Страница:
– Госпожа Вордени, вы можете оценить это лучше, чем я, – сухо заметил Сутъяди. – В мою компетенцию входит лишь обеспечение безопасности.
Вордени тяжело вздохнула.
– Капитан, они вовсе не были вампирами.
– Простите, что?
– Марсиане. Они не были вампирами. Или демонами. Это лишь раса, обладавшая развитой технологией. У них были крылья. Вот и все. И не существует ничего, что стояло бы по другую сторону этого артефакта. – Она ткнула пальцем в направлении скал. – Ничего такого, что не могли бы построить мы сами, пройдя путь во много тысяч лет. Разумеется, если обуздаем свои милитаристские тенденции.
– Госпожа Вордени, надеюсь, вы не рассматриваете мои слова как оскорбление?
– Как вам будет угодно, капитан. Сейчас мы, все без исключения, медленно умираем от дикой радиации. Вчера на расстоянии чуть более десяти километров отсюда превратились в пар сто тысяч человек. Не считая военных. – Голос женщины набирал силу, постепенно начиная дрожать. – На этой планете, где угодно в пределах примерно шестидесяти процентов ее поверхности, шансы умереть молодым, умереть насильственной смертью – просто сногсшибательные. Благодаря военным. И наконец, лагеря, где убивают медленно, моря голодом или избивая лишь за то, что вы переступили черту, отмеченную политиками. Эту услугу тоже обеспечивают военные. Есть ли еще что-то, что я могла бы специально для вас добавить к своему определению милитаризма?
– Госпожа Вордени! – в голосе Хэнда зазвучал металл, которого не было прежде. Хансен, Шнайдер и Сян, работавшие под погрузочной рампой, оставили свое занятие и уставились на участников принципиального спора. – Мы ушли от темы. Обсуждались вопросы безопасности.
– Неужели? – Вордени принужденно усмехнулась, однако голос ее зазвучал спокойнее. – Хорошо, капитан. Позвольте довести до вашего сведения, что за те семьдесят лет, что я работаю археологом, никогда не встречала ни одного свидетельства, говорившего о марсианах как существах менее благонамеренных, нежели мы сами. Особенно в сравнении с вами, господа. Это вы развязали бойню на Санкции IV. И если исключить маленький нюанс – последствия взрыва, произведенного над Заубервиллем, – сейчас вы находитесь в большей безопасности, сидя перед этими воротами, чем где-либо еще на северном полушарии.
Возникла короткая пауза. Я решил выступить с предложением:
– Возможно, имело бы смысл навести вооружение «Нагини» на спуск в выработку. Эффект практически тот же. Вероятность обнаружения при мониторинге с орбиты – гораздо более низкая. Если же появится чудовище с полуметровыми клыками, мы сможем обрушить скалу.
– Неплохое предложение.
Хэнд как бы случайно переместился на новую позицию, точно между Вордени и Сутъяди.
– Капитан, по-моему – разумный компромисс. Или я не прав?
Сутъяди понял маневр начальника. Отдав честь, капитан развернулся на пятках. Он поднял взгляд, лишь спустившись вместе со мной с погрузочной рампы. Он выглядел затравленным. Иногда невинность раскрывает себя достаточно странным образом.
Сойдя с трапа, Сутъяди подцепил ногой труп чайки. Потом отбросил его прочь вместе с фонтаном песка.
– Хансен, Сян, – позвал он не терпящим возражений голосом. – Очистите берег от этого дерьма. Мне нужно, чтобы на песке не осталось ничего на двести метров в обе стороны.
Приподняв бровь, Оле Хансен не без иронии козырнул. Однако Сутъяди не смотрел в его сторону. Он вглядывался в береговую линию. Что-то пошло не так.
Хансен и Сян очистили пляж довольно быстро. Они смели в море слой мертвых чаек, включив двигатели сразу двух имевшихся на борту «Нагини» гравициклов и подняв тучу песка и белых перьев. На расчищенном пятачке около штурмовика вскоре обозначились контуры временного лагеря, а после возвращения Депре, Вонгсават и Крюиксхэнк с траулера темпы строительства сильно ускорились. К наступлению полной темноты на песке уже стояло пять куполов, расположившихся строго по кругу. В центре находилась «Нагини». Под конец на купола для маскировки нанесли покрытие «хамелеон». Постройки были бы совершенно неотличимы одна от другой, если бы каждую не пронумеровали, прикрепив над входом нужную цифру из иллюминия.
В каждом куполе могли жить четверо, размещаясь в двух комнатах с койками, между которыми была третья – общий кубрик. Впрочем, конфигурации двух куполов оказались нестандартными, с «уполовиненным» пространством для сна. Один предназначался для совещаний, а в другом располагалась лаборатория Тани Вордени.
Я нашел археолога именно там, в лаборатории. Она продолжала вводить заметки в портативный компьютер.
Вход был открыт. Его только что прорубили лазером, и эпоксидная смесь, которой заделывали люк, пахла новой пластмассой. Нажав для приличия на кнопку, я заглянул внутрь.
– Чего тебе? – меня не удостоили даже взгляда.
– Это я.
– Я знаю, кто ты. Лейтенант Ковач. Чего тебе нужно?
– Наверное, чтобы пригласили войти.
Она перестала писать, по-прежнему избегая моего взгляда:
– Ковач, мы больше не в виртуальном мире. Я не…
– Я пришел не за этим.
Немного поколебавшись, Таня подняла глаза на меня:
– Уже интересно.
– Так я могу войти?
– Как хочешь.
Нырнув в проем, я пробрался через разбросанные бумажные распечатки туда, где сидела Вордени. Бумагу изводил ее компьютер, похожий на простую клавиатуру с памятью. Все распечатки были вариациями на одну тему: последовательности из техноглифов в сопровождении комментариев археолога.
Пока я смотрел, она прочертила через очередной набор картинок какую-то линию.
– Что-нибудь получается?
– Не то чтобы очень, – Таня устало зевнула. – Многое вообще не могу вспомнить. Придется делать кое-какие зарисовки заново.
Я остановился у края стола:
– И долго предполагаешь работать?
Она пожала плечами:
– Пару дней. Потом начну опыты.
– А сколько уйдет времени?
– На весь артефакт, на первичные техноглифы или на вторичные? Пока не знаю. А что? Костный мозг уже беспокоит?
Сквозь открытую дверь я видел огни на руинах Заубервилля. Тусклое красное зарево на фоне ночного неба. После взрыва прошло совсем немного времени. Мы находились вблизи эпицентра, и здесь должна быть неплохая подборка из таблицы элементов. Стронций-90, йод-131 и их многочисленные друзья-изотопы. Вспоминаю толпу круто навороченных харланских сирот, с энтузиазмом затеявших похожую вечеринку на подступах к докам Миллспорта. На них были жилеты из субатомарно-нестабильных элементов, в темноте мерцавшие пятнами, как шкура болотной пантеры. С таким тяжелым «вооружением» они проходили всюду, пролезая в любую щель, которую хотелось поиметь.
Помимо воли по телу пробежала судорога.
– Просто интересуюсь.
– Похвально. Должно быть, служба будет не сахар.
Я потянулся к одному из стоявших около стола складных стульев и как мог устроился на нем.
– По-моему, ты путаешь с эмпатией обычное любопытство.
– Неужели?
– Ужели. Любопытство – основной инстинкт, присущий обезьянам. А специалистов по пыткам оно просто переполняет. Не думаю, что остальные сильно от них отличаются.
– Тебе видней.
Приятно, что Вордени не отреагировала. Я до сих пор не знал, пытали ее в лагере или нет. И хотя иногда казалось, что это не имеет значения, сейчас она не дрогнула при слове «пытка». И это хорошо.
– Зачем ты так, Таня?
– Говорю же, мы больше не в виртуале.
– Конечно. Я ждал.
Вдруг она встала со своего места и отошла к противоположной стене, где стояли мониторы для наблюдения за воротами с десятка разных точек. Потом, отвернувшись, нехотя проговорила:
– Ковач, ты должен извинить мое поведение. Так случилось, что сегодня я видела смерть ста тысяч человек. Они погибли, чтобы дать дорогу этому маленькому приключению. Да, я знаю, знаю… Это не наших рук дело. Но все как-то слишком складно, чтобы не чувствовать вину. Сейчас, выходя на улицу, знаешь: ветер носит вокруг нас останки. И это не принимая во внимание смерть героев-революционеров. Тех, что ты убил сегодня утром, не моргнув. Ковач, извини… Меня учили не этому.
– Значит, не будем вспоминать тех двоих, что мы выловили из сети. О чем тут говорить?
Она ответила, не задумываясь.
– Депре и Сян только что закончили аутопсию. И пока непонятно, от чего умерли эти два человека. Никаких следов, ни травм, ничего. Можно провести клеточное сканирование, но у меня есть чувство, что оно покажет ровно столько же. То есть ничего.
Мои слова заставили Таню обернуться.
– Почему?
– Потому. Думаю, то, что их убило, могло сделать с ними все, что угодно.
Я коснулся монитора там, где мерцало изображение ворот.
– И оно не похоже на известные нам явления.
– Считаешь, что-то могло пройти сквозь ворота? Ах да: «Ночью, когда стрелки показывали двенадцать… «Слушай, их точно съели вампиры! – Таня откровенно издевалась, но я ответил совершенно спокойно, без эмоций:
– Их убило «нечто». Эти двое скончались не от старости. И у тел отсутствуют стеки памяти.
– И что? Это не может быть одним из правил игры в вампиров? Изъятие стека? Хотя… по-моему, это забава более характерна для людей.
– Не обязательно. Цивилизация, способная построить гиперпространственный портал, может оцифровать все, что угодно.
– Нет доказательств.
– А здравый смысл?
На лице Вордени снова появилось ехидное выражение.
– Какой здравый смысл? Тот, который тысячу лет назад говорил, будто Солнце вращается вокруг Земли? Тот, к которому совсем недавно апеллировал Богданович, предлагая теорию узловых пунктов? Ковач, думаешь, здравый смысл антропоцентричен? Но он определен вполне конкретными допущениями. В предположении, что некая модель справедлива для человека, она должна работать в технологически развитом обществе разумных тварей всякого рода.
– Я слышал подобные речи.
– Не ты один. Бытие определяет сознание – это идеология массы. К чему кормить людей сложными теориями? Но что, если в марсианской морали нет места для смены тела? Ковач, ты хотя бы думал об этом? Что, если смерть означает твое, внутреннее отрицание жизни? Что, если не имеешь права вернуться, даже если можешь?
– В технологически развитой цивилизации? В культуре, освоившей звездную навигацию? Вордени, да это чушь собачья!
– Нет, такова существующая теория. Функционально-ориентированная этика хищника. Ферер и Иосимото из Брэдбери. К настоящему времени почти нет доказательств обратного.
– Ты в это веришь?
Археолог вздохнула и возвратилась на место.
– Разумеется, нет. Хочу лишь показать, что здесь можно найти куда большее, нежели в теплой посудине, где в своем соку варится вся современная наука. О марсианах нам неизвестно почти ничего. И это после сотен лет исследований. А то, что мы считаем установленным фактом, может в одну секунду стать ложью. Возможно, сейчас на Латимере кто-то открывает секрет марсианского сверхсветового двигателя, который он вмонтировал в стену собственной комнаты. Причем вверх ногами.
Я громко рассмеялся. Напряжение, буквально висевшее в куполе, несколько разрядилось. Вордени тоже слегка улыбнулась. Потом негромко продолжила:
– Нет. Скорее, нет. Думаешь, если я смогу открыть эти ворота, это будет означать некое понимание способа, каким можно ими управлять? Ни хрена подобного. Допущения здесь неуместны. Тут вообще нельзя оперировать человеческими понятиями.
– Что ж, прекрасно.
Я прошел в центр помещения, к Вордени, и захватил себе стул. На самом деле мысль, что стек человеческой памяти мог быть похищен марсианским террористом, что личность могли загрузить в чуждую человеку виртуальную среду и о том, какие чувства испытает эта личность… От этих картин по спине побежал озноб. В таких вещах копаться не хотелось.
– Но ведь ты первая завела речь о вампирах?
– Я лишь хотела предупредить.
– Ладно, я предупрежден. А теперь скажи мне вот о чем. Сколько еще археологов могли знать это место?
– Кроме тех, кто работал в моей группе? – Она задумалась. – Наши данные обрабатывали в Лэндфолле, но до того, как мы поняли, с чем имеем дело. В тот момент ворота значились как обелиск. Точнее, «артефакт неизвестной функциональности». Такие АНФ – каждая вторая находка.
– Знаешь, Хэнд говорил, будто этих файлов в Лэндфолле уже нет.
– Да, я читала записку. Думаю, потеряли.
– Мне кажется, слишком удобное объяснение. Конечно, файлы иногда теряют. Но не те, что относятся к находке, наиболее крупной по размерам со времен раскопок в Брэдбери.
– Я же говорила: мы записали находку как АНФ. Просто обелиск. Еще один обелиск. К тому времени на побережье нами были раскопаны с десяток разных структур.
– И вы больше не отсылали данные? Даже зная, что это такое?
– Нет. – Вордени криво улыбнулась. – Гильдия вечно третировала меня за любовь к теориям Вышински. И большинство моих скрэчеров – они тоже не вписывались в общие правила. Нас затирали коллеги, не печатали в академических журналах… Обыкновенная история: ненависть посредственности. Осознав масштабы нашей находки, мы решили, не сговариваясь: Гильдия подождет. Настанет час, когда им придется съесть собственные бредни.
– Но по какой причине вы похоронили найденное, едва началась война?
Вордени недоуменно пожала плечами:
– Чтобы ворота не достались никому. Наверное, теперь это выглядит по-ребячески, а в тот момент мы дико обозлились. Даже не знаю, поймешь ли, насколько это сильное чувство: позволить втоптать в грязь все, с чем так мучился, что сформулировал и выносил в себе. Позволить им выбросить нас на свалку. Нас – людей, случайно оказавшихся по другую сторону в политической дискуссии.
Я тут же вспомнил слушания по Иненину.
– Звучит вполне знакомо.
– Понимаю. – Несколько секунд Вордени молчала. – Впрочем, могло быть еще что-то. Знаешь, ведь в тот вечер, впервые увидев ворота… Мы все были как пьяные. Хорошенько отметили находку, приняли всякой химии и несли бог знает какой вздор. Все без умолку твердили о профессиональной карьере на Латимере и о том, что Земля выпишет мне почетную степень. – Она рассмеялась. – Кажется, в тот момент я произнесла прочувствованную речь. Я не очень хорошо помню часть вечера. И тогда не помнила, на следующее утро. – Таня вздохнула и сразу погрустнела. – Следующим утром мы размышляли трезво. Мы знали: отослав отчет, потеряем все. Гильдия возьмет нас в оборот, прислав политически надежных людей для контроля над проектом, а нас вывезут обратно, одобрительно похлопав по плечу. Да, мы вернемся из академического небытия, но какой ценой! Да, нам разрешат печататься, однако не позволят внести в тексты «слишком много Вышински». У нас останется работа, но никогда не будет свободы. Консультирование… – Судя по тому, как Вордени произнесла это слово, понятие несло негативный оттенок. – Консультирование чужих проектов. Нам хорошо заплатят, и это будет плата за молчание.
– Лучше, чем ничего.
Она состроила гримасу.
– Если бы я хотела служить запасной подстилкой у какого-нибудь политически удобного мудака, не стоящего половины моих знаний и опыта, то ездила бы на простые раскопки, как все. Настоящая причина, почему я оказалась здесь, состоит в том, что если быть, то быть первой. Я хотела копать то, что считала нужным. Чтобы доказать свою правоту в некоторых принципиальных вопросах.
– А другие – они верили, как и ты?
– Да – в итоге. А сначала подписали контракт, потому что искали работу и в тот момент никто больше не вербовал скрэчеров. Пара лет, прожитых на обочине – и человек меняется. Обретаешь энергию, чувствуешь злые импульсы.
Я согласно кивнул.
– Возможно ли, что двоих из них мы нашли в сети?
Она смотрела в сторону.
– Вполне возможно.
– Сколько их было? Тех, кто мог вернуться, чтобы открыть ворота.
– Я не знаю. Человек шесть обладали квалификацией, а два или три в принципе могли это сделать. Арибово. Возможно, Венг. Течакриенграй. Они были способнее остальных. Но открыть ворота самостоятельно? Или даже вместе, даже имея наши записи…
Таня покачала головой:
– Ковач, не знаю. Как сказать… в другое время, с другой командой… Кто знает, как эти люди работали бы при совершенно иных обстоятельствах? Ковач, сейчас я не уверена даже в собственных возможностях.
Я тут же совершенно некстати вспомнил, какой она была под водопадом. Внутри что-то больно сжалось. Я с трудом набрел на обрывок незаконченной мысли.
– Хорошо. Но в архивах Гильдии есть сведения о ДНК участников раскопок?
– Да.
– То есть мы можем запросить соответствие с анализами…
– Можем, я точно знаю.
– Однако я не уверен, можно ли получить доступ из нашего лагеря. И, наконец, нужно ли. Мало интереса знать, кто они. Скорее беспокоит – каким образом нашли смерть в этой сети.
Таню слегка передернуло.
– Если эти ребята мои… – Она помолчала. – Ковач, я не хочу знать, кто они. Без такой правды можно жить.
Я подумал, что вполне могу до нее дотронуться. Таня сидела на стуле совсем близко от меня, но казалась полностью ушедшей в себя, многократно завернутой внутрь – как та загадочная конструкция, что нам предстояло открыть. Я продолжал смотреть, решительно не в состоянии выбрать на ее теле точку прикосновения – такого касания, которое не показалось бы ей грубым, слишком сексуальным или просто нелепым.
Пролетела секунда. И умерла.
– Мне нужно поспать, – сказал я и встал со своего места. – Думаю, тебе тоже. Сутъяди поднимет нас затемно.
Вордени безразлично кивнула. Я больше не занимал ее внимания. Могло показаться, что на нее глядело ружейное дуло. Ствол, нацеленный из прошлого в настоящее.
Я оставил археолога в одиночестве среди развала из небрежно исполненных технографических эскизов.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Вордени тяжело вздохнула.
– Капитан, они вовсе не были вампирами.
– Простите, что?
– Марсиане. Они не были вампирами. Или демонами. Это лишь раса, обладавшая развитой технологией. У них были крылья. Вот и все. И не существует ничего, что стояло бы по другую сторону этого артефакта. – Она ткнула пальцем в направлении скал. – Ничего такого, что не могли бы построить мы сами, пройдя путь во много тысяч лет. Разумеется, если обуздаем свои милитаристские тенденции.
– Госпожа Вордени, надеюсь, вы не рассматриваете мои слова как оскорбление?
– Как вам будет угодно, капитан. Сейчас мы, все без исключения, медленно умираем от дикой радиации. Вчера на расстоянии чуть более десяти километров отсюда превратились в пар сто тысяч человек. Не считая военных. – Голос женщины набирал силу, постепенно начиная дрожать. – На этой планете, где угодно в пределах примерно шестидесяти процентов ее поверхности, шансы умереть молодым, умереть насильственной смертью – просто сногсшибательные. Благодаря военным. И наконец, лагеря, где убивают медленно, моря голодом или избивая лишь за то, что вы переступили черту, отмеченную политиками. Эту услугу тоже обеспечивают военные. Есть ли еще что-то, что я могла бы специально для вас добавить к своему определению милитаризма?
– Госпожа Вордени! – в голосе Хэнда зазвучал металл, которого не было прежде. Хансен, Шнайдер и Сян, работавшие под погрузочной рампой, оставили свое занятие и уставились на участников принципиального спора. – Мы ушли от темы. Обсуждались вопросы безопасности.
– Неужели? – Вордени принужденно усмехнулась, однако голос ее зазвучал спокойнее. – Хорошо, капитан. Позвольте довести до вашего сведения, что за те семьдесят лет, что я работаю археологом, никогда не встречала ни одного свидетельства, говорившего о марсианах как существах менее благонамеренных, нежели мы сами. Особенно в сравнении с вами, господа. Это вы развязали бойню на Санкции IV. И если исключить маленький нюанс – последствия взрыва, произведенного над Заубервиллем, – сейчас вы находитесь в большей безопасности, сидя перед этими воротами, чем где-либо еще на северном полушарии.
Возникла короткая пауза. Я решил выступить с предложением:
– Возможно, имело бы смысл навести вооружение «Нагини» на спуск в выработку. Эффект практически тот же. Вероятность обнаружения при мониторинге с орбиты – гораздо более низкая. Если же появится чудовище с полуметровыми клыками, мы сможем обрушить скалу.
– Неплохое предложение.
Хэнд как бы случайно переместился на новую позицию, точно между Вордени и Сутъяди.
– Капитан, по-моему – разумный компромисс. Или я не прав?
Сутъяди понял маневр начальника. Отдав честь, капитан развернулся на пятках. Он поднял взгляд, лишь спустившись вместе со мной с погрузочной рампы. Он выглядел затравленным. Иногда невинность раскрывает себя достаточно странным образом.
Сойдя с трапа, Сутъяди подцепил ногой труп чайки. Потом отбросил его прочь вместе с фонтаном песка.
– Хансен, Сян, – позвал он не терпящим возражений голосом. – Очистите берег от этого дерьма. Мне нужно, чтобы на песке не осталось ничего на двести метров в обе стороны.
Приподняв бровь, Оле Хансен не без иронии козырнул. Однако Сутъяди не смотрел в его сторону. Он вглядывался в береговую линию. Что-то пошло не так.
Хансен и Сян очистили пляж довольно быстро. Они смели в море слой мертвых чаек, включив двигатели сразу двух имевшихся на борту «Нагини» гравициклов и подняв тучу песка и белых перьев. На расчищенном пятачке около штурмовика вскоре обозначились контуры временного лагеря, а после возвращения Депре, Вонгсават и Крюиксхэнк с траулера темпы строительства сильно ускорились. К наступлению полной темноты на песке уже стояло пять куполов, расположившихся строго по кругу. В центре находилась «Нагини». Под конец на купола для маскировки нанесли покрытие «хамелеон». Постройки были бы совершенно неотличимы одна от другой, если бы каждую не пронумеровали, прикрепив над входом нужную цифру из иллюминия.
В каждом куполе могли жить четверо, размещаясь в двух комнатах с койками, между которыми была третья – общий кубрик. Впрочем, конфигурации двух куполов оказались нестандартными, с «уполовиненным» пространством для сна. Один предназначался для совещаний, а в другом располагалась лаборатория Тани Вордени.
Я нашел археолога именно там, в лаборатории. Она продолжала вводить заметки в портативный компьютер.
Вход был открыт. Его только что прорубили лазером, и эпоксидная смесь, которой заделывали люк, пахла новой пластмассой. Нажав для приличия на кнопку, я заглянул внутрь.
– Чего тебе? – меня не удостоили даже взгляда.
– Это я.
– Я знаю, кто ты. Лейтенант Ковач. Чего тебе нужно?
– Наверное, чтобы пригласили войти.
Она перестала писать, по-прежнему избегая моего взгляда:
– Ковач, мы больше не в виртуальном мире. Я не…
– Я пришел не за этим.
Немного поколебавшись, Таня подняла глаза на меня:
– Уже интересно.
– Так я могу войти?
– Как хочешь.
Нырнув в проем, я пробрался через разбросанные бумажные распечатки туда, где сидела Вордени. Бумагу изводил ее компьютер, похожий на простую клавиатуру с памятью. Все распечатки были вариациями на одну тему: последовательности из техноглифов в сопровождении комментариев археолога.
Пока я смотрел, она прочертила через очередной набор картинок какую-то линию.
– Что-нибудь получается?
– Не то чтобы очень, – Таня устало зевнула. – Многое вообще не могу вспомнить. Придется делать кое-какие зарисовки заново.
Я остановился у края стола:
– И долго предполагаешь работать?
Она пожала плечами:
– Пару дней. Потом начну опыты.
– А сколько уйдет времени?
– На весь артефакт, на первичные техноглифы или на вторичные? Пока не знаю. А что? Костный мозг уже беспокоит?
Сквозь открытую дверь я видел огни на руинах Заубервилля. Тусклое красное зарево на фоне ночного неба. После взрыва прошло совсем немного времени. Мы находились вблизи эпицентра, и здесь должна быть неплохая подборка из таблицы элементов. Стронций-90, йод-131 и их многочисленные друзья-изотопы. Вспоминаю толпу круто навороченных харланских сирот, с энтузиазмом затеявших похожую вечеринку на подступах к докам Миллспорта. На них были жилеты из субатомарно-нестабильных элементов, в темноте мерцавшие пятнами, как шкура болотной пантеры. С таким тяжелым «вооружением» они проходили всюду, пролезая в любую щель, которую хотелось поиметь.
Помимо воли по телу пробежала судорога.
– Просто интересуюсь.
– Похвально. Должно быть, служба будет не сахар.
Я потянулся к одному из стоявших около стола складных стульев и как мог устроился на нем.
– По-моему, ты путаешь с эмпатией обычное любопытство.
– Неужели?
– Ужели. Любопытство – основной инстинкт, присущий обезьянам. А специалистов по пыткам оно просто переполняет. Не думаю, что остальные сильно от них отличаются.
– Тебе видней.
Приятно, что Вордени не отреагировала. Я до сих пор не знал, пытали ее в лагере или нет. И хотя иногда казалось, что это не имеет значения, сейчас она не дрогнула при слове «пытка». И это хорошо.
– Зачем ты так, Таня?
– Говорю же, мы больше не в виртуале.
– Конечно. Я ждал.
Вдруг она встала со своего места и отошла к противоположной стене, где стояли мониторы для наблюдения за воротами с десятка разных точек. Потом, отвернувшись, нехотя проговорила:
– Ковач, ты должен извинить мое поведение. Так случилось, что сегодня я видела смерть ста тысяч человек. Они погибли, чтобы дать дорогу этому маленькому приключению. Да, я знаю, знаю… Это не наших рук дело. Но все как-то слишком складно, чтобы не чувствовать вину. Сейчас, выходя на улицу, знаешь: ветер носит вокруг нас останки. И это не принимая во внимание смерть героев-революционеров. Тех, что ты убил сегодня утром, не моргнув. Ковач, извини… Меня учили не этому.
– Значит, не будем вспоминать тех двоих, что мы выловили из сети. О чем тут говорить?
Она ответила, не задумываясь.
– Депре и Сян только что закончили аутопсию. И пока непонятно, от чего умерли эти два человека. Никаких следов, ни травм, ничего. Можно провести клеточное сканирование, но у меня есть чувство, что оно покажет ровно столько же. То есть ничего.
Мои слова заставили Таню обернуться.
– Почему?
– Потому. Думаю, то, что их убило, могло сделать с ними все, что угодно.
Я коснулся монитора там, где мерцало изображение ворот.
– И оно не похоже на известные нам явления.
– Считаешь, что-то могло пройти сквозь ворота? Ах да: «Ночью, когда стрелки показывали двенадцать… «Слушай, их точно съели вампиры! – Таня откровенно издевалась, но я ответил совершенно спокойно, без эмоций:
– Их убило «нечто». Эти двое скончались не от старости. И у тел отсутствуют стеки памяти.
– И что? Это не может быть одним из правил игры в вампиров? Изъятие стека? Хотя… по-моему, это забава более характерна для людей.
– Не обязательно. Цивилизация, способная построить гиперпространственный портал, может оцифровать все, что угодно.
– Нет доказательств.
– А здравый смысл?
На лице Вордени снова появилось ехидное выражение.
– Какой здравый смысл? Тот, который тысячу лет назад говорил, будто Солнце вращается вокруг Земли? Тот, к которому совсем недавно апеллировал Богданович, предлагая теорию узловых пунктов? Ковач, думаешь, здравый смысл антропоцентричен? Но он определен вполне конкретными допущениями. В предположении, что некая модель справедлива для человека, она должна работать в технологически развитом обществе разумных тварей всякого рода.
– Я слышал подобные речи.
– Не ты один. Бытие определяет сознание – это идеология массы. К чему кормить людей сложными теориями? Но что, если в марсианской морали нет места для смены тела? Ковач, ты хотя бы думал об этом? Что, если смерть означает твое, внутреннее отрицание жизни? Что, если не имеешь права вернуться, даже если можешь?
– В технологически развитой цивилизации? В культуре, освоившей звездную навигацию? Вордени, да это чушь собачья!
– Нет, такова существующая теория. Функционально-ориентированная этика хищника. Ферер и Иосимото из Брэдбери. К настоящему времени почти нет доказательств обратного.
– Ты в это веришь?
Археолог вздохнула и возвратилась на место.
– Разумеется, нет. Хочу лишь показать, что здесь можно найти куда большее, нежели в теплой посудине, где в своем соку варится вся современная наука. О марсианах нам неизвестно почти ничего. И это после сотен лет исследований. А то, что мы считаем установленным фактом, может в одну секунду стать ложью. Возможно, сейчас на Латимере кто-то открывает секрет марсианского сверхсветового двигателя, который он вмонтировал в стену собственной комнаты. Причем вверх ногами.
Я громко рассмеялся. Напряжение, буквально висевшее в куполе, несколько разрядилось. Вордени тоже слегка улыбнулась. Потом негромко продолжила:
– Нет. Скорее, нет. Думаешь, если я смогу открыть эти ворота, это будет означать некое понимание способа, каким можно ими управлять? Ни хрена подобного. Допущения здесь неуместны. Тут вообще нельзя оперировать человеческими понятиями.
– Что ж, прекрасно.
Я прошел в центр помещения, к Вордени, и захватил себе стул. На самом деле мысль, что стек человеческой памяти мог быть похищен марсианским террористом, что личность могли загрузить в чуждую человеку виртуальную среду и о том, какие чувства испытает эта личность… От этих картин по спине побежал озноб. В таких вещах копаться не хотелось.
– Но ведь ты первая завела речь о вампирах?
– Я лишь хотела предупредить.
– Ладно, я предупрежден. А теперь скажи мне вот о чем. Сколько еще археологов могли знать это место?
– Кроме тех, кто работал в моей группе? – Она задумалась. – Наши данные обрабатывали в Лэндфолле, но до того, как мы поняли, с чем имеем дело. В тот момент ворота значились как обелиск. Точнее, «артефакт неизвестной функциональности». Такие АНФ – каждая вторая находка.
– Знаешь, Хэнд говорил, будто этих файлов в Лэндфолле уже нет.
– Да, я читала записку. Думаю, потеряли.
– Мне кажется, слишком удобное объяснение. Конечно, файлы иногда теряют. Но не те, что относятся к находке, наиболее крупной по размерам со времен раскопок в Брэдбери.
– Я же говорила: мы записали находку как АНФ. Просто обелиск. Еще один обелиск. К тому времени на побережье нами были раскопаны с десяток разных структур.
– И вы больше не отсылали данные? Даже зная, что это такое?
– Нет. – Вордени криво улыбнулась. – Гильдия вечно третировала меня за любовь к теориям Вышински. И большинство моих скрэчеров – они тоже не вписывались в общие правила. Нас затирали коллеги, не печатали в академических журналах… Обыкновенная история: ненависть посредственности. Осознав масштабы нашей находки, мы решили, не сговариваясь: Гильдия подождет. Настанет час, когда им придется съесть собственные бредни.
– Но по какой причине вы похоронили найденное, едва началась война?
Вордени недоуменно пожала плечами:
– Чтобы ворота не достались никому. Наверное, теперь это выглядит по-ребячески, а в тот момент мы дико обозлились. Даже не знаю, поймешь ли, насколько это сильное чувство: позволить втоптать в грязь все, с чем так мучился, что сформулировал и выносил в себе. Позволить им выбросить нас на свалку. Нас – людей, случайно оказавшихся по другую сторону в политической дискуссии.
Я тут же вспомнил слушания по Иненину.
– Звучит вполне знакомо.
– Понимаю. – Несколько секунд Вордени молчала. – Впрочем, могло быть еще что-то. Знаешь, ведь в тот вечер, впервые увидев ворота… Мы все были как пьяные. Хорошенько отметили находку, приняли всякой химии и несли бог знает какой вздор. Все без умолку твердили о профессиональной карьере на Латимере и о том, что Земля выпишет мне почетную степень. – Она рассмеялась. – Кажется, в тот момент я произнесла прочувствованную речь. Я не очень хорошо помню часть вечера. И тогда не помнила, на следующее утро. – Таня вздохнула и сразу погрустнела. – Следующим утром мы размышляли трезво. Мы знали: отослав отчет, потеряем все. Гильдия возьмет нас в оборот, прислав политически надежных людей для контроля над проектом, а нас вывезут обратно, одобрительно похлопав по плечу. Да, мы вернемся из академического небытия, но какой ценой! Да, нам разрешат печататься, однако не позволят внести в тексты «слишком много Вышински». У нас останется работа, но никогда не будет свободы. Консультирование… – Судя по тому, как Вордени произнесла это слово, понятие несло негативный оттенок. – Консультирование чужих проектов. Нам хорошо заплатят, и это будет плата за молчание.
– Лучше, чем ничего.
Она состроила гримасу.
– Если бы я хотела служить запасной подстилкой у какого-нибудь политически удобного мудака, не стоящего половины моих знаний и опыта, то ездила бы на простые раскопки, как все. Настоящая причина, почему я оказалась здесь, состоит в том, что если быть, то быть первой. Я хотела копать то, что считала нужным. Чтобы доказать свою правоту в некоторых принципиальных вопросах.
– А другие – они верили, как и ты?
– Да – в итоге. А сначала подписали контракт, потому что искали работу и в тот момент никто больше не вербовал скрэчеров. Пара лет, прожитых на обочине – и человек меняется. Обретаешь энергию, чувствуешь злые импульсы.
Я согласно кивнул.
– Возможно ли, что двоих из них мы нашли в сети?
Она смотрела в сторону.
– Вполне возможно.
– Сколько их было? Тех, кто мог вернуться, чтобы открыть ворота.
– Я не знаю. Человек шесть обладали квалификацией, а два или три в принципе могли это сделать. Арибово. Возможно, Венг. Течакриенграй. Они были способнее остальных. Но открыть ворота самостоятельно? Или даже вместе, даже имея наши записи…
Таня покачала головой:
– Ковач, не знаю. Как сказать… в другое время, с другой командой… Кто знает, как эти люди работали бы при совершенно иных обстоятельствах? Ковач, сейчас я не уверена даже в собственных возможностях.
Я тут же совершенно некстати вспомнил, какой она была под водопадом. Внутри что-то больно сжалось. Я с трудом набрел на обрывок незаконченной мысли.
– Хорошо. Но в архивах Гильдии есть сведения о ДНК участников раскопок?
– Да.
– То есть мы можем запросить соответствие с анализами…
– Можем, я точно знаю.
– Однако я не уверен, можно ли получить доступ из нашего лагеря. И, наконец, нужно ли. Мало интереса знать, кто они. Скорее беспокоит – каким образом нашли смерть в этой сети.
Таню слегка передернуло.
– Если эти ребята мои… – Она помолчала. – Ковач, я не хочу знать, кто они. Без такой правды можно жить.
Я подумал, что вполне могу до нее дотронуться. Таня сидела на стуле совсем близко от меня, но казалась полностью ушедшей в себя, многократно завернутой внутрь – как та загадочная конструкция, что нам предстояло открыть. Я продолжал смотреть, решительно не в состоянии выбрать на ее теле точку прикосновения – такого касания, которое не показалось бы ей грубым, слишком сексуальным или просто нелепым.
Пролетела секунда. И умерла.
– Мне нужно поспать, – сказал я и встал со своего места. – Думаю, тебе тоже. Сутъяди поднимет нас затемно.
Вордени безразлично кивнула. Я больше не занимал ее внимания. Могло показаться, что на нее глядело ружейное дуло. Ствол, нацеленный из прошлого в настоящее.
Я оставил археолога в одиночестве среди развала из небрежно исполненных технографических эскизов.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Я проснулся, почти ничего не соображая – то ли от радиации, то ли от химии, которой нас пичкали во избежание последствий излучения.
Из общего для всего нашего купола окна едва проникал тусклый свет, и сон никак не шел из головы…
Ты видишь, волк из «Клина»? Видишь, клинский волчара?
Семетайр?
Сон исчез одновременно с новыми звуками. В нише умывальника кто-то яростно чистил зубы. Выкрутив шею, я увидел Шнайдера, одной рукой вытиравшего голову полотенцем и одновременно обрабатывавшего рот штатным приводом зубной щетки.
– Доброе утро, – промычал он сквозь пену.
– Доброе.
Я сделал над собой усилие и сел.
– Который час?
– Пять с небольшим.
Шнайдер пожал плечами. Словно извиняясь, он отвернулся к раковине, затем сплюнул.
– Я не поднялся бы так рано, но Сян занялся своими боевыми искусствами, и мне все равно не спалось.
Я навострил уши. Сквозь шелест синтетических занавесок нейрохимия слуха донесла вполне отчетливые звуки. Кто-то тяжело дышал и хлопал полами одежды.
– Чертов псих, – пробормотал я.
– Да ладно тебе. На этом берегу мы в хорошей компании. Думаю, им требовалось именно это. Половина завербованных – натуральные психи.
– Да-а… И не один Сян страдает бессонницей. Кажется.
Встав на ноги, я поморщился, ожидая, пока мое боевое тело отреагирует на сигнал подъема. Кажется, Сян сражался именно с этим эффектом. Тело, уже имеющее повреждения, всегда с трудом отзывается после пробуждения. Симптомы грядущей смерти, как бы слабо это ни отражалось на функциональности. Вместе с болевыми ощущениями, приходящими постепенно, с возрастом, они представляли собой индикатор с мерцающим на нем обратным отсчетом. И времени больше нет. Пип-пип…
Послышался звук очередного удара.
Ий-я-я!
– Отлично.
Двумя пальцами я надавил на глаза.
– Кажется, я проснулся. Щетка уже свободна?
Шнайдер передал мне освободившийся привод. Сменив чистящую насадку, я включил моторчик и шагнул в нишу. Проснись и пой.
К моменту, когда я вышел в общее пространство купола, одетый и пришедший в более или менее нормальный вид, Сян уже сбросил пар. Упершись в землю широко расставленными ногами, он стоял на одном месте, лишь слегка покачиваясь из стороны в сторону, и производил замысловатые защитные движения. Стол и стулья были отставлены в сторону так, чтобы освободить центр помещения. Мебель перекрыла выход из купола. Снаружи просачивался свет – такой же синий, как и окружавшая наш дом песчаная пустыня.
Я взял из диспенсера банку «колы» с амфетамином, «специально для военных». Наблюдая за остальными, сорвал крышку и начал пить.
– Там что-нибудь было? – Сян спросил и, повернув голову ко мне, широким движением руки поставил блок справа. Я заметил, что прошлым вечером он смог улучить несколько минут, чтобы остричь копну волос «Маори» до аккуратной щетки сантиметра в два, не более. С такой прической открытое лицо казалось скуластым и суровым.
– Тренируешься каждое утро?
– Й-е-сс! – прозвучал хлесткий ответ. Блок и два контрудара – в пах и в грудь. Он мог действовать очень быстро, если хотел.
– Впечатляет.
– Это необходимость. Ий-я-я!
Еще выпад, наверняка смертельный. В висок. Атака в комбинации с блоками и мгновенный выход назад. Очень красиво.
– Всякое умение нужно закреплять. Повторенье – мать ученья. Лезвие становится острым, если его точат.
Я согласно кивнул:
– Хаяси.
Град ударов немного ослаб.
– Ты его читал?
– Нет. Однажды мы встретились лично.
Сян остановился и взглянул мне в лицо.
– Ты видел Тора Хаяси?
– Я старше, чем ты думаешь. Мы вместе высаживались на Адорационе.
– Ты Посланник?
– Был им.
Секунду он сомневался. Возможно, принял мои слова за шутку. Потом перевел обе руки вперед и, накрыв кулак правой руки ладонью левой на уровне груди, скромно поклонился.
– Такеши-сан, если я вас обидел вчера, сказав о страхе, приношу свои извинения. Я глуп.
– Проблем нет. Я не обиделся. Так или иначе мы все знакомы с этим чувством. Ты собирался позавтракать?
Он ткнул рукой в пространство общей комнаты, где у завешенной синтетическим ковром стены стоял стол. В неглубокой посудине лежали свежие фрукты и нечто, похожее на нарезанный крупными кусками ржаной хлеб.
– Ничего, если составлю компанию?
– Я был бы… это честь для меня.
Мы все еще ели, когда после двадцатиминутного отсутствия в купол вернулся Шнайдер.
– Совещание в главном куполе. Через пятнадцать минут, – бросил он через плечо, скрываясь в секции для сна. Через минуту он снова появился перед нами:
– Слышали? Сутьяди всех собирает.
Сян уже наполовину поднялся, когда я жестом пригласил его сеть на место.
– Расслабься. Он сказал – пятнадцать минут.
– Хотелось бы принять душ и переодеться, – ответил Сян довольно чопорно.
– Подождут. Я скажу, что ты уже идешь. И доешь свой завтрак, ради всего святого. Через пару дней горло будет драть так, что едва ли сможешь глотать. Пока можно, наслаждайся вкусом.
Сян сел, и на лице его появилось странное выражение.
– Такеши-сан, можно я спрошу?
– Почему я больше не Посланник? – По глазам я понял, что угадал. – Назови это моральным кризисом. Мне повезло попасть на Иненин.
– Я про это читал.
– И опять Хаяси?
Он молча кивнул.
– Ну что же, это хорошо. Хаяси написал довольно точно, но ведь его там не было. Потому он и сделал весьма неопределенные выводы. То есть не считал себя вправе судить. Но я был там и имею право говорить по существу. Там нас цинично поимели. Никто не знает, каковы были истинные намерения, но я лично считаю, что причины не имеют значения. Там умерли мои друзья. Реально умерли. Умерли, хотя в том не было необходимости. Важно только это.
– Но как солдаты мы должны…
– Боюсь огорчить тебя, Сян. Есть желание стать лучше. Теперь я пытаюсь не думать о себе как о солдате.
– И кем вы себя считаете? – Он говорил подчеркнуто вежливо, но повел себя более напряженно. И окончательно забыл про тарелку с едой. – Кем вы собираетесь стать?
Я пожал плечами:
– Трудно дать определение. Кем-то более совершенным. Возможно, наемным убийцей, почему бы нет? – Его глаза вспыхнули, и я тяжело вздохнул. – Сян, извини, что я огорчил тебя, но ведь это правда. Возможно, ты не желаешь признать это, как и большинство солдат. Надев форму, вы говорите, что навсегда отказываетесь от права на собственные решения – относительно всей вселенной и относительно своих отношений с ней.
– Это квеллизм, – сказав так, он отпрянул от стола.
– Возможно. Что не меняет сути.
Не знаю, отчего я так проникся его личностью. Наверное, захотелось расшевелить его из-за характерного для ниндзя внешнего спокойствия. Или потому, что мне пришлось слишком рано проснуться.
– Сян, задай себе вопрос: что ты сделаешь, если командир прикажет отбомбиться плазменными бомбами по госпиталю, полному раненых детей.
– Бывают такие особые ситуации…
– Нет! – Меня поразила собственная резкость. – Солдаты не делают такой выбор. Посмотри в окно: в пепле, что ветер носит вокруг нас, есть доля атомов, принадлежавших конкретным людям. Мужчинам, женщинам, детям. Все они испарились потому, что один вполне конкретный солдат выполнил приказ одного конкретного командира. У него на пути стояли люди.
– Удар нанесли войска Кемпа.
– Не надо, ладно?
– Я не стал бы выполнять…
– А тогда, Сян, ты не солдат. Солдаты выполняют приказы. Думать им не положено. Ты перестаешь быть солдатом в ту секунду, когда отказываешься выполнить приказ. И становишься обычным наемным убийцей, пытающимся вести торг об условиях своего контракта.
Из общего для всего нашего купола окна едва проникал тусклый свет, и сон никак не шел из головы…
Ты видишь, волк из «Клина»? Видишь, клинский волчара?
Семетайр?
Сон исчез одновременно с новыми звуками. В нише умывальника кто-то яростно чистил зубы. Выкрутив шею, я увидел Шнайдера, одной рукой вытиравшего голову полотенцем и одновременно обрабатывавшего рот штатным приводом зубной щетки.
– Доброе утро, – промычал он сквозь пену.
– Доброе.
Я сделал над собой усилие и сел.
– Который час?
– Пять с небольшим.
Шнайдер пожал плечами. Словно извиняясь, он отвернулся к раковине, затем сплюнул.
– Я не поднялся бы так рано, но Сян занялся своими боевыми искусствами, и мне все равно не спалось.
Я навострил уши. Сквозь шелест синтетических занавесок нейрохимия слуха донесла вполне отчетливые звуки. Кто-то тяжело дышал и хлопал полами одежды.
– Чертов псих, – пробормотал я.
– Да ладно тебе. На этом берегу мы в хорошей компании. Думаю, им требовалось именно это. Половина завербованных – натуральные психи.
– Да-а… И не один Сян страдает бессонницей. Кажется.
Встав на ноги, я поморщился, ожидая, пока мое боевое тело отреагирует на сигнал подъема. Кажется, Сян сражался именно с этим эффектом. Тело, уже имеющее повреждения, всегда с трудом отзывается после пробуждения. Симптомы грядущей смерти, как бы слабо это ни отражалось на функциональности. Вместе с болевыми ощущениями, приходящими постепенно, с возрастом, они представляли собой индикатор с мерцающим на нем обратным отсчетом. И времени больше нет. Пип-пип…
Послышался звук очередного удара.
Ий-я-я!
– Отлично.
Двумя пальцами я надавил на глаза.
– Кажется, я проснулся. Щетка уже свободна?
Шнайдер передал мне освободившийся привод. Сменив чистящую насадку, я включил моторчик и шагнул в нишу. Проснись и пой.
К моменту, когда я вышел в общее пространство купола, одетый и пришедший в более или менее нормальный вид, Сян уже сбросил пар. Упершись в землю широко расставленными ногами, он стоял на одном месте, лишь слегка покачиваясь из стороны в сторону, и производил замысловатые защитные движения. Стол и стулья были отставлены в сторону так, чтобы освободить центр помещения. Мебель перекрыла выход из купола. Снаружи просачивался свет – такой же синий, как и окружавшая наш дом песчаная пустыня.
Я взял из диспенсера банку «колы» с амфетамином, «специально для военных». Наблюдая за остальными, сорвал крышку и начал пить.
– Там что-нибудь было? – Сян спросил и, повернув голову ко мне, широким движением руки поставил блок справа. Я заметил, что прошлым вечером он смог улучить несколько минут, чтобы остричь копну волос «Маори» до аккуратной щетки сантиметра в два, не более. С такой прической открытое лицо казалось скуластым и суровым.
– Тренируешься каждое утро?
– Й-е-сс! – прозвучал хлесткий ответ. Блок и два контрудара – в пах и в грудь. Он мог действовать очень быстро, если хотел.
– Впечатляет.
– Это необходимость. Ий-я-я!
Еще выпад, наверняка смертельный. В висок. Атака в комбинации с блоками и мгновенный выход назад. Очень красиво.
– Всякое умение нужно закреплять. Повторенье – мать ученья. Лезвие становится острым, если его точат.
Я согласно кивнул:
– Хаяси.
Град ударов немного ослаб.
– Ты его читал?
– Нет. Однажды мы встретились лично.
Сян остановился и взглянул мне в лицо.
– Ты видел Тора Хаяси?
– Я старше, чем ты думаешь. Мы вместе высаживались на Адорационе.
– Ты Посланник?
– Был им.
Секунду он сомневался. Возможно, принял мои слова за шутку. Потом перевел обе руки вперед и, накрыв кулак правой руки ладонью левой на уровне груди, скромно поклонился.
– Такеши-сан, если я вас обидел вчера, сказав о страхе, приношу свои извинения. Я глуп.
– Проблем нет. Я не обиделся. Так или иначе мы все знакомы с этим чувством. Ты собирался позавтракать?
Он ткнул рукой в пространство общей комнаты, где у завешенной синтетическим ковром стены стоял стол. В неглубокой посудине лежали свежие фрукты и нечто, похожее на нарезанный крупными кусками ржаной хлеб.
– Ничего, если составлю компанию?
– Я был бы… это честь для меня.
Мы все еще ели, когда после двадцатиминутного отсутствия в купол вернулся Шнайдер.
– Совещание в главном куполе. Через пятнадцать минут, – бросил он через плечо, скрываясь в секции для сна. Через минуту он снова появился перед нами:
– Слышали? Сутьяди всех собирает.
Сян уже наполовину поднялся, когда я жестом пригласил его сеть на место.
– Расслабься. Он сказал – пятнадцать минут.
– Хотелось бы принять душ и переодеться, – ответил Сян довольно чопорно.
– Подождут. Я скажу, что ты уже идешь. И доешь свой завтрак, ради всего святого. Через пару дней горло будет драть так, что едва ли сможешь глотать. Пока можно, наслаждайся вкусом.
Сян сел, и на лице его появилось странное выражение.
– Такеши-сан, можно я спрошу?
– Почему я больше не Посланник? – По глазам я понял, что угадал. – Назови это моральным кризисом. Мне повезло попасть на Иненин.
– Я про это читал.
– И опять Хаяси?
Он молча кивнул.
– Ну что же, это хорошо. Хаяси написал довольно точно, но ведь его там не было. Потому он и сделал весьма неопределенные выводы. То есть не считал себя вправе судить. Но я был там и имею право говорить по существу. Там нас цинично поимели. Никто не знает, каковы были истинные намерения, но я лично считаю, что причины не имеют значения. Там умерли мои друзья. Реально умерли. Умерли, хотя в том не было необходимости. Важно только это.
– Но как солдаты мы должны…
– Боюсь огорчить тебя, Сян. Есть желание стать лучше. Теперь я пытаюсь не думать о себе как о солдате.
– И кем вы себя считаете? – Он говорил подчеркнуто вежливо, но повел себя более напряженно. И окончательно забыл про тарелку с едой. – Кем вы собираетесь стать?
Я пожал плечами:
– Трудно дать определение. Кем-то более совершенным. Возможно, наемным убийцей, почему бы нет? – Его глаза вспыхнули, и я тяжело вздохнул. – Сян, извини, что я огорчил тебя, но ведь это правда. Возможно, ты не желаешь признать это, как и большинство солдат. Надев форму, вы говорите, что навсегда отказываетесь от права на собственные решения – относительно всей вселенной и относительно своих отношений с ней.
– Это квеллизм, – сказав так, он отпрянул от стола.
– Возможно. Что не меняет сути.
Не знаю, отчего я так проникся его личностью. Наверное, захотелось расшевелить его из-за характерного для ниндзя внешнего спокойствия. Или потому, что мне пришлось слишком рано проснуться.
– Сян, задай себе вопрос: что ты сделаешь, если командир прикажет отбомбиться плазменными бомбами по госпиталю, полному раненых детей.
– Бывают такие особые ситуации…
– Нет! – Меня поразила собственная резкость. – Солдаты не делают такой выбор. Посмотри в окно: в пепле, что ветер носит вокруг нас, есть доля атомов, принадлежавших конкретным людям. Мужчинам, женщинам, детям. Все они испарились потому, что один вполне конкретный солдат выполнил приказ одного конкретного командира. У него на пути стояли люди.
– Удар нанесли войска Кемпа.
– Не надо, ладно?
– Я не стал бы выполнять…
– А тогда, Сян, ты не солдат. Солдаты выполняют приказы. Думать им не положено. Ты перестаешь быть солдатом в ту секунду, когда отказываешься выполнить приказ. И становишься обычным наемным убийцей, пытающимся вести торг об условиях своего контракта.