– Вы, наверное, удивляетесь, почему я нарушаю законы Корана. Однако в Триполи христиане часто посещали мой дом. С тех пор как я живу в Тимбукту, все стало по-другому. – Он не сказал всего, о чем думал.
А правда состояла в том, что до сих пор ни один христианин не бывал в Тимбукту. И если он разрешает этим двум людям зайти в его дом, это означает нечто иное, чем значило бы в Триполи. Пуская их, он подвергает опасности себя и свою семью. Он не сию секунду осознал эту опасность, и не это заставило его задуматься – он лишь попытался прояснить ситуацию.
Стерн внимательно наблюдал за Абой эль Мааном и угадал его мысли.
– Спасибо вам за заботы о нашей безопасности. Но мы не предполагаем задерживаться здесь надолго.
Аба эль Маан протянул им бокалы:
– Если бы Аллах желал вашей гибели, вы никогда не добрались бы до Тимбукту и не сидели бы сейчас передо мной.
– Кто принес вам весть о моей смерти? – спросил Стерн.
Аба эль Маан покачал головой:
– Надежный, заслуживающий доверия человек, торговец из Абомеи. Он сообщил, что вы оба мертвы. А теперь позвольте сказать мне, что больше всего меня угнетает. После его сообщения все товары и деньги, которые, согласно письму, предназначались вам, я отправил обратно в Алжир, французскому консулу.
Каролина почувствовала, как ее рука, державшая стакан, задрожала. Слова Абы эль Маана потрясли ее. Она очень рассчитывала на эти деньги и товары. Теперь они остались совсем без средств. Но через секунду и это стало казаться ей совсем незначительным. Настоящей катастрофой было совсем другое. Весть о ее смерти...
Она попыталась представить всех, кто понесет это известие дальше: французского консула в Алжире, капитана судна, который привезет его в Лиссабон и сообщит герцогу. Или это уже произошло? Или происходит сейчас, в эту минуту? Жиль – при мысли о нем ее сердце болезненно сжалось. Филипп, Симон, Марианна. Она звала людей, которых любила, но ее зов не доходил до них. Мертва – тоже только слово, но сколько в нем боли. Мертва – и стерта из памяти...
Аба эль Маан обвел их лица теплым взглядом:
– Аллах уберег вас. Он защитит вас и дальше.
Стерн сделал резкое движение. Когда он заговорил, в его голосе зазвучало страстное негодование:
– Скажите мне, Аба эль Маан, что это за религия, которая позволяет преследовать людей только за то, что Бог, которому они молятся, носит другое имя?
– Могу лишь возразить, что и христиане поступают точно так же. И вы тоже верите, что все, кто не молится вашему Богу, являются вашими врагами. И вы убиваете от его имени. – Аба эль Маан поправил подушку и откинулся на нее. – Я изучал разные религии. В каждой из них есть постулат, что человек создан по образу и подобию Божьему. Возвышенный постулат – и соблазнительный, как и все иллюзии. Правда же состоит в том, что это человек создает Бога по своему подобию и наделяет своего властелина правом истреблять инакомыслящих. Вы, христиане, изобрели инквизицию. Ваши священники – прокуроры Господа. Ислам же – более простая религия, отвечающая нашей сущности. Наш Бог – родовой вождь, и тот, кто не платит ему дань, становится его врагом.
– Вы учите этому и своих учеников, Аба эль Маан? – спросила его Каролина.
– Я учу их думать, – ответил Аба эль Маан, – и для этого использую Коран.
– Вы не хотите сделать из своих учеников более совершенных людей, чем мы?
– Может быть, более свободных. Чем яснее мыслит человек, тем больше он в состоянии отличить истину от фальши. Мои ученики должны понять, что человек всегда имеет выбор – быть хорошим или дурным. И Бог не вынуждает его ни к чему.
Каролине вдруг показалось, что она слышит своего отца. Странное чувство, которое охватывает человека, когда он встречает кого-то, кто думает и чувствует, как он, вдруг проснулось в ней. Узор ковра, лампы, аромат пищи, смолистый привкус вина – все теперь было окрашено в знакомые тона. И она искренне радовалась этой встрече.
– Аба эль Маан, – сказал Стерн, – я знаю, что вы живете именно так, как говорите. Я надеюсь, что вы и других людей можете подвигнуть к тому же. Как бы я хотел, чтобы они были похожи на вас!
Аба эль Маан поднялся:
– Вы наверняка устали. Вам приготовят две смежные комнаты. Они находятся между женской половиной и той, где живу я. Там вы будете в безопасности. Этот маленький сад надежно защищен от любопытных глаз.
Каролина и Рамон тоже встали и посмотрели друг на друга. В их взглядах был немой вопрос: что же делать, как они смогут покинуть этот город, который для них, нищих и преследуемых, может стать настоящей тюрьмой?
– Я пошлю с известием слугу к шейху Томану ибн Моханне, – пообещал Аба эль Маан.– А он уже решит, что делать дальше. – Он замолчал, потому что в комнату вошел негр, поспешно направился к нему, наклонился и стал что-то шептать на ухо.
– Говори вслух, – сказал ему хозяин. Он указал на Каролину и Стерна. – Они мои друзья.
– Тимур...
– Что такое с мальчиком?
– Вы же знаете его, – сказал слуга, помедлив. – Он забрался в конюшню, где стояли лошади чужеземцев... Он прослышал, что эти белые кобылы принадлежали самому Калафу, и непременно хотел посмотреть на них. Одна из лошадей... – Похоже, негр окончательно потерял мужество и не смел продолжать.
Странное смешение страха и ненависти было на его лице, когда он взглянул на Рамона и Каролину.
– Одна из лошадей лягнула вашего внука.
– Отведите меня к ребенку, – сказал Стерн. – Вы же знаете, Аба эль Маан, что я...– Однако взгляд араба заставил его умолкнуть.
Аба эль Маан будто окаменел. Каролина увидела, как что-то мелькнуло в его глазах: живущий в каждом человеке животный страх перед судьбой – и страх перед этими чужеземцами, которые одним своим появлением принесли несчастье в его дом.
Когда он заговорил, его голос был сухим и невыразительным, словно он делал над собой неимоверное усилие, чтобы обратиться к ним:
– Подождите здесь. Я пришлю Лали, она отведет вас в ваши покои.
– Возьмите меня с собой, – снова попросил Стерн. – Пока вы позовете своего врача, пройдет много времени.
Аба эль Маан молча покачал головой. Потом повернулся и поспешно вышел из комнаты вместе со слугой.
Каролина задула сальную свечу и растянулась на низенькой лежанке; она не стала укрываться мягким одеялом. Ей было жарко. Сквозь отверстия в стенах, выстроенных в мавританском стиле и облицованных зеленой и белой плитками, пробивался лунный свет, оставляя на полу узор из звезд и полукружий. Она закрыла глаза. Но не только не провалилась в сон, а, напротив, с каждой секундой чувствовала себя все бодрее.
Когда Лали привела ее сюда, Каролина была так измучена, что, казалось, должна уснуть, не успев коснуться подушки. А теперь она лежала с открытыми глазами, не в силах справиться с чувствами, не зависящими от ее воли. Или ей недоставало тени за шатром, что ночами напролет охраняла ее сон в пустыне? Она села в постели и прислушалась. Две их комнаты разделяла только муслиновая занавеска. Из комнаты Стерна не раздавалось ни единого шороха. Или он уже спит?
Легкий шум в саду испугал ее. На фоне деревьев мелькнула чья-то тень. Каролина напряженно вслушивалась в тишину. Тень исчезла. На низком пуфе лежало одеяние, принесенное Лали. Каролина взяла бледно-зеленый хаик, закуталась в него, засунула ноги в мягкие туфли. Потом подошла к занавеске, разделявшей комнаты, и отдернула ее.
Его постель была не тронута; багаж – не распакован. Дверь, ведущая в сад, оставалась открытой. Каролину охватило странное беспокойство. Она уже была близка к тому, чтобы вернуться к себе, но любопытство оказалось сильнее. С бьющимся сердцем она тихо вышла во двор. Прислонившись спиной к стене дома, там сидел Стерн, все еще в сапогах для верховой езды. Он сидел, поджав под себя ноги, без тюрбана и бурнуса, только в белой рубашке и светлых шароварах. Он повернул голову и молча взглянул на Каролину. Потом проговорил:
– Вам надо выспаться, – словно разговаривая с ребенком.
– Я не могу заснуть, – сказала она. Она была разочарована, сама не зная почему.
Чего она ждала? Хаик распахнулся. Под муслиновой рубашкой просвечивало тело.
Против своей воли Стерн вынужден был смотреть на это изумительное тело, не скрытое больше под тяжелой одеждой.
– Вы простудитесь, – резко сказал он.
Ему хотелось, чтобы она ушла. Стерн не знал, долго ли он сможет выдержать это зрелище.
– Идите и попробуйте заснуть! – теперь в его голосе слышались просительные нотки.
Только сейчас Каролина поняла причину его странного поведения. Но не могла, как раньше, посмеяться над этим. Она растерянно застыла, потом стянула хаик на груди.
– Позвольте мне побыть здесь с вами немного, – мягко сказала она.
Он подтянул ноги к груди, обхватил руками колени:
– Если вы этого непременно хотите... Только не забудьте, ночи здесь холодные, это все-таки не Париж.
Париж... Почему он вспомнил о нем, почему именно сейчас? Почему не позволит ей этого краткого мгновения забытья, когда она не хотела ничего иного, кроме как чувствовать себя красивой женщиной и находить подтверждение этому в мужских глазах? Только этого невинного счастья жаждала она. Только потому пришла к нему – чтобы найти саму себя в его улыбке. Зачем он напомнил о Париже – неужели хотел, чтобы и в этот час она не забывала о бремени своей судьбы?
– Может быть, сегодня вечером там говорят о нас, – сказала Каролина. – Разве вы забыли, что для всего света мы мертвы?
– О вас говорят в любом случае, – тихо произнес Стерн. – Только представьте себе триумф, который ждет вас по возвращении.
Да, он хотел задеть ее, напомнить о той пропасти, что разделяла их. Что же ему делать, что еще сказать, чтобы она ушла, пока не произошло то, чему никак нельзя случиться? Почему ему ничего не приходит в голову? Боже мой, почему нет ничего, за что он мог бы ненавидеть или презирать ее? Почему она не та женщина, которой он мог бы овладеть сегодняшним вечером, чтобы назавтра не вспомнить ее имени? Почему она, именно она способна толкнуть мужчину на любые крайности? И почему он тот мужчина, который всегда мечтал только о подобной женщине?
– О чем вы думаете? – она легонько дотронулась до его руки. – Пожалуйста, скажите мне!
Рамон Стерн смотрел в ночь, на освещенные лунным светом плоские крыши, над которыми возвышались купола трех мечетей и узкие шпили минаретов.
– Для вас будет лучше, если вы не узнаете моих мыслей.
Каролина озябла и обхватила плечи руками. Рамон, не сводящий с нее пылающих глаз, сразу же заметил это. Он молча закутал ее в бурнус. Его руки касались ее волос; он вдыхал аромат ее кожи. Но еще невыносимей было то доверчивое движение, с которым она повернулась к нему, будто желая прильнуть к его груди.
– А теперь лучше уходите, – твердо сказал он.
Каролина заглянула в его глаза:
– Почему? Почему вы отсылаете меня? Почему не позволяете немного побыть рядом?
Несколько секунд Стерн боролся с собой, потом не смог больше сдерживаться:
– Спросите об этом вашего мужа, когда вернетесь домой. Он сможет вам ответить на ваши вопросы лучше, чем я.
Каролина сбросила с плеч его бурнус:
– Почему вы так обращаетесь со мной? Скажите мне, я должна это знать. Я не хочу вспоминать о Париже. Я хочу только быть рядом с вами. Никого ближе вас у меня нет. – Голос отказал ей.
Стерн обнял ее. Каролина не отстранилась. Против ее воли тело Каролины стремилось ощутить крепкое мужское объятие. Это длилось всего один миг, один удар сердца – когда она ощущала страсть, которую возбуждала в этом мужчине. И она понимала: это то, что притягивает ее к нему. Быть любимой! Не собственное чувство, а лишь гипнотическая сила чужой, куда более сильной страсти.
Они посмотрели друг другу в глаза. Каролина вдруг испугалась столь сильного чувства, разбуженного в этом мужчине, испугалась своей слабости. Неожиданно на глаза набежали слезы, и она насилу сдержала себя.
Возвратившись в свою комнату, Каролина бросилась на лежанку. Сквозь филигранные отверстия в стене ей была видна неподвижная тень мужчины. Все эти ночи нескончаемого путешествия в пустыне его тень была ее единственным утешением и надеждой – теперь же при виде ее сердце Каролины сжалось. Она уткнулась лицом в подушку, чтобы он не услышал ее плача.
6
А правда состояла в том, что до сих пор ни один христианин не бывал в Тимбукту. И если он разрешает этим двум людям зайти в его дом, это означает нечто иное, чем значило бы в Триполи. Пуская их, он подвергает опасности себя и свою семью. Он не сию секунду осознал эту опасность, и не это заставило его задуматься – он лишь попытался прояснить ситуацию.
Стерн внимательно наблюдал за Абой эль Мааном и угадал его мысли.
– Спасибо вам за заботы о нашей безопасности. Но мы не предполагаем задерживаться здесь надолго.
Аба эль Маан протянул им бокалы:
– Если бы Аллах желал вашей гибели, вы никогда не добрались бы до Тимбукту и не сидели бы сейчас передо мной.
– Кто принес вам весть о моей смерти? – спросил Стерн.
Аба эль Маан покачал головой:
– Надежный, заслуживающий доверия человек, торговец из Абомеи. Он сообщил, что вы оба мертвы. А теперь позвольте сказать мне, что больше всего меня угнетает. После его сообщения все товары и деньги, которые, согласно письму, предназначались вам, я отправил обратно в Алжир, французскому консулу.
Каролина почувствовала, как ее рука, державшая стакан, задрожала. Слова Абы эль Маана потрясли ее. Она очень рассчитывала на эти деньги и товары. Теперь они остались совсем без средств. Но через секунду и это стало казаться ей совсем незначительным. Настоящей катастрофой было совсем другое. Весть о ее смерти...
Она попыталась представить всех, кто понесет это известие дальше: французского консула в Алжире, капитана судна, который привезет его в Лиссабон и сообщит герцогу. Или это уже произошло? Или происходит сейчас, в эту минуту? Жиль – при мысли о нем ее сердце болезненно сжалось. Филипп, Симон, Марианна. Она звала людей, которых любила, но ее зов не доходил до них. Мертва – тоже только слово, но сколько в нем боли. Мертва – и стерта из памяти...
Аба эль Маан обвел их лица теплым взглядом:
– Аллах уберег вас. Он защитит вас и дальше.
Стерн сделал резкое движение. Когда он заговорил, в его голосе зазвучало страстное негодование:
– Скажите мне, Аба эль Маан, что это за религия, которая позволяет преследовать людей только за то, что Бог, которому они молятся, носит другое имя?
– Могу лишь возразить, что и христиане поступают точно так же. И вы тоже верите, что все, кто не молится вашему Богу, являются вашими врагами. И вы убиваете от его имени. – Аба эль Маан поправил подушку и откинулся на нее. – Я изучал разные религии. В каждой из них есть постулат, что человек создан по образу и подобию Божьему. Возвышенный постулат – и соблазнительный, как и все иллюзии. Правда же состоит в том, что это человек создает Бога по своему подобию и наделяет своего властелина правом истреблять инакомыслящих. Вы, христиане, изобрели инквизицию. Ваши священники – прокуроры Господа. Ислам же – более простая религия, отвечающая нашей сущности. Наш Бог – родовой вождь, и тот, кто не платит ему дань, становится его врагом.
– Вы учите этому и своих учеников, Аба эль Маан? – спросила его Каролина.
– Я учу их думать, – ответил Аба эль Маан, – и для этого использую Коран.
– Вы не хотите сделать из своих учеников более совершенных людей, чем мы?
– Может быть, более свободных. Чем яснее мыслит человек, тем больше он в состоянии отличить истину от фальши. Мои ученики должны понять, что человек всегда имеет выбор – быть хорошим или дурным. И Бог не вынуждает его ни к чему.
Каролине вдруг показалось, что она слышит своего отца. Странное чувство, которое охватывает человека, когда он встречает кого-то, кто думает и чувствует, как он, вдруг проснулось в ней. Узор ковра, лампы, аромат пищи, смолистый привкус вина – все теперь было окрашено в знакомые тона. И она искренне радовалась этой встрече.
– Аба эль Маан, – сказал Стерн, – я знаю, что вы живете именно так, как говорите. Я надеюсь, что вы и других людей можете подвигнуть к тому же. Как бы я хотел, чтобы они были похожи на вас!
Аба эль Маан поднялся:
– Вы наверняка устали. Вам приготовят две смежные комнаты. Они находятся между женской половиной и той, где живу я. Там вы будете в безопасности. Этот маленький сад надежно защищен от любопытных глаз.
Каролина и Рамон тоже встали и посмотрели друг на друга. В их взглядах был немой вопрос: что же делать, как они смогут покинуть этот город, который для них, нищих и преследуемых, может стать настоящей тюрьмой?
– Я пошлю с известием слугу к шейху Томану ибн Моханне, – пообещал Аба эль Маан.– А он уже решит, что делать дальше. – Он замолчал, потому что в комнату вошел негр, поспешно направился к нему, наклонился и стал что-то шептать на ухо.
– Говори вслух, – сказал ему хозяин. Он указал на Каролину и Стерна. – Они мои друзья.
– Тимур...
– Что такое с мальчиком?
– Вы же знаете его, – сказал слуга, помедлив. – Он забрался в конюшню, где стояли лошади чужеземцев... Он прослышал, что эти белые кобылы принадлежали самому Калафу, и непременно хотел посмотреть на них. Одна из лошадей... – Похоже, негр окончательно потерял мужество и не смел продолжать.
Странное смешение страха и ненависти было на его лице, когда он взглянул на Рамона и Каролину.
– Одна из лошадей лягнула вашего внука.
– Отведите меня к ребенку, – сказал Стерн. – Вы же знаете, Аба эль Маан, что я...– Однако взгляд араба заставил его умолкнуть.
Аба эль Маан будто окаменел. Каролина увидела, как что-то мелькнуло в его глазах: живущий в каждом человеке животный страх перед судьбой – и страх перед этими чужеземцами, которые одним своим появлением принесли несчастье в его дом.
Когда он заговорил, его голос был сухим и невыразительным, словно он делал над собой неимоверное усилие, чтобы обратиться к ним:
– Подождите здесь. Я пришлю Лали, она отведет вас в ваши покои.
– Возьмите меня с собой, – снова попросил Стерн. – Пока вы позовете своего врача, пройдет много времени.
Аба эль Маан молча покачал головой. Потом повернулся и поспешно вышел из комнаты вместе со слугой.
Каролина задула сальную свечу и растянулась на низенькой лежанке; она не стала укрываться мягким одеялом. Ей было жарко. Сквозь отверстия в стенах, выстроенных в мавританском стиле и облицованных зеленой и белой плитками, пробивался лунный свет, оставляя на полу узор из звезд и полукружий. Она закрыла глаза. Но не только не провалилась в сон, а, напротив, с каждой секундой чувствовала себя все бодрее.
Когда Лали привела ее сюда, Каролина была так измучена, что, казалось, должна уснуть, не успев коснуться подушки. А теперь она лежала с открытыми глазами, не в силах справиться с чувствами, не зависящими от ее воли. Или ей недоставало тени за шатром, что ночами напролет охраняла ее сон в пустыне? Она села в постели и прислушалась. Две их комнаты разделяла только муслиновая занавеска. Из комнаты Стерна не раздавалось ни единого шороха. Или он уже спит?
Легкий шум в саду испугал ее. На фоне деревьев мелькнула чья-то тень. Каролина напряженно вслушивалась в тишину. Тень исчезла. На низком пуфе лежало одеяние, принесенное Лали. Каролина взяла бледно-зеленый хаик, закуталась в него, засунула ноги в мягкие туфли. Потом подошла к занавеске, разделявшей комнаты, и отдернула ее.
Его постель была не тронута; багаж – не распакован. Дверь, ведущая в сад, оставалась открытой. Каролину охватило странное беспокойство. Она уже была близка к тому, чтобы вернуться к себе, но любопытство оказалось сильнее. С бьющимся сердцем она тихо вышла во двор. Прислонившись спиной к стене дома, там сидел Стерн, все еще в сапогах для верховой езды. Он сидел, поджав под себя ноги, без тюрбана и бурнуса, только в белой рубашке и светлых шароварах. Он повернул голову и молча взглянул на Каролину. Потом проговорил:
– Вам надо выспаться, – словно разговаривая с ребенком.
– Я не могу заснуть, – сказала она. Она была разочарована, сама не зная почему.
Чего она ждала? Хаик распахнулся. Под муслиновой рубашкой просвечивало тело.
Против своей воли Стерн вынужден был смотреть на это изумительное тело, не скрытое больше под тяжелой одеждой.
– Вы простудитесь, – резко сказал он.
Ему хотелось, чтобы она ушла. Стерн не знал, долго ли он сможет выдержать это зрелище.
– Идите и попробуйте заснуть! – теперь в его голосе слышались просительные нотки.
Только сейчас Каролина поняла причину его странного поведения. Но не могла, как раньше, посмеяться над этим. Она растерянно застыла, потом стянула хаик на груди.
– Позвольте мне побыть здесь с вами немного, – мягко сказала она.
Он подтянул ноги к груди, обхватил руками колени:
– Если вы этого непременно хотите... Только не забудьте, ночи здесь холодные, это все-таки не Париж.
Париж... Почему он вспомнил о нем, почему именно сейчас? Почему не позволит ей этого краткого мгновения забытья, когда она не хотела ничего иного, кроме как чувствовать себя красивой женщиной и находить подтверждение этому в мужских глазах? Только этого невинного счастья жаждала она. Только потому пришла к нему – чтобы найти саму себя в его улыбке. Зачем он напомнил о Париже – неужели хотел, чтобы и в этот час она не забывала о бремени своей судьбы?
– Может быть, сегодня вечером там говорят о нас, – сказала Каролина. – Разве вы забыли, что для всего света мы мертвы?
– О вас говорят в любом случае, – тихо произнес Стерн. – Только представьте себе триумф, который ждет вас по возвращении.
Да, он хотел задеть ее, напомнить о той пропасти, что разделяла их. Что же ему делать, что еще сказать, чтобы она ушла, пока не произошло то, чему никак нельзя случиться? Почему ему ничего не приходит в голову? Боже мой, почему нет ничего, за что он мог бы ненавидеть или презирать ее? Почему она не та женщина, которой он мог бы овладеть сегодняшним вечером, чтобы назавтра не вспомнить ее имени? Почему она, именно она способна толкнуть мужчину на любые крайности? И почему он тот мужчина, который всегда мечтал только о подобной женщине?
– О чем вы думаете? – она легонько дотронулась до его руки. – Пожалуйста, скажите мне!
Рамон Стерн смотрел в ночь, на освещенные лунным светом плоские крыши, над которыми возвышались купола трех мечетей и узкие шпили минаретов.
– Для вас будет лучше, если вы не узнаете моих мыслей.
Каролина озябла и обхватила плечи руками. Рамон, не сводящий с нее пылающих глаз, сразу же заметил это. Он молча закутал ее в бурнус. Его руки касались ее волос; он вдыхал аромат ее кожи. Но еще невыносимей было то доверчивое движение, с которым она повернулась к нему, будто желая прильнуть к его груди.
– А теперь лучше уходите, – твердо сказал он.
Каролина заглянула в его глаза:
– Почему? Почему вы отсылаете меня? Почему не позволяете немного побыть рядом?
Несколько секунд Стерн боролся с собой, потом не смог больше сдерживаться:
– Спросите об этом вашего мужа, когда вернетесь домой. Он сможет вам ответить на ваши вопросы лучше, чем я.
Каролина сбросила с плеч его бурнус:
– Почему вы так обращаетесь со мной? Скажите мне, я должна это знать. Я не хочу вспоминать о Париже. Я хочу только быть рядом с вами. Никого ближе вас у меня нет. – Голос отказал ей.
Стерн обнял ее. Каролина не отстранилась. Против ее воли тело Каролины стремилось ощутить крепкое мужское объятие. Это длилось всего один миг, один удар сердца – когда она ощущала страсть, которую возбуждала в этом мужчине. И она понимала: это то, что притягивает ее к нему. Быть любимой! Не собственное чувство, а лишь гипнотическая сила чужой, куда более сильной страсти.
Они посмотрели друг другу в глаза. Каролина вдруг испугалась столь сильного чувства, разбуженного в этом мужчине, испугалась своей слабости. Неожиданно на глаза набежали слезы, и она насилу сдержала себя.
Возвратившись в свою комнату, Каролина бросилась на лежанку. Сквозь филигранные отверстия в стене ей была видна неподвижная тень мужчины. Все эти ночи нескончаемого путешествия в пустыне его тень была ее единственным утешением и надеждой – теперь же при виде ее сердце Каролины сжалось. Она уткнулась лицом в подушку, чтобы он не услышал ее плача.
6
Когда Каролина проснулась, было уже светло. Она отбросила одеяло, сняла ночную рубашку и надела приготовленное одеяние: розовую муслиновую рубаху до щиколоток с крошечными серебряными пуговичками на вороте и на манжетах длинных рукавов, верхнее платье без рукавов из сиреневого шелка и, наконец, хаик из пепельно-серого, вышитого серебром шифона. Она причесала волосы и взглянула на себя в зеркало. Это был короткий испытующий взгляд – не только для того, чтобы поправить прическу. Она пристально всматривалась в свое отражение, словно силясь понять, почему вчера вечером вела себя столь безрассудно. Она совсем не хотела этого. Ей следовало бы забыть о том проявлении минутной слабости. Она хотела, чтобы между Стерном и ею все оставалось как прежде, хотя слабо верила, что такое может быть.
Каролина закрыла глаза, вызывая в памяти образ человека, которого любила. Она пыталась представить его тело, его лицо.
«Я любила его, – подумала она. – Я люблю его!»
Ей казалось, что за ее спиной – целая жизнь, наполненная этими тремя словами. День и ночь она искала его, тосковала по нему. Она принадлежала ему целиком – всеми своими мыслями, и душой, и телом. В своих мечтах она владела тем, до чего не могла дотянуться наяву. Сколько же дней было им отпущено, чтобы по-настоящему обладать друг другом? Мало, очень мало. И как же много дней и ночей выпало на ее долю, когда она оставалась одна, только в мыслях любя, только в мечтах чувствуя себя любимой! Безответная любовь и непоколебимая вера вели ее, поддерживали в трудную минуту – пока не были разбиты где-то там, в пустыне. Навсегда? Или они еще могут к ней вернуться?
Обрывки мыслей, неясные ощущения и смутные картины проплывали перед ней, пока она пила кофе и ела теплый ореховый шербет. Закончив завтракать, Каролина некоторое время сидела в задумчивости, потом, стряхнув с себя оцепенение, отправилась на поиски гостеприимного хозяина.
Было совсем непросто ориентироваться в этом чужом, незнакомом доме. Наконец она оказалась на какой-то галерее, которая окружала внутренний двор. Пока она не встретила ни одной живой души. От галереи отходили в разные стороны многочисленные коридоры.
Каролина все еще раздумывала, куда ей лучше свернуть, когда вдруг совсем рядом услышала шаги. Два человека направлялись в ее сторону по галерее. Каролина решила не попадаться неизвестным на глаза и укрылась в темной стенной нише. Судя по одежде, оба мужчины были врачами. Каролина прислушалась к их разговору, но единственное, что она смогла понять и уловить, – часто повторяющееся имя Тимур.
Каролина не забыла ту внезапную перемену, которая произошла с Абу эль Мааном, когда ему сообщили о несчастье, случившемся в конюшне с его внуком. Означает ли приход этих двух врачей что-то страшное? Она торопливо пошла дальше по галерее и через несколько метров увидела дверь. Каролина остановилась у нее и прислушалась. Тишина. Вот еще одна дверь. Тоже тихо. Следующая. Наконец, из-за последней двери послышались голоса. Она постучала и, не получив ответа, вошла.
Стерн и Аба эль Маан стояли у стола и разглядывали разложенную на нем карту. Оживленный разговор, который они вели, сразу оборвался. Каролина пыталась поймать взгляд Стерна, однако тот старательно избегал ее глаз. Аба эль Маан пошел навстречу Каролине. Длинный кафтан, застегнутый наглухо на два ряда маленьких блестящих пуговиц, делал его стройнее, чем вчерашняя свободная гебба, одновременно подчеркивая немалую силу, таящуюся в этом теле.
– Я рад, что вы уже так хорошо ориентируетесь в моем доме, – он сказал это дружелюбно, однако с едва заметным упреком. – Вы долго спали сегодня.
– Простите меня, Аба эль Маан, – сказала Каролина. – Меня заставило так настойчиво искать вас желание узнать, как чувствует себя ваш внук.
Под глазами Абы эль Маана залегли темные тени от беспокойно проведенной ночи.
– Сейчас у него врачи, – сухо ответил он. – Я жду их сообщений. Так что пока не могу удовлетворить ваш интерес. Зато у меня есть новости от слуги, которого я посылал к шейху Тома ну ибн Моханне.
– Хорошие?
– Неплохие, – ответил араб. – Томан ибн Моханна сожалеет, что не может сейчас быть в городе, чтобы принять вас. До своего возвращения он поручает вас моим заботам.
– А когда он вернется? – спросила Каролина.
– Этого я не могу вам сказать. Поначалу все предвещало легкую победу, однако Калаф жестокий и упорный противник. – Хозяин дома внимательно посмотрел на Каролину. – Почему вы так нетерпеливы? – продолжил он. – У вас, христиан, в груди часы вместо сердца. Мы, арабы, мужественны, потому что не дорожим земной жизнью, вы же храбры от нетерпения.
Он замолчал. Потом махнул рукой, словно желая покончить с неприятным разговором.
Каролина внимательно слушала его. Его спокойствие, мягкость, с которой он говорил, не могли ее обмануть. Присутствие в доме Каролины и Стерна повергло Абу эль Маана в жестокий конфликт с самим собой. Он от всей души старался понять их. Его рассудок был их сторонником. Но его чувства противились им, как и темная, не подчиняющаяся разуму часть души, в которой прочно укоренились недоверие к иноверцам и фанатизм его предков.
Словно обладая даром читать чужие мысли, Аба эль Маан сказал:
– Не волнуйтесь! Никогда в этом доме не будет нарушен закон гостеприимства! Если вы чувствуете себя в нем как в заточении, то не забывайте, пожалуйста, что это продиктовано заботой о вашей безопасности. – Он взглянул на Стерна. – Я знаю, оба вы думаете о побеге. Я и сам обдумывал такую возможность. Я размышлял над тем, как помочь вам тайно покинуть Тимбукту. Это решило бы не только ваши, но и мои проблемы. Но прежде всего следует подумать вот о чем: если вы верите в силу молитвы – молитесь о дожде!
Занавес, скрывающий один из выходов на террасу, заколыхался. На мгновение за ним появился черный слуга. Он сделал хозяину короткий знак рукой и тут же снова скрылся за портьерой. Словно все это время только и ожидая этого сигнала, Аба эль Маан поклонился и поспешно вышел из комнаты.
Вплоть до этой самой минуты Стерн избегал смотреть на Каролину. Он боялся ее первого взгляда, первых слов, боялся, что вчера вечером больно обидел ее. Она никогда не сможет понять, почему он не мог поступить иначе. Но теперь, когда Каролина стояла в двух шагах от него, он позабыл обо всем. Рамон был уже не властен над собой. Эта любовь была сильнее его воли.
– Что с Тимуром? – спросила Каролина.
Почему он не подходит к ней? Почему не прижимает ее к себе? Ему казалось: поступи он так, и все сразу станет хорошо. Вместо этого Стерн сказал:
– Я еще раз попросил у Абы эль Маана разрешения осмотреть мальчика, однако он и слышать об этом не хочет.
Каролина окинула взглядом комнату. Они были одни, но при этом ее не покидало ощущение, что за ними зорко наблюдают, их разговоры подслушивают. Она невольно понизила голос:
– Мы должны убираться из этого города. Вы это знаете так же хорошо, как и я. Аба эль Маан сам говорил о побеге. Что же нас останавливает?
– У нас нет ни денег, ни запасов, ни животных. Я послал Алманзора в караван-сарай, чтобы он разузнал что-нибудь о Зинаиде. Сейчас мы не можем уехать. Даже имей мы деньги и верблюдов – согласитесь ли вы покинуть Тимбукту без Зинаиды и ребенка?
Она печально покачала головой.
– Так скажите, что же нам делать? Стерн указал на карту, расстеленную на столе. По углам ее прижимали толстые книги. Верхний край карты окаймлял голубой цвет – это было Средиземное море. Алжир, Тунис, Марокко, Триполи. Стерн указал на Тимбукту.
– Есть три дороги в Алжир. Самая короткая и быстрая – на восток: спуститься на лодках по Нигеру к побережью. Самая длинная дорога – это путь паломников: через Гадамас, а потом вверх к Марокко и Фецу. Этим путем пришел я. Есть еще и третий. Он ведет через Сахару в Алжир. Он самый тяжелый и опасный – поэтому никто не заподозрит, что мы решили избрать его.
– На плане колодцев есть эти места?
Стерн кивнул:
– Однако без денег, без достаточного количества провизии и запасных животных не помогут и колодцы. Скорые курьеры, которые идут через Сахару, используют трех верблюдов на одного человека.
– Но здесь мы не можем чувствовать себя в безопасности. Слишком много людей в этом городе жаждет нашей смерти – больше, чем в пустыне. А что касается денег... – Эта мысль зародилась у Каролины, пока она говорила. – Подумайте об Измаиле абу Семине. Он ведь предложил нам свою помощь.
– Как пожелаете, – сухо ответил Рамон. – Однако в любом случае нам следует дождаться ночи.
Каролина хотела что-то возразить, однако Стерн был прав. Здесь они находились в заточении. Приходилось мириться с неизбежным. Каролина подошла к окну. Через металлические пластины жалюзи в комнату струился сухой, горячий воздух. Перед самым окном росла веерная акация. Внезапный порыв ветра растрепал серебристые ветви дерева. Это было как в Розамбу: когда ветер так трепал кроны деревьев, то немного позже он обычно пригонял облака, предвещающие собой скорую грозу. Каролина поманила Стерна к себе и указала ему на дерево, согнувшееся под новым порывом ветра. Внезапно она припомнила слова Абы эль Маана.
– Что он имел в виду, когда говорил, что мы должны молиться о дожде? – спросила она.
– В цистернах ничего не осталось. Колодцы пересохли. Молитвы, колдовство – ничего не помогло. Теперь они верят, что нашли причину того, почему Аллах отвернулся от них: христиане!
– Вы думаете, наша жизнь зависит от того, пойдет дождь или нет?
Стерн кивнул, не глядя на нее. Ветер неожиданно улегся. Крона акации замерла, серебристые листья жалко поникли. Незамутненное, ярко-синее небо царило над серым городом. Каролина внезапно улыбнулась:
– Мне кажется, будет лучше, если мы станем рассчитывать только на самих себя, а не на молитву. Когда наступит ночь?
– Слушайте муэдзина. Когда он призовет к пятой молитве, значит, нам пора.
В прихожей мусульманской школы, где ученики оставляли свои плащи и обувь, Каролина и Стерн ждали пятого призыва муэдзина.
С террасы, где сидели ученики, доносились приглушенные голоса. Один из мальчиков повторял стихи, прочитанные учителем. Во втором ряду одно место пустовало. На синей подушке лежали четки из желтого берилла. Не было ли это место Тимура? Мысли о мальчике занимали Каролину целый день, может быть потому, что она не слышала ничего нового о его состоянии. Но сейчас это было не более чем имя, промелькнувшее в голове, не тревожа ее по-настоящему. Сейчас она полностью сконцентрировалась на том, что ей предстояло совершить.
Над городом раздался высокий, протяжный крик муэдзина. На террасе сразу стало тихо. Мальчики обратили свои лица к небу, подняли ладони на высоту плеч в молитвенном жесте. Потом опустили руки на колени и наклонились вперед, пока их лбы не коснулись пола.
С нетерпением следила Каролина за ходом молитвенной церемонии, которой, казалось, не будет конца. Наконец ученики поднялись с колен, и терраса тут же наполнилась их звонкими голосами. Смеясь и толкаясь, мальчики выходили в прихожую. Это была та самая минута, которую ждали беглецы. Стерн коснулся плеча Каролины. В джабелле из верблюжьей шерсти, с простым платком на голове, почти целиком закрывающим лицо, она казалась настоящей восточной женщиной. Каролина нанесла на лицо и руки слой темной пудры, подвела глаза черной краской. Они смешались с толпой учеников, поспешили вместе с ними вниз по широкой лестнице и через калитку вышли на улицу.
Нервное напряжение, измучившее Каролину во время долгого ожидания, сменилось радостью и ощущением свободы, как только калитка за ними закрылась. Крики трех муэдзинов эхом повторяли друг друга, растворяясь в вечернем воздухе.
Они остались одни.
Город словно вымер. Дома, обращенные на улицу глухими стенами без окон, казалось, излучали враждебность.
Надо всем властвовала изнуряющая жара и сухость. Этот воздух почти невозможно было вдыхать; земля на площади перед мечетью потрескалась и покрылась коркой от зноя. Все молило о дожде. Даже серый цвет стен, казалось, жаждал влаги.
На противоположной стороне улицы они заметили большое вытянутое здание. Его плоская крыша, украшенная башенками и зубцами, как стены замка, возвышалась над соседними домами. Ворота были огромные, но даже они казались маленькими на фоне массивного, сплошного фронтона. Из семи канделябров были зажжены только два. Под ними неподвижно, как статуи, стояли стражи, атлетического сложения негры в длинных суданских рубахах, перехваченных широкими поясами. В одной руке каждый держал мушкет, в другой – длинную пику. Каролина вопросительно взглянула на Стерна.
Он кивнул:
– Это дворец шейха Томана ибн Моханны. Дом Измаила вплотную примыкает к нему. Пойдемте скорее!
Действительно, они были близки к цели своего путешествия. Дом Измаила казался весьма скромным рядом с палатами наместника. Каролина поневоле замедлила шаг. Просить – как она это ненавидела! Просить чужого человека о денежном займе – что может быть отвратительнее? А если Измаила нет дома? Если слуга не впустит их?
Каролина закрыла глаза, вызывая в памяти образ человека, которого любила. Она пыталась представить его тело, его лицо.
«Я любила его, – подумала она. – Я люблю его!»
Ей казалось, что за ее спиной – целая жизнь, наполненная этими тремя словами. День и ночь она искала его, тосковала по нему. Она принадлежала ему целиком – всеми своими мыслями, и душой, и телом. В своих мечтах она владела тем, до чего не могла дотянуться наяву. Сколько же дней было им отпущено, чтобы по-настоящему обладать друг другом? Мало, очень мало. И как же много дней и ночей выпало на ее долю, когда она оставалась одна, только в мыслях любя, только в мечтах чувствуя себя любимой! Безответная любовь и непоколебимая вера вели ее, поддерживали в трудную минуту – пока не были разбиты где-то там, в пустыне. Навсегда? Или они еще могут к ней вернуться?
Обрывки мыслей, неясные ощущения и смутные картины проплывали перед ней, пока она пила кофе и ела теплый ореховый шербет. Закончив завтракать, Каролина некоторое время сидела в задумчивости, потом, стряхнув с себя оцепенение, отправилась на поиски гостеприимного хозяина.
Было совсем непросто ориентироваться в этом чужом, незнакомом доме. Наконец она оказалась на какой-то галерее, которая окружала внутренний двор. Пока она не встретила ни одной живой души. От галереи отходили в разные стороны многочисленные коридоры.
Каролина все еще раздумывала, куда ей лучше свернуть, когда вдруг совсем рядом услышала шаги. Два человека направлялись в ее сторону по галерее. Каролина решила не попадаться неизвестным на глаза и укрылась в темной стенной нише. Судя по одежде, оба мужчины были врачами. Каролина прислушалась к их разговору, но единственное, что она смогла понять и уловить, – часто повторяющееся имя Тимур.
Каролина не забыла ту внезапную перемену, которая произошла с Абу эль Мааном, когда ему сообщили о несчастье, случившемся в конюшне с его внуком. Означает ли приход этих двух врачей что-то страшное? Она торопливо пошла дальше по галерее и через несколько метров увидела дверь. Каролина остановилась у нее и прислушалась. Тишина. Вот еще одна дверь. Тоже тихо. Следующая. Наконец, из-за последней двери послышались голоса. Она постучала и, не получив ответа, вошла.
Стерн и Аба эль Маан стояли у стола и разглядывали разложенную на нем карту. Оживленный разговор, который они вели, сразу оборвался. Каролина пыталась поймать взгляд Стерна, однако тот старательно избегал ее глаз. Аба эль Маан пошел навстречу Каролине. Длинный кафтан, застегнутый наглухо на два ряда маленьких блестящих пуговиц, делал его стройнее, чем вчерашняя свободная гебба, одновременно подчеркивая немалую силу, таящуюся в этом теле.
– Я рад, что вы уже так хорошо ориентируетесь в моем доме, – он сказал это дружелюбно, однако с едва заметным упреком. – Вы долго спали сегодня.
– Простите меня, Аба эль Маан, – сказала Каролина. – Меня заставило так настойчиво искать вас желание узнать, как чувствует себя ваш внук.
Под глазами Абы эль Маана залегли темные тени от беспокойно проведенной ночи.
– Сейчас у него врачи, – сухо ответил он. – Я жду их сообщений. Так что пока не могу удовлетворить ваш интерес. Зато у меня есть новости от слуги, которого я посылал к шейху Тома ну ибн Моханне.
– Хорошие?
– Неплохие, – ответил араб. – Томан ибн Моханна сожалеет, что не может сейчас быть в городе, чтобы принять вас. До своего возвращения он поручает вас моим заботам.
– А когда он вернется? – спросила Каролина.
– Этого я не могу вам сказать. Поначалу все предвещало легкую победу, однако Калаф жестокий и упорный противник. – Хозяин дома внимательно посмотрел на Каролину. – Почему вы так нетерпеливы? – продолжил он. – У вас, христиан, в груди часы вместо сердца. Мы, арабы, мужественны, потому что не дорожим земной жизнью, вы же храбры от нетерпения.
Он замолчал. Потом махнул рукой, словно желая покончить с неприятным разговором.
Каролина внимательно слушала его. Его спокойствие, мягкость, с которой он говорил, не могли ее обмануть. Присутствие в доме Каролины и Стерна повергло Абу эль Маана в жестокий конфликт с самим собой. Он от всей души старался понять их. Его рассудок был их сторонником. Но его чувства противились им, как и темная, не подчиняющаяся разуму часть души, в которой прочно укоренились недоверие к иноверцам и фанатизм его предков.
Словно обладая даром читать чужие мысли, Аба эль Маан сказал:
– Не волнуйтесь! Никогда в этом доме не будет нарушен закон гостеприимства! Если вы чувствуете себя в нем как в заточении, то не забывайте, пожалуйста, что это продиктовано заботой о вашей безопасности. – Он взглянул на Стерна. – Я знаю, оба вы думаете о побеге. Я и сам обдумывал такую возможность. Я размышлял над тем, как помочь вам тайно покинуть Тимбукту. Это решило бы не только ваши, но и мои проблемы. Но прежде всего следует подумать вот о чем: если вы верите в силу молитвы – молитесь о дожде!
Занавес, скрывающий один из выходов на террасу, заколыхался. На мгновение за ним появился черный слуга. Он сделал хозяину короткий знак рукой и тут же снова скрылся за портьерой. Словно все это время только и ожидая этого сигнала, Аба эль Маан поклонился и поспешно вышел из комнаты.
Вплоть до этой самой минуты Стерн избегал смотреть на Каролину. Он боялся ее первого взгляда, первых слов, боялся, что вчера вечером больно обидел ее. Она никогда не сможет понять, почему он не мог поступить иначе. Но теперь, когда Каролина стояла в двух шагах от него, он позабыл обо всем. Рамон был уже не властен над собой. Эта любовь была сильнее его воли.
– Что с Тимуром? – спросила Каролина.
Почему он не подходит к ней? Почему не прижимает ее к себе? Ему казалось: поступи он так, и все сразу станет хорошо. Вместо этого Стерн сказал:
– Я еще раз попросил у Абы эль Маана разрешения осмотреть мальчика, однако он и слышать об этом не хочет.
Каролина окинула взглядом комнату. Они были одни, но при этом ее не покидало ощущение, что за ними зорко наблюдают, их разговоры подслушивают. Она невольно понизила голос:
– Мы должны убираться из этого города. Вы это знаете так же хорошо, как и я. Аба эль Маан сам говорил о побеге. Что же нас останавливает?
– У нас нет ни денег, ни запасов, ни животных. Я послал Алманзора в караван-сарай, чтобы он разузнал что-нибудь о Зинаиде. Сейчас мы не можем уехать. Даже имей мы деньги и верблюдов – согласитесь ли вы покинуть Тимбукту без Зинаиды и ребенка?
Она печально покачала головой.
– Так скажите, что же нам делать? Стерн указал на карту, расстеленную на столе. По углам ее прижимали толстые книги. Верхний край карты окаймлял голубой цвет – это было Средиземное море. Алжир, Тунис, Марокко, Триполи. Стерн указал на Тимбукту.
– Есть три дороги в Алжир. Самая короткая и быстрая – на восток: спуститься на лодках по Нигеру к побережью. Самая длинная дорога – это путь паломников: через Гадамас, а потом вверх к Марокко и Фецу. Этим путем пришел я. Есть еще и третий. Он ведет через Сахару в Алжир. Он самый тяжелый и опасный – поэтому никто не заподозрит, что мы решили избрать его.
– На плане колодцев есть эти места?
Стерн кивнул:
– Однако без денег, без достаточного количества провизии и запасных животных не помогут и колодцы. Скорые курьеры, которые идут через Сахару, используют трех верблюдов на одного человека.
– Но здесь мы не можем чувствовать себя в безопасности. Слишком много людей в этом городе жаждет нашей смерти – больше, чем в пустыне. А что касается денег... – Эта мысль зародилась у Каролины, пока она говорила. – Подумайте об Измаиле абу Семине. Он ведь предложил нам свою помощь.
– Как пожелаете, – сухо ответил Рамон. – Однако в любом случае нам следует дождаться ночи.
Каролина хотела что-то возразить, однако Стерн был прав. Здесь они находились в заточении. Приходилось мириться с неизбежным. Каролина подошла к окну. Через металлические пластины жалюзи в комнату струился сухой, горячий воздух. Перед самым окном росла веерная акация. Внезапный порыв ветра растрепал серебристые ветви дерева. Это было как в Розамбу: когда ветер так трепал кроны деревьев, то немного позже он обычно пригонял облака, предвещающие собой скорую грозу. Каролина поманила Стерна к себе и указала ему на дерево, согнувшееся под новым порывом ветра. Внезапно она припомнила слова Абы эль Маана.
– Что он имел в виду, когда говорил, что мы должны молиться о дожде? – спросила она.
– В цистернах ничего не осталось. Колодцы пересохли. Молитвы, колдовство – ничего не помогло. Теперь они верят, что нашли причину того, почему Аллах отвернулся от них: христиане!
– Вы думаете, наша жизнь зависит от того, пойдет дождь или нет?
Стерн кивнул, не глядя на нее. Ветер неожиданно улегся. Крона акации замерла, серебристые листья жалко поникли. Незамутненное, ярко-синее небо царило над серым городом. Каролина внезапно улыбнулась:
– Мне кажется, будет лучше, если мы станем рассчитывать только на самих себя, а не на молитву. Когда наступит ночь?
– Слушайте муэдзина. Когда он призовет к пятой молитве, значит, нам пора.
В прихожей мусульманской школы, где ученики оставляли свои плащи и обувь, Каролина и Стерн ждали пятого призыва муэдзина.
С террасы, где сидели ученики, доносились приглушенные голоса. Один из мальчиков повторял стихи, прочитанные учителем. Во втором ряду одно место пустовало. На синей подушке лежали четки из желтого берилла. Не было ли это место Тимура? Мысли о мальчике занимали Каролину целый день, может быть потому, что она не слышала ничего нового о его состоянии. Но сейчас это было не более чем имя, промелькнувшее в голове, не тревожа ее по-настоящему. Сейчас она полностью сконцентрировалась на том, что ей предстояло совершить.
Над городом раздался высокий, протяжный крик муэдзина. На террасе сразу стало тихо. Мальчики обратили свои лица к небу, подняли ладони на высоту плеч в молитвенном жесте. Потом опустили руки на колени и наклонились вперед, пока их лбы не коснулись пола.
С нетерпением следила Каролина за ходом молитвенной церемонии, которой, казалось, не будет конца. Наконец ученики поднялись с колен, и терраса тут же наполнилась их звонкими голосами. Смеясь и толкаясь, мальчики выходили в прихожую. Это была та самая минута, которую ждали беглецы. Стерн коснулся плеча Каролины. В джабелле из верблюжьей шерсти, с простым платком на голове, почти целиком закрывающим лицо, она казалась настоящей восточной женщиной. Каролина нанесла на лицо и руки слой темной пудры, подвела глаза черной краской. Они смешались с толпой учеников, поспешили вместе с ними вниз по широкой лестнице и через калитку вышли на улицу.
Нервное напряжение, измучившее Каролину во время долгого ожидания, сменилось радостью и ощущением свободы, как только калитка за ними закрылась. Крики трех муэдзинов эхом повторяли друг друга, растворяясь в вечернем воздухе.
Они остались одни.
Город словно вымер. Дома, обращенные на улицу глухими стенами без окон, казалось, излучали враждебность.
Надо всем властвовала изнуряющая жара и сухость. Этот воздух почти невозможно было вдыхать; земля на площади перед мечетью потрескалась и покрылась коркой от зноя. Все молило о дожде. Даже серый цвет стен, казалось, жаждал влаги.
На противоположной стороне улицы они заметили большое вытянутое здание. Его плоская крыша, украшенная башенками и зубцами, как стены замка, возвышалась над соседними домами. Ворота были огромные, но даже они казались маленькими на фоне массивного, сплошного фронтона. Из семи канделябров были зажжены только два. Под ними неподвижно, как статуи, стояли стражи, атлетического сложения негры в длинных суданских рубахах, перехваченных широкими поясами. В одной руке каждый держал мушкет, в другой – длинную пику. Каролина вопросительно взглянула на Стерна.
Он кивнул:
– Это дворец шейха Томана ибн Моханны. Дом Измаила вплотную примыкает к нему. Пойдемте скорее!
Действительно, они были близки к цели своего путешествия. Дом Измаила казался весьма скромным рядом с палатами наместника. Каролина поневоле замедлила шаг. Просить – как она это ненавидела! Просить чужого человека о денежном займе – что может быть отвратительнее? А если Измаила нет дома? Если слуга не впустит их?