Страница:
Настоящий историк, Собко, очевидно, не мог пренебречь неожиданной пометкой П. Н. Петрова. Но верно и то, что Собко поверил Василию Матвееву, утверждавшему, что двойной портрет был написан в 1720-х годах. Поэтому в своих поисках царственных пар („Государь с невестою“) Собко ограничился Петром II и его двумя невестами – Марией Меншиковой и Екатериной Долгорукой. Возрастное соотношение в обоих случаях соответствовало тому, которое наметил Андрей Матвеев, но все трое совсем не были похожи на молодых людей матвеевского портрета. И Собко признал пометку ошибочной.
А что, если попытать счастья на той тропинке, которая никуда не привела Собко? Цена платья – она продолжала оставаться необъяснимой. А что, если пренебречь принятой точной датировкой? Может быть, именно в ней и кроется ошибка? В таком случае та же формулировка „Государь с невестою“ в следующем десятилетии будет означать иных людей. Тогда это уже принц Антон Ульрих и принцесса Анна Леопольдовна, будущему сыну которых, согласно воле Анны Иоанновны, должен был перейти русский престол.
Петербург
Петербург. Зимний дворец
Петербург
Петербург
А что, если попытать счастья на той тропинке, которая никуда не привела Собко? Цена платья – она продолжала оставаться необъяснимой. А что, если пренебречь принятой точной датировкой? Может быть, именно в ней и кроется ошибка? В таком случае та же формулировка „Государь с невестою“ в следующем десятилетии будет означать иных людей. Тогда это уже принц Антон Ульрих и принцесса Анна Леопольдовна, будущему сыну которых, согласно воле Анны Иоанновны, должен был перейти русский престол.
Петербург
Дом английского посланника. 1740 год
Дорогая Эмилия!
Ты столько раз интересовалась цесаревной Елизаветой и подробностями ее жизни, а я все забывала удовлетворить твое любопытство. Умоляю тебя не сердиться и простить мне мою несносную рассеянность. Это так естественно, что нас, женщин, особенно интересуют особы нашего пола, тем более царственного рода, и только сравнительно редкие встречи с цесаревной при дворе могут объяснить, что мое внимание постоянно отвлекалось другими предметами.
Я не могу не начать с того, что она прелестна. Двадцать восемь лет, неоднократные роды и нелегкая жизнь под постоянным неблагожелательным наблюдением двора не только не состарили ее, но придали цесаревне удивительное обаяние уверенной в себе зрелости. Она невысока ростом, последнее время начала несколько полнеть, что не мешает ей превосходно держаться в седле, ловко носить мужской костюм, к которому она испытывает особенное тяготение, и не менее ловко танцевать. Мне не приходилось встречать такой неутомимой танцорки: цесаревна начинает с первого танца и кончает последним, если даже он приходится на утренние часы из-за затянувшегося бала. Елизавета не знает усталости, и проведенная на ногах ночь не оставляет ни малейших следов на ее очень белом с ярким румянцем лице. Голубые глаза обычно светятся приветливой улыбкой. Цесаревна – участница всех возможных развлечений, маскарадов, аллегорических представлений. Говорят, она сочиняет стихи и песни, которые сама же исполняет. Ей знакомы несколько иностранных языков, которыми она если и не владеет в совершенстве, то пользуется с большой непринужденностью, не стесняясь ошибок или недостатка слов. Разговор с ней доставляет удовольствие своей живостью, хотя и не касается сколько-нибудь серьезных тем. Это легкая светская болтовня, одинаково далекая от искусства и политики.
Здесь сложилось вполне определенное представление о легкомыслии цесаревны и ее полнейшей неспособности интересоваться чем-либо серьезным, тем более вопросами власти. Во время выборов престолонаследника после смерти Петра II она вообще не нашла нужным приехать в Москву и, как говорят, по рассеянности послала свои поздравления герцогине Мекленбургской, не позаботившись узнать о действительных результатах выборов. Я разделяла эту точку зрения, не имея оснований думать иначе, однако события, связанные с венчанием принцессы Анны, заставили меня внимательнее присмотреться к цесаревне.
Всегда ко всем благожелательная и равнодушная к перипетиям дворцовой жизни, цесаревна на этот раз впала в полное отчаяние, которое ей даже не удалось скрыть. По-видимому, ее согревала вполне определенная надежда, рухнувшая с браком принцессы. Принося свои поздравления принцессе, цесаревна залилась слезами и не смогла заставить себя произнести хотя бы несколько слов. Она стала несравнимо серьезнее, задумчивее, и если старается вести себя по-прежнему, то, как мне кажется, чтобы не возбуждать ненужных подозрений. Ее окружение, немногочисленное, но очень ей преданное, также находится в глубокой печали. Мне несколько раз удавалось подметить взгляды цесаревны на отдельных лиц – очень холодные, оценивающие, меньше всего похожие на ее обычную веселую улыбчивость.
Тебя, конечно, заинтересует окружение Елизаветы. Оно, как я уже сказала, немногочисленно, причем состоит в основном из родственников по линии матери. Императрица Екатерина имела нескольких братьев и сестер, чьи дети и были введены в штат цесаревны. Кроме них есть камер-юнкер Михаил Воронцов из древней, но не слишком знатной фамилии, два, как их здесь называют, худородных, или иначе – малоимущих молодых дворянина братья Шуваловы и полунаперсница-полуфрейлина Мавра Шепелева. Если иметь в виду какие бы то ни было изменения в судьбе цесаревны, то следует обратить внимание именно на нее. Это бедная, некрасивая дворяночка, помещенная когда-то своим служившим при дворе императора Петра I дядею в штат цесаревны Анны Петровны. После замужества цесаревны Анны Мавра последовала за ней в Голштинию и прожила в Киле вплоть до смерти своей повелительницы. По возвращении на родину просьбами Елизаветы Мавра была оставлена в ее штате. Это малообразованное, зато на редкость волевое существо, обладающее, на мой взгляд, неистощимым честолюбием, ради которого она и служит цесаревне. Впрочем, Мавра играет в любительских спектаклях в доме цесаревны и даже как будто сочиняет пиесы. Но это уже из той области, которая при нынешнем положении цесаревны не может иметь никакого значения.
Я забыла еще упомянуть о фаворите цесаревны. Это полуграмотный церковный певчий, привезенный из южнорусских степей в столицу за свой красивый голос и сумевший покорить сердце Елизаветы. Их союз возник в первый же год прихода к власти императрицы Анны и пока, как уверяют, достаточно прочен, хотя Алексей Разумовский, как звать певчего, очень склонен к горячительным напиткам, единственный смысл жизни видит в застольях, а под действием вина способен даже поднять руку на цесаревну. Впрочем, все это может быть досужими домыслами окружения императрицы, потому что сторонники цесаревны, а их немало, относятся к Разумовскому с большой симпатией.
Чуть не забыла еще об одной важной новости. Как утверждают, императрица распорядилась о вызове в Петербург Алексея Бестужева. При дворе мнения расходятся, почему императрица до сих пор держит этого несомненно могущего ей быть полезным человека в посланнической должности: ее ли это желание или позиция Бирона, опасающегося умного и энергичного соперника в управлении государством. Имея в виду былые отношения Анны с Бестужевым-сеньором, никакой иной опасности для фаворита Бестужев-юниор как будто представлять не может.
Ты столько раз интересовалась цесаревной Елизаветой и подробностями ее жизни, а я все забывала удовлетворить твое любопытство. Умоляю тебя не сердиться и простить мне мою несносную рассеянность. Это так естественно, что нас, женщин, особенно интересуют особы нашего пола, тем более царственного рода, и только сравнительно редкие встречи с цесаревной при дворе могут объяснить, что мое внимание постоянно отвлекалось другими предметами.
Я не могу не начать с того, что она прелестна. Двадцать восемь лет, неоднократные роды и нелегкая жизнь под постоянным неблагожелательным наблюдением двора не только не состарили ее, но придали цесаревне удивительное обаяние уверенной в себе зрелости. Она невысока ростом, последнее время начала несколько полнеть, что не мешает ей превосходно держаться в седле, ловко носить мужской костюм, к которому она испытывает особенное тяготение, и не менее ловко танцевать. Мне не приходилось встречать такой неутомимой танцорки: цесаревна начинает с первого танца и кончает последним, если даже он приходится на утренние часы из-за затянувшегося бала. Елизавета не знает усталости, и проведенная на ногах ночь не оставляет ни малейших следов на ее очень белом с ярким румянцем лице. Голубые глаза обычно светятся приветливой улыбкой. Цесаревна – участница всех возможных развлечений, маскарадов, аллегорических представлений. Говорят, она сочиняет стихи и песни, которые сама же исполняет. Ей знакомы несколько иностранных языков, которыми она если и не владеет в совершенстве, то пользуется с большой непринужденностью, не стесняясь ошибок или недостатка слов. Разговор с ней доставляет удовольствие своей живостью, хотя и не касается сколько-нибудь серьезных тем. Это легкая светская болтовня, одинаково далекая от искусства и политики.
Здесь сложилось вполне определенное представление о легкомыслии цесаревны и ее полнейшей неспособности интересоваться чем-либо серьезным, тем более вопросами власти. Во время выборов престолонаследника после смерти Петра II она вообще не нашла нужным приехать в Москву и, как говорят, по рассеянности послала свои поздравления герцогине Мекленбургской, не позаботившись узнать о действительных результатах выборов. Я разделяла эту точку зрения, не имея оснований думать иначе, однако события, связанные с венчанием принцессы Анны, заставили меня внимательнее присмотреться к цесаревне.
Всегда ко всем благожелательная и равнодушная к перипетиям дворцовой жизни, цесаревна на этот раз впала в полное отчаяние, которое ей даже не удалось скрыть. По-видимому, ее согревала вполне определенная надежда, рухнувшая с браком принцессы. Принося свои поздравления принцессе, цесаревна залилась слезами и не смогла заставить себя произнести хотя бы несколько слов. Она стала несравнимо серьезнее, задумчивее, и если старается вести себя по-прежнему, то, как мне кажется, чтобы не возбуждать ненужных подозрений. Ее окружение, немногочисленное, но очень ей преданное, также находится в глубокой печали. Мне несколько раз удавалось подметить взгляды цесаревны на отдельных лиц – очень холодные, оценивающие, меньше всего похожие на ее обычную веселую улыбчивость.
Тебя, конечно, заинтересует окружение Елизаветы. Оно, как я уже сказала, немногочисленно, причем состоит в основном из родственников по линии матери. Императрица Екатерина имела нескольких братьев и сестер, чьи дети и были введены в штат цесаревны. Кроме них есть камер-юнкер Михаил Воронцов из древней, но не слишком знатной фамилии, два, как их здесь называют, худородных, или иначе – малоимущих молодых дворянина братья Шуваловы и полунаперсница-полуфрейлина Мавра Шепелева. Если иметь в виду какие бы то ни было изменения в судьбе цесаревны, то следует обратить внимание именно на нее. Это бедная, некрасивая дворяночка, помещенная когда-то своим служившим при дворе императора Петра I дядею в штат цесаревны Анны Петровны. После замужества цесаревны Анны Мавра последовала за ней в Голштинию и прожила в Киле вплоть до смерти своей повелительницы. По возвращении на родину просьбами Елизаветы Мавра была оставлена в ее штате. Это малообразованное, зато на редкость волевое существо, обладающее, на мой взгляд, неистощимым честолюбием, ради которого она и служит цесаревне. Впрочем, Мавра играет в любительских спектаклях в доме цесаревны и даже как будто сочиняет пиесы. Но это уже из той области, которая при нынешнем положении цесаревны не может иметь никакого значения.
Я забыла еще упомянуть о фаворите цесаревны. Это полуграмотный церковный певчий, привезенный из южнорусских степей в столицу за свой красивый голос и сумевший покорить сердце Елизаветы. Их союз возник в первый же год прихода к власти императрицы Анны и пока, как уверяют, достаточно прочен, хотя Алексей Разумовский, как звать певчего, очень склонен к горячительным напиткам, единственный смысл жизни видит в застольях, а под действием вина способен даже поднять руку на цесаревну. Впрочем, все это может быть досужими домыслами окружения императрицы, потому что сторонники цесаревны, а их немало, относятся к Разумовскому с большой симпатией.
Чуть не забыла еще об одной важной новости. Как утверждают, императрица распорядилась о вызове в Петербург Алексея Бестужева. При дворе мнения расходятся, почему императрица до сих пор держит этого несомненно могущего ей быть полезным человека в посланнической должности: ее ли это желание или позиция Бирона, опасающегося умного и энергичного соперника в управлении государством. Имея в виду былые отношения Анны с Бестужевым-сеньором, никакой иной опасности для фаворита Бестужев-юниор как будто представлять не может.
Петербург. Зимний дворец
Императрица Анна Иоанновна и А. П. Бестужев-Рюмин
– Худо мне, Алексей Петрович, кабы знал ты, как худо!
– Ваше величество, вам бы только до первых морозов потерпеть, до белых мух, а там сразу полегчает. Осенью-то от ветров наших промозглых всегда каждая хворь о себе знать дает.
– Какая там зима – никакой зимы мне не видать. Каждое утро глаза открою и чую, веки-то свинцом наливаются, от света божьего сами закрываются. Пора, значит, моя – никуда от нее не спрячешься.
– Государыня, поверьте, ваш лейб-медик самых добрых мыслей о ходе вашего нездоровья.
– Оставь ты лекаря, о деле давай толковать, пока голова не отказала. Зло ты на меня держишь, Алексей Петрович, знаю, что держишь.
Да и кто б не держал – какое дело для меня спроворил, завещание достал, а я и не отблагодарила путем, за заслугу твою бесценную чем отплатила. Хотелось тебе в Петербург – за границей держала. Хоть и почет велик, да не по твоей мысли.
– Ваше императорское величество, ваша воля…
– Конечно, моя воля, иначе усидел бы ты в Гамбурге. Но что было – не исправишь, а расплатиться с тобой хочу. Уйми сердце-то свое, давай вместе прикинем, чтоб и мне хорошо и тебе бы впереди вольная дорога. Пожить-то хотелось бы, ведь пятого десятка не изжила, ведь всего-то нам с тобой по сорок семь годков – много ли, коли б бог здоровья дал.
– Даст, ваше величество, непременно даст, и поживете вы, на радость всем нам.
– А коли иначе станет, надо бы указом Иоанна Антоновича объявить, как мыслишь?
– Да что за нужда торопиться, государыня. На это всегда время будет.
– А ну как нет? А если помирать как тетеньке Екатерине Алексеевне придется: без чувств грохнулась да так до смерти в себя и не пришла? Что ж тогда?
– Слушать мне вас тяжело, государыня. Всё от Бога.
– Да это ладно, ты скажи, что тогда случится?
– Ваше величество, зачем душу-то себе травить?
– Да перестань ты! Вон герцог-то сразу быка за рога хватает, а ты мне тут хороводы водить будешь.
– Ну наследника выбирать станут.
– А воля моя устная?
– Да нет, государыня, с устной-то никто не посчитается. Кто не вспомнит, кто промолчит, как после кончины государя Петра Алексеевича было, иначе Екатерине Алексеевне престола ни в жизнь не видать.
– Верно. Значит, может и цесаревна на трон сесть?
– И она, и принцесса – кого выкликнут, за кого полки гвардейские поднять сумеют.
– Нет, такому не бывать. Не хочу их на троне. Пусть уж младенец – о нем хоть не знаю, каков будет. А если объявить его указом?
– Тогда и спору нет – присягать придется.
– Ин так тому и быть. Составляй указ, Алексей Петрович.
– Глубочайшим образом убежден, ваше императорское величество, что речь будет идти не о младенце, что священная жизнь ваша продлится на долгие годы – и вы увидите около себя своего взрослого преемника и многочисленных внуков.
– А коли о младенце, тогда что?
– Так ведь в колыбели державой управлять немыслимо.
– Что присоветуешь?
– Может, совет какой из министров составить.
– Как верховники были, что меня выбирали да придумывали, как бы власть царскую урезать?
– Можно других.
– Да ты что, Алексей Петрович! Поверю я в других – все они одинаковыми обернутся.
– Власть, государыня, великий соблазн. Возле нее человек сам себя не помнит.
– Умные слова говоришь, да выхода нет.
– Какой же еще выход, государыня?
– Регент нужен, герцог правильно говорил.
– Но регентом способен быть только один человек, государыня, которому и знать наша поверит, и принцесса подчинится.
– О ком это ты?
– О герцоге Бироне, ваше императорское величество.
– Вот, выходит, и не просчиталась я, все как думалось сделала. Значит, простил ты герцогу нелюбовь его к тебе, что не хотел Алексея Бестужева в Петербурге видеть?
– Государыня, вы просили откровенного ответа – я обязан вам правдой, как бы она ни была мне тяжела.
– Тяжела! А вот теперь, Алексей Петрович, придумай, чтоб мне герцога до последнего дня в руках держать, чтоб острастка на него была.
– Нет ничего проще, государыня! Мы сделаем так, чтобы регентом он был объявлен через Сенат только после вашей кончины, чего, всем сердцем верю, Господь не заставит меня пережить.
– Давай здесь же сочиняй свою хитрость, а я черновик и подпишу.
– Колодников бы еще выпустить за ваше здравие, государыня, каторжников каких простить.
– Спасибо тебе, Алексей Петрович, за заботу. Верный ты человек оказался. Али я от хвори своей слезлива стала. Все едино – спасибо тебе.
Теперь все зависело от решения вопроса о сходстве. Мне надо было сравнить матвеевский холст по возможности со всеми известными обликами правительницы. Если никогда не бывают одинаковыми две фотографии одного и того же человека, то что говорить о портретах, где свое слово говорят и умение художника, и отношение его к своей модели, понимание ее особенностей, характера. Но фонды музеев, издания портретов, гравюры – ничто не приходило на помощь. На вид простейшая задача – найти изображение Анны Леопольдовны – казалась почти неразрешимой. Впрочем, еще оставался запасник московского Государственного исторического музея, так называемый фонд Отдела бытовой иллюстрации. Да, изображения Анны Леопольдовны здесь были. Их было даже несколько, но в копиях позднейших лет, где ошибка и выдумка неизбежно накладывают свой отпечаток на облик человека. Исключение – портрет, написанный в 1732 году очень посредственным художником И. Ведекиндом.
Заурядное решение, но именно оно и было нужно. Ведекинд добросовестно помечает конструкцию необычного лица с высоким прямоугольным лбом, запавшими щеками, характерным разлетом редеющих к вискам бровей и длинным утолщенным на кончике носом. Это было удивительное сходство с женским портретом матвеевской картины. Его незавершенность сохранила более проявленной конструкцию лица, помогая пробуждающемуся узнаванию. Теперь как никогда нужно было найти документальное подтверждение начинавшей проявляться загадки.
Снова поездка в Ленинград. Снова высокий, торжественный зал Государственного исторического архива. По окнам медлительными струями стекает спокойный дождь. Давно прошло лето, осень, другое лето, другая осень. Вопросы историков не знают быстрых ответов.
Теперь уже не одни протоколы Канцелярии от строений, а все сохранившиеся ее документы тех лет извлекаются из хранения. Чем занимался Матвеев, кроме основных живописных работ, насколько был связан со двором, как хорошо знала его сама Анна Иоанновна – дорога каждая мелочь. Матвеев пишет портрет Анны Иоанновны для триумфальных ворот, портрет в коронационном одеянии, портрет в белом атласном платье, портрет с арапчонком, портрет для Синода, портреты погрудные и в полный рост… Императрица не могла не знать художника, тем более что очень ревниво относилась к собственным изображениям. И еще одна подробность: совсем незадолго до своей смерти Андрей Матвеев работал в ее личных покоях.
Февраль 1738 года – и наконец есть заказ! Мастеру живописных дел Андрею Матвееву поручается написать двойной портрет Анны Леопольдовны и Антона Ульриха: императрица утвердила предстоящий брак, летом должно было состояться торжественное бракосочетание.
Значит, было так. Художник провел несколько сеансов с натуры, а потом дописывал портрет, как то делали все современные ему портретисты, в мастерской. Но закончить его не успел: непосильная работа без выбора, забота о растущей семье, еле скрываемая нужда делали свое дело – в апреле Андрея Матвеева не стало. Это и решило судьбу портрета.
К тому же брак Анны Леопольдовны был заключен. Императрица по-прежнему относилась к молодой паре с подозрительностью и пренебрежением. Портрет стал попросту никому не нужным, а со вступлением на престол Елизаветы Петровны и вовсе крамольным. Все изображения правительницы и ее сына выискивались и старательно уничтожались – насчет этого существовало негласное, но суровейшее распоряжение Елизаветы. Матвеевскому холсту посчастливилось – он не был закончен, и достигнутое в нем сходство было недостаточным в представлении современников, чтобы считаться портретным. И все же Канцелярия от строений именно из-за изображенных лиц могла задержать полотно у себя. Что же касается наследников художника – они могли толком и не знать случайно промелькнувших у ступеней престола лиц, тем более не интересоваться ими. Зато спустя семьдесят лет двойной портрет оказался как нельзя более подходящим для престарелого сына художника, лелеявшего фантазию о благородном происхождении собственного отца. Не сохранилось среди фамильных воспоминаний и то, что Андрей Матвеев не раз писал Анну Леопольдовну, с течением времени скрывшуюся под чужим именем.
Этот портрет не вызывал ни интереса искусствоведов, ни попыток его определения: подмалевок погрудного изображения молодой и очень некрасивой девушки-подростка с низкой, совсем гладкой пудреной прической и в сильно декольтированном, едва проложенном платье. В каталогах Русского музея его стало принято считать этюдом для портрета Анны Иоанновны, который писал Матвеев по заказу Синода в 1732 году.
Но пятнадцать и сорок – слишком большой временной разрыв, который побудил внести в инвентарный список музея уточнение, что это портрет цесаревны: логический домысел, равносильный грубейшей ошибке. Титул цесаревен – наследниц престола – имели только две дочери Петра I. Ни Анна Иоанновна, ни ее сестры, ни тем более Анна Леопольдовна пользоваться подобным титулом не могли. Хранители музея, конечно, имели в виду Анну Иоанновну но на нее девушка с портрета вообще не была похожа.
Худощавое, вытянутое лицо с выдающимся, тяжелым подбородком и длинным с нависающим кончиком носом скрашивалось только удлиненным разрезом очень темных в контрасте с прозрачно-белой кожей глаз. Плосковатые скулы, круглые надбровные дуги придавали девочке удивительное своеобразие, как и форма высокого плоского лба. Густые у переносицы брови редели к вискам. Все черты были лишены той внутренней гармонии, которую приносит с собой возраст, но даже здесь они уже были портретными чертами принцессы Анны. Матвееву, скорее всего, заказывали ее портрет сразу после объявления наследником будущего ребенка Анны. Сам того не зная, Андрей Матвеев оказался основным портретистом незадачливой правительницы.
– Ваше величество, вам бы только до первых морозов потерпеть, до белых мух, а там сразу полегчает. Осенью-то от ветров наших промозглых всегда каждая хворь о себе знать дает.
– Какая там зима – никакой зимы мне не видать. Каждое утро глаза открою и чую, веки-то свинцом наливаются, от света божьего сами закрываются. Пора, значит, моя – никуда от нее не спрячешься.
– Государыня, поверьте, ваш лейб-медик самых добрых мыслей о ходе вашего нездоровья.
– Оставь ты лекаря, о деле давай толковать, пока голова не отказала. Зло ты на меня держишь, Алексей Петрович, знаю, что держишь.
Да и кто б не держал – какое дело для меня спроворил, завещание достал, а я и не отблагодарила путем, за заслугу твою бесценную чем отплатила. Хотелось тебе в Петербург – за границей держала. Хоть и почет велик, да не по твоей мысли.
– Ваше императорское величество, ваша воля…
– Конечно, моя воля, иначе усидел бы ты в Гамбурге. Но что было – не исправишь, а расплатиться с тобой хочу. Уйми сердце-то свое, давай вместе прикинем, чтоб и мне хорошо и тебе бы впереди вольная дорога. Пожить-то хотелось бы, ведь пятого десятка не изжила, ведь всего-то нам с тобой по сорок семь годков – много ли, коли б бог здоровья дал.
– Даст, ваше величество, непременно даст, и поживете вы, на радость всем нам.
– А коли иначе станет, надо бы указом Иоанна Антоновича объявить, как мыслишь?
– Да что за нужда торопиться, государыня. На это всегда время будет.
– А ну как нет? А если помирать как тетеньке Екатерине Алексеевне придется: без чувств грохнулась да так до смерти в себя и не пришла? Что ж тогда?
– Слушать мне вас тяжело, государыня. Всё от Бога.
– Да это ладно, ты скажи, что тогда случится?
– Ваше величество, зачем душу-то себе травить?
– Да перестань ты! Вон герцог-то сразу быка за рога хватает, а ты мне тут хороводы водить будешь.
– Ну наследника выбирать станут.
– А воля моя устная?
– Да нет, государыня, с устной-то никто не посчитается. Кто не вспомнит, кто промолчит, как после кончины государя Петра Алексеевича было, иначе Екатерине Алексеевне престола ни в жизнь не видать.
– Верно. Значит, может и цесаревна на трон сесть?
– И она, и принцесса – кого выкликнут, за кого полки гвардейские поднять сумеют.
– Нет, такому не бывать. Не хочу их на троне. Пусть уж младенец – о нем хоть не знаю, каков будет. А если объявить его указом?
– Тогда и спору нет – присягать придется.
– Ин так тому и быть. Составляй указ, Алексей Петрович.
– Глубочайшим образом убежден, ваше императорское величество, что речь будет идти не о младенце, что священная жизнь ваша продлится на долгие годы – и вы увидите около себя своего взрослого преемника и многочисленных внуков.
– А коли о младенце, тогда что?
– Так ведь в колыбели державой управлять немыслимо.
– Что присоветуешь?
– Может, совет какой из министров составить.
– Как верховники были, что меня выбирали да придумывали, как бы власть царскую урезать?
– Можно других.
– Да ты что, Алексей Петрович! Поверю я в других – все они одинаковыми обернутся.
– Власть, государыня, великий соблазн. Возле нее человек сам себя не помнит.
– Умные слова говоришь, да выхода нет.
– Какой же еще выход, государыня?
– Регент нужен, герцог правильно говорил.
– Но регентом способен быть только один человек, государыня, которому и знать наша поверит, и принцесса подчинится.
– О ком это ты?
– О герцоге Бироне, ваше императорское величество.
– Вот, выходит, и не просчиталась я, все как думалось сделала. Значит, простил ты герцогу нелюбовь его к тебе, что не хотел Алексея Бестужева в Петербурге видеть?
– Государыня, вы просили откровенного ответа – я обязан вам правдой, как бы она ни была мне тяжела.
– Тяжела! А вот теперь, Алексей Петрович, придумай, чтоб мне герцога до последнего дня в руках держать, чтоб острастка на него была.
– Нет ничего проще, государыня! Мы сделаем так, чтобы регентом он был объявлен через Сенат только после вашей кончины, чего, всем сердцем верю, Господь не заставит меня пережить.
– Давай здесь же сочиняй свою хитрость, а я черновик и подпишу.
– Колодников бы еще выпустить за ваше здравие, государыня, каторжников каких простить.
– Спасибо тебе, Алексей Петрович, за заботу. Верный ты человек оказался. Али я от хвори своей слезлива стала. Все едино – спасибо тебе.
Теперь все зависело от решения вопроса о сходстве. Мне надо было сравнить матвеевский холст по возможности со всеми известными обликами правительницы. Если никогда не бывают одинаковыми две фотографии одного и того же человека, то что говорить о портретах, где свое слово говорят и умение художника, и отношение его к своей модели, понимание ее особенностей, характера. Но фонды музеев, издания портретов, гравюры – ничто не приходило на помощь. На вид простейшая задача – найти изображение Анны Леопольдовны – казалась почти неразрешимой. Впрочем, еще оставался запасник московского Государственного исторического музея, так называемый фонд Отдела бытовой иллюстрации. Да, изображения Анны Леопольдовны здесь были. Их было даже несколько, но в копиях позднейших лет, где ошибка и выдумка неизбежно накладывают свой отпечаток на облик человека. Исключение – портрет, написанный в 1732 году очень посредственным художником И. Ведекиндом.
Заурядное решение, но именно оно и было нужно. Ведекинд добросовестно помечает конструкцию необычного лица с высоким прямоугольным лбом, запавшими щеками, характерным разлетом редеющих к вискам бровей и длинным утолщенным на кончике носом. Это было удивительное сходство с женским портретом матвеевской картины. Его незавершенность сохранила более проявленной конструкцию лица, помогая пробуждающемуся узнаванию. Теперь как никогда нужно было найти документальное подтверждение начинавшей проявляться загадки.
Снова поездка в Ленинград. Снова высокий, торжественный зал Государственного исторического архива. По окнам медлительными струями стекает спокойный дождь. Давно прошло лето, осень, другое лето, другая осень. Вопросы историков не знают быстрых ответов.
Теперь уже не одни протоколы Канцелярии от строений, а все сохранившиеся ее документы тех лет извлекаются из хранения. Чем занимался Матвеев, кроме основных живописных работ, насколько был связан со двором, как хорошо знала его сама Анна Иоанновна – дорога каждая мелочь. Матвеев пишет портрет Анны Иоанновны для триумфальных ворот, портрет в коронационном одеянии, портрет в белом атласном платье, портрет с арапчонком, портрет для Синода, портреты погрудные и в полный рост… Императрица не могла не знать художника, тем более что очень ревниво относилась к собственным изображениям. И еще одна подробность: совсем незадолго до своей смерти Андрей Матвеев работал в ее личных покоях.
Февраль 1738 года – и наконец есть заказ! Мастеру живописных дел Андрею Матвееву поручается написать двойной портрет Анны Леопольдовны и Антона Ульриха: императрица утвердила предстоящий брак, летом должно было состояться торжественное бракосочетание.
Значит, было так. Художник провел несколько сеансов с натуры, а потом дописывал портрет, как то делали все современные ему портретисты, в мастерской. Но закончить его не успел: непосильная работа без выбора, забота о растущей семье, еле скрываемая нужда делали свое дело – в апреле Андрея Матвеева не стало. Это и решило судьбу портрета.
К тому же брак Анны Леопольдовны был заключен. Императрица по-прежнему относилась к молодой паре с подозрительностью и пренебрежением. Портрет стал попросту никому не нужным, а со вступлением на престол Елизаветы Петровны и вовсе крамольным. Все изображения правительницы и ее сына выискивались и старательно уничтожались – насчет этого существовало негласное, но суровейшее распоряжение Елизаветы. Матвеевскому холсту посчастливилось – он не был закончен, и достигнутое в нем сходство было недостаточным в представлении современников, чтобы считаться портретным. И все же Канцелярия от строений именно из-за изображенных лиц могла задержать полотно у себя. Что же касается наследников художника – они могли толком и не знать случайно промелькнувших у ступеней престола лиц, тем более не интересоваться ими. Зато спустя семьдесят лет двойной портрет оказался как нельзя более подходящим для престарелого сына художника, лелеявшего фантазию о благородном происхождении собственного отца. Не сохранилось среди фамильных воспоминаний и то, что Андрей Матвеев не раз писал Анну Леопольдовну, с течением времени скрывшуюся под чужим именем.
Этот портрет не вызывал ни интереса искусствоведов, ни попыток его определения: подмалевок погрудного изображения молодой и очень некрасивой девушки-подростка с низкой, совсем гладкой пудреной прической и в сильно декольтированном, едва проложенном платье. В каталогах Русского музея его стало принято считать этюдом для портрета Анны Иоанновны, который писал Матвеев по заказу Синода в 1732 году.
Но пятнадцать и сорок – слишком большой временной разрыв, который побудил внести в инвентарный список музея уточнение, что это портрет цесаревны: логический домысел, равносильный грубейшей ошибке. Титул цесаревен – наследниц престола – имели только две дочери Петра I. Ни Анна Иоанновна, ни ее сестры, ни тем более Анна Леопольдовна пользоваться подобным титулом не могли. Хранители музея, конечно, имели в виду Анну Иоанновну но на нее девушка с портрета вообще не была похожа.
Худощавое, вытянутое лицо с выдающимся, тяжелым подбородком и длинным с нависающим кончиком носом скрашивалось только удлиненным разрезом очень темных в контрасте с прозрачно-белой кожей глаз. Плосковатые скулы, круглые надбровные дуги придавали девочке удивительное своеобразие, как и форма высокого плоского лба. Густые у переносицы брови редели к вискам. Все черты были лишены той внутренней гармонии, которую приносит с собой возраст, но даже здесь они уже были портретными чертами принцессы Анны. Матвееву, скорее всего, заказывали ее портрет сразу после объявления наследником будущего ребенка Анны. Сам того не зная, Андрей Матвеев оказался основным портретистом незадачливой правительницы.
Петербург
Дом английского посланника. 1740 год
Дорогая Эмилия!
Императрицы Анны больше нет. Ты уже узнала об этом, конечно, из депеш и газет, но все же я позволю себе воспользоваться своей привилегией познакомить тебя с подробностями этого значительного для России события. Они необычны и знаменательны, как, впрочем, и все, что происходит с коронованными особами. Иногда мне начинает казаться, что власть, возможность распоряжаться жизнью и счастьем других людей придают совершенно незаслуженное значение словам и поступкам венценосцев, которые на деле оказываются самыми посредственными, а порой и жалкими людьми со всеми присущими простым смертным грехами, слабостями и пороками. Не мне судить о действительном значении царствования покойной императрицы, но в России повсюду, без преувеличения, раздался вздох облегчения, хотя оставленное ею наследство и не видится мне в таком розовом свете.
Прелюдией того, что сейчас происходит в Петербурге, стало заключение Белградского мира. Хотя фаворит не имел к нему ни малейшего отношения, это политическое событие было отмечено для него фантастическим по щедрости подарком императрицы – высоким золотым бокалом, наполненным доверху превосходнейшими бриллиантами, которые оцениваются придворным ювелиром в полмиллиона рублей. Поистине императрица превзошла самою себя, но и резко усложнила собственное положение.
Полученный бокал, кажется, окончательно убедил фаворита не только в незыблемости его влияния на императрицу, но и в возможности, не ограничиваясь Курляндией, протянуть руку к императорскому скипетру. Поведение герцога изменилось до неузнаваемости. Вольность его поведения доходила до того, что он позволял себе не обращать внимания на приход императрицы, спокойно сидеть в ее присутствии и не слушать обращенных к нему слов. Он третировал Анну с такой настойчивостью и откровенностью, как будто это составляло часть некоего задуманного им плана. Всегда любезный с цесаревной Елизаветой, он превратился в отношении нее в воплощенную предупредительность и неоднократно говорил, что, если бы это было в его возможностях, он создал бы для нее поистине царскую жизнь вместо того нищенского существования, которое она вынуждена влачить. Вопреки строжайшему запрету императрицы он нашел способ пригласить в Петербург графа Линара, дав возможность прекрасному саксонцу проводить все время подле принцессы Анны. Но апогеем всеобщего изумления стало появление в Петербурге Алексея Бестужева. После двадцати с лишним лет пребывания на дипломатической службе за пределами империи он оказался вызванным для того, чтобы занять место в Кабинете министров. Бестужев демонстрировал великолепные отношения и с императрицей, и с фаворитом, что по нынешним временам представляет довольно затруднительное предприятие. Кто именно его вызвал и почему – фаворит и Анна пришли на этот раз в отношении Бестужева к общему решению, – остается их тайной, о которую, как об утес, разбиваются все наши догадки.
Нынешний 1740 год с первых же дней явно обещал множество неожиданностей. Вскоре после вручения фавориту знаменитого кубка – это было, помнится, 12 февраля – императрица занемогла. Ее болезнь не внушала сначала серьезных опасений, но тем не менее заставляла Анну пренебрегать все большим числом своих императорских обязанностей. Распространился слух о быстром развитии той самой каменной болезни в почках, которая унесла в могилу мать Анны и, как принято считать, обеих ее сестер. Так ли было в действительности, сказать трудно. Ты знаешь, что такое лейб-медики и насколько можно им доверять.
Слухи шли, императрица прихварывала, фаворит все больше чувствовал себя единовластным правителем, опиравшимся главным образом на Алексея Бестужева, готового выполнить каждую прихоть герцога, пока 12 августа принцесса не родила сына. Вопреки ожиданию, маленький Иоанн не сразу был провозглашен наследником, в чем усматривали очередную хитрость, измышленную Бироном и Бестужевым, тем более что оба они заняли откровенно пренебрежительную позицию по отношению к принцессе.
Трудно предположить, как долго длилось бы подобное положение, если бы 5 октября за обедом императрице не стало дурно. Ее перенесли в спальню, с большим трудом привели в чувство, и, по-видимому, едва придя в себя от припадка, Анна подписала указ об объявлении Иоанна наследником российского престола – мера вполне своевременная, если принять во внимание, что уже 17 октября императрицы не стало. Сразу после смерти Анны ее маленький внук был провозглашен императором. Манифест не оговаривал регентства, и все были убеждены, что правителями при сыне станут до его совершеннолетия родители. Однако появившийся днем позже указ Сената развеял иллюзии. Регентство досталось одному Бирону, к великому гневу и отчаянию принцессы. Впрочем, и принц Антон не скрывает своих чувств. Очень похоже, что и он стал мечтать о власти, причем без участия своей супруги, и нашел некоторое число сторонников подобного варианта среди влиятельной знати. В конце концов, поддерживая подобных соискателей, даже простой камер-лакей ищет способов собственного возвышения.
Бирон решил откупиться от своих соперников внушительными денежными суммами, тем более что помимо фактических прав на власть он обеспечил себе титул королевского высочества и полумиллионное годовое содержание. По всей вероятности, для того чтобы окончательно рассорить царственных супругов, тот же титул получил только принц Антон, хотя содержание его вместе с принцессой намного меньше – всего триста тысяч рублей в год. Бирон позаботился и об улучшении условий цесаревны, удвоив ее содержание, хотя оно даже теперь будет составлять восемьдесят тысяч – разница очень значительная, особенно для самолюбия Елизаветы.
Добавлю еще только несколько подробностей. Двухмесячный император отрешен от родителей и помещен во дворец под наблюдение герцогини Бирон, что вызывает немало толков. Сумеет ли злая горбунья сохранить жизнь и здоровье младенца? Во время церемониала поздравлений все придворные должны были прикладываться к руке Бирона. Многие сказались больными, но большинство подвергло себя этому унизительному испытанию. Надолго ли?
Императрицы Анны больше нет. Ты уже узнала об этом, конечно, из депеш и газет, но все же я позволю себе воспользоваться своей привилегией познакомить тебя с подробностями этого значительного для России события. Они необычны и знаменательны, как, впрочем, и все, что происходит с коронованными особами. Иногда мне начинает казаться, что власть, возможность распоряжаться жизнью и счастьем других людей придают совершенно незаслуженное значение словам и поступкам венценосцев, которые на деле оказываются самыми посредственными, а порой и жалкими людьми со всеми присущими простым смертным грехами, слабостями и пороками. Не мне судить о действительном значении царствования покойной императрицы, но в России повсюду, без преувеличения, раздался вздох облегчения, хотя оставленное ею наследство и не видится мне в таком розовом свете.
Прелюдией того, что сейчас происходит в Петербурге, стало заключение Белградского мира. Хотя фаворит не имел к нему ни малейшего отношения, это политическое событие было отмечено для него фантастическим по щедрости подарком императрицы – высоким золотым бокалом, наполненным доверху превосходнейшими бриллиантами, которые оцениваются придворным ювелиром в полмиллиона рублей. Поистине императрица превзошла самою себя, но и резко усложнила собственное положение.
Полученный бокал, кажется, окончательно убедил фаворита не только в незыблемости его влияния на императрицу, но и в возможности, не ограничиваясь Курляндией, протянуть руку к императорскому скипетру. Поведение герцога изменилось до неузнаваемости. Вольность его поведения доходила до того, что он позволял себе не обращать внимания на приход императрицы, спокойно сидеть в ее присутствии и не слушать обращенных к нему слов. Он третировал Анну с такой настойчивостью и откровенностью, как будто это составляло часть некоего задуманного им плана. Всегда любезный с цесаревной Елизаветой, он превратился в отношении нее в воплощенную предупредительность и неоднократно говорил, что, если бы это было в его возможностях, он создал бы для нее поистине царскую жизнь вместо того нищенского существования, которое она вынуждена влачить. Вопреки строжайшему запрету императрицы он нашел способ пригласить в Петербург графа Линара, дав возможность прекрасному саксонцу проводить все время подле принцессы Анны. Но апогеем всеобщего изумления стало появление в Петербурге Алексея Бестужева. После двадцати с лишним лет пребывания на дипломатической службе за пределами империи он оказался вызванным для того, чтобы занять место в Кабинете министров. Бестужев демонстрировал великолепные отношения и с императрицей, и с фаворитом, что по нынешним временам представляет довольно затруднительное предприятие. Кто именно его вызвал и почему – фаворит и Анна пришли на этот раз в отношении Бестужева к общему решению, – остается их тайной, о которую, как об утес, разбиваются все наши догадки.
Нынешний 1740 год с первых же дней явно обещал множество неожиданностей. Вскоре после вручения фавориту знаменитого кубка – это было, помнится, 12 февраля – императрица занемогла. Ее болезнь не внушала сначала серьезных опасений, но тем не менее заставляла Анну пренебрегать все большим числом своих императорских обязанностей. Распространился слух о быстром развитии той самой каменной болезни в почках, которая унесла в могилу мать Анны и, как принято считать, обеих ее сестер. Так ли было в действительности, сказать трудно. Ты знаешь, что такое лейб-медики и насколько можно им доверять.
Слухи шли, императрица прихварывала, фаворит все больше чувствовал себя единовластным правителем, опиравшимся главным образом на Алексея Бестужева, готового выполнить каждую прихоть герцога, пока 12 августа принцесса не родила сына. Вопреки ожиданию, маленький Иоанн не сразу был провозглашен наследником, в чем усматривали очередную хитрость, измышленную Бироном и Бестужевым, тем более что оба они заняли откровенно пренебрежительную позицию по отношению к принцессе.
Трудно предположить, как долго длилось бы подобное положение, если бы 5 октября за обедом императрице не стало дурно. Ее перенесли в спальню, с большим трудом привели в чувство, и, по-видимому, едва придя в себя от припадка, Анна подписала указ об объявлении Иоанна наследником российского престола – мера вполне своевременная, если принять во внимание, что уже 17 октября императрицы не стало. Сразу после смерти Анны ее маленький внук был провозглашен императором. Манифест не оговаривал регентства, и все были убеждены, что правителями при сыне станут до его совершеннолетия родители. Однако появившийся днем позже указ Сената развеял иллюзии. Регентство досталось одному Бирону, к великому гневу и отчаянию принцессы. Впрочем, и принц Антон не скрывает своих чувств. Очень похоже, что и он стал мечтать о власти, причем без участия своей супруги, и нашел некоторое число сторонников подобного варианта среди влиятельной знати. В конце концов, поддерживая подобных соискателей, даже простой камер-лакей ищет способов собственного возвышения.
Бирон решил откупиться от своих соперников внушительными денежными суммами, тем более что помимо фактических прав на власть он обеспечил себе титул королевского высочества и полумиллионное годовое содержание. По всей вероятности, для того чтобы окончательно рассорить царственных супругов, тот же титул получил только принц Антон, хотя содержание его вместе с принцессой намного меньше – всего триста тысяч рублей в год. Бирон позаботился и об улучшении условий цесаревны, удвоив ее содержание, хотя оно даже теперь будет составлять восемьдесят тысяч – разница очень значительная, особенно для самолюбия Елизаветы.
Добавлю еще только несколько подробностей. Двухмесячный император отрешен от родителей и помещен во дворец под наблюдение герцогини Бирон, что вызывает немало толков. Сумеет ли злая горбунья сохранить жизнь и здоровье младенца? Во время церемониала поздравлений все придворные должны были прикладываться к руке Бирона. Многие сказались больными, но большинство подвергло себя этому унизительному испытанию. Надолго ли?
Петербург
Дом герцогов Брауншвейг-Люнебургских. принцесса Анна Леопольдовна и принц Антон
– Мне необходимо объясниться с вами, Анна.
– Тебе со мной, принц? О чем еще?
– Вы знаете, я не терплю этой простонародной манеры обращения, недопустимой для придворного этикета.
– Учить меня, значит, собрался.
– Именно учить. Вы сами знаете, то крайне небрежное воспитание, которое было вами получено, не соответствует требованиям двора. Императорского двора! И я хочу, чтобы мать моего сына не компрометировала ни императора Иоанна, ни меня.
– Вон оно что! Не вышла, значит, принцесса Мекленбургская, внучка родная царя русского в русском дворце жить. Зато ты вышел, принц. Земель вот, правда, за тобой не водилось, окромя титула, богатств никаких нет, все, что на тебе надето, на чем сидишь, в чем живешь, – чужое, на коленках, поклонами да лестью выслуженное, а так всем ты, принц, взял, всем в монархи вышел.
– Я безразличен к вашим оскорблениям, Анна. Они слишком однообразны и не свидетельствуют об остроте вашего ума. На что бы вы ни ссылались в прошлом, сегодня речь идет о моем регентстве.
– То есть как это – твоем?
– Да, именно моем. Гвардия, и не только гвардия, высказывается за то, чтобы именно мне взять на себя обязанности регента при собственном сыне. И в ваших интересах поддержать это стремление. Тогда вы по крайней мере будете супругой регента – это создаст вам прочное положение.
– А почему ж это тебе, когда ты, принц, к российскому царскому дому отношения не имеешь? Сбоку припека объявился, и на тебе – в регенты метит! Через меня же во дворец попал, и меня же побоку! Так выходит?
– Не думаете же вы сами занять это место, Анна! Вас не знают и не любят в гвардии. Ваш образ жизни удаляет вас даже от придворных, которые скоро перестанут узнавать вас в лицо. Моя военная служба сделала меня достаточно известным в действующей армии, а это немало. Вы же знаете, что еще при жизни покойной императрицы представители шляхетства хотели просить ее о назначении именно меня регентом императора.
– Тебе со мной, принц? О чем еще?
– Вы знаете, я не терплю этой простонародной манеры обращения, недопустимой для придворного этикета.
– Учить меня, значит, собрался.
– Именно учить. Вы сами знаете, то крайне небрежное воспитание, которое было вами получено, не соответствует требованиям двора. Императорского двора! И я хочу, чтобы мать моего сына не компрометировала ни императора Иоанна, ни меня.
– Вон оно что! Не вышла, значит, принцесса Мекленбургская, внучка родная царя русского в русском дворце жить. Зато ты вышел, принц. Земель вот, правда, за тобой не водилось, окромя титула, богатств никаких нет, все, что на тебе надето, на чем сидишь, в чем живешь, – чужое, на коленках, поклонами да лестью выслуженное, а так всем ты, принц, взял, всем в монархи вышел.
– Я безразличен к вашим оскорблениям, Анна. Они слишком однообразны и не свидетельствуют об остроте вашего ума. На что бы вы ни ссылались в прошлом, сегодня речь идет о моем регентстве.
– То есть как это – твоем?
– Да, именно моем. Гвардия, и не только гвардия, высказывается за то, чтобы именно мне взять на себя обязанности регента при собственном сыне. И в ваших интересах поддержать это стремление. Тогда вы по крайней мере будете супругой регента – это создаст вам прочное положение.
– А почему ж это тебе, когда ты, принц, к российскому царскому дому отношения не имеешь? Сбоку припека объявился, и на тебе – в регенты метит! Через меня же во дворец попал, и меня же побоку! Так выходит?
– Не думаете же вы сами занять это место, Анна! Вас не знают и не любят в гвардии. Ваш образ жизни удаляет вас даже от придворных, которые скоро перестанут узнавать вас в лицо. Моя военная служба сделала меня достаточно известным в действующей армии, а это немало. Вы же знаете, что еще при жизни покойной императрицы представители шляхетства хотели просить ее о назначении именно меня регентом императора.