Пик Мервин. Титус Гроун (Горменгаст - 1)

   - Хм, хм, - рассеянно проговорила мать. - Ну и что теперь прикажете с ним делать?
   Хоть госпожа Слэгг и была умудренной жизнью нянькой - седовласой и морщинистой - она несколько иначе восприняла смысл услышанного:
   - Он только что из бани. Мы его выкупали и насухо вытерли. Дай Бог здоровья будущему повелителю.
   - Ага, понятно, - равнодушно ответила герцогиня.
   Не найдя, что ответить, нянька подхватила ребенка на руки и стала убаюкивать его.
   - А Прунскваллер-то куда подевался? - снова поинтересовалась леди Гертруда.
   - А... он... он внизу, - затараторила старая женщина, указывая морщинистым пальцем на пол. - Думаю, он должен быть еще там. Собирался пить пунш... Наверное, еще не ушел... Да будет благословен наш красавчик. Ах ты, прелесть моя.
   Несомненно, последние две фразы относились все-таки к ребенку, а не к доктору Прунскваллеру. Леди Гроун, приподнявшись на локте, сурово посмотрела в сторону двери и зычным голосом крикнула:
   - Скваллер!
   Громкий крик загрохотал в коридорах и галереях, спустился на этаж ниже и дошел-таки до сознания доктора, и в самом деле успевшего уже принять пару стаканчиков пунша. Тем не менее врач не потерял способности соображать - судя по громкости голоса, можно было догадаться, что ее сиятельство очень желают видеть его, и именно сейчас. Неопределенного цвета глаза лекаря, похожие на два кусочка студня, заметались по комнате и наконец остановились на потолке. Прунскваллер поправил очки. Поспешно залив в глотку из стакана остатки горячительного напитка, медик бросился из комнаты. Еще даже не переступив порога комнаты леди Гертруды, доктор начал в своей обычной манере, перемежая слова ничего не значащими "ха-ха":
   - Госпожа! Ха-ха, я услышал ваш голос внизу и решил, ха-ха, что...
   - Опять напился? - спросила герцогиня нарочито сурово.
   - Ха-ха, вы поразительно верно догадались, ха-ха. Сидел, думал о жизни, конечно, ха-ха, за стаканчиком горячительного... И, ха-ха, услышал вдруг...
   - Что услышал? - с легким раздражением перебила леди Гертруда.
   - Да голос ваш, голос, - залепетал доктор, пьяно поводя глазами по сторонам. - Как только услышал, ха-ха, сразу и кинулся, коли желали меня видеть, ха-ха, так мы рады...
   Герцогиня несколько мгновений смотрела на разболтавшегося эскулапа тяжелым взглядом, а потом снова откинулась на подушки.
   Нянюшка Слэгг, мрачно смотря по сторонам, продолжала убаюкивать ребенка.
   Между тем сам доктор, подойдя к столу, принялся рассеянно водить длинным указательным пальцем правой руки по кучке застывшего воска, при этом на его лице играла довольно неприятная улыбка.
   - Я позвала тебя, Прунскваллер, - наконец заговорила герцогиня, тщательно подбирая каждое слово, - чтобы сказать - завтра я, скорее всего, окончательно встану на ноги...
   - Ха-ха, сударыня, ха-ха, хи-хи, как вы изволили сказать? Завтра, ха-ха?
   - Завтра, завтра, - хмуро подтвердила герцогиня, - а почему бы нет?
   - Вообще-то, с точки зрения специалиста... - тут врач замялся.
   - А почему нет? - холодно с нажимом повторила леди Гертруда.
   - Ха-ха, я бы сказал, что очень необычно, хо-хо, странно и непонятно. Я бы хотел знать, почему все-таки так рано, хах-ха?
   - Начинаете пудрить мне мозги, да? Я так и думала, между прочим... И тем не менее завтра с утра я буду на ногах.
   Доктор Прунскваллер неопределенно пожал плечами и возвел глаза к небу дескать, поперек воли господ не пойдешь. Поймав на себе выжидающий взгляд женщины, он выдавил:
   - Хо-хо, я только советую, но приказывать не могу... Воля ваша, сударыня...
   - Да перестань бормотать глупости, - вспыхнула Гертруда.
   - Это не глупости, - неожиданно возразил эскулап, - это, хо-хо, ха-ха, если хо-хо-хотите знать, ха-ха, очень важно. Я бы настоятельно рекомендовал... - но тут Прунскваллер, поймав уже разгневанный взгляд герцогини, попятился назад, и пока она еще ничего не успела сказать или выкрикнуть, доктор с неожиданным проворством распахнул дверь и опрометью вылетел из комнаты.
   - Баю-бай, спи, красавчик наш, - бормотала еле слышно нянька, - правда ведь, он у нас такой замечательный? Ах ты, мой сладенький.
   - Кто?! - закричала леди Гертруда с такой силой, что пламя свечей наверху тревожно заколебалось.
   Конечно, от столь пронзительного крика ребенок моментально проснулся и заплакал, а нянюшка Слэгг испуганно попятилась.
   - Как кто? Его сиятельство, малыш, - растерянно забормотала нянька. - Он у нас такой...
   - Слушай, знаешь что? - тяжело задышала роженица. - Я хочу видеть его только тогда, когда ему исполнится шесть лет! А пока ступай. Заботься о нем хорошо. Найди в городе кормилицу. У кастелянши спроси старые бархатные занавески - она знает, такие зеленые... Ткани много, сшейте ему, что там нужно из одежды... Да, вот тебе золотое кольцо, подбери к нему цепочку и надень малышу на шею - пусть носит. Отныне мальчик получает имя Титус. А теперь иди и оставь дверь открытой на шесть дюймов.
   Леди Гертруда тут же запустила руку под подушку и извлекла на свет небольшую тростниковую свирель. И тотчас комнату наполнили звуки заунывной мелодии. А нянюшка Слэгг, судорожно схватив на лету брошенное госпожой золотое кольцо, поспешно бросилась вон из комнаты, точно здесь было преддверие ада. Леди Гроун приподнялась - теперь грусть напрочь исчезла из ее глаз, уступив место почти детскому ликованию. Некоторое время женщина неподвижным взглядом смотрела на неприкрытую нянькой - как и было приказано - дверь. Потом леди Гертруда резко тряхнула головой и снова заиграла печальную мелодию. В комнате стало тише и темнее. Темнее потому, что белые кошки хозяйки были убраны отсюда по настоянию доктора. Надолго ли?
   СЕПУЛКРЕЙВ
   В любой день в году, независимо от происходивших событий, между девятью и десятью часами утра его можно было застать сидящим в Каменном зале. По издавна заведенному порядку, именно в это время лорду подавался завтрак. Этот зал испокон веков служил хозяевам Горменгаста столовой и за все время повидал немало, а при возможности многое мог бы поведать. Лорд Сепулкрейв мрачно оглядел овальное помещение, своды которого подпирали два ряда колонн - справа и слева. Потолок был раскрашен в бело-голубые оттенки, изображая небосклон, на котором резвились и преследовали друг друга нарисованные безвестным художником розовощекие купидоны. Тот, кто задался бы целью сосчитать ангелочков, все равно сбился бы со счета - не только потому, что их было нарисовано слишком много, но и потому, что со временем краски потускнели и трудно было отличить отдельные фигурки от изображенных там же пухлых облачков.
   Несомненно, и лорд Сепулкрейв еще в раннем детстве обращал внимание на купидонов и даже пытался их сосчитать - конечно, безрезультатно. Не подлежит также сомнению, что сосчитать мифологических провозвестников любви пытался отец Сепулкрейва и что позже этим станет заниматься подросший Титус. Во всяком случае, лорд Гроун давно уже вышел из детства, и потому количество купидонов на потолке трапезной залы ничуть его не интересовало. Нарисованные в незапамятные времена купидоны были частью его жизни. Наверное, если кто-нибудь спросил бы лорда - любит ли он Горменгаст, Сепулкрейв бы немало удивился. В самом деле, замок стал его частью. С таким же успехом любопытствующий мог бы обратиться к любому человеку с вопросом, к примеру, любит ли он собственные уши или руки? Впрочем, хоть лорд Гроун и говорил всем, что не знает, кто изобразил ангелочков на потолке, он тем не менее кривил душой, потому как доподлинно знал: потолок Каменного зала расписал его прадед с помощью одного из лакеев, страстного любителя живописи. Кстати, потом этот лакей пал жертвой собственной неосторожности в этом же самом зале, можно сказать, на рабочем месте - он случайно сорвался с громадной лестницы, находясь под самым потолком и, естественно, разбился насмерть. А нынешний хозяин замка больше всего интересовался толстенными фолиантами в библиотеке, а в данный момент - хитрой работы фигурной ручкой на серебряном кувшине с вином.
   Каждое утро тут повторялась одна и та же процедура - герцог Гроун с меланхоличным видом входил в зал и шел на свое место мимо бесконечно длинного стола с приставленными к нему одинаковыми стульями - шел туда, где уже терпеливо ожидали его лакеи.
   Как только он приближался, слуги почтительно наклоняли головы, ожидая, пока господин сядет. Лорд садился на свое место и дергал за язык небольшой медный колокол, что был подвешен на специальной подставке по правую руку от него. Звон колокола был сигналом к началу завтрака. Слуги тоже садились за стол и принимались за еду - обычно их завтрак составлял хлеб, пироги с какой-нибудь начинкой и чарка рисового вина.
   Понятное дело, что меню хозяина Горменгаста было куда более разнообразным. Вот и сейчас лорд Сепулкрейв смотрел мутными глазами на стол перед собой - он был накрыт на две персоны. Неярко поблескивала серебряная посуда, только на фоне общего мрака как-то резко выделялись своей белизной искусно свернутые салфетки. Герцог вздохнул, и тут же в носу приятно защекотало - пахло свежеиспеченной сдобой, вином и чем-то еще вкусным. Вареные яйца, разрисованные поварятами в невероятные цветовые комбинации, были выложены на блюде таким образом, что получился хитрый рисунок. Ломтики поджаренного хлеба образовывали замысловатую пирамиду. Вареная и тушеная рыба, украшенная свежей зеленью и ломтиками овощей, настойчиво притягивала взор. Совсем рядом - только руку протяни - стоял серебряный кофейник, источавший приятное тепло. Тут же громоздилась ваза с всевозможными фруктами - чего только душа пожелает. Не говоря уже о десятках тарелок и тарелочек с разными не столь значительными закусками, соусами, орехами и вареньями. А посреди стола громоздилось большое блюдо с салатом из свежих побегов одуванчика и молодой крапивы.
   Но лорд Гроун словно не замечал богатства расставленных перед ним деликатесов - настоящих произведений искусства, созданных под руководством шеф-повара, который славился не только умением пить вино. Не замечал герцог и слуг, напряженно ждавших, когда же он примется за еду. Справа же от аристократа, кроме колокола, на столе был расставлен еще комплект приборов что подразумевало приход кого-то еще. И тут лорд, опомнившись, резко дернул за язык колокола - еще раз. В этот момент дверь распахнулась и в комнату вошел одетый в малиновый камзол Саурдаст, державший в руках несколько пухлых книг. Это был очень примечательный человек - его длинные волосы, когда-то черно-смоляные, теперь частично поседели, лицо - длинное и бледное - было изрезано морщинами. Это лицо напоминало большой лист бумаги, смятый, а потом торопливо разглаженный чьей-то рукой. Глубоко посаженные глаза скрывались в тени массивных надбровных дуг.
   Старик торопливо сел на свое место, положив в стороне четыре принесенных книги и, вскинув на лорда глаза, заговорил неторопливо и с неожиданным для хозяина замка достоинством:
   - Я, Саурдаст, смотритель библиотеки, девяностолетний старик, ваш покорный слуга и личный советник, изучающий славу рода Гроунов, говорю вашему сиятельству приличествующее приветствие в это не слишком веселое утро. Я, одетый в обычное рубище, изучающий эти тома - мудрость веков минувших, я, встретивший девяносто и еще несколько весен, как угодно было Богу нашему...
   Все эти слова старик умудрился произнести на одном дыхании, но в конце концов ему пришлось за это расплачиваться - кашель разодрал его легкие, и Саурдаст судорожно схватился за впалую грудь.
   Лорд Гроун, подперев ладонью подбородок, задумчиво смотрел на хранителя библиотеки. Лицо аристократа непременно бросалось в глаза любому, кому случалось столкнуться с повелителем Горменгаста - кожа его была нетипичного для здешних мест оливкового цвета, большие темные глаза то и дело смотрели то вправо, то влево, словно пытались увидеть все одновременно и ничего не пропустить. Ноздри часто раздувались, а узкий рот был упрямо сжат. На голове герцога красовалась выкованная из обычного железа корона рода Гроунов, удерживавшаяся на затылке при помощи пропущенной под подбородком скобы. Корона, несмотря на все богатство рода, была довольно простой и даже неказистой - четыре зубца, напоминавшие наконечники стрел, между которыми покачивались грубой работы цепочки. Герцог был в темной одежде - тоже из полученного по наследству гардероба.
   Кажется, лорд Сепулкрейв пропустил цветистую речь хранителя своей библиотеки мимо ушей, но тем не менее приход книжника обрадовал аристократа. Он меланхолично отломил кусочек поджаренного на огне хлеба и принялся медленно его пережевывать. И тут, словно опомнившись, он обвел взглядом всех присутствующих - мол, приступайте к еде. Конечно, они не заставили себя уговаривать, тем более что еда успела порядком остыть. Саурдаст положил себе на тарелку вареную рыбину, ломтик арбуза и раскрашенное красными и зелеными красками яйцо.
   Слуги в два приема расправились с едой и теперь терпеливо ожидали от хозяина разрешения удалиться и приступить к своим повседневным обязанностям.
   Заморив, что называется, червячка, Саурдаст вытер рот салфеткой и посмотрел на герцога, неторопливо смакующего привезенный из далекого Китая чай. Глаза его ничего не выражали, что было очень необычно для хозяина замка. Конечно, библиотекарь не мог не заметить странной перемены с герцогом. Вздохнув, старик посмотрел на громадные часы, стоявшие на другом конце зала. Зрение у Саурдаста, несмотря на столь почтенный возраст, было отменным настолько отменным, что он моментально заметил точное время - без двадцати одной минуты десятого. Поймав взгляд старика, лорд Гроун вытащил из кармана свои часы и посмотрел на циферблат - уже без двадцати. Саурдаст воспользовался моментом и поспешно встал из-за стола. Шелестя длинными полами камзола, он направился прочь.
   Слуги тотчас принялись убирать со столов. Камердинер умел подбирать лакеев - за минуту посуда и недоеденные кушанья были убраны, скатерти свернуты, все исчезло за специальной дверью для слуг, спрятанной за колоннами и потому на первый взгляд незаметной. С той стороны щелкнул, поворачиваясь в замке, ключ камердинер запер дверь. Все.
   Между тем Саурдаст, выглянув в коридор и убедившись, что там никого нет, вернулся на свое место. После чего, ковыряя крючковатым пальцем резные украшения на столешнице, выжидательно уставился на герцога.
   Лорд Гроун молчал еще несколько мгновений, а затем, пронзительно взглянув на библиотекаря блестящими черными глазами, хрипло спросил:
   - Ну? Что там? Говори.
   - Сегодня девятый день месяца, - начал Саурдаст.
   - Ага, - неопределенно согласился аристократ.
   Наступила тишина - Саурдаст нервно теребил пальцами свою длинную бороду.
   - Так вот, девятый, - требовательно сказал Сепулкрейв.
   - Девятый, да, - промямлил хранитель библиотеки.
   - Тяжелый день, - подхватил герцог, - ой, тяжелый.
   Саурдаст, принимая мрачный тон собеседника, повторил:
   - Верно... Девятый день - он всегда слишком тяжелый.
   Неожиданно по морщинистой щеке библиотекаря скатилась крупная слеза. Это было тем более неожиданно, что выражения глубоко посаженных глаз старика было просто невозможно разглядеть. Очевидно, старик и сам удивился собственной слабости, потому что тут же принялся смущенно промакивать глаза руками. После чего судорожно вцепился в принесенные книги. Лорд Сепулкрейв тут же сделал вид, что не видит смятения чувств хранителя библиотеки - он принялся поправлять корону, которая и без того идеально сидела на его голове. Наконец, выдержав приличную дистанцию во времени, он снова положил подбородок на согнутую в локте руку и тихо сказал:
   - Ну, продолжай.
   Саурдаст встал и, сделав несколько шагов по комнате, снова вернулся на свое место. После чего он с неожиданной яростью принялся отставлять в сторону оставленные возле герцога утренние яства. Саурдаст настойчиво расчищал пространство на столе. Наконец, покончив с этим занятием, старик раскрыл три из четырех принесенных инкунабул на заранее заложенных местах и поставил книги на торцы прямо перед собой.
   Книги были особенные. Первая, к примеру, представляла собой распорядок жизни герцога. Находившиеся слева страницы, тщательно разлинованные, были испещрены датами с разными важными пометками, а по правую сторону бисерным почерком значилась полезная информация, как-то: важные дела, о которых ни в коем случае нельзя забыть, указывалась одежда, которую необходимо надевать по тому или иному случаю. Там же указывались возможные варианты развития событий и рекомендации герцогу - как поступить в таком-то и таком-то случае.
   Второй том был, так сказать, рабочим - заметки вносились туда по ходу дела. Том третий содержал в себе списки разных церемоний, описания обычаев, примет и традиций, которые следовало соблюдать. В общем, отраженная гусиным пером на пергаменте жизнь. Понятное дело, что непосвященный человек, заглянув в одну из книг, попросту запутался бы во всех этих записях. Ориентировался в них один только Саурдаст - ведь это, собственно говоря, был его хлеб, не больше и не меньше.
   Следующие двадцать минут библиотекарь ровным голосом перечислял разные неотложные дела, которые полагалось сделать его сиятельству именно сегодня. Лорд Сепулкрейв внимательно слушал, то и дело кивая. Саурдаст же, водя пальцами обеих рук по записям в двух книгах сразу, напоминал, к примеру, что на сегодняшний день запланирована замена давно проржавевших брусьев металлической лестницы, что вела в пруд, в котором разводили карпов для кухни - на 2:37 пополудни, потому что лестница стояла добрых семь десятков лет и даже может еще некоторое время прослужить, но зачем рисковать...
   Наконец, изложив герцогу его график на весь день, Саурдаст замолчал и украдкой посмотрел на часы - до десяти еще оставалось одна минута.
   Герцог Гроун неожиданно бросил на секретаря быстрый взгляд и спросил:
   - Скажи... Ты уже слышал о моем сыне?
   Саурдаст, который в очередной раз с надеждой посмотрел на циферблат, страстно дожидаясь, когда часы начнут отбивать положенные десять часов, пропустил вопрос мимо ушей. Но, посмотрев в лицо лорду Сепулкрейву, он виновато закашлялся. Старик заметил, что даже сквозь оливковый цвет кожи хозяина проступает бледность. Герцог же, схватив со стола серебряную чайную ложку, согнул ее дугой.
   Неожиданно отворилась дверь и в трапезную вошел... Флей.
   - Пора, - объявил камердинер, делая многозначительный жест в сторону не до конца убранного стола.
   Лорд Гроун молча встал и направился к двери.
   Флей, понимающе посмотрев на библиотекаря, торопливо схватил из вазы несколько персиков и, засовывая их на ходу в карман, кинулся вслед за лордом.
   КОЛЕНО ДОКТОРА ПРУНСКВАЛЛЕРА
   Комната Фуксии, как обычно, была завалена всевозможными вещами - книгами, игрушками, разноцветными тряпками. Фуксия жила на втором этаже западного крыла Горменгаста. У стены напротив входа стояла просторная кровать из орехового дерева, два треугольных окна выходили на кварталы лачуг, в которых трудились резчики по дереву, жаждавшие свободы в известный день выбора герцогом трех самых искусно сделанных скульптур. Дальше, где заканчивались кварталы, раскинулись пастбища и сенокосные угодья, за ними - мрачный Дремучий лес.
   Все стены Фуксия облепила рисунками, выполненными углем на плотной желтоватой бумаге. Все рисунки без исключения были необычными - в них отсутствовало чувство пропорции. Скорее всего, объяснялось это тем, что девочка предпочитала рисовать в минуты душевного волнения. Вообще, все, что находилось в комнате - не только рисунки, но и игрушки, тряпки, ящички с красками - свидетельствовало о желании молодой хозяйки почаще бросать вызов занудливому порядку, который наводили повсюду в замке бесчисленные слуги.
   Спальня имела еще одну немаловажную особенность - только отсюда можно было попасть на чердак - святую святых Фуксии. Дверь, что вела из комнаты в крохотную каморку, где начиналась винтовая лестница на чердак, была спрятана за высокой спинкой кровати, так что Фуксии часто приходилось передвигать свое ложе с места на место.
   Дочь хозяина Горменгаста всегда педантично загораживала кроватью дверь на заветный чердак, чтобы кто-нибудь, не дай Бог, не проник туда. Впрочем, подобная мера предосторожности была лишней - во-первых, никто, кроме нянюшки Слэгг, не входил в ее комнату, а во-вторых, даже старая нянька, возжелай она проверить - а какие тайны скрывает девчонка от остальных - все равно не смогла бы вскарабкаться на чердак по неимоверно крутой лестнице с очень узкими ступенями, да вдобавок еще в полной темноте. Сама же Фуксия давно наизусть выучила каждый изгиб лестницы, так что даже бегала по ней, насколько можно было бежать по винтовой лестнице.
   Для детей чердаки вообще всегда представляются настоящим магнитом, особенно, если там что-то лежит. Понятное дело, что каждое поколение хозяев Горменгаста обязательно оставляло память о себе - и не только разными пристройками к замку, но и складированием разного вышедшего из употребления скарба на чердаке. Все это, покрытое толстым слоем пыли, теперь беспорядочными кучами громоздилось под черепичной крышей, и там оставалось еще достаточно места для грядущих поколений - ведь и они, несомненно, достойны увековечить память о себе.
   Чердак состоял из трех основных частей, не считая всяких мелких закоулков - двух длинных галерей, одна из которых лежала чуть выше - на три ступеньки другой, из обширных антресолей. Антресоли соединялись с остальной частью ажурной лесенкой, и при желании там можно было разгуливать, как на веранде. Там же, на антресолях, имелась неприметная дверца, через которую можно было попасть уже на крышу. Чердак был своего рода храмом - храмом секретов Фуксии, которая всегда ревностно соблюдала дистанцию между собой и "другими", как она называла окружающих.
   Судьбе было угодно направить ход событий так, что когда супруга лорда Гроуна произвела на свет "младенца мужеска полу", как записали духовники-хронисты, когда обитатели замка обменивались взволнованным шепотом реальными и мнимыми подробностями о ребенке и состоянии роженицы, только два человека ничего не знали о столь грандиозном событии - уже известный Ротткодд и Фуксия.
   Дочь герцога подошла к висевшему в углу комнаты черному шнуру из плетеного шелка и несколько раз дернула за него. И тут же в дальней комнате - на том конце коридора - резко и требовательно зазвонил колокольчик. Там была комната нянюшки Слэгг, нянька занимала ее уже без малого два десятка лет.
   Между тем солнце играло на крутых шпилях башен и башенок на восточной стороне Горменгаста, заливая бодрящим светом и лачуги резчиков по дереву, которым, как известно, особо радоваться было нечему. Золотой же от света стала и верхушка горы, на склоны которой взбирался Дремучий лес. Небо было удивительно голубым, только кое-где виднелись небольшие пушистые облачка. Что и говорить, день выдался на славу. Именно за этими облачками и следила сейчас рассеянным взглядом Фуксия. Девочка, стоявшая босиком на холодных плитах пола, поежилась.
   - Так, - сказала Фуксия самой себе. - Кажется, их семь штук. Вон два облака. И вон еще - раз, два... верно, еще пять. Всего семь.
   Дочь герцога зябко повела плечами и плотнее запахнула пушистую желтую шаль, после чего дернула еще несколько раз за витой шелковый шнур, призывая няньку поторопиться. После чего, подойдя к пузатому комоду, девочка извлекла из верхнего ящика кусок смешанной с воском черной краски и, слегка прищурив правый глаз, нарисовала на свободном от рисунков участке беленой стены цифру "семь", обвела ее в кружок. Немного подумав, Фуксия приписала возле семерки "облаков" и поставила жирный восклицательный знак.
   Покончив с росписью стен, девочка направилась к кровати, то и дело морщась, когда ступня касалась холодной поверхности пола. Ей оставался до кровати один только шаг, когда дверь распахнулась и нянюшка Слэгг возникла на пороге.
   Завидев няньку, девочка двумя прыжками очутилась возле нее, обняла, дважды поцеловала в щеки, а затем, подтащив к окну, указала на лениво плывущие по небу облака. Нянюшка непонимающе смотрела на небо, а потом поинтересовалась, что же такое, заслуживающее интереса, увидела из окна ее воспитанница.
   - Ну как же, - наивно удивилась девочка, - ты посмотри на облака. Их семь.
   Госпожа Слэгг - именно так именовали ее слуги - посмотрела еще раз в окно, чтобы убедиться, что облаков действительно семь, а не шесть или, предположим, восемь, и снова удивленно посмотрела на Фуксию. Она явно не разделяла восторга девочки.
   - Почему их семь? - затараторила Фуксия, видя, что на лице няньки обозначилось раздражение, - семь - это ведь что-то означает, я так думаю. Что значит семерка, а? Один - почтенная смерть, два - адское пламя, три - сотня горячих коней, четверка - рыцарское звание, пять - рыба, которая приносит счастье, шесть... Что-то я забыла, что знаменует шестерка... А семь, к чему семь-то? Вот восьмерку хорошо помню - что-то о лягушке с мраморными глазами. Девятка... э-э-э, что там обозначает девятка? А, снова забыла. Так, десять... Нет, вспомнила - девятка - башня, стоящая посреди урагана. А семерка... Ну просто как память отшибло.
   Переминаясь с ноги на ногу, Фуксия просительно посмотрела няньке в глаза.
   Нянюшка вытерла кружевным платочком губы и спокойно сказала:
   - Ну что, детка, может, молочка горяченького попьешь? Если да, то говори сейчас, а то мне некогда - кошечек твоей мамы нужно еще покормить. Что делать, если я такая энергичная - вот и просят то одно сделать, то другое... Да, так для чего ты меня позвала? А? Для чего? Говори давай, а то у меня забот полон рот.