Страница:
— А ведь ты адекватен, — отстранение произнес Борис. — Почти нормальный человек. Я в тебе не ошибся.
Он выкинул шкурки в окно и, отряхнув ладони, взялся за руль.
— Слушай, кто ты такой? — рассвирепел Костя. — Ты кого из себя строишь? Энтомолога? Булавкой меня колоть собрался? Я тебя самого...
— Нет, — уверенно произнес Борис. — Мы с тобой поладим. Ты сейчас в загоне, а у меня — жилье, еда. Денег могу дать, немного правда. Ну, и помыться не мешало бы...
Константин смутился и опустил стекло до конца.
— Да ладно, — улыбнулся Борис. — На такой жаре через час насквозь промокаешь. Бабам, конечно, беда. Бывает, идет какая-нибудь, вся стиль-H, вся надменная, а ветром от нее дунет... Уфф!.. Вот ты, когда женщин убивал, что при этом испытывал? Что ты им говорил?
«Ну вот, понеслось, — раздраженно подумал Костя. — Еще до места не доехали, а уже вопросы. Что испытывал, что говорил?»
Ему вдруг стало так противно, как не было даже на вокзале, впрочем, возвращаться в вонючий зал ожидания все же не тянуло. Впереди нормальный ночлег, еда и ванна, и от этого Константин отказаться не мог. Придется отрабатывать.
— Прежде чем вырезать девушке сердце и надругаться над трупом, я обычно называю ее Мэрилин Монро. Или Марлен Дитрих.
— Любопытно. А почему?
— Потому что они тезки, — пояснил Костя. — Вообще, это началось давно. Когда я был маленьким...
— Стой, я сам догадаюсь, — азартно заявил Борис. — Наверно, у твоего отца над столом висели фотографии. В «Советском экране» их не печатали, значит, что-нибудь вроде «Фильмови новини».
— Кажется, да, — кивнул Константин, отворачиваясь к окну.
Было у отца фото в рамке, но не на стене, а возле пишущей машинки. Мать до свадьбы. Молодая, смеющаяся, с венком из ромашек. Где-то за городом... Костя ее почти и не помнил. Поэтому ему показалось странным, что отец заклинал его памятью матери. Какая память-то?.. Он взял со стола фотографию и держал ее у груди, как икону. Говорил, говорил, говорил... Батя мало знал о Народном Ополчении. Наверняка ему было известно лишь одно: рано или поздно их всех расстреляют. Батя жил для вечности. А Константин считал, что никакой вечности нет. Точнее, он об этом просто не думал.
Минут пять Борис рулил молча. На Октябрьской он обогнул тоннель и повернул к центру. Солнце еще не зашло, но реклама ухе горела. Чуть позже зажгли фонари. Москва стала красивой и совсем чужой.
— Расскажи про первую жертву. Или не жертву? Как ты их?..
— Первая? Да ничего особенного. Нажал на курок — человек упал. Все стреляли. Это легко, когда вместе со всеми. Не сомневаешься в своей правоте.
— А сейчас что же, сомневаешься? — заметно разочаровался Борис. — Странный ты какой-то маньяк.
Константин не ответил. Он покосился на отливающие темной медью купола Христа Спасителя и отвернулся к Кремлю.
«Убью гада», — решил он.
— Ну?! Не признал? Не призна-ал, — укоризненно молвил румяный субъект. — Бакен я. Бакен, помнишь?
— Э-э... Бакен! Е-мое! — просиял Петр. — Изменился-то!.. А я гляжу — ты или не ты?
— Ну как же! Три весны — это тебе не медком баловаться. Да-а, Кант... — вздохнул он. — Три годочка вместе. А ты и не признал.
— Темно здесь..,
— Рассказывай, Кант, — без предисловий потребовал Бакен. — Слышал я, ты еще два раза к хозяину топал.
— Чего про меня... — весело отмахнулся Петр. — Ты-то как?
— При деле.
— И хорошее дело?
— На масло хватает. На хлеб — не всегда.
Петр догадался, что это шутка, но не понял, надо ли смеяться. Чтобы занять рот, он опрокинул в него рюмку и чуть не поперхнулся пакетиком.
— Кант, Кант... — Бакен показал бармену на стакан и похлопал Петра по плечу. — Давно хотел свидеться. Про тебя столько сказок гуляет, всем верить — ума не хватит.
— А ты не верь, — многозначительно посоветовал Петр.
— По каким статьям ходил?
— Э...
Петр повертел в руке рюмку. Бармен ее мгновенно наполнил, и он снова выпил, мучительно рожая ответ. Его знания Уголовного кодекса ограничивались позорной сто семнадцатой, но это был бы не самый удачный ответ.
— Не телефонный разговор, — сказал он. — Отсядем, что ли.
Бакен заграбастал бутылку и два стакана, и они перешли к свободному столику. Петр покосился на вход — Немаляева все не было.
«Что-то серьезное, — с надеждой подумал он. — Задержаться б ему еще на полчасика. Раньше этот „бык“ не свалится».
— Ну?.. — заинтригованно молвил Бакен.
— За встречу, — предложил Петр, наливая вонючего «Джонни Уокера» до самых краев.
Бакен, мотнув головой, жахнул трехсотграммовый стаканище и, кажется, только протрезвел. Петр отпил глоток-другой и, сморщившись, отставил стакан в сторону. Он был в отчаянии.
— Мнешь ты чего-то, Кант, — с подозрением заметил приятель. — Если б я тебя по малолетке не помнил...
— Я не мну, Бакен, — признался Петр. — Я намекаю. Короче, такая тема... Есть один план... типа бизнес. Но это не бизнес, а как его... Короче, там оборонка завязана. Лавэшки так вагонами и грузят. И можно туда влезть.
— По-моему, это ты меня грузишь. Что-то я в тебе сомневаюсь, Кант,
Петр тяжело посмотрел на Бакена и поцыкал сквозь щель в зубах.
— Я не навязываюсь. Там и без тебя компания немалая. Сомневается! — оскорбленно воскликнул он. — Вацлав не сомневается. Штаб не сомневается...
— У тебя со Штабом дела? — приятно удивился Бакен. — Что ж ты сразу?.. Выпьем.
— Выпьем, — кивнул Петр. Бакен принял еще двести пятьдесят, и его взгляд прояснился, словно у космонавта.
— Хорошие «котлы», — сказал он, увидев «Картье».
— Отстают иногда. Сколько на твоих?
— Шестнадцать минут, двадцать секунд. Одиннадцатого.
— Мне бы в дальняк, — сообщил Петр. — Поддержишь?
— Да, мне тоже пора. — Бакен поднялся и, пошатнувшись, сбил ногой стул. Он все же косел, правда, гораздо медленнее, чем положено.
Бордовая дорожка привела их к туалету. Бакен задержался около умывальников, а Петр, мимоходом проверив, не запирается ли замок изнутри, проследовал дальше. Все пять кабинок были свободны. Дверцы по моде американских Сортиров висели высоко, так что между нижним краем и полом оставалось сантиметров сорок. Петр выбрал последнюю кабинку и, прикрыв дверь, встал на унитаз.
Новый старый приятель харкал и сморкался так долго, что за это время можно было вымыться с головы до пят. Петр представил, как в туалет заходит кто-то еще, как пьяный Бакен начинает их знакомить, как оказывается, что этот кто-то видел недавно настоящего Канта, — и так далее, вплоть до контрольного выстрела в глаз.
Наконец плеск прекратился, и раздались нетвердые шаги. Грохнула дверца, щелкнул шпингалет, и по фаянсовым стенкам зазвенела упругая струя. Опорожнившись, Бакен вздохнул, повозился с ширинкой, прокашлялся, сплюнул — и спустил воду. Напевая, он еще раз вымыл руки и чем-то клацнул — видимо, закурил.
— Кант...
Попыхивание сигаретой и плевки.
— Кант!.. Заснул?.. Кант! Эй!
Бакен зашел во второй отсек и последовательно просмотрел четыре кабинки. Открыв дверцу пятой, он внезапно ощутил боль.
Петр уперся ногой ему в подбородок и рванул струну на себя. Свистнув, петля затянулась и впилась в плохо выбритое горло. Петр спрыгнул на пол и, схватив Бакена за рубашку, развернул спиной к кабинке. Затем намотал свободный конец лески на ладонь и опять дернул.
Бакен секунду подержался за удавку и, смирившись, осел на унитаз. Его зрачки стали мутными, как у рыбы, а челюсть отвисла, и из нее потянулась тонкая нить слюны.
Петр приподнял грузное тело и, расстегнув на нем брюки, спустил их до ботинок. Симметрично расставив ноги Бакена, он прислонил его к бачку и слегка пошатал — покойник сидел устойчиво.
Втиснувшись в кабинку, Петр запер дверь на шпингалет. Верхний край перегородки находился на высоте двух метров, до потолка от него оставалось еще столько же. Петр поставил каблук на держатель туалетной бумаги и, схватившись за боковую стенку, подтянулся. Шурупы выскочили, и держатель со скрежетом прочертил по пластику неровную дорожку. Барахтая ногами, Петр открыл рот и точно избавился от какой-то опухоли. Он посмотрел вниз — сверток с парализантом лежал на полу. Пришлось опуститься и подобрать пакетик, но класть его под язык уже не хотелось.
Подумав, Петр бросил яд в унитаз и нажал на рычаг. Эта предосторожность вряд ли имела принципиальное значение — его пальчики остались на всех поверхностях от стакана до кафеля, но отрава могла вывести на химика, а химик — на Маэстро. Встречаться с последним Петр больше не собирался, но привычка взяла верх.
Перевалившись через тонкую перегородку, он по-кошачьи приземлился на пол и посмотрел род дверцу. Бакен, вернее, его ноги выглядели вполне естественно. Петр поправил костюм, затем умылся и пригладил волосы. Половина одиннадцатого. Если Немаляева не будет, надо уходить.
Немаляев был. С сопровождением или без, Петр не понял. Он прошел через зал и, остановившись у кассы, выложил тысячу долларов.
— Для разгона, — небрежно пояснил он.
Получив десять фишек, он с сомнением оглядел столы и направился к тому, за которым играл Немаляев. Слева от него сидел подтянутый молодой человек, похожий на охранника из психушки. Человек вертел в руках несколько жетонов, но ставок не Делал. Кажется, рулетка его не увлекала. Надо иметь в виду.
Петр присел справа и, недолго думая, поставил все деньги на цифру "1". Крупье тронул ручку и запустил шарик.
«Всем шампанского!» — мысленно отрепетировал Петр, незаметно погладив пакетик с порошком. Шансы маленькие, один к тридцати семи, ну так рулетка же.
Шарик прокатился и соскочил в лунку «22». За столом не выиграл никто. Немаляев проследил за тем, как крупье загребает фишки, и, повернувшись, посмотрел на Петра.
Петр вздрогнул. Авторитет, словно нарочно, не изменил внешность ни на йоту: это был самый настоящий вице-премьер, значившийся в черном списке под номером два. Петр помнил его лицо как свое, но видеть Немаляева так близко ему еще не приходилось.
Когда Александр Немаляев был ребенком, его щеки наверняка украшали умильные ямочки. Нетрудно было представить, как всякие родственники треплют эту мордашку и сюсюкают что-нибудь подобающее. Теперь же ямочки превратились в две узкие вертикальные складки, подпирающие обветренные скулы. С таким сюсюкать опасно. Глаза, неторопливые и внимательные, как линзы оптического прицела, спрятались под набухшими веками, а ресницы поседели. Фотографии этого передать не могли, и к прямому взгляду Немаляева Петр оказался не готов.
Авторитет вернулся к игре и, покатав по столу фишку, в последний момент бросил ее на «красное».
Люди постепенно прибывали. Петр, стараясь особо не вертеться, прикинул общее количество — что-то около сорока. Чем больше народу, тем труднее будет уйти. Окон нет не только в зале, но и туалете. Подсобные помещения отпадают: кухня, склад — самые неудобные пути отступления. Про запасные выходы Маэстро ничего не сказал. Остается одно: парадная дверь. Винтовая лестница вниз, два мордоворота с металлоискателями, не исключено — дежурные бойцы в смежной комнате. Да уж, наверняка. И это не считая присутствующих. С казино он, конечно, погорячился. Достать Немаляева на улице было бы куда реальней — при условии, что исполнитель не одноразовый. А на что ж ты надеялся, Петя?
Он прикурил и, сделав четыре крупных затяжки, порывисто взмахнул рукой. Серый цилиндрик пепла сорвался и угодил аккурат в бокал Немаляева.
— Вот блин... — смущенно выдавил Петр. — Я принесу другой. Что здесь было?
— Если яда сыпануть не успел, то коньяк, — иронично ответил авторитет, нацеливая на него свои линзы.
— А-а... Нет, не успел, — засмеялся Петр. Сосед Немаляева поставил фишку на ребро и бдительно затушил сигарету. Больше их никто не слышал.
— Коньяк? Я сейчас принесу.
— Носят шестерки, — наставительно проговорил авторитет. — Мне горько думать, что Кант стал шестеркой.
Петр инстинктивно дернул кистью, но прятать наколку было уже поздно.
— Я из уважения... — буркнул он.
— Уважение роли не играет. Для блатного одинаково западло служить и куму, и вору в законе, и даже вице-премьеру. Очень странно, что Кант этого не знает. Вот Бакен знал, но ему сегодня что-то нездоровится. Кровь горлом пошла. Туберкулез, не иначе.
— Ну и что дальше? — тихо спросил Петр. Выхватить стилет было делом одной секунды, но он чувствовал, что и этой секунды ему не дадут. а спиной кто-то шевельнулся; игроки вдруг потеряли охоту и разбрелись по другим столам, а на их местах обосновались какие-то непроницаемые типы.
— Ты сам допер или меня сдали? — спросил Петр.
— А тебе не все равно?
— Так, время потянуть, — признался он.
— Эх, Еремин, — ласково молвил авторитет, — да если бы я хотел тебя кончить, неужели ты б дошел до моего стола? Еремин, Еремин... перепутанный ты человек. Видать, недолечил тебя лепило. Так и ходишь, мозги набекрень? Сотник, а без сотни...
Петр поднял глаза — Немаляев не щупал, не зондировал, ему все было известно и так. Все — и кое-что еще.
— Где мы? — спросил Петр.
— Во-от, Еремин. Сначала нужно разобраться, а потом уже действовать. Сколько вас здесь? Не в казино, а... здесь.
— Я понял. Не знаю.
— Допустим, верю. Пока ты лежал в санатории, кто-то конкретно прошелся по черному списку. Я у вас на каком месте?
— На втором.
— Хорошо. — Немаляев заулыбался и плеснул коньяка в чистый бокал. — После Нуркина, значит? После Владика? Хорошо-о... Ценили меня, Еремин. Приятно, черт возьми.
— Ты и здесь в почете.
— Да я вижу. Чей заказик отрабатывал?
— Этого я не скажу, — медленно выговорил Петр.
— Ну и не надо, сам вычислю. Мелочи это, Еремин. А у нас с тобой дельце покрупнее. Мы же вроде земляков.
— Враги мы, Немаляев. Ты ведь знаешь, что я сюда пришел не заказы чьи-то выполнять. Единственная просьба, как к земляку: быстро и безболезненно.
— Пора просыпаться, сотник. Оглянись: здесь совсем не то, что было там. Признайся, чистка по черному списку — это ошибка. Здесь эти люди — никто. Ну, в большинстве.
— Я в дурке лежал.
— А если б вышел раньше...
— Тогда казнил бы.
— А зачем?
— Потому, что враги, — после паузы ответил Петр.
— Гм. Учительница, инженер по холодильникам, писатель, барыга...
— Здесь что-то не так.
— Здесь все не так! Это другой мир, тебе ясно? Люди те же, а мир другой.
— Галиматья... Дай выпить.
— Пожалуйста, — поправил его Немаляев. — Ты не с уркой общаешься. Я вице-премьер все-таки.
Спутники авторитета не реагировали, хотя говорил он довольно громко. Вокруг их стола образовался пустой островок. Игроки как ни в чем не бывало продолжали просаживать деньги в рулетку и карты — в их сторону они даже не смотрели. Возможно, ответственные посиделки случались здесь и раньше.
— Налей мне, пожалуйста, — попросил Петр. Он глотнул ароматного коньяка и, отодвинув стакан, достал сигарету. — Объясни, что происходит. Пожалуйста.
— Открыл я как-то утром глаза, а жизнь поменялась. Вот и вся история.
— Но ты ее помнишь — ту жизнь.
— И эту тоже. А ты разве нет?
— Эту — нет.
— Постой-ка. Петр Еремин, бывший геолог муж и отец...
— Да нет же, нет! Какая, на хрен, геология?!
— Не раздваиваешься? Завидую. Все просто: тут — красные, тут — белые. Руби, шашка! Выходит, черный список, и до последней капли крови? Чего молчишь?
— Не знаю, что сказать.
— Тогда я скажу. Соратники твои мне не нужны. Они такие же отмороженные, как ты. Собирай свою армию, и хоть на голове стойте. Все равно долго не протянете. Этими убийствами параллельно и Петровка, и ФСБ занимаются. Нуркина я тоже спасать не собираюсь. Наоборот, помогу найти.
— А сам на его место...
Немаляев, пригубивший бокал, прыснул и приложил к носу платок.
— На его?! А кто он такой? Сантехник из жэка? Библиотекарь?
— Что же тогда? — растерялся Петр.
— Я, Петя, вернуться хочу. Домой. Там хоть и заваруха, и Ополчение ваше сраное, и экономические санкции... О-о, Петя, ты же не в курсе. Нам полмира бойкот объявило, нефть, твари, не покупают. Скажу тебе честно: управлять нашей драгоценной державой — геморрой тот еще. А все ж хочу вернуться. Быть самим собой.
— А это возможно?
— Вот ты и выясни. Для чего я тебя на волю отпускаю? Найди своих бандитов, ополченцев долбаных, которые типа нас с тобой. Поспрашай, попадал ли кто-нибудь обратно. Если да, то что за методика. Приборы там, или йога, или еще какая ерунда. Я бы и сам мог поискать, но ты же своих людишек не сдашь.
— А если нельзя?
— Что? Вернуться? Скорее всего так и есть, — обреченно вздохнул Немаляев. — Это я от тоски. Скорее всего, конечно, нельзя. Будем жить дальше. Я — вор в законе, ты — беглый псих. Обычное дело. Еще на меня рыпнешься — убью. А так живи, мне не жалко.
К нему подошел один из охранников и, наклонившись, что-то прошептал на ухо.
— Уже готово, — сообщил Немаляев. — А ты говорить не хотел, Еремин. И не надо ничего говорить. Мы сами с языками. Веди сюда.
Телохранитель подал знак, и к столу подтащили какого-то измочаленного мужика. Немаляев взял его за волосы и показал Петру.
— Встречались?
Петр пригляделся. Если смыть кровь и убрать черные мешки под глазами, то получится... Да, это был Сапер — избитый до полусмерти, неспособный стоять на ногах, неузнаваемый.
— Где вы его?..
— Пасся неподалеку. Джипы он любит, дешевка. Еще бы на танке прикатил.
Петр ощутил прилив чего-то странного, слегка похожего на благодарность. Когда считаешь человека полным дерьмом, а он оказывается не таким уж...
— Не угомонятся никак, — сказал Немаляев. — Воевать желают. Тебя небось Маэстро обрабатывал? Он у них на подхвате. Ты вот что, Еремин. Чего с собой принес? Показывай.
Петр выложил на стол пластмассовый нож и пакетик с отравой.
— И этим ты меня собирался зарезать? Комик, Петя. Ну-ка, попробуй. Не стесняйся, здесь все свои.
— Что?
— Перышко, говорю, попробуй. Пусть Маэстро от тебя привет получит. Да и мне спокойней будет. Сапер закрыл глаза и мелко задрожал.
— Как там жена с сыном? — спросил Петр.
— В порядке, — сквозь зубы ответил тот. — Но если ты... тогда Маэстро обозлится. Тогда твоей бабе...
«Спасибо за эти слова, — подумал Петр. — Теперь мне тебя не жалко».
— Вместе с приветом передай Маэстро следующее, — велел он. — Ни жены, ни сына у меня никогда не было. И вижу, что к счастью.
Он замахнулся, но один из охранников перехватил его руку и вежливо изъял нож.
— Пачкать заведение не будем, — проговорил Немаляев. — Считаю, что тест на лояльность ты прошел. Получи приз: по Москве шляется некто Константин Роговцев. Я так понимаю, этот бешеный из твоей братвы. Трупов на нем больше десятка, многие — из черного списка.
Петр постарался удержать чувства внутри.
— Каменное лицо, да? Молодец, слушай дальше, — сказал Немаляев, кладя руку ему на плечо. — Башня у твоего хлопца поехала так, что не приведи господь. Все адреса он узнал через справочное бюро на Киевском вокзале. То есть буквально подошел со списком из тридцати фамилий. Бабка в справочной сидит тупая-претупая, но уж такого клиента грех не запомнить. Исполнял он обычно грязно, дальше некуда. Почему менты его не взяли раньше — ума не приложу. Наверно, не думали, что можно вот так, запросто, ходить по адресам и мочить. Мы и сами обалдели. Ну а когда собрались с ним потолковать, те же менты и спугнули. Как его упустили — вообще позор. Стыдно мне за ментов за наших. Так что у него дома своего Роговцева не ищи, но знай: где-то он бродит. Ну? Счастливо, Петя. Маэстро не бойся, к утру я его достану.
Петр напряг правую ногу — второй стилет, приклеенный к телу чуть пониже фальшивого кармана, отозвался уколом. Немаляев находился совсем близко, почти вплотную. Сейчас можно успеть. Руку в карман — не опасно, кинжал плоский. Никто не заметит. Потом два движения: вверх и вбок. Сердце открыто. Лезвие войдет легко. Его убьют — да, несомненно, — но он знал это заранее. Немаляев того стоит. Вор в законе, видите ли... Или... ведь правда же вор. Всего лишь. Не вице-премьер, не помощник диктатора. Да и не диктатора вовсе. Кто здесь Нуркин? Никто... Тогда зачем все это?
— Деньги есть? — заботливо спросил Немаляев. — Играл ты сегодня неважно.
— Как умею. А денег подкинь.
Немаляев, не глядя, отщипнул от зеленой пачки и вложил ему в ладонь.
— Сильно не мудри, отдайся интуиции. Есть мнение, что Роговцев не один, возможно, с ним кто-то еще из Ополчения. Помни: ваши головы мне не нужны. Я домой хочу, — по-детски закончил Немаляев.
Петр скомкал купюры и, не прощаясь, пошел к лестнице.
Через две минуты охранник Немаляева ответил на звонок мобильного телефона и, выслушав короткий доклад, передал:
— Сел в тачку и уехал.
Лежащий Сапер шевельнулся и довольно бодро поднялся на ноги.
— Гамлет, чистый Гамлет, — хохотнул Немаляев.
— Выпить налейте, — попросил Сапер, отдирая грим и сплевывая на пол что-то натурально красное. Посетители бросили свои игры и, возбужденно гомоня, начали стягиваться к центру. Немаляев поднял палец и, дождавшись тишины, набрал номер.
— Маэстро? С этого момента в город ни ногой... Да, все склеилось... Кажется, да... С бабой? Убивать нет смысла, отпускать нельзя. Пусть у тебя сидит... Да, и пацан тоже. Пригодятся еще... А?.. Так... так... Да, это смешно. Ну все, отбой.
Он отключил трубку и бросил ее на стол.
— А что с Бакеном делать? — спросил кто-то.
— Погоди. Друзья мои, у нас еще одна новость. Из разряда «в мире животных». Только что Маэстро звонил какой-то Широков из какой-то там партии.
— И чего ему надо?
— Крыша ему нужна, вот чего!
— А толку с него?
— Партия, глупыш! Это тебе не оффшорная компания. Это круче. Сами пришли, честь по чести.
— Как хоть называется?
— Тебя это сильно колышет? Меня не очень. Взяли по стаканчику. От триппера никто не лечится? Тогда взяли все, это приказ. За нашу партию!
— А что с Бакеном делать? — повторил кто-то.
— Сам виноват. Полез, куда не звали. Вывези за город, и в реку.
— Так он же не утонет. Он же Бакен.
Игорный зал грохнул от смеха.
— За мою партию, — вполголоса произнес Немаляев. — И за мою победу.
Глава 13
Он выкинул шкурки в окно и, отряхнув ладони, взялся за руль.
— Слушай, кто ты такой? — рассвирепел Костя. — Ты кого из себя строишь? Энтомолога? Булавкой меня колоть собрался? Я тебя самого...
— Нет, — уверенно произнес Борис. — Мы с тобой поладим. Ты сейчас в загоне, а у меня — жилье, еда. Денег могу дать, немного правда. Ну, и помыться не мешало бы...
Константин смутился и опустил стекло до конца.
— Да ладно, — улыбнулся Борис. — На такой жаре через час насквозь промокаешь. Бабам, конечно, беда. Бывает, идет какая-нибудь, вся стиль-H, вся надменная, а ветром от нее дунет... Уфф!.. Вот ты, когда женщин убивал, что при этом испытывал? Что ты им говорил?
«Ну вот, понеслось, — раздраженно подумал Костя. — Еще до места не доехали, а уже вопросы. Что испытывал, что говорил?»
Ему вдруг стало так противно, как не было даже на вокзале, впрочем, возвращаться в вонючий зал ожидания все же не тянуло. Впереди нормальный ночлег, еда и ванна, и от этого Константин отказаться не мог. Придется отрабатывать.
— Прежде чем вырезать девушке сердце и надругаться над трупом, я обычно называю ее Мэрилин Монро. Или Марлен Дитрих.
— Любопытно. А почему?
— Потому что они тезки, — пояснил Костя. — Вообще, это началось давно. Когда я был маленьким...
— Стой, я сам догадаюсь, — азартно заявил Борис. — Наверно, у твоего отца над столом висели фотографии. В «Советском экране» их не печатали, значит, что-нибудь вроде «Фильмови новини».
— Кажется, да, — кивнул Константин, отворачиваясь к окну.
Было у отца фото в рамке, но не на стене, а возле пишущей машинки. Мать до свадьбы. Молодая, смеющаяся, с венком из ромашек. Где-то за городом... Костя ее почти и не помнил. Поэтому ему показалось странным, что отец заклинал его памятью матери. Какая память-то?.. Он взял со стола фотографию и держал ее у груди, как икону. Говорил, говорил, говорил... Батя мало знал о Народном Ополчении. Наверняка ему было известно лишь одно: рано или поздно их всех расстреляют. Батя жил для вечности. А Константин считал, что никакой вечности нет. Точнее, он об этом просто не думал.
Минут пять Борис рулил молча. На Октябрьской он обогнул тоннель и повернул к центру. Солнце еще не зашло, но реклама ухе горела. Чуть позже зажгли фонари. Москва стала красивой и совсем чужой.
— Расскажи про первую жертву. Или не жертву? Как ты их?..
— Первая? Да ничего особенного. Нажал на курок — человек упал. Все стреляли. Это легко, когда вместе со всеми. Не сомневаешься в своей правоте.
— А сейчас что же, сомневаешься? — заметно разочаровался Борис. — Странный ты какой-то маньяк.
Константин не ответил. Он покосился на отливающие темной медью купола Христа Спасителя и отвернулся к Кремлю.
«Убью гада», — решил он.
* * *
— Ну?! Не признал? Не призна-ал, — укоризненно молвил румяный субъект. — Бакен я. Бакен, помнишь?
— Э-э... Бакен! Е-мое! — просиял Петр. — Изменился-то!.. А я гляжу — ты или не ты?
— Ну как же! Три весны — это тебе не медком баловаться. Да-а, Кант... — вздохнул он. — Три годочка вместе. А ты и не признал.
— Темно здесь..,
— Рассказывай, Кант, — без предисловий потребовал Бакен. — Слышал я, ты еще два раза к хозяину топал.
— Чего про меня... — весело отмахнулся Петр. — Ты-то как?
— При деле.
— И хорошее дело?
— На масло хватает. На хлеб — не всегда.
Петр догадался, что это шутка, но не понял, надо ли смеяться. Чтобы занять рот, он опрокинул в него рюмку и чуть не поперхнулся пакетиком.
— Кант, Кант... — Бакен показал бармену на стакан и похлопал Петра по плечу. — Давно хотел свидеться. Про тебя столько сказок гуляет, всем верить — ума не хватит.
— А ты не верь, — многозначительно посоветовал Петр.
— По каким статьям ходил?
— Э...
Петр повертел в руке рюмку. Бармен ее мгновенно наполнил, и он снова выпил, мучительно рожая ответ. Его знания Уголовного кодекса ограничивались позорной сто семнадцатой, но это был бы не самый удачный ответ.
— Не телефонный разговор, — сказал он. — Отсядем, что ли.
Бакен заграбастал бутылку и два стакана, и они перешли к свободному столику. Петр покосился на вход — Немаляева все не было.
«Что-то серьезное, — с надеждой подумал он. — Задержаться б ему еще на полчасика. Раньше этот „бык“ не свалится».
— Ну?.. — заинтригованно молвил Бакен.
— За встречу, — предложил Петр, наливая вонючего «Джонни Уокера» до самых краев.
Бакен, мотнув головой, жахнул трехсотграммовый стаканище и, кажется, только протрезвел. Петр отпил глоток-другой и, сморщившись, отставил стакан в сторону. Он был в отчаянии.
— Мнешь ты чего-то, Кант, — с подозрением заметил приятель. — Если б я тебя по малолетке не помнил...
— Я не мну, Бакен, — признался Петр. — Я намекаю. Короче, такая тема... Есть один план... типа бизнес. Но это не бизнес, а как его... Короче, там оборонка завязана. Лавэшки так вагонами и грузят. И можно туда влезть.
— По-моему, это ты меня грузишь. Что-то я в тебе сомневаюсь, Кант,
Петр тяжело посмотрел на Бакена и поцыкал сквозь щель в зубах.
— Я не навязываюсь. Там и без тебя компания немалая. Сомневается! — оскорбленно воскликнул он. — Вацлав не сомневается. Штаб не сомневается...
— У тебя со Штабом дела? — приятно удивился Бакен. — Что ж ты сразу?.. Выпьем.
— Выпьем, — кивнул Петр. Бакен принял еще двести пятьдесят, и его взгляд прояснился, словно у космонавта.
— Хорошие «котлы», — сказал он, увидев «Картье».
— Отстают иногда. Сколько на твоих?
— Шестнадцать минут, двадцать секунд. Одиннадцатого.
— Мне бы в дальняк, — сообщил Петр. — Поддержишь?
— Да, мне тоже пора. — Бакен поднялся и, пошатнувшись, сбил ногой стул. Он все же косел, правда, гораздо медленнее, чем положено.
Бордовая дорожка привела их к туалету. Бакен задержался около умывальников, а Петр, мимоходом проверив, не запирается ли замок изнутри, проследовал дальше. Все пять кабинок были свободны. Дверцы по моде американских Сортиров висели высоко, так что между нижним краем и полом оставалось сантиметров сорок. Петр выбрал последнюю кабинку и, прикрыв дверь, встал на унитаз.
Новый старый приятель харкал и сморкался так долго, что за это время можно было вымыться с головы до пят. Петр представил, как в туалет заходит кто-то еще, как пьяный Бакен начинает их знакомить, как оказывается, что этот кто-то видел недавно настоящего Канта, — и так далее, вплоть до контрольного выстрела в глаз.
Наконец плеск прекратился, и раздались нетвердые шаги. Грохнула дверца, щелкнул шпингалет, и по фаянсовым стенкам зазвенела упругая струя. Опорожнившись, Бакен вздохнул, повозился с ширинкой, прокашлялся, сплюнул — и спустил воду. Напевая, он еще раз вымыл руки и чем-то клацнул — видимо, закурил.
— Кант...
Попыхивание сигаретой и плевки.
— Кант!.. Заснул?.. Кант! Эй!
Бакен зашел во второй отсек и последовательно просмотрел четыре кабинки. Открыв дверцу пятой, он внезапно ощутил боль.
Петр уперся ногой ему в подбородок и рванул струну на себя. Свистнув, петля затянулась и впилась в плохо выбритое горло. Петр спрыгнул на пол и, схватив Бакена за рубашку, развернул спиной к кабинке. Затем намотал свободный конец лески на ладонь и опять дернул.
Бакен секунду подержался за удавку и, смирившись, осел на унитаз. Его зрачки стали мутными, как у рыбы, а челюсть отвисла, и из нее потянулась тонкая нить слюны.
Петр приподнял грузное тело и, расстегнув на нем брюки, спустил их до ботинок. Симметрично расставив ноги Бакена, он прислонил его к бачку и слегка пошатал — покойник сидел устойчиво.
Втиснувшись в кабинку, Петр запер дверь на шпингалет. Верхний край перегородки находился на высоте двух метров, до потолка от него оставалось еще столько же. Петр поставил каблук на держатель туалетной бумаги и, схватившись за боковую стенку, подтянулся. Шурупы выскочили, и держатель со скрежетом прочертил по пластику неровную дорожку. Барахтая ногами, Петр открыл рот и точно избавился от какой-то опухоли. Он посмотрел вниз — сверток с парализантом лежал на полу. Пришлось опуститься и подобрать пакетик, но класть его под язык уже не хотелось.
Подумав, Петр бросил яд в унитаз и нажал на рычаг. Эта предосторожность вряд ли имела принципиальное значение — его пальчики остались на всех поверхностях от стакана до кафеля, но отрава могла вывести на химика, а химик — на Маэстро. Встречаться с последним Петр больше не собирался, но привычка взяла верх.
Перевалившись через тонкую перегородку, он по-кошачьи приземлился на пол и посмотрел род дверцу. Бакен, вернее, его ноги выглядели вполне естественно. Петр поправил костюм, затем умылся и пригладил волосы. Половина одиннадцатого. Если Немаляева не будет, надо уходить.
Немаляев был. С сопровождением или без, Петр не понял. Он прошел через зал и, остановившись у кассы, выложил тысячу долларов.
— Для разгона, — небрежно пояснил он.
Получив десять фишек, он с сомнением оглядел столы и направился к тому, за которым играл Немаляев. Слева от него сидел подтянутый молодой человек, похожий на охранника из психушки. Человек вертел в руках несколько жетонов, но ставок не Делал. Кажется, рулетка его не увлекала. Надо иметь в виду.
Петр присел справа и, недолго думая, поставил все деньги на цифру "1". Крупье тронул ручку и запустил шарик.
«Всем шампанского!» — мысленно отрепетировал Петр, незаметно погладив пакетик с порошком. Шансы маленькие, один к тридцати семи, ну так рулетка же.
Шарик прокатился и соскочил в лунку «22». За столом не выиграл никто. Немаляев проследил за тем, как крупье загребает фишки, и, повернувшись, посмотрел на Петра.
Петр вздрогнул. Авторитет, словно нарочно, не изменил внешность ни на йоту: это был самый настоящий вице-премьер, значившийся в черном списке под номером два. Петр помнил его лицо как свое, но видеть Немаляева так близко ему еще не приходилось.
Когда Александр Немаляев был ребенком, его щеки наверняка украшали умильные ямочки. Нетрудно было представить, как всякие родственники треплют эту мордашку и сюсюкают что-нибудь подобающее. Теперь же ямочки превратились в две узкие вертикальные складки, подпирающие обветренные скулы. С таким сюсюкать опасно. Глаза, неторопливые и внимательные, как линзы оптического прицела, спрятались под набухшими веками, а ресницы поседели. Фотографии этого передать не могли, и к прямому взгляду Немаляева Петр оказался не готов.
Авторитет вернулся к игре и, покатав по столу фишку, в последний момент бросил ее на «красное».
Люди постепенно прибывали. Петр, стараясь особо не вертеться, прикинул общее количество — что-то около сорока. Чем больше народу, тем труднее будет уйти. Окон нет не только в зале, но и туалете. Подсобные помещения отпадают: кухня, склад — самые неудобные пути отступления. Про запасные выходы Маэстро ничего не сказал. Остается одно: парадная дверь. Винтовая лестница вниз, два мордоворота с металлоискателями, не исключено — дежурные бойцы в смежной комнате. Да уж, наверняка. И это не считая присутствующих. С казино он, конечно, погорячился. Достать Немаляева на улице было бы куда реальней — при условии, что исполнитель не одноразовый. А на что ж ты надеялся, Петя?
Он прикурил и, сделав четыре крупных затяжки, порывисто взмахнул рукой. Серый цилиндрик пепла сорвался и угодил аккурат в бокал Немаляева.
— Вот блин... — смущенно выдавил Петр. — Я принесу другой. Что здесь было?
— Если яда сыпануть не успел, то коньяк, — иронично ответил авторитет, нацеливая на него свои линзы.
— А-а... Нет, не успел, — засмеялся Петр. Сосед Немаляева поставил фишку на ребро и бдительно затушил сигарету. Больше их никто не слышал.
— Коньяк? Я сейчас принесу.
— Носят шестерки, — наставительно проговорил авторитет. — Мне горько думать, что Кант стал шестеркой.
Петр инстинктивно дернул кистью, но прятать наколку было уже поздно.
— Я из уважения... — буркнул он.
— Уважение роли не играет. Для блатного одинаково западло служить и куму, и вору в законе, и даже вице-премьеру. Очень странно, что Кант этого не знает. Вот Бакен знал, но ему сегодня что-то нездоровится. Кровь горлом пошла. Туберкулез, не иначе.
— Ну и что дальше? — тихо спросил Петр. Выхватить стилет было делом одной секунды, но он чувствовал, что и этой секунды ему не дадут. а спиной кто-то шевельнулся; игроки вдруг потеряли охоту и разбрелись по другим столам, а на их местах обосновались какие-то непроницаемые типы.
— Ты сам допер или меня сдали? — спросил Петр.
— А тебе не все равно?
— Так, время потянуть, — признался он.
— Эх, Еремин, — ласково молвил авторитет, — да если бы я хотел тебя кончить, неужели ты б дошел до моего стола? Еремин, Еремин... перепутанный ты человек. Видать, недолечил тебя лепило. Так и ходишь, мозги набекрень? Сотник, а без сотни...
Петр поднял глаза — Немаляев не щупал, не зондировал, ему все было известно и так. Все — и кое-что еще.
— Где мы? — спросил Петр.
— Во-от, Еремин. Сначала нужно разобраться, а потом уже действовать. Сколько вас здесь? Не в казино, а... здесь.
— Я понял. Не знаю.
— Допустим, верю. Пока ты лежал в санатории, кто-то конкретно прошелся по черному списку. Я у вас на каком месте?
— На втором.
— Хорошо. — Немаляев заулыбался и плеснул коньяка в чистый бокал. — После Нуркина, значит? После Владика? Хорошо-о... Ценили меня, Еремин. Приятно, черт возьми.
— Ты и здесь в почете.
— Да я вижу. Чей заказик отрабатывал?
— Этого я не скажу, — медленно выговорил Петр.
— Ну и не надо, сам вычислю. Мелочи это, Еремин. А у нас с тобой дельце покрупнее. Мы же вроде земляков.
— Враги мы, Немаляев. Ты ведь знаешь, что я сюда пришел не заказы чьи-то выполнять. Единственная просьба, как к земляку: быстро и безболезненно.
— Пора просыпаться, сотник. Оглянись: здесь совсем не то, что было там. Признайся, чистка по черному списку — это ошибка. Здесь эти люди — никто. Ну, в большинстве.
— Я в дурке лежал.
— А если б вышел раньше...
— Тогда казнил бы.
— А зачем?
— Потому, что враги, — после паузы ответил Петр.
— Гм. Учительница, инженер по холодильникам, писатель, барыга...
— Здесь что-то не так.
— Здесь все не так! Это другой мир, тебе ясно? Люди те же, а мир другой.
— Галиматья... Дай выпить.
— Пожалуйста, — поправил его Немаляев. — Ты не с уркой общаешься. Я вице-премьер все-таки.
Спутники авторитета не реагировали, хотя говорил он довольно громко. Вокруг их стола образовался пустой островок. Игроки как ни в чем не бывало продолжали просаживать деньги в рулетку и карты — в их сторону они даже не смотрели. Возможно, ответственные посиделки случались здесь и раньше.
— Налей мне, пожалуйста, — попросил Петр. Он глотнул ароматного коньяка и, отодвинув стакан, достал сигарету. — Объясни, что происходит. Пожалуйста.
— Открыл я как-то утром глаза, а жизнь поменялась. Вот и вся история.
— Но ты ее помнишь — ту жизнь.
— И эту тоже. А ты разве нет?
— Эту — нет.
— Постой-ка. Петр Еремин, бывший геолог муж и отец...
— Да нет же, нет! Какая, на хрен, геология?!
— Не раздваиваешься? Завидую. Все просто: тут — красные, тут — белые. Руби, шашка! Выходит, черный список, и до последней капли крови? Чего молчишь?
— Не знаю, что сказать.
— Тогда я скажу. Соратники твои мне не нужны. Они такие же отмороженные, как ты. Собирай свою армию, и хоть на голове стойте. Все равно долго не протянете. Этими убийствами параллельно и Петровка, и ФСБ занимаются. Нуркина я тоже спасать не собираюсь. Наоборот, помогу найти.
— А сам на его место...
Немаляев, пригубивший бокал, прыснул и приложил к носу платок.
— На его?! А кто он такой? Сантехник из жэка? Библиотекарь?
— Что же тогда? — растерялся Петр.
— Я, Петя, вернуться хочу. Домой. Там хоть и заваруха, и Ополчение ваше сраное, и экономические санкции... О-о, Петя, ты же не в курсе. Нам полмира бойкот объявило, нефть, твари, не покупают. Скажу тебе честно: управлять нашей драгоценной державой — геморрой тот еще. А все ж хочу вернуться. Быть самим собой.
— А это возможно?
— Вот ты и выясни. Для чего я тебя на волю отпускаю? Найди своих бандитов, ополченцев долбаных, которые типа нас с тобой. Поспрашай, попадал ли кто-нибудь обратно. Если да, то что за методика. Приборы там, или йога, или еще какая ерунда. Я бы и сам мог поискать, но ты же своих людишек не сдашь.
— А если нельзя?
— Что? Вернуться? Скорее всего так и есть, — обреченно вздохнул Немаляев. — Это я от тоски. Скорее всего, конечно, нельзя. Будем жить дальше. Я — вор в законе, ты — беглый псих. Обычное дело. Еще на меня рыпнешься — убью. А так живи, мне не жалко.
К нему подошел один из охранников и, наклонившись, что-то прошептал на ухо.
— Уже готово, — сообщил Немаляев. — А ты говорить не хотел, Еремин. И не надо ничего говорить. Мы сами с языками. Веди сюда.
Телохранитель подал знак, и к столу подтащили какого-то измочаленного мужика. Немаляев взял его за волосы и показал Петру.
— Встречались?
Петр пригляделся. Если смыть кровь и убрать черные мешки под глазами, то получится... Да, это был Сапер — избитый до полусмерти, неспособный стоять на ногах, неузнаваемый.
— Где вы его?..
— Пасся неподалеку. Джипы он любит, дешевка. Еще бы на танке прикатил.
Петр ощутил прилив чего-то странного, слегка похожего на благодарность. Когда считаешь человека полным дерьмом, а он оказывается не таким уж...
— Не угомонятся никак, — сказал Немаляев. — Воевать желают. Тебя небось Маэстро обрабатывал? Он у них на подхвате. Ты вот что, Еремин. Чего с собой принес? Показывай.
Петр выложил на стол пластмассовый нож и пакетик с отравой.
— И этим ты меня собирался зарезать? Комик, Петя. Ну-ка, попробуй. Не стесняйся, здесь все свои.
— Что?
— Перышко, говорю, попробуй. Пусть Маэстро от тебя привет получит. Да и мне спокойней будет. Сапер закрыл глаза и мелко задрожал.
— Как там жена с сыном? — спросил Петр.
— В порядке, — сквозь зубы ответил тот. — Но если ты... тогда Маэстро обозлится. Тогда твоей бабе...
«Спасибо за эти слова, — подумал Петр. — Теперь мне тебя не жалко».
— Вместе с приветом передай Маэстро следующее, — велел он. — Ни жены, ни сына у меня никогда не было. И вижу, что к счастью.
Он замахнулся, но один из охранников перехватил его руку и вежливо изъял нож.
— Пачкать заведение не будем, — проговорил Немаляев. — Считаю, что тест на лояльность ты прошел. Получи приз: по Москве шляется некто Константин Роговцев. Я так понимаю, этот бешеный из твоей братвы. Трупов на нем больше десятка, многие — из черного списка.
Петр постарался удержать чувства внутри.
— Каменное лицо, да? Молодец, слушай дальше, — сказал Немаляев, кладя руку ему на плечо. — Башня у твоего хлопца поехала так, что не приведи господь. Все адреса он узнал через справочное бюро на Киевском вокзале. То есть буквально подошел со списком из тридцати фамилий. Бабка в справочной сидит тупая-претупая, но уж такого клиента грех не запомнить. Исполнял он обычно грязно, дальше некуда. Почему менты его не взяли раньше — ума не приложу. Наверно, не думали, что можно вот так, запросто, ходить по адресам и мочить. Мы и сами обалдели. Ну а когда собрались с ним потолковать, те же менты и спугнули. Как его упустили — вообще позор. Стыдно мне за ментов за наших. Так что у него дома своего Роговцева не ищи, но знай: где-то он бродит. Ну? Счастливо, Петя. Маэстро не бойся, к утру я его достану.
Петр напряг правую ногу — второй стилет, приклеенный к телу чуть пониже фальшивого кармана, отозвался уколом. Немаляев находился совсем близко, почти вплотную. Сейчас можно успеть. Руку в карман — не опасно, кинжал плоский. Никто не заметит. Потом два движения: вверх и вбок. Сердце открыто. Лезвие войдет легко. Его убьют — да, несомненно, — но он знал это заранее. Немаляев того стоит. Вор в законе, видите ли... Или... ведь правда же вор. Всего лишь. Не вице-премьер, не помощник диктатора. Да и не диктатора вовсе. Кто здесь Нуркин? Никто... Тогда зачем все это?
— Деньги есть? — заботливо спросил Немаляев. — Играл ты сегодня неважно.
— Как умею. А денег подкинь.
Немаляев, не глядя, отщипнул от зеленой пачки и вложил ему в ладонь.
— Сильно не мудри, отдайся интуиции. Есть мнение, что Роговцев не один, возможно, с ним кто-то еще из Ополчения. Помни: ваши головы мне не нужны. Я домой хочу, — по-детски закончил Немаляев.
Петр скомкал купюры и, не прощаясь, пошел к лестнице.
Через две минуты охранник Немаляева ответил на звонок мобильного телефона и, выслушав короткий доклад, передал:
— Сел в тачку и уехал.
Лежащий Сапер шевельнулся и довольно бодро поднялся на ноги.
— Гамлет, чистый Гамлет, — хохотнул Немаляев.
— Выпить налейте, — попросил Сапер, отдирая грим и сплевывая на пол что-то натурально красное. Посетители бросили свои игры и, возбужденно гомоня, начали стягиваться к центру. Немаляев поднял палец и, дождавшись тишины, набрал номер.
— Маэстро? С этого момента в город ни ногой... Да, все склеилось... Кажется, да... С бабой? Убивать нет смысла, отпускать нельзя. Пусть у тебя сидит... Да, и пацан тоже. Пригодятся еще... А?.. Так... так... Да, это смешно. Ну все, отбой.
Он отключил трубку и бросил ее на стол.
— А что с Бакеном делать? — спросил кто-то.
— Погоди. Друзья мои, у нас еще одна новость. Из разряда «в мире животных». Только что Маэстро звонил какой-то Широков из какой-то там партии.
— И чего ему надо?
— Крыша ему нужна, вот чего!
— А толку с него?
— Партия, глупыш! Это тебе не оффшорная компания. Это круче. Сами пришли, честь по чести.
— Как хоть называется?
— Тебя это сильно колышет? Меня не очень. Взяли по стаканчику. От триппера никто не лечится? Тогда взяли все, это приказ. За нашу партию!
— А что с Бакеном делать? — повторил кто-то.
— Сам виноват. Полез, куда не звали. Вывези за город, и в реку.
— Так он же не утонет. Он же Бакен.
Игорный зал грохнул от смеха.
— За мою партию, — вполголоса произнес Немаляев. — И за мою победу.
Глава 13
— Он не симулирует. Он действительно спит.
— И сколько это будет продолжаться?
— Никаких прогнозов.
— Летаргический сон?
Голос был женский, но грубый, с хрипотцой. Либо много курит, либо много орет. Второе, пожалуй, вернее.
— Об этом говорить рано. — Другой голос принадлежал мужчине. Не душевный, но слегка озабоченный. Врач? — Тяжелая травма, сложная операция. Плюс нервное истощение. Он ведь периодически приходит в себя.
— А толку? Лежит, как полено. Мне и надо-то от него два слова. Потом можете отключать.
— Ирина Ивановна, я клятву Гиппократа давал, — сказал мужчина, но Константин услышал в этом не возражение, а отговорку. Докторишке хотелось перевалить ответственность.
Костя открыл глаза и от неожиданности крикнул:
— Морозова?!
— Хо!.. — Женщина повернулась и удивленно уставилась на койку. — Оклемался, касатик.
Константин поправил одеяло и запутался в трубках. Из обеих рук торчали толстые иглы, в носу и в горле свербело от чего-то инородного, а под левую грудь, прямо в широкий шрам, уходили три разноцветных проводка. Чувствовал себя Костя отлично, но проволока в ребрах указывала на то, что его жизнь под вопросом. Под большим вопросом, если здесь командует Морозова... которую он недавно казнил.
Он вспомнил, как вспорол ее впалый живот, — это было похоже на разделку сельди. Там еще девка крутилась. В оранжевом. Дура, не могла второй лифт подождать...
— Ты откуда взялась? — спросил Константин. Морозова с врачом переглянулись.
— Скажи-ка мне, дружок... — начала она, но запнулась.
Костя своевольно выдернул иглы и сел на кровати. Провода из сердца натянулись — их он обрывать не рискнул.
— Я же тебя, падла, зарезал, — недоуменно произнес Константин.
— Обычное дело, — сказал доктор.
— Он не помешался?
— Думаю, нет. Сколько он в бреду? Несколько месяцев? Представляете, что ему там снилось? Ничего, отойдет.
— Имя, фамилия, — потребовала Морозова.
— Я же тебя, падла старая...
— Зарезал так зарезал. Кто готовил покушение на Нуркина?
— Пошла ты...
— Говори!
Константин видел, что ей безумно хочется отключить большой прибор у кровати. В этом их желания совпадали. Зачем его спасли? Единственно для допроса. При чем туг Гиппократ?
— Кто убил Нуркина? Каких ты знаешь сотников? Что тебе известно о ваших людях в правительстве?
— Сгинь...
Костя снова лег и укрылся до самого подбородка. Сердце стало биться лениво, как-то невпопад, и он начал мерзнуть. Тощее одеяло почти не грело. Константин сжался в комок и крупно затрясся.
— Сегодня вряд ли, — покачал головой врач. — Попробуйте завтра, а лучше через недельку.
— Недельку?! Ты что, с Луны свалился? Нуркина же... Ты хоть новости смотришь?
— Его правда грохнули? — поинтересовался Костя. — Удалось, да?
— Зря скалишься. Я из тебя жилы...
— Это я из тебя... — удовлетворенно произнес он, все больше слабея и уже куда-то проваливаясь. — И муженька... я когда ему нож показал, он и того... как ты с таким уродом?.. у него, наверно... наверно... у него...
— И сколько это будет продолжаться?
— Никаких прогнозов.
— Летаргический сон?
Голос был женский, но грубый, с хрипотцой. Либо много курит, либо много орет. Второе, пожалуй, вернее.
— Об этом говорить рано. — Другой голос принадлежал мужчине. Не душевный, но слегка озабоченный. Врач? — Тяжелая травма, сложная операция. Плюс нервное истощение. Он ведь периодически приходит в себя.
— А толку? Лежит, как полено. Мне и надо-то от него два слова. Потом можете отключать.
— Ирина Ивановна, я клятву Гиппократа давал, — сказал мужчина, но Константин услышал в этом не возражение, а отговорку. Докторишке хотелось перевалить ответственность.
Костя открыл глаза и от неожиданности крикнул:
— Морозова?!
— Хо!.. — Женщина повернулась и удивленно уставилась на койку. — Оклемался, касатик.
Константин поправил одеяло и запутался в трубках. Из обеих рук торчали толстые иглы, в носу и в горле свербело от чего-то инородного, а под левую грудь, прямо в широкий шрам, уходили три разноцветных проводка. Чувствовал себя Костя отлично, но проволока в ребрах указывала на то, что его жизнь под вопросом. Под большим вопросом, если здесь командует Морозова... которую он недавно казнил.
Он вспомнил, как вспорол ее впалый живот, — это было похоже на разделку сельди. Там еще девка крутилась. В оранжевом. Дура, не могла второй лифт подождать...
— Ты откуда взялась? — спросил Константин. Морозова с врачом переглянулись.
— Скажи-ка мне, дружок... — начала она, но запнулась.
Костя своевольно выдернул иглы и сел на кровати. Провода из сердца натянулись — их он обрывать не рискнул.
— Я же тебя, падла, зарезал, — недоуменно произнес Константин.
— Обычное дело, — сказал доктор.
— Он не помешался?
— Думаю, нет. Сколько он в бреду? Несколько месяцев? Представляете, что ему там снилось? Ничего, отойдет.
— Имя, фамилия, — потребовала Морозова.
— Я же тебя, падла старая...
— Зарезал так зарезал. Кто готовил покушение на Нуркина?
— Пошла ты...
— Говори!
Константин видел, что ей безумно хочется отключить большой прибор у кровати. В этом их желания совпадали. Зачем его спасли? Единственно для допроса. При чем туг Гиппократ?
— Кто убил Нуркина? Каких ты знаешь сотников? Что тебе известно о ваших людях в правительстве?
— Сгинь...
Костя снова лег и укрылся до самого подбородка. Сердце стало биться лениво, как-то невпопад, и он начал мерзнуть. Тощее одеяло почти не грело. Константин сжался в комок и крупно затрясся.
— Сегодня вряд ли, — покачал головой врач. — Попробуйте завтра, а лучше через недельку.
— Недельку?! Ты что, с Луны свалился? Нуркина же... Ты хоть новости смотришь?
— Его правда грохнули? — поинтересовался Костя. — Удалось, да?
— Зря скалишься. Я из тебя жилы...
— Это я из тебя... — удовлетворенно произнес он, все больше слабея и уже куда-то проваливаясь. — И муженька... я когда ему нож показал, он и того... как ты с таким уродом?.. у него, наверно... наверно... у него...