Пик Мервин. Титус Гроун (Горменгаст - 1)

   - Как давно? - настаивал камердинер.
   Стирпайк уже освоился с манерой самого главного слуги замка коротко выражать свои мысли, и потому довольно бойко отозвался:
   - С прошлого месяца, господин. Как мне хотелось бы уйти от ужасного Свелтера.
   Последнее предложение, несомненно, было своего рода козырной картой старик, по идее, должен был клюнуть...
   - Говоришь, заблудился? - в голосе Флея по-прежнему звучала полная бесстрастность. - Ха-ха, заблудился на каменных тропинках. Как забавно - один из прихвостней Свелтера заблудился на каменных тропинках. Да, бывают в жизни забавные моменты.
   - Свелтер - просто пень, - выпалил мальчик.
   - Вот это верно, - сразу посерьезнел камердинер. - Так что ты там вытворял?
   - Вытворял, господин? - изумился Стирпайк. - Когда?
   - Ты что, не веселился вместе со всеми? - не поверил своим ушам старик. Там ведь все веселились.
   - Я не веселился, - признался паренек.
   - Как не веселился? В такой день. Да это же почти бунт.
   - Нет, только господин Свелтер веселился...
   - Свелтер, Свелтер, заладил тут... Оставь это имя там, где ему и положено быть - в дерьме и грязи. Здесь, на моих каменных тропинках, даже не упоминай этого имени. Я по уши сыт твоим Свелтером. И попридержи язык. Так, возьми свечу. Обеими руками, и не дрожи. Вот так, теперь поставь ее на место. Ну все, пошли. Налево. Теперь прямо... Налево, там будет поворот налево - сверни в него. Вот так. Теперь прямо, дальше направо. Тут ступени где-то должны быть не свались. Ага, поскользнулся? Я говорил - осторожно. Что за молодежь пошла никакой внимательности. Я преподам тебе урок, чтобы в день появления наследника рода Гроунов на твоем лице не было траурных улыбок. Все, теперь прямо.
   Стирпайк повиновался распоряжениям, не говоря ни слова...
   - У Гроунов народился ребенок, - продолжал бурчать Флей, и концовки его фразы мальчик не разобрал. - Да, народился, - неожиданно голос камердинера поднялся на высокую ноту. - А ты шастаешь, сам не зная, где. Совсем не стало почтения к господам. Ты хоть понимаешь, что означает появление нового мужчины в семье? Тебе уже семнадцать, а мозги, что у сосунка. Эх! Так, теперь направо... направо, я сказал. Ты что - оглох? Видишь впереди арку? Да? Значит, все в порядке. Э, ты, кажется, сказал, что не любишь Свелтера?
   - Не люблю, господин.
   - Гм, забавно-забавно... Ну-ка, подожди.
   Стирпайк послушно остановился и наблюдал, как старик невозмутимо извлек из кармана огромную связку разнокалиберных ключей и, подслеповато щурясь, выбрал один. Через секунду замок противно заскрежетал...
   - Ага, - удовлетворенно проговорил Флей. - Эй, ты, свелтеровец! Что встал, как истукан. Пошли.
   Юноша пошел вперед и вдруг оказался в кромешной темноте. Тут же ударившись головой о низкую притолоку двери, он инстинктивно выбросил вперед обе руки, боясь наткнуться в темноте на какое-нибудь препятствие. И тут же пальцы его сами собой вцепились во что-то мягкое - не сразу Стирпайк сообразил, что это была пола камзола его невольного провожатого. Злобно шипя, Флей ударил его по руке, почему-то вспоминая о смертных грехах.
   Между тем старик уже открыл дверцу, ведущую в следующее помещение, и бормотал:
   - Ну, вот тут у нас кошачья комната.
   Стирпайк ничего не понял - при чем тут кошки?
   - Тут кошачья комната, - снова с нажимом повторил старик.
   Наконец дверь распахнулась и Стирпайк удивленно прикусил язык - в самом деле, на полу, на громадном голубом ковре (сколько же стоит такая драгоценность?) - возлежали несколько пушистых белых кошек. Кошки не обратили на вошедших никакого внимания. Впрочем, люди тоже пришли сюда не ради зверей, так что Флей и его спутник уже шли по следующей комнате, когда Стирпайк услышал за спиной приглушенные кошачьи вопли.
   ГЛАЗОК ДЛЯ СЛЕЖКИ
   - А чьи они? - наконец решился нарушить тягостную тишину паренек, когда они уже поднимались по лестнице с выщербленными ступенями. Стена по правую сторону была завешана полусгнившими циновками, некоторые из которых отслоились от стены, открывая взору позеленевшую каменную кладку.
   - Чьи они? - снова спросил Стирпайк.
   - Чьи - кто? - переспросил Флей, оглядываясь по сторонам. - Эй, ты еще тут? Все идешь за мной?
   - Так ведь вы сами велели идти следом, - удивился юноша.
   - Ха-ха, хорошая память, когда надо, разумеется. Так что тебе нужно, свелтеровец?
   - Он мерзкий, - паренька даже передернуло. - Я не вру, честное слово.
   - Как зовут? - внезапно бросил Флей.
   - Меня?
   - Тебя, да, тебя. Свое имя я вроде пока помню. Что за молодежь такая непонятливая пошла.
   - Стирпайк, господин, мое имя.
   - Как? Спиртпайк?
   - Да нет же - Стир-пайк.
   - Как-как?
   - Стир. Стирпайк.
   - Для чего?
   - Простите, не разобрал?
   - Для чего тебе двойное имя? Стир, да еще и Пайк к тому же. По-моему, достаточно было бы одного. Тем более, для работы на кухне под началом Свелтера.
   Мальчик неопределенно пожал плечами - дискуссии на такие темы можно вести бесконечно долго. Наконец он все же не удержался и снова задал давно мучивший его вопрос:
   - Простите, господин... Я вот все хотел спросить - чьих это кошек мы видели в комнате? Тех, что на ковре...
   - Кошки? - искренне удивился камердинер. - Какие такие кошки?
   - Ну, те, что сидят в кошачьей комнате, - терпеливо заговорил Стирпайк. Мне просто интересно, кому они принадлежат...
   Флей просиял и величественно поднял вверх указательный палец:
   - Эти кошки принадлежат моей госпоже. Все ее. Она любит белых кошек.
   Стирпайка такой ответ, однако, не удовлетворил, и он продолжил допытываться:
   - Вероятно, она живет поблизости от своих любимцев?
   Камердинер неожиданно разгневался:
   - Заткнись, кухонное помело. Какое тебе дело? Разболтался вообще.
   Юноша покорно замолчал и проследовал за стариком в громадную восьмиугольную комнату, на семи стенах которой были развешаны портреты в тяжелых золоченых рамах.
   И вдруг Флей подумал - он что-то загулял, его сиятельство наверняка уже ожидают его. Для Стирпайка вдруг произошло неожиданное - камердинер, подойдя к одному из чуть наклонно висевших портретов, бесцеремонно сдвинул его в сторону, открывая взору крохотное - величиной с фартинговую монету - отверстие в стене. Флей тут же приник к отверстию, и юноша заметил, как пергаментного цвета кожа на шее старика собралась в глубокие складки. Видимо, старик увидел сквозь глазок то, что и ожидал увидеть.
   Глазок был просверлен в стене в самом удобном месте - отсюда открывался обзор сразу на три важные двери. Центральная вела в покои госпожи - семьдесят шестой по счету герцогини Гроун. Дверь была окрашена в черный цвет, и поверх этого мрачного фона кусочками перламутра был выложен рельефный силуэт большой белой кошки. Окружающие же дверь простенки были изукрашены такими же инкрустациями в виде сказочных растений и птиц. Центральная дверь была закрыта, но зато две боковых были распахнуты настежь, и Флей тут же жадно принялся изучать, что там происходило. В дверях то и дело мелькали фигуры. Людей там было много, все они суетились, но их движения, несомненно, имели какой-то смысл. Во всяком случае, для Флея.
   - Ну вот, - воскликнул камердинер, не поворачивая даже головы.
   Стирпайк тут же подскочил к старику:
   - Что там?
   - Та дверь, на которой кошка - ее, - прошептал старик и, схватив себя обеими руками за мочки ушей, отчего-то скучно зевнул.
   Стирпайк приник глазом к отверстию в стене и заметил, как из средней двери вышел худой мужчина с пышной шевелюрой черных волос, в которых уже пробивалась седина, и, воровато озираясь, начал спускаться по лестнице. Однако, сделав несколько шагов, он остановился. В его руке был небольшой сундучок - точно такой же, какие обыкновенно носят при себе лекари. Конечно, это был врач. После из двери появился второй мужчина. В руках он держал легкий серебряный жезл, украшенный на конце зеленоватым камнем. Подойдя к доктору, он задумчиво постучал по его груди этим жезлом, и лекарь слегка закашлялся. После чего владелец жезла выразительно посмотрел врачу в глаза и спросил:
   - Ну, Прунскваллер?
   - Да, господин мой? - почтительно спросил тот, наклоняя голову в знак уважения.
   - Что скажешь?
   Лекарь сцепил пальцы на животе:
   - Я абсолютно удовлетворен. В самом деле. Да.
   - Насколько я понимаю, в профессиональном плане? - спросил человек, в котором Стирпайк вдруг с ужасом признал лорда Сепулкрейва, семьдесят шестого герцога Гроуна, хозяина всего, что вокруг, и всех, кто это самое "вокруг" населяет...
   - В профессиональном плане, господин мой... - бормотал эскулап, словно подыскивая подходящий ответ. - Я, право слово, удовлетворен... Я - весь в почтении... Я - человек гордый и счастливый...
   Странный смешок в словах доктора Прунскваллера несколько встревожил Стирпайка - но только потому, что он слышал его впервые. Говорить с легкой улыбкой всегда было в манере лекаря.
   - В самом деле, господин мой, все хорошо, все отлично, ха-ха, я очень даже удовлетворен... Я...
   - Ну и прекрасно, - сказал герцог, бесцеремонно прерывая излияния врача. Ты ничего не заметил? Ну, такого странного? Может, что-то показалось тебе в нем не так?
   - Необычным, хотите сказать? - уточнил Прунскваллер.
   - Именно, - повторил терпеливо аристократ. - Можешь мне смело все доверить и ничего не бояться.
   Тут же хозяин замка посмотрел по сторонам, но ничего подозрительного не заметил.
   - Вообще-то все в порядке, звенит, как колокольчик, ха-ха, - продолжал эскулап.
   - Да к черту колокольчики! - воскликнул герцог.
   - Но, мой лорд, ха-ха... Я, признаться, несколько растерян, ха-ха... Если не как колокольчик, то как именно?
   - Я про лицо, про лицо спрашиваю, - гневно закричал аристократ. - Ты видел его в лицо?
   Врач нахмурился и потер подбородок. Наконец он поднял глаза, и герцог требовательно посмотрел на него. Наконец-то лекарь сумел сформулировать ответ, но, разумеется, в своем стиле:
   - Ха-ха! Лицо у него, точно как у вашего сиятельства!
   - Ты сам подметил это, не врешь? - упорствовал герцог. - А ну не темни.
   - Да, я определенно разглядел его лицо, - затараторил эскулап, забывая на этот раз о своем неприятном смехе.
   - А ну, говори теперь - тебе показалось это странным или нет? А может, оно вовсе не мое - лицо?
   - Говоря профессиональным языком, - заговорил доктор Прунскваллер, впрочем, тут нужно употреблять непонятные вам термины... Я бы сказал иначе лицо было несколько необычно...
   - Необычно - значит, уродливо? - уточнил лорд Гроун.
   - Несколько нестандартно, - сыпал эвфемизмами лекарь.
   - Но какая разница-то? - застонал аристократ.
   - Прошу прощения, сударь?
   - Я спросил, безобразно ли оно, и получил ответ, что оно необычно. Почему ты виляешь? Говори ясно.
   - Господин, - воскликнул Прунскваллер, хотя и на сей раз в его голосе не слышалось особо выраженной интонации.
   - Если я спрашиваю, отвратительно ли лицо, отвечай мне тем же словом, понятно? - тихо, но грозно спросил лорд.
   - Понял, понял, господин...
   - Выходит, ребенок отвратителен, - мрачно заметил Гроун, но тут же встрепенулся и с надеждой спросил: - Слушай, а ты видел когда-нибудь более уродливых младенцев?
   - Ха-ха, ха-ха, никогда! Никогда не видел малыша с такими... э-э-э... необычными глазами.
   - С глазами? - сразу насторожился аристократ. - А что там такое с глазами?
   - Что такое? - переспросил доктор. - Ваше сиятельство, вы, кажется, сказали, что с глазами? А разве вы сами их еще не видели?
   - Ты меня доконал, мерзавец. Быстро говори, иначе я найду средство развязать твой язык. Итак, последний раз спрашиваю, что с глазами моего сына? Какого они цвета?
   - Они... они... фиолетовые!
   ФУКСИЯ
   Пока хозяин замка застывшими глазами смотрел на поникшего врача, на лестнице появилось еще одно действующее лицо - девочка лет пятнадцати с черными волосами и длинными ресницами. Конечно, возраст с одиннадцати до шестнадцати лет еще не дает будущей женщине достойно показать свою красоту, так что если бы не длинные волосы, девочку можно было бы принять за долговязого подростка. Но зато у нее были удивительно правильные яркие губы и красивые глаза.
   Желтый шарф бессильно мотался вокруг худенькой птичьей шейки девочки, а ярко-алое, словно рдеющие угли, платье висело на ее угловатом теле, словно на вешалке.
   - А ну, постой, - остановил ее лорд Гроун, видя, что девочка собирается незаметно прошмыгнуть мимо него и лекаря.
   - Да, папа, - сказала девочка, послушно останавливаясь.
   - Что-то за последние две недели я тебя почти не видел... Чем ты занимаешься?
   - Да так, папа, бываю то здесь, то там, - ответила она, потупив глаза. Сейчас, когда девочка стояла, ссутулясь, только человек с большой фантазией мог бы угадать в ней несколько хотя бы приблизительно женских черт. Разве что одежда...
   - Ага, то здесь, то там, говоришь, - тихо спросил лорд Гроун. - Интересно, как я должен это истолковать, скажите на милость? Ты мне конкретно скажи, где ты скрываешься? Ну, Фуксия, я жду.
   - Много читаю в библиотеке, в арсенальных кладовых бываю, там ведь так интересно, - еле слышно ответила Фуксия, и глаза ее неожиданно сузились. Пап, я что-то слышала нехорошие разговоры о маме... Говорят, что у меня родился брат, и что он... Идиоты, идиоты - ненавижу их. Ну, ведь я... Ах!
   - Действительно, на свет появился новый человек, твой младший брат, Фуксия, - подал голос доктор Прунскваллер. - Он как новая зеленая веточка на генеалогическом древе вашего прославленного семейства. Кстати, он как раз находится за этой вот дверью. Ха-ха, ха-ха, в самом деле, это так, ха-ха.
   - Нет! - вдруг яростно закричала Фуксия, вызывающе глядя Прунскваллеру прямо в глаза. Врач испуганно потупился, а лорд Гроун, удивленный вспышкой ярости дочери, сделал шаг вперед, губы его были сурово сжаты...
   - Все это вранье, - закричала Фуксия, в бешенстве притопнув ногой. - Я не верю, не верю! Дайте же мне пройти!
   Впрочем, кричать девочке не было совершенно никакой необходимости, поскольку никто и не собирался ее удерживать. Проворно взбежав еще на несколько ступенек, Фуксия со всех ног бросилась по темному длинному коридору. Она бежала все дальше, и крик ее замолкал вдали:
   - Как я ненавижу людей! Ненавижу! Ненавижу!
   Все это молча наблюдал Флей. Он мгновенно оценил обстановку и решил, что было бы неразумно сейчас показываться на глаза герцогу. Кроме того, камердинер был изрядно обижен на герцога - как никак, он прослужил ему верой и правдой сорок лет, и теперь, в такой ответственный момент, тот мог бы не то что посоветоваться с ним, а хоть попросить слова утешения. Старику очень хотелось, чтобы лорд Гроун вспомнил о нем и испытал бы угрызения совести. Хотя если он так разгневан... Не зная, что предпринять, Флей растеряно куснул краешек ногтя. Что-то слишком долго он простоял у глазка. Повернувшись, камердинер с ужасом вспомнил о существовании молодого Стирпайка. Живо вскочив на ноги, Флей привычным движением водрузил на место картину, закрывая смотровое оконце и, схватив парнишку за плечи, потащил на середину комнаты, жарко шепча:
   - Ну что, видел ее комнату, видел, свелтеровец?
   Стирпайк, ошалевший от столь неожиданного проявления чувств, нашелся далеко не сразу:
   - Что теперь будет?
   - А ничего, у тебя же есть занятие, вот и делай свою работу...
   - Как, вы снова отправляете меня к Свелтеру? О нет, только не это - он ужасен.
   - Мне некогда возиться с тобой, у каждого свои дела, - отрезал камердинер мрачно.
   - Не хочу к нему. А ведь он просто отвратителен.
   - Кто отвратителен? - спросил Флей с подозрением.
   - Он, кто же еще. Ведь лорд Гроун сказал это. И доктор тоже. Он мерзок.
   - Это кого ты называешь мерзким, кухонная крыса? - вскричал камердинер, дергая парнишку за рукав.
   - Как кто? - удивился Стирпайк. - Вы же сами только что слышали, что разговор шел о ребенке. Который только что появился на свет. Они же именно об этом говорили. Что ужаснее его еще не было на памяти доктора.
   - Да что ты такое болтаешь? - заревел Флей. - Что ты мелешь? Кто такое сказал? Ты ничего не слышал! Тебе показалось! Ах ты, тварь, я тебе уши оборву!
   Но Стирпайка совершенно не страшили брань и угрозы старика - после того, что ему приходилось терпеть на кухне, это был безобидный лепет. Вырвавшись из кухни, он был полон решимости любым способом закрепиться здесь - на любой должности, в любом качестве, только бы не возвращаться обратно на кухню... Конечно, природная сообразительность подсказала поваренку необычный выход из ситуации, и он не преминул воспользоваться нечаянным подарком судьбы:
   - Господин мой, если я пойду обратно к Свелтеру, меня станут спрашивать, где я был, и тогда мне придется рассказать, где я был и что тут слышал...
   - Ах ты, выползок змеиный! - закричал Флей, хотя теперь его голос звучал уже несколько тише. - А ну, иди сюда.
   Не дожидаясь, пока паренек сдвинется с места, старый слуга мощным ударом толкнул его в один из проходов в коридоре, потом еще дальше, после чего, отомкнув замок на двери, впихнул Стирпайка в крохотную каморку и захлопнул дверь. Поваренок услышал, как снаружи в замке противно заскрежетал ключ.
   ЖИР И ПТИЧИЙ КОРМ
   Под потолком громадным пауком распластался бронзовый канделябр, довольно ярко освещавший комнату. В канделябре горело несколько свечей - восковых и сальных. Светильник весь был покрыт оплывшим воском и жиром, и еще больше этого добра накапало на стоявший как раз под канделябром грубо сколоченный стол. Видимо, рука уборщиков не касалась поверхности стола уже давно, поскольку на столешнице образовалась гора воска и жира величиной с добрую шляпу. Стол имел еще одну странную особенность - под столешницей устроен был ящик, теперь выдвинутый, и в нем лежало нечто, весьма напоминающее птичий корм из разных сортов зерен.
   В комнате царил жуткий беспорядок - все вещи были разбросаны, даже мебель сдвинута со своих мест. Языки пламени свечей причудливо играли на фоне оклеенных темно-красными обоями стен. Кроме фигур, появившихся на обоях благодаря колеблющемуся пламени светильника, была еще одна тень, обязанная существованием живому существу - семьдесят шестой по счету герцогине Гроун. Женщина возлежала на той самой отодвинутой от стены кровати, облокотившись на гору разнокалиберных подушек, и зябко поводила закутанными в черную шаль плечами. Длинные темные волосы герцогини были в беспорядке спутаны.
   Глаза женщины были зеленоватого оттенка - точно у кошки, большие, хотя на ее лице они казались непропорционально маленькими по сравнению с остальными чертами. Вообще герцогиня Гроун была крупной и рослой женщиной.
   Раскрыв глаза, она равнодушно наблюдала, как сидевшая на ее запястье сорока методично, один за другим, склевывала с ладони зернышки. На плече ее восседал крупный ворон - он спал, опустив голову с мощным клювом. На спинке кровати сидели еще две птицы - сова и горлица. Узкое окно было настежь распахнуто в ночь. Видимо, окно давно уже не закрывали, поскольку несколько веток плюща, обвивавшего стены замка снаружи, довольно по-хозяйски расположились на подоконнике. Там же, на подоконнике, сидело еще несколько птиц - да, пернатые всегда были страстью леди Гертруды.
   - Ну все, довольно, хватит, я сказала, - обратилась герцогиня к непослушной сороке. - Я говорю, довольно на сегодня.
   Словно повинуясь голосу покровительницы, сорока вспорхнула и, расположившись на спинке кровати, принялась деловито чистить оперение.
   Леди Гроун небрежным жестом швырнула остатки птичьего корма на пол, и горлица, встрепенувшись, слетела со своего импровизированного насеста и, сделав круг вокруг канделябра, опустилась на пол и принялась собирать рассыпанные зернышки.
   Герцогиня слегка приподнялась на локте, стараясь рассмотреть птицу на полу. Убедившись, что ее пернатая подруга надолго занялась зерном, женщина откинулась на подушках, разметав руки по сторонам. Лицо ее было совершенно непроницаемо. Взгляд зеленых глаз рассеянно скользил по краям паука-канделябра. Потом леди Гертруда заинтересовалась тем, как со свечей каплями падает вниз растопленный воск и, застывая, образует на столе причудливые фигурки.
   Со стороны невозможно было бы определить, думает ли в настоящий момент герцогиня о чем-нибудь. Не поворачивая головы, она иногда переводила глаза в сторону окна, хотя там, без сомнения, разглядеть ничего было нельзя. Можно было предположить, что вынужденное безделье подсказало женщине идею посчитать листочки на ветках плюща, однако сторонний человек, конечно, не мог ручаться за верность такого предположения. Достоверно было только одно - окно в этой комнате находится на расстоянии четырнадцати футов от земли.
   - Ну вот, - задумчиво повторяла женщина, словно рассуждая, - вот оно и произошло. Вернулся, шельмец. Где он был все это время? Ну что скажешь, а? На каких деревьях сиживал? Сколько туч рассек своим крылом? Какой ты у меня красавец.
   Столь ласковые слова относились к белесому грачу, что опустился на подоконник. Несомненно, появление птицы обрадовало леди Гертруду. Грач слегка наклонил голову, словно вдумываясь в смысл произносимых хозяйкой слов.
   - А что, уже третья неделя пошла, - продолжала рассуждать вслух герцогиня. - Шлялся где-то, а теперь вернулся, прощения, наверное, решился попросить? А что, изголодался, наверное, на воле-то? Свободой, красавец мой, не всегда сыт бываешь.
   Женщина слегка повернулась на бок и пригласила питомца:
   - Ну, раз уж прилетел - входи, входи, не стесняйся.
   Грач зашевелился, словно уловив смысл услышанного.
   Птица внимательно смотрела на леди Гертруду, словно понимая, что происходит сейчас в ее душе. Наконец, не выдержав, грач осторожно переместился к ногам хозяйки, не спуская с нее глаз. И тут птица, раскрыв мощный клюв, громко и выразительно каркнула.
   - Что, дружок, прощения запросил? - улыбнулась герцогиня. - Неужели ты и вправду подумал, что этим только и отделаешься? Думаешь, мне неинтересно знать, где ты шлялся целых три недели? Ну, знаешь ли... С какой стати так запросто прощать тебя? Знаешь, что? Иди-ка поближе, дружок. Давай, давай, не бойся.
   Между тем ворон, дремавший на плече леди Гертруды, очнулся от созерцания сладостных сновидений и резко поднял голову, Завидев грача, он взмахнул крыльями, словно балансируя в воздухе. Зато небольшая сова спокойно продолжала спать - по-видимому, она не ревновала хозяйку к другим пернатым.
   Леди Гроун рассеянно взъерошила руками оперение грача, зажмурившегося от удовольствия. Между тем глаза женщины следили за капающим на стол воском, словно он мог подсказать ей ответы на многие важные вопросы. Что ж, возможно, так оно и было...
   Неожиданно для самой себя герцогиня смежила веки и задремала. Птицы тоже не шумели, словно не решаясь тревожить хозяйку. Однако тишине не суждено было слишком долго властвовать в комнате - за дверью раздался топот, а потом чья-то рука зашарила по той стороне двери, ища и не находя впотьмах ручку. Леди Гроун тотчас открыла глаза - теперь она в точности напоминала испуганную кошку.
   Птицы тоже встревожились - они махали крыльями и вытягивали шеи, словно стараясь разглядеть нарушителей их покоя.
   - Кто там? - наконец спросила женщина, удивляясь неестественности собственного голоса.
   - Я, я, сударыня, - тотчас отозвался дрожащий голос.
   - Кто я? Да перестаньте барабанить в дверь.
   - Я, я, со мной пришли его светлость, высочайший лорд...
   - Что? - закричала леди Гроун. - Чего вам надобно? Что за нужда у людей, которая заставляет их ломиться в двери?
   Кажется, гость или гостья - по голосу трудно было определить пол пришедшего - только теперь осознал, что герцогиня не узнала его. И в следующий момент голос уже спокойно сообщил:
   - Неужели вы забыли про меня? Это же я! Я - нянька Слэгг!
   - И что тебе от меня нужно? - спросила герцогиня, тоже начиная успокаиваться.
   - Привела его светлость взглянуть на вас хоть краешком глаза, - сказала нянька, причем голос ее снова взволнованно задрожал.
   - О, даже так? Кажется, вы хотите войти в комнату? Я верно поняла? Ого лично с его сиятельством!.. А, кстати, что именно вам нужно? Что хочет его сиятельство?
   - Они просто желают встретиться с вами. - Госпожа Слэгг, кажется, умудрилась побороть робость и даже осмелилась сообщить более точно о цели визита, хотя и несколько завуалировано. - Его сиятельство только-только пришли из бани. Выкупались, значит...
   Леди Гроун позволила себе улыбнуться и спросить:
   - Это из какой же бани, не из новой ли?
   - Мне можно войти, сударыня? - уже более требовательно поинтересовалась Слэгг.
   - Давай! Давай! И хватит скрестись в мою дверь, как кошка. Чего вы ждете?
   Дверная ручка задребезжала с новой силой, и дверь распахнулась, скрипя плохо смазанными петлями. Кажется, этот противный скрип окончательно вспугнул птиц - они мгновенно поднялись в воздух и вылетели через окно на улицу...
   ЗОЛОТОЕ КОЛЬЦО ДЛЯ ТИТУСА
   Нянька Слэгг, то и дело оглядываясь, наконец-то переступила порог комнаты, неся на руках младенца - будущего хозяина замка - огромного скопища башен и стен, потайных ходов и рвов, в которых мальчишки - будущие слуги будущего герцога - беззаботно удили рыбу.
   Нянюшка поднесла малыша к матери, но продолжала держать на руках. Леди Гертруда бросила на ребенка довольно безразличный взгляд и резко бросила:
   - Где доктор? Прунскваллер? Положи ребенка на кровать и отвори дверь! Быстрее!
   Слэгг немедленно повиновалась распоряжению, и как только кормилица повернулась лицом к двери, герцогиня быстро наклонилась и заглянула младенцу в лицо. Крошечные глазки ребенка были уже сонными, а пламя свечей бросала на лысую головку причудливые тени.