А Торп продолжал стрелять. Низко пригнувшись к рулю, Аскер считал выстрелы. «Семь, — подумал он с облегчением, когда выстрелы смолкли. — Значит, вся обойма».
Аскер на секунду выпрямился и увидел: Торп шарит рукой где-то на сиденье или у доски приборов. Видимо, включает передатчик, либо перезаряжает пистолет.
Он до отказа прижал ногой педаль газа. Автомобиль рванулся вперёд, взял чуть левее и на полкорпуса обошёл вездеход. Тогда Аскер подал вправо. Торп обеими руками вцепился в руль и тоже принял правее, чтобы избежать столкновения. О пистолете он уже не думал.
Снова поворот руля «мерседеса», и автомобиль Торпа оказался на обочине. Перекрыв ему дорогу, Аскер рванул ручной тормоз и выскочил из кабины. Машины столкнулись. Из разбитого вездехода выпрыгнул Торп, на ходу загоняя в пистолет новую обойму.
— Стоять! — закричал он высоким, срывающимся голосом.
Дальнейшее произошло молниеносно. Аскер всем телом откинулся назад; падая, согнул ногу в колене, резко выбросил вперёд другую и ударом ботинка вышиб оружие из руки Торпа. Тот выхватил нож, метнул в противника. Удар пришёлся в левое бедро. И тут же на Аскера навалился Торп.
Оба молодые, сильные, они катались по земле, стискивая друг друга в объятиях, нанося короткие удары руками, головой, коленями.
Аскер, в бедре которого все ещё сидел нож, рванулся, почувствовал мгновенную пронзительную боль — и сразу стало легче: в пылу схватки Торп зацепил ногой нож и вывернул его из раны.
Аскер напрягся, высвободил правый локоть и нанёс им резкий удар в лицо гитлеровцу. Торп ответил ударом головы и разбил Аскеру губу. Рука Торпа скользнула по земле и нащупала пистолет. В тот же миг Аскер стиснул запястье Торпа. Тяжело дыша, с искажённым от напряжения лицом, Торп пытался преодолеть сопротивление противника, направить в него пистолет. Но у Аскера было преимущество: рука его опиралась о землю, локоть же Торпа висел в воздухе. И вот медленно, очень медленно ствол оружия начал поворачиваться в сторону Торпа.
Выстрел словно подбросил Торпа.
Пошатываясь от слабости, Аскер поднялся, ступил на раненую ногу и потерял сознание.
В соседней комнате генерал Лыков вёл радиоразговор с капитаном Люлько.
— Готовы? — спросил Лыков.
— Готовы и ждём, — последовал ответ.
— Ждите. Помощники вот-вот подойдут. Как только они сработают, начинайте и вы.
— Все ясно.
— А груз на колёсах, уже в пути.
— Понял.
Вместе с радистом и передатчиком капитан Люлько находился в окопе, неподалёку от аэродромных строений. Сюда с наступлением темноты перебрались из оврага десантники первого отряда. Группы воздушных бойцов были нацелены на наиболее важные объекты аэродрома, почти все, впрочем, разрушенные — выполняя приказ, советские бомбардировщики ещё неделю назад разбили здесь все, кроме взлётно-посадочной полосы.
И вот — аэродром, пустынный, безмолвный, лежит перед десантниками. Но они знают: аэродром живёт — действуют ремонтники, уцелела рота охраны, хотя охранять ей, собственно, нечего, ибо бензохранилище взорвано и за отсутствием горючего аэродром самолётов не принимает.
Подполз командир десантников.
— Связь была? — шёпотом спросил он.
— Да. Сейчас прилетят. С минуты на минуту.
— А колонна?
— В пути. Ходу ей сюда около часу, а то и меньше.
Атаке аэродрома десантниками должен был предшествовать налёт бомбардировщиков. Конечно, десант был достаточно силён, чтобы захватить аэродром самостоятельно. Но в этом случае гарнизон аэродрома мог передать по радио, что атакован наземными силами. А это раскрыло бы противнику смысл операции — захват аэродрома. Появление же самолётов было делом обычным и не могло особенно встревожить немцев.
Итак, десант ждал.
Прошло четыре долгие минуты. Послышался шум моторов самолётов.
— Они, — сказал Люлько.
Рокот нарастал. Десантники включили фонарики. Лучи их, направленные из укрытий вверх, были видны только с воздуха. Пунктир из световых точек обозначил позиции советских воинов.
Главной задачей бомбардировщиков было уничтожение аэродромного узла связи, надёжно укрытого под землёй и уязвимого лишь в случае прямого попадания. Но где искать цель, если все внизу затаилось в непроглядной чернильной тьме?
Все же объект был показан. Вспыхнули две ракеты. Выпущенные за пределами аэродрома, с разных мест, они стремительно пронеслись над полем. В какой-то точке трассы их скрестились. Там и находился узел связи. Самолёты засекли объект, осветили и сбросили на него серию тяжёлых бомб. Обработке с воздуха подверглись и другие объекты, в том числе оборонявшие аэродром мелкокалиберные зенитные автоматы и спаренные пулемёты.
Высоко вверху вспыхнула самолётная ракета. Это был сигнал: бомбардировщики, закончив работу, уходят.
Бойцы поднялись из укрытий и устремились к аэродрому.
Сидевший за столом оберфюрер удивлённо поднял голову. Тяжело дыша, радист положил на стол лист бумаги с записью того, что успел передать Торп. Оберфюрер пробежал глазами бумагу.
— Хочу добавить. — Шарфюрер переступил с ноги на ногу. — Штурмфюрер Торп говорил так, будто кто-то ему мешал, будто он с кем-то боролся. И на полуслове — конец!…
— Значит, помешали?
— Да, господин оберфюрер.
— Русская разведка, — пробормотал оберфюрер, встал, дёрнул, плечом. — Но что она может, русская разведка? Ну, три, четыре агента. А у группенфюрера Упица десятки людей!
— Штурмфюрер Торп, видимо, имел основания. Он говорил, и в голосе его звучала смертельная тревога — я это почувствовал, господин оберфюрер.
— Ладно, идите к себе. Эфир слушать непрерывно!
Радист выбежал из кабинета.
Оберфюрер подошёл к висящей на стене карте, отыскал лесок, в котором был расположен тайник. Итак, колонна грузовиков с архивами вышла в два часа ночи. Сейчас два часа и девятнадцать минут. Можно предположить, что за это время грузовики проехали километров десять. Оберфюрер прикинул место, где, по расчётам, должна была находиться колонна, отчеркнул ногтем косой крест на карте. Какая же опасность могла подстерегать там колонну?…
Зазвонил телефон. Командование ПВО сообщало: на аэродром «Шварцензе» произведено нападение. Сначала его бомбили самолёты противника, а сейчас атакует отряд наземных войск. Донесение передано рацией зенитной батареи, которая расположена близ аэродрома. Батарея разбита бомбами, но рация уцелела — она вынесена далеко за пределы огневой позиции, замаскирована.
Оберфюрер бросил трубку на рычаг. И почти сразу же телефон зазвонил вновь. Дежурный по штабу противовоздушной обороны докладывал, что над аэродромом «Шварцензе» вновь появились самолёты противника. На взлётно-посадочной полосе отмечено движение, видны огни; похоже, что идёт подготовка к приёму самолётов. Пункт связи батареи атакован — передав это, рация прервала работу.
Руководитель гестапо побледнел. Все было ясно. Ведь аэродром находился на пути колонны, километрах в пятнадцати. Грузовики с архивами направлялись именно к нему!
В эти минуты другие группы советских бомбардировщиков наносили удары по военным объектам почти всех крупных городов и гарнизонов, расположенных вокруг Карлслуста, отвлекая «мессершмитты» и «хейнкели», дезориентируя систему взаимодействия, оповещения и связи фашистской ПВО. Налётам, в частности, подверглись объекты в Берлине, Гамбурге, Люнебурге, Шверине, Ораниенбурге и других городах.
Как только очередной транспортный самолёт садился и отруливал за пределы дорожки, к нему мчались грузовики. Двери распахивались, фюзеляж самолёта заполнялся драгоценными ящиками. И машина взмывала в воздух. Пять-шесть таких транспортников собирались в группу и в сопровождении эскорта истребителей следовали на Восток.
Уже две такие группы ушли, третья поднялась и готовилась лечь на курс, когда сверху на неё свалилась четвёрка фашистских истребителей. С первого же захода был подожжён один транспортник — он задымил и стал терять высоту. Но врагов заметили. Советские истребители перехватили «мессершмиттов» на выходе из пике и тоже сбили одну машину.
В воздухе завертелась карусель воздушного боя. Машины то пропадали в темноте, то звёздочками вспыхивали в мягком свете луны. Небо чертили огненные шпаги трасс. Где-то высоко вверху образовался багровый ком, разлетелся тысячей белых брызг…
Немецкие истребители все прибывали. Через несколько минут в воздухе дралось уже двенадцать машин противника. Но это было все, что могли дать ПВО Берлина и Гамбурга, — они сами едва отбивались от больших групп бомбардировщиков. А с Востока к Карлслусту спешили все новые эскадрильи краснозвёздных «ястребков», чтобы сменить советские истребители, израсходовавшие боекомплект и норму горючего.
Наверху шло сражение, на аэродроме ни на секунду не прекращалась работа. Тяжело гружённые транспортники все так же уходили в воздух.
Все эти самолёты пролетали над Аскером. Он лежал на шоссе — там, где закончилась его схватка с Торпом. Аскер слышал, как высоко вверху прогудели германские истребители — он легко распознал надсадный, прерывистый рокот их моторов. Почему они здесь? Неужели десант обнаружен? По всей видимости, так: со стороны аэродрома раздалось приглушённое расстоянием бормотание авиационных пулемётов, а потом над головой Аскера пронёсся, снижаясь, объятый пламенем большой самолёт…
Он застонал, стиснул кулаками виски. Дважды пытался он встать, но оба раза в раненой ноге начинала пульсировать такая нестерпимая боль, что он лишался сознания.
Вот Аскер вновь открыл глаза, прислушался. Было тихо. Он с трудом подтянул руку с часами, приподнял голову. Часы оказались разбитыми.
Усилие утомило. Некоторое время он лежал неподвижно, отдыхая. Потом повернул голову, огляделся. Краешек неба был подёрнут прозрачной желтизной. Сколько же сейчас времени? Часа четыре? Видимо, около того. Близился рассвет. Значит, скоро конец операции…
Ещё несколько минут ушло на отдых. Проклятая слабость, неужели это — результат одной лишь раны в бедре? Аскер попробовал шевельнуть больной ногой. Она одеревенела. Подобрав валявшийся рядом нож Торпа, он вспорол штанину, осмотрел рану — широкую, с рваными краями. Потом чуть коснулся её. Из раны медленными толчками полилась кровь. Он понял: нож Торпа задел какой-то большой сосуд, потеряно много крови. Потому и слабость.
Стараясь не делать резких движений, он отстегнул брючный ремешок, замотал им ногу повыше раны, подсунул под ремень рукоять ножа и несколько раз повернул, затягивая жгут. В глазах помутилось от боли, но зато кровь перестала течь.
Ещё минута на отдых. Отдышавшись, он вспомнил о пистолете Торпа. Ага, вот и пистолет — лежит на обочине. Аскер поднял его, осмотрел, сунул оружие в карман, стал на четвереньки, опёрся на здоровую ногу и медленно выпрямился. Его качнуло от слабости, он снова упал.
Через некоторое время он повторил попытку. На этот раз удалось поставить больную ногу на землю и не упасть. Аскер постоял немного, запрокинув голову и балансируя руками, сделал шаг здоровой ногой, подтянул больную, снова шагнул.
Он понимал: двигаясь так, ему и за сутки не добраться до аэродрома. Он отчётливо сознавал и то, что не позже чем через полчаса последние самолёты заберут последний груз, последних десантников и уйдут в воздух.
Краешек неба на востоке стал розовым. Оттуда потянуло ветерком. Потом ветер стих. Аскер уловил нарастающий шум моторов. И вот уже над головой проплыла на восток невидимая в белесой мгле группа тяжёлых самолётов. Шум моторов становился гуще, стихал.
— Последние, — прошептал Аскер.
Он сделал шаг вперёд, ещё два или три шага, со стоном опустился на землю, закрыл глаза. Да, теперь все — он обречён. Жить осталось — часы, быть может, минуты. Если в воздухе вражеские истребители, то к аэродрому, конечно, спешат и части наземных войск. Первый же автомобиль, который проедет по этому шоссе, наткнётся на разбитые машины, на тело Торпа. Начнутся поиски, и тогда конец.
Он опёрся о землю ладонями, приподнял голову. Невозможно примириться с мыслью о смерти, когда кажется — вся жизнь впереди. Жизнь! А что он знает о жизни? Многое. Многое — и ничего. Ему же и тридцати не исполнилось!…
Сами собой потекли по лицу слезы.
Он плакал?
Ну и что ж! Он-то ведь находился наедине с собой, вокруг была только ночь, безмолвная равнина, ничего больше…
Время шло. Он затих. Потом поднял голову, прислушался. Почудился какой-то звук. Самолёт? Нет, это не был шум авиационного мотора. Что же, тогда? Автомобиль? Да, вероятно, автомобиль.
Обдирая колени об асфальт, он сполз в придорожный кювет, вынул пистолет, извлёк обойму. Шесть патронов. Значит, он ещё сможет…
Звук стал слышнее. И странно — Аскер почувствовал, что ровнее стало биться сердце, прояснилось в голове. Он приподнялся над кюветом. Руки его, упиравшиеся в край обочины дороги, ощутили, что земля легонько подрагивает. Он приложил к ней ухо, отчётливо услышал отдалённый лязг металла. Сомнений не было — шёл танк. Танк или танки.
Что же он медлит? Или впрямь решил погибнуть вот так — просто, без пользы для дела? Нет, тысячу раз нет! Но он не в силах идти. Значит, должен ползти. Скорее за обочину, подальше в поле!…
Аскер вцепился руками в наружный откос кювета, подтянул, помогая здоровой ногой, тело. Так, хорошо… Теперь — ползти!
Вонзая локти в рыхлый, податливый грунт, ящерицей извиваясь между борозд и кочек, он двинулся прочь от дороги. Раненой ноги он уже не чувствовал: боль отдавалась выше, в спине, в затылке, в висках — по ним будто кувалдами молотили. Ползти… Ползти вперёд! Скорее, скорее!…
Он потерял ощущение времени. Что-то, что было сильнее его самого, гнало вперёд. Была ли это тренированная воля бойца? Или могучий инстинкт жизни? Кто знает! Скорее всего, и то и другое.
Лязг танковых траков, рёв моторов надвинулся, стал оглушающе громким. И — оборвался. Если бы Аскер поднял голову, он увидел бы остановившуюся на шоссе стальную серую громадину, позади неё — два грузовика с солдатами. Но он лежал ничком в неглубокой ложбинке, обессиленный, полумёртвый от перенесённого напряжения, от нестерпимой боли.
Солдаты попрыгали с грузовиков, подбежали к машинам, загораживавшим шоссе. Крышка люка танка откинулась, показался офицер.
— Что там такое? — спросил он.
Ефрейтор, склонившийся над телом Торпа, поднял голову.
— Штатский.
— Жив?
— Уже остыл.
— Пошарьте в карманах.
Ефрейтор обыскал труп, поднялся.
— Эй, у кого фонарь?
Подошёл солдат. Луч света, скользнув по груди ефрейтора, остановился на книжечке, которую тот держал в руках.
— Удостоверение сотрудника гестапо, — сказал ефрейтор, адресуясь к офицеру. — Штурмфюрер Адольф Торп.
— Это они. — Офицер сделал солдатам знак. — По машинам!
— А не поискать ли вокруг? — нерешительно проговорил ефрейтор.
— Так они и ждут тебя здесь! — Офицер выругался.
— Но что делать с телом?
— Снесите на обочину. Подберём, когда будем возвращаться.
Крышка танкового люка захлопнулась. Солдаты оттащили труп на край шоссе, взобрались на машины.
Взревел мотор. Танк содрогнулся, двинулся вперёд, обошёл автомобили и устремился на восток. Грузовики ехали следом.
Прошло несколько минут, прежде чем Аскер отдышался и смог поднять голову. Грохот танка смолк вдали. На равнину вновь легла тишина.
И вдруг там, где скрылись танк и грузовики, раздались отдалённые взрывы, глухие толчки выстрелов. Две яркие вспышки озарили горизонт.
Аскер лежал неподвижно, боясь думать о том, что могло произойти. Вот он зашевелился, приподнял голову. Горизонт уже окрасился в багрянец. Над ним вспыхивали и пропадали тоненькие золотые лучики. И на этом фоне на шоссе появилась точка.
Аскер поднял перемазанный в грязи пистолет, беспокойно кашлянул. А точка росла. По очертаниям, которые она принимала, это не мог быть ни легковой автомобиль, ни грузовик.
Что же тогда?
Потянул ветерок. Он донёс рокот мотора. Аскер понял: идёт мотоцикл.
Мотоцикл!… Напрягая последние силы, Аскер пополз к шоссе, затаился в кювете.
Теперь звук мотора слышался отчётливо. Аскер определил: четырехтактный, одноцилиндровый, скорее всего — «БМВ».
Мотоцикл подлетел к автомобилям, затормозил. Водитель соскочил с седла, кинулся к телу Торпа. Аскер поднял пистолет. Рука плохо слушалась, мушка плясала по спине мотоциклиста, склонившегося над убитым. Человек выпрямился, обернулся. Аскер выронил оружие.
Перцев кинулся к нему, упал рядом, целуя перемазанное кровью и глиной лицо Аскера.
— Говори, — прошептал Аскер.
— Вывезли!
— Рыбин?
— Нет его… погиб.
Аскер вскрикнул:
— Торп?
— Он. Ну да ты с ним рассчитался!
— А… Упиц?
— Ушёл… Как сквозь землю провалился, проклятый!
— Упустил! — Аскер застонал. — Танк… Это вы его?
— Десантники. Встретили, как надо. У аэродрома ещё три горят. По другим дорогам шли. — Он помолчал. — Наших много побили. С воздуха, пулемётами. И два самолёта сожгли, гады!… Вот и тебя… Сидеть сзади сможешь?
Аскер кивнул.
Перцев развернул мотоцикл, поставил на подножку, запустил двигатель. Подбежав к Аскеру, поднял его, на руки, снёс к машине.
— С ног сбился, разыскивая тебя, — торопливо говорил он, усаживая Аскера на второе сиденье. — Думал уже оставаться со Штыревой…
— Тамара!… Что с ней?
— Будет уходить на восток, к чехам. Оттуда и вывезут. Ну, поехали.
— Куда?
— Ждёт самолёт.
— Ты задержал?
— Приказал генерал Лыков.
Перцев сел за руль. Мотоцикл рванулся вперёд. Скорость нарастала. Мотор пел свою песню.
Аскер старался крепче держаться за плечи Перцева. В голове мелькали обрывки мыслей. Полковник Рыбин!… Нет больше Рыбина… И Андрей Авдеев навеки остался здесь, на чужой земле. А десантники, сколько их погибло в операции!…
Один за другим вставали перед Аскером: Шуберт, Кныш, Кригер, Шталекер. Где они, что теперь с ними?… Потом он ясно увидел глаза Штыревой — голубые, широко раскрытые. Аскер представил: одна, совсем одна, идёт Тамара с саквояжем в руке по улице чужого, враждебного города; обыкновенная русская девушка, каждый час, каждая минута жизни которой здесь, в глубоком вражьем тылу, — это подвиг!
И ещё возник перед мысленным взором Аскера группенфюрер Упиц. Торп получил своё. Торп, Висбах, Беккер, Больм — не ушли. А Упиц смог! Упиц, Зейферт и тысячи таких — живы, действуют.
Да, борьба ещё не окончена!…
Силы Аскера слабели. Он обнял товарища, всем телом приник к его спине — широкой и тёплой. Стало легче.
Он глубоко вздохнул, закрыл глаза…
Аскер на секунду выпрямился и увидел: Торп шарит рукой где-то на сиденье или у доски приборов. Видимо, включает передатчик, либо перезаряжает пистолет.
Он до отказа прижал ногой педаль газа. Автомобиль рванулся вперёд, взял чуть левее и на полкорпуса обошёл вездеход. Тогда Аскер подал вправо. Торп обеими руками вцепился в руль и тоже принял правее, чтобы избежать столкновения. О пистолете он уже не думал.
Снова поворот руля «мерседеса», и автомобиль Торпа оказался на обочине. Перекрыв ему дорогу, Аскер рванул ручной тормоз и выскочил из кабины. Машины столкнулись. Из разбитого вездехода выпрыгнул Торп, на ходу загоняя в пистолет новую обойму.
— Стоять! — закричал он высоким, срывающимся голосом.
Дальнейшее произошло молниеносно. Аскер всем телом откинулся назад; падая, согнул ногу в колене, резко выбросил вперёд другую и ударом ботинка вышиб оружие из руки Торпа. Тот выхватил нож, метнул в противника. Удар пришёлся в левое бедро. И тут же на Аскера навалился Торп.
Оба молодые, сильные, они катались по земле, стискивая друг друга в объятиях, нанося короткие удары руками, головой, коленями.
Аскер, в бедре которого все ещё сидел нож, рванулся, почувствовал мгновенную пронзительную боль — и сразу стало легче: в пылу схватки Торп зацепил ногой нож и вывернул его из раны.
Аскер напрягся, высвободил правый локоть и нанёс им резкий удар в лицо гитлеровцу. Торп ответил ударом головы и разбил Аскеру губу. Рука Торпа скользнула по земле и нащупала пистолет. В тот же миг Аскер стиснул запястье Торпа. Тяжело дыша, с искажённым от напряжения лицом, Торп пытался преодолеть сопротивление противника, направить в него пистолет. Но у Аскера было преимущество: рука его опиралась о землю, локоть же Торпа висел в воздухе. И вот медленно, очень медленно ствол оружия начал поворачиваться в сторону Торпа.
Выстрел словно подбросил Торпа.
Пошатываясь от слабости, Аскер поднялся, ступил на раненую ногу и потерял сознание.
5
Авиационный генерал, передав пятёрке бомбардировщиков приказ начать инсценировку налёта на автоколонну, связался затем с другими группами самолётов. Все они были на подходе к назначенным объектам.В соседней комнате генерал Лыков вёл радиоразговор с капитаном Люлько.
— Готовы? — спросил Лыков.
— Готовы и ждём, — последовал ответ.
— Ждите. Помощники вот-вот подойдут. Как только они сработают, начинайте и вы.
— Все ясно.
— А груз на колёсах, уже в пути.
— Понял.
Вместе с радистом и передатчиком капитан Люлько находился в окопе, неподалёку от аэродромных строений. Сюда с наступлением темноты перебрались из оврага десантники первого отряда. Группы воздушных бойцов были нацелены на наиболее важные объекты аэродрома, почти все, впрочем, разрушенные — выполняя приказ, советские бомбардировщики ещё неделю назад разбили здесь все, кроме взлётно-посадочной полосы.
И вот — аэродром, пустынный, безмолвный, лежит перед десантниками. Но они знают: аэродром живёт — действуют ремонтники, уцелела рота охраны, хотя охранять ей, собственно, нечего, ибо бензохранилище взорвано и за отсутствием горючего аэродром самолётов не принимает.
Подполз командир десантников.
— Связь была? — шёпотом спросил он.
— Да. Сейчас прилетят. С минуты на минуту.
— А колонна?
— В пути. Ходу ей сюда около часу, а то и меньше.
Атаке аэродрома десантниками должен был предшествовать налёт бомбардировщиков. Конечно, десант был достаточно силён, чтобы захватить аэродром самостоятельно. Но в этом случае гарнизон аэродрома мог передать по радио, что атакован наземными силами. А это раскрыло бы противнику смысл операции — захват аэродрома. Появление же самолётов было делом обычным и не могло особенно встревожить немцев.
Итак, десант ждал.
Прошло четыре долгие минуты. Послышался шум моторов самолётов.
— Они, — сказал Люлько.
Рокот нарастал. Десантники включили фонарики. Лучи их, направленные из укрытий вверх, были видны только с воздуха. Пунктир из световых точек обозначил позиции советских воинов.
Главной задачей бомбардировщиков было уничтожение аэродромного узла связи, надёжно укрытого под землёй и уязвимого лишь в случае прямого попадания. Но где искать цель, если все внизу затаилось в непроглядной чернильной тьме?
Все же объект был показан. Вспыхнули две ракеты. Выпущенные за пределами аэродрома, с разных мест, они стремительно пронеслись над полем. В какой-то точке трассы их скрестились. Там и находился узел связи. Самолёты засекли объект, осветили и сбросили на него серию тяжёлых бомб. Обработке с воздуха подверглись и другие объекты, в том числе оборонявшие аэродром мелкокалиберные зенитные автоматы и спаренные пулемёты.
Высоко вверху вспыхнула самолётная ракета. Это был сигнал: бомбардировщики, закончив работу, уходят.
Бойцы поднялись из укрытий и устремились к аэродрому.
Глава двадцать седьмая
1
Дежурный радист узла связи гестапо Карлслуста, пожилой шарфюрер с Железным крестом, вскочил со стула, сорвал наушники и, забыв выключить рацию, опрометью кинулся из аппаратной. Он промчался по коридору, сбежал, прыгая через ступеньку, по лестнице, рванул ручку двери кабинета руководителя управления.Сидевший за столом оберфюрер удивлённо поднял голову. Тяжело дыша, радист положил на стол лист бумаги с записью того, что успел передать Торп. Оберфюрер пробежал глазами бумагу.
— Хочу добавить. — Шарфюрер переступил с ноги на ногу. — Штурмфюрер Торп говорил так, будто кто-то ему мешал, будто он с кем-то боролся. И на полуслове — конец!…
— Значит, помешали?
— Да, господин оберфюрер.
— Русская разведка, — пробормотал оберфюрер, встал, дёрнул, плечом. — Но что она может, русская разведка? Ну, три, четыре агента. А у группенфюрера Упица десятки людей!
— Штурмфюрер Торп, видимо, имел основания. Он говорил, и в голосе его звучала смертельная тревога — я это почувствовал, господин оберфюрер.
— Ладно, идите к себе. Эфир слушать непрерывно!
Радист выбежал из кабинета.
Оберфюрер подошёл к висящей на стене карте, отыскал лесок, в котором был расположен тайник. Итак, колонна грузовиков с архивами вышла в два часа ночи. Сейчас два часа и девятнадцать минут. Можно предположить, что за это время грузовики проехали километров десять. Оберфюрер прикинул место, где, по расчётам, должна была находиться колонна, отчеркнул ногтем косой крест на карте. Какая же опасность могла подстерегать там колонну?…
Зазвонил телефон. Командование ПВО сообщало: на аэродром «Шварцензе» произведено нападение. Сначала его бомбили самолёты противника, а сейчас атакует отряд наземных войск. Донесение передано рацией зенитной батареи, которая расположена близ аэродрома. Батарея разбита бомбами, но рация уцелела — она вынесена далеко за пределы огневой позиции, замаскирована.
Оберфюрер бросил трубку на рычаг. И почти сразу же телефон зазвонил вновь. Дежурный по штабу противовоздушной обороны докладывал, что над аэродромом «Шварцензе» вновь появились самолёты противника. На взлётно-посадочной полосе отмечено движение, видны огни; похоже, что идёт подготовка к приёму самолётов. Пункт связи батареи атакован — передав это, рация прервала работу.
Руководитель гестапо побледнел. Все было ясно. Ведь аэродром находился на пути колонны, километрах в пятнадцати. Грузовики с архивами направлялись именно к нему!
2
На захваченный десантниками аэродром один за другим садились советские транспортные самолёты. Машины, ожидающие посадки, кружили поодаль. Высоко в небе ходили ночные истребители сопровождения, охраняя район операции.В эти минуты другие группы советских бомбардировщиков наносили удары по военным объектам почти всех крупных городов и гарнизонов, расположенных вокруг Карлслуста, отвлекая «мессершмитты» и «хейнкели», дезориентируя систему взаимодействия, оповещения и связи фашистской ПВО. Налётам, в частности, подверглись объекты в Берлине, Гамбурге, Люнебурге, Шверине, Ораниенбурге и других городах.
Как только очередной транспортный самолёт садился и отруливал за пределы дорожки, к нему мчались грузовики. Двери распахивались, фюзеляж самолёта заполнялся драгоценными ящиками. И машина взмывала в воздух. Пять-шесть таких транспортников собирались в группу и в сопровождении эскорта истребителей следовали на Восток.
Уже две такие группы ушли, третья поднялась и готовилась лечь на курс, когда сверху на неё свалилась четвёрка фашистских истребителей. С первого же захода был подожжён один транспортник — он задымил и стал терять высоту. Но врагов заметили. Советские истребители перехватили «мессершмиттов» на выходе из пике и тоже сбили одну машину.
В воздухе завертелась карусель воздушного боя. Машины то пропадали в темноте, то звёздочками вспыхивали в мягком свете луны. Небо чертили огненные шпаги трасс. Где-то высоко вверху образовался багровый ком, разлетелся тысячей белых брызг…
Немецкие истребители все прибывали. Через несколько минут в воздухе дралось уже двенадцать машин противника. Но это было все, что могли дать ПВО Берлина и Гамбурга, — они сами едва отбивались от больших групп бомбардировщиков. А с Востока к Карлслусту спешили все новые эскадрильи краснозвёздных «ястребков», чтобы сменить советские истребители, израсходовавшие боекомплект и норму горючего.
Наверху шло сражение, на аэродроме ни на секунду не прекращалась работа. Тяжело гружённые транспортники все так же уходили в воздух.
Все эти самолёты пролетали над Аскером. Он лежал на шоссе — там, где закончилась его схватка с Торпом. Аскер слышал, как высоко вверху прогудели германские истребители — он легко распознал надсадный, прерывистый рокот их моторов. Почему они здесь? Неужели десант обнаружен? По всей видимости, так: со стороны аэродрома раздалось приглушённое расстоянием бормотание авиационных пулемётов, а потом над головой Аскера пронёсся, снижаясь, объятый пламенем большой самолёт…
Он застонал, стиснул кулаками виски. Дважды пытался он встать, но оба раза в раненой ноге начинала пульсировать такая нестерпимая боль, что он лишался сознания.
Вот Аскер вновь открыл глаза, прислушался. Было тихо. Он с трудом подтянул руку с часами, приподнял голову. Часы оказались разбитыми.
Усилие утомило. Некоторое время он лежал неподвижно, отдыхая. Потом повернул голову, огляделся. Краешек неба был подёрнут прозрачной желтизной. Сколько же сейчас времени? Часа четыре? Видимо, около того. Близился рассвет. Значит, скоро конец операции…
Ещё несколько минут ушло на отдых. Проклятая слабость, неужели это — результат одной лишь раны в бедре? Аскер попробовал шевельнуть больной ногой. Она одеревенела. Подобрав валявшийся рядом нож Торпа, он вспорол штанину, осмотрел рану — широкую, с рваными краями. Потом чуть коснулся её. Из раны медленными толчками полилась кровь. Он понял: нож Торпа задел какой-то большой сосуд, потеряно много крови. Потому и слабость.
Стараясь не делать резких движений, он отстегнул брючный ремешок, замотал им ногу повыше раны, подсунул под ремень рукоять ножа и несколько раз повернул, затягивая жгут. В глазах помутилось от боли, но зато кровь перестала течь.
Ещё минута на отдых. Отдышавшись, он вспомнил о пистолете Торпа. Ага, вот и пистолет — лежит на обочине. Аскер поднял его, осмотрел, сунул оружие в карман, стал на четвереньки, опёрся на здоровую ногу и медленно выпрямился. Его качнуло от слабости, он снова упал.
Через некоторое время он повторил попытку. На этот раз удалось поставить больную ногу на землю и не упасть. Аскер постоял немного, запрокинув голову и балансируя руками, сделал шаг здоровой ногой, подтянул больную, снова шагнул.
Он понимал: двигаясь так, ему и за сутки не добраться до аэродрома. Он отчётливо сознавал и то, что не позже чем через полчаса последние самолёты заберут последний груз, последних десантников и уйдут в воздух.
Краешек неба на востоке стал розовым. Оттуда потянуло ветерком. Потом ветер стих. Аскер уловил нарастающий шум моторов. И вот уже над головой проплыла на восток невидимая в белесой мгле группа тяжёлых самолётов. Шум моторов становился гуще, стихал.
— Последние, — прошептал Аскер.
Он сделал шаг вперёд, ещё два или три шага, со стоном опустился на землю, закрыл глаза. Да, теперь все — он обречён. Жить осталось — часы, быть может, минуты. Если в воздухе вражеские истребители, то к аэродрому, конечно, спешат и части наземных войск. Первый же автомобиль, который проедет по этому шоссе, наткнётся на разбитые машины, на тело Торпа. Начнутся поиски, и тогда конец.
Он опёрся о землю ладонями, приподнял голову. Невозможно примириться с мыслью о смерти, когда кажется — вся жизнь впереди. Жизнь! А что он знает о жизни? Многое. Многое — и ничего. Ему же и тридцати не исполнилось!…
Сами собой потекли по лицу слезы.
Он плакал?
Ну и что ж! Он-то ведь находился наедине с собой, вокруг была только ночь, безмолвная равнина, ничего больше…
Время шло. Он затих. Потом поднял голову, прислушался. Почудился какой-то звук. Самолёт? Нет, это не был шум авиационного мотора. Что же, тогда? Автомобиль? Да, вероятно, автомобиль.
Обдирая колени об асфальт, он сполз в придорожный кювет, вынул пистолет, извлёк обойму. Шесть патронов. Значит, он ещё сможет…
Звук стал слышнее. И странно — Аскер почувствовал, что ровнее стало биться сердце, прояснилось в голове. Он приподнялся над кюветом. Руки его, упиравшиеся в край обочины дороги, ощутили, что земля легонько подрагивает. Он приложил к ней ухо, отчётливо услышал отдалённый лязг металла. Сомнений не было — шёл танк. Танк или танки.
Что же он медлит? Или впрямь решил погибнуть вот так — просто, без пользы для дела? Нет, тысячу раз нет! Но он не в силах идти. Значит, должен ползти. Скорее за обочину, подальше в поле!…
Аскер вцепился руками в наружный откос кювета, подтянул, помогая здоровой ногой, тело. Так, хорошо… Теперь — ползти!
Вонзая локти в рыхлый, податливый грунт, ящерицей извиваясь между борозд и кочек, он двинулся прочь от дороги. Раненой ноги он уже не чувствовал: боль отдавалась выше, в спине, в затылке, в висках — по ним будто кувалдами молотили. Ползти… Ползти вперёд! Скорее, скорее!…
Он потерял ощущение времени. Что-то, что было сильнее его самого, гнало вперёд. Была ли это тренированная воля бойца? Или могучий инстинкт жизни? Кто знает! Скорее всего, и то и другое.
Лязг танковых траков, рёв моторов надвинулся, стал оглушающе громким. И — оборвался. Если бы Аскер поднял голову, он увидел бы остановившуюся на шоссе стальную серую громадину, позади неё — два грузовика с солдатами. Но он лежал ничком в неглубокой ложбинке, обессиленный, полумёртвый от перенесённого напряжения, от нестерпимой боли.
Солдаты попрыгали с грузовиков, подбежали к машинам, загораживавшим шоссе. Крышка люка танка откинулась, показался офицер.
— Что там такое? — спросил он.
Ефрейтор, склонившийся над телом Торпа, поднял голову.
— Штатский.
— Жив?
— Уже остыл.
— Пошарьте в карманах.
Ефрейтор обыскал труп, поднялся.
— Эй, у кого фонарь?
Подошёл солдат. Луч света, скользнув по груди ефрейтора, остановился на книжечке, которую тот держал в руках.
— Удостоверение сотрудника гестапо, — сказал ефрейтор, адресуясь к офицеру. — Штурмфюрер Адольф Торп.
— Это они. — Офицер сделал солдатам знак. — По машинам!
— А не поискать ли вокруг? — нерешительно проговорил ефрейтор.
— Так они и ждут тебя здесь! — Офицер выругался.
— Но что делать с телом?
— Снесите на обочину. Подберём, когда будем возвращаться.
Крышка танкового люка захлопнулась. Солдаты оттащили труп на край шоссе, взобрались на машины.
Взревел мотор. Танк содрогнулся, двинулся вперёд, обошёл автомобили и устремился на восток. Грузовики ехали следом.
Прошло несколько минут, прежде чем Аскер отдышался и смог поднять голову. Грохот танка смолк вдали. На равнину вновь легла тишина.
И вдруг там, где скрылись танк и грузовики, раздались отдалённые взрывы, глухие толчки выстрелов. Две яркие вспышки озарили горизонт.
Аскер лежал неподвижно, боясь думать о том, что могло произойти. Вот он зашевелился, приподнял голову. Горизонт уже окрасился в багрянец. Над ним вспыхивали и пропадали тоненькие золотые лучики. И на этом фоне на шоссе появилась точка.
Аскер поднял перемазанный в грязи пистолет, беспокойно кашлянул. А точка росла. По очертаниям, которые она принимала, это не мог быть ни легковой автомобиль, ни грузовик.
Что же тогда?
Потянул ветерок. Он донёс рокот мотора. Аскер понял: идёт мотоцикл.
Мотоцикл!… Напрягая последние силы, Аскер пополз к шоссе, затаился в кювете.
Теперь звук мотора слышался отчётливо. Аскер определил: четырехтактный, одноцилиндровый, скорее всего — «БМВ».
Мотоцикл подлетел к автомобилям, затормозил. Водитель соскочил с седла, кинулся к телу Торпа. Аскер поднял пистолет. Рука плохо слушалась, мушка плясала по спине мотоциклиста, склонившегося над убитым. Человек выпрямился, обернулся. Аскер выронил оружие.
Перцев кинулся к нему, упал рядом, целуя перемазанное кровью и глиной лицо Аскера.
— Говори, — прошептал Аскер.
— Вывезли!
— Рыбин?
— Нет его… погиб.
Аскер вскрикнул:
— Торп?
— Он. Ну да ты с ним рассчитался!
— А… Упиц?
— Ушёл… Как сквозь землю провалился, проклятый!
— Упустил! — Аскер застонал. — Танк… Это вы его?
— Десантники. Встретили, как надо. У аэродрома ещё три горят. По другим дорогам шли. — Он помолчал. — Наших много побили. С воздуха, пулемётами. И два самолёта сожгли, гады!… Вот и тебя… Сидеть сзади сможешь?
Аскер кивнул.
Перцев развернул мотоцикл, поставил на подножку, запустил двигатель. Подбежав к Аскеру, поднял его, на руки, снёс к машине.
— С ног сбился, разыскивая тебя, — торопливо говорил он, усаживая Аскера на второе сиденье. — Думал уже оставаться со Штыревой…
— Тамара!… Что с ней?
— Будет уходить на восток, к чехам. Оттуда и вывезут. Ну, поехали.
— Куда?
— Ждёт самолёт.
— Ты задержал?
— Приказал генерал Лыков.
Перцев сел за руль. Мотоцикл рванулся вперёд. Скорость нарастала. Мотор пел свою песню.
Аскер старался крепче держаться за плечи Перцева. В голове мелькали обрывки мыслей. Полковник Рыбин!… Нет больше Рыбина… И Андрей Авдеев навеки остался здесь, на чужой земле. А десантники, сколько их погибло в операции!…
Один за другим вставали перед Аскером: Шуберт, Кныш, Кригер, Шталекер. Где они, что теперь с ними?… Потом он ясно увидел глаза Штыревой — голубые, широко раскрытые. Аскер представил: одна, совсем одна, идёт Тамара с саквояжем в руке по улице чужого, враждебного города; обыкновенная русская девушка, каждый час, каждая минута жизни которой здесь, в глубоком вражьем тылу, — это подвиг!
И ещё возник перед мысленным взором Аскера группенфюрер Упиц. Торп получил своё. Торп, Висбах, Беккер, Больм — не ушли. А Упиц смог! Упиц, Зейферт и тысячи таких — живы, действуют.
Да, борьба ещё не окончена!…
Силы Аскера слабели. Он обнял товарища, всем телом приник к его спине — широкой и тёплой. Стало легче.
Он глубоко вздохнул, закрыл глаза…