на секунду из его лап, завопила я и тут же снова в них же угодила.
— Если он умрет, еще лучше, — ответила Леля. — Я буду наследницей.
— Черта с два! — из последних сил завопила я. — Наследником будет Коровин!
По радостному блеску в глазах Равиля я поняла, что права. Коровин уже уломал свою жену-Турянского написать в его пользу завещание.
— Как Коровин? — изумилась Леля. — При чем здесь Коровин?
— А при том, что он у Турянского жена. Твой Сашенька на тебе для того только и женился, чтобы…
С этого места по непонятной причине из моего горла понеслись одни хрипы.
«Неужели это конец?» — подумала я и некоторым образом даже обрадовалась.
Разве то, что со мной происходит с рождения, жизнь? Столько во мне всяких недостатков, что нет никакой жизни.
Я-то обрадовалась, но не тут-то было. Леля неожиданно набросилась на Турянского и отбила меня у него.
— Дай ей сказать! — повелела она. И я сказала. Рассказ мой был краток, но очень эффективен. В короткую повесть я уложила весь план Турянского, направленный на создание крупных неприятностей Перцеву, а заодно Леле и Равилю.
— Тебя просто хотели использовать и выбросить, как самый ничтожный презер…
Однако закончить речь я не смогла. Леля с лету все поняла и, сообразив, что просчиталась, пришла в неописуемую ярость.
— Ах ты гнида! — завопила она и бросилась на Турянского.
Мне понравилась ее мысль, как тут не присоединиться. Вдвоем с Лелей мы довольно неплохо теснили его в угол, бог знает с какими намерениями. Думаю, ему пришлось бы несладко, но Турянский тоже не дурак.
— Хватай эту идиотку! — завопил он, непонятно кого имея в виду.
Перцев (как приятно) уставился на Лелю и нехотя сообщил:
— Мне это невыгодно.
Услышав это, Турянский просто взбесился и даже нашел силы на достойный отпор.
— Дурак, — завопил он Перцеву, — Леля хотела усадить тебя за решетку, чтобы зацапать твои «бабки» и расфукать их с Равилем. Для этого она и эту чокнутую во все посвятила!
Он явно имел в виду меня. Должна же я была предоставить Перцеву доказательства своего ума.
— Да, я вычислила тебя, — закричала я. — Ты не хочешь на своей Бабе Яге жениться, так теперь загремишь на цугундер!
(Господи, скажет мне кто-нибудь когда-нибудь, что такое — цугундер?)
Перцев, услышав мое признание, присоединился к Турянскому. Мы с Лелей сразу же сдали позиции и, пользуясь своей молодостью, резво ретировались к выходу, но дорогу нам преградил Равиль.
— Держи их! Держи! — хором завопили Турянский и Перцев.
Равиль со всем присущем юности пылом начал нас держать. Сразу за все места. Турянскому это не понравилось.
— Ты дурак! — дерзко сообщил он Равилю. Равиль обозлился и с кулаками бросился на Турянского. Мы с Лелей разразились бурными аплодисментами.
— Скажите ему! Скажите! — воззвал ко мне Турянский, глядя бесстыдно-жалостливыми глазами.
— Мне это невыгодно, — ответила я.
— Если я умру, ваши читатели такое узнают, — захрипел Турянский.
Дальше я ему говорить не дала и закричала Равилю:
— Глупый, не того душишь, Леля хотела засадить за решетку и тебя.
И Равиль тут же переключился на Лелю. А Турянский и Перцев взялись за меня. Я сражалась как пантера, как львица…
До тех пор, пока не треснуло мое новое платье — старых я не ношу. Как только платье треснуло, я сказала:
— Стоп!
И все (просто чудо!) остановились.
— Теперь, когда мы выяснили отношения, — сказала я, — можно и договориться. Я согласна на пятьсот. Мое молчание стоит и подороже, но и эта сумма хороша.
— Пятьсот чего? — деловито осведомился Турянский. — Рублей?
— Не смешите меня, — разгневалась я, — тысяч.
Турянский схватился за голову и воскликнул:
— Пятьсот тысяч рублей?! Вы сошли с ума!
— Это вы сошли с ума, — парировала я, — не рублей, а долларов. Нынче не в моде рубли.
— Пятьсот тысяч долларов?! — взвыл Турянский. — Да за эти деньги я лучше от клаустрофобии умру!
— Хорошо, — сжалилась я, — назовите свою сумму, и, если она меня устроит, я в тот же миг отчалю домой и не буду в ближайшие лет сорок о вас вспоминать. Разбирайтесь между собой как хотите.
Турянский задумался.
— Сто тысяч вас устроят? — нервно спросил он.
— Вы безнравственный тип! — гневно воскликнула я.
— Но у меня ровно столько на пластиковой карте! — рассердился он, доставая из кармана пиджака бумажник.
— На меня несколько раз покушались! — возмутилась я.
— Больше у меня с собой нет ни копейки, — потрясая бумажником, сообщил Турянский.
— Меня душил в подвале Равиль! — напомнила я. — А потом и вы!
— Вас же не устроят более щедрые, но обещания, а платиновую карту я даю вам сразу же, сейчас.
— Ладно, давайте, — согласилась я, и он действительно протянул мне карту.
Какой-нибудь умный человек на моем месте тут же и удалился бы, но я осталась. Задержалась буквально на пять секунд — ровно столько мне понадобилось, чтобы ненадежней спрятать карту — и снова угодила в неприятности. Леля, Перцев и Равиль, с интересом наблюдавшие за нашим с Турянским торгом, вдруг как с цепи сорвались, едва у меня в руках оказалась эта злополучная карта.
— Ты дал ей сто тысяч? — завопила Леля.
— Раздаешь наше добро?! — взревел Перцев. Равиль молчал, но жестикулировал красноречивей всех.
— Да ее убить легче! — наконец сказал он, и вся свора набросилась на меня.
Мне же пришлось особенно нелегко, потому что одно дело — защищать себя, а другое — платиновую карту, пусть и с какими-то жалкими ста тысячами долларов. Эти варвары, конечно, договорятся, и каждый урвет себе какой-нибудь приличный кусок, а как же я? Что же я, за так страдала?
Эта мысль буквально сводила меня с ума, можно представить, как уцепилась я за эту карту, мою же шею на этот раз душили сразу шесть рук. Кто это выдержит?
Я не выдержала. Сознание начало уплывать и…
ГЛАВА 37
И вот тут-то появился Евгений со своими друзьями. Не могу сказать, что вовремя: поза у меня была неприглядная, да и платье помялось…
Однако этого никто не заметил. Турянского, Перцева, Равиля и Лелю скрутили и погрузили в фургон, я же не стала дожидаться конца этой истории, а быстро запрыгнула в «Мерседес», собираясь отбыть в Москву с максимальной скоростью. Евгений меня догнал, когда я уже яростно выжимала сцепление.
— Соня, ты жива? — спросил он.
— Некогда! Некогда, Женя, потом, — отмахнулась я от него. — Мне еще с десяток банков обежать придется.
— Зачем?
— За тем, что один банкомат сто тысяч не выдаст, а Турянский уже через час на свободу выйдет.
Нам, простым людям, это неинтересно. Мы живем своими мелкими радостями. Вот я, например, купила новый парик и везу его стричь к Кольке Косому, сыну Тайки Костлявой, ну к своему стилисту. Жалко, конечно, парик, красивый он пока, густой, но что поделаешь, если я обожаю стричься, а свои волосы доверить стилисту страшно. Мои волосы…
Ой, простите, кто-то звонит.
— Мама, ты невозможная! Ты хоть знаешь, что сегодня выпустили Турянского со всей его сворой? Эх, Мама, креста на тебе нет — таких хороших людей уконопатила.
Интересно, кто Тамарке подруга: я или Турянский со всей его сворой?
— Тома, о чем речь? Уконопатила называется — каких-то пятнадцать суток и посидел человек за мелкое хулиганство. Это я-то мелкое хулиганство? Да за меня ему как минимум вышку должны были дать! У меня вместо шеи теперь синяк! Эх, нет на земле справедливости.
— Мама, ты невозможная! Вечно ты не довольна!
— Я не довольна? Очень довольна! Всех разоблачила! Турянский-то думал, что я не разгадаю его интригу, я же мастерски до самой сути дошла.
— Да-а, Мама, — согласилась Тамарка. — Видно, не солгала народная мудрость: на хитрую жопу всегда найдется этот, как его, ну тот, что с винтом.
— А на этот, что с винтом, всегда найдется жопа с лабиринтами, не сочти за грубость народную мудрость, — ответила я.
— Какая уж тут грубость, когда это истинная правда, — признала Тамарка и философски заключила:
— А ради чего эта суета, когда все в землю ляжем и все прахом будет? Не жить ли нам миром и не довольствоваться ли малым?
Я ее мысль одобрила и сразу посоветовала:
— Вот прямо с себя и начни. — Тамарке тема не понравилась.
— Эх, Мама, — зловредно сообщила она, — вот чует моя душа, что не Турянский зачинщик этой интриги, а кто-то и им воспользовался.
— Да кто же? — опешила я. — Ведь количество участников ограничено.
— Вот ты, Мама, и думай, ведь ты же у нас самая умная, — порадовала меня Тамарка и тут же огорчила, продолжив:
— Ты самая умная, если тебя послушать. Короче, думай, а я выгодный кредит вырывать бегу.
И она убежала, омрачив мою жизнь в одно мгновение.
«Как же так? — расстроилась я. — Неужели и в самом деле эту интригу затеял Коровин? А я-то думала, что он просто Турянскому помогал. Хотя, почему бы все это и не затеять Коровину? Он-то ничем не рисковал. Турянского к праотцам бы отправил, капиталы бы унаследовал и жил бы поживал с Равилем… Эх, как есть хочется. Убьет меня эта диета. Когда-нибудь точно слюной захлебнусь…»
С этой мыслью я достала из сумочки пакетик жевательной резинки и, мысленно поблагодарив Марусю, положила ароматную пластинку в рот.
«Кстати, надо бы позвонить Марусе…»
Мой «Мерседес» тем временем, тихо урча мотором, выкатился на проспект. Светофор показал красный свет, и я затормозила. От потока несущихся по перекрестку машин рябило в глазах. Красный свет сменился на желтый, а следом и на зеленый.
Я уже собралась ехать, но вдруг мое внимание привлекло необычное, чарующее зрелище: из-за серого монументального здания сталинской постройки выплыла и повисла над проспектом аквариумная рыбка. Большая такая рыбка, красная с хвостом, напоминающим алую вуаль. Жабры ее ритмично вздрагивали, вуалеобразный хвост плавно шевелился, а толстые насмешливые губы причмокивали, выпуская длинной вереницей пузырьки, медленно всплывающие в послеполуденное московское небо.
Боже, как красиво!
Сзади раздавались настойчивые сигналы, но я не могла двинуть автомобиль с места, зачарованно следя за рыбкой.
«Надо позвонить Марусе и рассказать про рыбку, — подумала я. — Правильно, я же собиралась позвонить Марусе».
А рыбка пухла, на глазах увеличиваясь в размерах, и бока ее уже касались зданий. Серый сталинский дом, не выдержав натиска ее плоти, стал трещать и разваливаться. Огромные его обломки, словно после взрыва, разлетелись в разные стороны. Один из них летел прямо на меня…
«Сейчас появится старушка, — подумала я, — и девочка, и нервный мужик. Мужики все нервные».
В общем, закончилось все карнизом, в самом прямом смысле этого слова: я стояла на широком карнизе того самого сталинского дома, который развалила аквариумная рыбка. Одна моя рука судорожно сжимала металлический крюк, вколоченный в стену дома (видимо, на нем когда-то держалась водосточная труба), а вторая сжимала сотовый телефон.
На этот раз я не растерялась — теперь у меня появился опыт.
«Так, — подумала я, — сначала жвачка, потом карниз. Теперь, когда выяснена последовательность, стоит позвонить Марусе, ведь это она меня угостила жвачкой».
Только я так подумала, как раздался звонок. Звонила (о, чудо!) Маруся.
— Старушка! Епэрэсэтэ! — радостно закричала она. — Лелю и Турянского выпустили прямо вместе с Перцевым! Леля с Турянским разводится и выходит за Перцева, а Равиль! Нет, я прямо вся упаду!
— Это я прямо вся упаду! — разъярилась я. Но Маруся меня не слушала.
— Епэрэсэтэ! Старушка! — вопила она.
— Что — епэрэсэтэ? Что — старушка? — заглушая ее, воскликнула я. — Лучше скажи, где ты жвачку взяла? Ты же терпеть ее не можешь.
— Да, я не могу терпеть эту жвачку, — подтвердила Маруся. — Она перебивает мне весь аппетит, поэтому я тебе ее и отдала.
— Это ясно, а зачем ты ее купила?
— Я купила? Стала бы я покупать. Равиль меня угостил жвачкой, а я сразу же тебя переугостила, ну, чтобы добро не выбрасывать.
Я изумилась:
— Равиль? Постой, откуда взялся Равиль? Это же у Кольки в салоне происходило, ведь это там ты мне подсунула идиотскую жвачку.
— Правильно, там, — согласилась Маруся. — Как раз в тот день, когда ты у Кольки Косого свой облезлый парик стригла, а потом незнамо как угодила на карниз.
Передать не могу, как я разволновалась.
— Маруся, умоляю, расскажи поподробней, как все случилось со жвачкой! — закричала я, стоя на этом дурацком карнизе с телефонной трубкой в руке.
— Да никак и не случилось, — флегматично ответила Маруся. — Мы были в салоне. Пока Колька Косой терзал твой парик, я скучала, сидела, на тебя глазела, зевала, слушала, как ты измываешься над стилистом, потом мне надоело, и я вышла в холл. Тут и подвернулся Равиль в стильной такой шляпе с широкими полями. Он меня жвачкой и угостил и предложил угостить тебя. Я тут же прямо всю ее тебе и отдала, когда Колька Косой меня в кресло посадил.
— И что я сделала?
— Ты сказала, что зверски хочешь жрать, распечатала брикетик и сунула пластину в рот, а потом вдруг по магазинам умчалась, бросив меня у Кольки Косого прямо всю одну.
Вот что сообщила мне Маруся. И я, в нечеловеческих условиях, стоя на карнизе, сделала последнее открытие: интригу затеял Равиль, чтобы потом избавиться от Коровина и зажить свободной жизнью. Очевидно, такой жвачкой он пользовался, когда выходил в астрал для общения с духами.
Какой умница Равиль, раз разглядел во мне сильнейшего потенциального врага и подсунул жвачку, пропитанную психотропом. Уж он-то знал, кого надо срочно нейтрализовать или (на худой конец) дискредитировать. Выставив меня психически ненормальной, он рассчитывал поломать игру Лели, которая надеялась загрести жар моими руками, о чем она имела глупость ему рассказать.
Но Равилю не удалось вывести из игры мой ум. Мой ум не запугать никаким карнизом, не смутить никаким психотропом, бог знает как внедренным в жвачку, — однако, что же там было в народной мудрости после задницы с лабиринтами? Скажет мне кто-нибудь или нет? И долго ли протянет наш Турянский? А Коровин? Сколько осталось ему жить после того, как он завещал свое добро возлюбленному Равилю?
Из этой истории вытекают два вывода: любовь — глупость, а завещание — штука, которую мог придумать только нехороший человек.
Но когда же меня снимут с карниза?
Однако этого никто не заметил. Турянского, Перцева, Равиля и Лелю скрутили и погрузили в фургон, я же не стала дожидаться конца этой истории, а быстро запрыгнула в «Мерседес», собираясь отбыть в Москву с максимальной скоростью. Евгений меня догнал, когда я уже яростно выжимала сцепление.
— Соня, ты жива? — спросил он.
— Некогда! Некогда, Женя, потом, — отмахнулась я от него. — Мне еще с десяток банков обежать придется.
— Зачем?
— За тем, что один банкомат сто тысяч не выдаст, а Турянский уже через час на свободу выйдет.
* * *
Я оказалась права, история эта закончилась несправедливо. Как ни хотелось бы мне сказать, что Турянского, Перцева, Лелю и Равиля сурово покарал закон, но врать не буду, да и не поверит никто. Богатые попадают за решётку надолго только из политических интересов. Чьих?Нам, простым людям, это неинтересно. Мы живем своими мелкими радостями. Вот я, например, купила новый парик и везу его стричь к Кольке Косому, сыну Тайки Костлявой, ну к своему стилисту. Жалко, конечно, парик, красивый он пока, густой, но что поделаешь, если я обожаю стричься, а свои волосы доверить стилисту страшно. Мои волосы…
Ой, простите, кто-то звонит.
— Мама, ты невозможная! Ты хоть знаешь, что сегодня выпустили Турянского со всей его сворой? Эх, Мама, креста на тебе нет — таких хороших людей уконопатила.
Интересно, кто Тамарке подруга: я или Турянский со всей его сворой?
— Тома, о чем речь? Уконопатила называется — каких-то пятнадцать суток и посидел человек за мелкое хулиганство. Это я-то мелкое хулиганство? Да за меня ему как минимум вышку должны были дать! У меня вместо шеи теперь синяк! Эх, нет на земле справедливости.
— Мама, ты невозможная! Вечно ты не довольна!
— Я не довольна? Очень довольна! Всех разоблачила! Турянский-то думал, что я не разгадаю его интригу, я же мастерски до самой сути дошла.
— Да-а, Мама, — согласилась Тамарка. — Видно, не солгала народная мудрость: на хитрую жопу всегда найдется этот, как его, ну тот, что с винтом.
— А на этот, что с винтом, всегда найдется жопа с лабиринтами, не сочти за грубость народную мудрость, — ответила я.
— Какая уж тут грубость, когда это истинная правда, — признала Тамарка и философски заключила:
— А ради чего эта суета, когда все в землю ляжем и все прахом будет? Не жить ли нам миром и не довольствоваться ли малым?
Я ее мысль одобрила и сразу посоветовала:
— Вот прямо с себя и начни. — Тамарке тема не понравилась.
— Эх, Мама, — зловредно сообщила она, — вот чует моя душа, что не Турянский зачинщик этой интриги, а кто-то и им воспользовался.
— Да кто же? — опешила я. — Ведь количество участников ограничено.
— Вот ты, Мама, и думай, ведь ты же у нас самая умная, — порадовала меня Тамарка и тут же огорчила, продолжив:
— Ты самая умная, если тебя послушать. Короче, думай, а я выгодный кредит вырывать бегу.
И она убежала, омрачив мою жизнь в одно мгновение.
«Как же так? — расстроилась я. — Неужели и в самом деле эту интригу затеял Коровин? А я-то думала, что он просто Турянскому помогал. Хотя, почему бы все это и не затеять Коровину? Он-то ничем не рисковал. Турянского к праотцам бы отправил, капиталы бы унаследовал и жил бы поживал с Равилем… Эх, как есть хочется. Убьет меня эта диета. Когда-нибудь точно слюной захлебнусь…»
С этой мыслью я достала из сумочки пакетик жевательной резинки и, мысленно поблагодарив Марусю, положила ароматную пластинку в рот.
«Кстати, надо бы позвонить Марусе…»
Мой «Мерседес» тем временем, тихо урча мотором, выкатился на проспект. Светофор показал красный свет, и я затормозила. От потока несущихся по перекрестку машин рябило в глазах. Красный свет сменился на желтый, а следом и на зеленый.
Я уже собралась ехать, но вдруг мое внимание привлекло необычное, чарующее зрелище: из-за серого монументального здания сталинской постройки выплыла и повисла над проспектом аквариумная рыбка. Большая такая рыбка, красная с хвостом, напоминающим алую вуаль. Жабры ее ритмично вздрагивали, вуалеобразный хвост плавно шевелился, а толстые насмешливые губы причмокивали, выпуская длинной вереницей пузырьки, медленно всплывающие в послеполуденное московское небо.
Боже, как красиво!
Сзади раздавались настойчивые сигналы, но я не могла двинуть автомобиль с места, зачарованно следя за рыбкой.
«Надо позвонить Марусе и рассказать про рыбку, — подумала я. — Правильно, я же собиралась позвонить Марусе».
А рыбка пухла, на глазах увеличиваясь в размерах, и бока ее уже касались зданий. Серый сталинский дом, не выдержав натиска ее плоти, стал трещать и разваливаться. Огромные его обломки, словно после взрыва, разлетелись в разные стороны. Один из них летел прямо на меня…
«Сейчас появится старушка, — подумала я, — и девочка, и нервный мужик. Мужики все нервные».
В общем, закончилось все карнизом, в самом прямом смысле этого слова: я стояла на широком карнизе того самого сталинского дома, который развалила аквариумная рыбка. Одна моя рука судорожно сжимала металлический крюк, вколоченный в стену дома (видимо, на нем когда-то держалась водосточная труба), а вторая сжимала сотовый телефон.
На этот раз я не растерялась — теперь у меня появился опыт.
«Так, — подумала я, — сначала жвачка, потом карниз. Теперь, когда выяснена последовательность, стоит позвонить Марусе, ведь это она меня угостила жвачкой».
Только я так подумала, как раздался звонок. Звонила (о, чудо!) Маруся.
— Старушка! Епэрэсэтэ! — радостно закричала она. — Лелю и Турянского выпустили прямо вместе с Перцевым! Леля с Турянским разводится и выходит за Перцева, а Равиль! Нет, я прямо вся упаду!
— Это я прямо вся упаду! — разъярилась я. Но Маруся меня не слушала.
— Епэрэсэтэ! Старушка! — вопила она.
— Что — епэрэсэтэ? Что — старушка? — заглушая ее, воскликнула я. — Лучше скажи, где ты жвачку взяла? Ты же терпеть ее не можешь.
— Да, я не могу терпеть эту жвачку, — подтвердила Маруся. — Она перебивает мне весь аппетит, поэтому я тебе ее и отдала.
— Это ясно, а зачем ты ее купила?
— Я купила? Стала бы я покупать. Равиль меня угостил жвачкой, а я сразу же тебя переугостила, ну, чтобы добро не выбрасывать.
Я изумилась:
— Равиль? Постой, откуда взялся Равиль? Это же у Кольки в салоне происходило, ведь это там ты мне подсунула идиотскую жвачку.
— Правильно, там, — согласилась Маруся. — Как раз в тот день, когда ты у Кольки Косого свой облезлый парик стригла, а потом незнамо как угодила на карниз.
Передать не могу, как я разволновалась.
— Маруся, умоляю, расскажи поподробней, как все случилось со жвачкой! — закричала я, стоя на этом дурацком карнизе с телефонной трубкой в руке.
— Да никак и не случилось, — флегматично ответила Маруся. — Мы были в салоне. Пока Колька Косой терзал твой парик, я скучала, сидела, на тебя глазела, зевала, слушала, как ты измываешься над стилистом, потом мне надоело, и я вышла в холл. Тут и подвернулся Равиль в стильной такой шляпе с широкими полями. Он меня жвачкой и угостил и предложил угостить тебя. Я тут же прямо всю ее тебе и отдала, когда Колька Косой меня в кресло посадил.
— И что я сделала?
— Ты сказала, что зверски хочешь жрать, распечатала брикетик и сунула пластину в рот, а потом вдруг по магазинам умчалась, бросив меня у Кольки Косого прямо всю одну.
Вот что сообщила мне Маруся. И я, в нечеловеческих условиях, стоя на карнизе, сделала последнее открытие: интригу затеял Равиль, чтобы потом избавиться от Коровина и зажить свободной жизнью. Очевидно, такой жвачкой он пользовался, когда выходил в астрал для общения с духами.
Какой умница Равиль, раз разглядел во мне сильнейшего потенциального врага и подсунул жвачку, пропитанную психотропом. Уж он-то знал, кого надо срочно нейтрализовать или (на худой конец) дискредитировать. Выставив меня психически ненормальной, он рассчитывал поломать игру Лели, которая надеялась загрести жар моими руками, о чем она имела глупость ему рассказать.
Но Равилю не удалось вывести из игры мой ум. Мой ум не запугать никаким карнизом, не смутить никаким психотропом, бог знает как внедренным в жвачку, — однако, что же там было в народной мудрости после задницы с лабиринтами? Скажет мне кто-нибудь или нет? И долго ли протянет наш Турянский? А Коровин? Сколько осталось ему жить после того, как он завещал свое добро возлюбленному Равилю?
Из этой истории вытекают два вывода: любовь — глупость, а завещание — штука, которую мог придумать только нехороший человек.
Но когда же меня снимут с карниза?