Септанта побежал. Позади здоровенная каменюка ударила в пол с такой силой, что треснула и распалась напополам, взорвавшись фонтаном осколков. Эльхант нырнул в проход, противоположный тому, через который попал в пещеру, повернул влево, зацепившись плечом за стену, пригнулся – свод следующего коридора был на высоте груди. Слыша за спиной приближающиеся шаги, ощущая жар, он бежал дальше. Донесся грохот: монстр пытался проломить слишком узкий для него проход. Выскочив на другую его сторону, Эльхант увидел сиренево-желтую паутину, узоры которой затянули неглубокую нишу; разглядел блеклую, неясную картину в глубине их и нырнул головой вперед.
На мгновение подземный мир вокруг исчез, смолкло все – и тут же краски и звуки обрушились на агача с новой силой. Он упал на четвереньки с высоты в полдюжину локтей, перекатился, брякнув рукоятью меча о камни, вскочил – и тут же упал вновь. Нечто, душераздирающе визжа и оставляя за собой дымовой шлейф, пронеслось над ним и попало в шеренгу скелетов, разбросав во все стороны обломки костей, мечи, щиты и погнутые ржавые шлемы. Грохот сражения далеко разносился по огромной, как море, пещере, отражаясь от свода, что казался темным небом в невообразимой вышине. Пригнув голову, на четвереньках Эльхант пополз вдоль баррикады камней, из-за которой бородатые карлики закидывали топорами, копьями и булыжниками подступающих мракобестий.
Глава 2
Возможно, кто-то из карликов заметил Эльханта, но в пылу боя им было не до него. Агач боком прижался к камням и пополз вдоль баррикады. По правую руку тянулся овраг или длинная широкая расселина… что-то вроде рва вокруг крепости – здесь, впрочем, не кольцевого, но прямого, рассекающего пещеру от одной стены до другой – в некоторых местах почти доверху засыпанного костями и телами. Раньше через ров вел настил из бревен, но теперь он был отодвинут и лежал под баррикадой. На другой стороне медленно двигались повозки со щитами вдоль бортов. Над ними то и дело возникали черепа, лоснящиеся или лохматые головы; оттуда летели горящие стрелы, или копья, или дротики. Между повозками бежали скелеты и зомби. Вот большая группа сумела достичь груды тел в овраге. Качаясь и оскальзываясь, мракобестии начали перебираться, но тут над головой Септанты вновь раздался протяжный визг. Небольшой темный предмет стремительно пронесся от вершины баррикады ко рву и взорвался. Серебристое сияние разошлось кольцевой волной – оно напоминало мгновенно разросшийся плоский диск, твердый и острый, как заточенный клинок. Диск подрубил ноги мракобестий, прорезал упавшие тела, стянулся обратно к центру и пропал.
Эльхант добрался до того места баррикады, где она становилась ниже и более пологой. Сел, прижав колени к груди, опершись спиной о камни. Положение было нелепым. Септанта восседал под баррикадой, от его макушки до вершины было не более трех локтей. Там сопели, кричали, стонали и ругались защитники. И прямо перед ним, отделенный лишь рвом, находился большой отряд вооруженных мракобестий, которые эту баррикаду атаковали. Сверху вылетело короткое копье – и вонзилось в грудь зомби, попытавшегося преодолеть ров. Тут же с другой стороны метнули дротик: не долетев до карликов, он цокнул по камням рядом с плечом Эльханта. Потом возникла большая повозка необычной овальной формы, со множеством колес, с выступающими вверх железными бортами, из которых торчали зазубренные наконечники. Повозку тянули за кожаные ремни трое дюжих зомби. На возвышении в центре ее восседала фигура в черном доспехе и рогатом шлеме. Септанта прищурился, вглядываясь… От шлема к головам всех мракобестий, переплетаясь и расходясь в разные стороны, тянулись дюжины провисающих или натянутых белесых жгутов… Вой ввинтился в уши агача, он моргнул, и видение исчезло. Из-за овальной повозки на пространство перед рвом выступило четверо кротов-оборотней. Стоя на задних лапах, теперь превратившихся в ноги, они держали короткие цепи, концы которых были прикованы к углам клети. Внутри ее билось, исступленно визжа, воя, хрипя, что-то похожее на большой клубок разлохмаченной шерсти, поблескивающий клыками и когтями. Носильщики поставили клеть, один сдернул засов с обращенной к баррикаде дверцы и отскочил в сторону. Дверца мгновенно распахнулась.
Вверху раздались предостерегающие крики. Над каменным валом взвизгнуло, нечто темное и небольшое устремилось к оборотням. Клубок шерсти будто выстрелил из клети за мгновение до того, как та исчезла. Он взлетел по широкой дуге через расселину, на ходу распрямляясь, разворачиваясь. Пущенный с баррикады снаряд взорвался диском сияния, разворотившим клеть и подрезавшим в коленях ноги четырех оборотней.
Задрав голову, Эльхант увидел прямо над собой крылатый силуэт: растопыренные лапы, от которых к бокам тянулись черные перепончатые крылья, искаженную безумной яростью морду, острые уши, короткую жесткую щетину, обвисший кожистый живот; увидел матовый коготь – словно тонкий кривой клинок, зубы в разинутой пасти и горящие бешеным огнем узкие глаза, напоминающие два ущербных полумесяца, – а затем мракобестия пала на баррикаду.
Звуки, которые полились оттуда сквозь исступленный вой, говорили о том, что защитникам приходится туго. Чавканье, хруст, крики боли… Визг переместился влево – летучая мышь продвигалась вдоль вала.
Мракобестии перешли в наступление. Септанта понял, что сейчас произойдет, за мгновение до атаки – заметил, как над овальной повозкой проявились в воздухе белые черви, тянувшиеся от рогатого шлема. Черный дукс мракобестий выпрямился во весь рост, размахнувшись, ударил мертвоживых длинным бичом. Скелеты и оборотни устремились ко рву; три могучих зомби натянули ремни, катя повозку следом. На миг вой за баррикадой стих, раздался лязг клинков, короткий вскрик – и он зазвучал вновь. Мракобестии уже перебирались через ров. Топоры и копья летели в них, но агачу стало ясно, что защитники не смогут остановить атаку. Он глубоко вздохнул, крепко сжав кэлгор, прислушался к доносящимся сверху звукам и вскочил. В два прыжка очутившись на баррикаде, увидел прикрывшего голову руками седовласого коротышку, трупы вокруг, летучую мышь, которая, стоя спиной к агачу, занесла над карликом кривой коготь-клинок. Эльхант размахнулся – и отсек кожистую башку.
Вдоль баррикады к ним бежали защитники с топорами, щитами и какими-то трубками в руках. Седой, когда мракобестия повалилась к его ногам, удивленно поднял голову, между перекрещенными руками поглядел на Эльханта. Тот спустился пониже, чтобы сзади его не поразили стрелой или копьем. Карлик прокричал своим воинам:
– Он спас меня! Стойте, он убил жмыха!
Эльхант окинул взглядом большую железную трубу на колесах, чей конец высовывался над баррикадой. Возле нее суетились фигуры. Дальше был высокий деревянный навес, позади него стояли многочисленные каменные строения.
– Не знаю, кто ты… – начал седой, но Эльхант, махнув рукой, уже сбегал с баррикады. Волна мракобестий захлестнула ров, первые твари лезли на камни. Отведя кэлгор в сторону, Септанта пронесся мимо удивленно поднявших головы карликов возле железной трубы, и рубанул по одному из шестов, поддерживающих навес. Посыпалась солома, затрещали доски, и навес рухнул, когда шест переломился в нижней части. Отскочивший назад Эльхант метнулся к нему, ухватил и дернул. Развернулся с шестом наперевес, удерживая его почти за самый конец, увидел мертвоживых, что напали на суетящихся у железной трубы карликов… Он присел, положил кэлгор, рванув завязки плаща, бросил его сверху и выхватил из ножен нож с каменной рукоятью. Сжав лезвие зубами, обеими руками взялся за шест и побежал.
Ладони в перчатках абиатского слепца не скользили по дереву. Когда агач взлетел на баррикаду, там уже кипела схватка, лязг клинков заглушил треск и стук костей. Другой конец шеста ударил в череп и снес его – позвоночник на костяных ногах, с занесенной рукой, сжимающей дубинку, застыл неподвижно, а после рассыпался, когда один из карликов пнул его палицей. Пространство между рвом и баррикадой заполняли мракобестии. Грязно-белые жгуты частым веером протянулись от черного дукса на ощетинившейся пиками овальной телеге. Она стояла в дюжине локтей за рвом, окруженная высокими зомби. В схватку они не вступали, охраняя повозку.
Все это агач окинул взглядом в то мгновение, пока находился на вершине. Не останавливаясь, он устремился дальше, промчался между двумя скелетами, увернулся от клинка и перед рвом, резко опустив дальний конец шеста, оттолкнулся. Палка с хрустом вонзилась в груду костей и черепов, заполняющих в этом месте расселину, пробила их, проворачиваясь: Септанта взлетел по дуге, удерживаясь обеими руками, тело его вытянулось назад. Шест достиг вертикального положения, внизу громко хрустнуло, он рывком опустился, пробив те останки, что еще были под ним, и застрял. Руки агача дернуло, он разжал пальцы; шест, прекратив поворачиваться, выгнулся, бросив тело вперед. Один из зомби вскинул лапы, пытаясь дотянуться. Схватив нож, агач упал на дукса. Враг увидел, что кто-то несется сверху, поднял голову – Эльхант свалился на него, своим весом вбив лезвие в черное забрало.
На повозке был высокий узкий помост, где стоял массивный табурет со спинкой, и черный восседал там, как на троне. Он откинулся назад, ножки табурета хрустнули; вместе с агачем они рухнули в телегу позади помоста. Эльхант привстал, выдирая нож из забрала, коленом прижимая к днищу руку черного, плечом прикрываясь от ударов другой руки, и принялся всаживать лезвие в решетку, стараясь попасть в щели между ржавыми полосками металла: раз, второй, третий – из-под забрала доносились хруст, чавканье, будто враг, не закрывая рта, жевал что-то мягкое и сочное. Дукс дернулся, тяжело заелозил ногами. Из-под решетки поползла темно-коричневая кашица. То, что находилось под ней, превратилось уже в сплошную рану, состоящую из нескольких глубоких дыр в голове. Черный замер, разбросав руки и ноги. Септанта ударил еще раз и вскочил, когда повозка качнулась.
Сбоку на нее пытался влезть зомби, но двигался он вяло и неуверенно. Другие охранники теперь не защищали телегу, – покачиваясь, расходились в разные стороны. Эльхант пнул зомби в голову, сбросив его назад, повернулся ко рву. Там все смешалось, большинство мракобестий двигалось теперь так же, как и охранники, почти не сопротивляясь и пытаясь ударить лишь тех карликов, что находились совсем близко. Нападать не прекратили только кроты-оборотни – но их было мало.
Эльхант отвернулся, глядя вдоль баррикады. Все то время, пока агач бегал по ней с шестом и без него, в гигантской пещере постепенно становилось темнее. И вот теперь он заметил вдалеке, у стены, лес черных каменных деревьев. А еще увидел, как молочно-белые клубы со всех сторон катятся к ним, втягиваются в стволы, – и, по мере того как свет отступает, подземная тьма заполняет пещеру.
* * *
– Джард, – повторил седовласый. – Меня зовут мудрый старейшина Джард, запомни. Слово "карлик" кажется мне оскорбительным. А племя наше называется гномами.
На лице его был виден лишь нос картошкой, низкий лоб и зеленые глаза – все остальное скрывала пышная седая борода и усы.
Эльхант присел возле дерева. Под ногами была совсем мелкая щебенка, почти песок из раздробленных камней. У карлика-гнома имелся светящийся предмет, который он назвал "фонарем": нечто размером с голову, округлое и мутно-прозрачное, заключенное в черную клетку с железным кольцом сверху, за которое седовласый и держал его. Внутри горел ровный яркий огонь – красное с примесью синего.
– Газ, – пояснил Джард, когда Эльхант поднял взгляд, присматриваясь к огню. – Стекло и горючий газ внутри.
– Стекло?
– Твердое, но хрупкое. Сквозь него можно видеть. Мы делаем его, эти знания пришли к нам от отцов.
– А газ?
– Особый подземный воздух.
– А это?.. – Пальцы агача коснулись гладкого черного ствола. Стрела на дозорной башне и доспех – но не шлем – дукса мракобестий были сделаны из этого материала.
– Деревья, – сказал гном.
Септанта провел ладонью по теплой поверхности, встал, отломил тонкий кончик ветки и поднес к глазам, рассматривая.
– Деревья… – он повернулся к спутнику, – коричневые и серые. Или белые, как березы. На них растут листья, они зеленые. Как нам нужна пища и вода, так же они нужны и деревьям. Они питаются землей и пьют солнечные лучи. Поэтому они не растут в пещерах, даже если пол земляной. И они не растут из камня, даже если над ними – небо. Вот что такое деревья. Это… – агач щелкнул пальцами, и обломок ветки упал, – не деревья.
– А я?
– Что? – спросил Эльхант.
– Я не такой, как ты. Я меньше, у нас разные формы ушей. Я живу под землей и годами могу не видеть солнечного света. Так я – не живое существо?
– Абиатские слепцы тоже живут под землей и не видят солнца. Они вообще ничего не видят. Хотя хорошо слышат.
– Это каменные деревья, Эльхант Гай. Чернокаменные, вот как мы их называем. Они растут из взрыхленных камней, – подошва маленького сапога стукнула по щебенке, – и питаются ими. Еще мы добавляем сюда измельченный кристаллуголь. Хотя деревья могут расти и без него, но он – как перегной, он дает им силы.
– Кристаллуголь?
– Позже я расскажу тебе, если захочешь. Древесина этих деревьев… их каменная древесина чуть тяжелее, чем у растущих там, – Джард ткнул пальцем вверх, – но прочнее. Хотя и она может ломаться или крошиться. Она не плавится, как железо, но выгорает. Из нее можно вырезать то, что тебе нужно, а если бить по ней молотом, она плющится, меняет форму.
– Ясно. – Септанта пошел обратно, и гном, опустив фонарь, затопал рядом.
– А еще, – добавил он, – каменные деревья дают нам свет.
Эльхант сказал:
– Темнее становилось все время, пока я был здесь, пока вы дрались с мракобестиями. А потом, когда я вспрыгнул на повозку их дукса, потемнело очень быстро. Что произошло?
– Деревья выдыхают свет утром, – пояснил Джард. – Конечно, это мы так называем – "утро", по привычке. Хотя и не знаем точно, совпадает ли оно с восходом солнца на поверхности. Свет льется из стволов и веток, расползается во все стороны. Это длится недолго, всего полчаса. Он растекается по пещере, поднимается к своду… у нас наступает день. Ну а вечером – в то время, которое мы называем вечером, – они втягивают свет обратно, будто тот, кто медленно и глубоко наполняет воздухом свою грудь. Вдохнув весь свет, деревья засыпают, и у нас наступает ночь. До тех пор, пока утром они вновь не выдохнут.
Гном замолчал, когда они достигли края рощи, что росла под стеной пещеры. Вдалеке открылось селение карликов – огни в окнах каменных домов, фонари на высоких шестах, сараи, мастерские, навесы и загоны, в которых на ночь заперли жирных неповоротливых кристаллоедов.
– Это очень необычно, – задумчиво признал Эльхант. – То, что ты рассказал… я удивлен.
Джард тихо хмыкнул в усы.
– Но я не понял некоторые слова. "Полчаса" – что это значит?
– Время, – пояснил гном. – Так мы измеряем время. Половина часа.
В окнах одной из мастерских огонь горел ярче, чем в других зданиях, оттуда доносились приглушенные голоса и стук. Вслед за гномом агач направился в ее сторону по каменной улице между каменными домами.
– Как можно мерить время? – спросил Септанта. – Что это значит?
– А как ты меряешь что-то шагами или локтями?
– Но…
– Погоди, – мудрый старейшина остановился. – Видишь эту мастерскую, куда мы направляемся? Сколько до нее?
Эльхант посмотрел на приоткрытые двери замыкающей улицу приземистой постройки и сказал:
– Три дюжины шагов.
– Твоих шагов. Моих – почти шесть дюжин. Значит, нам… тебе надо преодолеть три дюжины шагов, чтобы достигнуть мастерской, правильно?
– Да.
– Итак, три дюжины шагов – расстояние от нас до мастерской. В каждом твоем шаге уместятся… где-то три твоих стопы. Значит, девять дюжин стоп. Это длина линии, что начинается у твоих ног и заканчивается под той дверью. Хорошо. А теперь слушай… – переложив фонарь в другую руку, Джард стал равномерно щелкать пальцами. – Слышишь? Промежуток между каждым щелчком мы называем секундой. Секунды – наименьшие отрезки времени, как длина твоей стопы. Конечно, есть еще меньшие, но они не нужны нам. Мы придумали названия тех, что побольше: минуты и часы. Пробовали по-разному, прикидывали и так и сяк и наконец нашли наиболее удобный для нас счет. В одной минуте – шестьдесят секунд. В одном часе – шестьдесят минут.
– Шестьдесят? – повторил Септанта.
– Пять дюжин.
– А! Продолжай…
– Так вот, ты измерил расстояние от нас до мастерской. Я же могу измерить и время, которое нам необходимо, чтобы преодолеть это расстояние обычным шагом. Оно равняется… – гном пошевелил губами, приглядываясь. – Двадцать пять секунд. Пусть будет две дюжины, чтобы было понятнее тебе. Две дюжины стоп времени идти нам до мастерской. Проверим?
– Я буду считать шаги, – ответил Эльхант. – Ты считай свои секунды.
Они не спеша направились по улице, при этом гном не прекращал щелкать. Из двери лился свет и голоса карликов, перемежаемые стуком. Остановившись перед нею, агач сказал:
– Три дюжины и еще два.
– А у меня тридцать, – ответил гном. – Три дюжины без полудюжины. Понял?
Септанта толкнул дверь, низко нагнувшись, заглянул в помещение – потолок был прямо над головой, но выпрямиться во весь рост он мог. Бородатые лица повернулось к нему, стук молотков смолк.
– Я понял смысл, – сказал Эльхант. – Но я не вижу нужды а этом.
– Зачем? Для чего считать время?
Подвернув под себя плащ, он сел у стены, разглядывая повозку. Вроде той, что стояла в начале подземного тракта, хотя с виду и более сложная, с большим количеством чернокаменных и железных деталей, с укрепленными бортами. Навес в задней части отсутствовал, там стоял большой котел, в нем сидел карлик и стучал молотком. Двое других прилаживали переднее левое колесо на железную ось. Мудрый старейшина Джард, некоторое время назад удалившийся к противоположному концу мастерской, вернулся с кувшином, чашками и каким-то странным предметом в руках.
Помещение озаряли фонари под потолком да горящий на каменной плите огонь. Вдоль одной из стен тянулся стеллаж, на прибитых к нему крюках висели разные инструменты, на полках лежали молотки и зубила. Здесь было несколько гномов, трое копошились вокруг повозки, один что-то резал на приземистом столе в углу, другой ему помогал. Из-за деревянной перегородки у дальней стены доносилось звяканье.
– Гляди, – старейшина уселся на низкий табурет рядом с Эльхантом, поставил чаши и наполнил их. – Что это, по-твоему, такое?
Септанта взял предмет из того же материала, что и сосуд в фонаре, но с более тонкими и прозрачными стенками. Сверху и снизу его накрывали два деревянных кругляша, соединенные парой стержней. Стекло, как гном назвал этот материал, по форме напоминало… Агач решил, что более всего это похоже на женскую фигуру, изгиб от груди к очень тонкой талии и ниже – бедра. Вот только здесь и сверху и снизу были бедра, причем одинаковые, круглые со всех сторон.
Внутри струился ярко-желтый песок. Когда Эльхант перевернул предмет вертикально, большая часть крупинок оказалась в верхней половине сосуда, и по узкой прорехе в "талии" они стали ссыпаться вниз. Септанта вновь перевернул – та незначительная часть песка, что успела проникнуть в нижнюю половину, ставшую теперь верхней, посыпалась обратно, – поставил предмет на пол и сказал:
– Я не уверен, но думаю, что это сделано для измерения времени.
– Да. Времерка, вот как мы это называем. Времерка, чтобы мерить часы, минуты и секунды. Или отсчитывать. Взвешивать. Как угодно. Когда песок из одной колбы целиком пересыпается в другую, мы знаем, что прошло десять минут. Есть и другие времерки, разных размеров, которые показывают разные промежутки времени. А еще умелый мастер Гаджи пытается создать времерку, работающую по иному принципу, такую, чтобы считала числами.
– Но для чего?
– Так удобнее жить. Как бы объяснить… там, наверху, вы ведь часто воюете? Наши разведчики знают про вас, хотя и немного. Они никогда не попадались вам на глаза, потому вы не знаете о них. Они докладывали мне: вы воюете. Если какой-нибудь военачальник скажет своему отряду: собраться там-то вскоре. "Вскоре". Кто-то опоздает, кто-то придет раньше… А так он мог бы сказать: мы соберемся через такое-то время.
– Что же, каждому носить с собой времерку?
– Если постоянно пользоваться этим, то начинаешь определять время в своей голове без этого предмета. Не точно, но так все равно лучше. А теперь Гаджи надумал измерить длину дня и ночи, поделить время суток на равные отрезки, допустим, часы… впрочем, эта идея еще не готова к воплощению. Пока что он разделил год на четыре части, в каждой – три более коротких. Назвал их месяцами – получилась любимая тобою дюжина. Еще есть недели, они складываются из семи дней, вернее суток, состоящих из дня и ночи. В сутках по двадцать четыре часа. По две дюжины.
– Слишком сложно. Хотя я понял тебя, гном. Но все равно не убежден. Ведь время… оно течет неодинаково. Время – не линия между моими ногами и мастерской или между чем-то еще. Расстояние лежит, а время… – от непривычности тех мыслей, что возникали в голове, Эльхант ощутил себя неуютно и странно. – Оно, как река. Оно течет, но не лежит. Как мерить течение? Бегущую воду? И, главное, оно течет по-разному. Будто река у истоков и в устье, там, где начинаются пороги, или там, где она разливается…
Нахмурившись, гном произнес:
– Что ты хочешь сказать? Теперь не понимаю я.
– Когда дерешься или бежишь от кого-то, или кого-то преследуешь – время летит. Очень быстро. Когда сидишь у порога своего дома и смотришь на луг, когда тебе нечем заняться, когда скучно – оно ползет. Его… я не знаю, как сказать. Расстояние времени между чем-то, что случилось, и тем, что еще должно случиться, – всегда разное. Твои секунды, гном, могут то сменяться медленно, – подняв руку, Эльхант защелкал пальцами, – то мчаться, сбивая друг друга… – звук, с которым средний палец соскальзывал с большого, стал чаще.
– Так и шаги могут быть длиннее, а могут быть короче, это зависит от длины ног и повадки, – возразил гном. – И все же вы говорите: "столько-то шагов от меня до того дерева", или даже не говорите, но прикидываете про себя, на глаз оценивая расстояние… Так? Тебе кажется, что время измеряется по-разному, что у него есть скорость, и скорость эта может меняться. Но на самом деле скорость его всегда одинакова, а вот ты, подобно челноку с веслами на реке, можешь скользить по времени быстрее или медленнее, в зависимости от того, что происходит с тобой и вокруг тебя.
– И все равно непонятно. Легко представить себе длину расстояния. Длину времени – нет. Год. В нем есть время холодов и время тепла. Есть весна или осень. Они – тоже время? Какая длина у весны?
– А попробуй так: дерево-весна. Разведчикам иногда удалось подслушать ваши разговоры, они докладывали: вы называете себя детьми деревьев. Может, это будет понятнее тебе: дерево, которое и есть весна. Появляется в первый день, с последним исчезает. На нем три больших сука – месяцы, на тех по четыре ветви – это недели, на них по семь веток – дней. На тех по две веточки – день и ночь, на дне и ночи по двенадцать листьев. Это часы. На листьях сидит по шестьдесят… по пять дюжин жуков, на каждом жуке – шестьдесят крошечных червячков, которые можно разглядеть, только если смотреть в увеличительное стекло. Ты знаешь, что это? Неважно, главное, оно делает то, на что направлено, большим. Червячки – секунды. И вместе с жуками они поедают время, которое есть листья и древесина дерева. Съест такой свою секунду – лопнет. Жук свою минуту – исчезнет. И так все дерево к лету сходит на нет с весной вместе.
Септанта заглянул в чашку, понюхал жидкость и отпил. Это оказалось что-то терпкое и вкусное.
– Перебродивший сок подземного крыжовника, – пояснил Джард. – За пещерой есть небольшая плантация. А про минуты и часы… Думаю, у нас еще будет время поговорить об этом.
– Времени поговорить не будет, – возразил Эльхант, ставя чашку рядом с часами. – Я спешу.
Гном окинул задумчивым взглядом помещение и работников, которые нет-нет, да и поглядывали на великана, что сидел под стеной их мастерской, и произнес:
– Тогда рассказывай.
Септанта молчал, глядя перед собой, и Джард добавил:
– Ты спас меня от жмыха. Этих тварей среди мракобестий совсем немного, но они – из самых опасных. Ты помог всем нам, не знаю, как, но нападение мы смогли отразить после того, как ты прыгнул на ту повозку. Я благодарен. Мы накормили тебя, здесь ты можешь выспаться без боязни, что во сне тебе перережут горло. Мы не враги. Но я, мудрый старейшина этого города, должен знать, что ты делаешь здесь в эти тяжелые времена.
– Значит, для вас времена тоже стали тяжелыми? – откликнулся Септанта. – Почему тяжелые времена всегда тянутся медленнее, чем легкие? Ваши времерки не могут дать ответ на это. В небольшой пещере наверху на меня напал… кажется, он был из камня. Весь в клубах пара, а вода, когда он ступил в нее, закипела. Он был раскаленным. Кто это?
– Шатун, – ответил гном. – Мы так называем их. Они обитают где-то внизу. Иногда, очень редко, поднимаются: нам кажется, они становятся слишком горячими, их каменные мозги плавятся, и они обезумевают. Шатуны находят себе уединенное местечко, всегда возле холодной воды, в которой могут охлаждаться. Там в одиночестве они могут жить долгие-долгие годы. Они раздражительны и очень сильны. Как ты смог скрыться?