Морган Ричард. Сломанные ангелы

   – Что?
   – Мне было шестнадцать. По земным меркам – совершеннолетие. Орбита Харлана длиннее, чем у Земли.
   – Все равно рановато.
   Я покачал головой.
   – Видно, время пришло. С четырнадцати лет имел дела с бандитами. И пару раз был близок к убийству.
   – Что, совершил налет?
   – Нет, случайно. Мы решили потрясти торговца тетраметом, но мужик оказался еще тот. Все побежали, а я попал ему в руки.
   Я посмотрел на свои ладони.
   – Думаю, он тоже не ожидал.
   – Ты забрал стек?
   – Нет. Просто переехал на новое место. Слышал, он меня искал. Когда перешился в новое тело. Потом я ушел служить, и тот человек не стал связываться с военщиной.
   – А военщина… Научила убивать по науке?
   – Думаю, к этому я пришел бы рано или поздно. А что случилось с тобой? Прошел ту же школу?
   – О нет. Это в крови. Наша фамилия давно связана с «военщиной», со времен освоения Латимера. Мать была полковником межпланетного флота. Ее отец служил морским офицером. Мои брат и сестра – тоже военные. – Он улыбнулся. Во мраке сверкнули безукоризненные зубы новенького клона. – Можно сказать, для этого нас и растили.
   – Насколько вообще сочетается профессия убийцы и история семьи потомственного военного? Надеюсь, это не слишком личное?
   Депре пожал плечами.
   – Солдат всегда солдат. Не важно, каким способом убиваешь. По крайней мере так воспитала меня мать.
   – А твой «первый»?
   Он опять рассмеялся:
   – На Латимере. Во времена Рудничного бунта. По-моему, я был не старше тебя. Попал к разведчикам, которые действовали на болотах. Огибал деревья, и тут… – Он сложил обе руки вместе. – Короче, я увидел его. И выстрелил прежде, чем что-то понял. Дистанция была метров десять, и его разорвало надвое. Я видел все как бы со стороны. Не понимал, что происходит. Не сразу врубился в ситуацию… Ну, что сам же его застрелил.
   – Стек забрал?
   – О да. На этот счет инструктировали особо. Собирать все материалы для допроса и не оставлять свидетелей.
   – Наверняка зрелище было презабавное.
   Депре с сожалением помотал головой и признался:
   – Меня вывернуло наизнанку. Сильное ощущение. Все смеялись. Спасибо, сержант вошел в положение. Он докончил дело и посоветовал не брать в голову. А потом обтер мне лицо. Потом были новые трупы, так что я адаптировался.
   – Это нормально.
   Мы встретились глазами. Возникло ощущение общего опыта.
   – Потом меня даже наградили. Дали рекомендацию в войска для секретных операций.
   – Тебя что, забрасывали в братство «Карефоур»?
   – «Карефоур»… – Он нахмурился. – Да, они дали нам прикурить на дальнем юге. Около Биссоу и в районе мыса. Бывал там?
   Я отрицательно покачал головой.
   – Биссоу всегда была их родиной, но кто они и за что сражались – до сих пор загадка. Мне встречались их последователи, возившие оружие повстанцам на мыс. Да, и как-то я подстрелил одного или двух. Но те же кадры числились у нас в помощниках. На них держались поставки лекарств, разведка и кое-какие вопросы, касавшиеся религии. Многие солдаты искренне верили в бога, в основном рядовой состав. Потому молитва перед боем считалась делом правильным, о чем хорошо знал любой командир. А ты имел контакты с братством «Карефоур»?
   – Пару раз, в Латимер-Сити. Больше косвенно, нежели лично. Кстати, Хэнд из их числа.
   – Неужели? – Депре показался неожиданно озадаченным. – Довольно занятно. Хэнд не похож на… Ведет себя не как верующий человек.
   – Да, так и есть.
   – Что делает его менее предсказуемым.
   – Эй! Посланник! Ты в трюме, что ли?
   Я выглянул из-за своего укрытия.
   – Крюиксхэнк, ты ли это?
   В ответ послышался смех.
   С трудом поднявшись, я направился к поручню. Перегнувшись через него, едва различил в темноте троицу: Шнайдера, Хансена и Крюиксхэнк. Веселая компания облепила гравицикл. Судя по бутылкам и состоянию остальных припасов, гудеж на берегу начался давно.
   – Забирайтесь на борт, пока ваша посудина не затонула, – предложил я.
   Новый экипаж траулера прибыл со своей музыкой. Они расставили по палубе акустику, и ночь расцвела звуками лимонской сальсы. Собрав кальян, Хансен и Шнайдер разожгли огонь, и запах табака немного перебил вонь от сетей, подвешенных и валявшихся на палубе.
   Крюиксхэнк достала сигары с содранными этикетками, явно из Индиго-Сити.
   – Это же контрабандный товар, – заметил Депре, перекатывая сигару между пальцев.
   – Обижаешь. Взято на шпагу.
   Крюиксхэнк откусила кончик сигары и, не выпуская ее изо рта, откинулась на палубу. Повернув голову набок, она прикурила от кальяна. Затем без видимых усилий перекувыркнулась назад. Выпрямившись, девушка посмотрела в мою сторону и улыбнулась.
   Я сделал вид, что вовсе не пялюсь на ее стройное молодое тело «Маори».
   – Нормально. Теперь сделаем микс.
   Она потянулась за предложенной бутылкой. Отыскав в кармане смятую пачку «Лэндфолл-лайт», я прикурил свою сигарету.
   – До вашего появления вечер был спокойным.
   – Что верно, то верно. Бойцы вспоминали минувшие дни? Скольких убили и как.
   Сигара тихонько дымилась.
   – Крюиксхэнк, и где же ты их стянула?
   – У одного клерка из «Мандрагоры», он занимался поставками вооружения. Не стянула. Мы заключили сделку. Он назначил встречу в оружейной комнате.
   Она скосила глаза, посмотрев на встроенные в сетчатку часы.
   – Мы должны встретиться через час. Но, кстати, вы правда мерялись членами: как и скольких убил?
   Я взглянул на Депре, и тот осклабился.
   – Нет.
   – Это радует. Хватило дерьма еще в частях быстрого реагирования. Стадо безмозглых ублюдков. Должна сказать, мне не кажется, что убивать так уж трудно. Эта способность есть у нас всех. Убийство – дежурная встряска.
   – И, конечно, тренинг.
   – Ковач, ты нарочно издеваешься?
   Я отхлебнул из стакана и затряс головой. Печальное зрелище: молодая девушка совершает те же ошибки, что много лет назад сделал я сам.
   – Ты с Лимонских гор? – спросил Депре.
   – Да, родилась в горах и выросла там же.
   – Наверное, сталкивалась с братством «Карефоур»?
   Крюиксхэнк сплюнула. Достаточно точно – аккурат под поручень и ни капли на палубу.
   – Подонки. Да, они были повсюду. Особенно зимой двадцать восьмого. Шлялись туда-сюда, обращали в свою веру и жгли деревни, если их не хотели слушать.
   Депре обменялся со мной многозначительным взглядом. Я решился сказать:
   – Знаешь, а ведь Хэнд состоял в этом братстве.
   Она выпустила дым.
   – Сразу и не скажешь. А-а… какая разница? Пока нет войны – такие ведут себя как обычные люди. Знаешь ли, учитывая дерьмо, что сейчас валят на Кемпа…
   Она замялась, задумчиво озираясь вокруг. На Санкции IV стало обычным проверять, нет ли поблизости кого-нибудь из политического управления. Они примелькались как зашкаливающие дозиметры.
   – По крайней мере та сторона не стояла бы за веру истинную. Еще в Лимонии до начала блокады я слышала, что братство изгнали из Индиго-Сити.
   – Боже мой, хватит уже! – сухо заметил Депре. – Не много ли конкурентов для шишки масштаба Кемпа?
   – А что? Я слышала, квеллизм тоже отрицает религию.
   Я фыркнул.
   – Эй, ты что?
   В круг влез Шнайдер.
   – Ну-ка, ну-ка… я тоже слышал. Помнишь, что сказала Квел? «Плюнь в деспотичного бога, что путает веру и счет…» Кажется, так?
   – Не хрен мешать кемпистов и тех, кому по душе идеи Квел, – вмешался Оле Хансен. Он сидел, привалившись к поручню, и держал в одной руке мундштук. И ехидно произнес, протянув его в мою сторону:
   – Правда, Ковач?
   – Это вопрос. Кемп у Квел украл… Многое заимствовано.
   Взяв мундштук, я втянул дым, держа сигарету в другой руке. Дым приятно наполнил легкие, словно облепив изнутри прохладной простыней. После сигары его действие казалось мягким, хотя вовсе не таким вкрадчивым, как тогда, на Гаерлейне-20. Наконец внутри прошла резкая волна, а грудную клетку пронизал ледяной ветер. Закашлявшись, я ткнул сигарой в сторону Шнайдера:
   – Дерьмом воняет твоя цитата. Неоквеллистский бред. По-моему, стишата просто сфабрикованы.
   Слова произвели вялый эффект.
   – О-о… хватит…
   – Что?
   – Боже, да это были ее слова, сказанные на смертном одре…
   – Шнайдер, она не умирала!
   – Умирала, не умирала… это действительно вопрос веры, – иронически заметил Депре.
   Все снова засмеялись. Еще разок затянувшись, я передал мундштук нашему записному убийце.
   – Ладно, слушайте, – сказал я. – О ее смерти достоверно не известно. Да, она исчезла. Но нельзя говорить «на смертном одре», если не было никакого смертного одра.
   – Назови это прощальной речью.
   – Назови это хренотенью.
   Пошатываясь, я встал на ноги.
   – Ты хотел цитату, я тебе сейчас сделаю цитату.
   – Й-йес!..
   – Давай!
   Все отодвинулись, уступая место для драки. Откашлявшись, я громко продекламировал:
   – «Мне не нужно прощения», вот что она сказала. Слова из «Дневников кампании», кстати – не фальшивка. Книгу нашли в руинах перепаханного микробомбами Миллспорта. Тогда лидеры Харлана как один сидели в эфире. Разглагольствовали, дескать: «Бог забрал ее, предъявив счет за души, погибшие с обеих сторон». А вот настоящие слова Квел: «Мне не нужно прощения, тем более от бога. Как все тираны, бог не стоит и плевка, брошенного в его сторону. Торговаться с богом? Наша сделка куда проще: я не дам ему ничего, а он заплатит тем же». Так говорила Квел.
   Аплодисменты сорвались с мест как птицы. Потом все опять затихли. Я оглядел лица, ожидая увидеть ироническое выражение. Серьезнее других речь воспринял Хансен. Вцепившись в мундштук, он сидел неподвижно, и взгляд его казался остановившимся. Шнайдер, напротив, с чувством освистал аплодировавших и принялся тискать Крюиксхэнк. Стрельнув глазками по сторонам, лимонская девочка радостно захихикала. Что касается Люка Депре, реакция убийцы осталась неопределенной.
   – Почитай нам стихи, – спокойно попросил он. Шнайдер оскалился.
   – Ага, про нашу победу.
   Мне почему-то вспомнилась госпитальная палуба. Леманако, Квок и Мунхарто. Они стояли вокруг, и раны были их единственными наградами. Они никого не проклинали. Волчата из «Клина», пушечное мясо. Они смотрели на меня в ожидании слов, уже зная, что их бросят в мясорубку и все начнется сначала. Где же мое прощение?
   – Никогда не читал ее стихов, – солгал я и медленно пошел к носу судна вдоль поручня. На баке я облокотился на ограждение и сделал глубокий вдох – так, словно воздух на самом деле был чистым. На горизонте постепенно гасли огни пожара, догоравшего после нашего обстрела.
   Несколько минут я смотрел, время от времени переводя взгляд с огней на кончик тлеющей сигареты. Подошла Крюиксхэнк.
   – Похоже, квеллистские штучки глубже, чем кажутся. Хе… То, что ты с Харлана – это не шутка?
   – Нет.
   – Нет?
   – Категорически. Квел… Она была чертовым параноиком. Движением руки убивала больше народу, чем флот Протектората за год боевых действий.
   – Ого, впечатляет.
   Посмотрев на Крюиксхэнк, я не смог удержаться от смеха.
   – Ой, ой… Крюиксхэнк, Крюиксхэнк…
   – Ты это к чему?
   Покачав головой, честно сказал:
   – Однажды, лет примерно через сто пятьдесят, ты вспомнишь наш разговор. Когда окажешься в моем положении.
   – Ах да, старичок, конечно…
   Снова покачав головой, я не сумел прогнать с лица улыбку.
   – Все ты знаешь…
   – Ладно тебе. Я с одиннадцати лет в твоем положении.
   – Надо же! Целое десятилетие.
   Едва усмехнувшись, Крюиксхэнк уставилась вниз, на черную поверхность воды и на отражавшиеся в ней звезды.
   – Ковач, мне уже двадцать два.
   Что-то в ее голосе никак не вязалось с улыбкой.
   – У меня пять лет выслуги, из них три – в тактическом резерве. Нас призывали во флот, а по распределению я была девятой из выпуска. Учти: из восьмидесяти курсантов. А по боевой подготовке – вообще шла седьмой. Капрала дали в девятнадцать, а сержанта – в двадцать один.
   – Убита – в двадцать два.
   Я резковато произнес последние слова, и Крюиксхэнк тяжело вздохнула:
   – Да, мужик, настроение у тебя дерьмовое. Да, умерла в двадцать два. А теперь снова хожу и воюю, как все. Как все, здесь присутствующие. Ковач, я плохая… очень плохая девочка. Оставь свой тон. Я не младшая сестра.
   Мои брови медленно поползли вверх. Потому, наверное, что она была близка к истине. Как никогда и как никто.
   – Что ты такое сказала… Плохая девочка?
   – Да… Говорю и вижу, как ты смотришь, – выдохнув струю дыма в направлении берега, она стряхнула пепел в воду. – А что ты говорил, старичок? Успеем ли, пока нас не вырубила радиация? Как оцениваешь момент?
   В голове мелькнули воспоминания совсем о другом пляже и о склонивших свои стволы пальмах. О стволах, похожих на шеи динозавров. И еще воспоминание – о Тане Вордени, скользящей в воде на моих коленях.
   – Крюиксхэнк, честно говоря, не знаю. Думаю, не время и не место.
   – Тебя так пугают эти ворота?
   – Я имел в виду нечто другое.
   Тут она неопределенно махнула рукой:
   – Как бы там ни было… Думаешь, эта женщина сумеет их открыть?
   – Ворота? Ладно, Вордени открыла их в прошлый раз.
   – Да, так. Мужик, а выглядит она… дерьмово.
   – Думаю, тебе тоже стоит посетить лагерь.
   – Спасибо, Ковач, после тебя. – Крюиксхэнк заметно оскорбилась. – Не мы строим эти лагеря. Скорее солдаты правительства. Чисто местные войска.
   Запрыгнем на волну.
   – Крюиксхэнк, ни хера ты жизни не знаешь.
   Она слегка опешила, пропуская выпад. Потом заговорила, с трудом пряча притаившуюся в уголках рта обиду:
   – Ладно… Зато знаю, что говорят про «Клин» Кареры. Про показательные расстрелы пленных, вот про что говорят. Очень грязная работа – ну, если уж «предъявлять счет за души». Что еще хочешь знать? Надежна ли я как партнер по связке?
   Она отвернулась, уставившись в воду. Несколько секунд я продолжал смотреть на Крюиксхэнк в профиль, пытаясь осознать, каким образом упустил инициативу, и, к своему стыду, не мог этого понять. Потом облокотился на поручень рядом с ней.
   – Извини, пожалуйста.
   – Ничего.
   Сказав так, она отодвинулась.
   – Нет, в самом деле извини. Мне страшно неловко. Это место меня убивает. – Девушка улыбнулась – кажется, помимо своей воли, и я продолжил:
   – Я думаю… Меня уже убивали. Умирал не раз и так, что в это трудно поверить. – Я помотал головой. – Сейчас я просто… Давно такого не испытывал.
   – Да. И потом, ты еще отходишь от того случая с археологом…
   – А что, заметно?
   – Сейчас – да.
   Она внимательно посмотрела на кончик зажженной сигары, потом примяла огонь и положила остатки в грудной карман.
   – На самом деле я не могу тебя осуждать. Она такая умная и знает все про сложные вещи – о призраках и о математике… Реально лакомый кусочек. Могу понять твои чувства.
   Слегка отстраненным взглядом Крюиксхэнк обвела окрестности.
   – Удивлен?
   – Отчасти.
   – Да ладно тебе. – Она махнула рукой, показывая в сторону едва проступавшего сквозь ночную мглу пляжа. – Я чувствую… Что бы мы потом ни делали, вся оставшаяся жизнь пройдет под знаком… В зависимости от того, что увидим за воротами. – Она взглянула на меня. – Это, знаешьли, странно. Похоже на смерть. Мою смерть. Понимаю, что вернусь, и в такую минуту чувствую абсолютное спокойствие. Хотя не представляю, что со мной станет. Возможно, будет совсем плохо. Но нет, все же нет. Знаешь, я даже предвкушаю встречу. Что стоит по ту сторону ворот? Я не могу ждать.
   Между нами возникло теплое чувство, странное в такой ситуации. Симпатия. После слов Крюиксхэнк на нас как будто что-то снизошло. Это отразилось в лице девушки и явственно ощущалось в той ауре, что словно висела в воздухе.
   Крюиксхэнк снова улыбнулась, потом торопливо убрала со своего лица «внеслужебные» эмоции, вдруг заторопившись прочь.
   – Увидимся по ту сторону, Ковач.
   Она ушла. Проследив ее фигуру взглядом, я наконец присоединился к остальным.
   Неплохо, Ковач, неплохо… Ты всегда был крепким парнем, сможешь еще раз?
   Есть одно обстоятельство. Я умираю.
   Траулер качнуло на волне, и я услышал, как где-то вверху заскрипела вывешенная над палубой сеть. Мысли сами собой возвратились к нашему улову. Смерть, пойманная в складки невода. Висевшая над нами, как гейша из Ньюпеста в своем гамаке. Теперь небольшая собравшаяся на корме компания казалась мне удивительно беззащитной.
   Химия.
   Старый, но популярный прием. Превышение концентрации с радикальным изменением эффекта. О да… те самые волчьи инстинкты. Нужно все запомнить. Подсознание Посланника. Собирать камни, пусть в них не нуждаешься. Пока.
   Не важно, скоро я доберусь до всех. Начинается новая жатва.
   Я устало закрыл глаза. Словно разговаривая, вверху шелестела сеть.
   Сейчас я очень занят здесь, на улицах Заубервилля, но если…
   Я щелчком отправил окурок за борт. Потом развернулся, направившись к центральному трапу.
   – Эй, Ковач?! – Оторвавшись от мундштука, Шнайдер уставился на меня остекленевшими глазами. – Ты куда, мужик?
   – На зов природы, – буркнул я через плечо и спустился потрапу, перебирая руками поручни. Оказавшись внизу, первым делом стукнулся о болтавшуюся на петлях дверь, тут же оттолкнув ее с неожиданной злостью: ни с того ни сего сработала нейрохимия. Потом вошел в оказавшееся за дверью тесное помещение.
   Слабый свет, исходивший от ровного ряда иллюминиевых плиток, оказался достаточным, чтобы различать обстановку нормальным зрением. Посреди комнаты стояла кровать, словно росшая из пола. Напротив размещались стеллажи. У дальней стены, в углублении, виднелись стол и рабочее место. Почему-то я сделал еще три шага именно к ним и, пройдя всю комнату, склонился над столом. В нем тутже проснулся дисплей, отбросивший на меня свечение синего цвета. Скорее даже цвета индиго.
   Я закрыл глаза, и свет прошел по лицу туда и обратно, озаряя пространство комнаты за моими прикрытыми веками. Что бы там ни было в трубке, сейчас оно свивало свои змеиные кольца внутри меня.
   – Ты видишь, волк из «Клина»? Видишь, как начинается новая жатва?
   – Убирайся из моей головы, Семетайр.
   – Ты ошибаешься. Я не шарлатан. К тому же Семетайр – лишь одно из сотни имен…
   – Кем бы ты ни был, сам нарываешься…
   – Но это ты привел меня сюда.
   – Я считаю иначе.
   Перед моими глазами скалился череп, наклоненный под нелепым углом. Сардоническая ухмылка сквозь остатки почерневших, объеденных губ.
   – Я был очень занят на улицах Заубервилля. Но там все закончено. А здесь есть работа. Правда, на этот раз ты ошибся. Но когда захочу тебя видеть – тогда я, конечно, приду. Ковач-вач-вач-вач-вач…
   Я моргнул и открыл глаза. На лицо упал яркий свет от дисплея. Позади кто-то двигался.
   Выпрямившись, я попытался разглядеть отражение в металлической стене. Ничего. Только голубое свечение монитора. Лучи, пойманные поверхностью – тысячами мельчайших неровностей и частиц.
   То, что находилось за спиной, слегка пошевелилось.
   Я сделал вдох.
   И резкий выпад назад…
   – Черт, Ковач! До инфаркта доведешь!
   Крюиксхэнк испуганно отшатнулась назад и замерла, на всякий случай сгруппировавшись и держа руки на бедрах. Лицо ее светилось в тон дисплею – синей ядовитой ухмылкой, а из-под хамелеохромовой куртки высовывался расстегнутый ворот футболки.
   Сам собой вырвался вздох облегчения. Кажется, адреналиновый выброс был, да весь вышел.
   – Крюиксхэнк! Какого хрена ты тут делаешь?
   – А ты какого черта здесь делаешь, Ковач? Зов природы, говоришь… И чем собирался заняться? Побрызгать на монитор?
   В ответ я лишь зло прошипел:
   – С какого дуба ты сорвалась? Подсматриваешь?
   – Ну, я не знаю… А что, тебя это заводит? А? Может, сбежал из «цифрового дома»? Не боись. Цифроголики – мой профиль.
   В эту секунду пришлось закрыть глаза. Семетайра уже не было, но внутри оставалось какое-то неприятное чувство. Глаза снова открылись, и Крюиксхэнк оказалась совсем рядом.
   – Тогда поговорим об этом. И, кстати, мне нравится ход твоей мысли.
   Она сразу заулыбалась. С нарочитой медлительностью рука девушки скользнула к расстегнутому верху футболки и одним движением запущенного внутрь пальца стянула ткань с плеча, обнажая грудь.
   Крюиксхэнк посмотрела вниз, на собственную лишь недавно обретенную плоть. И, казалось, была очарована открывшимся видом. Потом снова провела по груди, уже всеми пальцами, и начала возбуждать сосок, играя им до тех пор, пока тот не сделался заметно тверже.
   – Теперь я похожа на подглядывающую? А, Посланник?
   Это было произнесено уже расслабленным голосом, и глаза девушки встретили мой взгляд. Кровь постепенно вскипала.
   Мы уже стояли, прижавшись, и ее нога, горячая и твердая сквозь одежду, оказалась просунутой между моих ног. Оттолкнув в сторону руку, я положил на ее грудь свою ладонь.
   Объятие стало тесным, перейдя в по-боксерски плотный клинч. Вниз, на волнующе торчащие между моими пальцами обнаженные соски ее грудей, смотрели уже мы оба.
   Теперь я услышал, как усилилось ее дыхание: рука Крюиксхэнк расстегнула мой ремень и нырнула внутрь. Она нашла что искала.
   В клубке из одежды и переплетенных конечностей мы повалились на койку. От падения вокруг повисло густое, почти видимое облако соленой и отдававшей плесенью сырости. Вытянув одетую в ботинок ногу, Крюиксхэнк пнула дверь каюты, с громким лязгом захлопнув ее. Я подумал, что звук наверняка слышали все, кто остался на палубе.
   В темноте я усмехнулся. Эта усмешка пришлась как раз в прическу на голове Крюиксхэнк.
   – Старый добрый Ян. Бедняга.
   – Ум-м… что?
   Девушка на секунду отвлеклась от того, чем была занята на уровне моего пояса.
   – По-моему… а-а-а-а… кажется, я перешел ему дорогу. Он волочится за тобой с самого Лэндфолла.
   – Слушай, при ножках… как у этого тела, за ним будет волочиться любой представитель вашей породы. Конечно, если он не гомик. Я… – Она начала возбуждать меня рукой, делая паузы между движениями. – Я… не… придаю… этому… значения.
   Сдерживая ускоряющееся дыхание, я пробормотал:
   – Ладно… я тоже…
   – Хорошо… не бери в голову. – Рукой она прижала грудь к моему половому органу, сделав несколько круговых движений. – Похоже… у него руки… по локоть в археологии.
   – Что, что?
   Я попытался сесть, но тут же получил толчок в грудь. Крюиксхэнк медленно увеличивала темп.
   – Нет, лежи там, пока я с тобой не закончу. Не хотела говорить, но так вышло… – Она сделала жест, показывая на то, чем была занята. – Хорошо, думаю, ты сумеешь это переварить. Пару раз я видела, как они уходили вдвоем. И всякий раз Шнайдер возвращался обратно, ухмыляясь так, словно… В общем, ты понял, что я подумала. – Пожав плечами, девушка вернулась к более простым возвратно-поступательным движениям. – Пусть он и не… не плох на вид… чтобы не запасть… для белого парня… А Вордени… она взяла то… что могла взять… Ковач, тебе нравится это?
   Я замычал в ответ.
   – Я так и думала. Вам, мужикам… – Она покачала головой. – Вам одно нужно… Обычное порно. То, что никогда не обламывается.
   – Иди же сюда, Крюиксхэнк…
   – Ага… Не так быстро. Попозже. Мне приятно увидеть твое лицо… захочешь меня, а я не дам…
   Она действовала своим способом, и в противоположном ключе работали алкоголь и содержимое кальяна. В сочетании с радиацией и Семетайром, никак не уходившим из моей головы. И новостью о явной связи между Шнайдером и Вордени.
   Все же Крюиксхэнк смогла поддерживать состояние моей боеготовности целых десять минут. Все это время ей приходилось чередовать «жесткое порно» с мягкими возбуждающими движениями по собственным грудям. Трижды меня отводили от почти неминуемого оргазма. Всякий раз – издавая вздохи удовольствия. Наконец лимонская девочка взялась за меня с новой энергией, заставив быстро кончить и забрызгать спермой нас обоих.
   Могло показаться, что кто-то просто выключил подсоединенный к голове разъем. Вордени, Шнайдер, Семетайр и неминуемая близость смерти… Внезапно они куда-то делись. Оргазм с силой наполнил черепную коробку, и казалось, что это выливается через глазницы. Растянувшись на тесном лежаке, я отключился от реальности.
   Когда я смог что-то чувствовать, первым стало ощущение от мягкого контакта с бедрами Крюиксхэнк, севшей мне на грудь верхом, как на коня.
   – Ну, поехали, Посланник. – Она двумя руками прижала к себе мою голову. – Уверена, что ты платежеспособен.
   Обхватив пальцами затылок, она нежно, словно заботливая мамаша, прижала мое лицо к окончательно взбесившейся плоти, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Вход во влагалище был горячим и влажным, а то, что просачивалось изнутри, оказалось возбуждающе терпкого вкуса. Там пахло слегка обожженным деревом, и звуки, вырывавшиеся из ее груди, походили на шум от пилы, казалось, мерно ходившей туда и обратно. Я чувствовал, как с приближением к точке кипения напрягались длинные мускулы в ее ляжках, а ближе к концу она еще немного приподнялась, двигаясь взад и вперед, создавая картинку настоящего коитуса.
   Пальцы, поддерживавшие затылок, понемногу ослабли, а бедра все продолжали свой ритм, словно не оставляя последней попытки удержать меня от падения в пропасть. Раздававшийся из груди звук перешел в тихий стон, а затем – в мычание, оборвавшись в итоге хриплым вскриком.