— Ты что, опять закурила? Так нечестно. Ночью.
   Тайком. И почему ты не спишь?
   Верховский ошалело уставился на симпатичного молодого гиганта в трусах, потом перевел взгляд на Далилу и смущенно пролепетал:
   — Я не знал, что вы не одни.
   Услышав незнакомый баритон, Дмитрий оторвал от глаз кулаки и хриплым от сна голосом испуганно пробасил:
   — О, у нас гости, простите. — И скрылся в черной дыре коридора.
   — Что же вы не сказали, что я не вовремя? — с укором спросил Верховский, обретая вид описавшегося пуделя.
   — Потому что вы вовремя, — возразила Далила.
   — Как же вовремя? — Он сокрушенно кивнул на дверь, за которой скрылся верзила. — Я ночью ввалился, вас от дел оторвал.
   С материнской гордостью она сообщила:
   — Это не то, что вы думаете. Это Димка, мой сын.
   Я же вам говорила, что он в соседней комнате спит.
   — Ваш сын?! — поразился Верховский, жадным взглядом впиваясь в лицо Далилы. — Простите, сколько ж вам лет?
   — Тридцать три, — смущенно призналась она.
   — А сколько ж тогда ему?!
   — Всего девятнадцать. Он как-то рано у меня возмужал.
   — А вы стареть не спешите, — улыбнулся Верховский. — Я думал, вам двадцать пять.
   — Ну что вы, — всплеснула руками Далила.
   — Я вам не льщу.
   — Но я польщена, несмотря на то что вы меня уличили, — усмехнулась она. — Видите, и психоаналитики допускают трагические ошибки.
   — Почему трагические?
   — Потому что стать мамой в четырнадцать лет — трагедия. Я лишила себя детства, юности, получила душевную травму, и в конце концов ранний брак мой распался. Из-за неопытности, из-за минутной маленькой слабости я так настрадалась, что иной раз готова выйти на площадь и прокричать: «Девочки, не повторяйте моей глупости!» И прокричала бы, если это кому-нибудь могло бы помочь, — со вздохом заключила Далила.
   Верховский вдруг побледнел.
   — Что с вами? — спросила она.
   Он поспешно ответил, пряча глаза:
   — Нет-нет, ничего.
   — Но я вижу, на вас нет лица. Это связано с Машей? Вы что-то скрываете? Если так, то не годится, я все знать должна. Поймите, я психоаналитик, мне все можно доверить, я все пойму, я никогда никого не осуждаю.
   — Да нет, я ничего не скрываю, с чего вы взяли? — рассердился Верховский.
   — Маша была беременна! — осенило Далилу.
   Он поник и признался:
   — Да. Вскрытие показало, но я спас честь покойной сестры, заплатил кому надо, чтобы это не предали огласке. Кроме меня, об этом не знает никто.
   Далила воскликнула:
   — Неужели совсем никто?
   Верховский понуро кивнул:
   — Даже друзья. Даже Наташа.
   Она поразилась:
   — Но как вас понять? Вы меня убеждали, что Маша ни с кем не встречалась, а теперь выясняется, что она была в положении. Что же вы думали по этому поводу?
   — Я думал, что Машеньку изнасиловали, но она боялась в этом признаться. Я и сейчас в этом уверен, — твердо сказал Верховский.
   Расставшись с ним, Далила грустно подумала: «Удивительно, люди не хотят говорить правду, но сами одержимы желанием правду узнать и верят, что им удастся это сделать при помощи лжи».

Глава 13

   В этот день не явился на сеанс психоанализа Куськин — словно узнал о бессонной ночи Далилы. Позвонила Генриетта Карловна — Куськина мать, как прозвала ее Галина, — и жалобно сообщила, что сын простудился: матерится, кашляет и чихает. Далила любезно посоветовала поить сына чаем с малиной и, простившись с Куськиной матерью, нажала на кнопку вызова секретарши.
   Даша немедленно впорхнула в кабинет и проследовала к столу походкой супермодели.
   — Я сегодня пораньше уйду, — сказала Далила, с неиссякаемым изумлением наблюдая за своей секретаршей. — А ты, пожалуйста, задержись и заготовь побольше бланков для тестов. И наконец обработай опросники.
   — Прямо сейчас приступаю, — деловито пискнула Даша, снимая со стола высокую стопку бумаг и укладывая ее на свою обнаженную грудь.
   Девушка обожала рискованные декольте, чем смущала нервных пациентов Далилы. Самсонова прощала Даше все слабости за ее добрый нрав.
   Когда секретарша, виляя бедрами, вышла из кабинета, Далила обхватила щеки руками, уперлась локтями в столешницу и задумалась.
   Манила мысль: «Домой, в постель, отсыпаться».
   Но Далила себя пересилила и отправилась в родовое гнездо Верховских.
   Опрос жильцов дома она начала с верхнего этажа: спускаясь вниз, у них больше шансов заметить нечто полезное. В первой же квартире Далилу поджидал приятный сюрприз: там о ней знали и встречали приветливо. Это было тем удивительней, что Верховские после гибели Маши поменяли квартиру.
   — Неужели Андрей Викторович успел всех обзвонить? — спросила Далила у Веры Павловны Романовой, сухонькой интеллигентной старушки. Та удивилась:
   — Зачем? Андрюша позвонил Эвальду Авраамовичу, а тот сообщил жене, Ираиде Борисовне. Ираида сходила к Эмме Давыдовне, они на одной площадке, а Эмма Давыдовна позвонила Музе Петровне. Муза Петровна отправилась Нерона выгуливать и сообщила мне. Мы с Агнес променаж совершали. Правда, малышка? — спросила она у философски настроенной таксы.
   Агнес задумчиво подтвердила:
   — Тя-яв!
   Далила воскликнула:
   — Я очень рада!
   Однако на этом радость ее и закончилась — Вера Павловна была очень мила, но не сообщила ничего полезного. Далила двинулась в другую квартиру, но и Муза Петровна разочаровала ее. То же произошло и в квартире Ираиды Борисовны, жены Эвальда Авраамовича. Она красноречиво сожалела, что Верховские съехали, но интересных сведений про роковой день сообщить не могла.
   — Нас вообще тогда в Питере не было, — напоив гостью чаем, вскользь в конце разговора сообщила она. — Мы с Эвальдом уезжали на отдых. Узнали о Гибели Маши, когда вернулись.
   «Могла бы и раньше сказать, — мысленно рассердилась Далила. — Я столько времени зря потеряла».
   — Спасибо за чай, мне было очень приятно, — заспешила она.
   — Ну что вы, — расплылась в улыбке Ираида Борисовна, — это вам спасибо. Машенька подвигов не совершала, молодой умерла, но личностью она была исключительной. Вы не зря ее изучаете. Я всегда говорила…
   На этот раз ее оборвал звонок.
   — Муж пришел! — подскочила Ираида Борисовна. — Он о вас знает и будет вам рад!
   Встретив в прихожей мужа, она слово в слово пересказала весь разговор, происшедший с Самсоновой.
   Эвальд Авраамович, качая седой головой, с достоинством выслушал все, что, экономя время, быстро прострекотала жена, и не спеша возразил:
   — Идочка, ты ошибаешься, мы были в Питере, когда Маша погибла.
   — Эвик, с чего ты взял?
   — У Машеньки был день рождения. Я спускался вниз с чемоданами и встретил Сереженьку. Он с букетом под дверью стоял.
   — Не может быть! — поразилась Ираида Борисовна и с чувством спросила:
   — А где же я в это время была?
   — Ты сидела в такси, — с иронией сообщил Эвальд Авраамович и шутливо гостье пожаловался:
   — Идочка постоянно все путает. Вчера она перепутала с креслом мои очки. И, конечно, их раздавила.
   Далила, нервно сглотнув, спросила:
   — Вы сказали, под дверью с букетом Сережа стоял. Какой Сережа?
   — Конечно же, Хренов, — с неясной обидой воскликнул Эвальд Авраамович и с той же обидой добавил:
   — Какой же еще, у Верховских в доме один Сережа бывал.
   — Только Хренов, — компетентно подтвердила Ираида Борисовна.
   Далила пролепетала:
   — Спасибо огромное. До свидания.
   И на ватных ногах ушла. Она боялась поверить, что с первого выстрела в цель угодила.

Глава 14

   — Так не бывает, так не бывает, — стуча каблучками по дореволюционным ступеням, радостно шептала Далила. — Я убийцу нашла! Неужели так быстро?
   То-то восхитится племянницей тетушка Мара! Ай да Далила! Ай да я! С ходу уконтропупила!
   Ее радость была прервана Моцартом: телефон бойко затренькал рондо, мелко «дрыгаясь» в кармане Самсоновой в такт легкой музыке.
   — Далила Максимовна, что же это такое? — раздался в трубке расстроенный голос Даши.
   — Ты где? — удивилась Далила.
   — На работе сижу.
   — До сих пор?
   Секретарша обиделась:
   — Вы еще спрашиваете? Сами меня загрузили.
   Я тут вообще зашиваюсь, не знаю, как отбояриться.
   — От кого? Что случилось?
   — Какой-то Пендраковский уже третий раз мне звонит и утверждает, что вы ему назначали на вечер.
   Далила, испугавшись, воскликнула:
   — Мальчик! Как я забыла!
   — Ха! Мальчик! — фыркнула Даша. — Скажете тоже, голос скрипит, как телега несмазанная.
   — Что ты сказала ему?
   — Посоветовала на мобильный вам позвонить, а он упирается, говорит, вы опять осерчаете. Короче, он едет. Сказал, что будет в офисе максимум через час.
   Так что, вас-то мне ждать?
   — Нет, примешь его сама, — пошутила Далила.
   Но Даша, похоже, и в самом деле «зашилась» — юмор воспринимать она уже не могла и панически закричала:
   — Что я с ним буду делать?
   — Для начала глубокий гипноз, потом сеанс расширенного психоанализа.
   — Вы шутите, а я тут схожу с ума! — гаркнула Даша и бросила трубку.
   "Ну вот, обидела девочку, — сокрушилась Далила и тут же себя успокоила:
   — Ничего, я ей шоколадку куплю".
   И она понеслась.
* * *
   Едва Далила успела вернуться в офис, едва влетела в кабинет и упала в свое кресло, как дверь робко открылась. Вошел грузный, но симпатичный мужчина лет сорока. Отвесив старомодный поклон, он представился старческим прокуренным басом:
   — Пендраковский Валерий Гаврилович.
   «Так вот ты какой, Мальчик — родной человек тетушки Мары, — пронеслось в голове у Далилы. — Он следом за мной, что ли, шел? Значит, он видел, как я неслась, и слышал, как материлась, ломая на бегу каблуки».
   Она тут же себя успокоила: "Ничего, эти вольности компенсирую дальнейшей интеллигентностью.
   Мальчик будет доволен".
   Скрывая улыбку, она предложила ему присесть и, когда Пендраковский застенчиво устроился в кресле напротив, задушевно произнесла:
   — Слушаю вас, Валерий Гаврилович.
   Рассказ его выглядел уморительно. Шкаф прабабки — реликвия, из которой то и дело выскакивают голые женщины или мужчины. В итоге антиквар набрасывается на клиента и «одаривает» его тумаками.
   Далиле стоило многих сил сохранять серьезность, но Пендраковский воспринимал происходящее с ним без юмора, даже трагически.
   Повествовал Пендраковский на жарких эмоциях.
   Он вскрикивал, вскакивал, жестикулировал и гримасничал, а под конец так бешено закатил глаза, что Далила, содрогнувшись, подумала: «Ну и Мальчик! Прислала тетушка мне пациента!»
   Выдав Пендраковскому стопку листов с вопросами, она поспешила его спровадить. Однако (уже в дверях) он маневр ее разгадал и с обидой спросил:
   — А лечить, выходит, не будете?
   — Вообще-то я не лечу, в общепринятом смысле, — расплывчато пояснила Далила.
   Пендраковский нахмурился:
   — Значит, не приходить?
   Она удивилась:
   — Зачем же тогда вы взяли вопросы?
   — Вопросы? — Пендраковский пожал плечами. — Думаю, это вы так, от культуры, чтобы прямо мне не сказать: «Иди-ка ты…»
   — Что за глупости, — рассердилась Далила. — Нет уж, раз взяли вопросы, извольте на них отвечать, а потом я вас еще потестирую…
   Пендраковский испуганно перебил:
   — А потом что?
   Она отмахнулась:
   — А потом будет видно. — И строго добавила:
   — Жду вас завтра в это же время. На вопросы ответить успеете? Их много.
   — Успею, — обрадовался Пендраковский, и Далиле сделалось стыдно.
   Однако это не помешало ей попенять своей тетушке. Едва Пендраковский вышел из кабинета, Далила позвонила старушке и сообщила:
   — Ужас!
   Проницательная тетушка Мара мгновенно все поняла и сдержанно осведомилась:
   — Это диагноз?
   — Боюсь, что да. Сильно попахивает шизофренией.
   Старушка пришла в восторг:
   — Мальчик был у тебя?!
   Далила фыркнула:
   — Мальчик! Если это и мальчик, то несколько постаревший. И сильно обрюзгший. И тебе повезло, что ты не слышала его скрипучего голоса. А что он мне тут рассказывал! — ужаснулась она.
   Тетушка строго спросила:
   — Что он рассказывал?
   — Тебе лучше об этом не знать.
   — Детка, что с ним? Не скрывай. Говори, как есть, я стерплю.
   — Сколько пафоса, — рассердилась Далила, — можно подумать, он и в самом деле твой родственник.
   — Что с ним?!
   — Что с ним, не знаю. Твердо сказать могу только одно: психоанализ здесь бессилен. Не анализ нужен ему, а анализы ему надо сдавать.
   — Что?
   — Твоему Мальчику надо искать хорошего психиатра!
   — Он уже знает? — разволновалась старушка.
   — За кого ты меня принимаешь? Я его успокоила и зарядила вопросами. Завтра придет, побеседуем, и, пока я буду его отвлекать, ты поднимай свои связи.
   Случай незаурядный. Надеюсь, не слишком запущенный.
   — Горе какое! — воскликнула тетушка Мара.
   Наспех простившись с племянницей, она бросилась терзать свой старенький телефон в поисках маститого психиатра.
   А Далила, впечатленная рассказом Валерия Пендраковского, плохо и этой ночью спала.
   Она немало повидала человеческих странностей и завихрений, но умалишение — жуткая вещь, это тягостно даже для специалистов, зараженных цинизмом.
   Далила не могла спокойно смотреть, как умного и приятного человека покидает собственный разум. К тому же Далила знала: болезнь не стоит на месте, она прогрессирует, и как будет выглядеть Пендраковский спустя месяц, полгода, год — одному богу известно.
   В связи с этим проблема Андрея Верховского отошла на второй план. Пропитавшись сочувствием, Далила уже с нетерпением ожидала прихода Мальчика тетушки Мары.
   И Мальчик назавтра пришел. Минута в минуту.
   И свернутые в трубочку ответы принес.
   Далила жадно пробежалась по ответам глазами и, заподозрив ошибку, осторожно спросила:
   — Валерий Гаврилович, вы к врачам обращались?
   — Обращался, — кивнул Пендраковский и выложил на стол кипу заключений, направлений, анализов.
   Суеверно скрывая радость, Далила кипу тщательно изучила и с удовольствием обнаружила, что Мальчик здоров.
   "Возможно, галлюцинации явились следствием стресса и сексуальных проблем, — предположила она. — Все это наложилось на богатое воображение, так возникли эти истории.
   Но почему именно шкаф главный герой?
   Потому что шкаф завещала прабабушка, а он ее очень любил. Возможно, в Пендраковском идет борьба: одна его часть хочет стереть память о покойной прабабке, старается забыть, избавиться от страданий, другая — сопротивляется. Она-то и не позволяет ему шкаф продавать. Примерно так появились истории с антикварами.
   Но почему из шкафа вылезают любовники?
   Видимо, Пендраковский планировал завести семью после смерти прабабки. Теперь он, испытав вину, сам себя уличает в разврате физическом, подразумевая разврат душевный.
   А возможен другой вариант: он хочет иметь семью, но боится перемен и ответственности. Импотенция, возможно, тоже следствие интрапсихических процессов личности. С помощью импотенции Пендраковский пытается (неосознанно, разумеется) избежать перемен в своей жизни. Таким сложным способом Пендраковский уходит от необходимости заводить семью.
   Но с другой стороны, желание есть, есть мечты о жене, о детишках.
   Противоречия его сильно ломают. Все это происходит на фоне переживаний, связанных со смертью прабабки. Он этой смерти ждал, строил планы, а теперь настала пора осуществлять свои планы.
   Но Пендраковский отпетый эгоист, он не готов осуществлять свои планы, он стремится к старой привычной жизни. Однако по-старому жить не получается.
   Все изменилось со смертью прабабки. Он по-другому ложится спать, уже не так просыпается — не хватает любимой бабульки. Отсюда стресс, нервное расстройство, бессонница и галлюцинации.
   Все, возможно, так, а может оказаться и по-другому. Будем работать", — решила Далила и начала тестировать Пендраковского.
   Этим вечером она позвонила тетушке и спросила:
   — Ты нашла психиатра?
   Старушка радостно сообщила:
   — Нашла!
   Далила не менее радостно возвестила:
   — Психиатр нам не нужен!
   — Как жалко, — растерянно залепетала тетушка Мара. — Отличный такой психиатр, занятой, я с трудом его уговорила…
   — Ты недовольна, что твой Мальчик психически здоров? — поразилась Далила.
   — Нет, конечно, я очень довольна, — спохватилась старушка. — Сейчас звоню Лелечке и сообщаю…
   — Рано еще сообщать. Психически Мальчик здоров, но есть большие проблемы. И я намерена их решить.
   Тетушка снова обрадовалась:
   — Спасибо, детка! Если понадобится, я тебе помогу. Обращайся.
   — Надеюсь, справлюсь сама, — проворчала Далила и сердито подумала: «Так и буду до пенсии соревноваться с собственной теткой».
   Чтобы окончательно внести ясность, Далила этим же вечером отправилась к Артуру Велюровичу, к антиквару, который самым первым осматривал шкаф Пендраковского. Артур Велюрович работал в известной фирме, и Далилу там изумили, сообщив, что антиквар недавно погиб. Она уточнила:
   — Вы хотели сказать, он умер.
   Менеджер нехотя повторил:
   — Нет, он погиб.
   — Каким образом?
   — Попал под машину. Простите, уже поздно, мы закрываемся. Могу я вам чем-то помочь? — с плохо скрываемым раздражением спросил менеджер.
   — Нет, спасибо, мне был нужен Артур Велюрович, — собираясь уходить, поблагодарила Далила. — Хотя, — задержалась она, — может, вы в курсе. Он оценивал старинный шкаф с горельефами.
   В глазах менеджера промелькнуло любопытство:
   — С горельефами? Что там изображено?
   — Овечки, пастухи и пастушки.
   — Пастораль. Что ж, интересно, но я ничего о шкафе не слышал. Если хотите, я пришлю другого оценщика.
   Далила сникла:
   — Нет, спасибо. Не надо уже.

Глава 15

   Несколько дней Далила ломала голову, как припереть к стенке Хренова. Сам он в убийстве Маши, ясное дело, никогда не сознается. На свидетельство Эвальда Авраамовича он скажет: «Да, я заходил к ней. Подарил цветы и ушел».
   Что дальше? Чем будем крыть?
   «Надо искать причину, по которой он убил Машу, — решила Далила. — Иначе мне никто не поверит».
   Пользуясь протекцией Верховского, она позвонила Сергею Хренову. Он был очень любезен и назначил ей встречу в офисе своей фирмы, с иронией извинившись:
   — С приятной дамой хотелось бы побеседовать в более веселом месте, но, к сожалению, в офисе я почти живу. Полно работы. Домой прихожу только спать.
   Далила его успокоила:
   — Ничего-ничего, меня и офис устроит. Я не отниму у вас много времени.
   К встрече с Хреновым она хорошо подготовилась и знала, что он сноб, но старается это скрывать. Все друзья отмечали, что Хренов обидчив и самолюбив, но исключительно услужлив и добр. Еще было известно, что он из богатой семьи, что его предки дворяне, что его дядюшка по материнской линии занимает в Кремле довольно высокий чин, чем Хренов не козыряет. Он скромен и горд. Со своими проблемами он сам управляется. Связями пользоваться не любит и окружающим помогает при условии, что потребуются только его усилия.
   Составленный по отзывам друзей и знакомых портрет вышел в общем-то симпатичным. Это смущало Далилу. Успокаивало одно: отзывов было мало, что повышало вероятность ошибки.
   «Ничего, — решила она, входя в приемную Хренова, — положусь на свое впечатление. Надеюсь, сегодня его и составлю».
   Офис Далилу потряс дорогой и изящной отделкой.
   Было очевидно, что бизнес Хренова процветает. В приемной ее встретил охранник. Он вежливо помог Далиле снять плащ, повесил его на вешалку и приветливым жестом указал на диван.
   На диване ей посидеть не пришлось. Интеллигентного вида секретарша даром времени не теряла: хорошо поставленным голосом она сообщила шефу, кто пришел и по какому поводу. Тот любезным тоном выразил готовность к беседе.
   «Все по самым высоким стандартам деловых приличий, — мысленно усмехнулась Далила. — Красиво, дорого, интеллигентно, душевно. Не мешало бы так завести у себя, но где брать для этого деньги? Даже мебель в приемной обновить не могу, но зато у меня есть Даша», — успокаивающе заключила она, устремляясь в кабинет к Хренову.
   Он, увидев ее, вскочил, приветливо поздоровался и.., зачем-то зашел со спины, опуская руки на плечи Далилы.
   — Что вы делаете? — удивилась она.
   — Хочу вас раздеть.
   Далила взревела:
   — Что-о?
   В голове ее промелькнуло: «Он точно маньяк!»
   — Я хочу помочь вам снять плащ, — отступая на шаг, растерянно пояснил Хренов.
   Она рассмеялась:
   — Плащ? Простите, но на мне только платье.
   Плащ я в приемной сняла.
   Теперь и он улыбнулся:
   — Это вы простите, кажется, я оплошал.
   Далила его успокоила:
   — Ничего страшного, мое платье действительно смахивает на плащ.
   Глаза их встретились, и она поняла, что Хренов ей нравится.
* * *
   Сергей Хренов Далилу очаровал. Не писаный красавец, но его огромные голубые глаза были умными, пухлые губы — добрыми, руки — сильными, а манеры — приятными. Далила не нашла в нем Вечного Принца. Говорил Хренов уверенно, красивым негромким голосом; спокойно, без тени смущения, смотрел в лицо собеседника. Рядом с ним было комфортно и очень легко. Он внимательно слушал, не перебивал, формулировал мысли четко и без напряжения.
   Короче, какой там невроз!
   Скорей невроз был у самолюбивой Далилы — вернувшись домой, она себе места не находила. Еще бы!
   Образно выражаясь, с диким грохотом рухнула легкая конструкция, которую она быстро и удачно сложила. О, как Далила собой гордилась: почти поймала убийцу!
   Собралась хвастать тетушке Маре! Нос задрала!
   Хвост трубой подняла!
   Глупая! Торопыга! Слепая!
   Теперь о невиновности Хренова говорило все: его успешность, добропорядочность, интеллигентность, открытость. Бизнес его давно процветает, Маша еще жива была. Да и чем она, девчонка, могла ему помешать? За что ее убивать?
   О покойной Хренов вспоминал охотно и очень легко. Пожалуй, слишком легко. Далила даже спросила:
   — Вам хочется о ней говорить?
   И вот тогда-то настоящий пошел разговор. Он, глядя ей прямо в глаза, признался:
   — Да. Мне хочется о ней говорить. С вами особенно.
   — Потому что я психолог? — догадалась она.
   — Потому что вы все понимаете.
   — Вы с ней не просто дружили?
   Хренов кивнул:
   — Вы проницательны. Да, я Машей был увлечен, а когда ее вдруг не стало, понял — это любовь. Эта любовь до сих пор жива, потому и не женюсь.
   Далила нехотя возразила — ей уже не нужно было его ловить.
   — Ваше долгоживущее чувство скорей походит на угрызения совести, — мягко сказала она.
   И после неловкой паузы, тихо добавила:
   — Простите. Я не хотела…
   Хренов поспешил ее остановить:
   — Не извиняйтесь, вы снова правы. Я же сказал, что вы все понимаете. С вами можно просто молчать.
   — Но вы, пожалуйста, говорите, — попросила Далила.
   — Конечно, я ценю ваше время. Да, вы точно подметили, я простить себе не могу гибели Маши. В тот страшный день…
   Он замолчал.
   — Вы там были? — прошептала Далила.
   — Да.
   Она подсказала:
   — Решили раньше всех Машу поздравить.
   Хренов отрицательно покачал головой:
   — Нет. Зачем? Вечером намечался банкет, там бы ее и поздравил.
   — Зачем же пошли?
   — Она мне позвонила и попросила прийти. Я в ближайшем цветочном купил букет и помчался.
   — Помчались? — удивилась Далила. — Почему вы спешили?
   — Не знаю. Может, мне не понравился Машин голос. Она нервничала, так мне показалось.
   — И вас торопила?
   — Да, просила скорей приехать. Я на нее потом рассердился. Топтался с букетом под дверью, а Маша мне не открыла. Я расстроился и ушел. Уже после обеда узнал, что Маша убита. Это был шок.
   — А за что вы себя вините?
   Хренов исподлобья взглянул на Далилу и, сделав усилие, спокойно признался:
   — Когда я цветы покупал, видел Андрея, старшего брата Маши.
   После паузы он воскликнул:
   — Ну почему я ему не сказал, что она мне звонила? Проклинаю себя!
   Далила слушала молча.
   Он отвернулся и вдруг тихо спросил:
   — Могу я на вас положиться?
   Она заверила:
   — Конечно. Я психоаналитик, это почти как священник. Грехов я не отпускаю, но тайны храню. Если, конечно, в них нет ничего криминального.
   Хренов потряс головой:
   — Криминального нет. Я не стал бы доставлять вам неприятности.
   — Тогда я внимательно слушаю.
   Он снова взглянул ей в глаза:
   — Понимаете, надоело мне малодушничать. Я хочу вам доверить тайну, которую носить в себе уже не могу. Я только что вам солгал. Я не ушел. Я долго звонил, а потом толкнул дверь. Дверь оказалась открытой. Я вошел и увидел Машу.
   Хренов опять замолчал. Чтобы ему помочь, Далила осторожно спросила:
   — Маша была убита?
   — Да. Она в прихожей лежала. В луже крови.
   — Вы испугались и сразу ушли?
   — Нет. Я растерялся и долго стоял. Ноги словно вросли в пол. А может, я был там недолго, но мне показалось — вечность.
   — Что вы увидели?
   — В открытую дверь было видно гостиную, накрытый празднично стол, посуда, бокалы, мой любимый пирог. Это было ужасно. Она словно меня ждала.
   Хотя нет, об этом я позже подумал, а в тот жуткий момент струсил и не думал о Маше. Я думал лишь о себе.
   Да, еще вспомнил, в прихожей были рассыпаны белые лепестки. Их было много, рассыпаны, словно снег.