Страница:
– Понятия не имею, – ответил Фабио, – я думал, он заболел.
Джулия положила трубку, забыв даже попрощаться. Значит, Джорджо стал ей врать? Почему? Сердце сжалось от недоброго предчувствия. Где же он провел утро? Куда отправился после обеда?
В поисках ответа она стала машинально открывать дверцы шкафа, выдвигать ящики, перекладывать пластинки и кассеты, заглядывать в шкатулки и коробочки, к которым Джорджо с детства питал слабость. Ей попадались огрызки карандашей, значки и старые монеты, фотографии рок-певцов, вырезанные из журналов, безрукие солдатики, сломанные фигурки игроков от настольного футбола, и вдруг среди этого обычного мальчишеского хлама она увидела золотую цепочку и кольцо с аквамарином.
Несколько секунд Джулия бессмысленно разглядывала находку, а потом, почувствовав, что ноги не держат ее, опустилась на стул и горько заплакала.
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Джулия положила трубку, забыв даже попрощаться. Значит, Джорджо стал ей врать? Почему? Сердце сжалось от недоброго предчувствия. Где же он провел утро? Куда отправился после обеда?
В поисках ответа она стала машинально открывать дверцы шкафа, выдвигать ящики, перекладывать пластинки и кассеты, заглядывать в шкатулки и коробочки, к которым Джорджо с детства питал слабость. Ей попадались огрызки карандашей, значки и старые монеты, фотографии рок-певцов, вырезанные из журналов, безрукие солдатики, сломанные фигурки игроков от настольного футбола, и вдруг среди этого обычного мальчишеского хлама она увидела золотую цепочку и кольцо с аквамарином.
Несколько секунд Джулия бессмысленно разглядывала находку, а потом, почувствовав, что ноги не держат ее, опустилась на стул и горько заплакала.
Глава 7
Садовник, орудуя лопаткой, выкапывал корни георгинов и большими заскорузлыми руками бережно очищал их от налипшей земли.
– А теперь что ты будешь делать? – спросила пожилая синьора, внимательно следившая за действиями садовника.
– Сложу их в ящик и уберу до весны в теплицу. Я каждый год это делаю.
– Зачем?
– Чтобы весной снова посадить, – терпеливо объяснил садовник. – В нашем климате их нельзя оставлять на зиму в земле, обязательно замерзнут. Прощайте тогда, георгины!
– Неужели правда? – Синьору Вассалли поразила услышанная новость. Когда-то она, конечно, знала об этом, но теперь забыла и открывала мир заново, как ребенок. – Можно я буду тебе помогать?
– Не надо, синьора, работа эта грязная и тяжелая, вы устанете. Если, не дай Бог, заболеете, отвечать придется мне.
– Мы никому об этом не скажем, – продолжала уговаривать его старушка. – Пожалуйста, позволь, а то мне скучно.
Садовник разогнулся и, промычав сначала что-то невнятное, хмуро сказал:
– Извините, синьора Серена, но эта работа не для вас. Займитесь чем-нибудь другим. И больше не отвлекайте меня, прошу вас.
Старушка обиженно надулась.
– Ты старый противный дурак! – сердито сказала она. – Вот пожалуюсь Помине, она тебе задаст. – И, резко повернувшись, направилась к калитке.
– Чтоб ты провалилась, чертова старуха, – проворчал себе под нос садовник, которому не хватало терпения беседовать с хозяйкой.
Синьора Вассалли уже подходила к ограде, когда у калитки затормозила голубая «Альфа-Ромео». Левая дверца открылась, и из машины вышла стройная высокая молодая женщина с копной белокурых волос, загорелым лицом и приветливым взглядом.
Старушка посмотрела на блондинку с любопытством, и та улыбнулась ей.
– Добрый день, синьора, – сказала она таким дружеским тоном, будто знала Серену Вассалли всю свою жизнь.
– Добрый день, милочка, – приветливо ответила старушка.
– Вы не скажете, эта дорога ведет в Комо?
Садовник, находившийся в нескольких метрах от калитки, услышав разговор, готов был уже пуститься в объяснения, но в последнюю секунду передумал. «Пусть лучше старуха с ней разбирается, – решил он, – какое-никакое, а занятие. Хоть меня ненадолго в покое оставит, а то ведь совсем работать не дает».
– В Комо? – удивленно переспросила синьора Вассалли, выходя за калитку. – Господь с вами, милая, эта дорога на Милан.
– Что вы говорите! – расстроенно сказала девушка. – Неужели мы заблудились? Как же нам теперь попасть в Комо?
Синьора подошла к машине. Сидящий за рулем молодой человек в кожаной куртке даже не повернулся в ее сторону. Его лицо, наполовину закрытое темными очками, было бесстрастно. Бросив на него мимолетный взгляд, старушка снова обратилась к блондинке.
– Я вам сейчас объясню, деточка, – ласково сказала она. – Мой сын, мой дорогой Франко только что уехал в Милан, а я там родилась, поэтому знаю город как свои пять пальцев. Конечно, я покажу вам дорогу, только подумайте хорошенько, прежде чем ехать в город. С вашей стороны это будет большой ошибкой.
Загорелая блондинка немного помолчала, ожидая объяснений, но, поскольку они не последовали, осторожно спросила:
– Почему ошибкой?
– Потому что в городе плохо жить. Там шумно, много машин, воняет бензином. Ромашки, которые растут у нас перед верандой, там сразу же завянут. А про детей и говорить нечего, они в Милане вообще могут умереть. Вдохнут отравленного воздуха и начнут чахнут, чахнуть… Не зря же мой папа привез меня сюда, уж он-то заботится о моем здоровье!
Девушка, не дослушав старую даму, направилась к машине, но синьора Вассалли, не отставая от нее ни на шаг, продолжала говорить.
Садовник, опершись на лопату, внимательно слушал разговор и качал головой. «Девчонка думает, что разговор окончен. Черта с два! От старухи не так просто отвязаться». И на его лице появилась злорадная улыбка.
В эту минуту блондинка открыла заднюю дверцу и жестом пригласила хозяйку виллы садиться. Потом села сама, «Альфа-Ромео» рванула с места и в одно мгновение скрылась из виду.
Садовник успел почесать в затылке, прежде чем понял, что произошло. Через несколько мгновений, бросив лопату, он уже бежал к дому.
– Помина, Помина! – кричал он во весь голос. – Хозяйку украли! – Помина выскочила на крыльцо. – Хозяйку увезли! Только что! – продолжал кричать садовник, взбегая по ступенькам.
– Что ты такое несешь, Альдо? – недоверчиво уставилась на него Помина.
– Немедленно звони в полицию! Боже мой, какой же я дурак! Из-под носа увели! Посадили в машину – и ищи теперь ветра в поле!
Сидя в машине, синьора Вассалли продолжала оживленно болтать.
– Я давно не была в Милане, – призналась она девушке. – Мой сын говорит, что поездка в машине может меня утомить. И врач так же считает. Я горжусь своим сыном, уважаю его, но немного побаиваюсь. Знаете, дорогая, иногда я путаю, сын он мне или отец. Говорят, у меня плохо с головой, и, наверно, это так и есть, потому что я все теперь забываю. Как вас зовут, радость моя?
– Марисоль, – ответила блондинка и протянула старушке карамельку.
– Большое спасибо, – обрадовалась та и снова задала вопрос: – А чем вы занимаетесь?
– Ухаживаю за забывчивыми старушками, – с улыбкой ответила Марисоль и бросила на свою спутницу насмешливый взгляд.
Водитель всю дорогу молчал. Въехав на площадь, он остановил машину, не говоря ни слова, вышел из нее и направился к ресторану «Фино-Морнаско». Марисоль пересела на его место, вырулила на автостраду и поехала в сторону Милана.
– Марисоль, почему вы бросили меня? – захныкала старушка, оставшись одна на заднем сиденье.
– Мы и так можем разговаривать, – успокоила ее девушка. – Говорите, я вас внимательно слушаю.
Если бы кто-то мог видеть их со стороны, то наверняка подумал бы, что внучка везет куда-то свою бабушку, и вдвоем им совсем не скучно.
– А теперь что ты будешь делать? – спросила пожилая синьора, внимательно следившая за действиями садовника.
– Сложу их в ящик и уберу до весны в теплицу. Я каждый год это делаю.
– Зачем?
– Чтобы весной снова посадить, – терпеливо объяснил садовник. – В нашем климате их нельзя оставлять на зиму в земле, обязательно замерзнут. Прощайте тогда, георгины!
– Неужели правда? – Синьору Вассалли поразила услышанная новость. Когда-то она, конечно, знала об этом, но теперь забыла и открывала мир заново, как ребенок. – Можно я буду тебе помогать?
– Не надо, синьора, работа эта грязная и тяжелая, вы устанете. Если, не дай Бог, заболеете, отвечать придется мне.
– Мы никому об этом не скажем, – продолжала уговаривать его старушка. – Пожалуйста, позволь, а то мне скучно.
Садовник разогнулся и, промычав сначала что-то невнятное, хмуро сказал:
– Извините, синьора Серена, но эта работа не для вас. Займитесь чем-нибудь другим. И больше не отвлекайте меня, прошу вас.
Старушка обиженно надулась.
– Ты старый противный дурак! – сердито сказала она. – Вот пожалуюсь Помине, она тебе задаст. – И, резко повернувшись, направилась к калитке.
– Чтоб ты провалилась, чертова старуха, – проворчал себе под нос садовник, которому не хватало терпения беседовать с хозяйкой.
Синьора Вассалли уже подходила к ограде, когда у калитки затормозила голубая «Альфа-Ромео». Левая дверца открылась, и из машины вышла стройная высокая молодая женщина с копной белокурых волос, загорелым лицом и приветливым взглядом.
Старушка посмотрела на блондинку с любопытством, и та улыбнулась ей.
– Добрый день, синьора, – сказала она таким дружеским тоном, будто знала Серену Вассалли всю свою жизнь.
– Добрый день, милочка, – приветливо ответила старушка.
– Вы не скажете, эта дорога ведет в Комо?
Садовник, находившийся в нескольких метрах от калитки, услышав разговор, готов был уже пуститься в объяснения, но в последнюю секунду передумал. «Пусть лучше старуха с ней разбирается, – решил он, – какое-никакое, а занятие. Хоть меня ненадолго в покое оставит, а то ведь совсем работать не дает».
– В Комо? – удивленно переспросила синьора Вассалли, выходя за калитку. – Господь с вами, милая, эта дорога на Милан.
– Что вы говорите! – расстроенно сказала девушка. – Неужели мы заблудились? Как же нам теперь попасть в Комо?
Синьора подошла к машине. Сидящий за рулем молодой человек в кожаной куртке даже не повернулся в ее сторону. Его лицо, наполовину закрытое темными очками, было бесстрастно. Бросив на него мимолетный взгляд, старушка снова обратилась к блондинке.
– Я вам сейчас объясню, деточка, – ласково сказала она. – Мой сын, мой дорогой Франко только что уехал в Милан, а я там родилась, поэтому знаю город как свои пять пальцев. Конечно, я покажу вам дорогу, только подумайте хорошенько, прежде чем ехать в город. С вашей стороны это будет большой ошибкой.
Загорелая блондинка немного помолчала, ожидая объяснений, но, поскольку они не последовали, осторожно спросила:
– Почему ошибкой?
– Потому что в городе плохо жить. Там шумно, много машин, воняет бензином. Ромашки, которые растут у нас перед верандой, там сразу же завянут. А про детей и говорить нечего, они в Милане вообще могут умереть. Вдохнут отравленного воздуха и начнут чахнут, чахнуть… Не зря же мой папа привез меня сюда, уж он-то заботится о моем здоровье!
Девушка, не дослушав старую даму, направилась к машине, но синьора Вассалли, не отставая от нее ни на шаг, продолжала говорить.
Садовник, опершись на лопату, внимательно слушал разговор и качал головой. «Девчонка думает, что разговор окончен. Черта с два! От старухи не так просто отвязаться». И на его лице появилась злорадная улыбка.
В эту минуту блондинка открыла заднюю дверцу и жестом пригласила хозяйку виллы садиться. Потом села сама, «Альфа-Ромео» рванула с места и в одно мгновение скрылась из виду.
Садовник успел почесать в затылке, прежде чем понял, что произошло. Через несколько мгновений, бросив лопату, он уже бежал к дому.
– Помина, Помина! – кричал он во весь голос. – Хозяйку украли! – Помина выскочила на крыльцо. – Хозяйку увезли! Только что! – продолжал кричать садовник, взбегая по ступенькам.
– Что ты такое несешь, Альдо? – недоверчиво уставилась на него Помина.
– Немедленно звони в полицию! Боже мой, какой же я дурак! Из-под носа увели! Посадили в машину – и ищи теперь ветра в поле!
Сидя в машине, синьора Вассалли продолжала оживленно болтать.
– Я давно не была в Милане, – призналась она девушке. – Мой сын говорит, что поездка в машине может меня утомить. И врач так же считает. Я горжусь своим сыном, уважаю его, но немного побаиваюсь. Знаете, дорогая, иногда я путаю, сын он мне или отец. Говорят, у меня плохо с головой, и, наверно, это так и есть, потому что я все теперь забываю. Как вас зовут, радость моя?
– Марисоль, – ответила блондинка и протянула старушке карамельку.
– Большое спасибо, – обрадовалась та и снова задала вопрос: – А чем вы занимаетесь?
– Ухаживаю за забывчивыми старушками, – с улыбкой ответила Марисоль и бросила на свою спутницу насмешливый взгляд.
Водитель всю дорогу молчал. Въехав на площадь, он остановил машину, не говоря ни слова, вышел из нее и направился к ресторану «Фино-Морнаско». Марисоль пересела на его место, вырулила на автостраду и поехала в сторону Милана.
– Марисоль, почему вы бросили меня? – захныкала старушка, оставшись одна на заднем сиденье.
– Мы и так можем разговаривать, – успокоила ее девушка. – Говорите, я вас внимательно слушаю.
Если бы кто-то мог видеть их со стороны, то наверняка подумал бы, что внучка везет куда-то свою бабушку, и вдвоем им совсем не скучно.
Глава 8
Было семнадцатое, пятница – такое сочетание Франко Вассалли во всех отношениях считал для себя благоприятным. Владелец «Интерканала» обладал трезвым, расчетливым умом, однако это не мешало ему, как и многим из тех, кто занимается крупным бизнесом, быть суеверным и делить дни на удачные и неудачные. Число «семнадцать» он, в отличие от подавляющего большинства итальянцев, считал счастливым, так же как и «тяжелый день» пятницу.
Когда Франко был еще ребенком, мать по пятницам всегда готовила рыбу. Соленая треска, тушенная с луком, помидорами и петрушкой, распространяла аппетитный запах, и Франко, сидя в кухне над латинским текстом комментариев Цезаря о галльской войне, известных под названием «De bello gallico», не столько вникал в донесения императорских лазутчиков или описания марш-бросков римских легионеров, сколько следил за материнскими действиями. Сигнал «К столу!» означал не только начало ужина, но и конец занятий, поэтому ожидание было томительным вдвойне.
Но вот книги уже сложены аккуратной стопкой на краю белого мраморного стола, и они с мамой сидят друг против друга. Оба знают, что спокойную атмосферу этого ужина вдвоем никто не нарушит: отец, работающий таксистом, вернется домой за полночь, а старший брат, официант в ресторане, и того позже.
Франко любовался тонким бледным лицом матери, на котором сияли большие ласковые глаза. Ему все в ней нравилось: и родинка на шее, и тихий голос, и сдержанность в словах, и легкая походка. Нравились скромные платья, купленные в магазине готовой одежды, цветок из органди, приколотый на груди, бархатная ленточка на шее, нарядный поясок, вышитый ее собственными руками. Но больше всего ему нравились ее духи – нежные и волнующие, как аромат цветущей липы июньским вечером.
Мать с сыном проводили вдвоем много времени, и им всегда было хорошо вместе. Он делал уроки, она готовила, гладила, штопала. За ужином они почти не разговаривали, понимая друг друга без слов. Достаточно было одному лишь подумать о чем-нибудь, как другой подхватывал невысказанную мысль. Рассматривая серые прожилки на белой мраморной столешнице и вдыхая аппетитный запах тушившейся на плите трески, Франко мечтал, чтобы эти счастливые часы продолжались вечно. Ему не нужны были «те двое» – отец и брат; даже упоминание о них тут же разрушало волшебный дух счастья, царивший в кухне.
Прошли годы, и многое с тех пор изменилось. Франко стал взрослым, отец и брат окончательно исчезли из его жизни, и только нежные отношения с матерью остались прежними. Их взаимопонимание было полным и счастливым до тех пор, пока Франко не обнаружил однажды, что мать начинает терять ясность ума.
Он отвез ее на консультацию к специалисту, и тот диагностировал тяжелый неизлечимый недуг. Профессор сообщил Франко, что у его матери болезнь Альцгеймера, получившая свое название от фамилии австрийского врача, впервые описавшего ее в 1906 году. «Речь идет об одной из разновидностей слабоумия, вызываемого деструкцией коры большого мозга и образованием бляшек в лобовой доле, – объяснил профессор. – Вес мозга при этом заболевании резко уменьшается, умственная деятельность постепенно сходит на нет. Будьте готовы к тому, что у вашей матушки начнутся приступы агрессивности, даже жестокости».
Однако, несмотря на мрачные прогнозы, болезнь пока не изменила мягкой и любящей натуры синьоры Вассалли, и Франко, жалея мать, как беспомощного ребенка, проводил с ней все свободное время. К своим тридцати шести годам он успел жениться, стать отцом двоих детей, развестись и узнать многих женщин, но ни одна не заняла в его сердце такого места, какое занимала мать.
Итак, было семнадцатое, пятница, и Франко, оставив мать в ее нереальном мире, сел в машину и уехал с виллы, отражавшейся в темной воде озера Комо.
В Милане на Туринской улице он велел шоферу остановиться. Ему нравилось иной раз очутиться среди людей на улице, пройтись по центру, разглядывая витрины, зайти в магазины, чтобы купить какую-нибудь книгу, пластинку или даже галстук, будучи заранее уверенным, что он никогда его не наденет.
Франко вышел из машины, и за ним выпрыгнула красивая немецкая овчарка – верный пес по кличке Волк, следовавший за хозяином как тень.
– Ты мой самый лучший друг! – тихо сказал Франко, и пес ответил ему благодарным взглядом.
Перед рыбной лавкой в ванночке вымачивалась соленая треска, и Франко невольно остановился, охваченный воспоминаниями. На него пахнуло ароматами детства, он представил мать у плиты, услышал бульканье подливки в плотно закрытой кастрюле.
– Вам сколько? – услышал Франко и, повернув голову, заметил продавца, опасливо косившегося на спокойно сидящего Волка. – Полкило достаточно?
– Достаточно, – машинально ответил Франко, наблюдая, как продавец достает из ванночки рыбу и кладет в полиэтиленовый пакет.
– Может быть, еще что-нибудь?
– Нет, спасибо, благодарю вас. – Франко взял протянутый продавцом пакет с треской, заплатил и пошел дальше, сопровождаемый собакой.
На углу он выбросил покупку в мусорный контейнер, стремясь освободиться от разрывающих сердце воспоминаний.
На сегодняшнее утро у него была назначена только одна встреча, но она могла стать решающей в его судьбе. Речь шла о совещании совладельцев «Интерканала». Франко Вассалли являлся президентом телестудии с правом решающего голоса. Один из его компаньонов, француз Жорж Бертран, пытался лишить его этого права и прибрать «Интерканал» к своим рукам. Чтобы отбить атаку, Франко нужны были двенадцать миллиардов лир. И хотя в мире крупного бизнеса такая сумма считается более чем скромной, он рисковал потерять дело своей жизни, потому что в данный момент этих денег у него не было.
Порыв ветра напомнил о приближении зимы, и Франко Вассалли, поежившись от холода, поглубже засунул руки в карманы дорогого английского пальто. Толпа людей, сошедших с трамвая, разъединила его с Волком, но Франко знал, что собака никогда не теряет его из виду, поэтому продолжал спокойно идти вперед. Пропустив людей, Волк догнал хозяина и уже через несколько секунд бежал рядом с ним.
Неожиданно выглянувшее солнце осветило запруженную машинами улицу и ударило в зеркальные окна современного здания, прямолинейность которого нарушала гармонию окружающих построек конца прошлого века. Прикрыв рукой глаза от слепящего света, Франко поднял голову и нашел пять больших окон на последнем этаже, выходящих на улицу Миссори, за которыми несколько человек в эту минуту нетерпеливо отсчитывали время, сидя за большим длинным столом. На лице Франко появилась улыбка – улыбка человека, уверенного в своем обаянии.
Встреча была назначена на десять, а президент телекомпании все еще прогуливался по улице, не спеша присоединиться к тем, кто собрался в зале заседаний на последнем этаже «Провеста», финансирующего «Интерканал». «Пусть подождут, – подумал Франко не без злорадства, – пусть немного понервничают. Им это не повредит».
Он представил себе Магду, свою секретаршу, бесцветную, как бы лишенную возраста женщину, которую лишь в насмешку можно было назвать чувственным именем Магдалина. Наверное, поэтому никто никогда и не называл ее так. У Магды только глаза были хороши, но их скрывали очки с толстыми стеклами. Франко знал, что его секретарше тридцать два года, однако мог поспорить, что в восемнадцать она выглядела точно так же, да и в шестьдесят мало изменится, разве что на ее невозмутимом лице появится лишняя пара морщинок. Получая немаленькую зарплату, Магда могла себе позволить одеваться в ателье, шить обувь на заказ и покупать время от времени дорогие украшения. Но она придерживалась сдержанного английского стиля, считая, что сотрудница Франко Вассалли должна выглядеть респектабельно – положение, так сказать, обязывает.
Франко мысленно перенесся в зал заседаний и увидел Магду, пытающуюся разыскать его по всем телефонам, и компаньонов, гадающих про себя, не расценивать ли опоздание их президента как объявление войны. Возможно, интуиция их не подводит, хотя к войне они его вынудили сами.
– Ну что ж, – обратился он к собаке, – пора отправляться в львиное логово. Эти злые хищники собираются напасть, но у нас тоже есть зубы. Напомним им, что наши предки – волки. Мы должны выйти победителями из этой схватки.
Портье предупредительно нажал кнопку, открывая перед ним дверь лифта. Поднявшись на последний этаж, Франко уверенной походкой двинулся по коридору, и женщины, которых он встречал по дороге, провожали восхищенными взглядами молодого уверенного в себе красавца. В финансовых кругах Франко Вассалли считался восходящей звездой, светская же хроника окрестила его «королем удачи и женских сердец».
В приемной его ждала Магда. Солнечные лучи играли с экзотическими тропическими рыбками в большом аквариуме у левой стены, расцвечивая их и без того яркую окраску в фантастические тона. Бросив привычный взгляд на правую стену, где висела картина Гогена с девушками на морском берегу, Вассалли спросил:
– Какие новости?
– Плохие, – коротко ответила секретарша.
– Что значит, плохие?
– Обокрали склад на телестудии.
Франко вопросительно поднял брови.
– А если поточнее? – спросил он.
– Украли декорации к детским постановкам.
– Все? – демонстрируя завидное самообладание, спросил Франко.
– Все, – со вздохом ответила Магда.
– Что еще?
– Они рвут и мечут. Никогда еще я их такими не видела, – понизив голос, доложила обстановку секретарша.
– Ничего, сейчас мы их успокоим, – насмешливо сказал Вассалли и, наградив секретаршу улыбкой, открыл дверь в зал заседаний.
Положение было не из легких, однако Франко Вассалли надеялся на выигрышную карту. Его ожидала жестокая борьба, но он не сомневался в победе, потому что верил в свою правоту, все рассчитал заранее, а главное, сегодня ведь семнадцатое, пятница – счастливый для него день.
Когда Франко был еще ребенком, мать по пятницам всегда готовила рыбу. Соленая треска, тушенная с луком, помидорами и петрушкой, распространяла аппетитный запах, и Франко, сидя в кухне над латинским текстом комментариев Цезаря о галльской войне, известных под названием «De bello gallico», не столько вникал в донесения императорских лазутчиков или описания марш-бросков римских легионеров, сколько следил за материнскими действиями. Сигнал «К столу!» означал не только начало ужина, но и конец занятий, поэтому ожидание было томительным вдвойне.
Но вот книги уже сложены аккуратной стопкой на краю белого мраморного стола, и они с мамой сидят друг против друга. Оба знают, что спокойную атмосферу этого ужина вдвоем никто не нарушит: отец, работающий таксистом, вернется домой за полночь, а старший брат, официант в ресторане, и того позже.
Франко любовался тонким бледным лицом матери, на котором сияли большие ласковые глаза. Ему все в ней нравилось: и родинка на шее, и тихий голос, и сдержанность в словах, и легкая походка. Нравились скромные платья, купленные в магазине готовой одежды, цветок из органди, приколотый на груди, бархатная ленточка на шее, нарядный поясок, вышитый ее собственными руками. Но больше всего ему нравились ее духи – нежные и волнующие, как аромат цветущей липы июньским вечером.
Мать с сыном проводили вдвоем много времени, и им всегда было хорошо вместе. Он делал уроки, она готовила, гладила, штопала. За ужином они почти не разговаривали, понимая друг друга без слов. Достаточно было одному лишь подумать о чем-нибудь, как другой подхватывал невысказанную мысль. Рассматривая серые прожилки на белой мраморной столешнице и вдыхая аппетитный запах тушившейся на плите трески, Франко мечтал, чтобы эти счастливые часы продолжались вечно. Ему не нужны были «те двое» – отец и брат; даже упоминание о них тут же разрушало волшебный дух счастья, царивший в кухне.
Прошли годы, и многое с тех пор изменилось. Франко стал взрослым, отец и брат окончательно исчезли из его жизни, и только нежные отношения с матерью остались прежними. Их взаимопонимание было полным и счастливым до тех пор, пока Франко не обнаружил однажды, что мать начинает терять ясность ума.
Он отвез ее на консультацию к специалисту, и тот диагностировал тяжелый неизлечимый недуг. Профессор сообщил Франко, что у его матери болезнь Альцгеймера, получившая свое название от фамилии австрийского врача, впервые описавшего ее в 1906 году. «Речь идет об одной из разновидностей слабоумия, вызываемого деструкцией коры большого мозга и образованием бляшек в лобовой доле, – объяснил профессор. – Вес мозга при этом заболевании резко уменьшается, умственная деятельность постепенно сходит на нет. Будьте готовы к тому, что у вашей матушки начнутся приступы агрессивности, даже жестокости».
Однако, несмотря на мрачные прогнозы, болезнь пока не изменила мягкой и любящей натуры синьоры Вассалли, и Франко, жалея мать, как беспомощного ребенка, проводил с ней все свободное время. К своим тридцати шести годам он успел жениться, стать отцом двоих детей, развестись и узнать многих женщин, но ни одна не заняла в его сердце такого места, какое занимала мать.
Итак, было семнадцатое, пятница, и Франко, оставив мать в ее нереальном мире, сел в машину и уехал с виллы, отражавшейся в темной воде озера Комо.
В Милане на Туринской улице он велел шоферу остановиться. Ему нравилось иной раз очутиться среди людей на улице, пройтись по центру, разглядывая витрины, зайти в магазины, чтобы купить какую-нибудь книгу, пластинку или даже галстук, будучи заранее уверенным, что он никогда его не наденет.
Франко вышел из машины, и за ним выпрыгнула красивая немецкая овчарка – верный пес по кличке Волк, следовавший за хозяином как тень.
– Ты мой самый лучший друг! – тихо сказал Франко, и пес ответил ему благодарным взглядом.
Перед рыбной лавкой в ванночке вымачивалась соленая треска, и Франко невольно остановился, охваченный воспоминаниями. На него пахнуло ароматами детства, он представил мать у плиты, услышал бульканье подливки в плотно закрытой кастрюле.
– Вам сколько? – услышал Франко и, повернув голову, заметил продавца, опасливо косившегося на спокойно сидящего Волка. – Полкило достаточно?
– Достаточно, – машинально ответил Франко, наблюдая, как продавец достает из ванночки рыбу и кладет в полиэтиленовый пакет.
– Может быть, еще что-нибудь?
– Нет, спасибо, благодарю вас. – Франко взял протянутый продавцом пакет с треской, заплатил и пошел дальше, сопровождаемый собакой.
На углу он выбросил покупку в мусорный контейнер, стремясь освободиться от разрывающих сердце воспоминаний.
На сегодняшнее утро у него была назначена только одна встреча, но она могла стать решающей в его судьбе. Речь шла о совещании совладельцев «Интерканала». Франко Вассалли являлся президентом телестудии с правом решающего голоса. Один из его компаньонов, француз Жорж Бертран, пытался лишить его этого права и прибрать «Интерканал» к своим рукам. Чтобы отбить атаку, Франко нужны были двенадцать миллиардов лир. И хотя в мире крупного бизнеса такая сумма считается более чем скромной, он рисковал потерять дело своей жизни, потому что в данный момент этих денег у него не было.
Порыв ветра напомнил о приближении зимы, и Франко Вассалли, поежившись от холода, поглубже засунул руки в карманы дорогого английского пальто. Толпа людей, сошедших с трамвая, разъединила его с Волком, но Франко знал, что собака никогда не теряет его из виду, поэтому продолжал спокойно идти вперед. Пропустив людей, Волк догнал хозяина и уже через несколько секунд бежал рядом с ним.
Неожиданно выглянувшее солнце осветило запруженную машинами улицу и ударило в зеркальные окна современного здания, прямолинейность которого нарушала гармонию окружающих построек конца прошлого века. Прикрыв рукой глаза от слепящего света, Франко поднял голову и нашел пять больших окон на последнем этаже, выходящих на улицу Миссори, за которыми несколько человек в эту минуту нетерпеливо отсчитывали время, сидя за большим длинным столом. На лице Франко появилась улыбка – улыбка человека, уверенного в своем обаянии.
Встреча была назначена на десять, а президент телекомпании все еще прогуливался по улице, не спеша присоединиться к тем, кто собрался в зале заседаний на последнем этаже «Провеста», финансирующего «Интерканал». «Пусть подождут, – подумал Франко не без злорадства, – пусть немного понервничают. Им это не повредит».
Он представил себе Магду, свою секретаршу, бесцветную, как бы лишенную возраста женщину, которую лишь в насмешку можно было назвать чувственным именем Магдалина. Наверное, поэтому никто никогда и не называл ее так. У Магды только глаза были хороши, но их скрывали очки с толстыми стеклами. Франко знал, что его секретарше тридцать два года, однако мог поспорить, что в восемнадцать она выглядела точно так же, да и в шестьдесят мало изменится, разве что на ее невозмутимом лице появится лишняя пара морщинок. Получая немаленькую зарплату, Магда могла себе позволить одеваться в ателье, шить обувь на заказ и покупать время от времени дорогие украшения. Но она придерживалась сдержанного английского стиля, считая, что сотрудница Франко Вассалли должна выглядеть респектабельно – положение, так сказать, обязывает.
Франко мысленно перенесся в зал заседаний и увидел Магду, пытающуюся разыскать его по всем телефонам, и компаньонов, гадающих про себя, не расценивать ли опоздание их президента как объявление войны. Возможно, интуиция их не подводит, хотя к войне они его вынудили сами.
– Ну что ж, – обратился он к собаке, – пора отправляться в львиное логово. Эти злые хищники собираются напасть, но у нас тоже есть зубы. Напомним им, что наши предки – волки. Мы должны выйти победителями из этой схватки.
Портье предупредительно нажал кнопку, открывая перед ним дверь лифта. Поднявшись на последний этаж, Франко уверенной походкой двинулся по коридору, и женщины, которых он встречал по дороге, провожали восхищенными взглядами молодого уверенного в себе красавца. В финансовых кругах Франко Вассалли считался восходящей звездой, светская же хроника окрестила его «королем удачи и женских сердец».
В приемной его ждала Магда. Солнечные лучи играли с экзотическими тропическими рыбками в большом аквариуме у левой стены, расцвечивая их и без того яркую окраску в фантастические тона. Бросив привычный взгляд на правую стену, где висела картина Гогена с девушками на морском берегу, Вассалли спросил:
– Какие новости?
– Плохие, – коротко ответила секретарша.
– Что значит, плохие?
– Обокрали склад на телестудии.
Франко вопросительно поднял брови.
– А если поточнее? – спросил он.
– Украли декорации к детским постановкам.
– Все? – демонстрируя завидное самообладание, спросил Франко.
– Все, – со вздохом ответила Магда.
– Что еще?
– Они рвут и мечут. Никогда еще я их такими не видела, – понизив голос, доложила обстановку секретарша.
– Ничего, сейчас мы их успокоим, – насмешливо сказал Вассалли и, наградив секретаршу улыбкой, открыл дверь в зал заседаний.
Положение было не из легких, однако Франко Вассалли надеялся на выигрышную карту. Его ожидала жестокая борьба, но он не сомневался в победе, потому что верил в свою правоту, все рассчитал заранее, а главное, сегодня ведь семнадцатое, пятница – счастливый для него день.
Глава 9
Джулия забралась с ногами в кресло. Сначала ей стало тепло и уютно, но уже через несколько минут к ней снова вернулось чувство беспокойства. Если бы она могла проникнуть в таинственный мир, в котором обитает ее сын, если бы могла разобраться в его возрастных проблемах!
Гермес, заехав за Джулией несколько часов назад, так и не смог добиться от нее ответа, почему она передумала лететь с ним в Лондон.
– У меня серьезная проблема с Джорджо, – только и сказала она, – придется тебе лететь одному.
Видя, что Джулия сильно встревожена, Гермес понял: что-то стряслось. Из деликатности он не задал ни одного вопроса и уехал в аэропорт с тяжелым сердцем. Романтическое путешествие вдвоем, только что казавшееся таким заманчивым, превратилось в бессмысленную, утомительную поездку.
Оставшись одна, Джулия спустилась в кухню, накрыла стол на двоих и в тарелку Джорджо положила кольцо и цепочку. Потом вернулась в кабинет, выключила телефон и принялась ждать. За несколько часов томительного ожидания она многое передумала, но найти мало-мальски приемлемое оправдание поступку сына так и не смогла.
Внизу хлопнула дверь – Джорджо наконец вернулся. Джулия взглянула на часы: ровно семь.
– Мама, ты где? Есть кто дома?
В голосе сына Джулии послышалось отчаяние, и она готова уже была вскочить с кресла и броситься к нему навстречу, но удержалась. Джорджо распахнул дверь кабинета и, заметив в темноте мать, в удивлении остановился на пороге.
– Здравствуй, Джорджо! – стараясь казаться спокойной, первой поздоровалась Джулия.
– Что это ты сидишь в темноте? – настороженно спросил Джорджо.
– Жду тебя.
– Ужинать будем?
– Как скажешь.
– Сейчас руки вымою и спущусь, – с облегчением, как показалось Джулии, сказал Джорджо и направился к себе.
– Жду тебя в кухне, – вслед ему крикнула Джулия.
Когда Джорджо вошел в кухню, она уже сидела на своем обычном месте, подперев кулаками подбородок.
– Садись, – сказала она, – нам надо поговорить.
Увидев в своей тарелке кольцо и цепочку Амбры, Джорджо бросил на мать злой взгляд, а потом изо всех сил швырнул тарелку об стену. После этого, не говоря ни слова, он выбежал в прихожую и быстро стал одеваться.
– Ты куда? – спросила Джулия, подходя к нему.
– Ухожу. Не хочу больше жить в этом чертовом доме!
У Джулии болезненно сжалось сердце. Джорджо был похож на затравленного зверька, который мечется, не находя пути к спасению.
– Куда же ты пойдешь, дурачок? – Джулия схватила его за полу куртки.
– Убери руки! – грубо крикнул он. – Никогда не смей ко мне прикасаться, слышишь?
Он уже взялся за ручку двери, но Джулия удержала его.
– Я не узнаю тебя, мальчик мой, – растерянно пробормотала она.
– Я сам себя не узнаю, – беспомощно прошептал Джорджо и разрыдался.
Джулия обняла сына и тоже заплакала.
– Сам не знаю, как это получилось, – всхлипывая, оправдывался Джорджо. – Мне нужны деньги, а ты мне их не даешь.
– Как не даю? – возразила Джулия. – А десять тысяч лир каждую субботу?
– Разве это деньги? Только на сигареты нужно три тысячи в день.
«Оказывается, он еще и курит. Час от часу не легче», – подумала Джулия.
– Ты хочешь сказать, что выкуриваешь пачку в день?
– Да, представь себе! – с вызовом ответил Джорджо.
– В пятнадцать лет еще рано курить, – единственное, что нашлась сказать Джулия.
– Совсем не рано. У нас почти все ребята курят и учителя многие тоже.
– Почему ты скрыл от меня это?
– Потому что ты стала бы мне читать нотации, – ответил Джорджо, – а я ими по горло сыт. Когда я с сигаретой, я чувствую себя сильным и взрослым.
Никогда еще Джулия так остро не ощущала своей беспомощности. Если бы с ней рядом сейчас был мужчина, он помог бы ей разобраться в проблемах сына – ведь ему по собственному опыту знакомы трудности взросления! Но, как всегда в критические моменты жизни, Джулия оказалась одна, и ей самой предстояло разбираться во всем, искать выход, принимать решения. Иногда она просто приходила в отчаяние от ответственности, которую жизнь взвалила на ее плечи.
Джулия увлекла сына в гостиную, усадила на диван, села рядом.
– Давай разберемся во всем по порядку, – сказала она спокойным голосом. – Начнем…
– С чего? – насторожился Джорджо.
– Ну хотя бы с того, что ты сегодня прогулял школу. Так или нет?
– Так, – со вздохом признался Джорджо.
– Почему?
– Я был на демонстрации, – не слишком уверенно ответил он.
– Да, я понимаю, без тебя бы демонстрация не состоялась, – Джулия бросила на сына насмешливый взгляд.
– Не надо, мама! – Джорджо знал, какой язвительной бывает мать, когда выходит из себя.
– И тебе хватило совести написать в записке про занятия у Фабио и даже про четверку по истории! – Не в силах находиться на одном месте, Джулия встала и теперь смотрела на сына сверху вниз.
– Если бы я пошел в школу, ничего хорошего бы не было. Я написал то, чего ты от меня ждешь. И чего я сам от себя жду, – добавил он, смущенно потупившись.
– Ложь всегда открывается, – сказала Джулия. – Я хотела тебя найти и позвонила Фабио. Неужели ты не понимаешь, что врать унизительно! Где же ты был?
– В парке с ребятами.
– Что можно делать в парке столько времени?
– Мы играли в футбол, курили. Но у меня было плохое настроение из-за всего этого.
– И как же ты собирался распорядиться награбленным? – Не удержавшись, Джулия снова перешла на язвительный тон.
– У нас есть один парень из выпускного класса, так вот он хорошие деньги дает за такие вещи.
– Хорошие – это сколько?
– Ну, тысяч десять может дать, а то и все пятнадцать. Но честное слово, мама, я бы не продал ему вещи Амбры, я сразу же понял, что поступил ужасно.
Сердце у Джулии колотилось, хотя внешне она казалась спокойной. С большим трудом она сдержалась, чтобы не влепить сыну пощечину.
– Какой молодец! Не продал бы! А что бы ты делал с украшениями бедной Амбры!
– Когда я вернулся из парка, хотел положить их обратно в ее сумку, но Амбра ушла. А тебя дома не было… Я чувствую себя очень-очень виноватым, – со слезами в голосе произнес Джорджо.
Невольно Джулия вспомнила свое детство. Они росли втроем – она, сестра Изабелла и брат Бенни – он теперь модный адвокат. Большой дружбы между ними не было, каждый жил сам по себе, но Джулия помнит, что ее всегда что-то мучило, она все принимала слишком близко к сердцу. Такой уж характер, ничего не поделаешь. Джорджо, похоже, в нее: незначительная проблема перерастает у него в трагедию, и он, теряясь, может совершить ошибку. Его бессмысленно наказывать. Угрызения совести для такого ранимого мальчика, как он, – страшнее любого наказания.
– А ведь мы с Амброй были в комиссариате, – сказала Джулия после паузы. – Оставили заявление о краже.
Джорджо посмотрел на нее с отчаянием.
– Ты должен сам признаться Амбре. Другого выхода нет.
– Ни за что! – в отчаянии крикнул мальчик. – Я лучше уйду из дома, спрячусь где-нибудь.
– От своей совести не спрячешься.
Джулия включила телефон и набрала номер Амбры.
– Джорджо хочет что-то тебе сказать, – поздоровавшись, сообщила она.
Джорджо долго не мог произнести ни слова.
– Это я сделал, – с трудом выговорил он наконец, на глазах превращаясь в маленького беспомощного мальчика, подавленного своей безмерной виной.
– Что ты сделал? – не поняла Амбра, любившая Джорджо, как родного сына.
– Украл вещи из твоей сумки. Прости меня. – И он нажал на рычаг.
Джулия почувствовала некоторое облегчение.
– А теперь поговорим о твоем курении. Когда ты начал?
– Прошлым летом. Ты тогда уехала отдыхать с Гермесом, и папы в городе не было. Никому я не был нужен.
Джулия не поняла, пытался ли он обвинить их, родителей, или в самом деле пережил тогда душевную драму.
– Ты разве не знаешь, что курить вредно? – понимая, что говорит совсем не то, что надо, спросила Джулия.
Она вспомнила трудный разговор с отцом, когда, влюбившись в Лео, взрослого, женатого мужчину, объявила о своем намерении с ним жить. Отец желал ей добра, но его доводы до нее не доходили. «Опыт нельзя передать, – сказал тогда учитель латинского языка Витторио де Бласко, – его можно лишь выстрадать, набив себе шишек, что вы, молодые, и делаете. Когда-нибудь, лет через двадцать, ты вспомнишь мои слова и будешь горько плакать, потому что окажешься в такой же роли. Твой собственный ребенок останется глух к твоим увещеваниям, и ты поймешь всю меру моего отчаяния и моего бессилия». Да, прав оказался отец в своем пророчестве, Джулия только теперь это наконец поняла.
Гермес, заехав за Джулией несколько часов назад, так и не смог добиться от нее ответа, почему она передумала лететь с ним в Лондон.
– У меня серьезная проблема с Джорджо, – только и сказала она, – придется тебе лететь одному.
Видя, что Джулия сильно встревожена, Гермес понял: что-то стряслось. Из деликатности он не задал ни одного вопроса и уехал в аэропорт с тяжелым сердцем. Романтическое путешествие вдвоем, только что казавшееся таким заманчивым, превратилось в бессмысленную, утомительную поездку.
Оставшись одна, Джулия спустилась в кухню, накрыла стол на двоих и в тарелку Джорджо положила кольцо и цепочку. Потом вернулась в кабинет, выключила телефон и принялась ждать. За несколько часов томительного ожидания она многое передумала, но найти мало-мальски приемлемое оправдание поступку сына так и не смогла.
Внизу хлопнула дверь – Джорджо наконец вернулся. Джулия взглянула на часы: ровно семь.
– Мама, ты где? Есть кто дома?
В голосе сына Джулии послышалось отчаяние, и она готова уже была вскочить с кресла и броситься к нему навстречу, но удержалась. Джорджо распахнул дверь кабинета и, заметив в темноте мать, в удивлении остановился на пороге.
– Здравствуй, Джорджо! – стараясь казаться спокойной, первой поздоровалась Джулия.
– Что это ты сидишь в темноте? – настороженно спросил Джорджо.
– Жду тебя.
– Ужинать будем?
– Как скажешь.
– Сейчас руки вымою и спущусь, – с облегчением, как показалось Джулии, сказал Джорджо и направился к себе.
– Жду тебя в кухне, – вслед ему крикнула Джулия.
Когда Джорджо вошел в кухню, она уже сидела на своем обычном месте, подперев кулаками подбородок.
– Садись, – сказала она, – нам надо поговорить.
Увидев в своей тарелке кольцо и цепочку Амбры, Джорджо бросил на мать злой взгляд, а потом изо всех сил швырнул тарелку об стену. После этого, не говоря ни слова, он выбежал в прихожую и быстро стал одеваться.
– Ты куда? – спросила Джулия, подходя к нему.
– Ухожу. Не хочу больше жить в этом чертовом доме!
У Джулии болезненно сжалось сердце. Джорджо был похож на затравленного зверька, который мечется, не находя пути к спасению.
– Куда же ты пойдешь, дурачок? – Джулия схватила его за полу куртки.
– Убери руки! – грубо крикнул он. – Никогда не смей ко мне прикасаться, слышишь?
Он уже взялся за ручку двери, но Джулия удержала его.
– Я не узнаю тебя, мальчик мой, – растерянно пробормотала она.
– Я сам себя не узнаю, – беспомощно прошептал Джорджо и разрыдался.
Джулия обняла сына и тоже заплакала.
– Сам не знаю, как это получилось, – всхлипывая, оправдывался Джорджо. – Мне нужны деньги, а ты мне их не даешь.
– Как не даю? – возразила Джулия. – А десять тысяч лир каждую субботу?
– Разве это деньги? Только на сигареты нужно три тысячи в день.
«Оказывается, он еще и курит. Час от часу не легче», – подумала Джулия.
– Ты хочешь сказать, что выкуриваешь пачку в день?
– Да, представь себе! – с вызовом ответил Джорджо.
– В пятнадцать лет еще рано курить, – единственное, что нашлась сказать Джулия.
– Совсем не рано. У нас почти все ребята курят и учителя многие тоже.
– Почему ты скрыл от меня это?
– Потому что ты стала бы мне читать нотации, – ответил Джорджо, – а я ими по горло сыт. Когда я с сигаретой, я чувствую себя сильным и взрослым.
Никогда еще Джулия так остро не ощущала своей беспомощности. Если бы с ней рядом сейчас был мужчина, он помог бы ей разобраться в проблемах сына – ведь ему по собственному опыту знакомы трудности взросления! Но, как всегда в критические моменты жизни, Джулия оказалась одна, и ей самой предстояло разбираться во всем, искать выход, принимать решения. Иногда она просто приходила в отчаяние от ответственности, которую жизнь взвалила на ее плечи.
Джулия увлекла сына в гостиную, усадила на диван, села рядом.
– Давай разберемся во всем по порядку, – сказала она спокойным голосом. – Начнем…
– С чего? – насторожился Джорджо.
– Ну хотя бы с того, что ты сегодня прогулял школу. Так или нет?
– Так, – со вздохом признался Джорджо.
– Почему?
– Я был на демонстрации, – не слишком уверенно ответил он.
– Да, я понимаю, без тебя бы демонстрация не состоялась, – Джулия бросила на сына насмешливый взгляд.
– Не надо, мама! – Джорджо знал, какой язвительной бывает мать, когда выходит из себя.
– И тебе хватило совести написать в записке про занятия у Фабио и даже про четверку по истории! – Не в силах находиться на одном месте, Джулия встала и теперь смотрела на сына сверху вниз.
– Если бы я пошел в школу, ничего хорошего бы не было. Я написал то, чего ты от меня ждешь. И чего я сам от себя жду, – добавил он, смущенно потупившись.
– Ложь всегда открывается, – сказала Джулия. – Я хотела тебя найти и позвонила Фабио. Неужели ты не понимаешь, что врать унизительно! Где же ты был?
– В парке с ребятами.
– Что можно делать в парке столько времени?
– Мы играли в футбол, курили. Но у меня было плохое настроение из-за всего этого.
– И как же ты собирался распорядиться награбленным? – Не удержавшись, Джулия снова перешла на язвительный тон.
– У нас есть один парень из выпускного класса, так вот он хорошие деньги дает за такие вещи.
– Хорошие – это сколько?
– Ну, тысяч десять может дать, а то и все пятнадцать. Но честное слово, мама, я бы не продал ему вещи Амбры, я сразу же понял, что поступил ужасно.
Сердце у Джулии колотилось, хотя внешне она казалась спокойной. С большим трудом она сдержалась, чтобы не влепить сыну пощечину.
– Какой молодец! Не продал бы! А что бы ты делал с украшениями бедной Амбры!
– Когда я вернулся из парка, хотел положить их обратно в ее сумку, но Амбра ушла. А тебя дома не было… Я чувствую себя очень-очень виноватым, – со слезами в голосе произнес Джорджо.
Невольно Джулия вспомнила свое детство. Они росли втроем – она, сестра Изабелла и брат Бенни – он теперь модный адвокат. Большой дружбы между ними не было, каждый жил сам по себе, но Джулия помнит, что ее всегда что-то мучило, она все принимала слишком близко к сердцу. Такой уж характер, ничего не поделаешь. Джорджо, похоже, в нее: незначительная проблема перерастает у него в трагедию, и он, теряясь, может совершить ошибку. Его бессмысленно наказывать. Угрызения совести для такого ранимого мальчика, как он, – страшнее любого наказания.
– А ведь мы с Амброй были в комиссариате, – сказала Джулия после паузы. – Оставили заявление о краже.
Джорджо посмотрел на нее с отчаянием.
– Ты должен сам признаться Амбре. Другого выхода нет.
– Ни за что! – в отчаянии крикнул мальчик. – Я лучше уйду из дома, спрячусь где-нибудь.
– От своей совести не спрячешься.
Джулия включила телефон и набрала номер Амбры.
– Джорджо хочет что-то тебе сказать, – поздоровавшись, сообщила она.
Джорджо долго не мог произнести ни слова.
– Это я сделал, – с трудом выговорил он наконец, на глазах превращаясь в маленького беспомощного мальчика, подавленного своей безмерной виной.
– Что ты сделал? – не поняла Амбра, любившая Джорджо, как родного сына.
– Украл вещи из твоей сумки. Прости меня. – И он нажал на рычаг.
Джулия почувствовала некоторое облегчение.
– А теперь поговорим о твоем курении. Когда ты начал?
– Прошлым летом. Ты тогда уехала отдыхать с Гермесом, и папы в городе не было. Никому я не был нужен.
Джулия не поняла, пытался ли он обвинить их, родителей, или в самом деле пережил тогда душевную драму.
– Ты разве не знаешь, что курить вредно? – понимая, что говорит совсем не то, что надо, спросила Джулия.
Она вспомнила трудный разговор с отцом, когда, влюбившись в Лео, взрослого, женатого мужчину, объявила о своем намерении с ним жить. Отец желал ей добра, но его доводы до нее не доходили. «Опыт нельзя передать, – сказал тогда учитель латинского языка Витторио де Бласко, – его можно лишь выстрадать, набив себе шишек, что вы, молодые, и делаете. Когда-нибудь, лет через двадцать, ты вспомнишь мои слова и будешь горько плакать, потому что окажешься в такой же роли. Твой собственный ребенок останется глух к твоим увещеваниям, и ты поймешь всю меру моего отчаяния и моего бессилия». Да, прав оказался отец в своем пророчестве, Джулия только теперь это наконец поняла.