Он ходил не так, как ходят привыкшие к качке моряки. Это было первое, что бросилось в глаза Каролине. Чем ближе подходил он, тем знакомей казалось Каролине его лицо. Как будто вот-вот он окликнет ее, как много лет назад в Розамбу, когда она играла в прятки, а он, давно зная, где она притаилась, притворялся, что не видит ее.
Раскинув руки, Каролина побежала навстречу Симону Вальмону. Но за несколько шагов до него она вдруг остановилась, ее руки бессильно опустились. Она испугалась следующего мгновения. Застывшее лицо этого человека было ужасным; но увидеть это лицо без защитной маски казалось, еще ужасней.
Внезапно в нем что-то дрогнуло. Он невозмутимо отвел рукой направленное на него оружие и шагнул вперед.
– Симон! Симон! – она прижалась к его груди.
Все перестало для нее существовать. Она снова была маленькой девочкой, которая вечером никак не хотела возвращаться домой и которую Симон находил после долгих поисков и, как бесценное сокровище, приносил на кухню к Марианне, уже снимающей с каминной решетки чан с горячей водой.
Симон держал Каролину в своих объятиях. Он чувствовал тепло ее тела. Она казалась еще нежней и беззащитней, чем раньше, но она была жива. Он не грезил. Он стыдился каждого мгновения, когда вера изменяла ему, когда он осмеливался думать, что никогда больше не увидит ее. Он отступил назад, но не снял тяжелых ладоней с ее плеч. Ветер развевал ее длинные распущенные волосы. Она была в легком домашнем платье. Ей наверняка холодно. Симон снял с себя плащ и накинул его ей на плечи.
Она с удовольствием завернулась в него. Каролина хотела сказать что-то, но слова застревали у нее в горле. Тогда она попросту уткнулась лицом в его плечо, обрадовавшись, что он снова обнял ее. Каролина чувствовала себя под его надежной защитой и прижималась к Симону все крепче. Ощутив холодное прикосновение серебряных пуговиц его кителя, она вдруг окончательно поверила, что это правда: он пришел, чтобы отвести ее домой.
Пираты молча стояли рядом, сжав в руках мушкеты. Капитан Мора из всего, что сейчас происходило, понял лишь то, что его люди ведут себя как последние бестолочи.
– Эй, вам что, мозги ветром выдуло? – заорал он. – Или у вас корица в ружьях вместо пороха? Этот человек – мой пленник, один из этих проклятых французов. Разве вы забыли, что я обещал награду за каждого матроса с «Алюэта», который попадется вам в руки?
Каролина оторвалась от Симона. Название корабля было первым словом, дошедшим до ее сознания с тех пор, как из ночной темноты к ней вдруг явился человек, чьего присутствия оказалось довольно, чтобы она ощутила себя дома.
– Ты с «Алюэта»?
Симон кивнул:
– Я просто больше не хотел ждать, поэтому взял шлюпку и отправился к берегу. Все шло хорошо, пока два этих парня не обнаружили меня.
– А где бросил якорь «Алюэт»? Терпение капитана Мора истощилось.
Он бесцеремонно шагнул вплотную к Каролине:
– Этот человек принадлежит мне!
Не отвечая ему ни слова, Каролина повернулась к Гоунандросу и сказала со всем высокомерием, на которое была способна:
– Уберите от меня этого типа!
Капитан Мора задохнулся от гнева. Совершенно сбитый с толку, он уставился на Каролину, не в силах вымолвить ни слова. Петрос воспользовался моментом и оттащил его в сторону.
– Где корабль? – повторила вопрос Каролина.
Симон окинул ее взглядом, в котором ясно читалось, что он снова и снова хотел убедиться: чудо произошло, она перед ним и она жива.
– «Алюэт» приплыл вместе с целым флотом в сорок судов – завтра в течение дня они должны бросить якорь у берегов Алжира. У них достаточно орудий, чтобы развалить весь город. Но мысль о том, что вы, может быть, находитесь в Алжире и попадете под обстрел наших орудий, сводила меня с ума. Я должен был непременно вас найти, пока все не началось. – Он улыбнулся. – Если б кто-то другой сказал мне, что собирается искать вас таким образом, я бы счел его ненормальным. Это против здравого смысла – но, как видите, иногда удаются самые сумасшедшие предприятия. Я нашел вас.
Каролина всматривалась в ночь. В черной тьме был виден свет маяка. Наконец она набралась мужества.
– Он на борту? – спросила она, не глядя на Симона.
– Да.
Какое прекрасное «да»! Внезапно все показалось ей таким простым.
– Он знает, что я здесь?
– Герцог надеялся найти вас здесь.
– А он знает, что я жива?
Как ему начать? Как сказать все, что он должен сообщить?
– Герцог получил сообщение, что вы мертвы.
Каролина подумала об Абе эль Маане и отосланных в Алжир вещах.
– И что же ему сообщили о моей смерти?
– Что вы умерли при родах.
– А он – он поверил?
– Нет, – ответил Симон. – Он ни секунды не сомневался в том, что вы живы, – он как-то странно посмотрел на Каролину. – Вы помните о своем свадебном подарке?
– Да, это был бриллиант. А что с ним?
– Герцог верит, что в тот миг, когда вы погибнете, этот камень рассыплется в прах. Я присутствовал при том, как ему принесли весть о вашей смерти. Он отослал этого человека прочь, обозвав лжецом. Он верит только предсказаниям бриллианта.
Каролина положила ладонь на сильную руку Симона. Она должна была дотронуться до него, чтобы удостовериться в том, что дожила до этого счастливого момента. И все же этот миг казался ей только сном, который превратится в реальность, лишь когда она ступит на борт «Алюэта». Каролина тряхнула головой, отгоняя от себя нахлынувшие мечты, до исполнения которых было еще далеко. Сейчас не время предаваться мечтам. С той же жесткостью, с какой сдерживала взбрыкивающего под ней жеребца, теперь она не давала воли сердцу. Этот час еще не пришел; возвращение в объятия мужа будет последней, самой последней станцией ее бесконечного пути. Теперь ей нужно держать голову свободной для других вещей.
– Ты сказал, флот завтра подойдет к Алжиру. Будет бой?
– Боюсь, что да. Лорд Эксмаут, который ведет эскадру, потребует от дея освободить всех рабов-христиан. А этого не произойдет, даже под угрозой двух тысяч пушек. Тогда начнется война.
– Этого не должно произойти, – сказала Каролина.
Только мужчинам могут приходить в голову такие сумасбродные идеи! Каролина знала, как одержим был герцог идеей борьбы с рабством. И она всегда поддерживала его в этом. Она гордилась тем, что он объявил войну старейшей семье работорговцев Португалии – братьям Санти. И что же в результате? Жертвой этой борьбы стала она, Каролина. Все, что ей пришлось вынести, промелькнуло перед ее глазами. Нет – только не оглядываться! Цена, которую она заплатила, и без того слишком высока, слишком страшна. То, с чем она не хотела соглашаться все это время, сейчас стало ей абсолютно ясно. За все страдания, унижения, за все муки ее души и тела она считала ответственным только одного человека – его, ее супруга. Разве то, что она отдалась Стерну, не было местью, направленной против него? И вместе с тем в этой мести не было ничего дурного, предосудительного. Это была всего лишь вспышка тех самых чувств, что хранили ее от полного разрушения, что придавали ей силы перенести все это. Если это был грех, то грех, в котором она может отчитываться только перед собой – и больше ни перед кем...
Плеск волн о борт пришвартованной шлюпки напомнил Каролине о том, где она находится. Ее рука все еще покоилась в широкой ладони Симона. Гоунандрос и Мора все еще стояли в стороне и о чем-то тихо беседовали. Каролина решительно подошла к ним. На ее губах играла улыбка, но глаза были холодны.
– Так вы все знали! – сказала она. – Когда я только переступила порог вашего дома, вы уже знали о близости флота! Нет, удержитесь от еще одной лжи! Это Стерн принудил вас к ней! Он не хотел, чтобы я уезжала.
Только когда эти слова уже были произнесены, она поняла, что они значат. Но молчание грека доказало ей, что она права. Рамон Стерн решился на такое, на что не имеет права никто, как бы сильна ни была его любовь. Горячее нетерпение охватило ее. Какой смысл стоять здесь и выяснять отношения с Гоунандросом! Стоит ли терять драгоценное время?
– Мне совсем не хочется просить вас, Гоунандрос, – сказала она. – Но дайте мне лодку и людей, которые доставят меня на корабль моего мужа.
– Вы можете взять мою собственную шлюпку, – ответил Петрос. – Она быстрая, а я думаю, это самое важное для вас. – Он повернулся к Мора: – Сколько тебе понадобится времени, чтобы оснастить «Перетту»?
Капитан Мора отступил и, словно защищаясь, поднял здоровую руку:
– Француженка? Нет, Петрос, дьявол тебя побери, нет! Не болтай чепухи. – Он замолчал, пытаясь привести в порядок мысли. – Ты лечишь моих людей, а сам прячешь в своем доме христианку? Это и есть твоя проклятая религия? И это вы называете милосердием! Любить и друзей, и врагов! Но не требуй этого от меня!
– Перевезти кого-то на корабль – какое это имеет отношение к дружбе или вражде? – возразил Гоунандрос. – Или я сам должен доставить их туда?
– Ты не можешь этого от меня требовать, Петрос. Если я и доплыву до этого чертова француза, то только для того, чтобы сделать с ним то, что он сделал с моим «Карфагеном».
Его откровенная враждебность казалась Каролине более достойной доверия, чем невозмутимое спокойствие Гоунандроса. Следуя вечному женскому стремлению смягчать удары, наносимые мужчинами друг другу, она повернулась к капитану:
– Я компенсирую вам потерю вашего судна, капитан Мора.
Мора взглянул на нее сузившимися от бешенства глазами.
– Я не торговец, – гордо бросил он. – Я пират. У моего ремесла свои законы. Компенсация за потопленное судно может быть только одна – потопленный враг. Однако не будем об этом, это мужские дела. Через час лодка для вас будет готова. Я сам отвезу вас.
– Спасибо, капитан.
– Я велю позвать вас, когда все закончу. Одевайтесь потеплее. Мы пойдем быстро, а ветер сегодня свежий.
Гоунандрос взял фонарь, стоящий на парапете мола. Каролина с улыбкой повернулась к Симону.
– Через час мы поплывем! – радостно воскликнула она.
Симон ничего не ответил, только бережно обнял ее за плечи.
15
Раскинув руки, Каролина побежала навстречу Симону Вальмону. Но за несколько шагов до него она вдруг остановилась, ее руки бессильно опустились. Она испугалась следующего мгновения. Застывшее лицо этого человека было ужасным; но увидеть это лицо без защитной маски казалось, еще ужасней.
Внезапно в нем что-то дрогнуло. Он невозмутимо отвел рукой направленное на него оружие и шагнул вперед.
– Симон! Симон! – она прижалась к его груди.
Все перестало для нее существовать. Она снова была маленькой девочкой, которая вечером никак не хотела возвращаться домой и которую Симон находил после долгих поисков и, как бесценное сокровище, приносил на кухню к Марианне, уже снимающей с каминной решетки чан с горячей водой.
Симон держал Каролину в своих объятиях. Он чувствовал тепло ее тела. Она казалась еще нежней и беззащитней, чем раньше, но она была жива. Он не грезил. Он стыдился каждого мгновения, когда вера изменяла ему, когда он осмеливался думать, что никогда больше не увидит ее. Он отступил назад, но не снял тяжелых ладоней с ее плеч. Ветер развевал ее длинные распущенные волосы. Она была в легком домашнем платье. Ей наверняка холодно. Симон снял с себя плащ и накинул его ей на плечи.
Она с удовольствием завернулась в него. Каролина хотела сказать что-то, но слова застревали у нее в горле. Тогда она попросту уткнулась лицом в его плечо, обрадовавшись, что он снова обнял ее. Каролина чувствовала себя под его надежной защитой и прижималась к Симону все крепче. Ощутив холодное прикосновение серебряных пуговиц его кителя, она вдруг окончательно поверила, что это правда: он пришел, чтобы отвести ее домой.
Пираты молча стояли рядом, сжав в руках мушкеты. Капитан Мора из всего, что сейчас происходило, понял лишь то, что его люди ведут себя как последние бестолочи.
– Эй, вам что, мозги ветром выдуло? – заорал он. – Или у вас корица в ружьях вместо пороха? Этот человек – мой пленник, один из этих проклятых французов. Разве вы забыли, что я обещал награду за каждого матроса с «Алюэта», который попадется вам в руки?
Каролина оторвалась от Симона. Название корабля было первым словом, дошедшим до ее сознания с тех пор, как из ночной темноты к ней вдруг явился человек, чьего присутствия оказалось довольно, чтобы она ощутила себя дома.
– Ты с «Алюэта»?
Симон кивнул:
– Я просто больше не хотел ждать, поэтому взял шлюпку и отправился к берегу. Все шло хорошо, пока два этих парня не обнаружили меня.
– А где бросил якорь «Алюэт»? Терпение капитана Мора истощилось.
Он бесцеремонно шагнул вплотную к Каролине:
– Этот человек принадлежит мне!
Не отвечая ему ни слова, Каролина повернулась к Гоунандросу и сказала со всем высокомерием, на которое была способна:
– Уберите от меня этого типа!
Капитан Мора задохнулся от гнева. Совершенно сбитый с толку, он уставился на Каролину, не в силах вымолвить ни слова. Петрос воспользовался моментом и оттащил его в сторону.
– Где корабль? – повторила вопрос Каролина.
Симон окинул ее взглядом, в котором ясно читалось, что он снова и снова хотел убедиться: чудо произошло, она перед ним и она жива.
– «Алюэт» приплыл вместе с целым флотом в сорок судов – завтра в течение дня они должны бросить якорь у берегов Алжира. У них достаточно орудий, чтобы развалить весь город. Но мысль о том, что вы, может быть, находитесь в Алжире и попадете под обстрел наших орудий, сводила меня с ума. Я должен был непременно вас найти, пока все не началось. – Он улыбнулся. – Если б кто-то другой сказал мне, что собирается искать вас таким образом, я бы счел его ненормальным. Это против здравого смысла – но, как видите, иногда удаются самые сумасшедшие предприятия. Я нашел вас.
Каролина всматривалась в ночь. В черной тьме был виден свет маяка. Наконец она набралась мужества.
– Он на борту? – спросила она, не глядя на Симона.
– Да.
Какое прекрасное «да»! Внезапно все показалось ей таким простым.
– Он знает, что я здесь?
– Герцог надеялся найти вас здесь.
– А он знает, что я жива?
Как ему начать? Как сказать все, что он должен сообщить?
– Герцог получил сообщение, что вы мертвы.
Каролина подумала об Абе эль Маане и отосланных в Алжир вещах.
– И что же ему сообщили о моей смерти?
– Что вы умерли при родах.
– А он – он поверил?
– Нет, – ответил Симон. – Он ни секунды не сомневался в том, что вы живы, – он как-то странно посмотрел на Каролину. – Вы помните о своем свадебном подарке?
– Да, это был бриллиант. А что с ним?
– Герцог верит, что в тот миг, когда вы погибнете, этот камень рассыплется в прах. Я присутствовал при том, как ему принесли весть о вашей смерти. Он отослал этого человека прочь, обозвав лжецом. Он верит только предсказаниям бриллианта.
Каролина положила ладонь на сильную руку Симона. Она должна была дотронуться до него, чтобы удостовериться в том, что дожила до этого счастливого момента. И все же этот миг казался ей только сном, который превратится в реальность, лишь когда она ступит на борт «Алюэта». Каролина тряхнула головой, отгоняя от себя нахлынувшие мечты, до исполнения которых было еще далеко. Сейчас не время предаваться мечтам. С той же жесткостью, с какой сдерживала взбрыкивающего под ней жеребца, теперь она не давала воли сердцу. Этот час еще не пришел; возвращение в объятия мужа будет последней, самой последней станцией ее бесконечного пути. Теперь ей нужно держать голову свободной для других вещей.
– Ты сказал, флот завтра подойдет к Алжиру. Будет бой?
– Боюсь, что да. Лорд Эксмаут, который ведет эскадру, потребует от дея освободить всех рабов-христиан. А этого не произойдет, даже под угрозой двух тысяч пушек. Тогда начнется война.
– Этого не должно произойти, – сказала Каролина.
Только мужчинам могут приходить в голову такие сумасбродные идеи! Каролина знала, как одержим был герцог идеей борьбы с рабством. И она всегда поддерживала его в этом. Она гордилась тем, что он объявил войну старейшей семье работорговцев Португалии – братьям Санти. И что же в результате? Жертвой этой борьбы стала она, Каролина. Все, что ей пришлось вынести, промелькнуло перед ее глазами. Нет – только не оглядываться! Цена, которую она заплатила, и без того слишком высока, слишком страшна. То, с чем она не хотела соглашаться все это время, сейчас стало ей абсолютно ясно. За все страдания, унижения, за все муки ее души и тела она считала ответственным только одного человека – его, ее супруга. Разве то, что она отдалась Стерну, не было местью, направленной против него? И вместе с тем в этой мести не было ничего дурного, предосудительного. Это была всего лишь вспышка тех самых чувств, что хранили ее от полного разрушения, что придавали ей силы перенести все это. Если это был грех, то грех, в котором она может отчитываться только перед собой – и больше ни перед кем...
Плеск волн о борт пришвартованной шлюпки напомнил Каролине о том, где она находится. Ее рука все еще покоилась в широкой ладони Симона. Гоунандрос и Мора все еще стояли в стороне и о чем-то тихо беседовали. Каролина решительно подошла к ним. На ее губах играла улыбка, но глаза были холодны.
– Так вы все знали! – сказала она. – Когда я только переступила порог вашего дома, вы уже знали о близости флота! Нет, удержитесь от еще одной лжи! Это Стерн принудил вас к ней! Он не хотел, чтобы я уезжала.
Только когда эти слова уже были произнесены, она поняла, что они значат. Но молчание грека доказало ей, что она права. Рамон Стерн решился на такое, на что не имеет права никто, как бы сильна ни была его любовь. Горячее нетерпение охватило ее. Какой смысл стоять здесь и выяснять отношения с Гоунандросом! Стоит ли терять драгоценное время?
– Мне совсем не хочется просить вас, Гоунандрос, – сказала она. – Но дайте мне лодку и людей, которые доставят меня на корабль моего мужа.
– Вы можете взять мою собственную шлюпку, – ответил Петрос. – Она быстрая, а я думаю, это самое важное для вас. – Он повернулся к Мора: – Сколько тебе понадобится времени, чтобы оснастить «Перетту»?
Капитан Мора отступил и, словно защищаясь, поднял здоровую руку:
– Француженка? Нет, Петрос, дьявол тебя побери, нет! Не болтай чепухи. – Он замолчал, пытаясь привести в порядок мысли. – Ты лечишь моих людей, а сам прячешь в своем доме христианку? Это и есть твоя проклятая религия? И это вы называете милосердием! Любить и друзей, и врагов! Но не требуй этого от меня!
– Перевезти кого-то на корабль – какое это имеет отношение к дружбе или вражде? – возразил Гоунандрос. – Или я сам должен доставить их туда?
– Ты не можешь этого от меня требовать, Петрос. Если я и доплыву до этого чертова француза, то только для того, чтобы сделать с ним то, что он сделал с моим «Карфагеном».
Его откровенная враждебность казалась Каролине более достойной доверия, чем невозмутимое спокойствие Гоунандроса. Следуя вечному женскому стремлению смягчать удары, наносимые мужчинами друг другу, она повернулась к капитану:
– Я компенсирую вам потерю вашего судна, капитан Мора.
Мора взглянул на нее сузившимися от бешенства глазами.
– Я не торговец, – гордо бросил он. – Я пират. У моего ремесла свои законы. Компенсация за потопленное судно может быть только одна – потопленный враг. Однако не будем об этом, это мужские дела. Через час лодка для вас будет готова. Я сам отвезу вас.
– Спасибо, капитан.
– Я велю позвать вас, когда все закончу. Одевайтесь потеплее. Мы пойдем быстро, а ветер сегодня свежий.
Гоунандрос взял фонарь, стоящий на парапете мола. Каролина с улыбкой повернулась к Симону.
– Через час мы поплывем! – радостно воскликнула она.
Симон ничего не ответил, только бережно обнял ее за плечи.
15
Они сидели в сумрачной зале, где тяжелый свод покоился на высоких столбах. Быстро и незаметно, что было так не похоже на него, Симон проглотил все поданные Мирто кушанья, запил их двумя стаканами анисовой водки и исчез с багажом Каролины, чтобы помочь капитану Мора в приготовлениях.
Скрестив ноги, Каролина сидела на кожаной подушке перед камином. Огонь всегда имел над ней какую-то магическую власть. Еще ребенком она могла часами сидеть так, забыв обо всем, следить за игрой пламени, забыв обо всем, следить за игрой пламени, чье таинственное потрескивание было ей ближе, чем людские голоса, и чью неистовую горячую силу Каролина ощущала внутри себя, словно не женщина родила ее, а эта огненная стихия.
Она взяла каминные щипцы и поворошила красные угли. От одной головешки отскочил кусок, полыхнул вдруг голубыми огоньками, весело поскакавшими по другим углям, и погас. Как в любви, думала она: всполох, опаляющее дыхание огня, а потом снова темнота, зола и холод. Поэтому так нетерпеливо люди ищут забвения в любви, как в сладком сне, – а потом просыпаются и встречаются лицом к лицу с реальностью жизни.
Стерн. Разве между ними было по-иному? Они позволили друг другу найти убежище в этой любви, согреться в пламени страсти. Они были друг для друга источником в пустыне. Даже то, как она сегодня об этом вспоминала, доказывало ей, что все прошло, осталось позади, как бесконечные пески и жажда. То, что связывало ее с герцогом, она никогда не могла так хладнокровно вспоминать и так трезво оценивать. И теперь не могла. Это было нечто более высокое и сильное. Сильнее ее. Она могла убегать от него, могла желать другого мужчину; узы, которые она считала разорванными, становились только крепче.
Гоунандрос отложил в сторону книгу, которую читал. Потом подвинул к себе медную пепельницу и выбил о ее край свою трубку. Он может быть доволен: случилось все, как он хотел. Хорошо, что француженка возвращается в свой мир. Диагноз, который он с самого начала поставил пагубной любви Стерна, только подтвердился. Лучше всего будет, если они уже больше не встретятся.
Петрос положил трубку на стол. Если бы он мог знать, где сейчас Стерн и что с ним. Он был в городе уже больше восьми часов. Только чтобы отвлечься от тяжелых раздумий, врач спросил Каролину:
– Может быть, вы хотите оставить Стерну какое-нибудь сообщение?
Каролина мгновение пристально смотрела в его глаза, затем снова уставилась на огонь.
– Вы знаете Рамона. Знаете, какой он гордый. Расскажите ему сами обо всем, что произошло. Каждое мое слово способно только ранить его. Позже он сам поймет, что было между нами.
Гоунандрос был тронут. Он внезапно почувствовал желание поговорить с ней по душам, узнать ее получше, но с улицы уже звучал голос Мора.
– «Перетта» готова, – громко объявил капитан, входя в дверь.
Он подошел к столу, схватил бутылку, приложился к ней, отпив солидный глоток. Потом провел рукой по губам. – Все-таки тебе удалось втянуть меня в свои благородные дела, Петрос. Вы, греки, и черта научите молитвам.
Каролина поднялась со своего места у камина.
– Не слушайте его, – сказал Гоунандрос. – Я гарантирую вам, что он благополучно доставит вас до корабля.
Мора громко захохотал:
– Это был бы первый христианско-мусульманский союз. Если он войдет в моду, тогда скоро придется забыть о стрельбе. – Он повернулся к Каролине: – Пойдемте, мадам!
Каролина взяла плащ, набросила его на плечи и посмотрела туда, где только что сидел Гоунандрос. Она хотела попрощаться с хозяином дома, поблагодарить за помощь – но тот незаметно вышел из комнаты. Они пересекли залу, спустились по винтовой лестнице и вышли через железную дверь наружу. Друг за другом спустились на мол. Шлюпка с непривычно высокой мачтой тихо колыхалась на волнах. Парус еще не был поднят. Симон протянул Каролине руку.
Мора прыгнул на борт и указал на скамью у поручня:
– Садитесь здесь! – Бросив взгляд на Симона, он продолжил: – И пожалуйста, объясните своему спутнику, что здесь приказываю я. И пусть он меня не злит.
На дамбе появился Гоунандрос. Он отвязал трос от кнехта и бросил его в шлюпку. Петрос двигался нетерпеливо, порывисто. Длинным шестом он оттолкнул лодку от берега. Та мягко двинулась вперед. Уже через несколько метров морской туман поглотил шлюпку.
Склоняясь под ветром, «Перетта» шла вперед. Ее нос разрезал волны, при каждом накате содрогаясь от кливера до руля. Волны захлестывали корму. Каролина сидела на скамье, опустив руку в воду. Ветер овевал ее лицо, еще разгоряченное от близости к огню камина. Ветер играл ее волосами, выдувал из головы все мысли, освобождал ее от стеснения и беспокойства, с которыми она взошла на борт лодки. Она чувствовала, что спасена. Тяжкая ноша, принесшая ей и счастье, и несчастье, свалилась с нее, как листва с осеннего дерева. Как будто она не взяла с собой ни одного воспоминания о той долгой и страшной дороге, что осталась позади. Вдруг огромная волна подняла лодку и снова бросила ее вниз, так что шлюпка ударилась о воду, и брызги дождем полетели на сидящих. С криком Каролина вцепилась в Симона и тут же сама засмеялась над своим испугом. Она увидела его глаза прямо перед собой. Как проста стала жизнь с тех пор, как он рядом с ней.
– Плавание из Лиссабона сюда было таким же бурным? – спросила она.
Его густой бас исходил как будто из самой глубины его большого сильного тела:
– Я сел на корабль уже позже, в Марселе.
– Но ты ведь сказал, что был в Лиссабоне.
– Мне пришлось вернуться назад, в Розамбу.
Каролина так давно привыкла к его неспешному бретонскому говору, что не заметила, как медлит он с ответом.
– Как там, в Розамбу? – оживленно спросила она. – Как управляющий и егерь? Все еще спорят о разведении фазанов? Как чувствует себя Филипп в роли хозяина? Или братец снова вернулся в парижские угодья, где охотится на дам от тридцати до сорока? Ты должен мне все рассказать.
Но ее оживление разом угасло, когда она взглянула на Симона. Казалось, он перестал даже дышать, и под темным плащом и мягкой шляпой скрывается не живой человек, а кусок дерева. Каролина, ничего не понимая, подтолкнула его:
– А может, Филипп женился?
– Пожалуйста, не надо, – хрипло сказал Симон.
Каролина непонимающе уставилась на него. Он сидел, сложив руки на коленях и сгорбившись, словно страшная тяжесть навалилась ему на плечи.
– Филипп мертв.
Волны методично бились о борт, гуляли за шлюпкой. Филипп, шептали волны. Филипп мертв. Филипп. Шлюпка поднималась и вновь ныряла вниз, упрямо продвигаясь вперед. Тяжелую тишину нарушал только плеск волн о ее корпус. Каролина сидела неподвижно. Филипп! Филипп мертв. Это все еще шепчут волны или уже ее губы?
Филипп в гробу – холодный и неподвижный... Он, такой юный, веселый и любящий жизнь... Его светлые волосы, всегда будто спутанные ветром; карие глаза, горевшие жаждой жизни. Розамбу – без его легких шагов, приказов, без его смеха?! Комнаты, которые при нем выглядели всегда так, будто по ним прошел ураган, теперь прибраны и мертвы.
– Простите! Я должен был сразу сказать вам это. Я знаю, что вы мужественны – однако я не мог решиться...
Чей это голос, кто осмеливается нарушить похоронный шепот волн! Как она устала быть мужественной. Дорого бы она дала, если б он утаил от нее это! Если бы не сказал – ни сейчас, ни потом!
– Как это случилось? – Она удивилась, что губы слушаются ее.
– Дуэль.
Это было абсурдно, но мысль о том, что Филипп погиб с оружием в руках, немного успокоила ее боль. Ей казалось, она слышит голос Филиппа: «Имей в виду, я погибну когда-нибудь на дуэли!»
Бесчисленное количество раз повторял он эти слова; еще не умея толком держать в руках шпагу, он уже мечтал драться на дуэли. Из года в год в день своего рождения он устраивал турниры, где юноши из предместья сражались в поединках деревянными саблями.
– Из-за женщины?
Симон снял шляпу и стал вертеть ее в руках, сминая мягкие поля.
– Это произошло в Лиссабоне. В двух словах всего рассказать невозможно.
– С кем он дрался?
Симон промолчал, а Каролина не решалась взглянуть ему в глаза. Она ждала, хотя уже не нуждалась в его ответе. Шум волн бился в ее ушах. Звук все усиливался, нарастал, превращался в оглушительное громыхание.
– Остановите шлюпку! – внезапно крикнула Каролина.
Мора оглянулся:
– Это вам не карета, – сказал он, добродушно усмехаясь.
– Поворачивайте! Сейчас же! – В ее голосе было нечто, заставившее капитана подчиниться.
– Спустить паруса! – крикнул он своим людям. – Оставить только кливер.
Шлюпка замедлила ход. Ритм бьющих о борт волн стал реже.
– Кто это был? – требовательно спросила Каролина. – Говорите прямо.
Симон оставил шляпу в покое и поднял лицо. Неужели это Симон? Ей показалось, что этого мужчину Каролина никогда прежде не видела. И внезапно она все поняла.
– Это был герцог, – сказала она.
Она знала, что это правда, и все же ждала, что Симон начнет все отрицать.
Но он молчал.
– Он убил Филиппа? – Она забыла, где находится.
Потеряв голову, она вскочила на ноги и шатаясь побрела к борту.
Симон догнал ее, оттащил обратно.
– Да выслушайте же меня! Да, дело было в женщине – в вас! Все это было каким-то ужасным недоразумением. Это Филипп принудил герцога к дуэли. Вы же знаете своего брата. Когда он ненавидел, то становился другим человеком, не ведающим, что творит. Филипп боготворил герцога. Это был его идол, пример для подражания, он хотел быть таким, как герцог. Но когда вас похитили, все изменилось! Филипп винил во всем одного герцога, он возненавидел его. Когда герцог, вместо того чтобы следовать за вами, послал в Африку Рамона Стерна, Филипп совсем потерял голову.
Каролина позволила снова усадить себя на скамью. Она слышала голос Симона, но не понимала его слов. Это был всего лишь шум, сотрясение воздуха – как плеск воды, свист ветра и хлопанье паруса.
– Когда я приехал за ним в Лиссабон, он кипел от ненависти. Мы отправились к герцогу, но не застали его дома. Там, на широкой лестнице, мы встретили того араба, что привез весть о вашей смерти. Я уже сказал вам, что герцог не поверил ему. Чтобы доказать, что вы живы, он повел нас с Филиппом в дом и показал целый бриллиант. Тогда Филипп в гневе бросил ему под ноги шпагу. Подождите! Да, дело дошло до драки, но не герцог убил его...
Каролина прервала Симона:
– Где похоронили Филиппа?
– В Розамбу.
Она кивнула. Мать. Отец. А теперь Филипп! Осталось лишь одно свободное место в семейном склепе. Она станет последней. Узкая полоска земли, белая мраморная плита, куда заходящее солнце будет бросать последние угасающие лучи – да и то только летом, когда оно описывает большой круг.
Каролина сделала знак Мора. Капитан закрепил штурвал, взял стоящую на корме лампу и подошел к француженке. Он злился на самого себя, но не решался спросить, в чем же дело. От этой женщины, поднявшей к нему бледное и поразительно спокойное лицо, исходило что-то, заставившее его зябко поежиться.
– Мы плывем обратно, – тоном, не терпящим возражений, сказала Каролина.
Подчиняясь односложным приказам капитана Мора, матросы изменили курс. Несмотря на сильный бриз, они проделали этот маневр так ловко, что никто ничего не почувствовал, а шлюпка, казалось, подчинялась не ветру и вол нам, а таинственной внутренней силе.
Со штурвалом в руках и незажженной сигарой в зубах, стоял на корме капитан. Стараясь не выдавать своего любопытства, он искоса поглядывал на Каролину. Капюшон упал с ее головы, и свет лампы теперь освещал ее лицо. Ее губы были чуть приоткрыты, глаза устремлены вдаль. На виске билась голубая жилка.
Легкий туман собирался над морем, неся с собой запах водорослей. Ночь была темной, безлунной, но усыпавшие небосвод звезды сияли так же ярко, как приближавшиеся огни Алжира. Город вырастал над черным зеркалом моря, как многоступенчатая пирамида из белого камня. Берег становился все ближе.
Каролина с испугом наблюдала за его приближением. Она сама отдала приказ возвращаться. Но что ей тут делать? Что ей вообще делать там, где есть люди, терзающие других людей? Нет, прочь, прочь отсюда – от мертвых и живых, от прошлого и будущего – и от себя самой. Каролина не желала ничего иного, кроме как укрыться за любыми стенами – только чтобы защитить свою жизнь. И такое убежище у нее было – Розамбу, замок ее отца, с крепкими стенами и прекрасным парком. Теперь этот замок стал тих, как монастырь. Пруд у турецкого павильона, статуи, тенистые, заросшие шиповником беседки. Розамбу.
Ей нужен корабль. Гоунандрос должен найти его.
Она поднялась и подошла к Мора.
– Вы потеряли свое судно. Сколько вам понадобится времени, чтобы снарядить новое?
Мора вынул сигару изо рта и принялся разглядывать ее, пытаясь справиться с изумлением.
– Куда вы собираетесь плыть?
– В Марсель. Скажите, когда мы сможем выйти в море?
– Корабль найти недолго. Что касается команды, я надеюсь, капитан Мора еще что-нибудь значит для пиратской братии. Но в любом случае вам придется смириться с видом не слишком приятных физиономий.
– Сколько времени нам понадобится, чтобы добраться до Марселя?
– Это зависит от того, как часто вам будет приходить идея повернуть обратно.
– Такое не повторится.
Она говорила с ним так, словно он был ее давним и хорошим знакомым. Он бросил сигару в море.
– Рассчитывайте на одну неделю.
– С балластом судном легче управлять, – сказала Каролина. – Однако на это времени может не быть, – практическая сметка никогда ей не изменяла.
Женщина, понимающая в судоходстве! Она все больше вырастала в глазах капитана.
– Вы можете быть спокойны. К завтрашнему дню у вас будет судно, какое полагается.
– Какое полагается, – повторила она как эхо.
– Я не хотел доставить вас к кораблю супруга, а теперь собираюсь плыть с вами в Марсель. – Мора был смущен, что бывало с ним крайне редко.
Он не знал, правильно ли поступает. Все было необычно с этой женщиной. Она не приказывала, не просила, не пыталась воспользоваться своим богатством. Просто невозможно было поступать иначе, чем хотелось ей.
Каролина вернулась на свое место и погрузилась в молчание. Она не замечала вопросительного взгляда Симона. А он все ждал какой-нибудь реакции, чего-то, что прервет эту тягостную тишину.
– Вы ведь не дослушали меня до конца, – начал Симон.
Он хотел разрушить ту стену, что она возвела вокруг себя.
– Не герцог убил Филиппа. Даже во время дуэли он надеялся, что Филипп опомнится. Он прекратил бой, но как раз это возмутило вашего брата больше всего. Филипп бросил шпагу и вынул пистолет...
Каролина бросила на Симона взгляд, заставивший его замолчать.
– Это случилось, – сказала она. – Филипп мертв. О чем же ты говоришь?
То глубокое разочарование, что знакомо только искренне и преданно любящим людям, охватило Симона. Те самые качества, которые обычно так восхищали его в ней, теперь вызывали раздражение. Он желал бы видеть Каролину слабой, беспомощной, плачущей. Все было бы лучше, чем это непроницаемое спокойствие. Почему она не была такой, как другие женщины, которые даже после того, как любимый мужчина причинил им такую боль, все равно отправились бы к нему – просто потому, что не в состоянии в одиночку нести этот крест? Ее сила пугала его, он видел в ней залог новых тяжких испытаний, причину рока, тяготевшего над ней.
Скрестив ноги, Каролина сидела на кожаной подушке перед камином. Огонь всегда имел над ней какую-то магическую власть. Еще ребенком она могла часами сидеть так, забыв обо всем, следить за игрой пламени, забыв обо всем, следить за игрой пламени, чье таинственное потрескивание было ей ближе, чем людские голоса, и чью неистовую горячую силу Каролина ощущала внутри себя, словно не женщина родила ее, а эта огненная стихия.
Она взяла каминные щипцы и поворошила красные угли. От одной головешки отскочил кусок, полыхнул вдруг голубыми огоньками, весело поскакавшими по другим углям, и погас. Как в любви, думала она: всполох, опаляющее дыхание огня, а потом снова темнота, зола и холод. Поэтому так нетерпеливо люди ищут забвения в любви, как в сладком сне, – а потом просыпаются и встречаются лицом к лицу с реальностью жизни.
Стерн. Разве между ними было по-иному? Они позволили друг другу найти убежище в этой любви, согреться в пламени страсти. Они были друг для друга источником в пустыне. Даже то, как она сегодня об этом вспоминала, доказывало ей, что все прошло, осталось позади, как бесконечные пески и жажда. То, что связывало ее с герцогом, она никогда не могла так хладнокровно вспоминать и так трезво оценивать. И теперь не могла. Это было нечто более высокое и сильное. Сильнее ее. Она могла убегать от него, могла желать другого мужчину; узы, которые она считала разорванными, становились только крепче.
Гоунандрос отложил в сторону книгу, которую читал. Потом подвинул к себе медную пепельницу и выбил о ее край свою трубку. Он может быть доволен: случилось все, как он хотел. Хорошо, что француженка возвращается в свой мир. Диагноз, который он с самого начала поставил пагубной любви Стерна, только подтвердился. Лучше всего будет, если они уже больше не встретятся.
Петрос положил трубку на стол. Если бы он мог знать, где сейчас Стерн и что с ним. Он был в городе уже больше восьми часов. Только чтобы отвлечься от тяжелых раздумий, врач спросил Каролину:
– Может быть, вы хотите оставить Стерну какое-нибудь сообщение?
Каролина мгновение пристально смотрела в его глаза, затем снова уставилась на огонь.
– Вы знаете Рамона. Знаете, какой он гордый. Расскажите ему сами обо всем, что произошло. Каждое мое слово способно только ранить его. Позже он сам поймет, что было между нами.
Гоунандрос был тронут. Он внезапно почувствовал желание поговорить с ней по душам, узнать ее получше, но с улицы уже звучал голос Мора.
– «Перетта» готова, – громко объявил капитан, входя в дверь.
Он подошел к столу, схватил бутылку, приложился к ней, отпив солидный глоток. Потом провел рукой по губам. – Все-таки тебе удалось втянуть меня в свои благородные дела, Петрос. Вы, греки, и черта научите молитвам.
Каролина поднялась со своего места у камина.
– Не слушайте его, – сказал Гоунандрос. – Я гарантирую вам, что он благополучно доставит вас до корабля.
Мора громко захохотал:
– Это был бы первый христианско-мусульманский союз. Если он войдет в моду, тогда скоро придется забыть о стрельбе. – Он повернулся к Каролине: – Пойдемте, мадам!
Каролина взяла плащ, набросила его на плечи и посмотрела туда, где только что сидел Гоунандрос. Она хотела попрощаться с хозяином дома, поблагодарить за помощь – но тот незаметно вышел из комнаты. Они пересекли залу, спустились по винтовой лестнице и вышли через железную дверь наружу. Друг за другом спустились на мол. Шлюпка с непривычно высокой мачтой тихо колыхалась на волнах. Парус еще не был поднят. Симон протянул Каролине руку.
Мора прыгнул на борт и указал на скамью у поручня:
– Садитесь здесь! – Бросив взгляд на Симона, он продолжил: – И пожалуйста, объясните своему спутнику, что здесь приказываю я. И пусть он меня не злит.
На дамбе появился Гоунандрос. Он отвязал трос от кнехта и бросил его в шлюпку. Петрос двигался нетерпеливо, порывисто. Длинным шестом он оттолкнул лодку от берега. Та мягко двинулась вперед. Уже через несколько метров морской туман поглотил шлюпку.
Склоняясь под ветром, «Перетта» шла вперед. Ее нос разрезал волны, при каждом накате содрогаясь от кливера до руля. Волны захлестывали корму. Каролина сидела на скамье, опустив руку в воду. Ветер овевал ее лицо, еще разгоряченное от близости к огню камина. Ветер играл ее волосами, выдувал из головы все мысли, освобождал ее от стеснения и беспокойства, с которыми она взошла на борт лодки. Она чувствовала, что спасена. Тяжкая ноша, принесшая ей и счастье, и несчастье, свалилась с нее, как листва с осеннего дерева. Как будто она не взяла с собой ни одного воспоминания о той долгой и страшной дороге, что осталась позади. Вдруг огромная волна подняла лодку и снова бросила ее вниз, так что шлюпка ударилась о воду, и брызги дождем полетели на сидящих. С криком Каролина вцепилась в Симона и тут же сама засмеялась над своим испугом. Она увидела его глаза прямо перед собой. Как проста стала жизнь с тех пор, как он рядом с ней.
– Плавание из Лиссабона сюда было таким же бурным? – спросила она.
Его густой бас исходил как будто из самой глубины его большого сильного тела:
– Я сел на корабль уже позже, в Марселе.
– Но ты ведь сказал, что был в Лиссабоне.
– Мне пришлось вернуться назад, в Розамбу.
Каролина так давно привыкла к его неспешному бретонскому говору, что не заметила, как медлит он с ответом.
– Как там, в Розамбу? – оживленно спросила она. – Как управляющий и егерь? Все еще спорят о разведении фазанов? Как чувствует себя Филипп в роли хозяина? Или братец снова вернулся в парижские угодья, где охотится на дам от тридцати до сорока? Ты должен мне все рассказать.
Но ее оживление разом угасло, когда она взглянула на Симона. Казалось, он перестал даже дышать, и под темным плащом и мягкой шляпой скрывается не живой человек, а кусок дерева. Каролина, ничего не понимая, подтолкнула его:
– А может, Филипп женился?
– Пожалуйста, не надо, – хрипло сказал Симон.
Каролина непонимающе уставилась на него. Он сидел, сложив руки на коленях и сгорбившись, словно страшная тяжесть навалилась ему на плечи.
– Филипп мертв.
Волны методично бились о борт, гуляли за шлюпкой. Филипп, шептали волны. Филипп мертв. Филипп. Шлюпка поднималась и вновь ныряла вниз, упрямо продвигаясь вперед. Тяжелую тишину нарушал только плеск волн о ее корпус. Каролина сидела неподвижно. Филипп! Филипп мертв. Это все еще шепчут волны или уже ее губы?
Филипп в гробу – холодный и неподвижный... Он, такой юный, веселый и любящий жизнь... Его светлые волосы, всегда будто спутанные ветром; карие глаза, горевшие жаждой жизни. Розамбу – без его легких шагов, приказов, без его смеха?! Комнаты, которые при нем выглядели всегда так, будто по ним прошел ураган, теперь прибраны и мертвы.
– Простите! Я должен был сразу сказать вам это. Я знаю, что вы мужественны – однако я не мог решиться...
Чей это голос, кто осмеливается нарушить похоронный шепот волн! Как она устала быть мужественной. Дорого бы она дала, если б он утаил от нее это! Если бы не сказал – ни сейчас, ни потом!
– Как это случилось? – Она удивилась, что губы слушаются ее.
– Дуэль.
Это было абсурдно, но мысль о том, что Филипп погиб с оружием в руках, немного успокоила ее боль. Ей казалось, она слышит голос Филиппа: «Имей в виду, я погибну когда-нибудь на дуэли!»
Бесчисленное количество раз повторял он эти слова; еще не умея толком держать в руках шпагу, он уже мечтал драться на дуэли. Из года в год в день своего рождения он устраивал турниры, где юноши из предместья сражались в поединках деревянными саблями.
– Из-за женщины?
Симон снял шляпу и стал вертеть ее в руках, сминая мягкие поля.
– Это произошло в Лиссабоне. В двух словах всего рассказать невозможно.
– С кем он дрался?
Симон промолчал, а Каролина не решалась взглянуть ему в глаза. Она ждала, хотя уже не нуждалась в его ответе. Шум волн бился в ее ушах. Звук все усиливался, нарастал, превращался в оглушительное громыхание.
– Остановите шлюпку! – внезапно крикнула Каролина.
Мора оглянулся:
– Это вам не карета, – сказал он, добродушно усмехаясь.
– Поворачивайте! Сейчас же! – В ее голосе было нечто, заставившее капитана подчиниться.
– Спустить паруса! – крикнул он своим людям. – Оставить только кливер.
Шлюпка замедлила ход. Ритм бьющих о борт волн стал реже.
– Кто это был? – требовательно спросила Каролина. – Говорите прямо.
Симон оставил шляпу в покое и поднял лицо. Неужели это Симон? Ей показалось, что этого мужчину Каролина никогда прежде не видела. И внезапно она все поняла.
– Это был герцог, – сказала она.
Она знала, что это правда, и все же ждала, что Симон начнет все отрицать.
Но он молчал.
– Он убил Филиппа? – Она забыла, где находится.
Потеряв голову, она вскочила на ноги и шатаясь побрела к борту.
Симон догнал ее, оттащил обратно.
– Да выслушайте же меня! Да, дело было в женщине – в вас! Все это было каким-то ужасным недоразумением. Это Филипп принудил герцога к дуэли. Вы же знаете своего брата. Когда он ненавидел, то становился другим человеком, не ведающим, что творит. Филипп боготворил герцога. Это был его идол, пример для подражания, он хотел быть таким, как герцог. Но когда вас похитили, все изменилось! Филипп винил во всем одного герцога, он возненавидел его. Когда герцог, вместо того чтобы следовать за вами, послал в Африку Рамона Стерна, Филипп совсем потерял голову.
Каролина позволила снова усадить себя на скамью. Она слышала голос Симона, но не понимала его слов. Это был всего лишь шум, сотрясение воздуха – как плеск воды, свист ветра и хлопанье паруса.
– Когда я приехал за ним в Лиссабон, он кипел от ненависти. Мы отправились к герцогу, но не застали его дома. Там, на широкой лестнице, мы встретили того араба, что привез весть о вашей смерти. Я уже сказал вам, что герцог не поверил ему. Чтобы доказать, что вы живы, он повел нас с Филиппом в дом и показал целый бриллиант. Тогда Филипп в гневе бросил ему под ноги шпагу. Подождите! Да, дело дошло до драки, но не герцог убил его...
Каролина прервала Симона:
– Где похоронили Филиппа?
– В Розамбу.
Она кивнула. Мать. Отец. А теперь Филипп! Осталось лишь одно свободное место в семейном склепе. Она станет последней. Узкая полоска земли, белая мраморная плита, куда заходящее солнце будет бросать последние угасающие лучи – да и то только летом, когда оно описывает большой круг.
Каролина сделала знак Мора. Капитан закрепил штурвал, взял стоящую на корме лампу и подошел к француженке. Он злился на самого себя, но не решался спросить, в чем же дело. От этой женщины, поднявшей к нему бледное и поразительно спокойное лицо, исходило что-то, заставившее его зябко поежиться.
– Мы плывем обратно, – тоном, не терпящим возражений, сказала Каролина.
Подчиняясь односложным приказам капитана Мора, матросы изменили курс. Несмотря на сильный бриз, они проделали этот маневр так ловко, что никто ничего не почувствовал, а шлюпка, казалось, подчинялась не ветру и вол нам, а таинственной внутренней силе.
Со штурвалом в руках и незажженной сигарой в зубах, стоял на корме капитан. Стараясь не выдавать своего любопытства, он искоса поглядывал на Каролину. Капюшон упал с ее головы, и свет лампы теперь освещал ее лицо. Ее губы были чуть приоткрыты, глаза устремлены вдаль. На виске билась голубая жилка.
Легкий туман собирался над морем, неся с собой запах водорослей. Ночь была темной, безлунной, но усыпавшие небосвод звезды сияли так же ярко, как приближавшиеся огни Алжира. Город вырастал над черным зеркалом моря, как многоступенчатая пирамида из белого камня. Берег становился все ближе.
Каролина с испугом наблюдала за его приближением. Она сама отдала приказ возвращаться. Но что ей тут делать? Что ей вообще делать там, где есть люди, терзающие других людей? Нет, прочь, прочь отсюда – от мертвых и живых, от прошлого и будущего – и от себя самой. Каролина не желала ничего иного, кроме как укрыться за любыми стенами – только чтобы защитить свою жизнь. И такое убежище у нее было – Розамбу, замок ее отца, с крепкими стенами и прекрасным парком. Теперь этот замок стал тих, как монастырь. Пруд у турецкого павильона, статуи, тенистые, заросшие шиповником беседки. Розамбу.
Ей нужен корабль. Гоунандрос должен найти его.
Она поднялась и подошла к Мора.
– Вы потеряли свое судно. Сколько вам понадобится времени, чтобы снарядить новое?
Мора вынул сигару изо рта и принялся разглядывать ее, пытаясь справиться с изумлением.
– Куда вы собираетесь плыть?
– В Марсель. Скажите, когда мы сможем выйти в море?
– Корабль найти недолго. Что касается команды, я надеюсь, капитан Мора еще что-нибудь значит для пиратской братии. Но в любом случае вам придется смириться с видом не слишком приятных физиономий.
– Сколько времени нам понадобится, чтобы добраться до Марселя?
– Это зависит от того, как часто вам будет приходить идея повернуть обратно.
– Такое не повторится.
Она говорила с ним так, словно он был ее давним и хорошим знакомым. Он бросил сигару в море.
– Рассчитывайте на одну неделю.
– С балластом судном легче управлять, – сказала Каролина. – Однако на это времени может не быть, – практическая сметка никогда ей не изменяла.
Женщина, понимающая в судоходстве! Она все больше вырастала в глазах капитана.
– Вы можете быть спокойны. К завтрашнему дню у вас будет судно, какое полагается.
– Какое полагается, – повторила она как эхо.
– Я не хотел доставить вас к кораблю супруга, а теперь собираюсь плыть с вами в Марсель. – Мора был смущен, что бывало с ним крайне редко.
Он не знал, правильно ли поступает. Все было необычно с этой женщиной. Она не приказывала, не просила, не пыталась воспользоваться своим богатством. Просто невозможно было поступать иначе, чем хотелось ей.
Каролина вернулась на свое место и погрузилась в молчание. Она не замечала вопросительного взгляда Симона. А он все ждал какой-нибудь реакции, чего-то, что прервет эту тягостную тишину.
– Вы ведь не дослушали меня до конца, – начал Симон.
Он хотел разрушить ту стену, что она возвела вокруг себя.
– Не герцог убил Филиппа. Даже во время дуэли он надеялся, что Филипп опомнится. Он прекратил бой, но как раз это возмутило вашего брата больше всего. Филипп бросил шпагу и вынул пистолет...
Каролина бросила на Симона взгляд, заставивший его замолчать.
– Это случилось, – сказала она. – Филипп мертв. О чем же ты говоришь?
То глубокое разочарование, что знакомо только искренне и преданно любящим людям, охватило Симона. Те самые качества, которые обычно так восхищали его в ней, теперь вызывали раздражение. Он желал бы видеть Каролину слабой, беспомощной, плачущей. Все было бы лучше, чем это непроницаемое спокойствие. Почему она не была такой, как другие женщины, которые даже после того, как любимый мужчина причинил им такую боль, все равно отправились бы к нему – просто потому, что не в состоянии в одиночку нести этот крест? Ее сила пугала его, он видел в ней залог новых тяжких испытаний, причину рока, тяготевшего над ней.