Страница:
Словом, видение из ночного кошмара. В свете фар моего автомобиля я успел заметить его обвисшую нижнюю челюсть и застывший взгляд.
Теперь я пришел в себя и бросился к нему. Но едва успел к нему подбежать, как Браун вдруг стал падать, словно отпустили веревку, которая поддерживала его в вертикальном положении. Он выскользнул у меня из рук, но я инстинктивно подхватил его под мышки и попытался удержать. Однако под его тяжестью мне пришлось опуститься на одно колено, но я изо всех сил старался его удержать и поэтому прижимал как можно ближе к себе.
Голова Брауна запрокинулась назад, словно из его шеи удалили позвонки и мышцы и она превратилась в полую трубу из кожи, лишенную какой-либо жизненной силы. Однако Браун был все еще жив. Я просунул руку ему под затылок и осторожно приподнял голову. Он открыл глаза и взглянул на меня.
Это был Браун, да, Браун Торн. Вернее, то, что от него осталось. Он раскрыл рот. Он попытался что-то сказать. Из его горла вырвался звук — одно-единственное слово, закончившееся шепотом. Потом изо рта хлынула кровь. Однако Браун из последних сил напрягался, пытаясь говорить. Он попытался улыбнуться. Правда, он пытался улыбнуться! Так он и умер с улыбкой. Просто перестал цепляться за жизнь. Черты его лица немного смягчились. Самую малость. Тело его сразу обмякло в моих руках. Но я продолжал крепко держать его. Я не хотел опускать его на землю. У меня возникла сумасшедшая мысль, что он не умрет, пока я держу его. Я держал его до тех пор, пока у меня окончательно не затекли руки. Только тогда я опустил его на землю.
Лицо его, залитое кровью, было все еще в синяках и порезах, губы порваны. Два зуба выбиты. Рука сломана, кость выпирала наружу, похожая на сломанную белую палку. Шея, видимо, была раздроблена пулей. Безобразная кровавая рана зияла в темноте.
Вокруг запястья одной его руки была обернута клейкая лента.
Я оглядел его тело и обнаружил еще одну огнестрельную рану — в спине. Рана в шее была опалена порохом. Я поднялся на ноги. В десяти ярдах от меня по дороге в Спринг-Каньон промчалась машина, свет ее фар высветил меня с трупом Брауна. Я направился к заправочной станции. Окно в одной из ее металлических стенок было разбито, а стоявший у окна стол засыпан стеклянными осколками. На столе стоял телефонный аппарат, шнур от которого с трубкой болтался снаружи. Трубка была в крови.
Земля вокруг была изрыта пальцами. Браун лежал в нескольких ярдах от меня, и в темноте его тело можно было принять за земляной холмик. Между его телом и тем местом, где находился я, было еще одно объемное углубление в земле, либо образовавшееся при падении его массивного тела в рыхлую землю, либо прорытое им. Глядя на Брауна, я невольно стал думать о нем. О нем и о Келли Торн, сестре Брауна. Милой, славной Келли. Кто-то должен сообщить ей эту скорбную весть.
Я надеялся, что мне не придется этого делать. Потом я подумал об Алексис Фрост и ее пропавшем отце, докторе Гедеоне Фросте. И мне вспомнилось одно-единственное слово, с трудом произнесенное Брауном.
И это была фамилия — Фрост.
Тогда я поднял трубку — рука у меня была в крови Брауна — и позвонил в отдел убийств.
Позвольте представиться: Честер Драм
Шелл Скотт вылезает из своей скорлупы
Теперь я пришел в себя и бросился к нему. Но едва успел к нему подбежать, как Браун вдруг стал падать, словно отпустили веревку, которая поддерживала его в вертикальном положении. Он выскользнул у меня из рук, но я инстинктивно подхватил его под мышки и попытался удержать. Однако под его тяжестью мне пришлось опуститься на одно колено, но я изо всех сил старался его удержать и поэтому прижимал как можно ближе к себе.
Голова Брауна запрокинулась назад, словно из его шеи удалили позвонки и мышцы и она превратилась в полую трубу из кожи, лишенную какой-либо жизненной силы. Однако Браун был все еще жив. Я просунул руку ему под затылок и осторожно приподнял голову. Он открыл глаза и взглянул на меня.
Это был Браун, да, Браун Торн. Вернее, то, что от него осталось. Он раскрыл рот. Он попытался что-то сказать. Из его горла вырвался звук — одно-единственное слово, закончившееся шепотом. Потом изо рта хлынула кровь. Однако Браун из последних сил напрягался, пытаясь говорить. Он попытался улыбнуться. Правда, он пытался улыбнуться! Так он и умер с улыбкой. Просто перестал цепляться за жизнь. Черты его лица немного смягчились. Самую малость. Тело его сразу обмякло в моих руках. Но я продолжал крепко держать его. Я не хотел опускать его на землю. У меня возникла сумасшедшая мысль, что он не умрет, пока я держу его. Я держал его до тех пор, пока у меня окончательно не затекли руки. Только тогда я опустил его на землю.
Лицо его, залитое кровью, было все еще в синяках и порезах, губы порваны. Два зуба выбиты. Рука сломана, кость выпирала наружу, похожая на сломанную белую палку. Шея, видимо, была раздроблена пулей. Безобразная кровавая рана зияла в темноте.
Вокруг запястья одной его руки была обернута клейкая лента.
Я оглядел его тело и обнаружил еще одну огнестрельную рану — в спине. Рана в шее была опалена порохом. Я поднялся на ноги. В десяти ярдах от меня по дороге в Спринг-Каньон промчалась машина, свет ее фар высветил меня с трупом Брауна. Я направился к заправочной станции. Окно в одной из ее металлических стенок было разбито, а стоявший у окна стол засыпан стеклянными осколками. На столе стоял телефонный аппарат, шнур от которого с трубкой болтался снаружи. Трубка была в крови.
Земля вокруг была изрыта пальцами. Браун лежал в нескольких ярдах от меня, и в темноте его тело можно было принять за земляной холмик. Между его телом и тем местом, где находился я, было еще одно объемное углубление в земле, либо образовавшееся при падении его массивного тела в рыхлую землю, либо прорытое им. Глядя на Брауна, я невольно стал думать о нем. О нем и о Келли Торн, сестре Брауна. Милой, славной Келли. Кто-то должен сообщить ей эту скорбную весть.
Я надеялся, что мне не придется этого делать. Потом я подумал об Алексис Фрост и ее пропавшем отце, докторе Гедеоне Фросте. И мне вспомнилось одно-единственное слово, с трудом произнесенное Брауном.
И это была фамилия — Фрост.
Тогда я поднял трубку — рука у меня была в крови Брауна — и позвонил в отдел убийств.
Позвольте представиться: Честер Драм
Вашингтон, 19 ч. 00 мин., понедельник, 14 декабря
Я — частный детектив, работающий на Восточном побережье, в районе, прилегающем к Вашингтону. Я легок на подъем и в мгновение ока пускаюсь в путь ради безопасности своего клиента или улыбки блондинки. Мне приходилось гоняться за гангстерами международного масштаба по солнечным площадям Рима и сквозь железный занавес вплоть до Берлина, иметь дело с фанатиками мусульманами... арабскими танцовщицами... Я ловил профессиональных убийц в Индии, сражался с повстанцами на южной границе и с бандитами-лыжниками в горах Канады.
Однако подлинную опасность своей профессии я осознал, лишь когда судьба свела меня с детективом с Западного побережья, именующим себя Шеллом Скоттом.
Когда я наконец столкнулся лоб в лоб с человеком с белесым ежиком и дьявольской ухмылкой, передо мной разверзлись пятьдесят семь разновидностей ада.
А началось все в Вашингтонском национальном аэропорту...
Когда над Вашингтоном сгущаются сумерки, включаются мигалки вдоль песчаной отмели Потомака, известной как Гравийный карьер. Если смотреть из самолета, мигалки кажутся двумя сплошными красными линиями, ведущими к взлетно-посадочным полосам. А на земле эти мигалки похожи на трассирующие пули, свидетельствующие о безмолвной войне между человеком и природой.
Мне приходилось наблюдать эти огни с воздуха, а теперь я ехал мимо них по большой автостраде, разделяющей Гравийный карьер на две равные части. За два дня до того, как отправиться расследовать случай в Ричмонде, я оставил свой автомобиль на стоянке у аэропорта.
Когда я преодолел уже половину пути от аэропорта до моста, ведущего через Потомак к бассейну Тайдуотера, меня обогнало такси. Я еще подумал, что скорость его, должно быть, никак не меньше семидесяти миль в час.
Второй автомобиль с ревом несся еще быстрее. Я освободил ему место для обгона, съехав на другую полосу движения, и он пролетел стрелой, обдав меня тугой струей воздуха.
Затем я услышал пронзительный скрежет тормозов и натужный скрип шин по асфальту. Автомобиль, только что промчавшийся мимо меня, догнал такси и, пристроившись сбоку, прижал его к обочине. В свете фар моего автомобиля я увидел, как из машины вышли два человека и направились к такси. Возможно, я бы просто проехал мимо, но как раз в тот момент меня стал обгонять междугородный автобус.
Оторвавшись от автобуса на почтительное расстояние, я сбавил скорость, а тем временем двое вышедших из автомобиля вытаскивали кого-то из такси. Я пригляделся и понял, что это женщина. Дверца автомобиля открылась, все трое уселись на переднее сиденье, и дверца захлопнулась. Автомобиль рванул с места перед самым моим носом, но такси осталось стоять на обочине.
Перегнувшись через сиденье, я опустил правое переднее оконное стекло и крикнул:
— Эй, что происходит?
Таксист спокойно прикурил сигарету и сказал:
— Я ведь сделал все правильно, парень?
— Что сделал?
— Я говорю, я все верно сделал? — повторил он растерянно. — Чем вы недовольны, мистер? У вас есть какие-нибудь претензии? Выкладывайте! Я все сделал, как мне велели. Итак, когда я получу свои бабки?
Вероятно, в ту ночь я не был склонен к глубоким размышлениям и решил, что таксист сделал свое черное дело авансом.
Я нажал на газ, и моя машина рванула вперед. Считайте это любопытством, привычкой, импульсивным порывом, как вам угодно. Неприятности других людей — сфера моей деятельности. Я шел на скорости шестьдесят миль в час, когда обогнал междугородный автобус во второй раз, и приближался к восьмидесяти, когда заметил интересовавший меня автомобиль. Вслед за ним я въехал под железнодорожный мост, по которому ходили поезда Атлантической линии, следующие через Потомак в Вашингтон.
Поезд прогромыхал над нами, разрывая ночную тишину.
Когда мой задний бампер оказался на одном уровне с их передним, я резко повернул руль в их сторону. Примерно в ста ярдах за береговым устоем моста я заставил их съехать с шоссе.
Я открыл бардачок, вынул свой «магнум-357» и ступил из машины в ночь.
— Выходите с поднятыми руками, — приказал я.
Несколько минут прошло в ожидании, потом откликнулся чей-то голос:
— Эй, это ограбление или что-то еще?
— Или что-то еще, — уточнил я. — Вылезайте и встаньте перед капотом, в свете фар, чтобы я мог вас видеть. Вы попались.
Я услышал шаги по гравию шоссейной обочины. Хлопнула дверца автомобиля.
— В свете фар. Поднимите руки. Двигайтесь!
— Это ограбление? — услышал я тот же голос. Тон был заискивающий, видно, человек до смерти напуган, поэтому я уже начал сомневаться, не совершаю ли чертовски глупую ошибку.
Они послушно стояли перед капотом автомобиля в свете фар — коротышка в твидовом пальто и дылда в шинели. Оба с поднятыми руками. Коротышка был без головного убора и в очках. Дылда — а он действительно был очень высоким — в широкополой шляпе с опущенными полями, нахлобученной чуть ли не на глаза.
— С вами все в порядке, мисс? — спросил я.
Сначала ответа не последовало, потом в ночи прозвучало только одно слово: «Да».
— Теперь вы можете пересесть в мою машину.
Ее ответ удивил меня.
— Кто вы? Вас послал Майк? В аэропорту меня никто не встретил.
— Никогда не слыхал ни о каком Майке.
— Тогда кто вы?
— Какая вам разница? Садитесь в мою машину.
— Ладно.
И как только открылась дверца, из-под железнодорожного моста с ревом выскочил междугородный автобус. От неожиданности я слегка замешкался. Самую малость, но Дылде этого было достаточно. Он выскользнул из света фар и набросился на меня. Я вовремя отпрянул в сторону. И его нацеленный на меня кулак со всего размаху обрушился на бампер моей машины. От боли и досады он издал вопль, похожий на собачий лай.
— В чем дело, черт тебя побери? — хрипло прошептал он. — Я вроде бы рассчитал удар. Ты что, спятил? Хочешь, чтобы я руку сломал, да? Какая тебе от этого польза?
С учетом того, что Дылда сказал таксисту в ответ на его требование денег, можно было прийти только к одному выводу — это не похищение, а всего лишь его инсценировка. Выгодное для барышни? Значит, предполагалось, что кто-то ее освободит и тем самым заслужит ее вечную благодарность? Если дело обстоит так, то ее мнимый спаситель выбился из графика. Автострада была пуста.
— И как все должно было выглядеть? — осведомился я у Дылды в шинели.
— Кто ты, парень? — огрызнулся он в ответ, неожиданно сделавшись подозрительным. — Я тебя раньше не встречал. Где мистер Таунсенд Хольт? Я думал, мистер Хольт...
Я схватил его за воротник шинели и оттолкнул от себя, потому что Очкарик-коротышка шел ко мне с пистолетом. Дылда натолкнулся на него, и пистолет выстрелил, высекая в темноте искры.
— Бросай оружие, или буду стрелять! — заорал я.
Дылда пролаял:
— Бросай, Очкарик!
Очкарик, помедлив, бросил пистолет. Я шагнул вперед и оттолкнул пистолет ногой подальше, чтобы он оказался вне их досягаемости. Девушка вышла и встала рядом со мной.
— Это было спланированное похищение, — сообщил я ей. — Предполагалось, что человек по имени Хольт прискачет на белом коне и выручит принцессу из беды. То бишь вас.
Ее смех был на грани истерики, когда она проговорила:
— Вы забавно все расставили по местам.
— Может, нам вместе подождать прибытия запоздавшего мистера Хольта? — спросил я ее. — Или прокатимся до полицейского участка?
И снова она меня удивила:
— Ни то и ни другое.
Очкарик флегматично рассмеялся.
— Ни то и ни другое? Почему же? — осведомился я.
— Потому что нельзя. Считается, что меня нет в Вашингтоне.
Дылда «баюкал» свою ушибленную руку. Я быстро обыскал его. Он не был вооружен.
— Откройте капот, — приказал я.
Парень недоумевающе посмотрел на меня.
— Открывай же, давай!
Он открыл капот своего автомобиля.
— Знаешь, где находится свеча?
Он ничего не ответил.
— Выкрути колпачок.
— Мы тебя еще достанем, сукин ты сын!
Дылда залез под капот, скрежеща зубами. Колпачок был вывернут, за ним тянулись провода. Я взял его левой рукой.
— Подойди к своему дружку. А теперь садитесь оба! Спина к спине.
Они сели на гравий шоссейной обочины.
— Оставайтесь в таком положении, пока мы не отъедем.
— Мы тебя еще достанем, парень! — пригрозил Дылда.
Очкарик ничего не сказал.
— Передайте привет мистеру Хольту, — сказал я им на прощанье.
Девушка снова засмеялась.
Мы с ней сели в мою машину. Это была довольно высокая девушка в белом плаще с большими круглыми кожаными пуговицами и в белой шляпке с узкими полями. Насколько я мог заметить, она была платиновой блондинкой. Плащ был туго затянут поясом на узкой талии, тем самым подчеркивая округлость ее грудей под лацканами.
— Кто такой этот Хольт? — спросил я ее.
— Извините, но я лучше промолчу.
— Вы уверены насчет полиции?
— Да, совершенно уверена. Пожалуйста, отвезите меня в Вашингтон. Любое место в центре города прекрасно подойдет.
— Ладно.
Я бросил колпачок свечи на пол и включил зажигание.
Двадцать минут спустя мы сидели в кабинке ресторана на Эф-стрит, как раз на противоположной стороне моста через Потомак.
— Не было необходимости останавливаться здесь, — сказала девушка. — Они немного меня напугали, но теперь все в порядке.
Официантка не спеша, шаркающей походкой приблизилась к нам.
— Что желаете?
— Кофе, наверное, — сказала девушка.
Я велел официантке принести две чашки.
— Во что этот Хольт втянул бы вас, если бы не подоспел я? — спросил я девушку.
Она ничего не ответила.
— Послушайте, — продолжал я, прибегнув к иной тактике. — Вы глушите мои профессиональные инстинкты. Я — частный детектив.
— Неужели?
— Честное благородное. Меня зовут Чет Драм.
На сей раз она улыбнулась:
— Рада познакомиться, мистер Драм.
— Я тоже, мисс?..
— Миссис.
— Тогда миссис?..
— Просто миссис. Но мне действительно нужно идти. Спасибо за все. — Она посмотрела на меня, а я и не подумал подняться.
— Я сделала большую глупость, — сказала она наконец.
У нее не было сумочки, и она вытащила красный кожаный кошелек из кармана плаща.
— Коль скоро вы частный детектив, мне полагается вознаградить вас за доставленное мною беспокойство. Сколько я вам должна?
— Прежде вы не делали подобных глупостей, — заметил я.
— О господи, тогда я сглупила сейчас. Я вас обидела?
— Не нужны мне ваши деньги, — сказал я. — Но мне хотелось бы заглянуть в него.
— В мой кошелек? Зачем?
— Скажем, из профессионального любопытства. Я хочу знать, кто же вы на самом деле.
Она снова улыбнулась:
— Вы не из тех, кто легко сдается.
— Я могу быть упрямым.
— И очаровательным, мистер Драм. Но я еще упрямее.
— А что, если у вас не будет возможности продемонстрировать это? «Считается, что меня нет в Вашингтоне». Не так ли?
— Да, верно. И что из этого следует?
— Из этого следует, что таксист был в сговоре с ними. Вы только что прилетели на самолете, правильно?
— Опять угадали.
— С багажом?
Глаза у нее расширились.
— Я совсем забыла о багаже! Мне нужно его получить, мистер Драм. Но я даже не заметила, в каком такси ехала.
— Зато я заметил. Из таксопарка «Ветераны». Только прикажите, и я доставлю вам ваш багаж.
Она встала:
— Похоже, у вас появился новый клиент.
— Куда доставить ваш багаж?
— Я позвоню вам завтра. А сейчас не поймаете ли для меня такси?
Я расплатился по счету, и мы вышли на улицу. В воздухе кружили первые крупные снежинки. Я посадил ее в такси и захлопнул дверцу. Она помахала мне на прощанье, одарив меня своей третьей улыбкой, улыбкой на миллион баксов, которую она до этого момента тщательно сдерживала. Ее голубые глаза улыбались так, что перехватывало дыхание. Такси отъехало.
Я сел в свою машину и поехал в таксопарк «Ветераны».
Я — частный детектив, работающий на Восточном побережье, в районе, прилегающем к Вашингтону. Я легок на подъем и в мгновение ока пускаюсь в путь ради безопасности своего клиента или улыбки блондинки. Мне приходилось гоняться за гангстерами международного масштаба по солнечным площадям Рима и сквозь железный занавес вплоть до Берлина, иметь дело с фанатиками мусульманами... арабскими танцовщицами... Я ловил профессиональных убийц в Индии, сражался с повстанцами на южной границе и с бандитами-лыжниками в горах Канады.
Однако подлинную опасность своей профессии я осознал, лишь когда судьба свела меня с детективом с Западного побережья, именующим себя Шеллом Скоттом.
Когда я наконец столкнулся лоб в лоб с человеком с белесым ежиком и дьявольской ухмылкой, передо мной разверзлись пятьдесят семь разновидностей ада.
А началось все в Вашингтонском национальном аэропорту...
Когда над Вашингтоном сгущаются сумерки, включаются мигалки вдоль песчаной отмели Потомака, известной как Гравийный карьер. Если смотреть из самолета, мигалки кажутся двумя сплошными красными линиями, ведущими к взлетно-посадочным полосам. А на земле эти мигалки похожи на трассирующие пули, свидетельствующие о безмолвной войне между человеком и природой.
Мне приходилось наблюдать эти огни с воздуха, а теперь я ехал мимо них по большой автостраде, разделяющей Гравийный карьер на две равные части. За два дня до того, как отправиться расследовать случай в Ричмонде, я оставил свой автомобиль на стоянке у аэропорта.
Когда я преодолел уже половину пути от аэропорта до моста, ведущего через Потомак к бассейну Тайдуотера, меня обогнало такси. Я еще подумал, что скорость его, должно быть, никак не меньше семидесяти миль в час.
Второй автомобиль с ревом несся еще быстрее. Я освободил ему место для обгона, съехав на другую полосу движения, и он пролетел стрелой, обдав меня тугой струей воздуха.
Затем я услышал пронзительный скрежет тормозов и натужный скрип шин по асфальту. Автомобиль, только что промчавшийся мимо меня, догнал такси и, пристроившись сбоку, прижал его к обочине. В свете фар моего автомобиля я увидел, как из машины вышли два человека и направились к такси. Возможно, я бы просто проехал мимо, но как раз в тот момент меня стал обгонять междугородный автобус.
Оторвавшись от автобуса на почтительное расстояние, я сбавил скорость, а тем временем двое вышедших из автомобиля вытаскивали кого-то из такси. Я пригляделся и понял, что это женщина. Дверца автомобиля открылась, все трое уселись на переднее сиденье, и дверца захлопнулась. Автомобиль рванул с места перед самым моим носом, но такси осталось стоять на обочине.
Перегнувшись через сиденье, я опустил правое переднее оконное стекло и крикнул:
— Эй, что происходит?
Таксист спокойно прикурил сигарету и сказал:
— Я ведь сделал все правильно, парень?
— Что сделал?
— Я говорю, я все верно сделал? — повторил он растерянно. — Чем вы недовольны, мистер? У вас есть какие-нибудь претензии? Выкладывайте! Я все сделал, как мне велели. Итак, когда я получу свои бабки?
Вероятно, в ту ночь я не был склонен к глубоким размышлениям и решил, что таксист сделал свое черное дело авансом.
Я нажал на газ, и моя машина рванула вперед. Считайте это любопытством, привычкой, импульсивным порывом, как вам угодно. Неприятности других людей — сфера моей деятельности. Я шел на скорости шестьдесят миль в час, когда обогнал междугородный автобус во второй раз, и приближался к восьмидесяти, когда заметил интересовавший меня автомобиль. Вслед за ним я въехал под железнодорожный мост, по которому ходили поезда Атлантической линии, следующие через Потомак в Вашингтон.
Поезд прогромыхал над нами, разрывая ночную тишину.
Когда мой задний бампер оказался на одном уровне с их передним, я резко повернул руль в их сторону. Примерно в ста ярдах за береговым устоем моста я заставил их съехать с шоссе.
Я открыл бардачок, вынул свой «магнум-357» и ступил из машины в ночь.
— Выходите с поднятыми руками, — приказал я.
Несколько минут прошло в ожидании, потом откликнулся чей-то голос:
— Эй, это ограбление или что-то еще?
— Или что-то еще, — уточнил я. — Вылезайте и встаньте перед капотом, в свете фар, чтобы я мог вас видеть. Вы попались.
Я услышал шаги по гравию шоссейной обочины. Хлопнула дверца автомобиля.
— В свете фар. Поднимите руки. Двигайтесь!
— Это ограбление? — услышал я тот же голос. Тон был заискивающий, видно, человек до смерти напуган, поэтому я уже начал сомневаться, не совершаю ли чертовски глупую ошибку.
Они послушно стояли перед капотом автомобиля в свете фар — коротышка в твидовом пальто и дылда в шинели. Оба с поднятыми руками. Коротышка был без головного убора и в очках. Дылда — а он действительно был очень высоким — в широкополой шляпе с опущенными полями, нахлобученной чуть ли не на глаза.
— С вами все в порядке, мисс? — спросил я.
Сначала ответа не последовало, потом в ночи прозвучало только одно слово: «Да».
— Теперь вы можете пересесть в мою машину.
Ее ответ удивил меня.
— Кто вы? Вас послал Майк? В аэропорту меня никто не встретил.
— Никогда не слыхал ни о каком Майке.
— Тогда кто вы?
— Какая вам разница? Садитесь в мою машину.
— Ладно.
И как только открылась дверца, из-под железнодорожного моста с ревом выскочил междугородный автобус. От неожиданности я слегка замешкался. Самую малость, но Дылде этого было достаточно. Он выскользнул из света фар и набросился на меня. Я вовремя отпрянул в сторону. И его нацеленный на меня кулак со всего размаху обрушился на бампер моей машины. От боли и досады он издал вопль, похожий на собачий лай.
— В чем дело, черт тебя побери? — хрипло прошептал он. — Я вроде бы рассчитал удар. Ты что, спятил? Хочешь, чтобы я руку сломал, да? Какая тебе от этого польза?
С учетом того, что Дылда сказал таксисту в ответ на его требование денег, можно было прийти только к одному выводу — это не похищение, а всего лишь его инсценировка. Выгодное для барышни? Значит, предполагалось, что кто-то ее освободит и тем самым заслужит ее вечную благодарность? Если дело обстоит так, то ее мнимый спаситель выбился из графика. Автострада была пуста.
— И как все должно было выглядеть? — осведомился я у Дылды в шинели.
— Кто ты, парень? — огрызнулся он в ответ, неожиданно сделавшись подозрительным. — Я тебя раньше не встречал. Где мистер Таунсенд Хольт? Я думал, мистер Хольт...
Я схватил его за воротник шинели и оттолкнул от себя, потому что Очкарик-коротышка шел ко мне с пистолетом. Дылда натолкнулся на него, и пистолет выстрелил, высекая в темноте искры.
— Бросай оружие, или буду стрелять! — заорал я.
Дылда пролаял:
— Бросай, Очкарик!
Очкарик, помедлив, бросил пистолет. Я шагнул вперед и оттолкнул пистолет ногой подальше, чтобы он оказался вне их досягаемости. Девушка вышла и встала рядом со мной.
— Это было спланированное похищение, — сообщил я ей. — Предполагалось, что человек по имени Хольт прискачет на белом коне и выручит принцессу из беды. То бишь вас.
Ее смех был на грани истерики, когда она проговорила:
— Вы забавно все расставили по местам.
— Может, нам вместе подождать прибытия запоздавшего мистера Хольта? — спросил я ее. — Или прокатимся до полицейского участка?
И снова она меня удивила:
— Ни то и ни другое.
Очкарик флегматично рассмеялся.
— Ни то и ни другое? Почему же? — осведомился я.
— Потому что нельзя. Считается, что меня нет в Вашингтоне.
Дылда «баюкал» свою ушибленную руку. Я быстро обыскал его. Он не был вооружен.
— Откройте капот, — приказал я.
Парень недоумевающе посмотрел на меня.
— Открывай же, давай!
Он открыл капот своего автомобиля.
— Знаешь, где находится свеча?
Он ничего не ответил.
— Выкрути колпачок.
— Мы тебя еще достанем, сукин ты сын!
Дылда залез под капот, скрежеща зубами. Колпачок был вывернут, за ним тянулись провода. Я взял его левой рукой.
— Подойди к своему дружку. А теперь садитесь оба! Спина к спине.
Они сели на гравий шоссейной обочины.
— Оставайтесь в таком положении, пока мы не отъедем.
— Мы тебя еще достанем, парень! — пригрозил Дылда.
Очкарик ничего не сказал.
— Передайте привет мистеру Хольту, — сказал я им на прощанье.
Девушка снова засмеялась.
Мы с ней сели в мою машину. Это была довольно высокая девушка в белом плаще с большими круглыми кожаными пуговицами и в белой шляпке с узкими полями. Насколько я мог заметить, она была платиновой блондинкой. Плащ был туго затянут поясом на узкой талии, тем самым подчеркивая округлость ее грудей под лацканами.
— Кто такой этот Хольт? — спросил я ее.
— Извините, но я лучше промолчу.
— Вы уверены насчет полиции?
— Да, совершенно уверена. Пожалуйста, отвезите меня в Вашингтон. Любое место в центре города прекрасно подойдет.
— Ладно.
Я бросил колпачок свечи на пол и включил зажигание.
Двадцать минут спустя мы сидели в кабинке ресторана на Эф-стрит, как раз на противоположной стороне моста через Потомак.
— Не было необходимости останавливаться здесь, — сказала девушка. — Они немного меня напугали, но теперь все в порядке.
Официантка не спеша, шаркающей походкой приблизилась к нам.
— Что желаете?
— Кофе, наверное, — сказала девушка.
Я велел официантке принести две чашки.
— Во что этот Хольт втянул бы вас, если бы не подоспел я? — спросил я девушку.
Она ничего не ответила.
— Послушайте, — продолжал я, прибегнув к иной тактике. — Вы глушите мои профессиональные инстинкты. Я — частный детектив.
— Неужели?
— Честное благородное. Меня зовут Чет Драм.
На сей раз она улыбнулась:
— Рада познакомиться, мистер Драм.
— Я тоже, мисс?..
— Миссис.
— Тогда миссис?..
— Просто миссис. Но мне действительно нужно идти. Спасибо за все. — Она посмотрела на меня, а я и не подумал подняться.
— Я сделала большую глупость, — сказала она наконец.
У нее не было сумочки, и она вытащила красный кожаный кошелек из кармана плаща.
— Коль скоро вы частный детектив, мне полагается вознаградить вас за доставленное мною беспокойство. Сколько я вам должна?
— Прежде вы не делали подобных глупостей, — заметил я.
— О господи, тогда я сглупила сейчас. Я вас обидела?
— Не нужны мне ваши деньги, — сказал я. — Но мне хотелось бы заглянуть в него.
— В мой кошелек? Зачем?
— Скажем, из профессионального любопытства. Я хочу знать, кто же вы на самом деле.
Она снова улыбнулась:
— Вы не из тех, кто легко сдается.
— Я могу быть упрямым.
— И очаровательным, мистер Драм. Но я еще упрямее.
— А что, если у вас не будет возможности продемонстрировать это? «Считается, что меня нет в Вашингтоне». Не так ли?
— Да, верно. И что из этого следует?
— Из этого следует, что таксист был в сговоре с ними. Вы только что прилетели на самолете, правильно?
— Опять угадали.
— С багажом?
Глаза у нее расширились.
— Я совсем забыла о багаже! Мне нужно его получить, мистер Драм. Но я даже не заметила, в каком такси ехала.
— Зато я заметил. Из таксопарка «Ветераны». Только прикажите, и я доставлю вам ваш багаж.
Она встала:
— Похоже, у вас появился новый клиент.
— Куда доставить ваш багаж?
— Я позвоню вам завтра. А сейчас не поймаете ли для меня такси?
Я расплатился по счету, и мы вышли на улицу. В воздухе кружили первые крупные снежинки. Я посадил ее в такси и захлопнул дверцу. Она помахала мне на прощанье, одарив меня своей третьей улыбкой, улыбкой на миллион баксов, которую она до этого момента тщательно сдерживала. Ее голубые глаза улыбались так, что перехватывало дыхание. Такси отъехало.
Я сел в свою машину и поехал в таксопарк «Ветераны».
Шелл Скотт вылезает из своей скорлупы
Лос-Анджелес, 10 ч. 00 мин., понедельник, 14 декабря
В тот понедельник я вернулся в отель «Спартан-Апартмент» в десять часов утра. У меня перед глазами все еще стояла запечатлевшаяся в памяти картина: Браун падает к моим ногам, и из его окровавленного рта вырывается единственное, едва слышное слово: Фрост...
Алексис Фрост значилась среди постояльцев отеля «Амбассадор», но, когда я позвонил, ее там уже не оказалось. У полицейских не было зацепок, с помощью которых можно было бы выйти на убийцу Брауна, и им не удалось выследить серый «бьюик», о котором я сообщил им еще до восхода солнца этим утром, «бьюик», преследовавший такси Алексис. Или... действовавший с ней заодно.
Меня все больше и больше одолевали сомнения насчет Алексис, я даже слегка за нее беспокоился. Но еще больше я беспокоился по поводу Келли Торн. В полиции мне сообщили, что она опознала тело брата в морге. Она не плакала. И это мне не понравилось. А еще больше не понравилось то, что я никак не мог до нее дозвониться, хотя звонил несколько раз.
Келли двадцать три года. Они с Брауном были очень близки. Келли во многом похожа на брата: то же добродушное, типично ирландское лицо, озорная улыбка, редкие веснушки — золотистое очарование. С Брауном я недавно встречался пару раз, а вот с Келли не виделся почти полгода. Слишком долго.
Интересно почему?
Я опять позвонил Келли, и опять мне никто не ответил. Поэтому я вытащил длинный список имен, который составил за годы работы — осведомители, жучки, громилы, — и приступил к работе.
Через сорок минут множество людей должны будут сообщить мне сведения, добытые ими о Брауне Торне или о докторе Гедеоне Фросте. Эту сторону дела мне удалось утрясти.
Дом доктора Фроста на Гарвардском бульваре был по-прежнему пуст. Я решил поговорить с соседями и начал планомерный обход. После пяти тщетных попыток мне удалось получить первую крупицу информации в доме напротив. Дверь открыла женщина и сообщила, что видела, как доктор Фрост уехал из дому прошлым вечером часов в восемь или десять. Он уезжал в спешке, один, в своем черном «фольксвагене»... с выключенными фарами. Ей это показалось странным. И я был с ней полностью согласен.
Оттуда я поехал вверх по Гарвардскому бульвару до Третьей улицы, повернул направо и направился в центр города. В трех кварталах от Третьей улицы я миновал новенький зеленый «форд», небрежно припаркованный под углом к обочине. С левой стороны бампер был вдавлен внутрь и касался шины.
Я, не останавливаясь, продолжил путь и проехал почти полмили, когда меня вдруг осенило. Волосы у меня на затылке встали дыбом. Возможно, я ошибался, но тем не менее поспешил вернуться к «форду» и остановился рядом с ним. На покореженном зеленом бампере я обнаружил следы серой краски. Я проверил номерной знак. Автомобиль принадлежал Сансетскому бюро проката автомобилей. Под щетку на ветровом стекле была подсунута квитанция со штрафом за парковку в неподобающем месте. Квитанция была выписана в десять часов семнадцать минут вечером в воскресенье. Я записал номер «форда» и поехал в Сансетское бюро проката. Оказалось, что «форд» был взят напрокат ранним воскресным утром Брауном Торном.
Я позвонил в полицейский участок и сообщил об этом в отдел по расследованию убийств. Затем занялся поисками доктора Гедеона Фроста. Я уладил все, что мог, и начал расследование, на которое у меня оставалось совсем мало времени. Я задействовал дорожную полицию, больницы и морги, а также самого себя. Затем выяснил, каким банком пользовался доктор Фрост. Это был Восточный национальный банк, расположенный на Восьмой улице Лос-Анджелеса. Я съездил туда и переговорил с управляющим. Он пообещал дать мне знать, если какой-нибудь чек доктора Фроста будет предъявлен к оплате.
Более того, он был знаком с Алексис и с доктором Фростом и сообщил, что в десять утра Алексис приходила в банк, чтобы взять что-то из личного сейфа, к которому имели доступ только она и ее отец. И очень быстро ушла.
Я поблагодарил его и откланялся, размышляя над тем, что бы все это могло означать. Я позвонил в свой отель и выяснил, что никто, в том числе и Алексис, мне не звонил и не оставлял для меня никакой информации. Я впал в тихое отчаяние. Было буквально не за что зацепиться! Но в пять часов я снова позвонил Келли и на этот раз застал ее. Поверьте, все мои многочисленные заботы, огорчения и отчаяние сразу же рассеялись как дым.
Когда она сказала «алло», у меня душа ушла в пятки, я даже не узнал свой собственный голос.
— Привет, Келли, — сказал я. — Это Шелл.
Последовала короткая пауза. Потом:
— Привет, Шелл. — Короткая пауза, а потом: — В полиции мне сказали, что ты знаешь... о...
— Да. Поэтому-то я и звоню.
Снова молчание. Иногда телефонная будка становится настоящей камерой пыток.
— Не возражаешь, если я приеду, Келли? Мне хотелось бы увидеться с тобой.
— И мне тоже, Шелл.
— Конечно, если только ты в состоянии...
— Пожалуйста, приезжай.
— Буду через двадцать минут.
Она сразу же открыла дверь, как только я позвонил. И попыталась улыбнуться.
— Привет. Я ужасно рада, что ты приехал.
— Я беспокоился о тебе.
— Я рада, Шелл. Но... беспокоиться не о чем.
Ростом она была пять футов четыре дюйма и замечательно сложена. Зеленое платье из джерси подчеркивало красоту ее точеного, гибкого тела.
Я сказал:
— Я звонил тебе сто раз...
— Я гуляла. После... я была в Макартуровском парке. Просто сидела у озера и смотрела на уток и лебедей. — Она снова улыбнулась. — Не стой как истукан! Ну, истукан-великан. Проходи!
— Ладно.
Но я еще несколько секунд разглядывал ее. И удивлялся, почему не виделся с ней так долго. Снова увидеть Келли Торн после шестимесячного перерыва было все равно что вернуться в родной дом после продолжительного отсутствия. Видно, она долго плакала, потому что глаза покраснели, а на лице запечатлелись печаль и скорбь. Но при всем при этом Келли не утратила миловидности. По крайней мере, для меня это было совершенно очевидно.
Сейчас я заметил на ее лице веснушки, которые она обычно старательно скрывала под тональным кремом. Без макияжа лицо слегка блестело, и веснушки отчетливо проступали на чистой коже, подобно крошечным коричневым островкам. Келли выглядела моложе двадцати трех лет, такой же молодой, как рассвет, и милой, как весна.
У нее были рыжие волосы — от природы, — почти красные, и глаза цвета нежной сероватой зелени трилистника, если смотреть на него сквозь туман. Ее тихая ирландская скороговорка была подобна мелким каплям дождя, барабанящего по листьям деревьев. Обычно в ее голосе слышалась радость, но сегодня — только тихий звук падающих капель дождя... или слез.
Мы сели на убогую зеленую кушетку в теплой гостиной. После моего звонка она приготовила кофе и теперь разлила его по чашкам.
Пока кофе остывал, я сказал:
— Келли, мне очень жаль.
— Знаю. Я знаю, как вы были дружны с Брауном.
Видимо, она заметила мой слегка удивленный взгляд, потому что поспешила уточнить:
— Ты был для него всем на свете. И я знаю, ты питал к нему те же чувства.
— Конечно. Но...
— "Но". Вот такие все мужчины. Не то что женщины. Вы привыкли быть твердыми, крутыми — словом, мужчинами на все двести процентов. Почему ты так редко приходил к нам, Шелл?
— Не знаю.
И я правда не знал. «Что за черт! — подумал я. — Неужели нужно бросаться человеку на шею, чтобы выразить ему свою симпатию? Или посылать ему цветы?» И я вдруг подумал о цветах, которые пошлю Брауну.
Возможно, Келли как-то почувствовала, о чем я думаю. Или прочла на моем лице. Но так или иначе, самообладание вдруг покинуло ее. Она судорожно вздохнула и разразилась рыданиями. Слезы хлынули из ее глаз и залили щеки. Я хотел было подойти к ней и попытаться успокоить, но она отчаянно замотала головой и закрыла лицо руками. Приглушенный ладонями, ее изменившийся голос был едва слышим и прерывался рыданиями.
Она вскочила и, не отрывая рук от лица — сдавленные рыдания все еще вырывались у нее из груди, — бросилась вон из гостиной. Упала, поднялась и снова побежала к двери, ведущей в соседнюю комнату. Это печальное зрелище разрывало мне сердце. И даже когда я уже больше не слышал ее рыданий, они все еще звучали у меня в голове.
Я сидел и ждал, пока Келли успокоится и вернется в гостиную. Поскольку я не знал, сколько ей на это потребуется времени, то решил, что, наверное, мне следует уйти. Но как раз в этот момент Келли вернулась.
— Не уходи, пожалуйста, — сказала она.
Я взглянул на нее. Глаза опухли еще больше, но она взяла себя в руки и даже умылась и наложила косметику — веснушек как не бывало.
— Я...
— Знаю, — сказала она. — Ты собирался удрать от меня. Садись. Кофе наверняка остыл.
Действительно остыл.
— Мы можем положить туда немного льда, — предложил я, — и закусить солеными крендельками. Но коль скоро это не улучшит его вкуса, можно было бы...
Она улыбнулась, и это снова была улыбка Келли.
— Пожалуй, ты прав. — Она глубоко вздохнула. — Все, я справилась с собой. Я в полном порядке и намереваюсь продолжать в том же духе. Больше ничего подобного со мной не случится.
— Незачем извиняться.
— Я и не извиняюсь. Просто хочу, чтобы ты знал, что мы можем теперь говорить о Брауне, обо всем. И я больше не буду плакать. Ты понял, что я хочу сказать, Шелл?
— Конечно.
Келли унесла остывший кофе, вернулась и налила две чашки. Кофе еще можно было пить. Потом сказала:
— В полиции сообщили мне все, что знали. Сказали, что ты был с ним, когда он умирал. Расскажи мне все, Шелл, если можешь.
— Не о чем особенно рассказывать. Браун позвонил мне, сказал только, что в него стреляли. Вероятно, он собирался рассказать мне больше, но не успел. Я бросился ему на помощь и приехал как раз перед тем, как...
Келли спокойно спросила:
— Он что-нибудь сказал?
— Только одно слово, Келли. Это была фамилия — Фрост. Она тебе о чем-нибудь говорит?
Она молча покачала головой. Потом задала вопрос:
В тот понедельник я вернулся в отель «Спартан-Апартмент» в десять часов утра. У меня перед глазами все еще стояла запечатлевшаяся в памяти картина: Браун падает к моим ногам, и из его окровавленного рта вырывается единственное, едва слышное слово: Фрост...
Алексис Фрост значилась среди постояльцев отеля «Амбассадор», но, когда я позвонил, ее там уже не оказалось. У полицейских не было зацепок, с помощью которых можно было бы выйти на убийцу Брауна, и им не удалось выследить серый «бьюик», о котором я сообщил им еще до восхода солнца этим утром, «бьюик», преследовавший такси Алексис. Или... действовавший с ней заодно.
Меня все больше и больше одолевали сомнения насчет Алексис, я даже слегка за нее беспокоился. Но еще больше я беспокоился по поводу Келли Торн. В полиции мне сообщили, что она опознала тело брата в морге. Она не плакала. И это мне не понравилось. А еще больше не понравилось то, что я никак не мог до нее дозвониться, хотя звонил несколько раз.
Келли двадцать три года. Они с Брауном были очень близки. Келли во многом похожа на брата: то же добродушное, типично ирландское лицо, озорная улыбка, редкие веснушки — золотистое очарование. С Брауном я недавно встречался пару раз, а вот с Келли не виделся почти полгода. Слишком долго.
Интересно почему?
Я опять позвонил Келли, и опять мне никто не ответил. Поэтому я вытащил длинный список имен, который составил за годы работы — осведомители, жучки, громилы, — и приступил к работе.
Через сорок минут множество людей должны будут сообщить мне сведения, добытые ими о Брауне Торне или о докторе Гедеоне Фросте. Эту сторону дела мне удалось утрясти.
Дом доктора Фроста на Гарвардском бульваре был по-прежнему пуст. Я решил поговорить с соседями и начал планомерный обход. После пяти тщетных попыток мне удалось получить первую крупицу информации в доме напротив. Дверь открыла женщина и сообщила, что видела, как доктор Фрост уехал из дому прошлым вечером часов в восемь или десять. Он уезжал в спешке, один, в своем черном «фольксвагене»... с выключенными фарами. Ей это показалось странным. И я был с ней полностью согласен.
Оттуда я поехал вверх по Гарвардскому бульвару до Третьей улицы, повернул направо и направился в центр города. В трех кварталах от Третьей улицы я миновал новенький зеленый «форд», небрежно припаркованный под углом к обочине. С левой стороны бампер был вдавлен внутрь и касался шины.
Я, не останавливаясь, продолжил путь и проехал почти полмили, когда меня вдруг осенило. Волосы у меня на затылке встали дыбом. Возможно, я ошибался, но тем не менее поспешил вернуться к «форду» и остановился рядом с ним. На покореженном зеленом бампере я обнаружил следы серой краски. Я проверил номерной знак. Автомобиль принадлежал Сансетскому бюро проката автомобилей. Под щетку на ветровом стекле была подсунута квитанция со штрафом за парковку в неподобающем месте. Квитанция была выписана в десять часов семнадцать минут вечером в воскресенье. Я записал номер «форда» и поехал в Сансетское бюро проката. Оказалось, что «форд» был взят напрокат ранним воскресным утром Брауном Торном.
Я позвонил в полицейский участок и сообщил об этом в отдел по расследованию убийств. Затем занялся поисками доктора Гедеона Фроста. Я уладил все, что мог, и начал расследование, на которое у меня оставалось совсем мало времени. Я задействовал дорожную полицию, больницы и морги, а также самого себя. Затем выяснил, каким банком пользовался доктор Фрост. Это был Восточный национальный банк, расположенный на Восьмой улице Лос-Анджелеса. Я съездил туда и переговорил с управляющим. Он пообещал дать мне знать, если какой-нибудь чек доктора Фроста будет предъявлен к оплате.
Более того, он был знаком с Алексис и с доктором Фростом и сообщил, что в десять утра Алексис приходила в банк, чтобы взять что-то из личного сейфа, к которому имели доступ только она и ее отец. И очень быстро ушла.
Я поблагодарил его и откланялся, размышляя над тем, что бы все это могло означать. Я позвонил в свой отель и выяснил, что никто, в том числе и Алексис, мне не звонил и не оставлял для меня никакой информации. Я впал в тихое отчаяние. Было буквально не за что зацепиться! Но в пять часов я снова позвонил Келли и на этот раз застал ее. Поверьте, все мои многочисленные заботы, огорчения и отчаяние сразу же рассеялись как дым.
Когда она сказала «алло», у меня душа ушла в пятки, я даже не узнал свой собственный голос.
— Привет, Келли, — сказал я. — Это Шелл.
Последовала короткая пауза. Потом:
— Привет, Шелл. — Короткая пауза, а потом: — В полиции мне сказали, что ты знаешь... о...
— Да. Поэтому-то я и звоню.
Снова молчание. Иногда телефонная будка становится настоящей камерой пыток.
— Не возражаешь, если я приеду, Келли? Мне хотелось бы увидеться с тобой.
— И мне тоже, Шелл.
— Конечно, если только ты в состоянии...
— Пожалуйста, приезжай.
— Буду через двадцать минут.
Она сразу же открыла дверь, как только я позвонил. И попыталась улыбнуться.
— Привет. Я ужасно рада, что ты приехал.
— Я беспокоился о тебе.
— Я рада, Шелл. Но... беспокоиться не о чем.
Ростом она была пять футов четыре дюйма и замечательно сложена. Зеленое платье из джерси подчеркивало красоту ее точеного, гибкого тела.
Я сказал:
— Я звонил тебе сто раз...
— Я гуляла. После... я была в Макартуровском парке. Просто сидела у озера и смотрела на уток и лебедей. — Она снова улыбнулась. — Не стой как истукан! Ну, истукан-великан. Проходи!
— Ладно.
Но я еще несколько секунд разглядывал ее. И удивлялся, почему не виделся с ней так долго. Снова увидеть Келли Торн после шестимесячного перерыва было все равно что вернуться в родной дом после продолжительного отсутствия. Видно, она долго плакала, потому что глаза покраснели, а на лице запечатлелись печаль и скорбь. Но при всем при этом Келли не утратила миловидности. По крайней мере, для меня это было совершенно очевидно.
Сейчас я заметил на ее лице веснушки, которые она обычно старательно скрывала под тональным кремом. Без макияжа лицо слегка блестело, и веснушки отчетливо проступали на чистой коже, подобно крошечным коричневым островкам. Келли выглядела моложе двадцати трех лет, такой же молодой, как рассвет, и милой, как весна.
У нее были рыжие волосы — от природы, — почти красные, и глаза цвета нежной сероватой зелени трилистника, если смотреть на него сквозь туман. Ее тихая ирландская скороговорка была подобна мелким каплям дождя, барабанящего по листьям деревьев. Обычно в ее голосе слышалась радость, но сегодня — только тихий звук падающих капель дождя... или слез.
Мы сели на убогую зеленую кушетку в теплой гостиной. После моего звонка она приготовила кофе и теперь разлила его по чашкам.
Пока кофе остывал, я сказал:
— Келли, мне очень жаль.
— Знаю. Я знаю, как вы были дружны с Брауном.
Видимо, она заметила мой слегка удивленный взгляд, потому что поспешила уточнить:
— Ты был для него всем на свете. И я знаю, ты питал к нему те же чувства.
— Конечно. Но...
— "Но". Вот такие все мужчины. Не то что женщины. Вы привыкли быть твердыми, крутыми — словом, мужчинами на все двести процентов. Почему ты так редко приходил к нам, Шелл?
— Не знаю.
И я правда не знал. «Что за черт! — подумал я. — Неужели нужно бросаться человеку на шею, чтобы выразить ему свою симпатию? Или посылать ему цветы?» И я вдруг подумал о цветах, которые пошлю Брауну.
Возможно, Келли как-то почувствовала, о чем я думаю. Или прочла на моем лице. Но так или иначе, самообладание вдруг покинуло ее. Она судорожно вздохнула и разразилась рыданиями. Слезы хлынули из ее глаз и залили щеки. Я хотел было подойти к ней и попытаться успокоить, но она отчаянно замотала головой и закрыла лицо руками. Приглушенный ладонями, ее изменившийся голос был едва слышим и прерывался рыданиями.
Она вскочила и, не отрывая рук от лица — сдавленные рыдания все еще вырывались у нее из груди, — бросилась вон из гостиной. Упала, поднялась и снова побежала к двери, ведущей в соседнюю комнату. Это печальное зрелище разрывало мне сердце. И даже когда я уже больше не слышал ее рыданий, они все еще звучали у меня в голове.
Я сидел и ждал, пока Келли успокоится и вернется в гостиную. Поскольку я не знал, сколько ей на это потребуется времени, то решил, что, наверное, мне следует уйти. Но как раз в этот момент Келли вернулась.
— Не уходи, пожалуйста, — сказала она.
Я взглянул на нее. Глаза опухли еще больше, но она взяла себя в руки и даже умылась и наложила косметику — веснушек как не бывало.
— Я...
— Знаю, — сказала она. — Ты собирался удрать от меня. Садись. Кофе наверняка остыл.
Действительно остыл.
— Мы можем положить туда немного льда, — предложил я, — и закусить солеными крендельками. Но коль скоро это не улучшит его вкуса, можно было бы...
Она улыбнулась, и это снова была улыбка Келли.
— Пожалуй, ты прав. — Она глубоко вздохнула. — Все, я справилась с собой. Я в полном порядке и намереваюсь продолжать в том же духе. Больше ничего подобного со мной не случится.
— Незачем извиняться.
— Я и не извиняюсь. Просто хочу, чтобы ты знал, что мы можем теперь говорить о Брауне, обо всем. И я больше не буду плакать. Ты понял, что я хочу сказать, Шелл?
— Конечно.
Келли унесла остывший кофе, вернулась и налила две чашки. Кофе еще можно было пить. Потом сказала:
— В полиции сообщили мне все, что знали. Сказали, что ты был с ним, когда он умирал. Расскажи мне все, Шелл, если можешь.
— Не о чем особенно рассказывать. Браун позвонил мне, сказал только, что в него стреляли. Вероятно, он собирался рассказать мне больше, но не успел. Я бросился ему на помощь и приехал как раз перед тем, как...
Келли спокойно спросила:
— Он что-нибудь сказал?
— Только одно слово, Келли. Это была фамилия — Фрост. Она тебе о чем-нибудь говорит?
Она молча покачала головой. Потом задала вопрос: