Пока старший лейтенант вспоминал о «Боинге» авиакомпании KAL и о спорах с друзьями, его «МиГ» на крейсерской скорости приближался к точке встречи с транспортом из Норвегии. Конечно же, никто транспорт сбивать не собирался: у господина советника Маканина и пилотов части 461-13 «бис» были на него другие виды. Впрочем, даже если бы кто-нибудь из них захотел пощупать «Геркулес» на предмет его аэродинамической устойчивости, сделать это было бы сложно: вместо настоящих ракет на пилонах висели имитаторы, а в кассетах пушки ГШ-23Л — как раз те самые зажигательные снаряды, которых не хватало Геннадию Осиповичу, когда он заходил на беззащитный «Боинг».
— Эй, ребята, — воззвал штурман наведения. — Двести тридцать первый и двести тридцать второй. Навожу ППС [29]. Азимут — 260. Удаление — 120. Высота условной цели — шесть тысяч. Скорость — 500 километров в час.
— Двести тридцать первый понял вас, база.
— Двести тридцать второй понял вас, база. Лукашевич снова повернул истребитель, следуя за своим ведущим. Теперь он внимательно следил за показаниями многофункционального индикатора. С минуты на минуту «Геркулес» должен был появиться в виде засветки, и вот тогда начнется самое интересное.
Они вышли на цель через четверть часа. Еще дважды штурман наведения давал поправки по азимуту и удалению, но его подсказки уже были не нужны. Головки имитаторов захватили «Геркулес», а вскоре и сам транспорт стал виден — огромный, тупоносый, окрашенный в защитные цвета, с эмблемой норвежских ВВС на фюзеляже — стилизованным изображением самолета в синем круге. Истребители проскочили над «Геркулесом» на высоте шести с половиной тысяч метров и пристроились в хвост.
— Вступили в визуальный контакт с условной целью, — доложил Громов. — ЗГ горит. Идем в захвате.
— Условная цель — нарушитель государственной границы, — сообщил штурман. — Попытайтесь привлечь его внимание и заставить следовать за собой.
— Вас понял, база. Перехожу на аварийную частоту [30].
Эту игру они придумали и отработали вместе с советником Маканиным. Прекрасно понимая, что их переговоры слушают все кому не лень, они решили вести себя так, будто действительно проводят учебную атаку. Пилотам же «Геркулеса» должно казаться, что они имеют дело с настоящими боевыми истребителями, готовыми пустить свои пушки и ракеты в ход при первых признаках неповиновения; им должно казаться, что всё происходит всерьез.
Громов переключился на аварийную частоту и обратился к пилотам транспорта по-английски:
— Борт номер 563, вы нарушили государственную границу Российской Федерации. Приказываю немедленно изменить курс и следовать за нами.
Лукашевич засмеялся, представив, как вытянулись сейчас лица пилотов транспорта. Летели себе, понимаешь, летели и прилетели. С транспорта что-то залопотали в ответ, но Громов не слушал.
— В случае неповиновения, — отрезал он жестко, — мы будем вынуждены открыть огонь.
Высказавшись, Громов вернулся на частоту связи с базой и сообщил штурману:
— Нарушитель не отвечает.
— Приказываю открыть предупредительный огонь! — распорядился штурман.
— Есть открыть предупредительный огонь. Ведомый, держи хвост.
— Слушаюсь, командир.
Пока Лукашевич продолжал болтаться в хвосте у транспорта, майор задрал нос истребителя и, врубив форсаж [31], мгновенно нагнал цель. Уравняв скорость, он нажал на гашетку пушки. Первый снаряд вылетел из ствола через секунду после этого. Поршень газоотводного двигателя пушки отошел в предельно заднее положение, приводя в действие затвор второго ствола. Новый выстрел последовал незамедлительно, и операция повторилась. Даже при ярком солнечном свете разрывы зажигательных снарядов производили неизгладимое впечатление. Громов выпустил две очереди, целясь поверх кабины «Геркулеса». Транспорт чуть клюнул носом, но быстро выровнялся. Ага, заметили! Громов обогнал его и снова переключился на аварийную волну:
— Борт номер 563! Это было первое предупреждение. Оно же последнее. Следуйте за мной к аэродрому.
Сказано это было вовремя, потому что до ВПП [32], намеченной для посадки транспорта, оставалось не более пяти минут лету. И экипаж транспорта послушался! А что им еще оставалось делать? «Геркулес» изменил курс и, как привязанный, пошел за истребителем Громова.
Убедившись, что всё в порядке, майор вызвал штурмана:
— База, нарушитель не подчиняется.
— Нарушителя уничтожить! — приказал штурман, продолжая разыгрывать сценарий «плановых учений».
— Пуск ракет произвел, — доложил Громов, отработав на бортовом компьютере имитацию запуска. — Условная цель уничтожена. Выхожу из атаки… (Карелия, сентябрь 1998 года)
В то время, когда его друзья имитировали атаку, запугивая и принуждая к посадке экипаж «Геркулеса», Стуколин был на земле, а точнее — в кабине старенького грузовика марки «ЗИЛ», — он сидел рядом с Женей Яровенко и прислушивался, не раздастся ли характерный вой, сопровождающий любой самолет, идущий на малой высоте.
Справа и слева от их грузовика, рассыпавшись вдоль недавно отреставрированной взлетно-посадочной полосы, стояло еще не менее десятка грузовиков. Грузовики привела целая команда парней в кожаных «косых» куртках под руководством свирепого вида бритоголового мужика. Про себя Стуколин назвал его «Стриженым», не догадываясь, что угодил в яблочко. Павел Стрижельчик, известный в криминальных кругах Питера под кличкой Стриженый, действительно предпочел самолично проконтролировать, как пройдет акция по потрошению грузового отсека норвежского транспортного самолета.
Любопытно, что Стуколин и Стриженый сразу понравились друг другу. В Стриженом не было почти ничего от образа «нового русского братка», в Стуколине — почти ничего от образа «советского офицера». Стуколин оценил организаторский талант Стриженого: парни в «косухах» ходили по струнке — не армия, конечно, но уже и не табор. Стриженый в свою очередь выразил надежду, что наши доблестные военно-воздушные офицеры не подведут, а доставят транспорт в лучшем виде и в указанное время. Поговорив о том о сем и выяснив, как много у них общего, новые знакомые разошлись по своим машинам: Стуколин полез в грузовик, а Стриженый вернулся к командному джипу «чероки».
Стуколин не мог долго усидеть на одном месте, он часто выбирался из кабины, прогуливался, посматривая то на часы, то вокруг. Правда, смотреть тут было не на что: пустая полоса, пустая разбитая дорога, осенний лес да брошенные реставраторами бетонные плиты.
— Рассказал бы, что ли, анекдотец какой, — растормошил Стуколин мирно задремавшего Яровенко.
— Могу, — охотно откликнулся тот. — Летит, значит, транспорт. Экипаж, как полагается: командир, второй пилот, штурман, бортинженер. И, значит, при посадке впиливается он в полосу. Экипаж, к счастью, жив. Выбираются, смотрят, как их машина на полосе догорает. Тут, значит, командир вздыхает и говорит: «Простите меня, ребята. Я виноват. Руки с похмелья тряслись, вот и впилились мы в полосу». За ним вздыхает штурман: «Это вы меня, ребята, простите. Я виноват. С похмелья башка трещит, не разобрался в показаниях, неверную наводку командиру дал, вот и впилились мы в полосу». Третьим, значит, вздыхает бортинженер. «Не, — говорит, — ребята, я виноват. С похмелья глаза слезятся, не разглядел, что там на приборах, неверные данные надиктовал, вот и впилились мы в полосу». А второй пилот, значит, стоит молча и думает: «Блин! А ведь эти суки едва меня не угробили!»
Стуколин одобрил анекдот. Юмор заключался в том, что работа второго пилота в ходе полета действительно сводилась к минимуму. Он был как бы на подхвате — подменить командира на самом простом участке полета, аварийные ситуации опять же.
— Молодец, Женя, — похвалил старший лейтенант. — Где ты только всех этих анекдотов нахватался?
— Коллекционирую, — признался Яровенко скромно.
Его приняли в компанию посвященных в самый последний момент. Когда сообразили, что без хорошего водителя в этом деле не обойтись. Подумали, выбирая, и остановились на его кандидатуре. Во-первых, сверхсрочник и детдомовец. Во-вторых, давно проверен на лояльность к своим командирам. В-третьих, вместе с ним как-никак к Маканину ездили. Женя не заставил себя долго уговаривать, безоглядно приняв все правила игры. Наверное, о чем-то подобном он и мечтал втихаря, отправляясь на военную службу.
— О! — Женя встрепенулся. — Кажется, летят, старший!
Стуколин выпрыгнул из кабины и уставился на запад. С запада накатывал ровный мощный гул.
— Готовность номер один! — заорал он. — Всем приготовиться! Летят!
Из машин высыпали парни в «косухах», а Стриженый уже бегал вдоль шеренги грузовых автомобилей, отдавая последние распоряжения. И вот глазам непривычной к подобным эффектам, а потому изумленной публики предстало величественное зрелище. Впереди на предельно малой высоте шел «МиГ» майора Громова. Он проскочил над полосой на скорости в 1400 километров в час, оглушив всех ревом двигателя. За ним, медленно снижаясь, летел тупоносый и огромный (тридцать метров длина фюзеляжа) транспорт С-13Н, бортовой номер 563, с опознавательными знаками норвежских ВВС. За ним и несколько выше держал линию «МиГ» старшего лейтенанта Лукашевича. Когда скорость транспорта снизилась до того предела, который «МиГ» уже не мог себе позволить из-за опасности сваливания в штопор, Лукашевич поддал газку и умчался вслед за ведущим. Правда, они тут же сделали разворот и вернулись, чтобы проконтролировать, сел ли транспорт и без повреждений ли он сел.
Шасси «Геркулеса» коснулись полосы. Стуколин, наблюдавший за посадкой с земли, отметил высокий профессионализм пилотов: они сели с первого захода и практически без ошибок — прямо хоть фильм делай для балашовцев [33]. «А может, они сами балашовцы?» — подумал Стуколин, вспомнив, что совсем еще недавно Россия и микроскопическое государство, армия которого готовится к вторжению, составляли единое целое — одну большую страну.
Убедившись, что транспорт сел без приключений и глушит двигатели, майор с лейтенантом ушли на базу, предоставив разбираться с «Геркулесом» тем, кто дожидался этого с нетерпением на земле.
— Вперед, братва! — рявкнул Стриженый, обращаясь к своей команде. — На абордаж!
Грузовики сорвались с места, выезжая прямо на взлетно-посадочную полосу и окружая тушу транспорта со всех сторон, как муравьи жирную гусеницу. Стриженый подогнал свой командный джип к тупому носу севшего транспорта, отрезав последнюю возможность для пилотов развернуться на полосе и взлететь. Стуколин, наоборот, решил поставить «ЗИЛ» у хвоста, крикнул Жене, чтобы тот держался этой позиции, выскочил и побежал вдоль туши самолета к командному джипу. Стриженый уже переминался на бетоне полосы, рядом с ним кучковались трое в «косухах». Стуколин поспел вовремя — входной люк транспорта, расположенный на фюзеляже по левому борту, открылся, и в образовавшемся проеме возник пилот — по виду типичное «лицо кавказской национальности». Распахнув люк, он замер, с очевидным обалдением разглядывая команду Стриженого.
— Эй ты, чмо! — обратился к пилоту Стриженый. — Трап спускай, ферштейн?
Пилот отпрянул, и в руке у него появился пистолет. Очевидно, он не до конца понимал, в какой ситуации оказался. Заклацали затворы. Стуколин оглянулся и с веселым удивлением обнаружил, что ребята в «косухах» вооружены до зубов, что они и продемонстрировали, извлекая на свет пистолеты-пулеметы «узи». Стриженый доставать оружие не стал, а сказал с нехорошей усмешкой, обращаясь к пилоту;
— Ну что, чурка, постреляем? Или сразу ствол отдашь?
Стуколин подумал, что, может быть, пилот не понимает русского языка, но тот всё прекрасно понял. Он замер, затравленно глядя на бойцов Стриженого, потом медленно опустил руку с пистолетом.
— Давай, давай, — подбодрил Стриженый. — Пистолет на землю и продолжим переговоры.
Пилот послушался. Он бросил пистолет под ноги Стриженому.
— Теперь спускай трап. Иначе вы отсюда никогда не улетите.
Пилот исчез в проеме люка, его место занял другой, такой же смуглый и кучерявый.
— Кто вы такие?! — крикливо вопросил он с характерным кавказским акцентом.
— Что вам надо?
— Второй вопрос мне нравится больше, — сообщил Стриженый, лучезарно улыбаясь — Поэтому я на него отвечу. Спускайте трап и открывайте трюм. Мы будем вас грабить.
Пилоты в проеме люка онемели. Потом тот, который появился вторым — видимо, командир экипажа, — заговорил быстро, путаясь в словах и иногда переходя на свой родной язык:
— Вы не иметь права так действовать. Мы подчинены законам других государств. Мы есть офицеры НАТО, самолет принадлежит Норвегии, является территорией Норвегии. Вы нарушаете международное законодательство, вы будете отвечать за это перед судом…
— Я отвечу-отвечу, не беспокойся, — заверил Стриженый. — Мне не впервой. Но это будет потом, а сейчас… спускай трап!!!
Стриженый дернул за рукав куртки одного из бойцов, и тот, подняв ствол «узи» к чистому небу, выпустил длинную очередь. Израильский пистолет-пулемет стреляет не слишком громко, шумовые и визуальные эффекты на минимуме, но и этой демонстрации силы вполне оказалось достаточно, чтобы командир экипажа норвежского транспорта выкинул белый флаг. Пилоты «Геркулеса» спустили трап — складную металлическую лестницу. Стриженый с достоинством поднялся в кабину транспорта. Вслед за ним полез и Стуколин. Командир экипажа транспорта что-то сказал на своем гортанном наречии и отодвинулся, пропуская их внутрь.
— Значит, так, — Стриженый остановился и легонько ткнул командира кулаком в грудь; в глазах у того полыхнула ненависть. — Значит, так, вы купцы, а мы пираты; у вас — груз, а у нас — интерес к грузу. Если вы хотите улететь отсюда живыми, сдавайте груз.
Тут в голове Стуколина что-то щелкнуло. Пираты! Конечно же! Старший лейтенант понял наконец, почему Маканин дал операции перехвата название «Испаньола».
(Он вообще-то всегда был немножко тугодум — старший лейтенант Стуколин. Чисто физические реакции у него на высоте, а вот мыслительный процесс подкачал. Из-за этого он едва не провалил тесты при поступлении в Ейское авиационное училище. Будущим курсантам выдали размноженные типографским способом листки, на которых были изображены циферблаты, общим числом в шесть десятков. Большая часть делений на циферблатах отсутствовала, а некоторые циферблаты были повернуты на девяносто, сто восемьдесят или другое количество градусов в зависимости от фантазий безымянного художника. Зато везде присутствовали две стрелки, одна — часовая, вторая — минутная. Задачей будущего курсанта было определить, какое время отображено на каждом из циферблатов. На весь тест было выделено полчаса: по полминуты на решение одной головоломки из шестидесяти.
Получив свою пачку листков, Алексей Стуколин застыл в ступоре. В то время, когда его друзья, Громов с Лукашевичем, высунув языки и обливаясь потом, усердно заполняли клеточки теста, проставляя время, он с четверть часа сидел без дела, тупо уставившись на непонятные циферблаты. Заметив его нерасторопность, к Стуколину подошел пожилой майор, проводивший тест. «Что-то случилось, молодой человек?» — поинтересовался он участливо. Стуколин поднял на майора глаза и посмотрел виновато. «Я не понимаю, — сказал он. — Я не понимаю, что нужно делать». Майор мог бы забрать листки и указать Алексею на дверь: в том году желающих послужить Родине в рядах ВВС было предостаточно, но вместо этого он только вздохнул, присел рядом, отобрал у Стуколина шариковую ручку и показал, тыча в листок: «Вот здесь есть деления Дтри часа», Додиннадцать часов" и Ддвенадцать часов". ДДвенадцать" дает нам направление оси циферблата, Додиннадцать" и Ддвенадцать" вместе — сектор часа, эталон. Часовая стрелка находится у деления Дтри". Значит, имеем третий час. Остается выяснить, сколько минут до трех часов осталось. Где находится минутная стрелка?" — «Я понял! — закричал Стуколин радостно — Часы показывают половину третьего!» — «Правильно, — подтвердил и одобрил майор. — Именно половину третьего». Он аккуратно вписал «2: 30» в клеточки теста и вернул ручку Стуколину. Тот с рвением взялся за дело и успел в срок. Впоследствии, уже будучи курсантом Ейского авиационного училища, Алексей познакомился с добросердечным майором поближе. Выяснилось, что зовут его Аркадий Павлович и он имеет степень кандидата технических наук. В училище он преподавал курсантам высшую математику…)
Командир экипажа норвежского «Геркулеса», выслушав требования Стриженого, возмущенно мотнул головой, словно заупрямившийся гнедой жеребец, и тут его взгляд упал на Стуколина, точнее — на стуколинскую форму.
— Вы! — закричал он. — Вы — офицер! Вы должны подчиняться командованию. Вы нарушаете соглашение! Вы пойдете под трибунал!
— Заткнись, дурак, — велел Стриженый почти беззлобно.
— Нет, почему же, — сказал Стуколин, недобро прищурясь и начиная поглаживать правый кулак. — Пусть говорит.
Но командир экипажа умолк. Понял, видно, что спорить здесь и что-то доказывать бесполезно.
— Ну так что? — напомнил о себе Стриженый. — Будем глазки строить или писать?
Не ясно было, понял командир экипажа норвежского транспорта смысл последней фразы или нет, но он отшатнулся, посмотрел на «пиратов» диковатыми глазами и что-то крикнул в люк на своем языке. Уговорили. Загудели сервоприводы, и рампа грузового отсека со скрежетом стала опускаться. Стоило ей только коснуться земли, как к транспорту, дав задний ход, пристроился первый грузовик. Парни в «косухах» принялись споро разгружать норвежца, передавая коробки по выстроившейся цепочке.
— Пойду осмотрюсь, — сказал Стуколин.
Стриженый рассеянно кивнул:
— Осмотрись.
Старший лейтенант спустился по трапу и обошел транспорт. Его заинтересовало, что же на самом деле везли на «Геркулесе». Резона обманывать пилотов у господина советника Маканина не было никакого, однако принцип «доверяй, но проверяй» его еще в этой жизни ни разу не подводил. Он подошел к рампе грузового люка в самый разгар работ. Картонные коробки, деревянные ящики, металлические контейнеры и матерчатые тюки перемещались один за другим из раззявленной туши транспорта в крытые кузова грузовиков. Часть коробок Стуколин к своему удивлению опознал. Они были большие, довольно тяжелые и обклеенные скотчем. На боках каждой из них красовались надписи:
Einmannpackung (Combat Ration, Individual) Тур II Inhaltsverzeichms und Zubereitungsanweisung inliegend Versorgungsnummer 8970-12-160-0298 NATO APPROVED
Опознав немецкий язык, Стуколин вспомнил, как году этак в девяностом-девяносто первом к ним в часть 461-13 «бис» привезли два грузовика таких коробок. В них оказались коробки размерами поменьше, содержащие индивидуальные пищевые рационы солдат Бундесвера. Этими коробками, называемыми так же «гуманитарной помощью», немцы расплачивались с Михаилом Сергеевичем Горбачевым за «освобождение» Восточной Германии. Целых три месяца рядовые и офицеры воинского подразделения 461-13 «бис» лопали консервированную свинину с консервированной же картошкой, запивая это дело растворимым кофе, порошковым лимонадом и подтираясь гигиеническими салфетками.
«Ну и сочетаньице, — подумал Стуколин, разглядывая знакомые надписи. — Транспорт из Норвегии, жратва из Германии, пилоты с Кавказа, а пираты — русские! Блин, жизнь как на Невском проспекте».
Разгрузка транспорта заняла час. Стуколин последним в очереди к рампе стоять не захотел, а велел Жене Яровенко подогнать грузовик и, не сильно церемонясь, растолкал парней в «косухах».
— Так! — объявил он. — Эти, эти, эти и вон те ящики грузим ко мне. И пошевеливайтесь!
Парни заворчали, но ослушаться не посмели: авторитет Стриженого среди них был беспредельно высок. Натовскую амуницию: полевые комбинезоны, палатки, вещмешки и прочее барахло — Стуколин ворошить не стал, а выбрал четыре десятка больших коробок с провиантом от Бундесвера, так, чтобы забить кузов почти до упора, к этому добавил три коробки с мылом и зубной пастой. Потом подумал и взял пару упаковок принадлежностей для полевой кухни.
Женя Яровенко тоже не остался в стороне. Глаза у него при виде такого количества дармового шмотья алчно заблестели. Он читал английские и немецкие надписи на упаковках и что-то там про себя соображал. Губы у него при этом шевелились. Потом он вдруг кинулся к одному из тюков, перетаскиваемых парнями Стриженого, и, вытащив штык-нож, болтавшийся в ножнах на поясе, вспорол грубую ткань.
— Ты че делаешь? — возмутился один из парней. — Типа крутой, да?
Женя его не слушал. Он что-то тащил из тюка, вцепившись обеими руками.
— Спокойно, спокойно, — призвал к порядку Стуколин. — Здесь все свои Делаем общее дело — зачем нам ссориться?
— А че он? — не успокоился сразу парень. — Чё он ваще?
Стуколин подошел ближе:
— Женя, ты чего?
Урча, как кот, дорвавшийся до свежей говядинки, Яровенко вытянул на свет отличную пилотскую куртку — из чистой натуральной кожи и отороченную мехом.
— Это мне, — заявил он с детской непосредственностью. — Мечта, а не куртка.
Стуколина так рассмешила эта чистая в своей искренности радость от бесплатного приобретения обновки, что он громко расхохотался. Возмущавшийся поведением Жени парень стоял над похудевшим тюком и ошалело переводил взгляд с лучащегося счастьем Яровенко на хохочущего старшего лейтенанта. Потом плюнул, покрутил пальцем у выбритого виска и сказал:
— Чокнутые, во!
Когда разгрузка закончилась, грузовики Стриженого освободили полосу. Теперь транспорт мог развернуться и взлететь. Пилоты «Геркулеса» не заставили себя упрашивать. Едва Стриженый отогнал свой командирский джип за пределы полосы, все четыре винта норвежца стали раскручиваться. Воздух снова наполнился ревом двигателей, и «Геркулес» под улюлюканье и оскорбительные жесты высыпавшей смотреть его взлет команды Стриженого поднялся в воздух.
Дело было проведено чисто, и Стуколин вздохнул с облегчением. Он был готов к возможным сбоям в намеченной программе перехвата и теперь радовался, что ни одного сбоя таки не произошло. А Женя так просто был счастлив, примеряя кожаную натовскую куртку.
Перед тем как попрощаться, Стриженый протянул Стуколину пухлый конверт.
— Это ваша доля, — пояснил он. — Не беспокойся, там зеленые.
Стуколин закашлялся. Он не думал, что к грузовику всяческого добра приложатся еще и деньги.
— Спасибо, — поблагодарил он, принимая конверт. — Хотя я… и другие… в общем… не ради денег…— он смешался.
— Мы — не государство, — проникновенно сказал Стриженый. — У нас принцип такой: сделал дело — получи гонорар…
Глава девятая. РЕЗИДЕНТ.
Разумеется, настоящие фамилия-имя-отчество Ивана Ивановича были совсем другими. Он сменил их не по своей воле, а по требованию далекой Родины, ради свободы и процветания которой он жил и воевал последние шесть лет.
До того, как Родина призвала его, Иван Иванович жил в городе Таллинне и занимался морскими контрабандистами. Он был неплохим таможенником, и начальство его ценило. Жизнь Ивана Ивановича была расписана на много лет вперед: карьерный рост, увеличение зарплаты, переезд из общежития в отдельную квартиру где-нибудь на тихой окраине Таллинна, в перспективе — покупка «Жигулей» и, может быть, дачного участка.
Если честно, то на Родину Ивана Ивановича не тянуло. Он получил европейское образование, привык жить в настоящем европейском городе, не держался за «землячества», ему нравились эстонцы — спокойные, рассудительные, без всех этих характерных для многих кавказских народов «заморочек», связанных с понятием «кровные узы». Он уже подыскивал себе пару — желательно эстонку, — проигнорировав многочисленные письма старенькой мамы, убеждавшей его заехать на месяцок и выбрать себе невесту из местных, породнившись с каким-нибудь из многочисленных дружественных кланов. Иван Иванович лишь презрительно фыркал, но в ответ писал, что рад бы, только вот серьезные дела так быстро не делаются, а начальство таможни большого отпуска не даст… Его не тянуло на Родину, но и портить отношения с «землячеством» он не хотел — те могли наделать проблем.
С началом эпохи Перестройки и нового мышления все пошло наперекосяк. Эстонцы как-то очень быстро растеряли свое спокойствие и рассудительность, а Иван Иванович неожиданно для самого себя стал «иностранцем» и «оккупантом». То, что он прекрасно говорил по-эстонски, а к русским по крови имел отношения меньше, чем австралийский абориген, не имело никакого значения — он стал чужаком, а после быстрых кадровых перестановок в таможенном управлении — еще и безработным.
А на исторической Родине Ивана Ивановича началась война. Он читал сообщения о ней в эстонских газетах и смотрел документальные ролики по эстонскому телевидению. Он горько усмехался, когда видел, что официальная эстонская пропаганда весьма сочувственно относится к «борцам за независимость» в далекой республике на Кавказе, ведь на низовом, непропагандистском, уровне всё было совсем по-другому, и бывшие друзья просили им больше не звонить, и продавщицы в магазинах и на рынке смотрели волчицами, и паспорт гражданина Эстонской Республики со штампом регистрации в городе Таллинне можно было получить только за очень большие деньги, которых сторонящемуся «землячеств» Ивану Ивановичу было никогда не заработать.
— Эй, ребята, — воззвал штурман наведения. — Двести тридцать первый и двести тридцать второй. Навожу ППС [29]. Азимут — 260. Удаление — 120. Высота условной цели — шесть тысяч. Скорость — 500 километров в час.
— Двести тридцать первый понял вас, база.
— Двести тридцать второй понял вас, база. Лукашевич снова повернул истребитель, следуя за своим ведущим. Теперь он внимательно следил за показаниями многофункционального индикатора. С минуты на минуту «Геркулес» должен был появиться в виде засветки, и вот тогда начнется самое интересное.
Они вышли на цель через четверть часа. Еще дважды штурман наведения давал поправки по азимуту и удалению, но его подсказки уже были не нужны. Головки имитаторов захватили «Геркулес», а вскоре и сам транспорт стал виден — огромный, тупоносый, окрашенный в защитные цвета, с эмблемой норвежских ВВС на фюзеляже — стилизованным изображением самолета в синем круге. Истребители проскочили над «Геркулесом» на высоте шести с половиной тысяч метров и пристроились в хвост.
— Вступили в визуальный контакт с условной целью, — доложил Громов. — ЗГ горит. Идем в захвате.
— Условная цель — нарушитель государственной границы, — сообщил штурман. — Попытайтесь привлечь его внимание и заставить следовать за собой.
— Вас понял, база. Перехожу на аварийную частоту [30].
Эту игру они придумали и отработали вместе с советником Маканиным. Прекрасно понимая, что их переговоры слушают все кому не лень, они решили вести себя так, будто действительно проводят учебную атаку. Пилотам же «Геркулеса» должно казаться, что они имеют дело с настоящими боевыми истребителями, готовыми пустить свои пушки и ракеты в ход при первых признаках неповиновения; им должно казаться, что всё происходит всерьез.
Громов переключился на аварийную частоту и обратился к пилотам транспорта по-английски:
— Борт номер 563, вы нарушили государственную границу Российской Федерации. Приказываю немедленно изменить курс и следовать за нами.
Лукашевич засмеялся, представив, как вытянулись сейчас лица пилотов транспорта. Летели себе, понимаешь, летели и прилетели. С транспорта что-то залопотали в ответ, но Громов не слушал.
— В случае неповиновения, — отрезал он жестко, — мы будем вынуждены открыть огонь.
Высказавшись, Громов вернулся на частоту связи с базой и сообщил штурману:
— Нарушитель не отвечает.
— Приказываю открыть предупредительный огонь! — распорядился штурман.
— Есть открыть предупредительный огонь. Ведомый, держи хвост.
— Слушаюсь, командир.
Пока Лукашевич продолжал болтаться в хвосте у транспорта, майор задрал нос истребителя и, врубив форсаж [31], мгновенно нагнал цель. Уравняв скорость, он нажал на гашетку пушки. Первый снаряд вылетел из ствола через секунду после этого. Поршень газоотводного двигателя пушки отошел в предельно заднее положение, приводя в действие затвор второго ствола. Новый выстрел последовал незамедлительно, и операция повторилась. Даже при ярком солнечном свете разрывы зажигательных снарядов производили неизгладимое впечатление. Громов выпустил две очереди, целясь поверх кабины «Геркулеса». Транспорт чуть клюнул носом, но быстро выровнялся. Ага, заметили! Громов обогнал его и снова переключился на аварийную волну:
— Борт номер 563! Это было первое предупреждение. Оно же последнее. Следуйте за мной к аэродрому.
Сказано это было вовремя, потому что до ВПП [32], намеченной для посадки транспорта, оставалось не более пяти минут лету. И экипаж транспорта послушался! А что им еще оставалось делать? «Геркулес» изменил курс и, как привязанный, пошел за истребителем Громова.
Убедившись, что всё в порядке, майор вызвал штурмана:
— База, нарушитель не подчиняется.
— Нарушителя уничтожить! — приказал штурман, продолжая разыгрывать сценарий «плановых учений».
— Пуск ракет произвел, — доложил Громов, отработав на бортовом компьютере имитацию запуска. — Условная цель уничтожена. Выхожу из атаки… (Карелия, сентябрь 1998 года)
В то время, когда его друзья имитировали атаку, запугивая и принуждая к посадке экипаж «Геркулеса», Стуколин был на земле, а точнее — в кабине старенького грузовика марки «ЗИЛ», — он сидел рядом с Женей Яровенко и прислушивался, не раздастся ли характерный вой, сопровождающий любой самолет, идущий на малой высоте.
Справа и слева от их грузовика, рассыпавшись вдоль недавно отреставрированной взлетно-посадочной полосы, стояло еще не менее десятка грузовиков. Грузовики привела целая команда парней в кожаных «косых» куртках под руководством свирепого вида бритоголового мужика. Про себя Стуколин назвал его «Стриженым», не догадываясь, что угодил в яблочко. Павел Стрижельчик, известный в криминальных кругах Питера под кличкой Стриженый, действительно предпочел самолично проконтролировать, как пройдет акция по потрошению грузового отсека норвежского транспортного самолета.
Любопытно, что Стуколин и Стриженый сразу понравились друг другу. В Стриженом не было почти ничего от образа «нового русского братка», в Стуколине — почти ничего от образа «советского офицера». Стуколин оценил организаторский талант Стриженого: парни в «косухах» ходили по струнке — не армия, конечно, но уже и не табор. Стриженый в свою очередь выразил надежду, что наши доблестные военно-воздушные офицеры не подведут, а доставят транспорт в лучшем виде и в указанное время. Поговорив о том о сем и выяснив, как много у них общего, новые знакомые разошлись по своим машинам: Стуколин полез в грузовик, а Стриженый вернулся к командному джипу «чероки».
Стуколин не мог долго усидеть на одном месте, он часто выбирался из кабины, прогуливался, посматривая то на часы, то вокруг. Правда, смотреть тут было не на что: пустая полоса, пустая разбитая дорога, осенний лес да брошенные реставраторами бетонные плиты.
— Рассказал бы, что ли, анекдотец какой, — растормошил Стуколин мирно задремавшего Яровенко.
— Могу, — охотно откликнулся тот. — Летит, значит, транспорт. Экипаж, как полагается: командир, второй пилот, штурман, бортинженер. И, значит, при посадке впиливается он в полосу. Экипаж, к счастью, жив. Выбираются, смотрят, как их машина на полосе догорает. Тут, значит, командир вздыхает и говорит: «Простите меня, ребята. Я виноват. Руки с похмелья тряслись, вот и впилились мы в полосу». За ним вздыхает штурман: «Это вы меня, ребята, простите. Я виноват. С похмелья башка трещит, не разобрался в показаниях, неверную наводку командиру дал, вот и впилились мы в полосу». Третьим, значит, вздыхает бортинженер. «Не, — говорит, — ребята, я виноват. С похмелья глаза слезятся, не разглядел, что там на приборах, неверные данные надиктовал, вот и впилились мы в полосу». А второй пилот, значит, стоит молча и думает: «Блин! А ведь эти суки едва меня не угробили!»
Стуколин одобрил анекдот. Юмор заключался в том, что работа второго пилота в ходе полета действительно сводилась к минимуму. Он был как бы на подхвате — подменить командира на самом простом участке полета, аварийные ситуации опять же.
— Молодец, Женя, — похвалил старший лейтенант. — Где ты только всех этих анекдотов нахватался?
— Коллекционирую, — признался Яровенко скромно.
Его приняли в компанию посвященных в самый последний момент. Когда сообразили, что без хорошего водителя в этом деле не обойтись. Подумали, выбирая, и остановились на его кандидатуре. Во-первых, сверхсрочник и детдомовец. Во-вторых, давно проверен на лояльность к своим командирам. В-третьих, вместе с ним как-никак к Маканину ездили. Женя не заставил себя долго уговаривать, безоглядно приняв все правила игры. Наверное, о чем-то подобном он и мечтал втихаря, отправляясь на военную службу.
— О! — Женя встрепенулся. — Кажется, летят, старший!
Стуколин выпрыгнул из кабины и уставился на запад. С запада накатывал ровный мощный гул.
— Готовность номер один! — заорал он. — Всем приготовиться! Летят!
Из машин высыпали парни в «косухах», а Стриженый уже бегал вдоль шеренги грузовых автомобилей, отдавая последние распоряжения. И вот глазам непривычной к подобным эффектам, а потому изумленной публики предстало величественное зрелище. Впереди на предельно малой высоте шел «МиГ» майора Громова. Он проскочил над полосой на скорости в 1400 километров в час, оглушив всех ревом двигателя. За ним, медленно снижаясь, летел тупоносый и огромный (тридцать метров длина фюзеляжа) транспорт С-13Н, бортовой номер 563, с опознавательными знаками норвежских ВВС. За ним и несколько выше держал линию «МиГ» старшего лейтенанта Лукашевича. Когда скорость транспорта снизилась до того предела, который «МиГ» уже не мог себе позволить из-за опасности сваливания в штопор, Лукашевич поддал газку и умчался вслед за ведущим. Правда, они тут же сделали разворот и вернулись, чтобы проконтролировать, сел ли транспорт и без повреждений ли он сел.
Шасси «Геркулеса» коснулись полосы. Стуколин, наблюдавший за посадкой с земли, отметил высокий профессионализм пилотов: они сели с первого захода и практически без ошибок — прямо хоть фильм делай для балашовцев [33]. «А может, они сами балашовцы?» — подумал Стуколин, вспомнив, что совсем еще недавно Россия и микроскопическое государство, армия которого готовится к вторжению, составляли единое целое — одну большую страну.
Убедившись, что транспорт сел без приключений и глушит двигатели, майор с лейтенантом ушли на базу, предоставив разбираться с «Геркулесом» тем, кто дожидался этого с нетерпением на земле.
— Вперед, братва! — рявкнул Стриженый, обращаясь к своей команде. — На абордаж!
Грузовики сорвались с места, выезжая прямо на взлетно-посадочную полосу и окружая тушу транспорта со всех сторон, как муравьи жирную гусеницу. Стриженый подогнал свой командный джип к тупому носу севшего транспорта, отрезав последнюю возможность для пилотов развернуться на полосе и взлететь. Стуколин, наоборот, решил поставить «ЗИЛ» у хвоста, крикнул Жене, чтобы тот держался этой позиции, выскочил и побежал вдоль туши самолета к командному джипу. Стриженый уже переминался на бетоне полосы, рядом с ним кучковались трое в «косухах». Стуколин поспел вовремя — входной люк транспорта, расположенный на фюзеляже по левому борту, открылся, и в образовавшемся проеме возник пилот — по виду типичное «лицо кавказской национальности». Распахнув люк, он замер, с очевидным обалдением разглядывая команду Стриженого.
— Эй ты, чмо! — обратился к пилоту Стриженый. — Трап спускай, ферштейн?
Пилот отпрянул, и в руке у него появился пистолет. Очевидно, он не до конца понимал, в какой ситуации оказался. Заклацали затворы. Стуколин оглянулся и с веселым удивлением обнаружил, что ребята в «косухах» вооружены до зубов, что они и продемонстрировали, извлекая на свет пистолеты-пулеметы «узи». Стриженый доставать оружие не стал, а сказал с нехорошей усмешкой, обращаясь к пилоту;
— Ну что, чурка, постреляем? Или сразу ствол отдашь?
Стуколин подумал, что, может быть, пилот не понимает русского языка, но тот всё прекрасно понял. Он замер, затравленно глядя на бойцов Стриженого, потом медленно опустил руку с пистолетом.
— Давай, давай, — подбодрил Стриженый. — Пистолет на землю и продолжим переговоры.
Пилот послушался. Он бросил пистолет под ноги Стриженому.
— Теперь спускай трап. Иначе вы отсюда никогда не улетите.
Пилот исчез в проеме люка, его место занял другой, такой же смуглый и кучерявый.
— Кто вы такие?! — крикливо вопросил он с характерным кавказским акцентом.
— Что вам надо?
— Второй вопрос мне нравится больше, — сообщил Стриженый, лучезарно улыбаясь — Поэтому я на него отвечу. Спускайте трап и открывайте трюм. Мы будем вас грабить.
Пилоты в проеме люка онемели. Потом тот, который появился вторым — видимо, командир экипажа, — заговорил быстро, путаясь в словах и иногда переходя на свой родной язык:
— Вы не иметь права так действовать. Мы подчинены законам других государств. Мы есть офицеры НАТО, самолет принадлежит Норвегии, является территорией Норвегии. Вы нарушаете международное законодательство, вы будете отвечать за это перед судом…
— Я отвечу-отвечу, не беспокойся, — заверил Стриженый. — Мне не впервой. Но это будет потом, а сейчас… спускай трап!!!
Стриженый дернул за рукав куртки одного из бойцов, и тот, подняв ствол «узи» к чистому небу, выпустил длинную очередь. Израильский пистолет-пулемет стреляет не слишком громко, шумовые и визуальные эффекты на минимуме, но и этой демонстрации силы вполне оказалось достаточно, чтобы командир экипажа норвежского транспорта выкинул белый флаг. Пилоты «Геркулеса» спустили трап — складную металлическую лестницу. Стриженый с достоинством поднялся в кабину транспорта. Вслед за ним полез и Стуколин. Командир экипажа транспорта что-то сказал на своем гортанном наречии и отодвинулся, пропуская их внутрь.
— Значит, так, — Стриженый остановился и легонько ткнул командира кулаком в грудь; в глазах у того полыхнула ненависть. — Значит, так, вы купцы, а мы пираты; у вас — груз, а у нас — интерес к грузу. Если вы хотите улететь отсюда живыми, сдавайте груз.
Тут в голове Стуколина что-то щелкнуло. Пираты! Конечно же! Старший лейтенант понял наконец, почему Маканин дал операции перехвата название «Испаньола».
(Он вообще-то всегда был немножко тугодум — старший лейтенант Стуколин. Чисто физические реакции у него на высоте, а вот мыслительный процесс подкачал. Из-за этого он едва не провалил тесты при поступлении в Ейское авиационное училище. Будущим курсантам выдали размноженные типографским способом листки, на которых были изображены циферблаты, общим числом в шесть десятков. Большая часть делений на циферблатах отсутствовала, а некоторые циферблаты были повернуты на девяносто, сто восемьдесят или другое количество градусов в зависимости от фантазий безымянного художника. Зато везде присутствовали две стрелки, одна — часовая, вторая — минутная. Задачей будущего курсанта было определить, какое время отображено на каждом из циферблатов. На весь тест было выделено полчаса: по полминуты на решение одной головоломки из шестидесяти.
Получив свою пачку листков, Алексей Стуколин застыл в ступоре. В то время, когда его друзья, Громов с Лукашевичем, высунув языки и обливаясь потом, усердно заполняли клеточки теста, проставляя время, он с четверть часа сидел без дела, тупо уставившись на непонятные циферблаты. Заметив его нерасторопность, к Стуколину подошел пожилой майор, проводивший тест. «Что-то случилось, молодой человек?» — поинтересовался он участливо. Стуколин поднял на майора глаза и посмотрел виновато. «Я не понимаю, — сказал он. — Я не понимаю, что нужно делать». Майор мог бы забрать листки и указать Алексею на дверь: в том году желающих послужить Родине в рядах ВВС было предостаточно, но вместо этого он только вздохнул, присел рядом, отобрал у Стуколина шариковую ручку и показал, тыча в листок: «Вот здесь есть деления Дтри часа», Додиннадцать часов" и Ддвенадцать часов". ДДвенадцать" дает нам направление оси циферблата, Додиннадцать" и Ддвенадцать" вместе — сектор часа, эталон. Часовая стрелка находится у деления Дтри". Значит, имеем третий час. Остается выяснить, сколько минут до трех часов осталось. Где находится минутная стрелка?" — «Я понял! — закричал Стуколин радостно — Часы показывают половину третьего!» — «Правильно, — подтвердил и одобрил майор. — Именно половину третьего». Он аккуратно вписал «2: 30» в клеточки теста и вернул ручку Стуколину. Тот с рвением взялся за дело и успел в срок. Впоследствии, уже будучи курсантом Ейского авиационного училища, Алексей познакомился с добросердечным майором поближе. Выяснилось, что зовут его Аркадий Павлович и он имеет степень кандидата технических наук. В училище он преподавал курсантам высшую математику…)
Командир экипажа норвежского «Геркулеса», выслушав требования Стриженого, возмущенно мотнул головой, словно заупрямившийся гнедой жеребец, и тут его взгляд упал на Стуколина, точнее — на стуколинскую форму.
— Вы! — закричал он. — Вы — офицер! Вы должны подчиняться командованию. Вы нарушаете соглашение! Вы пойдете под трибунал!
— Заткнись, дурак, — велел Стриженый почти беззлобно.
— Нет, почему же, — сказал Стуколин, недобро прищурясь и начиная поглаживать правый кулак. — Пусть говорит.
Но командир экипажа умолк. Понял, видно, что спорить здесь и что-то доказывать бесполезно.
— Ну так что? — напомнил о себе Стриженый. — Будем глазки строить или писать?
Не ясно было, понял командир экипажа норвежского транспорта смысл последней фразы или нет, но он отшатнулся, посмотрел на «пиратов» диковатыми глазами и что-то крикнул в люк на своем языке. Уговорили. Загудели сервоприводы, и рампа грузового отсека со скрежетом стала опускаться. Стоило ей только коснуться земли, как к транспорту, дав задний ход, пристроился первый грузовик. Парни в «косухах» принялись споро разгружать норвежца, передавая коробки по выстроившейся цепочке.
— Пойду осмотрюсь, — сказал Стуколин.
Стриженый рассеянно кивнул:
— Осмотрись.
Старший лейтенант спустился по трапу и обошел транспорт. Его заинтересовало, что же на самом деле везли на «Геркулесе». Резона обманывать пилотов у господина советника Маканина не было никакого, однако принцип «доверяй, но проверяй» его еще в этой жизни ни разу не подводил. Он подошел к рампе грузового люка в самый разгар работ. Картонные коробки, деревянные ящики, металлические контейнеры и матерчатые тюки перемещались один за другим из раззявленной туши транспорта в крытые кузова грузовиков. Часть коробок Стуколин к своему удивлению опознал. Они были большие, довольно тяжелые и обклеенные скотчем. На боках каждой из них красовались надписи:
Einmannpackung (Combat Ration, Individual) Тур II Inhaltsverzeichms und Zubereitungsanweisung inliegend Versorgungsnummer 8970-12-160-0298 NATO APPROVED
Опознав немецкий язык, Стуколин вспомнил, как году этак в девяностом-девяносто первом к ним в часть 461-13 «бис» привезли два грузовика таких коробок. В них оказались коробки размерами поменьше, содержащие индивидуальные пищевые рационы солдат Бундесвера. Этими коробками, называемыми так же «гуманитарной помощью», немцы расплачивались с Михаилом Сергеевичем Горбачевым за «освобождение» Восточной Германии. Целых три месяца рядовые и офицеры воинского подразделения 461-13 «бис» лопали консервированную свинину с консервированной же картошкой, запивая это дело растворимым кофе, порошковым лимонадом и подтираясь гигиеническими салфетками.
«Ну и сочетаньице, — подумал Стуколин, разглядывая знакомые надписи. — Транспорт из Норвегии, жратва из Германии, пилоты с Кавказа, а пираты — русские! Блин, жизнь как на Невском проспекте».
Разгрузка транспорта заняла час. Стуколин последним в очереди к рампе стоять не захотел, а велел Жене Яровенко подогнать грузовик и, не сильно церемонясь, растолкал парней в «косухах».
— Так! — объявил он. — Эти, эти, эти и вон те ящики грузим ко мне. И пошевеливайтесь!
Парни заворчали, но ослушаться не посмели: авторитет Стриженого среди них был беспредельно высок. Натовскую амуницию: полевые комбинезоны, палатки, вещмешки и прочее барахло — Стуколин ворошить не стал, а выбрал четыре десятка больших коробок с провиантом от Бундесвера, так, чтобы забить кузов почти до упора, к этому добавил три коробки с мылом и зубной пастой. Потом подумал и взял пару упаковок принадлежностей для полевой кухни.
Женя Яровенко тоже не остался в стороне. Глаза у него при виде такого количества дармового шмотья алчно заблестели. Он читал английские и немецкие надписи на упаковках и что-то там про себя соображал. Губы у него при этом шевелились. Потом он вдруг кинулся к одному из тюков, перетаскиваемых парнями Стриженого, и, вытащив штык-нож, болтавшийся в ножнах на поясе, вспорол грубую ткань.
— Ты че делаешь? — возмутился один из парней. — Типа крутой, да?
Женя его не слушал. Он что-то тащил из тюка, вцепившись обеими руками.
— Спокойно, спокойно, — призвал к порядку Стуколин. — Здесь все свои Делаем общее дело — зачем нам ссориться?
— А че он? — не успокоился сразу парень. — Чё он ваще?
Стуколин подошел ближе:
— Женя, ты чего?
Урча, как кот, дорвавшийся до свежей говядинки, Яровенко вытянул на свет отличную пилотскую куртку — из чистой натуральной кожи и отороченную мехом.
— Это мне, — заявил он с детской непосредственностью. — Мечта, а не куртка.
Стуколина так рассмешила эта чистая в своей искренности радость от бесплатного приобретения обновки, что он громко расхохотался. Возмущавшийся поведением Жени парень стоял над похудевшим тюком и ошалело переводил взгляд с лучащегося счастьем Яровенко на хохочущего старшего лейтенанта. Потом плюнул, покрутил пальцем у выбритого виска и сказал:
— Чокнутые, во!
Когда разгрузка закончилась, грузовики Стриженого освободили полосу. Теперь транспорт мог развернуться и взлететь. Пилоты «Геркулеса» не заставили себя упрашивать. Едва Стриженый отогнал свой командирский джип за пределы полосы, все четыре винта норвежца стали раскручиваться. Воздух снова наполнился ревом двигателей, и «Геркулес» под улюлюканье и оскорбительные жесты высыпавшей смотреть его взлет команды Стриженого поднялся в воздух.
Дело было проведено чисто, и Стуколин вздохнул с облегчением. Он был готов к возможным сбоям в намеченной программе перехвата и теперь радовался, что ни одного сбоя таки не произошло. А Женя так просто был счастлив, примеряя кожаную натовскую куртку.
Перед тем как попрощаться, Стриженый протянул Стуколину пухлый конверт.
— Это ваша доля, — пояснил он. — Не беспокойся, там зеленые.
Стуколин закашлялся. Он не думал, что к грузовику всяческого добра приложатся еще и деньги.
— Спасибо, — поблагодарил он, принимая конверт. — Хотя я… и другие… в общем… не ради денег…— он смешался.
— Мы — не государство, — проникновенно сказал Стриженый. — У нас принцип такой: сделал дело — получи гонорар…
Глава девятая. РЕЗИДЕНТ.
(Таллинн, апрель 1994 года)
Иван Иванович Иванов считал, что его родители перемудрили, придумывая ему ФИО. Звучит слишком уж нейтрально, а это может привлечь внимание.Разумеется, настоящие фамилия-имя-отчество Ивана Ивановича были совсем другими. Он сменил их не по своей воле, а по требованию далекой Родины, ради свободы и процветания которой он жил и воевал последние шесть лет.
До того, как Родина призвала его, Иван Иванович жил в городе Таллинне и занимался морскими контрабандистами. Он был неплохим таможенником, и начальство его ценило. Жизнь Ивана Ивановича была расписана на много лет вперед: карьерный рост, увеличение зарплаты, переезд из общежития в отдельную квартиру где-нибудь на тихой окраине Таллинна, в перспективе — покупка «Жигулей» и, может быть, дачного участка.
Если честно, то на Родину Ивана Ивановича не тянуло. Он получил европейское образование, привык жить в настоящем европейском городе, не держался за «землячества», ему нравились эстонцы — спокойные, рассудительные, без всех этих характерных для многих кавказских народов «заморочек», связанных с понятием «кровные узы». Он уже подыскивал себе пару — желательно эстонку, — проигнорировав многочисленные письма старенькой мамы, убеждавшей его заехать на месяцок и выбрать себе невесту из местных, породнившись с каким-нибудь из многочисленных дружественных кланов. Иван Иванович лишь презрительно фыркал, но в ответ писал, что рад бы, только вот серьезные дела так быстро не делаются, а начальство таможни большого отпуска не даст… Его не тянуло на Родину, но и портить отношения с «землячеством» он не хотел — те могли наделать проблем.
С началом эпохи Перестройки и нового мышления все пошло наперекосяк. Эстонцы как-то очень быстро растеряли свое спокойствие и рассудительность, а Иван Иванович неожиданно для самого себя стал «иностранцем» и «оккупантом». То, что он прекрасно говорил по-эстонски, а к русским по крови имел отношения меньше, чем австралийский абориген, не имело никакого значения — он стал чужаком, а после быстрых кадровых перестановок в таможенном управлении — еще и безработным.
А на исторической Родине Ивана Ивановича началась война. Он читал сообщения о ней в эстонских газетах и смотрел документальные ролики по эстонскому телевидению. Он горько усмехался, когда видел, что официальная эстонская пропаганда весьма сочувственно относится к «борцам за независимость» в далекой республике на Кавказе, ведь на низовом, непропагандистском, уровне всё было совсем по-другому, и бывшие друзья просили им больше не звонить, и продавщицы в магазинах и на рынке смотрели волчицами, и паспорт гражданина Эстонской Республики со штампом регистрации в городе Таллинне можно было получить только за очень большие деньги, которых сторонящемуся «землячеств» Ивану Ивановичу было никогда не заработать.