- Стой! - закричал Шипов, застегиваясь. - Стой, черт!.. Да куды ж ты!
Но саней словно и не было, а вечно была только эта пустыня, наполненная свистом ветра да нарастающим воем волчьей стаи.
"Так чего же я жду? - с ужасом подумал Шипов. - Покуда навалятся и раздерут в клочки?"
И он заверещал пронзительно, по-заячьи, ухватился за ствол и закарабкался, срывая ногти и кожу, по обледенелому стволу, по сучьям вверх, вверх, словно решил во что бы то ни стало достигнуть неба и никогда не возвращаться обратно. Тонкий ствол прогибался под его тяжестью, тонкие веточки обламывались, тонкие льдинки врезались в ладони, а он лез и лез. Казалось, что прошла уже целая вечность, а пролетело мгновение. Вдруг ствол изогнулся, не выдержав его тяжести, и Шипов повис, болтая ногами. В этот момент выглянула луна. Под ним была метель, и в ней, в ее карусели, он увидел мелькающие поджарые тени. Они были далеко внизу, то уменьшаясь в размерах, то увеличиваясь, и выли, и приказывали ему спуститься.
Он наконец смог ухватиться ногами за ствол, сплелся с ним, и приник к нему щекой, и замер. Луна исчезла вновь. Слышался тяжелый хрнп хищников, прерываемый воем, рычанием и ударами лап по стволу.
Слезы замерзли на щеках. Будто бы издалека донесся крик Гироса, но о чем кричал компаньон, понять было невозможно. Теперь оставалось одно ждать, ждать и успокаивать сердце, норовящее взломать грудную клетку. Теперь бы не упасть, а там поглядим. Он боялся шевелиться, чтобы тонкий замерзший ствол не хрустнул вдруг, не подломился. Так он висел, почти не ощущая рук, скосив глаза к земле, и когда выкатывалась желтая, подлая, безучастная луна, успевал приглядеться к происходящему под деревом. Теперь он уже твердо знал, что его караулят пять волков; он видел, что одни сидели, задрав морду кверху, и подвывали при малейшем его движении, другие же угрюмо и беззвучно прохаживались взад и вперед под дубом, словно обдумывали дальнейшие планы. Они ждали, когда секретный агент, устав ви-ееть, подобно спелой вишне, оторвется и полетит к ним.
Первый жгучий, тоскливый страх прошел. Шипов сообразил, что он недосягаем, и молил бога, чтобы скорее наступило утро и светом своим разогнало мохнатых дьяволов.
Большой дуб оказался совсем рядом, рукой подать, но Гироса Михаил Иванович различить не мог - ветви были толстые, в обхват, и тело компаньона, видимо, сливалось с ним.
Вдруг Шипову показалось, что один из хищников поднялся на задние лапы и прошелся на них, словно человек.
- Ты чего, - спросил Шипов, - аи рехнулся? Волк не ответил. Остальные завыли.
- Мишель! - крикнул Гирос из темени. - Подо мной ветка трещит.
- Сунься к стволу поближе! - крикнул Шипов, едва разжимая замерзшие губы.
Волки снова грянули хором свою песню. ! "Складно поют", - подумал секретный агент.
- Мишель! - снова донесся голос Гироса. - Скажи, голубчик, дуб ломок или гнуч?
- Да спустись ты пониже! - рассердился Шипов. - Куды ты на макушку-то взобрался, мезальянс!
А сам подумал, что не мешало бы и ему самому тоже податься пониже, того и гляди макушка обломится. Куда это взлетел он со страху? Тоже жить хочется?.. И он медленно, сдерживая дыхание, пополз по стволу вниз. Ствол качнулся, начал крениться, но Михаил Иванович успел проползти опасную зону. Ноги его нащупали толстый сук, под рукой оказался другой, в этом месте ствол был несколько изогнут, на счастье, природой, и Шипову удалось устроиться сидя. Теперь он даже мог руки сунуть в карманы, что и сделал. Потом он отдышался, зажмурился, налил себе маленькую, выпил, откусил балычка... Пожевал, снова налил, снова закусил... Печь погасла, что ли: спину дуло, под ледяным котелком замерзала голова.
...Зачем тебе алмазы и клятвы все мои? В полку небесном ждут меня. Господь с тобой, не спи...
Волки пели по очереди. И снова Шипов увидел того самого, он его успел заприметить, с белым пятном на большом лбу, - наверно, атамана всей шайки. Атаман кружился на снегу, вскидывал лапы, воистину плясал.
- Эй! - крикнул Гирос. - Ну как ты там, не замерз?
- Не-ет, - откликнулся Шипов, уже не чувствуя холода.
И он заплакал.
"Эх, ваше высокоблагородие, - думал он, - за сорок-то целковых! Сами на дубу этом повисели бы... Эх вы... вместе с графом вашим чертовым... пропаду теперь за сорок целковых... Господи, коли жив останусь, ни в жисть в дровенках на ночь глядя не покачу... Пропаду я, господи..."
Внезапно метель улеглась. Тучи исчезли. В небе стояла полная луна. Стало теплее вроде. Шипов даже не удивился, что бог так сразу снизошел к его слезам.
Луна была серебряная, игрушечная, а свет от нее исходил зеленый, призрачный. Волки то увеличивались в размерах, то уменьшались. Дуб, на котором устроился Гирос, был могуч и подпирал небо. Михаил Иванович, уже не зажмуриваясь, налил себе винца, понюхал - пахло хорошо, крепко, медленно выпил и плавно отправился из буфетной... Он шел на носках, чуть подавшись вперед всем телом, вытянув руку с подносом. Соломенные бакенбарды топорщились, соломенный хохолок подрагивал, зеленые глаза освещали дорогу, овальный стол, княжескую семью, приготовившуюся обедать. Молодой князь ему мигнул, и Шипов ответил едва заметно уголком рта. Блюда веером расходились по столу, будто их никто и не ставил, а они сами. И ни звона, ни брякания, ни стука. А он все шел и шел, и вот уже луг зеленый, гуси бегут, стрекоза летает...
Волки запели снова, двое - фальцетом, остальные подтягивали баском, получалось действительно неплохо, и хотя слов Шипов никак разобрать не мог, но улавливал тоску, и от этого снова хотелось плакать.
Под старым дубом другая группа серых разбойников караулила компаньона, но тех было вроде поменьше, и сидели они неподвижно, и пения с их стороны не слышалось.
Вдруг белобрысый атаман перестал плясать и сказал, обращаясь к товарищам:
- Ну, будя, пора и выпить. Пущай энтот посидит пока, а мы выпьем. Озяб я чего-то... - И он кивнул на Шипова.
"Неужели не поднесут?" - подумал Шипов.
- Эй, - позвал атаман, - не хочешь пропустить махонькую?.. А то давай, лямур-тужур, слазь...
Михаил Иванович обрадовался, засуетился, но спуститься не смог - не получилось.
- Ладно, сиди, - сказал атаман, - сейчас поднесут... Руку-то протянуть можешь?
Шипов кивнул утвердительно.
Атаман подошел к дубу, поднялся на задние лапы.
- Держи, что ли...
Михаил Иванович протянул руку, как мог, взял рюмку, осторожненько понес, чтоб не расплескать.
- Браво! - крикнул атаман, и волки тотчас запели. "Молятся", догадался Шипов и выпил.
И он стал размышлять о том, как много мук за сорок-то целковых, как много суеты и хлопот и там у них, у их сиятельств, у их благородий, и у волков, и у него, у Михаила Ивановича, и только граф Толстой спит сейчас неподалеку, ни о чем не догадываясь, спит в графской своей спальне, со своей графиней и не знает, что и за ним охота идет, и за Шиповым охота идет, и на волков ведь тоже охотятся.
- Вы Амадею поднесли бы, - сказал он волкам, - он, знать, тоже зазяб... грек он...
- У него свои серые есть, - засмеялся атаман, - пущай они ему-, тре жоли, и подносят...
Шипов спорить не стал и закрыл глаза.
Вдруг словно кто его в бок пихнул, и он проснулся. Стояло серое февральское утро. Волков не было, они ушли с атаманом вместе. Правда, под старым дубом те четыре все так же сидели неподвижно, но страшно не были.
"Всю распили и ушли, мои-то, - подумал он, - слава богу, мне хоть поднесли..."
- Эй! - прокричал кто-то.
Шипов глянул нехотя: на дороге свежеструганые дровенки, молодая кобылка перебирает ногами, вчерашний возница машет рукой:
- Живы аи нет?
- Живы, живы! - откликнулся со своего дуба Ги-рос. - А ты чего нас бросил, каналья? Грех замаливать пришел?
- Тулупчик-то мой цел ишшо?
Волки под старым дубом сидели неподвижно. Мужик подошел ближе.
"Вот сейчас они ему, аншанте, устроят!" - подумал Шипов беспомощно. Но волки не пошевелились. Последнее, что успел увидеть Шипов, было чудо: со старого дуба спрыгнул Гирос прямо на серых зверей, развел их руками и пошел к мужику. Тут Шипов закричал, или ему показалось, и рухнул с дуба в снег.
Очнулся он в избе, на печке. Пахло щами и хлебом. Шипов лежал, укутанный в тряпье, и истекал потом, но это его не беспокоило. Он глянул вниз. За столом сидел Гирос и хлебал щи. Кончик его носа утопал в миске. Рядом сидел возница, вздыхал и часто моргал белыми ресницами.
- ...а я, понимаешь, завернулся, лежу, как в люльке. - Гирос захохотал. - Прощаю тебе, братец, потому что тулупчик твой меня спас... А не тулупчик - я бы тебе показал, черт тебя возьми! Как же ты посмел нас бросить, черт! Это же непорядочно. Хотя что с тобой об порядочности разговаривать, свинья...
- Ага, - сказал мужик. - Больно кобылу пожалел я. Молодая ишшо.
Шипов слушал этот разговор и вдруг вообразил, как будто не он висел на дубу, замерзая, умопомрачаясь, а подполковник Шеншин. И он засмеялся втихомолку.
Ваше высокоблагородие, человек свое всегда возьмет, а как же. Как вы там его ни унижайте, а что природой положено, он возьмет. Из чужого кармана вынет, а возьмет. Вы, конечно, можете на него сапогами топать, грозно кричать, вы даже можете напустить на него глупость или же, предположим, серых волков, от которых только чудо и может спасти, и он спасется и свое возьмет, а как же. Он отогреется, обтерпится, а возьмет. Ежели ему полагаются от природы сто рублей, он их возьмет, где бы они ни лежали. Даже ежели вы их запрятали в самую глубину, ваше высокоблагородие, он возьмет. Вы ему сорок целковых кинете - на, мол, подавись, - а он не подавится и те остальные шестьдесят целковых возьмет, у вас ли, в другом каком месте, а возьмет, а как же. Почему это так, он не знает, он об этом не думает, он просто беспокоится весь, мучается, мечется, места себе не находит; он весь вытягивается, шею свою вытягивает, принюхивается и так вот бегает по жизни из конца в конец днем и ночью, пока не возьмет того, что ему определилось природой. И он тогда не знает, не понимает, что же это с ним произошло, отчего это он успокоился (подумаешь, какие-то шестьдесят целковых!), глаза стали ласковые, руки не трясутся. Да неужто ему больше не нужно? Значит, не нужно. Вы не можете сами на себя поглядеть и не можете знать, что это и вам выпадает, и их сиятельству князю, и их высокопревосходительству генерал-адъютанту, и всем на этом свете. И никто не знает, кому что определено и сколько, и в этом большое счастье. Ежели бы мы точно знали, мы бы давно поубивали друг друга и все бы кончилось. И вот чтобы этого не было, нам об этом знать не дано, даже догадываться... Стало быть, нельзя человека за это судить. Это не воровство, не разбой, не грех, а природа. Вы мне эдак - я вам так, вы мне так - я вам эдак. Чего же сердиться-то? Вы мне просто так отдать мое не хотите? Ладно, я вам, ваше высокоблагородие, письмо напишу по всей форме. Чтоб было вам приятно мне деньги отдавать...
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
От М. Зимина
Его Высокоблагородию Господину Подполковнику Шеншину Д. С.
Довожу до сведения Вашего Высокоблагородия, что многократные мои поездки в "Ясную Поляну" раскрыли мне глаза на тайные приготовления, которые ведутся в доме Его Сиятельства Графа Льва Николаевича Толстого.
Сообщу Вашему Высокоблагородию как все есть по порядку.
В доме Его Сиятельства Графа Льва Николаевича имеются потайные ходы и комнаты под замками, в коих, как мне удалось установить, приготовлено место для размещения станков для печатания противузаконных сочинений.
На четвертой неделе минувшего Великого Поста, когда я находился в Туле, к Его Сиятельству Графу Толстому были привезены литографические камни со шрифтом и какие-то краски. На этих камнях, как я узнал, и собираются печатать, а что - пока не знаю.
Как вы, Ваше Высокоблагородие, велели мне узнать о студентах, проживающих без видов в имении у Графа Толстого, так они живут действительно без видов количеством 30 человек...
Ваше Высокоблагородие, дорога в "Ясную Поляну" трудная. Метели все позаметают...
...Мужиков ехать и не упросишь. А то и волки встречаются, а зимой волк свиреп... Но я, Ваше Высокоблагородие, по Вашей воле все исполняю и забочусь, чтобы Его Сиятельству Князю Благодетелю моему не было бы досады или пуще того - беды. Как тех злодеев изобличить - пока не знаю, но можете, Ваше Высокоблагородие, не сумлеваться в моем старании...
М. Зимин
...Вы ведь тоже пишете, ваше высокоблагородие, а зачем? А затем, чтобы взять свою долю. Я бы мог вам не писать, когда бы вы сами отдали мне мое, но вы-то думаете, что оно ваше, а оно мое, а как же. Сколько там у вас, ваше высокоблагородие, моего - -не знаю, но не сорок же целковых, с чего же я тогда мучаюсь и плачу? Вы бы попробовали сами на дубу повисеть в мороз, на глазах у волков, перед их острыми зубами, а все ради чего? Да ради вас же... за сорок целковых... Покуда граф там кофей пьет с супругою, я жизнью рискую...
5
(Из письма Л.Толстого - графине А. А. Толстой)
...Я все жив и все люблю вас. Я давно не писал вам вот отчего: я провел дурное, тяжелое лето. Я кашлял и думал - был уверен, - что скоро умру. Я доживал, ар не жил. В октябре я был в Москве и ожил... На днях вышел 1 No моего журнала, я сделал дурной поступок и почти влюбился - все это вместе заставило меня опомниться и привело в почти нормальное состояние. И я пишу к вам, и хочется вас слышать, видеть и думать... Нынче еду назад в деревню. Дела у меня пропасть и по школе, и по журналу, и по роману, который я обещал напечатать в нынешнем году в Русском Вестнике...
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
Канцелярия Московского Военного Генерал-Губернатора
г. Москва
Управляющему III Отделением
Собственной Его Императорского
Величества Канцелярии,
Свиты Его Величества,
Г-ну Генерал-Маиору и Кавалеру Потапову
Препровождаю к Вам, почтеннейший Александр Львович, донесение секретного агента М. Зимина из Тулы по известному Вам делу Гр. Льва Толстого. Представьте себе, этот агент, не имевший доселе заслуг в политическом сыске, проявил себя с самой неожиданной стороны. Его указания на особую обстановку в доме Гр. Толстого уже вызывают различные недобрые предположения касательно умысла деятельности Графа. Я уж не говорю о литографских станках, красках и проч.
Меня эти обстоятельства крайне обеспокоили, и, хотя место пребывания Гр. Толстого вне района вверенного мне Управления, я не могу оставаться безучастным.
Многое несомненно будет зависеть от тонкости и умения агента в дальнейших изысканиях, но и полученных сведений весьма достаточно, чтобы подумать о решительных мерах.
По свойственной мне откровенности с Вами я могу признаться, что сие известие поставило меня как бы перед пропастью, ибо, ежели подобной деятельностью могут увлекаться лица из славных родов, обладатели почтенных имен и титулов, следовательно, дурные веяния достигли до такого размаха, что надо об сем крайне обеспокоиться. Нынче, оказывается, нельзя быть вполне уверенным в людях, даже имеющих положение. Нас ужаснули Чернышевский и К°, но это, оказывается, лишь цветочки. Какой спрос, в таком случае, с разночинца, ежели дворяне позволяют себе нигилизм?
Очень прискорбно все это, и это, любезнейший Александр Львович, делает нас с Вами еще более ответственными за состояние нравственности в обществе.
Пользуюсь этим случаем, чтобы уверить Вас в истинном моем уважении и душевной преданности.
П. Тучков
(Из письма генерал-майора А. Потапова - князю В. Долгорукову)
...Теперь, когда Вам известна в общих чертах суть происходящего, хочу добавить от себя, что меня лично это известие окончательно убедило в напрасности сомнений. Я вижу, что дело приобретает характер весьма тревожный и, боюсь, может обернуться самой отвратительной своей стороной, превзойдя даже историю с г. Чернышевским и К0.
Мне весьма близки и понятны огорчения Генерала Тучкова по этому поводу, в том смысле, что даже такая часть Российского дворянства, к которой относится и Гр. Толстой, может быть заражена революционными мечтаниями. Впрочем, боюсь, что мечтания слишком слабо сказано по нынешним временам.
Странно, что Полковник Муратов при его опыте и умении не придал значения все увеличивающемуся количеству студентов, получивших место в имении Гр. Толстого. 30 человек - это уже не безобидная группа учителей. Это должно было бы насторожить Полковника Муратова.
Жду Ваших указаний.
(Князь В. Долгоруков - генералу А. Потапову)
...Вы правы, Александр Львович, что ситуация, сложившаяся в связи с делом Гр. Толстого, может привести в отчаяние. Да как же это так случилось, думаю я, что и сей Граф оказался причастен к возмутительному направлению!
Полагаю, любезный Александр Львович, что следовало бы заняться этим вплотную, не откладывая, ибо каждая минута дорога, не дай бог упустим что-либо.
Соблаговолите, Ваше Превосходительство, отдать распоряжение об усилении надзора за деятельностью означенных лиц, по-прежнему сохраняя в глубокой тайне наше вмешательство, ибо хотя теперь уже сомнения мои рассеялись, но опыт велит соблюдать осторожность.
В настоящее время не представляю себе возможностей выявления злоумышленников наилучшим способом, поразмыслите над сим.
Тяжело сознавать, что при докладе сие известие вызовет огорчение Его Величества, но, с другой стороны, мы можем быть уверены, что своевременность всего предприятия и четкость, с коей оно будет осуществлено, вознаградит и за эту горечь и за наши с Вами волнения и хлопоты...
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
III Отделение Собственной
Его Императорского Величества
Канцелярии г, Санкт-Петербург
Г-ну Полковнику Корпуса Жандармов
Муратову
В III Отделении Собственной Его Императорского Величества Канцелярии получено сведение, что в имении Гр. Льва Николаевича Толстого "Ясная Поляна" проживают не 10 студентов, как было означено в Вашем донесении за No 817 от 12 января 1862 г., а до тридцати человек, что не может уже само по себе не вызвать подозрения при нынешних обстоятельствах. Кроме того, стало известным, что в имении Графа оборудованы тайные помещения для устройства типографии и получены шрифты и краски и проч. И что идет подготовка к печатанию противузаконных изданий.
Весьма удивительно, Милостивый Государь, что Вы, находясь в непосредственной близости от означенного имения, не располагаете всеми сведениями, тогда как деятельность Графа давно уже вышла за рамки дозволенного.
Считая долгом уведомить о сем Ваше Высокоблагородие для надлежащего с Вашей стороны наблюдения по этому предмету, прошу Вас незамедлительно сообщить мне со своей стороны Ваше мнение к изысканию способов раскрытия и предотвращения готовящегося злоумышления.
Управляющий III Отделением Свиты Его Величества Генерал-Маиор
Потапов
(Из письма полковника Муратова - полковнику Воейкову)
...Каково же мне было все это читать? Представь себе, оказывается, некий или некие наблюдатели орудуют по указанию Генерала Потапова у меня под носом, порют несусветную чушь, там им верят, и я же за это должен расплачиваться.
Попробуй-ка, братец, наведи справки каким-нибудь неофициальным способом, в чем там дело? Или мне перестали доверять, что через мою голову направляют агентов во вверенный мне район.
Жизнь моя, кроме всего этого, слава богу, протекает тихо, и даже появилась надежда соединить узы с одной достойной дамой, к которой я нашел пути, и теперь многое время намерен тратить на подготовку сего акта. Ну, подробности о ней позже.
Так не забудь же, братец, о просьбе...
СЕКРЕТНО
От Штаб-Офицера Корпуса Жандармов,
находящегося в Тульской губернии, г. Тула
Управляющему III Отделением
Собственной Его Императорского
Величества Канцелярии,
Свиты Его Величества,
Г-ну Генерал-Маиору и Кавалеру Потапову
Честь имею донести Вашему Превосходительству, что секретное предписание за No 85 от 8 февраля сего года за подписью Вашего Превосходительства получил и предпринял срочные меры ко раскрытию перечисленных Вами действий.
Я произвел секретное дознание через Крапивенского исправника, по которому оказалось, что число студентов в имении Гр. Льва Толстого "Ясная Поляна", проживающих там в настоящее время, составляет девять человек, а не десять, как я об том докладывал Вашему Превосходительству. Это объясняется тем, что, как видно из вечерней записки, представленной мне Тульскою Градскою Полициею, Кандидат Елагин, проживавший в имении "Ясная Поляна", 31 января поехал в Москву.
Осмелюсь предположить, что сведения, полученные Вашим Превосходительством, не совсем точны по причине того, что поступили от источника, не очень информированного в наших делах, поскольку мы тут постоянны и за всем имеем глаз.
Что же касается до подземных катакомб, тайных помещений и типографских предметов в имении Гр. Толстого, то я сведений пока не получал, хотя предпринял уже соответствующие действия и в самом скором времени буду иметь честь почтительнейше донести о сем Вашему Превосходительству.
Полковник Муратов
(Из письма Л.Толстого - А. Е. Берсу )
...Как вы поживаете, надеюсь, что хорошо и что Софья Андреевна уже здорова и все по-старому... Я не здоров, журнал идет скверно, хозяйство еще хуже, помещики ненавидят меня все больше и больше, но я чувствую себя таким довольным и счастливым, как никогда... И только оттого, что работаю с утра до вечера и работа та самая, которую я люблю...
(Из письмаМ. Зимина - графу Г. Крейцу)
...А Его Высокоблагородие Господин Подполковник Шеншин выслал мне только пятьдесят пять рублей, что на одни разъезды не хватит никак, а теперича студентов числом до сорока наберется, и за всеми нужен глаз..
(Из письма П. Тучкова - подполковнику Шеншину)
...просьба его Сиятельства Графа Крейца Г. К. должна быть незамедлительно удовлетворена. Соблаговолите распорядиться об отправке М. Зимину 300 (триста) рублей на расходы и не забывайте ставить меня в известность о финансовых просьбах агента...
(Из письма Матрены - М. Ш и по в у)
...премного благодарны батюшка Михаила Иваныч. Я те деньги пятьдесят рублев никуды на ветер пущать нибуду а палажу в чулок тот самай, пущай они там ли-жат и вас дожидаются а то может вы бальной будитя и вам они пригадятся али вам удачи небудит али ище чиво...
(Из письма полковника Воейкова - полковнику Муратову)
...По имеющимся у меня сведениям в Тульскую губернию командирован некто М. Зимин. Командирован же он по личному распоряжению Его Сиятельства Князя В. А. Долгорукова и является его ближайшим родственником и специалистом по политическому сыску.
Мой тебе добрый совет ничего противу этой личности не предпринимать. Упаси тебя бог навлечь гнев Князя.
Что же касаемо до уз, то мы все под богом ходим...
И крайне рассчитываю, что это останется строго между нами...
(Из предписания генерал-майора Потапова - полковнику Муратову)
...кажется мне более чем странным. Сведения, имеющиеся у III Отделения, говорят за то, что в связи с активизацией деятельности в имении "Ясная Поляна" число лиц, проживающих там, должно увеличиваться, что и подтверждается донесениями секретного агента. Вы же пользуетесь старыми сведениями. Потрудитесь, как Вы обещали, милостивый государь, незамедлительно перепроверить Ваши сведения...
(Из письма В. Долгорукова - А. Потапову)
...вообще же говоря, странное это расхождение в цифрах меня несколько настораживает. Что это - просчет Полковника Муратова или мистифакция Зимина? О последнем думать этого не хочется. Что же касается неудовольствия Полковника нашими действиями без его непосредственного участия, то потрудитесь внушить ему, что его амбиция совершенно напрасна, ибо мы руководствуемся высшими интересами, о чем ему следовало бы знать... Вместо обид надлежит ему одному ему свойственными путями участвовать в общем деле, выполняя свой долг.
С чего бы это, как Вы думаете, Ваше Превосходительство, Зимину заниматься обманом?..
Не нашли ли Вы решения, каким образом выявить тайную деятельность злоумышленников так, чтобы не оставить хвостов впоследствии?..
(Из письма Л. Толстого - СИ. Толстому)
...Журнал остановился на 200 подписчиках и как будто не существует для публики, а работы по нем все больше и больше, с студентами тоже возня усложняется, денег еле достает, хозяйство требует, чтобы что-нибудь предпринять...
(Из предписания подполковника Шеншина - М. Зимину)
В III Отделении весьма обеспокоены увеличением числа студентов, проживающих в имении Гр. Толстого, ибо сведения от других источников опровергают Ваши. В связи с этим Его Превосходительство Генерал-Маиор Потапов поручает установить следующее:
1) Какова надобность в увеличении числа студентов?
2) Связано ли сие увеличение с расширением школьной деятельности?
3) Как употреблены литографские принадлежности?
4) Каковы возможные сроки начала печатания?
5) Есть ли реальные возможности выявления заговорщиков?
6) Что Вы по сему пункту успели предпринять?
6
...А розовогубый улыбчивый мужик, недавний свидетель шиповского гулянья в окраинном трактире, румяный, как ангел, с черными усами, в новом овчинном тулупе и смушковой астраханке, вбежал на крыльцо полковничьего дома, рванул на себя тяжелую дверь, ног не отер и, никем не остановленный, не спрошенный, не окликнутый, будто в своем доме, подобно лесному зверю, пронесся через прихожую, взлетел по лесенке, бесшумно проскользнул по коридорчику и в самой последней комнате без окон рухнул в кресло. И тотчас, словно бы тень его, влетела за ним столь же бесшумно сухопарая экономка, и на двери щелкнула задвижка.
Но саней словно и не было, а вечно была только эта пустыня, наполненная свистом ветра да нарастающим воем волчьей стаи.
"Так чего же я жду? - с ужасом подумал Шипов. - Покуда навалятся и раздерут в клочки?"
И он заверещал пронзительно, по-заячьи, ухватился за ствол и закарабкался, срывая ногти и кожу, по обледенелому стволу, по сучьям вверх, вверх, словно решил во что бы то ни стало достигнуть неба и никогда не возвращаться обратно. Тонкий ствол прогибался под его тяжестью, тонкие веточки обламывались, тонкие льдинки врезались в ладони, а он лез и лез. Казалось, что прошла уже целая вечность, а пролетело мгновение. Вдруг ствол изогнулся, не выдержав его тяжести, и Шипов повис, болтая ногами. В этот момент выглянула луна. Под ним была метель, и в ней, в ее карусели, он увидел мелькающие поджарые тени. Они были далеко внизу, то уменьшаясь в размерах, то увеличиваясь, и выли, и приказывали ему спуститься.
Он наконец смог ухватиться ногами за ствол, сплелся с ним, и приник к нему щекой, и замер. Луна исчезла вновь. Слышался тяжелый хрнп хищников, прерываемый воем, рычанием и ударами лап по стволу.
Слезы замерзли на щеках. Будто бы издалека донесся крик Гироса, но о чем кричал компаньон, понять было невозможно. Теперь оставалось одно ждать, ждать и успокаивать сердце, норовящее взломать грудную клетку. Теперь бы не упасть, а там поглядим. Он боялся шевелиться, чтобы тонкий замерзший ствол не хрустнул вдруг, не подломился. Так он висел, почти не ощущая рук, скосив глаза к земле, и когда выкатывалась желтая, подлая, безучастная луна, успевал приглядеться к происходящему под деревом. Теперь он уже твердо знал, что его караулят пять волков; он видел, что одни сидели, задрав морду кверху, и подвывали при малейшем его движении, другие же угрюмо и беззвучно прохаживались взад и вперед под дубом, словно обдумывали дальнейшие планы. Они ждали, когда секретный агент, устав ви-ееть, подобно спелой вишне, оторвется и полетит к ним.
Первый жгучий, тоскливый страх прошел. Шипов сообразил, что он недосягаем, и молил бога, чтобы скорее наступило утро и светом своим разогнало мохнатых дьяволов.
Большой дуб оказался совсем рядом, рукой подать, но Гироса Михаил Иванович различить не мог - ветви были толстые, в обхват, и тело компаньона, видимо, сливалось с ним.
Вдруг Шипову показалось, что один из хищников поднялся на задние лапы и прошелся на них, словно человек.
- Ты чего, - спросил Шипов, - аи рехнулся? Волк не ответил. Остальные завыли.
- Мишель! - крикнул Гирос из темени. - Подо мной ветка трещит.
- Сунься к стволу поближе! - крикнул Шипов, едва разжимая замерзшие губы.
Волки снова грянули хором свою песню. ! "Складно поют", - подумал секретный агент.
- Мишель! - снова донесся голос Гироса. - Скажи, голубчик, дуб ломок или гнуч?
- Да спустись ты пониже! - рассердился Шипов. - Куды ты на макушку-то взобрался, мезальянс!
А сам подумал, что не мешало бы и ему самому тоже податься пониже, того и гляди макушка обломится. Куда это взлетел он со страху? Тоже жить хочется?.. И он медленно, сдерживая дыхание, пополз по стволу вниз. Ствол качнулся, начал крениться, но Михаил Иванович успел проползти опасную зону. Ноги его нащупали толстый сук, под рукой оказался другой, в этом месте ствол был несколько изогнут, на счастье, природой, и Шипову удалось устроиться сидя. Теперь он даже мог руки сунуть в карманы, что и сделал. Потом он отдышался, зажмурился, налил себе маленькую, выпил, откусил балычка... Пожевал, снова налил, снова закусил... Печь погасла, что ли: спину дуло, под ледяным котелком замерзала голова.
...Зачем тебе алмазы и клятвы все мои? В полку небесном ждут меня. Господь с тобой, не спи...
Волки пели по очереди. И снова Шипов увидел того самого, он его успел заприметить, с белым пятном на большом лбу, - наверно, атамана всей шайки. Атаман кружился на снегу, вскидывал лапы, воистину плясал.
- Эй! - крикнул Гирос. - Ну как ты там, не замерз?
- Не-ет, - откликнулся Шипов, уже не чувствуя холода.
И он заплакал.
"Эх, ваше высокоблагородие, - думал он, - за сорок-то целковых! Сами на дубу этом повисели бы... Эх вы... вместе с графом вашим чертовым... пропаду теперь за сорок целковых... Господи, коли жив останусь, ни в жисть в дровенках на ночь глядя не покачу... Пропаду я, господи..."
Внезапно метель улеглась. Тучи исчезли. В небе стояла полная луна. Стало теплее вроде. Шипов даже не удивился, что бог так сразу снизошел к его слезам.
Луна была серебряная, игрушечная, а свет от нее исходил зеленый, призрачный. Волки то увеличивались в размерах, то уменьшались. Дуб, на котором устроился Гирос, был могуч и подпирал небо. Михаил Иванович, уже не зажмуриваясь, налил себе винца, понюхал - пахло хорошо, крепко, медленно выпил и плавно отправился из буфетной... Он шел на носках, чуть подавшись вперед всем телом, вытянув руку с подносом. Соломенные бакенбарды топорщились, соломенный хохолок подрагивал, зеленые глаза освещали дорогу, овальный стол, княжескую семью, приготовившуюся обедать. Молодой князь ему мигнул, и Шипов ответил едва заметно уголком рта. Блюда веером расходились по столу, будто их никто и не ставил, а они сами. И ни звона, ни брякания, ни стука. А он все шел и шел, и вот уже луг зеленый, гуси бегут, стрекоза летает...
Волки запели снова, двое - фальцетом, остальные подтягивали баском, получалось действительно неплохо, и хотя слов Шипов никак разобрать не мог, но улавливал тоску, и от этого снова хотелось плакать.
Под старым дубом другая группа серых разбойников караулила компаньона, но тех было вроде поменьше, и сидели они неподвижно, и пения с их стороны не слышалось.
Вдруг белобрысый атаман перестал плясать и сказал, обращаясь к товарищам:
- Ну, будя, пора и выпить. Пущай энтот посидит пока, а мы выпьем. Озяб я чего-то... - И он кивнул на Шипова.
"Неужели не поднесут?" - подумал Шипов.
- Эй, - позвал атаман, - не хочешь пропустить махонькую?.. А то давай, лямур-тужур, слазь...
Михаил Иванович обрадовался, засуетился, но спуститься не смог - не получилось.
- Ладно, сиди, - сказал атаман, - сейчас поднесут... Руку-то протянуть можешь?
Шипов кивнул утвердительно.
Атаман подошел к дубу, поднялся на задние лапы.
- Держи, что ли...
Михаил Иванович протянул руку, как мог, взял рюмку, осторожненько понес, чтоб не расплескать.
- Браво! - крикнул атаман, и волки тотчас запели. "Молятся", догадался Шипов и выпил.
И он стал размышлять о том, как много мук за сорок-то целковых, как много суеты и хлопот и там у них, у их сиятельств, у их благородий, и у волков, и у него, у Михаила Ивановича, и только граф Толстой спит сейчас неподалеку, ни о чем не догадываясь, спит в графской своей спальне, со своей графиней и не знает, что и за ним охота идет, и за Шиповым охота идет, и на волков ведь тоже охотятся.
- Вы Амадею поднесли бы, - сказал он волкам, - он, знать, тоже зазяб... грек он...
- У него свои серые есть, - засмеялся атаман, - пущай они ему-, тре жоли, и подносят...
Шипов спорить не стал и закрыл глаза.
Вдруг словно кто его в бок пихнул, и он проснулся. Стояло серое февральское утро. Волков не было, они ушли с атаманом вместе. Правда, под старым дубом те четыре все так же сидели неподвижно, но страшно не были.
"Всю распили и ушли, мои-то, - подумал он, - слава богу, мне хоть поднесли..."
- Эй! - прокричал кто-то.
Шипов глянул нехотя: на дороге свежеструганые дровенки, молодая кобылка перебирает ногами, вчерашний возница машет рукой:
- Живы аи нет?
- Живы, живы! - откликнулся со своего дуба Ги-рос. - А ты чего нас бросил, каналья? Грех замаливать пришел?
- Тулупчик-то мой цел ишшо?
Волки под старым дубом сидели неподвижно. Мужик подошел ближе.
"Вот сейчас они ему, аншанте, устроят!" - подумал Шипов беспомощно. Но волки не пошевелились. Последнее, что успел увидеть Шипов, было чудо: со старого дуба спрыгнул Гирос прямо на серых зверей, развел их руками и пошел к мужику. Тут Шипов закричал, или ему показалось, и рухнул с дуба в снег.
Очнулся он в избе, на печке. Пахло щами и хлебом. Шипов лежал, укутанный в тряпье, и истекал потом, но это его не беспокоило. Он глянул вниз. За столом сидел Гирос и хлебал щи. Кончик его носа утопал в миске. Рядом сидел возница, вздыхал и часто моргал белыми ресницами.
- ...а я, понимаешь, завернулся, лежу, как в люльке. - Гирос захохотал. - Прощаю тебе, братец, потому что тулупчик твой меня спас... А не тулупчик - я бы тебе показал, черт тебя возьми! Как же ты посмел нас бросить, черт! Это же непорядочно. Хотя что с тобой об порядочности разговаривать, свинья...
- Ага, - сказал мужик. - Больно кобылу пожалел я. Молодая ишшо.
Шипов слушал этот разговор и вдруг вообразил, как будто не он висел на дубу, замерзая, умопомрачаясь, а подполковник Шеншин. И он засмеялся втихомолку.
Ваше высокоблагородие, человек свое всегда возьмет, а как же. Как вы там его ни унижайте, а что природой положено, он возьмет. Из чужого кармана вынет, а возьмет. Вы, конечно, можете на него сапогами топать, грозно кричать, вы даже можете напустить на него глупость или же, предположим, серых волков, от которых только чудо и может спасти, и он спасется и свое возьмет, а как же. Он отогреется, обтерпится, а возьмет. Ежели ему полагаются от природы сто рублей, он их возьмет, где бы они ни лежали. Даже ежели вы их запрятали в самую глубину, ваше высокоблагородие, он возьмет. Вы ему сорок целковых кинете - на, мол, подавись, - а он не подавится и те остальные шестьдесят целковых возьмет, у вас ли, в другом каком месте, а возьмет, а как же. Почему это так, он не знает, он об этом не думает, он просто беспокоится весь, мучается, мечется, места себе не находит; он весь вытягивается, шею свою вытягивает, принюхивается и так вот бегает по жизни из конца в конец днем и ночью, пока не возьмет того, что ему определилось природой. И он тогда не знает, не понимает, что же это с ним произошло, отчего это он успокоился (подумаешь, какие-то шестьдесят целковых!), глаза стали ласковые, руки не трясутся. Да неужто ему больше не нужно? Значит, не нужно. Вы не можете сами на себя поглядеть и не можете знать, что это и вам выпадает, и их сиятельству князю, и их высокопревосходительству генерал-адъютанту, и всем на этом свете. И никто не знает, кому что определено и сколько, и в этом большое счастье. Ежели бы мы точно знали, мы бы давно поубивали друг друга и все бы кончилось. И вот чтобы этого не было, нам об этом знать не дано, даже догадываться... Стало быть, нельзя человека за это судить. Это не воровство, не разбой, не грех, а природа. Вы мне эдак - я вам так, вы мне так - я вам эдак. Чего же сердиться-то? Вы мне просто так отдать мое не хотите? Ладно, я вам, ваше высокоблагородие, письмо напишу по всей форме. Чтоб было вам приятно мне деньги отдавать...
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
От М. Зимина
Его Высокоблагородию Господину Подполковнику Шеншину Д. С.
Довожу до сведения Вашего Высокоблагородия, что многократные мои поездки в "Ясную Поляну" раскрыли мне глаза на тайные приготовления, которые ведутся в доме Его Сиятельства Графа Льва Николаевича Толстого.
Сообщу Вашему Высокоблагородию как все есть по порядку.
В доме Его Сиятельства Графа Льва Николаевича имеются потайные ходы и комнаты под замками, в коих, как мне удалось установить, приготовлено место для размещения станков для печатания противузаконных сочинений.
На четвертой неделе минувшего Великого Поста, когда я находился в Туле, к Его Сиятельству Графу Толстому были привезены литографические камни со шрифтом и какие-то краски. На этих камнях, как я узнал, и собираются печатать, а что - пока не знаю.
Как вы, Ваше Высокоблагородие, велели мне узнать о студентах, проживающих без видов в имении у Графа Толстого, так они живут действительно без видов количеством 30 человек...
Ваше Высокоблагородие, дорога в "Ясную Поляну" трудная. Метели все позаметают...
...Мужиков ехать и не упросишь. А то и волки встречаются, а зимой волк свиреп... Но я, Ваше Высокоблагородие, по Вашей воле все исполняю и забочусь, чтобы Его Сиятельству Князю Благодетелю моему не было бы досады или пуще того - беды. Как тех злодеев изобличить - пока не знаю, но можете, Ваше Высокоблагородие, не сумлеваться в моем старании...
М. Зимин
...Вы ведь тоже пишете, ваше высокоблагородие, а зачем? А затем, чтобы взять свою долю. Я бы мог вам не писать, когда бы вы сами отдали мне мое, но вы-то думаете, что оно ваше, а оно мое, а как же. Сколько там у вас, ваше высокоблагородие, моего - -не знаю, но не сорок же целковых, с чего же я тогда мучаюсь и плачу? Вы бы попробовали сами на дубу повисеть в мороз, на глазах у волков, перед их острыми зубами, а все ради чего? Да ради вас же... за сорок целковых... Покуда граф там кофей пьет с супругою, я жизнью рискую...
5
(Из письма Л.Толстого - графине А. А. Толстой)
...Я все жив и все люблю вас. Я давно не писал вам вот отчего: я провел дурное, тяжелое лето. Я кашлял и думал - был уверен, - что скоро умру. Я доживал, ар не жил. В октябре я был в Москве и ожил... На днях вышел 1 No моего журнала, я сделал дурной поступок и почти влюбился - все это вместе заставило меня опомниться и привело в почти нормальное состояние. И я пишу к вам, и хочется вас слышать, видеть и думать... Нынче еду назад в деревню. Дела у меня пропасть и по школе, и по журналу, и по роману, который я обещал напечатать в нынешнем году в Русском Вестнике...
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
Канцелярия Московского Военного Генерал-Губернатора
г. Москва
Управляющему III Отделением
Собственной Его Императорского
Величества Канцелярии,
Свиты Его Величества,
Г-ну Генерал-Маиору и Кавалеру Потапову
Препровождаю к Вам, почтеннейший Александр Львович, донесение секретного агента М. Зимина из Тулы по известному Вам делу Гр. Льва Толстого. Представьте себе, этот агент, не имевший доселе заслуг в политическом сыске, проявил себя с самой неожиданной стороны. Его указания на особую обстановку в доме Гр. Толстого уже вызывают различные недобрые предположения касательно умысла деятельности Графа. Я уж не говорю о литографских станках, красках и проч.
Меня эти обстоятельства крайне обеспокоили, и, хотя место пребывания Гр. Толстого вне района вверенного мне Управления, я не могу оставаться безучастным.
Многое несомненно будет зависеть от тонкости и умения агента в дальнейших изысканиях, но и полученных сведений весьма достаточно, чтобы подумать о решительных мерах.
По свойственной мне откровенности с Вами я могу признаться, что сие известие поставило меня как бы перед пропастью, ибо, ежели подобной деятельностью могут увлекаться лица из славных родов, обладатели почтенных имен и титулов, следовательно, дурные веяния достигли до такого размаха, что надо об сем крайне обеспокоиться. Нынче, оказывается, нельзя быть вполне уверенным в людях, даже имеющих положение. Нас ужаснули Чернышевский и К°, но это, оказывается, лишь цветочки. Какой спрос, в таком случае, с разночинца, ежели дворяне позволяют себе нигилизм?
Очень прискорбно все это, и это, любезнейший Александр Львович, делает нас с Вами еще более ответственными за состояние нравственности в обществе.
Пользуюсь этим случаем, чтобы уверить Вас в истинном моем уважении и душевной преданности.
П. Тучков
(Из письма генерал-майора А. Потапова - князю В. Долгорукову)
...Теперь, когда Вам известна в общих чертах суть происходящего, хочу добавить от себя, что меня лично это известие окончательно убедило в напрасности сомнений. Я вижу, что дело приобретает характер весьма тревожный и, боюсь, может обернуться самой отвратительной своей стороной, превзойдя даже историю с г. Чернышевским и К0.
Мне весьма близки и понятны огорчения Генерала Тучкова по этому поводу, в том смысле, что даже такая часть Российского дворянства, к которой относится и Гр. Толстой, может быть заражена революционными мечтаниями. Впрочем, боюсь, что мечтания слишком слабо сказано по нынешним временам.
Странно, что Полковник Муратов при его опыте и умении не придал значения все увеличивающемуся количеству студентов, получивших место в имении Гр. Толстого. 30 человек - это уже не безобидная группа учителей. Это должно было бы насторожить Полковника Муратова.
Жду Ваших указаний.
(Князь В. Долгоруков - генералу А. Потапову)
...Вы правы, Александр Львович, что ситуация, сложившаяся в связи с делом Гр. Толстого, может привести в отчаяние. Да как же это так случилось, думаю я, что и сей Граф оказался причастен к возмутительному направлению!
Полагаю, любезный Александр Львович, что следовало бы заняться этим вплотную, не откладывая, ибо каждая минута дорога, не дай бог упустим что-либо.
Соблаговолите, Ваше Превосходительство, отдать распоряжение об усилении надзора за деятельностью означенных лиц, по-прежнему сохраняя в глубокой тайне наше вмешательство, ибо хотя теперь уже сомнения мои рассеялись, но опыт велит соблюдать осторожность.
В настоящее время не представляю себе возможностей выявления злоумышленников наилучшим способом, поразмыслите над сим.
Тяжело сознавать, что при докладе сие известие вызовет огорчение Его Величества, но, с другой стороны, мы можем быть уверены, что своевременность всего предприятия и четкость, с коей оно будет осуществлено, вознаградит и за эту горечь и за наши с Вами волнения и хлопоты...
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
III Отделение Собственной
Его Императорского Величества
Канцелярии г, Санкт-Петербург
Г-ну Полковнику Корпуса Жандармов
Муратову
В III Отделении Собственной Его Императорского Величества Канцелярии получено сведение, что в имении Гр. Льва Николаевича Толстого "Ясная Поляна" проживают не 10 студентов, как было означено в Вашем донесении за No 817 от 12 января 1862 г., а до тридцати человек, что не может уже само по себе не вызвать подозрения при нынешних обстоятельствах. Кроме того, стало известным, что в имении Графа оборудованы тайные помещения для устройства типографии и получены шрифты и краски и проч. И что идет подготовка к печатанию противузаконных изданий.
Весьма удивительно, Милостивый Государь, что Вы, находясь в непосредственной близости от означенного имения, не располагаете всеми сведениями, тогда как деятельность Графа давно уже вышла за рамки дозволенного.
Считая долгом уведомить о сем Ваше Высокоблагородие для надлежащего с Вашей стороны наблюдения по этому предмету, прошу Вас незамедлительно сообщить мне со своей стороны Ваше мнение к изысканию способов раскрытия и предотвращения готовящегося злоумышления.
Управляющий III Отделением Свиты Его Величества Генерал-Маиор
Потапов
(Из письма полковника Муратова - полковнику Воейкову)
...Каково же мне было все это читать? Представь себе, оказывается, некий или некие наблюдатели орудуют по указанию Генерала Потапова у меня под носом, порют несусветную чушь, там им верят, и я же за это должен расплачиваться.
Попробуй-ка, братец, наведи справки каким-нибудь неофициальным способом, в чем там дело? Или мне перестали доверять, что через мою голову направляют агентов во вверенный мне район.
Жизнь моя, кроме всего этого, слава богу, протекает тихо, и даже появилась надежда соединить узы с одной достойной дамой, к которой я нашел пути, и теперь многое время намерен тратить на подготовку сего акта. Ну, подробности о ней позже.
Так не забудь же, братец, о просьбе...
СЕКРЕТНО
От Штаб-Офицера Корпуса Жандармов,
находящегося в Тульской губернии, г. Тула
Управляющему III Отделением
Собственной Его Императорского
Величества Канцелярии,
Свиты Его Величества,
Г-ну Генерал-Маиору и Кавалеру Потапову
Честь имею донести Вашему Превосходительству, что секретное предписание за No 85 от 8 февраля сего года за подписью Вашего Превосходительства получил и предпринял срочные меры ко раскрытию перечисленных Вами действий.
Я произвел секретное дознание через Крапивенского исправника, по которому оказалось, что число студентов в имении Гр. Льва Толстого "Ясная Поляна", проживающих там в настоящее время, составляет девять человек, а не десять, как я об том докладывал Вашему Превосходительству. Это объясняется тем, что, как видно из вечерней записки, представленной мне Тульскою Градскою Полициею, Кандидат Елагин, проживавший в имении "Ясная Поляна", 31 января поехал в Москву.
Осмелюсь предположить, что сведения, полученные Вашим Превосходительством, не совсем точны по причине того, что поступили от источника, не очень информированного в наших делах, поскольку мы тут постоянны и за всем имеем глаз.
Что же касается до подземных катакомб, тайных помещений и типографских предметов в имении Гр. Толстого, то я сведений пока не получал, хотя предпринял уже соответствующие действия и в самом скором времени буду иметь честь почтительнейше донести о сем Вашему Превосходительству.
Полковник Муратов
(Из письма Л.Толстого - А. Е. Берсу )
...Как вы поживаете, надеюсь, что хорошо и что Софья Андреевна уже здорова и все по-старому... Я не здоров, журнал идет скверно, хозяйство еще хуже, помещики ненавидят меня все больше и больше, но я чувствую себя таким довольным и счастливым, как никогда... И только оттого, что работаю с утра до вечера и работа та самая, которую я люблю...
(Из письмаМ. Зимина - графу Г. Крейцу)
...А Его Высокоблагородие Господин Подполковник Шеншин выслал мне только пятьдесят пять рублей, что на одни разъезды не хватит никак, а теперича студентов числом до сорока наберется, и за всеми нужен глаз..
(Из письма П. Тучкова - подполковнику Шеншину)
...просьба его Сиятельства Графа Крейца Г. К. должна быть незамедлительно удовлетворена. Соблаговолите распорядиться об отправке М. Зимину 300 (триста) рублей на расходы и не забывайте ставить меня в известность о финансовых просьбах агента...
(Из письма Матрены - М. Ш и по в у)
...премного благодарны батюшка Михаила Иваныч. Я те деньги пятьдесят рублев никуды на ветер пущать нибуду а палажу в чулок тот самай, пущай они там ли-жат и вас дожидаются а то может вы бальной будитя и вам они пригадятся али вам удачи небудит али ище чиво...
(Из письма полковника Воейкова - полковнику Муратову)
...По имеющимся у меня сведениям в Тульскую губернию командирован некто М. Зимин. Командирован же он по личному распоряжению Его Сиятельства Князя В. А. Долгорукова и является его ближайшим родственником и специалистом по политическому сыску.
Мой тебе добрый совет ничего противу этой личности не предпринимать. Упаси тебя бог навлечь гнев Князя.
Что же касаемо до уз, то мы все под богом ходим...
И крайне рассчитываю, что это останется строго между нами...
(Из предписания генерал-майора Потапова - полковнику Муратову)
...кажется мне более чем странным. Сведения, имеющиеся у III Отделения, говорят за то, что в связи с активизацией деятельности в имении "Ясная Поляна" число лиц, проживающих там, должно увеличиваться, что и подтверждается донесениями секретного агента. Вы же пользуетесь старыми сведениями. Потрудитесь, как Вы обещали, милостивый государь, незамедлительно перепроверить Ваши сведения...
(Из письма В. Долгорукова - А. Потапову)
...вообще же говоря, странное это расхождение в цифрах меня несколько настораживает. Что это - просчет Полковника Муратова или мистифакция Зимина? О последнем думать этого не хочется. Что же касается неудовольствия Полковника нашими действиями без его непосредственного участия, то потрудитесь внушить ему, что его амбиция совершенно напрасна, ибо мы руководствуемся высшими интересами, о чем ему следовало бы знать... Вместо обид надлежит ему одному ему свойственными путями участвовать в общем деле, выполняя свой долг.
С чего бы это, как Вы думаете, Ваше Превосходительство, Зимину заниматься обманом?..
Не нашли ли Вы решения, каким образом выявить тайную деятельность злоумышленников так, чтобы не оставить хвостов впоследствии?..
(Из письма Л. Толстого - СИ. Толстому)
...Журнал остановился на 200 подписчиках и как будто не существует для публики, а работы по нем все больше и больше, с студентами тоже возня усложняется, денег еле достает, хозяйство требует, чтобы что-нибудь предпринять...
(Из предписания подполковника Шеншина - М. Зимину)
В III Отделении весьма обеспокоены увеличением числа студентов, проживающих в имении Гр. Толстого, ибо сведения от других источников опровергают Ваши. В связи с этим Его Превосходительство Генерал-Маиор Потапов поручает установить следующее:
1) Какова надобность в увеличении числа студентов?
2) Связано ли сие увеличение с расширением школьной деятельности?
3) Как употреблены литографские принадлежности?
4) Каковы возможные сроки начала печатания?
5) Есть ли реальные возможности выявления заговорщиков?
6) Что Вы по сему пункту успели предпринять?
6
...А розовогубый улыбчивый мужик, недавний свидетель шиповского гулянья в окраинном трактире, румяный, как ангел, с черными усами, в новом овчинном тулупе и смушковой астраханке, вбежал на крыльцо полковничьего дома, рванул на себя тяжелую дверь, ног не отер и, никем не остановленный, не спрошенный, не окликнутый, будто в своем доме, подобно лесному зверю, пронесся через прихожую, взлетел по лесенке, бесшумно проскользнул по коридорчику и в самой последней комнате без окон рухнул в кресло. И тотчас, словно бы тень его, влетела за ним столь же бесшумно сухопарая экономка, и на двери щелкнула задвижка.