Страница:
«Никакая иная секта не использует знаки или родимые пятна – позвольте мне использовать это слово, чрезвычайно здесь уместное, – более откровенные, чем масонские символы, ориентированные на самые настоящие иудейские иероглифы. Весь масонский инвентарь, ковры, ритуалы, заповеди, а также их история – а она опубликована – по сути есть лишь собрание иудейских картинок. Еврейский Соломон является одним из их верховных владык, а его храм – их главная аллегория».
Аббат Баррюэль также приписывал масонству иудейское происхождение. Но больше всего его возмущало намерение философских заговорщиков освободить евреев, «чтобы оторвать, наконец, людей от их религии», обеспечив «опровержение христианского Бога и Его пророков». В доказательство этого утверждения он цитировал переписку Вольтера с Фридрихом II. Но в этом первоначальном варианте сыновья Израиля оставались за пределами самого заговора, так что не предполагалось, что они сами предпринимали усилия для собственного возрождения и для развала церкви.
Для полноты картины следует сказать, что до того, как Наполеон созвал Великий Синедрион, современники не проявляли особого стремления к тому, чтобы включать евреев в число дьявольских сил, стремящихся причинить вред христианству. Если в другие времена народ-богоубийца обвиняли в стремлении погубить христианство с помощью магических средств и всевозможного колдовства, то эти легенды утратили всякое правдоподобие в новое время, когда даже сатане приходилось считаться с законами природы и с помощью своих агентов использовать стратегию, определяемую политическими реалиями.
Инициатива «врага Европы», который уже был возведен в ранг чудовища («L'ogre de Corse» («корсиканское чудовище») – прозвище, данное роялистами Наполеону. (Прим ред. )) или Антихриста в лагере его хулителей, обеспечила новую пищу для размышлений и оживила старые страхи. Воображение воспалилось, и эту лихорадку использовали государственные учреждения. Одна парижская газета писала в 1806 году: «Никогда еще столько не говорили о евреях, как в настоящее время. Вся Европа пребывала в неизвестности по поводу истиной причины созыва [Великого Синедриона], а также возможных результатов этой ассамблеи… » Но эта неопределенность отнюдь не ограничивалась Европой. В далеких Соединенных Штатах Америки зрители на расстоянии наблюдали за европейскими распрями. В 1806-1807 году общественное мнение разделилось: был ли Наполеон всеобщим благодетелем, «спасителем евреев, умиротворителем Европы и благодетелем рода человеческого», или его купили за еврейские деньги? Не был ли случайно и он сам евреем, как утверждают некоторые?
Этот последний аргумент, выдвигавшийся по другую сторону Атлантики в игривом тоне, в Европе обсуждался с большим пылом. Мы уже отмечали, с каким беспокойством встретило австрийское правительство известие о созыве Великого Синедриона, так что эта новость не была использована для целей политической пропаганды только из-за опасений испортить отношения с Наполеоном. Подобные соображения не имели значения для России, находившейся в открытом конфликте с Францией. В начале 1807 года Священный Синод постановил читать во всех русских церквах обращение, обвиняющее Наполеона в заключении кощунственного союза с евреями:
«… чтобы завершить порабощение Церкви, он собрал во Франции еврейские синагоги, воздал почести раввинам и основал новый еврейский Великий Синедрион, тот же гнусный суд, который когда-то осмелился приговорить к распятию Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа. А теперь он осмеливается собрать всех евреев, которых гнев Господа рассеял по лику земли, и бросить их всех на разрушение Церкви Христовой, чтобы, о несказанная наглость, превосходящая все злодеяния, чтобы они провозгласили Мессию в лице Наполеона».
Глава римской католической церкви также опубликовал пасторское послание с обвинениями Императора французов в богохульстве. Таким образом, политическая пропаганда пыталась заставить звучать национальные мистические струны. Результат был достигнут, если судить по тому, какое место отводила русская пресса того времени теме Наполеона-Антихриста или Наполеона – Мессии евреев, а мистическое франкофильство русского общества все возрастало вплоть до Отечественной войны 1812 года. Каббалистические подсчеты, которыми занимается в «Войне и мире» Толстого Пьер Безухов, обдумывающий план убийства Наполеона, являются отражением этого состояния умов в русской классической литературе.
Самыми влиятельными вдохновителями этих хилиастических домыслов были немецкие теософы, последователи Сведенборга и «неизвестного философа». Разве эпопея Наполеона могла быть чем-либо иным, как не окончательной битвой Добра и Зла, эпохой великих испытаний, когда должно наступить царство Зверя? А корсиканский узурпатор разве не был самим Антихристом, или по крайней мере черным ангелом бездны Аполлионом, предсказанным Апокалипсисом (Откровение Иоанна, 9, 11). Тем самым его противник Александр не мог быть не кем иным, как белым ангелом или ангелом Церкви. Именно на это намекал самый влиятельный среди придворных мистиков царя Иоганн Генрих Юнг-Штиллинг. Автор его биографии профессор Макс Гейгер уверяет, что «он оказывал прямое и решающее воздействие на ход исторических событий». Эсхатология Юнг-Штиллинга была благоприятной для евреев, несмотря на то. что в его глазах они были «абсолютно аморальными и порочными»; в противоположность Сведенборгу и Сен-Мартену он полагал, что именно Израиль во плоти должен собраться в Земле обетованной и восстановить Храм накануне второго пришествия Христа. «Представьте себе Палестину, расположенную между Азией, Африкой и Европой, на востоке Средиземноморья, связанную наземными и морскими путями со всеми странами мира, а также представьте самый трудолюбивый и энергичный народ на земле, т. е. еврейский народ, преисполненный жгучей любовью к Богу и Христу и стремящийся привести к Христу все человечество… »
Но при этом было необходимо, чтобы сначала отверженный народ крестился; по этому поводу наш теософ проявлял непоколебимый оптимизм. По его собственному утверждению он получал сведения от тайных информаторов, чьи откровения он записывал в своем дневнике секретным письмом. Так, после созыва Великого Синедриона к нему с визитом прибыл «некий важный человек, чьим отцом был сирийский эмир».
«Он сказал мне, что его отец принадлежал к обществу, которое устраивало свои заседания в Иерусалиме на Храмовой горе. Это общество было не чем иным, как древним Синедрионом, который сохранился до сих пор. Он состоит из людей, внешне соблюдающих иудаизм, но которые на самом деле являются тайными христианами и лишь ждут сигнала своего Магистра, чтобы собрать народ Израиля по всем частям света и привести его к Христу и на родину».
Посланник, о котором Юнг-Штиллинг не сообщает других подробностей, должен был быть или обращенным в христианство, или шарлатаном, а возможно, и тем. и другим одновременно. Все это заставляет задуматься о некоторых тайных источниках теософского вдохновения; не скрывается ли за всеми этими мистическими проявлениями, где-то в тени, еврейский мистификатор? В любом случае очевидно, что по причине неясности целей пророческая страсть может привести как к любви, так и к ненависти, как к «филосемитизму», так и к «антисемитизму» – основным здесь является неустанный интерес к судьбе библейского народа.
Не задерживаясь на многочисленных немецких соперниках Юнг-Штиллинга, среди которых самым крупным и самым известным был католический философ Франц фон Баадер, отправимся теперь в Великобританию, являющуюся традиционным очагом апокалипсической экзегезы и заклятым врагом корсиканского чудовища. В силу этого совпадения английские хилиасты, разумеется, клеймили позором Наполеона Бонапарта, что же касается евреев, то здесь их взгляды сильно различались в зависимости от индивидуальностей и темперамента. Но можно также утверждать, что для пророчеств такого рода совершенно не требуется каких-то особых политических условии, поскольку оказалось, что через пятьдесят лет более пятидесяти английских и американских авторов занялись этим независимо друг от друга и пришли к выводу, что Антихрист уже пришел в образе Наполеона III и что он уже заключил союз с евреями! (См. M. Baxter, Louis-Napoleon the destined monarch of the world and personal Antichrist, foreshown in Prophecy to confirm a seven-years Covenant with the Jews… (Philadelphia, 1863), где автор излагает свои собственные идеи, а затем перечисляет труды пятидесяти семи авторов, которые пришли к таким же выводам, что и он сам.)
Англия была также основным центром пропаганды французских эмигрантов, решительно настроенных, как и все эмигранты, выступать в роли политических подстрекателей. Главный печатный орган эмиграции «Л'Амбигю» в 1806-1807 годах посвятил целую дюжину статей Великому Синедриону, в которых Наполеон подвергался всевозможным нападкам и критике: «… имеет ли он намерение заставить евреев признать его Мессией, которого они так долго ждали? Время нам это покажет. Нам остается только смотреть, как этот Антихрист сражается против вечных Божественных установлений: это должно стать последним актом его дьявольского существования». Другой полемист писал в более солидных тонах, упоминая об энтузиазме, с которым евреи отнеслись к Саббатаю Цви, цитируя Боссюэ и предостерегая всю Европу: «… автор стремился выполнить свой долг перед христианскими народами и правительствами; если проявят беспечность и не примут срочных и эффективных мер, то они слишком поздно поймут все последствия». Некий корреспондент из Вены называл евреев «чумой, которая разъедает внутренности австрийской монархии». Пророчество Нострадамуса также пошло в дело, и через месяц «Л'Амбигю» открыл своим читателям главную тайну: узурпатор сам был евреем или потому, что его семья «была еврейского происхождения», или потому что «его легкомысленная мать Летиция Феш (Мать Наполеона Мария-Летиция принадлежала к старинному итальянскому роду Рамолино. (Прим. Ред. )) родила его после того, как в Аяччо проявила к кому-то из потомков Израиля такое же гостеприимство, как Раав в Иерихоне по отношению к соглядатаям Иисуса Навина» (Иерихонская блудница Раав (или Рахав) скрыла в своем доме двух соглядатаев, посланных Иисусом Навином За это ее дом и все находящиеся в нем были пощажены при взятии города, а Раав стала женой Салмона и вошла в родословную царя Давида и Иисуса Христа (Книга Иисуса Навина 2, 1-3, 6, 16, Евангелие от Матфея 1, 5). (Прим. ред. ).). Эта последняя версия, видимо, распространялась во время Египетской кампании, поскольку в мае 1799 года один знакомый писал всегда хорошо информированному Юнг-Штиллингу, что «человек греха» был рожден от незаконной связи восточной принцессы с неким «видным иудеем».
Самым оригинальным способом тема Великого Синедриона разрабатывалась в самой Франции. Пока Бональд (Виконт Луи-Габриэль де Бональд (1753-1840), известный французский писатель, философ и политический деятель, был одним из лидеров наиболее реакционного крыла французской элиты (Прим. ред. )) и другие католические публицисты разворачивали кампанию против эмансипации евреев, аббат Баррюэль, успевший за это время примириться с императорским режимом и ставший каноником собора Нотр-Дам, действовал в правительственных сферах. Подобно Юнг-Штиллингу он располагал тайными информаторами, один из которых, «итальянский военнослужащий» по имени Симонини предоставил в его распоряжение планы мирового еврейства. Прежде чем предпринимать конкретные действия, Баррюэль предусмотрительно обратился к папе Пию VII с вопросом, насколько можно было доверять этим сведениям. Папа якобы передал ему, что все свидетельствовало в пользу правдивости информации Симонини. Дело было весьма важным. Сумев войти в доверие к крупным еврейским семьям Тосканы, Симонини разузнал, что тысячелетняя мечта Израиля была близка к осуществлению. Таким образом получали окончательное объяснения все беды и несчастья, от которых страдал христианский мир. Это евреи основали секту франкмасонов, а также иллюминатов. Именно евреи обнаруживались за всеми антихристианскими сектами. Другие евреи выдавали себя за христиан, чтобы «успешнее их обманывать». Особенно они старались разложить католическую церковь, так что только в одной Италии более восьмисот священников, в том числе несколько епископов и кардиналов на самом деле работали на них. Что же касается окончательной цели заговорщиков, то они стремились «достичь мирового господства, запретить все религии, чтобы их вера стала господствующей, превратить христианские церкви в синагоги, а оставшихся христиан обратить в рабство».
Несмотря на всю серьезность этой информации, аббат Баррюэль воздержался от ее публичного распространения, как он говорил, из опасений вызвать массовое убийство евреев. Чтобы «воспрепятствовать Синедриону добиться своих целей», он посчитал более рациональным тайно предупредить полицию и церковь в лице Жозефа Фуше и кардинала Феша. В результате он приписывал себе заслугу «внезапного закрытия Великого Синедриона, распущенного императором без каких-либо положительных результатов».
Итак, еврейство оказалось связанным с масонами, иллюминатами, «философизмом» как главный виновник войн и революций, и внезапно евреям стали приписывать ведущую роль в этом гигантском заговоре. Вероятно, именно здесь находится первоначальный источник «Протоколов сионских мудрецов». И хотя Баррюэль, чьи сочинения были переведены на все основные европейские языки, воздерживался от публикации при жизни своего главного откровения, другие сделали это вместо него. Возможно, именно это использовал Жозеф де Местр, когда обращался с предупреждением к царю в 1810 году:
«Евреи… заслуживают особого внимания со стороны всех правительств, но особенно русского правительства, под управлением которого находится большое их число: не следует удивляться тому, что главный враг Европы откровенно поощряет их. Они уже владеют огромными богатствами в Тоскане и Эльзасе; они уже имеют свои штаб-квартиры в Париже и Риме, откуда изгнан глава церкви. Все заставляет думать, что их деньги, ненависть и таланты используются главными заговорщиками. Самый главный и самый зловещий талант этой проклятой секты, которая не брезгует ничем для достижения своих целей со времени своего появления, состоит в том, чтобы использовать государей для их же погибели. Те, кто читал книги, относящиеся к этому вопросу, знают, с каким искусством они умеют делать людей, разделяющих их взгляды, приближенными государей».
Во второй половине XIX века антисемитские агитаторы пользовались всеми этими источниками. Однако характерно, что евреи, утратившие связь с Наполеоном, стали самостоятельно добиваться мирового господства. «Habent sua fata fabulae» («Вымыслы имеют свою судьбу» – парафраза знаменитого изречения римского грамматика Теренция Мавра «Habent sua fata libelli» – «Книги имеют свою судьбу». – Прим. ред. ), Наполеон как мессия евреев был мифом, который умер также быстро как и родился, так что мы смогли восстановить его, лишь обратившись к первоисточникам, Для последующих поколений европейцев великий полководец представал в образе блестящего арийского героя (к тому же нацисты попытались присвоить его после необходимой «германизации»), так что он плохо подходил для роли дирижера тайного заговора. Что же касается его семитских истоков, то по тем же причинам они могли льстить лишь еврейским чувствам в особых ситуациях, например, в случае Дизраэли, главного еврейского гаранта расовой интерпретации истории, как мы это увидим ниже. К тому же к востоку от Вислы евреи станут культивировать воспоминания об «освободителе Израиля», портрет которого украшал многочисленные еврейские дома в XIX веке.
* * * *
Причина того, что мы, вероятно, слишком много внимания уделили оккультистам и мистикам на грани шарлатанства, состоит в нашей вере в то, что у этих одержимых, может быть, благодаря их интуиции или внутренней убежденности, была чрезвычайная чувствительность, позволявшая им улавливать как страхи, так и надежды масс верующих. Многие другие современники с более устойчивой психикой, знаменитые и безвестные, также были потрясены зрелищем еврейской эмансипации и, не провозглашая идею заговора, представляли различные оттенки мнений о еврейском господстве. Так Бональд, цитируя И. Г. Гердера, предсказывал в 1806 году «… что сыновья Израиля, повсюду составляющие государство в государстве, благодаря своей настойчивости и рассудительности добьются того, чтобы поработить всех христиан». Шатобриан полагал, что Синедрион «последовательно и постепенно добился того, чтобы поставить мировые финансы под еврейский контроль, и тем самым завершил гибельную подрывную деятельность». В 1808 году супрефект департамента Гар так резюмировал эту проблему: «Лучше изгнать евреев из Европы, чем они сделают это с нами!» Во времена Бальзака другие свидетели, которым мы дадим слово ниже, считали, что евреи уже добились победы. Поэтому необходимо попытаться пролить какой-то свет на глубинные причины подобных опасений.
Следует прежде всего обратиться к социально-экономическим потрясениям этой эпохи и новой роли денег. Гердер, чьи высказывания в искаженном виде приводил Бональд, критиковал в этой связи беззаботность христиан:
«Там, где обнаруживаются евреи, исправление положения должно начинаться с испорченных христиан. Министерство, в котором еврей решает все дела, особняк, где ключ от гардероба и кассы находится в руках у еврея, администрация или община. делами которой заправляют евреи, университет, в котором евреи в качестве финансовых попечителей и посредников могут контролировать студентов, – все это бездонные болота, которые невозможно осушить; однако попытки исправить политическую ситуацию делаются не там, где следует: они направлены на евреев, а не на христиан… »
Что касается Бональда, то он обвинял евреев, «распространивших в Европе тот дух корыстолюбия, который столь широко охватил христиан». Так появились «евреи и поставщики» маршала Гнейзенау, «призванные стать пэрами нашего королевства»; так европейская элита, напуганная исчезновением прежнего иерархического порядка, элита, которая в прошлом была лучшей защитницей евреев, стала примыкать к новому антисемитскому лагерю. Бональд восклицал: «Евреи могут обманывать христиан, но они не должны править ими. Подобная зависимость оскорбляет их достоинство в большей мере, чем еврейская алчность ущемляет их интересы». Таким образом, речь здесь идет отнюдь не об «экономическом антисемитизме», а совсем о других вещах. Во все времена подобные взгляды выражали лишь поверхностный взгляд на вещи, даже в случаях, когда речь идет об ожесточенной конкуренции. В своем апологетическом эссе о Дрюмоне Жорж Бернанос скажет по этому поводу «о предлоге, придуманном для умиротворения этого прекрасного мира, истосковавшегося по логике», В той же книге он выскажет сожаление по поводу «ужасного единообразия нравов» в эпоху, «когда казалось, что все катится по наклонной плоскости с возрастающей каждый день скоростью». Некоторые замечания Гете могут нам помочь лучше понять, что здесь имеется в виду.
Набрасывая в конце своих дней идиллическую картину нравов прошлого, Гете особо подчеркивал преимущества «диферсифицированной субординации, которая скорее объединяла, чем разъединяла всех от малых до великих, от императора до еврея, и способствовала всеобщему благоденствию». Итак, по мнению поэта, постоянное место, по традиции отведенное каждому, на какой бы ступени социальной лестницы он ни находился, скрепляло общество и обеспечивало всеобщее благополучие. Не идет ли в данном случае речь о проблеме личной идентификации на фоне начинающегося обезличивания? В обществе, вставшем на путь демократизации, в котором Император лишен былого величия, а еврей не прикован ко дну своей пропасти, традиционная система отсчета оказалась нарушенной; разумеется, именно об этом идет речь в формуле «беспорядок хуже несправедливости». Известия о любых изменениях в статусе евреев приводили Гете в бешенство; подозревая интриги «всемогущего Ротшильда», он восклицал, что «последствия этого будут самыми серьезными и самыми разрушительными… все моральные семейные чувства, которые опираются исключительно на религиозные принципы, окажутся подорванными этими скандальными законами».
Возможно, вся западная христианская традиция говорит здесь с нами устами Гете. Какова же была психологическая реальность тысячелетнего представления о «народе-свидетеле», народе, в связи с которым все церковные мыслители согласно проповедовали идею «испытательной ценности» для истинности христианства? В чем состояла психорелигиозная функция этих неверных, называемых богоубийцами, само существование которых считалось преступлением, но которые тем не менее находились под защитой канонического иммунитета и, по словам апостола, приносили спасение? В ходе первых кампаний по эмансипации один римский апологет утверждал: «Еврейское гетто – это лучшее доказательство истинности религии Иисуса Христа, чем целая богословская школа». Почему? Не является ли причиной то, что евреи стали необходимым ориентиром, позволяющим христианам осознавать себя христианами и воплощать добро путем противопоставления злу, аналогично тому как, по мнению многих теологов, само существование зла объясняется его ролью для проявления добра?
Помимо этой тысячелетней роли другие механизмы, без сомнения, действовали в противоположном направлении, в соответствии с намерениями идеологов эмансипации. Когда рухнули стены гетто, молодые евреи в школах или в армии в глазах своих товарищей лишились по крайней мере части мистических атрибутов и опасных характеристик, которые в любом обществе обычно приписывают тем, кого не знают и кто придерживается иных традиций. Отрывок из «Утраченных иллюзий» Бальзака прекрасно показывает это разумное отношение, по здравом размышлении состоящее в том, чтобы принимать еврея таким, каким он стал отныне, и отбросить прежние предрассудки:
«… Люсьен задавал себе вопрос, каковы были мотивы этого вдохновителя королевских интриг. Вначале он позволил себе принять тривиальный довод: испанцы благородны! Испанец благороден подобно тому, как итальянец – ревнивец и отравитель, француз легкомыслен, немец честен, еврей низок, англичанин благороден. Переверните эти утверждения! Вы получите истину, Евреи накопили много золота, они написали «Робера дьявола», играют «Федру», поют «Вильгельма Телля», заказывают картины, строят дворцы, пишут путевые очерки и замечательные стихи, они могущественны как никогда, их религия разрешена, наконец, они кредитуют папу… »
Либеральные публицисты этой эпохи, в частности Бенжамен Констан, выражали сходные идеи, и, разумеется, возможно привести примеры подобного разумного подхода и для других стран. Но разнообразные документы, изучаемые с целью выяснения проблемы эмоционального отношения христиан к эмансипации евреев, по всей видимости, отражают совсем иную тональность, особенно в Германии. Описывая всплеск ненависти в 1819 году, Людвиг Берне говорил о «необъяснимом ужасе», внушаемом иудаизмом, который «как привидение, как призрак зарезанной матери, с насмешкой сопровождает христианство с колыбели». Но постоянные жертвы и одновременно богоубийцы, т. е. мистические убийцы и детоубийцы, становились, подобно призракам-мстителям, бесконечно более опасными для христианского воображения, когда освобождались от своих цепей. Без сомнения эти новые страхи выражал Боналъд в своей большой статье «О евреях»: «Пусть никто не заблуждается по этому поводу, господство евреев будет жестоким, как и в случае других порабощенных в течение долгого времени народов, которые оказались на равных со своими прежними хозяевами. Евреи, все идеи которых извращены, которые нас презирают и ненавидят, найдут в своей Истории ужасные примеры… »
Можно заметить разницу между антисемитизмом и средневековой иудеофобией, из которой он вышел, поскольку эта последняя осуществляла глобальное противопоставление еврейства христианству. В процессе этого столкновения, или многовековой «холодной войны» с ее экономической подоплекой, происходил также конфликт интересов между двумя общественно-религиозными группами, причем каждая из них в рамках собственных традиций и образа жизни получала свою долю, а также психологическое удовлетворение. Однако в связи с большими преобразованиями в новом мире правила игры оказались нарушенными. Евреи, лишенные против своего желания привычной роли, в большинстве покорились, стали «ассимилироваться» с христианами, видеть в них своих братьев и пытались, к ужасу большинства этих последних, стереть границу, которая их разделяла. Однако другие христиане, например Бальзак, не видели никакого зла в том, чтобы допустить бывших детей гетто в свое общество. Разница в позициях определялась прежде всего эмоциональной предрасположенностью, индивидуальной уравновешенностью, «личностной структурой» каждого, в результате начинает вырисовываться профиль антисемита. С другой стороны, эпоха способствовала росту ненависти и предрассудков, называемых «расовыми» или «этническими»; казалось, были налицо все социальные факторы, т. е. отсутствие норм и законов, в чем социологи усматривают необходимые, а иногда и достаточные условия для возникновения подобных проблем: стандартизация нравов происходит одновременно с возрастанием «вертикальной мобильности» и ускорением урбанизации. Но по мере того, как эта враждебность направляется исключительно на евреев, в игру непременно вступают древние религиозные мифы.
Аббат Баррюэль также приписывал масонству иудейское происхождение. Но больше всего его возмущало намерение философских заговорщиков освободить евреев, «чтобы оторвать, наконец, людей от их религии», обеспечив «опровержение христианского Бога и Его пророков». В доказательство этого утверждения он цитировал переписку Вольтера с Фридрихом II. Но в этом первоначальном варианте сыновья Израиля оставались за пределами самого заговора, так что не предполагалось, что они сами предпринимали усилия для собственного возрождения и для развала церкви.
Для полноты картины следует сказать, что до того, как Наполеон созвал Великий Синедрион, современники не проявляли особого стремления к тому, чтобы включать евреев в число дьявольских сил, стремящихся причинить вред христианству. Если в другие времена народ-богоубийца обвиняли в стремлении погубить христианство с помощью магических средств и всевозможного колдовства, то эти легенды утратили всякое правдоподобие в новое время, когда даже сатане приходилось считаться с законами природы и с помощью своих агентов использовать стратегию, определяемую политическими реалиями.
Инициатива «врага Европы», который уже был возведен в ранг чудовища («L'ogre de Corse» («корсиканское чудовище») – прозвище, данное роялистами Наполеону. (Прим ред. )) или Антихриста в лагере его хулителей, обеспечила новую пищу для размышлений и оживила старые страхи. Воображение воспалилось, и эту лихорадку использовали государственные учреждения. Одна парижская газета писала в 1806 году: «Никогда еще столько не говорили о евреях, как в настоящее время. Вся Европа пребывала в неизвестности по поводу истиной причины созыва [Великого Синедриона], а также возможных результатов этой ассамблеи… » Но эта неопределенность отнюдь не ограничивалась Европой. В далеких Соединенных Штатах Америки зрители на расстоянии наблюдали за европейскими распрями. В 1806-1807 году общественное мнение разделилось: был ли Наполеон всеобщим благодетелем, «спасителем евреев, умиротворителем Европы и благодетелем рода человеческого», или его купили за еврейские деньги? Не был ли случайно и он сам евреем, как утверждают некоторые?
Этот последний аргумент, выдвигавшийся по другую сторону Атлантики в игривом тоне, в Европе обсуждался с большим пылом. Мы уже отмечали, с каким беспокойством встретило австрийское правительство известие о созыве Великого Синедриона, так что эта новость не была использована для целей политической пропаганды только из-за опасений испортить отношения с Наполеоном. Подобные соображения не имели значения для России, находившейся в открытом конфликте с Францией. В начале 1807 года Священный Синод постановил читать во всех русских церквах обращение, обвиняющее Наполеона в заключении кощунственного союза с евреями:
«… чтобы завершить порабощение Церкви, он собрал во Франции еврейские синагоги, воздал почести раввинам и основал новый еврейский Великий Синедрион, тот же гнусный суд, который когда-то осмелился приговорить к распятию Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа. А теперь он осмеливается собрать всех евреев, которых гнев Господа рассеял по лику земли, и бросить их всех на разрушение Церкви Христовой, чтобы, о несказанная наглость, превосходящая все злодеяния, чтобы они провозгласили Мессию в лице Наполеона».
Глава римской католической церкви также опубликовал пасторское послание с обвинениями Императора французов в богохульстве. Таким образом, политическая пропаганда пыталась заставить звучать национальные мистические струны. Результат был достигнут, если судить по тому, какое место отводила русская пресса того времени теме Наполеона-Антихриста или Наполеона – Мессии евреев, а мистическое франкофильство русского общества все возрастало вплоть до Отечественной войны 1812 года. Каббалистические подсчеты, которыми занимается в «Войне и мире» Толстого Пьер Безухов, обдумывающий план убийства Наполеона, являются отражением этого состояния умов в русской классической литературе.
Самыми влиятельными вдохновителями этих хилиастических домыслов были немецкие теософы, последователи Сведенборга и «неизвестного философа». Разве эпопея Наполеона могла быть чем-либо иным, как не окончательной битвой Добра и Зла, эпохой великих испытаний, когда должно наступить царство Зверя? А корсиканский узурпатор разве не был самим Антихристом, или по крайней мере черным ангелом бездны Аполлионом, предсказанным Апокалипсисом (Откровение Иоанна, 9, 11). Тем самым его противник Александр не мог быть не кем иным, как белым ангелом или ангелом Церкви. Именно на это намекал самый влиятельный среди придворных мистиков царя Иоганн Генрих Юнг-Штиллинг. Автор его биографии профессор Макс Гейгер уверяет, что «он оказывал прямое и решающее воздействие на ход исторических событий». Эсхатология Юнг-Штиллинга была благоприятной для евреев, несмотря на то. что в его глазах они были «абсолютно аморальными и порочными»; в противоположность Сведенборгу и Сен-Мартену он полагал, что именно Израиль во плоти должен собраться в Земле обетованной и восстановить Храм накануне второго пришествия Христа. «Представьте себе Палестину, расположенную между Азией, Африкой и Европой, на востоке Средиземноморья, связанную наземными и морскими путями со всеми странами мира, а также представьте самый трудолюбивый и энергичный народ на земле, т. е. еврейский народ, преисполненный жгучей любовью к Богу и Христу и стремящийся привести к Христу все человечество… »
Но при этом было необходимо, чтобы сначала отверженный народ крестился; по этому поводу наш теософ проявлял непоколебимый оптимизм. По его собственному утверждению он получал сведения от тайных информаторов, чьи откровения он записывал в своем дневнике секретным письмом. Так, после созыва Великого Синедриона к нему с визитом прибыл «некий важный человек, чьим отцом был сирийский эмир».
«Он сказал мне, что его отец принадлежал к обществу, которое устраивало свои заседания в Иерусалиме на Храмовой горе. Это общество было не чем иным, как древним Синедрионом, который сохранился до сих пор. Он состоит из людей, внешне соблюдающих иудаизм, но которые на самом деле являются тайными христианами и лишь ждут сигнала своего Магистра, чтобы собрать народ Израиля по всем частям света и привести его к Христу и на родину».
Посланник, о котором Юнг-Штиллинг не сообщает других подробностей, должен был быть или обращенным в христианство, или шарлатаном, а возможно, и тем. и другим одновременно. Все это заставляет задуматься о некоторых тайных источниках теософского вдохновения; не скрывается ли за всеми этими мистическими проявлениями, где-то в тени, еврейский мистификатор? В любом случае очевидно, что по причине неясности целей пророческая страсть может привести как к любви, так и к ненависти, как к «филосемитизму», так и к «антисемитизму» – основным здесь является неустанный интерес к судьбе библейского народа.
Не задерживаясь на многочисленных немецких соперниках Юнг-Штиллинга, среди которых самым крупным и самым известным был католический философ Франц фон Баадер, отправимся теперь в Великобританию, являющуюся традиционным очагом апокалипсической экзегезы и заклятым врагом корсиканского чудовища. В силу этого совпадения английские хилиасты, разумеется, клеймили позором Наполеона Бонапарта, что же касается евреев, то здесь их взгляды сильно различались в зависимости от индивидуальностей и темперамента. Но можно также утверждать, что для пророчеств такого рода совершенно не требуется каких-то особых политических условии, поскольку оказалось, что через пятьдесят лет более пятидесяти английских и американских авторов занялись этим независимо друг от друга и пришли к выводу, что Антихрист уже пришел в образе Наполеона III и что он уже заключил союз с евреями! (См. M. Baxter, Louis-Napoleon the destined monarch of the world and personal Antichrist, foreshown in Prophecy to confirm a seven-years Covenant with the Jews… (Philadelphia, 1863), где автор излагает свои собственные идеи, а затем перечисляет труды пятидесяти семи авторов, которые пришли к таким же выводам, что и он сам.)
Англия была также основным центром пропаганды французских эмигрантов, решительно настроенных, как и все эмигранты, выступать в роли политических подстрекателей. Главный печатный орган эмиграции «Л'Амбигю» в 1806-1807 годах посвятил целую дюжину статей Великому Синедриону, в которых Наполеон подвергался всевозможным нападкам и критике: «… имеет ли он намерение заставить евреев признать его Мессией, которого они так долго ждали? Время нам это покажет. Нам остается только смотреть, как этот Антихрист сражается против вечных Божественных установлений: это должно стать последним актом его дьявольского существования». Другой полемист писал в более солидных тонах, упоминая об энтузиазме, с которым евреи отнеслись к Саббатаю Цви, цитируя Боссюэ и предостерегая всю Европу: «… автор стремился выполнить свой долг перед христианскими народами и правительствами; если проявят беспечность и не примут срочных и эффективных мер, то они слишком поздно поймут все последствия». Некий корреспондент из Вены называл евреев «чумой, которая разъедает внутренности австрийской монархии». Пророчество Нострадамуса также пошло в дело, и через месяц «Л'Амбигю» открыл своим читателям главную тайну: узурпатор сам был евреем или потому, что его семья «была еврейского происхождения», или потому что «его легкомысленная мать Летиция Феш (Мать Наполеона Мария-Летиция принадлежала к старинному итальянскому роду Рамолино. (Прим. Ред. )) родила его после того, как в Аяччо проявила к кому-то из потомков Израиля такое же гостеприимство, как Раав в Иерихоне по отношению к соглядатаям Иисуса Навина» (Иерихонская блудница Раав (или Рахав) скрыла в своем доме двух соглядатаев, посланных Иисусом Навином За это ее дом и все находящиеся в нем были пощажены при взятии города, а Раав стала женой Салмона и вошла в родословную царя Давида и Иисуса Христа (Книга Иисуса Навина 2, 1-3, 6, 16, Евангелие от Матфея 1, 5). (Прим. ред. ).). Эта последняя версия, видимо, распространялась во время Египетской кампании, поскольку в мае 1799 года один знакомый писал всегда хорошо информированному Юнг-Штиллингу, что «человек греха» был рожден от незаконной связи восточной принцессы с неким «видным иудеем».
Самым оригинальным способом тема Великого Синедриона разрабатывалась в самой Франции. Пока Бональд (Виконт Луи-Габриэль де Бональд (1753-1840), известный французский писатель, философ и политический деятель, был одним из лидеров наиболее реакционного крыла французской элиты (Прим. ред. )) и другие католические публицисты разворачивали кампанию против эмансипации евреев, аббат Баррюэль, успевший за это время примириться с императорским режимом и ставший каноником собора Нотр-Дам, действовал в правительственных сферах. Подобно Юнг-Штиллингу он располагал тайными информаторами, один из которых, «итальянский военнослужащий» по имени Симонини предоставил в его распоряжение планы мирового еврейства. Прежде чем предпринимать конкретные действия, Баррюэль предусмотрительно обратился к папе Пию VII с вопросом, насколько можно было доверять этим сведениям. Папа якобы передал ему, что все свидетельствовало в пользу правдивости информации Симонини. Дело было весьма важным. Сумев войти в доверие к крупным еврейским семьям Тосканы, Симонини разузнал, что тысячелетняя мечта Израиля была близка к осуществлению. Таким образом получали окончательное объяснения все беды и несчастья, от которых страдал христианский мир. Это евреи основали секту франкмасонов, а также иллюминатов. Именно евреи обнаруживались за всеми антихристианскими сектами. Другие евреи выдавали себя за христиан, чтобы «успешнее их обманывать». Особенно они старались разложить католическую церковь, так что только в одной Италии более восьмисот священников, в том числе несколько епископов и кардиналов на самом деле работали на них. Что же касается окончательной цели заговорщиков, то они стремились «достичь мирового господства, запретить все религии, чтобы их вера стала господствующей, превратить христианские церкви в синагоги, а оставшихся христиан обратить в рабство».
Несмотря на всю серьезность этой информации, аббат Баррюэль воздержался от ее публичного распространения, как он говорил, из опасений вызвать массовое убийство евреев. Чтобы «воспрепятствовать Синедриону добиться своих целей», он посчитал более рациональным тайно предупредить полицию и церковь в лице Жозефа Фуше и кардинала Феша. В результате он приписывал себе заслугу «внезапного закрытия Великого Синедриона, распущенного императором без каких-либо положительных результатов».
Итак, еврейство оказалось связанным с масонами, иллюминатами, «философизмом» как главный виновник войн и революций, и внезапно евреям стали приписывать ведущую роль в этом гигантском заговоре. Вероятно, именно здесь находится первоначальный источник «Протоколов сионских мудрецов». И хотя Баррюэль, чьи сочинения были переведены на все основные европейские языки, воздерживался от публикации при жизни своего главного откровения, другие сделали это вместо него. Возможно, именно это использовал Жозеф де Местр, когда обращался с предупреждением к царю в 1810 году:
«Евреи… заслуживают особого внимания со стороны всех правительств, но особенно русского правительства, под управлением которого находится большое их число: не следует удивляться тому, что главный враг Европы откровенно поощряет их. Они уже владеют огромными богатствами в Тоскане и Эльзасе; они уже имеют свои штаб-квартиры в Париже и Риме, откуда изгнан глава церкви. Все заставляет думать, что их деньги, ненависть и таланты используются главными заговорщиками. Самый главный и самый зловещий талант этой проклятой секты, которая не брезгует ничем для достижения своих целей со времени своего появления, состоит в том, чтобы использовать государей для их же погибели. Те, кто читал книги, относящиеся к этому вопросу, знают, с каким искусством они умеют делать людей, разделяющих их взгляды, приближенными государей».
Во второй половине XIX века антисемитские агитаторы пользовались всеми этими источниками. Однако характерно, что евреи, утратившие связь с Наполеоном, стали самостоятельно добиваться мирового господства. «Habent sua fata fabulae» («Вымыслы имеют свою судьбу» – парафраза знаменитого изречения римского грамматика Теренция Мавра «Habent sua fata libelli» – «Книги имеют свою судьбу». – Прим. ред. ), Наполеон как мессия евреев был мифом, который умер также быстро как и родился, так что мы смогли восстановить его, лишь обратившись к первоисточникам, Для последующих поколений европейцев великий полководец представал в образе блестящего арийского героя (к тому же нацисты попытались присвоить его после необходимой «германизации»), так что он плохо подходил для роли дирижера тайного заговора. Что же касается его семитских истоков, то по тем же причинам они могли льстить лишь еврейским чувствам в особых ситуациях, например, в случае Дизраэли, главного еврейского гаранта расовой интерпретации истории, как мы это увидим ниже. К тому же к востоку от Вислы евреи станут культивировать воспоминания об «освободителе Израиля», портрет которого украшал многочисленные еврейские дома в XIX веке.
* * * *
Причина того, что мы, вероятно, слишком много внимания уделили оккультистам и мистикам на грани шарлатанства, состоит в нашей вере в то, что у этих одержимых, может быть, благодаря их интуиции или внутренней убежденности, была чрезвычайная чувствительность, позволявшая им улавливать как страхи, так и надежды масс верующих. Многие другие современники с более устойчивой психикой, знаменитые и безвестные, также были потрясены зрелищем еврейской эмансипации и, не провозглашая идею заговора, представляли различные оттенки мнений о еврейском господстве. Так Бональд, цитируя И. Г. Гердера, предсказывал в 1806 году «… что сыновья Израиля, повсюду составляющие государство в государстве, благодаря своей настойчивости и рассудительности добьются того, чтобы поработить всех христиан». Шатобриан полагал, что Синедрион «последовательно и постепенно добился того, чтобы поставить мировые финансы под еврейский контроль, и тем самым завершил гибельную подрывную деятельность». В 1808 году супрефект департамента Гар так резюмировал эту проблему: «Лучше изгнать евреев из Европы, чем они сделают это с нами!» Во времена Бальзака другие свидетели, которым мы дадим слово ниже, считали, что евреи уже добились победы. Поэтому необходимо попытаться пролить какой-то свет на глубинные причины подобных опасений.
Следует прежде всего обратиться к социально-экономическим потрясениям этой эпохи и новой роли денег. Гердер, чьи высказывания в искаженном виде приводил Бональд, критиковал в этой связи беззаботность христиан:
«Там, где обнаруживаются евреи, исправление положения должно начинаться с испорченных христиан. Министерство, в котором еврей решает все дела, особняк, где ключ от гардероба и кассы находится в руках у еврея, администрация или община. делами которой заправляют евреи, университет, в котором евреи в качестве финансовых попечителей и посредников могут контролировать студентов, – все это бездонные болота, которые невозможно осушить; однако попытки исправить политическую ситуацию делаются не там, где следует: они направлены на евреев, а не на христиан… »
Что касается Бональда, то он обвинял евреев, «распространивших в Европе тот дух корыстолюбия, который столь широко охватил христиан». Так появились «евреи и поставщики» маршала Гнейзенау, «призванные стать пэрами нашего королевства»; так европейская элита, напуганная исчезновением прежнего иерархического порядка, элита, которая в прошлом была лучшей защитницей евреев, стала примыкать к новому антисемитскому лагерю. Бональд восклицал: «Евреи могут обманывать христиан, но они не должны править ими. Подобная зависимость оскорбляет их достоинство в большей мере, чем еврейская алчность ущемляет их интересы». Таким образом, речь здесь идет отнюдь не об «экономическом антисемитизме», а совсем о других вещах. Во все времена подобные взгляды выражали лишь поверхностный взгляд на вещи, даже в случаях, когда речь идет об ожесточенной конкуренции. В своем апологетическом эссе о Дрюмоне Жорж Бернанос скажет по этому поводу «о предлоге, придуманном для умиротворения этого прекрасного мира, истосковавшегося по логике», В той же книге он выскажет сожаление по поводу «ужасного единообразия нравов» в эпоху, «когда казалось, что все катится по наклонной плоскости с возрастающей каждый день скоростью». Некоторые замечания Гете могут нам помочь лучше понять, что здесь имеется в виду.
Набрасывая в конце своих дней идиллическую картину нравов прошлого, Гете особо подчеркивал преимущества «диферсифицированной субординации, которая скорее объединяла, чем разъединяла всех от малых до великих, от императора до еврея, и способствовала всеобщему благоденствию». Итак, по мнению поэта, постоянное место, по традиции отведенное каждому, на какой бы ступени социальной лестницы он ни находился, скрепляло общество и обеспечивало всеобщее благополучие. Не идет ли в данном случае речь о проблеме личной идентификации на фоне начинающегося обезличивания? В обществе, вставшем на путь демократизации, в котором Император лишен былого величия, а еврей не прикован ко дну своей пропасти, традиционная система отсчета оказалась нарушенной; разумеется, именно об этом идет речь в формуле «беспорядок хуже несправедливости». Известия о любых изменениях в статусе евреев приводили Гете в бешенство; подозревая интриги «всемогущего Ротшильда», он восклицал, что «последствия этого будут самыми серьезными и самыми разрушительными… все моральные семейные чувства, которые опираются исключительно на религиозные принципы, окажутся подорванными этими скандальными законами».
Возможно, вся западная христианская традиция говорит здесь с нами устами Гете. Какова же была психологическая реальность тысячелетнего представления о «народе-свидетеле», народе, в связи с которым все церковные мыслители согласно проповедовали идею «испытательной ценности» для истинности христианства? В чем состояла психорелигиозная функция этих неверных, называемых богоубийцами, само существование которых считалось преступлением, но которые тем не менее находились под защитой канонического иммунитета и, по словам апостола, приносили спасение? В ходе первых кампаний по эмансипации один римский апологет утверждал: «Еврейское гетто – это лучшее доказательство истинности религии Иисуса Христа, чем целая богословская школа». Почему? Не является ли причиной то, что евреи стали необходимым ориентиром, позволяющим христианам осознавать себя христианами и воплощать добро путем противопоставления злу, аналогично тому как, по мнению многих теологов, само существование зла объясняется его ролью для проявления добра?
Помимо этой тысячелетней роли другие механизмы, без сомнения, действовали в противоположном направлении, в соответствии с намерениями идеологов эмансипации. Когда рухнули стены гетто, молодые евреи в школах или в армии в глазах своих товарищей лишились по крайней мере части мистических атрибутов и опасных характеристик, которые в любом обществе обычно приписывают тем, кого не знают и кто придерживается иных традиций. Отрывок из «Утраченных иллюзий» Бальзака прекрасно показывает это разумное отношение, по здравом размышлении состоящее в том, чтобы принимать еврея таким, каким он стал отныне, и отбросить прежние предрассудки:
«… Люсьен задавал себе вопрос, каковы были мотивы этого вдохновителя королевских интриг. Вначале он позволил себе принять тривиальный довод: испанцы благородны! Испанец благороден подобно тому, как итальянец – ревнивец и отравитель, француз легкомыслен, немец честен, еврей низок, англичанин благороден. Переверните эти утверждения! Вы получите истину, Евреи накопили много золота, они написали «Робера дьявола», играют «Федру», поют «Вильгельма Телля», заказывают картины, строят дворцы, пишут путевые очерки и замечательные стихи, они могущественны как никогда, их религия разрешена, наконец, они кредитуют папу… »
Либеральные публицисты этой эпохи, в частности Бенжамен Констан, выражали сходные идеи, и, разумеется, возможно привести примеры подобного разумного подхода и для других стран. Но разнообразные документы, изучаемые с целью выяснения проблемы эмоционального отношения христиан к эмансипации евреев, по всей видимости, отражают совсем иную тональность, особенно в Германии. Описывая всплеск ненависти в 1819 году, Людвиг Берне говорил о «необъяснимом ужасе», внушаемом иудаизмом, который «как привидение, как призрак зарезанной матери, с насмешкой сопровождает христианство с колыбели». Но постоянные жертвы и одновременно богоубийцы, т. е. мистические убийцы и детоубийцы, становились, подобно призракам-мстителям, бесконечно более опасными для христианского воображения, когда освобождались от своих цепей. Без сомнения эти новые страхи выражал Боналъд в своей большой статье «О евреях»: «Пусть никто не заблуждается по этому поводу, господство евреев будет жестоким, как и в случае других порабощенных в течение долгого времени народов, которые оказались на равных со своими прежними хозяевами. Евреи, все идеи которых извращены, которые нас презирают и ненавидят, найдут в своей Истории ужасные примеры… »
Можно заметить разницу между антисемитизмом и средневековой иудеофобией, из которой он вышел, поскольку эта последняя осуществляла глобальное противопоставление еврейства христианству. В процессе этого столкновения, или многовековой «холодной войны» с ее экономической подоплекой, происходил также конфликт интересов между двумя общественно-религиозными группами, причем каждая из них в рамках собственных традиций и образа жизни получала свою долю, а также психологическое удовлетворение. Однако в связи с большими преобразованиями в новом мире правила игры оказались нарушенными. Евреи, лишенные против своего желания привычной роли, в большинстве покорились, стали «ассимилироваться» с христианами, видеть в них своих братьев и пытались, к ужасу большинства этих последних, стереть границу, которая их разделяла. Однако другие христиане, например Бальзак, не видели никакого зла в том, чтобы допустить бывших детей гетто в свое общество. Разница в позициях определялась прежде всего эмоциональной предрасположенностью, индивидуальной уравновешенностью, «личностной структурой» каждого, в результате начинает вырисовываться профиль антисемита. С другой стороны, эпоха способствовала росту ненависти и предрассудков, называемых «расовыми» или «этническими»; казалось, были налицо все социальные факторы, т. е. отсутствие норм и законов, в чем социологи усматривают необходимые, а иногда и достаточные условия для возникновения подобных проблем: стандартизация нравов происходит одновременно с возрастанием «вертикальной мобильности» и ускорением урбанизации. Но по мере того, как эта враждебность направляется исключительно на евреев, в игру непременно вступают древние религиозные мифы.