Страница:
Джеймс Кенделл, стоя рядом с невестой, выглядел каким-то отстраненным, даже слегка рассеянным. Время от времени он подносил руку ко лбу, словно хотел сбросить с себя странное оцепенение, мешавшее ему воспринимать происходящее.
– Минуточку внимания, – произнес он, заставив себя наконец сосредоточиться, – мне хотелось бы сказать несколько слов. Прежде всего я благодарю всех, кто оказал нам честь и приехал на нашу помолвку.
Его голос звучал устало и невыразительно, но Марта не обратила на это внимания. Оглядев гостей, она отыскала глазами дочку и сделала ей знак рукой, чтобы та подошла. Теа лишь улыбнулась ей в ответ и покачала головой.
– Я благодарен судьбе за то, – продолжал между тем Джеймс Кенделл, – что она послала мне Марту. Я уже не раз был женат и чувствовал себя самым несчастным среди мужей. Встретив Марту, я словно заново родился. Теперь я самый счастливый среди обрученных, да простится мне этот нехитрый каламбур. В вашем присутствии, дорогие гости, я прошу эту удивительную женщину стать моей женой и продлить мое счастье на долгие годы.
Пока звучали аплодисменты, Марта что-то шепнула жениху на ухо, и тот, подняв руку, добавил:
– Еще два слова. В такой торжественный момент мы оба хотели бы видеть рядом с нами дочь моей невесты, очаровательную особу по имени Теа.
Теа залилась краской. Первым ее порывом было спрятаться за спины гостей, но Марта, догадавшись об этом, сказала громким, требовательным голосом:
– Иди же, дорогая, к нам, встань рядом со своей мамой!
Опустив глаза, Теа нехотя двинулась в центр зала, понимая, что такое внимание к ней – вовсе не проявление материнской любви, а обыкновенная показуха. Она-то знала, как бездушна была к ней всегда мать, как мало внимания ей уделяла.
Фоторепортеры запечатлели нежную сцену, гости выразили свое восхищение семейной идиллией.
– Первый кусок торта моей дочери, – во всеуслышание заявила Марта, – что ты стоишь с каменным лицом? – Это она сказала уже шепотом. – Улыбнись же наконец, можно подумать, что ты на похоронах!
Пока Марта старалась добиться своего от дочери, Джеймс Кенделл закрыл глаза, голова его склонилась набок, и он пошатнулся.
– Только без дурацких выходок! – продолжая лучезарно улыбаться, процедила шепотом Марта, скосив глаза на жениха, который любил иногда на людях выкинуть какую-нибудь шутку.
– Мне нехорошо, – только и успел ответить Джеймс Кенделл и как подкошенный рухнул на пол.
В зале воцарилась напряженная тишина, и было слышно, как щелкали фотоаппараты, направленные на распростертое на полу тело и на склонившуюся над ним женщину.
– Не будь идиотом, вставай, – со злостью шептала Марта, тряся неподвижного жениха за плечо, – ты же весь праздник испортишь!
Подоспевшие стюарды унесли хозяина яхты в его каюту, Марта же продолжала улыбаться как ни в чем не бывало.
– Простое недомогание, – успокаивала она гостей. – Последнее время Джеймс столько работал! Неудивительно, что произошел срыв. Веселитесь, прошу вас, а я отлучусь ненадолго, узнаю, как он там.
Словно разъяренная фурия, ворвалась она в каюту Джеймса и застала там трех его коллег, растерянно переговаривающихся между собой приглушенными голосами.
– Что за шутки он устраивает? – громко спросила она с порога. – Пусть немедленно поднимается к гостям!
Ответом ей было молчание. Потом один из врачей подошел к ней и, не говоря ни слова, обнял за плечи.
– Что… все это значит? – холодея от страха, спросила Марта.
– Нам очень жаль, но Джеймс умер.
Марта уставилась на говорящего непонимающим взглядом, потом сбросила с плеча его руку и спросила:
– Обручение, значит, сорвалось? – Не получив ответа, она заплакала и пробормотала сквозь душившие ее рыдания: – Почему я такая несчастная?
Глава 32
Глава 33
Глава 34
Глава 35
– Минуточку внимания, – произнес он, заставив себя наконец сосредоточиться, – мне хотелось бы сказать несколько слов. Прежде всего я благодарю всех, кто оказал нам честь и приехал на нашу помолвку.
Его голос звучал устало и невыразительно, но Марта не обратила на это внимания. Оглядев гостей, она отыскала глазами дочку и сделала ей знак рукой, чтобы та подошла. Теа лишь улыбнулась ей в ответ и покачала головой.
– Я благодарен судьбе за то, – продолжал между тем Джеймс Кенделл, – что она послала мне Марту. Я уже не раз был женат и чувствовал себя самым несчастным среди мужей. Встретив Марту, я словно заново родился. Теперь я самый счастливый среди обрученных, да простится мне этот нехитрый каламбур. В вашем присутствии, дорогие гости, я прошу эту удивительную женщину стать моей женой и продлить мое счастье на долгие годы.
Пока звучали аплодисменты, Марта что-то шепнула жениху на ухо, и тот, подняв руку, добавил:
– Еще два слова. В такой торжественный момент мы оба хотели бы видеть рядом с нами дочь моей невесты, очаровательную особу по имени Теа.
Теа залилась краской. Первым ее порывом было спрятаться за спины гостей, но Марта, догадавшись об этом, сказала громким, требовательным голосом:
– Иди же, дорогая, к нам, встань рядом со своей мамой!
Опустив глаза, Теа нехотя двинулась в центр зала, понимая, что такое внимание к ней – вовсе не проявление материнской любви, а обыкновенная показуха. Она-то знала, как бездушна была к ней всегда мать, как мало внимания ей уделяла.
Фоторепортеры запечатлели нежную сцену, гости выразили свое восхищение семейной идиллией.
– Первый кусок торта моей дочери, – во всеуслышание заявила Марта, – что ты стоишь с каменным лицом? – Это она сказала уже шепотом. – Улыбнись же наконец, можно подумать, что ты на похоронах!
Пока Марта старалась добиться своего от дочери, Джеймс Кенделл закрыл глаза, голова его склонилась набок, и он пошатнулся.
– Только без дурацких выходок! – продолжая лучезарно улыбаться, процедила шепотом Марта, скосив глаза на жениха, который любил иногда на людях выкинуть какую-нибудь шутку.
– Мне нехорошо, – только и успел ответить Джеймс Кенделл и как подкошенный рухнул на пол.
В зале воцарилась напряженная тишина, и было слышно, как щелкали фотоаппараты, направленные на распростертое на полу тело и на склонившуюся над ним женщину.
– Не будь идиотом, вставай, – со злостью шептала Марта, тряся неподвижного жениха за плечо, – ты же весь праздник испортишь!
Подоспевшие стюарды унесли хозяина яхты в его каюту, Марта же продолжала улыбаться как ни в чем не бывало.
– Простое недомогание, – успокаивала она гостей. – Последнее время Джеймс столько работал! Неудивительно, что произошел срыв. Веселитесь, прошу вас, а я отлучусь ненадолго, узнаю, как он там.
Словно разъяренная фурия, ворвалась она в каюту Джеймса и застала там трех его коллег, растерянно переговаривающихся между собой приглушенными голосами.
– Что за шутки он устраивает? – громко спросила она с порога. – Пусть немедленно поднимается к гостям!
Ответом ей было молчание. Потом один из врачей подошел к ней и, не говоря ни слова, обнял за плечи.
– Что… все это значит? – холодея от страха, спросила Марта.
– Нам очень жаль, но Джеймс умер.
Марта уставилась на говорящего непонимающим взглядом, потом сбросила с плеча его руку и спросила:
– Обручение, значит, сорвалось? – Не получив ответа, она заплакала и пробормотала сквозь душившие ее рыдания: – Почему я такая несчастная?
Глава 32
Утро выдалось тяжелым – одна операция следовала за другой, ни минуты передышки. Гермес и вся операционная бригада от усталости валились с ног. Наконец, поручив ассистенту накладывать последние швы, Гермес покинул операционную.
Он прошел в раздевалку, скинул все с себя, помылся и переоделся. После этого спустился в отделение лучевой терапии к профессору Пьерони. Здесь, в бункере, находилась кобальтовая пушка, на которой онкологические больные проходили курс радиооблучения.
Тяжелая железная дверь оказалась закрытой – видимо, старый профессор уже закончил работу.
Гермес поднялся в лифте на третий этаж, надеясь застать Пьерони в его кабинете. Он не мог уйти домой, не поговорив со своим старшим коллегой о здоровье Джулии, внушавшем ему последнее время серьезные опасения.
С недавних пор Джулия изменилась. Она нервничала, выглядела измученной, у нее пропал сон. Конечно, сын доставляет ей много хлопот, но его проблемы не могут быть единственной причиной такого состояния, Гермес был в этом уверен.
Что-то еще произошло с Джулией, причем Гермес точно помнил, когда все это началось: в ночь после ужина у издателя Рибольди, когда она отравилась грибами.
– Все нормально, – сказал ему тогда по телефону Пьерони, – не волнуйся.
Но с каждым днем Гермесу все меньше верилось в это «нормально». Пьерони его обманул, это ясно, но почему? Одно дело – обманывать больного для его же блага, другое – вводить в заблуждение своего коллегу. Ведь они оба борются за жизнь своих пациентов, оба ежедневно радуются победам и приходят в отчаяние от поражений, между ними не может быть недомолвок.
Джулия отдалилась от него, даже стала избегать близости. При встречах была чужой, замкнутой, холодной. А вчера и вовсе уехала, оставив такую записку:
«Мне нужно некоторое время побыть одной. Надеюсь, ты поймешь меня и наберешься терпения.
Люблю. Джулия».
Куда она уехала? С кем? Надолго ли? Амбра, к которой Гермес обратился за ответом, изображала полное неведение.
– Я знаю одно, – сокрушенно вздохнув, начала она, – Джорджо очень ее огорчает. На днях они ругались в голос, скандал был ужасный. Потом приехал синьор Ровелли и увез мальчика, а на следующий день Джулия собрала дорожную сумку и тоже уехала. Поверьте, больше я ничего не знаю.
Гермес по-прежнему считал, что за всеми переменами в Джулии стоит что-то другое.
– Скажи, Амбра, как Джулия себя чувствует? Может быть, у нее неважно со здоровьем?
– Сказать, что с ней все в полном порядке, я не могу, – задумчиво ответила Амбра. – Она очень побледнела, почти ничего не ест. Но я же не врач, что я знаю? Обычно она со мной откровенна, а сейчас молчит, слова из нее не вытянешь… Как-то на днях приезжала ее сестра, синьора Изабелла. Они долго разговаривали в кабинете, потом Джулия плакала.
Гермес бросился к Изабелле.
– Ни о чем меня не спрашивай, – предупреждая вопрос Гермеса, поторопилась заявить Изабелла. – Я ничего тебе не могу сказать.
– Не можешь почему?
– Дала честное слово молчать, – торжественно поднося руку к сердцу, объяснила Изабелла.
Гермес пытался всеми возможными способами вытянуть из нее хоть какую-то информацию, но тщетно: Изабелла не проговорилась.
Отчаявшись узнать что-либо, Гермес решился даже позвонить Ровелли в газету, но там ему сказали, что журналист в отпуске.
На Гермеса вдруг накатилась ревность, он почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. Все ясно: она уехала со своим первым мужем.
Он вспомнил, что и с ним такое было. Когда дочь несколько месяцев назад попала в автокатастрофу, он готов был ради сохранения ее душевного равновесия вернуться к Марте. Может быть, с Джулией происходит что-то похожее? Теа чувствовала себя одинокой, ей хотелось соединить родителей, вернуть семью. Разве не может быть, что и Джорджо хочет того же?
Гермес был в полной растерянности, его мучили сомнения, любовь, ревность. Мысль, что он может потерять любимую женщину, была для него нестерпима. Он ничего не понимал, но одно знал точно: все изменилось с того самого утра, когда Джулия вернулась от профессора Пьерони.
Кивнув на ходу секретарше, он вошел в кабинет.
– Прошу, профессор Корсини, рад вас видеть, – с шутливой официальностью приветствовал Пьерони своего коллегу.
Гермес вплотную подошел к письменному столу.
– Я хочу знать, что с Джулией, – требовательно сказал он.
Пьерони посмотрел на него серьезно и одновременно чуть насмешливо.
– Почему бы тебе ее саму об этом не спросить? – делая вид, что не замечает взвинченного состояния Гермеса, спросил в свою очередь Пьерони. – По моей части у нее все в полном порядке, а если тебя что-то еще беспокоит, поговори с ней сам.
– Я не могу этого сделать, она уехала.
– Существуют телефоны.
– Не знаю, куда звонить.
– Успокойся, Джулия здорова, а приступы тошноты – это из другой области.
Гермеса вдруг осенило.
– Она беременна?!
– Запомни, я тебе ничего не говорил, ты сам до этого додумался, – хитро улыбаясь, заметил старый профессор.
– Она взяла с тебя слово молчать, так или нет?
– Можешь говорить, что хочешь, но от меня ты ничего не добьешься.
– Но почему она скрывает это от меня? – почти с отчаянием воскликнул Гермес.
– Я могу тебе повторить еще раз: ее здоровье не внушает ни малейших опасений, остальное – не мое дело.
– Это все? – спросил Гермес, направляясь к двери.
– Все, мой дорогой, больше мне нечего тебе сказать. – И он, поднявшись из-за стола, проводил хирурга до двери.
Гермес, сияя от счастья, направился к лифту. Ему казалось, что он не идет – летит. Впервые в жизни он почувствовал себя отцом, отцом своего будущего ребенка. Да, у него уже есть дочь, но из-за сложных отношений с Мартой он не смог реализовать своих отцовских чувств, и его это мучает.
Надо найти Джулию во что бы то ни стало.
Он прошел в раздевалку, скинул все с себя, помылся и переоделся. После этого спустился в отделение лучевой терапии к профессору Пьерони. Здесь, в бункере, находилась кобальтовая пушка, на которой онкологические больные проходили курс радиооблучения.
Тяжелая железная дверь оказалась закрытой – видимо, старый профессор уже закончил работу.
Гермес поднялся в лифте на третий этаж, надеясь застать Пьерони в его кабинете. Он не мог уйти домой, не поговорив со своим старшим коллегой о здоровье Джулии, внушавшем ему последнее время серьезные опасения.
С недавних пор Джулия изменилась. Она нервничала, выглядела измученной, у нее пропал сон. Конечно, сын доставляет ей много хлопот, но его проблемы не могут быть единственной причиной такого состояния, Гермес был в этом уверен.
Что-то еще произошло с Джулией, причем Гермес точно помнил, когда все это началось: в ночь после ужина у издателя Рибольди, когда она отравилась грибами.
– Все нормально, – сказал ему тогда по телефону Пьерони, – не волнуйся.
Но с каждым днем Гермесу все меньше верилось в это «нормально». Пьерони его обманул, это ясно, но почему? Одно дело – обманывать больного для его же блага, другое – вводить в заблуждение своего коллегу. Ведь они оба борются за жизнь своих пациентов, оба ежедневно радуются победам и приходят в отчаяние от поражений, между ними не может быть недомолвок.
Джулия отдалилась от него, даже стала избегать близости. При встречах была чужой, замкнутой, холодной. А вчера и вовсе уехала, оставив такую записку:
«Мне нужно некоторое время побыть одной. Надеюсь, ты поймешь меня и наберешься терпения.
Люблю. Джулия».
Куда она уехала? С кем? Надолго ли? Амбра, к которой Гермес обратился за ответом, изображала полное неведение.
– Я знаю одно, – сокрушенно вздохнув, начала она, – Джорджо очень ее огорчает. На днях они ругались в голос, скандал был ужасный. Потом приехал синьор Ровелли и увез мальчика, а на следующий день Джулия собрала дорожную сумку и тоже уехала. Поверьте, больше я ничего не знаю.
Гермес по-прежнему считал, что за всеми переменами в Джулии стоит что-то другое.
– Скажи, Амбра, как Джулия себя чувствует? Может быть, у нее неважно со здоровьем?
– Сказать, что с ней все в полном порядке, я не могу, – задумчиво ответила Амбра. – Она очень побледнела, почти ничего не ест. Но я же не врач, что я знаю? Обычно она со мной откровенна, а сейчас молчит, слова из нее не вытянешь… Как-то на днях приезжала ее сестра, синьора Изабелла. Они долго разговаривали в кабинете, потом Джулия плакала.
Гермес бросился к Изабелле.
– Ни о чем меня не спрашивай, – предупреждая вопрос Гермеса, поторопилась заявить Изабелла. – Я ничего тебе не могу сказать.
– Не можешь почему?
– Дала честное слово молчать, – торжественно поднося руку к сердцу, объяснила Изабелла.
Гермес пытался всеми возможными способами вытянуть из нее хоть какую-то информацию, но тщетно: Изабелла не проговорилась.
Отчаявшись узнать что-либо, Гермес решился даже позвонить Ровелли в газету, но там ему сказали, что журналист в отпуске.
На Гермеса вдруг накатилась ревность, он почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. Все ясно: она уехала со своим первым мужем.
Он вспомнил, что и с ним такое было. Когда дочь несколько месяцев назад попала в автокатастрофу, он готов был ради сохранения ее душевного равновесия вернуться к Марте. Может быть, с Джулией происходит что-то похожее? Теа чувствовала себя одинокой, ей хотелось соединить родителей, вернуть семью. Разве не может быть, что и Джорджо хочет того же?
Гермес был в полной растерянности, его мучили сомнения, любовь, ревность. Мысль, что он может потерять любимую женщину, была для него нестерпима. Он ничего не понимал, но одно знал точно: все изменилось с того самого утра, когда Джулия вернулась от профессора Пьерони.
Кивнув на ходу секретарше, он вошел в кабинет.
– Прошу, профессор Корсини, рад вас видеть, – с шутливой официальностью приветствовал Пьерони своего коллегу.
Гермес вплотную подошел к письменному столу.
– Я хочу знать, что с Джулией, – требовательно сказал он.
Пьерони посмотрел на него серьезно и одновременно чуть насмешливо.
– Почему бы тебе ее саму об этом не спросить? – делая вид, что не замечает взвинченного состояния Гермеса, спросил в свою очередь Пьерони. – По моей части у нее все в полном порядке, а если тебя что-то еще беспокоит, поговори с ней сам.
– Я не могу этого сделать, она уехала.
– Существуют телефоны.
– Не знаю, куда звонить.
– Успокойся, Джулия здорова, а приступы тошноты – это из другой области.
Гермеса вдруг осенило.
– Она беременна?!
– Запомни, я тебе ничего не говорил, ты сам до этого додумался, – хитро улыбаясь, заметил старый профессор.
– Она взяла с тебя слово молчать, так или нет?
– Можешь говорить, что хочешь, но от меня ты ничего не добьешься.
– Но почему она скрывает это от меня? – почти с отчаянием воскликнул Гермес.
– Я могу тебе повторить еще раз: ее здоровье не внушает ни малейших опасений, остальное – не мое дело.
– Это все? – спросил Гермес, направляясь к двери.
– Все, мой дорогой, больше мне нечего тебе сказать. – И он, поднявшись из-за стола, проводил хирурга до двери.
Гермес, сияя от счастья, направился к лифту. Ему казалось, что он не идет – летит. Впервые в жизни он почувствовал себя отцом, отцом своего будущего ребенка. Да, у него уже есть дочь, но из-за сложных отношений с Мартой он не смог реализовать своих отцовских чувств, и его это мучает.
Надо найти Джулию во что бы то ни стало.
Глава 33
– Большой оригинал был ваш дедушка, но человек значительный. Как говорится, самостоятельный, – сказал Артемио Дзоболи, возясь с проводкой в кухне.
Отец маленькой Заиры, несмотря на молодой возраст, знал немало историй из жизни легендарного командира Сопротивления Филина. С годами эти истории обрастали фантастическими подробностями и стали больше походить на легенды.
– Когда Убальдо Милкович умер, я был совсем мальчишкой, – продолжал Артемио. – Это ведь в Милане случилось, если не ошибаюсь?
– В Милане, – подтвердила Джулия и улыбнулась.
– Говорят, он умер в объятиях какой-то знаменитой артистки, – с нескрываемым восхищением заметил отец Заиры.
– Возможно, – уклончиво ответила Джулия, решив не разочаровывать молодого человека.
На самом деле ее дедушка умер в объятиях директрисы лицея, в котором работал отец. Какая разница, в конце концов? Если им больше нравится актриса, пусть будет актриса.
Артемио говорил и говорил, рассказывая то, что сохранилось в памяти здешних жителей, а Джулия думала о том, что за все надо платить. Если хочешь, чтобы у тебя горела лампа, имей терпение выслушивать болтовню электрика.
– Ну вот, можете пользоваться, – сказал Артемио, включая свет. – Все в порядке. Еще надо что-нибудь поправить?
– Спасибо, больше ничего не надо, – ответила Джулия, со вздохом облегчения закрывая за ним дверь.
Она подошла к книжной полке и достала одну из толстых тетрадей, исписанных полудетским почерком. Это был дневник, который она вела здесь, в Модене, во время летних каникул.
«Сегодня мне исполнилось пятнадцать лет, – прочитала Джулия. – Я ненавижу весь мир и только Гермеса люблю больше жизни».
Почерк был аккуратный, ровный, видимо, она очень старалась.
Мысли ее вернулись к дневнику Джорджо, который она нашла в комнате сына после его отъезда с Лео и привезла сюда. Перечитывая по нескольку раз каждую страницу, она поняла, что мальчик ее бесконечно несчастлив.
Ей захотелось сравнить записи сына со своими в том же возрасте, чтобы попытаться понять мысли и чувства пятнадцатилетнего подростка. Но чем больше она думала о своем и его переходном возрасте, тем больше ощущала разницу между собой и сыном.
У Джорджо не было главного – уверенности в себе, поэтому он чувствовал себя неприкаянным в окружающем мире. Она не смогла воспитать его сильным, способным бороться за свою жизнь. А если она упустила одного ребенка, какое она имеет право давать жизнь другому? Джулия всегда боялась за Джорджо, и этот страх передался ему и сделал его слабым и беззащитным. Лео на прощание сказал ей: «Я приведу его в порядок». Но что он может сделать, если совсем не знает Джорджо? Как он преодолеет тягу сына к наркотикам?
Джулия очень надеялась, что до наркотической зависимости еще не дошло, а речь может идти пока только о возрастном психологическом срыве. Куря свой мерзкий чилим, Джорджо хотел доказать всем, и себе в первую очередь, какой он сильный.
– Дедушка, – спросила она вслух, глядя на фотографию Убальдо Милковича, – как бы ты поступил на моем месте?
Ей показалось, что дед улыбнулся ей из серебряной рамки.
– Надо смотреть правде в глаза. – Джулия могла поклясться, что слышит теплый, до боли родной голос деда. – Тот, кто старается спрятаться от проблем, только откладывает их решение.
Она не понимала, слышится ли ей голос Убальдо, или это она сама рассуждает вслух.
– В мире исчезли ясные ориентиры, нравственные ценности. Для теперешнего поколения все это высокопарная чушь. Я потерпела полное фиаско как мать. Могу ли я родить еще одного ребенка? Имею ли право брать на себя такую ответственность? И еще, дедушка, меня поцеловал один человек. Я позволила ему, хотя совершенно его не знаю.
Этот воображаемый диалог продолжался до сумерек. Держа перед собой фотографию, Джулия пыталась найти луч света, путеводную нить, чтобы выйти из пугающей ее тьмы страхов и сомнений. Вдруг ее мысли прервал громкий стук в дверь.
– Откройте, синьора Джулия, – услышала она голос маленькой Заиры, – откройте скорей.
– Что случилось? – испугалась Джулия, выскакивая на порог.
– Вам звонят из Милана.
Джулия со всех ног бросилась в сторожку. Только Амбра знала, где она находится.
– Джорджо? – крикнула она, схватив трубку.
– Нет, депутат Дзани, – ответила Амбра. – Он в клинике «Нигуарда». Кажется, дело плохо. Поезжай туда немедленно.
Отец маленькой Заиры, несмотря на молодой возраст, знал немало историй из жизни легендарного командира Сопротивления Филина. С годами эти истории обрастали фантастическими подробностями и стали больше походить на легенды.
– Когда Убальдо Милкович умер, я был совсем мальчишкой, – продолжал Артемио. – Это ведь в Милане случилось, если не ошибаюсь?
– В Милане, – подтвердила Джулия и улыбнулась.
– Говорят, он умер в объятиях какой-то знаменитой артистки, – с нескрываемым восхищением заметил отец Заиры.
– Возможно, – уклончиво ответила Джулия, решив не разочаровывать молодого человека.
На самом деле ее дедушка умер в объятиях директрисы лицея, в котором работал отец. Какая разница, в конце концов? Если им больше нравится актриса, пусть будет актриса.
Артемио говорил и говорил, рассказывая то, что сохранилось в памяти здешних жителей, а Джулия думала о том, что за все надо платить. Если хочешь, чтобы у тебя горела лампа, имей терпение выслушивать болтовню электрика.
– Ну вот, можете пользоваться, – сказал Артемио, включая свет. – Все в порядке. Еще надо что-нибудь поправить?
– Спасибо, больше ничего не надо, – ответила Джулия, со вздохом облегчения закрывая за ним дверь.
Она подошла к книжной полке и достала одну из толстых тетрадей, исписанных полудетским почерком. Это был дневник, который она вела здесь, в Модене, во время летних каникул.
«Сегодня мне исполнилось пятнадцать лет, – прочитала Джулия. – Я ненавижу весь мир и только Гермеса люблю больше жизни».
Почерк был аккуратный, ровный, видимо, она очень старалась.
Мысли ее вернулись к дневнику Джорджо, который она нашла в комнате сына после его отъезда с Лео и привезла сюда. Перечитывая по нескольку раз каждую страницу, она поняла, что мальчик ее бесконечно несчастлив.
Ей захотелось сравнить записи сына со своими в том же возрасте, чтобы попытаться понять мысли и чувства пятнадцатилетнего подростка. Но чем больше она думала о своем и его переходном возрасте, тем больше ощущала разницу между собой и сыном.
У Джорджо не было главного – уверенности в себе, поэтому он чувствовал себя неприкаянным в окружающем мире. Она не смогла воспитать его сильным, способным бороться за свою жизнь. А если она упустила одного ребенка, какое она имеет право давать жизнь другому? Джулия всегда боялась за Джорджо, и этот страх передался ему и сделал его слабым и беззащитным. Лео на прощание сказал ей: «Я приведу его в порядок». Но что он может сделать, если совсем не знает Джорджо? Как он преодолеет тягу сына к наркотикам?
Джулия очень надеялась, что до наркотической зависимости еще не дошло, а речь может идти пока только о возрастном психологическом срыве. Куря свой мерзкий чилим, Джорджо хотел доказать всем, и себе в первую очередь, какой он сильный.
– Дедушка, – спросила она вслух, глядя на фотографию Убальдо Милковича, – как бы ты поступил на моем месте?
Ей показалось, что дед улыбнулся ей из серебряной рамки.
– Надо смотреть правде в глаза. – Джулия могла поклясться, что слышит теплый, до боли родной голос деда. – Тот, кто старается спрятаться от проблем, только откладывает их решение.
Она не понимала, слышится ли ей голос Убальдо, или это она сама рассуждает вслух.
– В мире исчезли ясные ориентиры, нравственные ценности. Для теперешнего поколения все это высокопарная чушь. Я потерпела полное фиаско как мать. Могу ли я родить еще одного ребенка? Имею ли право брать на себя такую ответственность? И еще, дедушка, меня поцеловал один человек. Я позволила ему, хотя совершенно его не знаю.
Этот воображаемый диалог продолжался до сумерек. Держа перед собой фотографию, Джулия пыталась найти луч света, путеводную нить, чтобы выйти из пугающей ее тьмы страхов и сомнений. Вдруг ее мысли прервал громкий стук в дверь.
– Откройте, синьора Джулия, – услышала она голос маленькой Заиры, – откройте скорей.
– Что случилось? – испугалась Джулия, выскакивая на порог.
– Вам звонят из Милана.
Джулия со всех ног бросилась в сторожку. Только Амбра знала, где она находится.
– Джорджо? – крикнула она, схватив трубку.
– Нет, депутат Дзани, – ответила Амбра. – Он в клинике «Нигуарда». Кажется, дело плохо. Поезжай туда немедленно.
Глава 34
Сообщение о роскошном приеме на борту «Наутилуса» и о его неожиданном трагическом финале поместили все газеты. Фотографы запечатлели момент помолвки Марты Монтини с известным специалистом в области пластической хирургии Джеймсом Кенделлом и драматическую сцену, разыгравшуюся буквально через секунду: новоиспеченная невеста горестно склонилась над бездыханным телом своего жениха, сраженного сердечным ударом.
В самолете на пути в Италию Марта листала газеты и рыдала. Рыдала о несостоявшейся свадьбе, о несъеденном трехъярусном торте, о своей несчастливой судьбе.
Сидя рядом с матерью в салоне первого класса, Теа ловила время от времени любопытные взгляды пассажиров.
– Мама, пожалуйста, перестань, люди смотрят, – тихо попросила она.
– Ну и пусть смотрят, – сердито ответила Марта. – Плевать я хотела на этих болванов. Никто не может понять, как мне тяжело!
– Я понимаю твое горе, мамочка, но зачем выставлять его напоказ?
– Какое горе? Меня надули, в очередной раз надули! – Марта повернула к дочери возбужденное лицо. – Адвокаты этого сукиного сына Джеймса до нитки меня обобрали, ни гроша не оставили! Все досталось прежним женам и детям. Вилла в Антибе, квартира в Нью-Йорке, клиника в Лос-Анджелесе, яхта, деньги – все им, а мне шиш с маслом! Восемь месяцев изо дня в день, из ночи в ночь я терпела этого самовлюбленного зануду и в результате осталась с носом.
– Я думала, ты его любишь, – растерянно сказала Теа.
– Люблю? Ну конечно, я была без ума от него. Разве можно не любить денежный мешок?
– Твой цинизм просто чудовищен, – не сдержалась Теа.
– Я говорю то, что думаю. Можешь называть это цинизмом. Но лучше уж быть циничной, чем ханжой.
Теа видела, что мать все такая же, как и прежде, но она жалела ее. Когда после скоропостижной смерти Кенделла она рыдала у нее на плече, такая одинокая и беспомощная, Теа позвонила отцу.
– Папа, – сказала она, – я хочу взять маму к себе.
– Конечно, поступай, как считаешь нужным, – ответил ей Гермес, – но будь начеку. Ты свою мать хорошо знаешь, ей всякое может прийти в голову. Хотя после такого удара она, возможно, изменится…
Марчелло встретил их в аэропорту. Марта едва удостоила его кивком. Ей никогда не нравился этот голодранец с громкой фамилией, и в свое время она сделала все, чтобы разъединить их с Теодолиндой. Сейчас, конечно, если она будет здесь жить, придется держать себя в руках. Она могла бы устроиться и отдельно от дочери, но не хотела конфликта с Гермесом и отцом, которым дала слово никогда не возвращаться в Италию. Сейчас ее пугала перспектива одинокой жизни за границей, и она готова была на все, лишь бы остаться на родине.
Мать с дочерью сели в «Лендровер» графа Марчелло Бельграно и отправились в небольшое имение неподалеку от Кассано д'Адда.
«Фонтекьяра» – так называлось имение Теодолинды Корсини и Марчелло Бельграно ди Селе. На двух гектарах земли расположились большой крестьянский дом, две конюшни – одна, большая, для лошадей, другая, поменьше, для пони, – манеж.
– Добро пожаловать в наше поместье, – сказал Марчелло, помогая Марте выйти из машины.
– Хочешь посмотреть, как мы устроились? – спросила Теа, которая очень гордилась своей собственностью.
– Почему здесь никого нет? – удивилась Марта, ожидавшая увидеть слуг, конюхов и инструкторов по верховой езде.
– А мы с Марчелло?
– Не смеши меня. Кто здесь работает?
– Марчелло и я.
– Я не верю тебе.
– Придется поверить, – улыбаясь, сказала Теа.
– Ты хочешь сказать, что это огромное хозяйство – манеж, дом, лошади, пони – держится на вас двоих?
– Именно это мы и хотим сказать, – вступил в разговор Марчелло. – Пока нам не по карману нанимать помощников.
– А на что все это куплено? – обратилась к дочери Марта, которую всегда интересовала материальная сторона вещей. – Неужели ты истратила все, что положил на твой счет дедушка?
– Дедушкины деньги я не трогала, – объяснила Теа. – С покупкой лошадей отец помог, а на остальное мы взяли кредит в банке.
– В этих банках семь шкур сдирают, – неодобрительно заметила Марта.
– «Фонтекьяра» приносит доход, мы начали уже погашать кредит, – успокоила Марту Теа. – Летом много учеников, занятия с девяти утра до девяти вечера почти без перерыва. Зимой меньше желающих, к семи мы уже свободны.
Разговаривая, они дошли до конюшни, и Марчелло подвел Марту к стойлам.
– Здесь у нас немецкие полукровки, – как заправский экскурсовод, начал рассказывать он. – Это Ганновер, это Ольштайнер, а это Гортензия. – Он ласково погладил лошадь с раздутыми боками и пояснил: – Через несколько дней должна ожеребиться.
Гнедая кобыла, словно понимая, о чем идет речь, одарила их нежным взглядом.
– Посмотрите, – продолжал Марчелло, – между стойлами не глухие перегородки, а металлическая сетка. Дело в том, что у лошадей, как и у нас, есть потребность в общении. Чистокровных мы держим в этом отсеке. Смотрите, какие красавцы! Здесь четыре ирландца и два арабских скакуна, Кацима и Кадим.
– Интересно, очень интересно, – приговаривала Марта, разглядывая лошадей. – А кто же их чистит, кормит, навоз выносит?
– Сколько же можно объяснять, мама, что мы все делаем сами, – начиная терять терпение, сказала Теа. – Мы – это Марчелло и я. Встаем в шесть утра и крутимся до десяти вечера.
Марта не узнавала свою дочь. Хрупкая, изнеженная девочка работала по четырнадцать часов в день и говорила об этом, как о чем-то само собой разумеющемся. От прежней неприспособленности и следа не осталось, Теа повзрослела и держится теперь независимо.
– А что вы делаете вечерами? – продолжила Марта свой допрос. – Ездите развлекаться?
– Вечерами мы занимаемся бухгалтерией, – ответила Теа. – Доходы, траты, счета, ссуды… До ночи так устанешь, что только и мечтаешь лечь в постель.
– Но это невозможно! – возмутилась Марта. – Надо срочно что-то предпринять. Я не могу допустить, чтобы моя единственная дочь гнула спину, как рабыня.
– Но нам нравится наша работа. Мы ведь работаем на себя, а не на чужого дядю. Как говорят англичане, тот не раб, у которого есть лошадь. А у нас их даже четырнадцать. – И Теа рассмеялась.
– И вы на них работаете с утра до ночи, – не сдавалась Марта.
– Тебе трудно понять, мама, ты всегда жила иначе, но поверь мне на слово, я никогда не чувствовала себя такой счастливой, как теперь, – глядя в глаза матери, призналась Теа.
Марчелло отошел к машине за чемоданами, и Марта, воспользовавшись его отсутствием, спросила:
– Если ты стала такой самостоятельной, он-то тебе зачем? Какой от него толк?
– Вопрос из той же серии. Мы любим друг друга, нам хорошо вместе, разве этого мало?
В отношении нищего графа Бельграно ди Селе Марта придерживалась прежнего мнения: благородство крови не мешало ему самым неблагородным образом использовать Теодолинду в корыстных интересах и спокойно жить за ее счет. Но дочь, похоже, совсем потеряла голову, и вырвать ее из рук этого проходимца будет нелегко.
– Отнеси мои чемоданы в дом, – хозяйским тоном приказала она Марчелло, который с трудом тащил их от машины.
– Будет исполнено, сударыня, – с подчеркнутой иронией ответил граф.
– Прошу тебя, Марчелло! – шепнула ему Теа. – Мама только приехала, а ты уже не можешь сдержаться.
Переступив порог дома, Марта огляделась по сторонам. Большая комната была почти пуста и скорее напоминала сарай, чем гостиную.
– Здесь не лучше, чем в конюшне, – заметила Марта. – Надо заняться обстановкой.
– Ничего не надо, мама, – решительно возразила Теа. – Нам с Марчелло нравится и так, а ты постепенно привыкнешь.
– Как угодно, дорогая, лишь бы вам нравилось. Где здесь телефон?
Теа показала матери телефонный аппарат и попросила:
– Пользуйся им только по необходимости. Не обижайся, просто у нас все рассчитано до последнего чентезимо, а ты, я знаю, деньги считать не привыкла.
Марта удивленно посмотрела на дочь. Такой она ее не знала.
– Я не для того тебя растила, чтобы ты жила в конюшне, – горячо сказала она. – Неужели ты хочешь похоронить себя в этой глуши? Ну ничего, я наведу здесь порядок.
– У нас все в порядке, мама, не беспокойся, – как можно спокойнее ответила Теа. – Ты занимайся лучше собой.
Проводив взглядом дочь, Марта покачала головой и сняла трубку. Просьбу Теа она пропустила мимо ушей, ее первый звонок был в Нью-Йорк.
– Это говорит Марта Монтини, – представилась она. – Могу я поговорить с адвокатом Мартином Ньютоном? Мистер Ньютон? Я намерена оспорить завещание Джеймса Кенделла, да-да, я подаю в суд.
Теа нашла Марчелло в конюшне. Они обнялись и долго стояли, тесно прижавшись друг к другу.
– Я соскучился, – признался он.
– Я тоже соскучилась, – сказала она. – На празднике было ужасно.
– Зная твою мамочку, могу себе представить. Как мы с ней будем жить? Думаю, нам долго не выдержать.
– Как жили, так и будем жить, а на ее выходки не станем обращать внимания.
– Я боюсь, Теа.
– Чего ты боишься?
– Однажды она уже пыталась нас с тобой разлучить, – сказал Марчелло, крепче прижимая к себе подругу.
– Пусть только попробует еще раз! Теперь у нее это уже не получится. Мы стали сильными, вдвоем справимся, – успокоила его Теа.
– И все-таки зря ты ее привезла.
– Она моя мать. С ней случилось несчастье. Разве ты не поступил бы так же на моем месте?
Теа была уверена в своих силах, но она не предполагала, что у матери уже созрел план, как разлучить ее с Марчелло.
В самолете на пути в Италию Марта листала газеты и рыдала. Рыдала о несостоявшейся свадьбе, о несъеденном трехъярусном торте, о своей несчастливой судьбе.
Сидя рядом с матерью в салоне первого класса, Теа ловила время от времени любопытные взгляды пассажиров.
– Мама, пожалуйста, перестань, люди смотрят, – тихо попросила она.
– Ну и пусть смотрят, – сердито ответила Марта. – Плевать я хотела на этих болванов. Никто не может понять, как мне тяжело!
– Я понимаю твое горе, мамочка, но зачем выставлять его напоказ?
– Какое горе? Меня надули, в очередной раз надули! – Марта повернула к дочери возбужденное лицо. – Адвокаты этого сукиного сына Джеймса до нитки меня обобрали, ни гроша не оставили! Все досталось прежним женам и детям. Вилла в Антибе, квартира в Нью-Йорке, клиника в Лос-Анджелесе, яхта, деньги – все им, а мне шиш с маслом! Восемь месяцев изо дня в день, из ночи в ночь я терпела этого самовлюбленного зануду и в результате осталась с носом.
– Я думала, ты его любишь, – растерянно сказала Теа.
– Люблю? Ну конечно, я была без ума от него. Разве можно не любить денежный мешок?
– Твой цинизм просто чудовищен, – не сдержалась Теа.
– Я говорю то, что думаю. Можешь называть это цинизмом. Но лучше уж быть циничной, чем ханжой.
Теа видела, что мать все такая же, как и прежде, но она жалела ее. Когда после скоропостижной смерти Кенделла она рыдала у нее на плече, такая одинокая и беспомощная, Теа позвонила отцу.
– Папа, – сказала она, – я хочу взять маму к себе.
– Конечно, поступай, как считаешь нужным, – ответил ей Гермес, – но будь начеку. Ты свою мать хорошо знаешь, ей всякое может прийти в голову. Хотя после такого удара она, возможно, изменится…
Марчелло встретил их в аэропорту. Марта едва удостоила его кивком. Ей никогда не нравился этот голодранец с громкой фамилией, и в свое время она сделала все, чтобы разъединить их с Теодолиндой. Сейчас, конечно, если она будет здесь жить, придется держать себя в руках. Она могла бы устроиться и отдельно от дочери, но не хотела конфликта с Гермесом и отцом, которым дала слово никогда не возвращаться в Италию. Сейчас ее пугала перспектива одинокой жизни за границей, и она готова была на все, лишь бы остаться на родине.
Мать с дочерью сели в «Лендровер» графа Марчелло Бельграно и отправились в небольшое имение неподалеку от Кассано д'Адда.
«Фонтекьяра» – так называлось имение Теодолинды Корсини и Марчелло Бельграно ди Селе. На двух гектарах земли расположились большой крестьянский дом, две конюшни – одна, большая, для лошадей, другая, поменьше, для пони, – манеж.
– Добро пожаловать в наше поместье, – сказал Марчелло, помогая Марте выйти из машины.
– Хочешь посмотреть, как мы устроились? – спросила Теа, которая очень гордилась своей собственностью.
– Почему здесь никого нет? – удивилась Марта, ожидавшая увидеть слуг, конюхов и инструкторов по верховой езде.
– А мы с Марчелло?
– Не смеши меня. Кто здесь работает?
– Марчелло и я.
– Я не верю тебе.
– Придется поверить, – улыбаясь, сказала Теа.
– Ты хочешь сказать, что это огромное хозяйство – манеж, дом, лошади, пони – держится на вас двоих?
– Именно это мы и хотим сказать, – вступил в разговор Марчелло. – Пока нам не по карману нанимать помощников.
– А на что все это куплено? – обратилась к дочери Марта, которую всегда интересовала материальная сторона вещей. – Неужели ты истратила все, что положил на твой счет дедушка?
– Дедушкины деньги я не трогала, – объяснила Теа. – С покупкой лошадей отец помог, а на остальное мы взяли кредит в банке.
– В этих банках семь шкур сдирают, – неодобрительно заметила Марта.
– «Фонтекьяра» приносит доход, мы начали уже погашать кредит, – успокоила Марту Теа. – Летом много учеников, занятия с девяти утра до девяти вечера почти без перерыва. Зимой меньше желающих, к семи мы уже свободны.
Разговаривая, они дошли до конюшни, и Марчелло подвел Марту к стойлам.
– Здесь у нас немецкие полукровки, – как заправский экскурсовод, начал рассказывать он. – Это Ганновер, это Ольштайнер, а это Гортензия. – Он ласково погладил лошадь с раздутыми боками и пояснил: – Через несколько дней должна ожеребиться.
Гнедая кобыла, словно понимая, о чем идет речь, одарила их нежным взглядом.
– Посмотрите, – продолжал Марчелло, – между стойлами не глухие перегородки, а металлическая сетка. Дело в том, что у лошадей, как и у нас, есть потребность в общении. Чистокровных мы держим в этом отсеке. Смотрите, какие красавцы! Здесь четыре ирландца и два арабских скакуна, Кацима и Кадим.
– Интересно, очень интересно, – приговаривала Марта, разглядывая лошадей. – А кто же их чистит, кормит, навоз выносит?
– Сколько же можно объяснять, мама, что мы все делаем сами, – начиная терять терпение, сказала Теа. – Мы – это Марчелло и я. Встаем в шесть утра и крутимся до десяти вечера.
Марта не узнавала свою дочь. Хрупкая, изнеженная девочка работала по четырнадцать часов в день и говорила об этом, как о чем-то само собой разумеющемся. От прежней неприспособленности и следа не осталось, Теа повзрослела и держится теперь независимо.
– А что вы делаете вечерами? – продолжила Марта свой допрос. – Ездите развлекаться?
– Вечерами мы занимаемся бухгалтерией, – ответила Теа. – Доходы, траты, счета, ссуды… До ночи так устанешь, что только и мечтаешь лечь в постель.
– Но это невозможно! – возмутилась Марта. – Надо срочно что-то предпринять. Я не могу допустить, чтобы моя единственная дочь гнула спину, как рабыня.
– Но нам нравится наша работа. Мы ведь работаем на себя, а не на чужого дядю. Как говорят англичане, тот не раб, у которого есть лошадь. А у нас их даже четырнадцать. – И Теа рассмеялась.
– И вы на них работаете с утра до ночи, – не сдавалась Марта.
– Тебе трудно понять, мама, ты всегда жила иначе, но поверь мне на слово, я никогда не чувствовала себя такой счастливой, как теперь, – глядя в глаза матери, призналась Теа.
Марчелло отошел к машине за чемоданами, и Марта, воспользовавшись его отсутствием, спросила:
– Если ты стала такой самостоятельной, он-то тебе зачем? Какой от него толк?
– Вопрос из той же серии. Мы любим друг друга, нам хорошо вместе, разве этого мало?
В отношении нищего графа Бельграно ди Селе Марта придерживалась прежнего мнения: благородство крови не мешало ему самым неблагородным образом использовать Теодолинду в корыстных интересах и спокойно жить за ее счет. Но дочь, похоже, совсем потеряла голову, и вырвать ее из рук этого проходимца будет нелегко.
– Отнеси мои чемоданы в дом, – хозяйским тоном приказала она Марчелло, который с трудом тащил их от машины.
– Будет исполнено, сударыня, – с подчеркнутой иронией ответил граф.
– Прошу тебя, Марчелло! – шепнула ему Теа. – Мама только приехала, а ты уже не можешь сдержаться.
Переступив порог дома, Марта огляделась по сторонам. Большая комната была почти пуста и скорее напоминала сарай, чем гостиную.
– Здесь не лучше, чем в конюшне, – заметила Марта. – Надо заняться обстановкой.
– Ничего не надо, мама, – решительно возразила Теа. – Нам с Марчелло нравится и так, а ты постепенно привыкнешь.
– Как угодно, дорогая, лишь бы вам нравилось. Где здесь телефон?
Теа показала матери телефонный аппарат и попросила:
– Пользуйся им только по необходимости. Не обижайся, просто у нас все рассчитано до последнего чентезимо, а ты, я знаю, деньги считать не привыкла.
Марта удивленно посмотрела на дочь. Такой она ее не знала.
– Я не для того тебя растила, чтобы ты жила в конюшне, – горячо сказала она. – Неужели ты хочешь похоронить себя в этой глуши? Ну ничего, я наведу здесь порядок.
– У нас все в порядке, мама, не беспокойся, – как можно спокойнее ответила Теа. – Ты занимайся лучше собой.
Проводив взглядом дочь, Марта покачала головой и сняла трубку. Просьбу Теа она пропустила мимо ушей, ее первый звонок был в Нью-Йорк.
– Это говорит Марта Монтини, – представилась она. – Могу я поговорить с адвокатом Мартином Ньютоном? Мистер Ньютон? Я намерена оспорить завещание Джеймса Кенделла, да-да, я подаю в суд.
Теа нашла Марчелло в конюшне. Они обнялись и долго стояли, тесно прижавшись друг к другу.
– Я соскучился, – признался он.
– Я тоже соскучилась, – сказала она. – На празднике было ужасно.
– Зная твою мамочку, могу себе представить. Как мы с ней будем жить? Думаю, нам долго не выдержать.
– Как жили, так и будем жить, а на ее выходки не станем обращать внимания.
– Я боюсь, Теа.
– Чего ты боишься?
– Однажды она уже пыталась нас с тобой разлучить, – сказал Марчелло, крепче прижимая к себе подругу.
– Пусть только попробует еще раз! Теперь у нее это уже не получится. Мы стали сильными, вдвоем справимся, – успокоила его Теа.
– И все-таки зря ты ее привезла.
– Она моя мать. С ней случилось несчастье. Разве ты не поступил бы так же на моем месте?
Теа была уверена в своих силах, но она не предполагала, что у матери уже созрел план, как разлучить ее с Марчелло.
Глава 35
Джулия мчалась по шоссе на предельной скорости. Из-за тумана видимость была плохая, и она вела свой «Мерседес» почти вслепую. В обступавшей ее темноте Джулии чудилась враждебность, словно по обеим сторонам дороги притаились злобные великаны, готовые с ней расправиться. Она летела прямо на них, но в ее решимости было больше отчаяния, чем отваги. Чутье подсказывало ей, что отец умирает, и ей хотелось повернуть назад, словно, двигаясь в обратном направлении, она могла отвести от него смерть.
Сразу после разговора с Амброй Джулия позвонила Гермесу.
– Наконец-то! – с облегчением воскликнул он, услышав родной голос.
– Армандо Дзани очень плохо, – даже не поздоровавшись, быстро сказала Джулия. – Он в госпитале «Нигуарда». Я доберусь туда только через несколько часов. Прошу тебя, поезжай к нему и помоги! – Джулия не сомневалась, что Гермес сделает все возможное, чтобы вытащить из лап смерти дорогого ей человека.
Только к полуночи Джулия добралась до «Нигуарды». Она остановила машину на пустой темной площадке перед огромной миланской клиникой и бегом побежала к зданию, на которое указывала стрелка с надписью «Приемный покой».
– Синьор Армандо Дзани, – задыхаясь, с трудом выговорила она и умоляющим взглядом посмотрела на толстяка, который сидел за стеклянной перегородкой и невозмутимо курил.
Сразу после разговора с Амброй Джулия позвонила Гермесу.
– Наконец-то! – с облегчением воскликнул он, услышав родной голос.
– Армандо Дзани очень плохо, – даже не поздоровавшись, быстро сказала Джулия. – Он в госпитале «Нигуарда». Я доберусь туда только через несколько часов. Прошу тебя, поезжай к нему и помоги! – Джулия не сомневалась, что Гермес сделает все возможное, чтобы вытащить из лап смерти дорогого ей человека.
Только к полуночи Джулия добралась до «Нигуарды». Она остановила машину на пустой темной площадке перед огромной миланской клиникой и бегом побежала к зданию, на которое указывала стрелка с надписью «Приемный покой».
– Синьор Армандо Дзани, – задыхаясь, с трудом выговорила она и умоляющим взглядом посмотрела на толстяка, который сидел за стеклянной перегородкой и невозмутимо курил.