Страница:
– Почему это?
– Да уж я вижу, – ухмыльнулся лаборант. Ему было немного за двадцать, однако хорошо сохранившееся лицо, не искаженное отпечатком глубоких мыслей, выглядело намного моложе. Традиционный белый халат с множеством карманов, расстегнутый до последней пуговицы, касался шершавого пластика пола. – Ты не расстраивайся, Митя, это нормально. Не зря же тебя на работу приняли. Значит, мы сумеем им доказать, что чего-то стоим, верно?
Тиме не слишком понравился покровительственный тон Дрима, но он промолчал.
Первым делом следовало осмотреться и войти в трудовой ритм. Впрочем, он еще не успел выйти из него, если считать работой каждодневные бдения в Департаменте образования.
– С чего следует начать? – спросил он.
– С того же, с чего начинают все новые сотрудники! – почему-то обрадовался Дрим. – С осмотра доступных помещений корпорации. Уж поверь мне, все они тебе обязательно когда-нибудь пригодятся, а иначе бы их замазали красным.
Тима вперил взгляд в карту, выискивая зеленые участки. Но, как он ни старался, не смог найти ничего, кроме лаборатории перспективных разработок и конвейера, без всякой фантазии нарисованного как узкая лента, заполненная микроскопическими консольками. Под конвейером зеленел сенсорный кружок размером с подушечку указательного пальца. Даже в центральный офис корпорации дорога отсюда была закрыта.
– И это все? – пробормотал он, кивая на карту.
– Конвейер? Это единственный общедоступный сектор производства. Но им тебе еще рано всерьез интересоваться. Есть еще хранилище биоматериала… Кстати, если ты не понял, по этажу ходить не запрещается. Однако если кто-то занят чем-то важным, дверь в его – или ее – кабинет будет заперта.
– Ну и бит с ними, – невпопад пробормотал Тима. – Давай-ка лучше почитаем документацию по открытым разработкам. А ты познакомишься с моим проектом, идет?
19
20
21
22
23
24
– Да уж я вижу, – ухмыльнулся лаборант. Ему было немного за двадцать, однако хорошо сохранившееся лицо, не искаженное отпечатком глубоких мыслей, выглядело намного моложе. Традиционный белый халат с множеством карманов, расстегнутый до последней пуговицы, касался шершавого пластика пола. – Ты не расстраивайся, Митя, это нормально. Не зря же тебя на работу приняли. Значит, мы сумеем им доказать, что чего-то стоим, верно?
Тиме не слишком понравился покровительственный тон Дрима, но он промолчал.
Первым делом следовало осмотреться и войти в трудовой ритм. Впрочем, он еще не успел выйти из него, если считать работой каждодневные бдения в Департаменте образования.
– С чего следует начать? – спросил он.
– С того же, с чего начинают все новые сотрудники! – почему-то обрадовался Дрим. – С осмотра доступных помещений корпорации. Уж поверь мне, все они тебе обязательно когда-нибудь пригодятся, а иначе бы их замазали красным.
Тима вперил взгляд в карту, выискивая зеленые участки. Но, как он ни старался, не смог найти ничего, кроме лаборатории перспективных разработок и конвейера, без всякой фантазии нарисованного как узкая лента, заполненная микроскопическими консольками. Под конвейером зеленел сенсорный кружок размером с подушечку указательного пальца. Даже в центральный офис корпорации дорога отсюда была закрыта.
– И это все? – пробормотал он, кивая на карту.
– Конвейер? Это единственный общедоступный сектор производства. Но им тебе еще рано всерьез интересоваться. Есть еще хранилище биоматериала… Кстати, если ты не понял, по этажу ходить не запрещается. Однако если кто-то занят чем-то важным, дверь в его – или ее – кабинет будет заперта.
– Ну и бит с ними, – невпопад пробормотал Тима. – Давай-ка лучше почитаем документацию по открытым разработкам. А ты познакомишься с моим проектом, идет?
19
– Я уже успел позабыть, какая ты горячая, – восхищенно просипел ей в ухо Дюгем и расслабил шейные мышцы, откидывая голову на упругий пол.
– Да что ты, – зевнула она. – И месяца не прошло, как мы встречались на каком-то необитаемом острове.
– Месяц! Помнишь, раньше мы занимались сексом каждую свободную минуту?
– Ты слишком занят на работе.
– Ты думаешь, мне это нравится?
Все шесть экранов, окружавших ложе любви в цеппелине, демонстрировали глубокую небесную голубизну (ровно за час до заката) – разве что на нижнем можно было различить далекую землю в пятнышках причудливых строений. Да и то перед этим следовало откинуть плед.
– Если бы не нравилось – не ходил бы, – резонно возразила Вероника.
По просьбе приятеля она отцепила канюли, отчего чувствовала себя до неприличия обнаженной. Короткие нервные пульсации все еще проскакивали у нее в паху, заставляя сладко сжиматься и расслабляться органы малого таза.
– Ты все еще возишься с бездарями из команды Брауна? – спросил он. – Иди ко мне секретаршей.
– А Герта?
– Уволю, – смутился Дюгем. – Откуда ты знаешь?
– Я тебя с ней видела на новогоднем фестивале, забыл? – Он промолчал. – У нас и так все хорошо, правда? – примиряюще сказала Вероника. – Я не могу бросить ребят, потому что больше некому с ними работать.
– А я думал, это нужно именно тебе – признание, слава, поклонники…
Она насупилась и скатилась с его живота, и Дюгем почувствовал, как ее золотистое тело напряглось, словно отделяясь от него невидимым коконом. Он поспешно вскочил на колени и наклонился над ней, разглаживая губами ее напряженный рот. Через пару секунд ее челюсть подалась под напором, пропуская в ротовую полость, ограненную фарфоровыми полосками зубов, его гибкий, истекающий влагой язык. Но ее холодные глаза продолжали, не мигая, смотреть прямо в его зрачки.
– Я знаю, что ты подумал. – Она с усилием отстранила. – Что мне не хватает таланта, поэтому и нужна я только таким неудачникам, как Стоп-бит и Васил. Я и мои деньги на клипы.
– Зачем нам слова? – прошептал Дюгем. Лишившись ее губ, он опустил голову ниже и провел языком по ее ключице и еще ниже, до бурого бархатного бугорка, окаменевшего после прикосновения. – Ты прекрасна. Этого вполне достаточно.
Но Вероника неумолимо обросла плотной одеждой, вдобавок вернув на место тугие кольца катетера.
– Ты торопишься?
Он почувствовал себя глупо и был вынужден напялить трусы, оставив пока неприкрытым пропорциональный (хотя и несколько дряблый) торс.
– У нас премьера через полчаса. Ты пойдешь?
На запястье у Кайла сформировалась тонкая полоска часов. Он бросил на нее взгляд и кивнул, послушно обрастая приличествующим случаю гардеробом – строгой рубашкой с короткими рукавами и шортами с бахромой выверенной длины. В левом ухе проросла крупная желтая серьга.
– Годится, – сказала Вероника
Она также завершила процесс одевания. Ее тело стало видно лишь частично – в нескольких плавающих просветах платья, хаотично вкрапленных в легкую белоснежную ткань, мелькали то грудь, то кусочек ягодицы, то коленка, а то и край пушистого треугольника между ног (жестокое условие в программе мешало прозрачным пятнам целиком обнажить его).
– Где ты взяла такую прелесть? – восхищенно пробормотал Дюгем. – От тебя невозможно отвести взгляд.
– Вчера по каналу мод увидела, – призналась Вероника. – Надеюсь, не все дамы будут в таких.
– Тебе-то есть что показать, а им? – заискивающе хохотнул Дюгем. Очевидно, он мысленно ругал себя за неосторожные слова и надеялся теперь лишь на короткую память подруги. – Помнишь, еще совсем недавно можно было носить только то, что на тебе в действительности надето? Сколько полезных веществ расходовалось на то, чтобы одеть каждого нищего!
– Ужасное время, – содрогнулась она. – Все-таки мир меняется к лучшему, что бы там ни говорили пессимисты.
– Да что ты, – зевнула она. – И месяца не прошло, как мы встречались на каком-то необитаемом острове.
– Месяц! Помнишь, раньше мы занимались сексом каждую свободную минуту?
– Ты слишком занят на работе.
– Ты думаешь, мне это нравится?
Все шесть экранов, окружавших ложе любви в цеппелине, демонстрировали глубокую небесную голубизну (ровно за час до заката) – разве что на нижнем можно было различить далекую землю в пятнышках причудливых строений. Да и то перед этим следовало откинуть плед.
– Если бы не нравилось – не ходил бы, – резонно возразила Вероника.
По просьбе приятеля она отцепила канюли, отчего чувствовала себя до неприличия обнаженной. Короткие нервные пульсации все еще проскакивали у нее в паху, заставляя сладко сжиматься и расслабляться органы малого таза.
– Ты все еще возишься с бездарями из команды Брауна? – спросил он. – Иди ко мне секретаршей.
– А Герта?
– Уволю, – смутился Дюгем. – Откуда ты знаешь?
– Я тебя с ней видела на новогоднем фестивале, забыл? – Он промолчал. – У нас и так все хорошо, правда? – примиряюще сказала Вероника. – Я не могу бросить ребят, потому что больше некому с ними работать.
– А я думал, это нужно именно тебе – признание, слава, поклонники…
Она насупилась и скатилась с его живота, и Дюгем почувствовал, как ее золотистое тело напряглось, словно отделяясь от него невидимым коконом. Он поспешно вскочил на колени и наклонился над ней, разглаживая губами ее напряженный рот. Через пару секунд ее челюсть подалась под напором, пропуская в ротовую полость, ограненную фарфоровыми полосками зубов, его гибкий, истекающий влагой язык. Но ее холодные глаза продолжали, не мигая, смотреть прямо в его зрачки.
– Я знаю, что ты подумал. – Она с усилием отстранила. – Что мне не хватает таланта, поэтому и нужна я только таким неудачникам, как Стоп-бит и Васил. Я и мои деньги на клипы.
– Зачем нам слова? – прошептал Дюгем. Лишившись ее губ, он опустил голову ниже и провел языком по ее ключице и еще ниже, до бурого бархатного бугорка, окаменевшего после прикосновения. – Ты прекрасна. Этого вполне достаточно.
Но Вероника неумолимо обросла плотной одеждой, вдобавок вернув на место тугие кольца катетера.
– Ты торопишься?
Он почувствовал себя глупо и был вынужден напялить трусы, оставив пока неприкрытым пропорциональный (хотя и несколько дряблый) торс.
– У нас премьера через полчаса. Ты пойдешь?
На запястье у Кайла сформировалась тонкая полоска часов. Он бросил на нее взгляд и кивнул, послушно обрастая приличествующим случаю гардеробом – строгой рубашкой с короткими рукавами и шортами с бахромой выверенной длины. В левом ухе проросла крупная желтая серьга.
– Годится, – сказала Вероника
Она также завершила процесс одевания. Ее тело стало видно лишь частично – в нескольких плавающих просветах платья, хаотично вкрапленных в легкую белоснежную ткань, мелькали то грудь, то кусочек ягодицы, то коленка, а то и край пушистого треугольника между ног (жестокое условие в программе мешало прозрачным пятнам целиком обнажить его).
– Где ты взяла такую прелесть? – восхищенно пробормотал Дюгем. – От тебя невозможно отвести взгляд.
– Вчера по каналу мод увидела, – призналась Вероника. – Надеюсь, не все дамы будут в таких.
– Тебе-то есть что показать, а им? – заискивающе хохотнул Дюгем. Очевидно, он мысленно ругал себя за неосторожные слова и надеялся теперь лишь на короткую память подруги. – Помнишь, еще совсем недавно можно было носить только то, что на тебе в действительности надето? Сколько полезных веществ расходовалось на то, чтобы одеть каждого нищего!
– Ужасное время, – содрогнулась она. – Все-таки мир меняется к лучшему, что бы там ни говорили пессимисты.
20
С точки зрения временн
ых затрат режим рабочего дня в корпорации нельзя было назвать напряженным. Однако персонал подбирался таким образом, что многие сотрудники буквально «горели» на работе, предпочитая ее сетевым развлечениям – и тем самым позволяли «Консолям» заметно экономить на заработной плате.
Дрим, хоть и без энтузиазма, за три дня ознакомился с Тиминым проектом и неожиданно проникся его новаторским духом. Лаборант прагматично подготовил план действий, выразив его единственной фразой:
– Нужен опытный образец и доброволец.
Тима в это время просматривал конвейер и выискивал в нем брешь для внедрения собственных задумок. Он как раз склонялся к мысли втиснуть новые звенья в промежуток между засыпкой химических компонентов металлополимера в резервуар и напылением жесткого каркаса консоли.
Оторвавшись от объемной производственной схемы, он закатил глаза с таким выражением, будто слова лаборанта явились для него откровением. Скорее всего, так оно и было.
– У корпорации должен быть штат испытателей, – неуверенно предположил он.
– Верно, – согласился Дрим. – Сотни полторы бионов всегда наготове. Ну и что? Добровольца искать не придется – ты сам его выберешь по каталогу, а вот как быть с образцом? Менять схему конвейера тебе никто не позволит, пока ты не продемонстрируешь действующую модель шлема. Так что можешь оставить свое бесполезное занятие.
– Что ты посоветуешь? – робко спросил Тима.
Он все еще слабо представлял себе, с какого бока подступиться к осуществлению своей мечты. В последние два дня он появлялся на работе с мыслью о предстоящем разговоре с Гноммом, но тот словно забыл о новом сотруднике и не интересовался его трудовой деятельностью.
– Я думаю так, – начал Дрим. – Выбери подопытного, и мы снимем с него томограмму. Из нее и будем исходить. Я мало что понял в твоей работе, скажу честно, но ведь это в ней главное, не так ли?
– Нет, не так. – Изобретатель, вернувшись на знакомое поле, почувствовал себя уверенно. – Томография проводится при инсталляции готовой консоли. Если мы начнем подгонять все наши процедуры под заранее заданную схему мозга, в момент реальной инсталляции обязательно случится сбой. Все дело в универсальной конструкции шлема – иначе он никому не будет нужен.
– Неужели? Молчу, молчу… – ухмыльнулся Дрим. – Ну, тогда формулируй задачу, босс. Постараюсь тебя понять.
– Томограмма и сейчас снимается вполне качественно, – сказал Тима. На ироничные слова лаборанта он решил не обращать внимания. И еще изобретатель подумал, что главное сейчас – начать работу, а потом видно будет. Дело стоять не должно: не зря же он зарабатывает в три раза больше, чем средний житель сектора. – Вся проблема в том, что из томограммы выбрасывается большая часть значимой информации. Остаются только данные о расположении активных точек коры. Мы пойдем дальше и сосредоточимся на таламусе.
– Для него же нет программы обработки, – возразил лаборант.
– А зачем, по-твоему, я придумал насадку? Так, где тут у вас содержатся бионы-испытатели?…
– Пошли, покажу.
Дрим прикоснулся пальцем к зеленому кружку «вивария» и пропал. Не медля ни секунды, Тима последовал за помощником.
Сформировался он уже в хранилище – вытянутом помещении с несколькими рядами прозрачных саркофагов, на покатых боках которых играли блики от множества люминесцентных ламп. Для удобства емкости со спящими бионами расположили на постаментах.
– Так мы не сможем никого выбрать, – заявил сразу Тима. – Что мне, разглядывать им физиономии?
– Еще чего! Тут есть каталог. Тебе нужно лишь затребовать его.
– Чиппи, список доступного биоматериала.
Личная программа, в настоящий момент задействованная как процедура корпоративного сервера, тут же выкинула хозяину в руки тонкую книжицу, заполненную голографическими изображениями бионов. В полный рост, без одежды. Прикосновение к первой попавшейся картинке активизировало развертку сопутствующей информации – рост, вес, состав крови, баланс гормонов и тому подобное. Большая часть данных ни о чем не говорила юному изобретателю, все-таки он специализировался только на мозговых тканях.
– Может быть, возьмем женщину? – пробормотал он.
– Не советую, – авторитетно возразил Дрим. – Придется учитывать массу побочных факторов. Нервная система женского организма неизмеримо сложнее.
– С чего ты взял? – поразился Тима.
– Личный опыт, – туманно пояснил лаборант.
– Что за дилетантизм! – Изобретатель провел пальцем по голограмме широкоскулой блондинки шоколадного цвета с удлиненными узкими глазами. Типичные характеристики тела дополнительно привлекали его: меньше вероятность столкнуться с нетривиальными физиологическими отклонениями. – Начнем с нее.
Сам себе он признался, что пропорциональное сложение биона создает приятный (хоть и не вполне рабочий) настрой.
– Как активизировать пробуждение?
– Пойдем к саркофагу, – вздохнул Дрим. Они миновали десяток-другой емкостей, прежде чем остановились перед той, которая несла не себе порядковый номер выбранного Тимой экземпляра. – Дави на голубой сенсор с надписью «активация».
Крышка откинулась. Вверх театрально, с шипением поднялось облако сконденсированного пара, и образ биона (в действительности находящегося в аналогичном хранилище где-то под землей) зашевелился, тестируя мышечные ткани. Веки задрались вверх, открыв голубые глаза.
– Кто разбудил меня? – раздалось отовсюду глубокое женское контральто.
Однако губы биона оставались закрытыми, и посетители потрясенно переглянулись.
– Фантастика… – прошептал Дрим. – Это чудеса технологии!
– Сам ты чудо технологии. И шуток не понимаешь, – насмешливо сказал некто, с хлопком формируясь на противоположной стороне саркофага.
Сквозь белесые отблески ламп Тима и его лаборант увидели невысокую полноватую женщину в ослепительно желтом халате. Несколько секунд они с любопытством взирали друг на друга, пока гостья не сказала:
– Что, совсем не умеете читать сопроводительную записку?
– Вы Рибосома Рейнская, – выпалил изобретатель: ее портрет с подписью любезно всплыл из глубин его постоянной памяти. – Доктор философии со специализацией по нейрохимии! Любимое блюдо – печеные лимоны.
– Здесь все нейрохимики со странностями, – проворчала она. – Может, стоит сначала представиться? А потом расскажи, зачем ты разбудил моего подопытного биона.
– Дмитрий Гамов. А это Дрим.
– Кто же не знает этого олигофрена? Ну, зачем тебе понадобилась Гамета-третья?
Дрим промолчал и лишь ухмыльнулся, сделав под прикрытием саркофага какой-то энергичный и явно скабрезный жест. Тима с удовлетворением отметил, что не только к нему лаборант относится без всякого видимого почтения.
– Я собирался моделировать на ней вживление электродов в таламус, – сказал он.
– Ага, так это ты был принят на работу после указания Департамента! – воскликнула Рибосома.
Она обошла саркофаг и вплотную приблизилась к изобретателю. Вблизи она оказалась довольно молодой и даже симпатичной особой, и ее сетевой облик лучился неподдельной заинтересованностью. – Как же я сразу тебя не вспомнила?
– Наверное, вы не записали меня в постоянную память, – вежливо подсказал Тима.
– Вот еще, буду я свою память засорять, – фыркнула Рибосома. – Брось этот замшелый формализм, обращайся ко мне на «ты». Или я кажусь тебе древней старухой?
– Что вы!.. то есть ты.
– Может, пройдем ко мне, и ты мне все расскажешь?
– Не ходи, дружище, – встрял с сальной улыбкой Дрим. – Я был разок и едва живым выбрался. Это настоящая нимфоманка.
– Заткнись, а? – разозлилась Рейнская. – Грубиян! Думаешь, если твой папаша – Гномм, значит, тебе все можно?
– Больше, чем тебе, – кивнул лаборант.
Дрим, хоть и без энтузиазма, за три дня ознакомился с Тиминым проектом и неожиданно проникся его новаторским духом. Лаборант прагматично подготовил план действий, выразив его единственной фразой:
– Нужен опытный образец и доброволец.
Тима в это время просматривал конвейер и выискивал в нем брешь для внедрения собственных задумок. Он как раз склонялся к мысли втиснуть новые звенья в промежуток между засыпкой химических компонентов металлополимера в резервуар и напылением жесткого каркаса консоли.
Оторвавшись от объемной производственной схемы, он закатил глаза с таким выражением, будто слова лаборанта явились для него откровением. Скорее всего, так оно и было.
– У корпорации должен быть штат испытателей, – неуверенно предположил он.
– Верно, – согласился Дрим. – Сотни полторы бионов всегда наготове. Ну и что? Добровольца искать не придется – ты сам его выберешь по каталогу, а вот как быть с образцом? Менять схему конвейера тебе никто не позволит, пока ты не продемонстрируешь действующую модель шлема. Так что можешь оставить свое бесполезное занятие.
– Что ты посоветуешь? – робко спросил Тима.
Он все еще слабо представлял себе, с какого бока подступиться к осуществлению своей мечты. В последние два дня он появлялся на работе с мыслью о предстоящем разговоре с Гноммом, но тот словно забыл о новом сотруднике и не интересовался его трудовой деятельностью.
– Я думаю так, – начал Дрим. – Выбери подопытного, и мы снимем с него томограмму. Из нее и будем исходить. Я мало что понял в твоей работе, скажу честно, но ведь это в ней главное, не так ли?
– Нет, не так. – Изобретатель, вернувшись на знакомое поле, почувствовал себя уверенно. – Томография проводится при инсталляции готовой консоли. Если мы начнем подгонять все наши процедуры под заранее заданную схему мозга, в момент реальной инсталляции обязательно случится сбой. Все дело в универсальной конструкции шлема – иначе он никому не будет нужен.
– Неужели? Молчу, молчу… – ухмыльнулся Дрим. – Ну, тогда формулируй задачу, босс. Постараюсь тебя понять.
– Томограмма и сейчас снимается вполне качественно, – сказал Тима. На ироничные слова лаборанта он решил не обращать внимания. И еще изобретатель подумал, что главное сейчас – начать работу, а потом видно будет. Дело стоять не должно: не зря же он зарабатывает в три раза больше, чем средний житель сектора. – Вся проблема в том, что из томограммы выбрасывается большая часть значимой информации. Остаются только данные о расположении активных точек коры. Мы пойдем дальше и сосредоточимся на таламусе.
– Для него же нет программы обработки, – возразил лаборант.
– А зачем, по-твоему, я придумал насадку? Так, где тут у вас содержатся бионы-испытатели?…
– Пошли, покажу.
Дрим прикоснулся пальцем к зеленому кружку «вивария» и пропал. Не медля ни секунды, Тима последовал за помощником.
Сформировался он уже в хранилище – вытянутом помещении с несколькими рядами прозрачных саркофагов, на покатых боках которых играли блики от множества люминесцентных ламп. Для удобства емкости со спящими бионами расположили на постаментах.
– Так мы не сможем никого выбрать, – заявил сразу Тима. – Что мне, разглядывать им физиономии?
– Еще чего! Тут есть каталог. Тебе нужно лишь затребовать его.
– Чиппи, список доступного биоматериала.
Личная программа, в настоящий момент задействованная как процедура корпоративного сервера, тут же выкинула хозяину в руки тонкую книжицу, заполненную голографическими изображениями бионов. В полный рост, без одежды. Прикосновение к первой попавшейся картинке активизировало развертку сопутствующей информации – рост, вес, состав крови, баланс гормонов и тому подобное. Большая часть данных ни о чем не говорила юному изобретателю, все-таки он специализировался только на мозговых тканях.
– Может быть, возьмем женщину? – пробормотал он.
– Не советую, – авторитетно возразил Дрим. – Придется учитывать массу побочных факторов. Нервная система женского организма неизмеримо сложнее.
– С чего ты взял? – поразился Тима.
– Личный опыт, – туманно пояснил лаборант.
– Что за дилетантизм! – Изобретатель провел пальцем по голограмме широкоскулой блондинки шоколадного цвета с удлиненными узкими глазами. Типичные характеристики тела дополнительно привлекали его: меньше вероятность столкнуться с нетривиальными физиологическими отклонениями. – Начнем с нее.
Сам себе он признался, что пропорциональное сложение биона создает приятный (хоть и не вполне рабочий) настрой.
– Как активизировать пробуждение?
– Пойдем к саркофагу, – вздохнул Дрим. Они миновали десяток-другой емкостей, прежде чем остановились перед той, которая несла не себе порядковый номер выбранного Тимой экземпляра. – Дави на голубой сенсор с надписью «активация».
Крышка откинулась. Вверх театрально, с шипением поднялось облако сконденсированного пара, и образ биона (в действительности находящегося в аналогичном хранилище где-то под землей) зашевелился, тестируя мышечные ткани. Веки задрались вверх, открыв голубые глаза.
– Кто разбудил меня? – раздалось отовсюду глубокое женское контральто.
Однако губы биона оставались закрытыми, и посетители потрясенно переглянулись.
– Фантастика… – прошептал Дрим. – Это чудеса технологии!
– Сам ты чудо технологии. И шуток не понимаешь, – насмешливо сказал некто, с хлопком формируясь на противоположной стороне саркофага.
Сквозь белесые отблески ламп Тима и его лаборант увидели невысокую полноватую женщину в ослепительно желтом халате. Несколько секунд они с любопытством взирали друг на друга, пока гостья не сказала:
– Что, совсем не умеете читать сопроводительную записку?
– Вы Рибосома Рейнская, – выпалил изобретатель: ее портрет с подписью любезно всплыл из глубин его постоянной памяти. – Доктор философии со специализацией по нейрохимии! Любимое блюдо – печеные лимоны.
– Здесь все нейрохимики со странностями, – проворчала она. – Может, стоит сначала представиться? А потом расскажи, зачем ты разбудил моего подопытного биона.
– Дмитрий Гамов. А это Дрим.
– Кто же не знает этого олигофрена? Ну, зачем тебе понадобилась Гамета-третья?
Дрим промолчал и лишь ухмыльнулся, сделав под прикрытием саркофага какой-то энергичный и явно скабрезный жест. Тима с удовлетворением отметил, что не только к нему лаборант относится без всякого видимого почтения.
– Я собирался моделировать на ней вживление электродов в таламус, – сказал он.
– Ага, так это ты был принят на работу после указания Департамента! – воскликнула Рибосома.
Она обошла саркофаг и вплотную приблизилась к изобретателю. Вблизи она оказалась довольно молодой и даже симпатичной особой, и ее сетевой облик лучился неподдельной заинтересованностью. – Как же я сразу тебя не вспомнила?
– Наверное, вы не записали меня в постоянную память, – вежливо подсказал Тима.
– Вот еще, буду я свою память засорять, – фыркнула Рибосома. – Брось этот замшелый формализм, обращайся ко мне на «ты». Или я кажусь тебе древней старухой?
– Что вы!.. то есть ты.
– Может, пройдем ко мне, и ты мне все расскажешь?
– Не ходи, дружище, – встрял с сальной улыбкой Дрим. – Я был разок и едва живым выбрался. Это настоящая нимфоманка.
– Заткнись, а? – разозлилась Рейнская. – Грубиян! Думаешь, если твой папаша – Гномм, значит, тебе все можно?
– Больше, чем тебе, – кивнул лаборант.
21
– Кассий, сколько народу посетило наш узел за 3 дня? – спросила Вероника утром. Она только что проснулась и лежала, откинув покрывало и потягиваясь.
– Двести сорок шесть визитов, включая твои.
Она кисло улыбнулась и встала, чтобы пойти в ванную комнату. Контраст между замечательным сном, инициированным генератором альфа-ритмов (в этом сне она обрела всемирную славу и поклонение толпы), и действительностью неприятно уязвил ее самолюбие.
– Ладно, размести бесплатные ссылки на всех доступных музыкальных узлах, – сказала она.
– Это обойдется в 1532 евро за час, – бесстрастно сообщила программа, оценив расходы на аренду.
– Что? – нахмурилась Вероника. – Сколько узлов ты насчитал?
– 19357.
– Ох… Ладно, размещай ссылки на час в день, в самое посещаемое время, в течение недели на ста самых популярных узлах. А там посмотрим. Сколько получится?
– 438 евро в сутки.
– Какая-то хитрая арифметика. Может, позвать аудиторов, чтобы они тебя проверили? – Она перебралась с унитаза в душевую зону. – Ладно, не бойся, я пошутила. Добавь-ка в воду что-нибудь тонизирующее.
– Двести сорок шесть визитов, включая твои.
Она кисло улыбнулась и встала, чтобы пойти в ванную комнату. Контраст между замечательным сном, инициированным генератором альфа-ритмов (в этом сне она обрела всемирную славу и поклонение толпы), и действительностью неприятно уязвил ее самолюбие.
– Ладно, размести бесплатные ссылки на всех доступных музыкальных узлах, – сказала она.
– Это обойдется в 1532 евро за час, – бесстрастно сообщила программа, оценив расходы на аренду.
– Что? – нахмурилась Вероника. – Сколько узлов ты насчитал?
– 19357.
– Ох… Ладно, размещай ссылки на час в день, в самое посещаемое время, в течение недели на ста самых популярных узлах. А там посмотрим. Сколько получится?
– 438 евро в сутки.
– Какая-то хитрая арифметика. Может, позвать аудиторов, чтобы они тебя проверили? – Она перебралась с унитаза в душевую зону. – Ладно, не бойся, я пошутила. Добавь-ка в воду что-нибудь тонизирующее.
22
Кабинет Рибосомы, куда перенеслись все трое (его хозяйка, юный изобретатель и Гамета-третья), гораздо больше напоминал настоящую, полноценную лабораторию, чем Тимино рабочее помещение. Видимо, Рейнская предпочитала всегда все иметь на виду и не любила отдавать команду на очистку плоскостей.
– Я покажу, почему тебе не следует использовать Гамету, – сказала она и усадила биона в особое кресло, у которого отсутствовала большая часть спинки. Зажимы зафиксировали тело, и стул принял наиболее удобное для оператора положение: обнаженный позвоночник Гаметы оказался прямо перед глазами обоих исследователей. – Вот, теперь ты можешь видеть импланты.
Четыре рядом расположенных позвонка биона были закрыты блестящими круглыми нашлепками, густо усеянными микроскопическими пазами для электродов.
– Я проводила опыты с ее спинным мозгом, – пояснила Рибосома. – В прошлом году я занималась совершенствованием болевой чувствительности и придумала использовать спинно-мозговые узлы.
– Но ведь они годятся не только для симуляции боли, – заметил Тима. – Им доступна и поверхностная чувствительность кожи, и вибрационная.
– Так-то оно так, – согласилась Рибосома. – Но дело в том, что я использовала латеральный спинно-таламический путь.
– А-а… Ну и что? Как это может помешать мне использовать этого биона?
– У нее сильно поврежден таламус. – Нейрохимик похлопала Гамету по лопатке и приказала креслу принять первоначальное положение. – Я не имею ввиду физически: для этого пришлось бы вскрывать ей черепную коробку. Нет, просто он, как бы это выразиться… пережжен, что ли.
– Не понял.
Рибосома взяла со стола скальпель и сделала несколько надрезов на бедре, руке и щеке биона, однако реакция подопытной оказалась совсем не такой, какой ожидал Тима – Гамета-третья широко улыбнулась и закатила глаза.
– Как видишь, ее проводящие пути перестроились, и теперь таламус направляет сигнал в центры удовольствия, а не боли.
– Как вам… тебе удалось этого добиться?
Изобретатель был искренне поражен.
– Химия, мой юный друг, обычная химия, – улыбнулась Рейнская. – Галлюциногены в первую очередь.
– Вы… ты необыкновенный нейрохимик! – в восхищении пробормотал Тима. – Теперь я понимаю, что после тебя мне тут делать нечего. Но зачем понадобилось эксплуатировать болевые центры? Насколько я могу судить по себе, люди стремятся избегнуть боли всеми способами. В первую очередь, снижая мощность передаваемых из Сети сигналов, опасных для психики. Некоторые пренебрегают реалистичностью и вообще низводят болевой порог до нуля. А в результате, случайно ударившись локтем об угол ванной, испытывают подлинный шок и растерянность. Так в чем секрет?
– Нет никакого секрета, – лукаво усмехнулась Рибосома. – Посмотри на нее.
Тима перевел взгляд на Гамету и увидел, что та, позабыв обо всем, закрыла глаза и теребит края ранок. Искаженные черты лица ее явственно свидетельствовали о наслаждении, бродящем по нервным цепям биона.
– Ты можешь мне не верить, но в мире есть не меньше миллиарда людей, в любой момент готовых подвергнуть себя самым разнообразным пыткам…
– В 6 раз меньше одного процента!
– И тем не менее они приносят нашей корпорации немалую прибыль, – заявила Рибосома самодовольно. – Надо, правда, заметить, что «Консолям» удалось захватить едва ли десятую часть рынка сбыта, но и этого вполне достаточно. Кстати, я лично разработала не меньше пяти подпрограмм для самоистязания, они пользуются стабильным спросом среди пользователей наших специализированных имплантов. Так что, можно сказать, крошка Гамета – мой соавтор. – Она потрепала биона по щеке, вызвав кратковременный всплеск ее недовольства. – Ну, довольно, поиграла и будет.
Программа быстро зарастила псевдо-раны и блокировала все ощущения Гаметы.
– Почему мне кажется, что я уже когда-то тебя встречал? – спросил Тима, оформив словами бродящие в голове смутные образы прошлого.
– Я покажу, почему тебе не следует использовать Гамету, – сказала она и усадила биона в особое кресло, у которого отсутствовала большая часть спинки. Зажимы зафиксировали тело, и стул принял наиболее удобное для оператора положение: обнаженный позвоночник Гаметы оказался прямо перед глазами обоих исследователей. – Вот, теперь ты можешь видеть импланты.
Четыре рядом расположенных позвонка биона были закрыты блестящими круглыми нашлепками, густо усеянными микроскопическими пазами для электродов.
– Я проводила опыты с ее спинным мозгом, – пояснила Рибосома. – В прошлом году я занималась совершенствованием болевой чувствительности и придумала использовать спинно-мозговые узлы.
– Но ведь они годятся не только для симуляции боли, – заметил Тима. – Им доступна и поверхностная чувствительность кожи, и вибрационная.
– Так-то оно так, – согласилась Рибосома. – Но дело в том, что я использовала латеральный спинно-таламический путь.
– А-а… Ну и что? Как это может помешать мне использовать этого биона?
– У нее сильно поврежден таламус. – Нейрохимик похлопала Гамету по лопатке и приказала креслу принять первоначальное положение. – Я не имею ввиду физически: для этого пришлось бы вскрывать ей черепную коробку. Нет, просто он, как бы это выразиться… пережжен, что ли.
– Не понял.
Рибосома взяла со стола скальпель и сделала несколько надрезов на бедре, руке и щеке биона, однако реакция подопытной оказалась совсем не такой, какой ожидал Тима – Гамета-третья широко улыбнулась и закатила глаза.
– Как видишь, ее проводящие пути перестроились, и теперь таламус направляет сигнал в центры удовольствия, а не боли.
– Как вам… тебе удалось этого добиться?
Изобретатель был искренне поражен.
– Химия, мой юный друг, обычная химия, – улыбнулась Рейнская. – Галлюциногены в первую очередь.
– Вы… ты необыкновенный нейрохимик! – в восхищении пробормотал Тима. – Теперь я понимаю, что после тебя мне тут делать нечего. Но зачем понадобилось эксплуатировать болевые центры? Насколько я могу судить по себе, люди стремятся избегнуть боли всеми способами. В первую очередь, снижая мощность передаваемых из Сети сигналов, опасных для психики. Некоторые пренебрегают реалистичностью и вообще низводят болевой порог до нуля. А в результате, случайно ударившись локтем об угол ванной, испытывают подлинный шок и растерянность. Так в чем секрет?
– Нет никакого секрета, – лукаво усмехнулась Рибосома. – Посмотри на нее.
Тима перевел взгляд на Гамету и увидел, что та, позабыв обо всем, закрыла глаза и теребит края ранок. Искаженные черты лица ее явственно свидетельствовали о наслаждении, бродящем по нервным цепям биона.
– Ты можешь мне не верить, но в мире есть не меньше миллиарда людей, в любой момент готовых подвергнуть себя самым разнообразным пыткам…
– В 6 раз меньше одного процента!
– И тем не менее они приносят нашей корпорации немалую прибыль, – заявила Рибосома самодовольно. – Надо, правда, заметить, что «Консолям» удалось захватить едва ли десятую часть рынка сбыта, но и этого вполне достаточно. Кстати, я лично разработала не меньше пяти подпрограмм для самоистязания, они пользуются стабильным спросом среди пользователей наших специализированных имплантов. Так что, можно сказать, крошка Гамета – мой соавтор. – Она потрепала биона по щеке, вызвав кратковременный всплеск ее недовольства. – Ну, довольно, поиграла и будет.
Программа быстро зарастила псевдо-раны и блокировала все ощущения Гаметы.
– Почему мне кажется, что я уже когда-то тебя встречал? – спросил Тима, оформив словами бродящие в голове смутные образы прошлого.
23
– Как думаешь, что еще может помочь «Кишке длиной в 12 пальцев»? – спросила Вероника.
Она уже выключила воду и нежилась в теплых воздушных потоках, струившихся из тех же самых дырок в стенах.
– Смена названия, – после некоторых раздумий ответил Кассий. – Лексико-эстетическим анализом этого словосочетания выявляется его неблагоприятное воздействие на ассоциативно-эмоциональный настрой потенциального слушателя.
– Когда ты успел его провести? – усмехнулась девушка.
– Только что. На общедоступном узле филологов есть программа.
– Много ты понимаешь в человеческой психологии! Браун опрашивал своих знакомых критиков, предлагал пять или шесть названий. И они выбрали именно это!
Она вышла из ванной комнаты и, как была без одежды, легла на тренажер. Кассий задействовал процедуру анализа состояния ее организма и выявил легкую степень атрофии мышечных тканей в области плечевого сустава левой руки.
– Лечение? – уточнил Кассий.
– Мог бы не спрашивать, – проворчала Вероника.
Химический процессор замигал огоньками, синтезируя подходящую дозу стимулятора, затем добавил обезболивающий компонент и наполнил смесью шприц.
Доза беззвучно вошла под кожу, затем включилась интенсивная вибрация пораженного участка тела. Через несколько минут Кассий повторил анализ. На этот раз все признаки атрофии, разумеется, отсутствовали.
Она уже выключила воду и нежилась в теплых воздушных потоках, струившихся из тех же самых дырок в стенах.
– Смена названия, – после некоторых раздумий ответил Кассий. – Лексико-эстетическим анализом этого словосочетания выявляется его неблагоприятное воздействие на ассоциативно-эмоциональный настрой потенциального слушателя.
– Когда ты успел его провести? – усмехнулась девушка.
– Только что. На общедоступном узле филологов есть программа.
– Много ты понимаешь в человеческой психологии! Браун опрашивал своих знакомых критиков, предлагал пять или шесть названий. И они выбрали именно это!
Она вышла из ванной комнаты и, как была без одежды, легла на тренажер. Кассий задействовал процедуру анализа состояния ее организма и выявил легкую степень атрофии мышечных тканей в области плечевого сустава левой руки.
– Лечение? – уточнил Кассий.
– Мог бы не спрашивать, – проворчала Вероника.
Химический процессор замигал огоньками, синтезируя подходящую дозу стимулятора, затем добавил обезболивающий компонент и наполнил смесью шприц.
Доза беззвучно вошла под кожу, затем включилась интенсивная вибрация пораженного участка тела. Через несколько минут Кассий повторил анализ. На этот раз все признаки атрофии, разумеется, отсутствовали.
24
Лаборатория Рибосомы определенно нравилась Тиме своим творческим «беспорядком». В то же время хозяйка без труда отыскивала нужные ей предметы – вот что значит правильная организация рабочего пространства! «Это опыт», – подумал Тима и решил позаимствовать у нейрохимика расположение ее испытательных стендов и контрольных панелей.
Локальный тип освещения, когда особенно отчетливо было видно только самое важное, а все несущественное в данный момент скрывалось полумраком, также привел его в восторг.
– А ведь я тоже помню тебя, – с удивлением проговорила Рейнская, всматриваясь в коллегу. Он закрыл глаза, быстро прокручивая в памяти череду своих многочисленных знакомых, но среди них, канувших в небытие многие годы назад, ее лица не было. – Ты посещал курсы в Департаменте образования несколько лет назад!
– Да, конечно, – сказал Тима. – Как и ты, наверное.
– Я отняла у тебя запрещенную программу.
Так и есть. Виденное вблизи в течение минуты лицо Рибосомы, искаженное лихорадочным, испуганным восприятием совсем юного Тимы, ожило в его памяти благодаря словам нейрохимика. Тело на мгновение ослабло – вновь, как и тогда, смятое адреналиновой атакой и последовавшими за ней бегством и пленением.
– Все позади, – выдохнул он и улыбнулся. – Ты поступила правильно.
Рибосома приблизилась к нему и мягко охватила его теплыми руками. Подстроив фокусное расстояние глаз, он в деталях рассмотрел ее суженные черные зрачки в обрамлении карих радужек и розовато-желтых белков.
– Тебя поймали?
– Да, конечно. Но я ничуть не жалею об этом. Закон строг, но справедлив.
– А где твой приятель? Который убежал в другую сторону?
В попытке вспомнить, как его звали, Тима перебрал несколько имен, но нужное так и не промелькнуло.
– Не знаю, я больше никогда его не видел.
Образ его оставался тверд и не прогнулся под напором Рейнской: Тима в эти минуты как раз вспоминал «спасение» Ирины и блуждания по катакомбам. Рибосома замкнулась и отошла к столу, обозначив возврат на прежний (вполне официальный) уровень их служебных отношений.
– И все же я думаю включить такой тип психики, как у Гаметы, в программу обработки сигналов коры, – с усилием заметил он. Неуместные здесь мысленные образы прошлого он легко отбросил. – Как ни мало таких людей, они обладают равными с остальными гражданами правами и должны получать наслаждение.
– Правильно, – согласилась Рибосома. Она уселась на крутящееся кресло и задрала коротковатые, но стройные ноги на стол. – Если ты включишь меня в авторский коллектив, я с радостью предоставлю тебе исходный код процедуры…
Встретились два человека, случайно пересекшихся много лет назад – это маловероятно, но возможно, и не стоит превращать рядовой эпизод в событие.
– Разве она – не собственность корпорации?
– Собственность, конечно. Понимаешь, помимо контракта есть еще и негласный, нигде не обнародованный этический устав. Согласно нему… в общем, будет лучше, если ты поступишь так, как я тебе посоветую. Кстати, у меня найдутся и другие процедуры для генерации удовольствий, – улыбнулась она. – Ты знаешь, почему этот невежа, твой помощник, обозвал меня нимфоманкой?
– М-м…
– Он был отчасти прав – я тогда как раз испытывала стимуляторы половой активности.
– Химические?
– Нет, электрические.
Она приняла более пристойную позу и показала на экране замысловатую схему стимуляции коры, на которой особо ярко выделялась центральная зона (вполне, впрочем, мелкая по сравнению с участками, ответственными за манипулирование лицевыми мышцами).
– Вот, я отлаживала оптимальные частоту и амплитуду сигналов, обостряющих половые инстинкты. Сначала, конечно, на бионах, а потом на себе. Когда никакой опасности необратимых физиологических изменений мозга уже не было. Дрим зачем-то явился ко мне в горячую пору завершающих экспериментов (наверняка ведь знал, чем я занимаюсь), а теперь трубит на каждом углу, будто я его изнасиловала. Лицемер!
Тима несколько смутился, хотя Рейнская повествовала о своих «половых» опытах без малейшей неловкости. «Настоящий ученый», – вновь с уважением подумал молодой изобретатель.
– А что, на эту… м-м… подпрограмму тоже был спрос? – полюбопытствовал он.
– Еще какой! – осклабилась она. – Людей с расстройствами в «интимной сфере» намного больше, чем мазохистов. По меньшей мере в сто раз. Без принудительной стимуляции они просто не в состоянии совершить полноценный половой акт. Эту программу я тоже готова предоставить тебе – если ты согласен с моим условием, конечно.
– Разумеется, я согласен.
Тима почувствовал приятную приобщенность к некоему избранному корпоративному сообществу, члены которого посредством своих пионерских разработок властвуют над телами и душами клиентов. И ему было совсем не обидно, что какую-то часть будущего признания (оно обязательно придет к нему, как только новое поколение шлемов появится в продаже) придется отдать коллегам – талантливым нейрохимикам из компании «Живые консоли». Каждый из них положит свой «пластиковый блок» в замечательную конструкцию, которую он создаст – маленькую, умную насадку. И эта несущественная с виду деталь подарит людям подлинные ощущения восторга и скорби, ненависти и любви, а главное – подлинного наслаждения жизнью.
Локальный тип освещения, когда особенно отчетливо было видно только самое важное, а все несущественное в данный момент скрывалось полумраком, также привел его в восторг.
– А ведь я тоже помню тебя, – с удивлением проговорила Рейнская, всматриваясь в коллегу. Он закрыл глаза, быстро прокручивая в памяти череду своих многочисленных знакомых, но среди них, канувших в небытие многие годы назад, ее лица не было. – Ты посещал курсы в Департаменте образования несколько лет назад!
– Да, конечно, – сказал Тима. – Как и ты, наверное.
– Я отняла у тебя запрещенную программу.
Так и есть. Виденное вблизи в течение минуты лицо Рибосомы, искаженное лихорадочным, испуганным восприятием совсем юного Тимы, ожило в его памяти благодаря словам нейрохимика. Тело на мгновение ослабло – вновь, как и тогда, смятое адреналиновой атакой и последовавшими за ней бегством и пленением.
– Все позади, – выдохнул он и улыбнулся. – Ты поступила правильно.
Рибосома приблизилась к нему и мягко охватила его теплыми руками. Подстроив фокусное расстояние глаз, он в деталях рассмотрел ее суженные черные зрачки в обрамлении карих радужек и розовато-желтых белков.
– Тебя поймали?
– Да, конечно. Но я ничуть не жалею об этом. Закон строг, но справедлив.
– А где твой приятель? Который убежал в другую сторону?
В попытке вспомнить, как его звали, Тима перебрал несколько имен, но нужное так и не промелькнуло.
– Не знаю, я больше никогда его не видел.
Образ его оставался тверд и не прогнулся под напором Рейнской: Тима в эти минуты как раз вспоминал «спасение» Ирины и блуждания по катакомбам. Рибосома замкнулась и отошла к столу, обозначив возврат на прежний (вполне официальный) уровень их служебных отношений.
– И все же я думаю включить такой тип психики, как у Гаметы, в программу обработки сигналов коры, – с усилием заметил он. Неуместные здесь мысленные образы прошлого он легко отбросил. – Как ни мало таких людей, они обладают равными с остальными гражданами правами и должны получать наслаждение.
– Правильно, – согласилась Рибосома. Она уселась на крутящееся кресло и задрала коротковатые, но стройные ноги на стол. – Если ты включишь меня в авторский коллектив, я с радостью предоставлю тебе исходный код процедуры…
Встретились два человека, случайно пересекшихся много лет назад – это маловероятно, но возможно, и не стоит превращать рядовой эпизод в событие.
– Разве она – не собственность корпорации?
– Собственность, конечно. Понимаешь, помимо контракта есть еще и негласный, нигде не обнародованный этический устав. Согласно нему… в общем, будет лучше, если ты поступишь так, как я тебе посоветую. Кстати, у меня найдутся и другие процедуры для генерации удовольствий, – улыбнулась она. – Ты знаешь, почему этот невежа, твой помощник, обозвал меня нимфоманкой?
– М-м…
– Он был отчасти прав – я тогда как раз испытывала стимуляторы половой активности.
– Химические?
– Нет, электрические.
Она приняла более пристойную позу и показала на экране замысловатую схему стимуляции коры, на которой особо ярко выделялась центральная зона (вполне, впрочем, мелкая по сравнению с участками, ответственными за манипулирование лицевыми мышцами).
– Вот, я отлаживала оптимальные частоту и амплитуду сигналов, обостряющих половые инстинкты. Сначала, конечно, на бионах, а потом на себе. Когда никакой опасности необратимых физиологических изменений мозга уже не было. Дрим зачем-то явился ко мне в горячую пору завершающих экспериментов (наверняка ведь знал, чем я занимаюсь), а теперь трубит на каждом углу, будто я его изнасиловала. Лицемер!
Тима несколько смутился, хотя Рейнская повествовала о своих «половых» опытах без малейшей неловкости. «Настоящий ученый», – вновь с уважением подумал молодой изобретатель.
– А что, на эту… м-м… подпрограмму тоже был спрос? – полюбопытствовал он.
– Еще какой! – осклабилась она. – Людей с расстройствами в «интимной сфере» намного больше, чем мазохистов. По меньшей мере в сто раз. Без принудительной стимуляции они просто не в состоянии совершить полноценный половой акт. Эту программу я тоже готова предоставить тебе – если ты согласен с моим условием, конечно.
– Разумеется, я согласен.
Тима почувствовал приятную приобщенность к некоему избранному корпоративному сообществу, члены которого посредством своих пионерских разработок властвуют над телами и душами клиентов. И ему было совсем не обидно, что какую-то часть будущего признания (оно обязательно придет к нему, как только новое поколение шлемов появится в продаже) придется отдать коллегам – талантливым нейрохимикам из компании «Живые консоли». Каждый из них положит свой «пластиковый блок» в замечательную конструкцию, которую он создаст – маленькую, умную насадку. И эта несущественная с виду деталь подарит людям подлинные ощущения восторга и скорби, ненависти и любви, а главное – подлинного наслаждения жизнью.