Страница:
«О настоящем местонахождении Е. мы можем только догадываться. Обнаружив редкостную для помешанного сообразительность, он не появился ни дома, ни у друзей, ни на прежнем месте работы. Зато его видели рядом с тем домом, где произошло массовое убийство, потрясшее весь город...»
Константин поднял бровь и начал листать газету В поисках окончания статьи, когда заметил у подъезда новую фигуру.
Из дома вышел мужчина с «дипломатом», похожий на мелкого, но перспективного клерка. Точного возраста Костя не знал, но выглядел приговоренный лет на тридцать. Держался он уверенно, а симметричные бугры под белой футболкой указывали на хорошее физическое развитие.
«Драться не будем», — решил Константин.
Он аккуратно сложил газету и, незаметно поправив в пиджаке спицу, пошел за клерком. Спортивный, подтянутый, деловитый. Вот и там тоже: тренажеры, бассейн, сауна. Иногда в Кремль — это если продвинуть своего человечка или «заказать» прокуратуре чужого. Сам никого не расстреливал, даже приказов не отдавал — потому что хватало одного намека. Но это там. А здесь пожалуйста: весь на виду.
Клерк встал у автобусной остановки и торжественно поднес руку к лицу. Это он на часы так смотрел. Надо же, судьба другая, а привычки прежние. Порода аж из ноздрей лезет.
Костя расположился чуть сзади. Народ подходил медленно, но автобуса не было долго, и на остановке постепенно собралась небольшая кучка. Только б не «Икарус». Он, зараза, просторный.
К тротуару подъехал бордовый «ЛиАЗ», и Костя, воздав хвалу небесам, бросил взгляд на клерка: сядет или нет. Тот выставил кейс вперед и затолкался у входа. Подсадил сначала бабку в деревенском платке, потом веселого деда с орденскими планками и, когда места почти не осталось, вскочил на высокую ступеньку сам. Константин испугался, что опоздал, но люди утрамбовались, и он кое-как втиснулся. Клерк стоял справа. Неудобно.
На следующей остановке Костя вышел, выпустил пассажиров и снова зашел. Теперь они с клерком оказались на задней площадке. Особой давки не было, но тела стояли достаточно плотно. В открытые окна залетал умеренный ветерок, и все, что находилось выше пояса, не потело.
Константин сделал вид, что пробирается к компостеру, и на полшага приблизился к бугристой футболке. А больше и не надо.
Когда автобус качнулся, он, якобы отряхиваясь, повел левой ладонью и вытянул из лацкана велосипедную спицу, срезанную под угол, на манер иглы от шприца, и по остроте нисколько ей не уступавшую.
— Молодой человек! — Костя вежливо тронул клерка за плечо. — Я к вам обращаюсь.
— Да?
На него пахнуло здоровым свежим дыханием и слегка — приятным парфюмом. В форме себя держит. Умница.
— Передайте талончик.
Клерк с неудовольствием перехватил «дипломат» и сложил пальцы щепоткой.
— Где талончик-то?
— Именем Народного Ополчения, — беззвучно произнес Константин, сгибая руку.
Спица, мягко щелкнув, проткнула кожу и прошла по диагонали от солнечного сплетения к сердцу. Клерк раскрыл рот, но вздохнуть не смог — вместе с сердцем были проколоты и легкие. Он мгновенно побелел, покрылся испариной и начал оседать. На футболке пропечаталась маленькая капелька крови, похожая на пятно от вишневого сока.
— Мужчина, что вы налегаете? — по-украински растягивая слова, воскликнула дама в лосинах и куртке «Найк». — Мужчина! Не налегайте на меня! — Она прижалась к вертикальной стойке, и клерк, потеряв опору, свалился на пол.
— Плохо... плохо... ему плохо!.. — тут же понеслось со всех сторон.
— Разойдитесь, дайте ему воздух!..
— Куда я разойдусь? Окна, окна шире!..
В салоне закипела какая-то бессмысленная деятельность. Наконец весть о случившемся достигла водителя, и он, остановив автобус на полдороге, открыл двери. Клерка вынесли и устроили на газоне, в тени дерева. Его обмахивали журналами, прыскали на лоб теплым спрайтом, хлопали по щекам и — Косте стало жутко — делали массаж. Если спица прошла мимо сердца и клерк не умер сразу, то забота бедовых спасателей убила его на все двести процентов. При каждом нажиме на грудную клетку острие под ребрами изгибалось и разрывало плоть.
Костя для порядка побродил вокруг и присоединился к тем, кому было быстрее пешком. Настроение неожиданно испортилось. Из памяти все не выходила та бабка, которой клерк помог подняться в автобус. На ее темном лице блестела слезинка — почему-то только одна.
Адреналин понемногу рассосался, и Косте с новой силой захотелось есть. Словно в издевку, павильоны и палатки стали попадаться все чаще — переулок выходил на Садовое кольцо. Пистолет за поясом засвербил и налился отвагой.
«Все проблемы нашего мира проистекают из финансовых, — мысленно сформулировал Константин. — Об этом даже в прессе пишут».
Он развернул газету и, прислонившись к столбу, разыскал статью про шального Е.
"...С большой долей уверенности можно предположить, что нападение на лечащего врача — не первый из подвигов Е. В туалетной комнате общего отделения, где больной проходил реабилитацию, найден список фамилий, сделанный его рукой. Однако, как утверждает супруга Е., упомянутые в списке люди ей незнакомы.
Что же это за список? Он не менее любопытен, чем персона самого Е. Достаточно сказать, что третьим номером в нем числится... покойный доктор Кочергин. Пятую и шестую позиции занимают соответственно Батуганин и Валуев. Оба, как мы знаем, недавно погибли. Возможно, речь идет об однофамильцах, но такое совпадение, согласитесь, настораживает. Тем более что это вовсе не совпадение. Те, кому "посчастливилось попасть в список маньяка под номерами 2, 4, 7, 8, также лишились жизни. В милицейских сводках за последние две недели проходят Жердинский, Ефимов, Морозова и Панкрашин — все убиты.
Самое интересное, что перечисленные убийства произошли в тот период, когда Е. еще находился в больнице. Администрация уверят, что отлучиться из отделения Е. не мог, отсюда следует вывод, что в Москве орудует целая преступная группа или, если угодно, группа душевнобольных. Что же это? Месть отчаявшихся безумцев? Умелая инсценировка?
Правоохранительные органы, как всегда, обещают разобраться. Однако нашу гипотезу относительно связи между этими преступлениями милицейские чины восприняли с улыбкой. Есть подозрение, что следствие по делу об убийстве В. М. Кочергина поручат не самому даровитому из московских сыщиков и вскоре мы услышим о новой трагедии.
Вы, вероятно, заметили, что мы не назвали номер первый. Первым в списке маньяка стоит некто Нуркин. Готовя этот материал, мы обратились за справкой в МВД России, где нам сообщили, что среди погибших и без вести пропавших за последнее полугодие Нуркин не зарегистрирован. Остается уповать на то, что потенциальная жертва знала о готовящемся покушении и предприняла необходимые меры.
Пользуясь случаем, обращаемся ко всем гражданам, носящим фамилию Нуркин или ей созвучную. Берегитесь! Ваша жизнь в опасности!
Мы призываем к бдительности не только Нуркиных, но и всех москвичей. Будьте предельно внимательны! Неизвестно, насколько обширен список маньяка Е. Что, если в нем не восемь фамилий, а девять? Десять? Сто? Возможно, кого-то из нас он просто не успел вписать, но это мы выясним не раньше, чем он будет пойман. А пока Е. разгуливает по городу.
Кто девятый?.."
Костя бросил газету на землю и придавил ногой. Нуркина предупредили. Какой-то сраный журналистишка... И ведь не из гуманизма, сволочь, статейку накропал — популярность зарабатывает. Дай ему волю, так он не восьмерых, он миллион похоронит, лишь бы гонорар отработать. Фактически именно это он и сделал. Как раз миллион. Примерно во столько обойдется возвышение Нуркина. Банкира с писателем ему жалко. Панкрашина ему, видишь ли, жалко. А остальных?
Константин пошел дальше, но, поравнявшись с очередной палаткой, не выдержал и прилип к витрине.
— Э-э... мне, пожалуйста, вон ту коробку конфет, пакет чипсов... большой... нет, давайте два... вот это печенье... оно хорошее?.. ага, давайте... и водичку какую-нибудь... только не фанту, лучше колу. Сколько? Сто пятьдесят? Как удачно — ровно и без сдачи... Сейчас, сейчас.
Он сунул ладонь под пиджак и обхватил рифленую рукоятку. Это легко. За жратву — это почти то же самое, что за идею. Он ведь не грабит — так, покушать. Дома только кислые щи и скандал.
Дома он никто, а здесь — человек с черным пистолетом.
— Извините, девушка, я передумал. Нет, ничего брать не буду. Извините.
Константин резко развернулся и зашагал к Садовому. Есть хотелось нестерпимо, но теперь он испытывал от голода какое-то наслаждение. Другой на его месте мог бы сказать, что он чего-то там в себе сохранил, что отошел от края, но Костя красивых слов не любил.
«Кочергин, значит», — подумал он и мысленно поставил еще одну галочку.
Проснуться и ждать. Не открывать глаз, пока не назовут по имени. Они должны это сделать, пусть даже он успеет намочить штаны — психу простительно. Они напомнят, кто он такой, иначе как он узнает? Без блокнота — никак. Не стоило его вчера оставлять, ведь было же в запасе время. Где он теперь, со всей биографией? Ясное дело, у ментов. Хорошо хоть адреса с телефонами не записаны — лишь те, что принадлежали человечку на «БМВ». Вот его пусть и крутят, раз он крутой.
Почему молчат Борода и Зайнуллин? Кто еще скажет, если не они?
Все по новой. Без блокнота он пустышка. Хотел вчера купить какую-нибудь тетрадь, да где ее возьмешь в два часа ночи? Не громить же магазины ради такой мелочи.
— Доброе утро, Петр. Спасибо.
Петр разлепил веки и не удивился: естественно подвал. Сам же вчера выбрал. Крысами воняет так, что блевать охота, но остальные были еще хуже: в одном червивый скелет собаки, в другом канализацию прорвало, дерьма — на полметра от пола. Петр прокрутил в памяти вчерашний день и понял, что зря боялся. Вчера, позавчера и все остальное было на месте — целиком. Вот только автомат куда-то пропал.
Он попытался перевернуться на спину, но руки во сне затекли так, что совершенно не двигались.
— Спокойненько, — вкрадчиво произнесли за ухом и приставили к затылку что-то прохладное. — Сейчас мы медленно поднимемся и очень медленно, очень спокойно выйдем на улицу. Шалить не нужно, у нас все прикрыто.
Петра поставили на ноги и повели через сумрачную галерею с укутанными в гипс трубами. Он скосил глаза на боковую дверь и услышал:
— Вторую тоже заблокировали. Ты специалист, но сегодня тебе не повезло. Так что успокойся и шагай. Медленно.
Рядом, не опуская какой-то машинки вроде «ингрэма», двигался жилистый парень с головным радиомикрофоном. По другую сторону шел второй, также с оружием и большим пластиковым, мешком, в котором угадывался «АКС». Уже без магазина. Сзади шуршал сухой мусор — там был кто-то еще, возможно, двое.
Руки шевелились, но слушаться отказывались.
Кажется, «браслеты». Не обычные. У этих ребят все нештатное, не ментовское, да и сами они не оттуда. Сразу не кончили, стало быть, разговор намечается. «Куда ни глянь — одни плюсы», — с тоской подумал Петр.
— Мы готовы, — сказал в изогнутый усик человек справа. Он внимательно посмотрел на Петра и взмахнул стволом. — Реши заранее, хочешь ты жить или нет. Уйти мы тебе не позволим.
— Чего там... — буркнул Петр.
Вплотную к парадному стоял белый, с красным крестом, «рафик».
Такая уж это штука, медицина. Один раз свяжешься — не отпустит.
— А? Что ты говоришь?
— Да нет, ничего, — ответил Петр, забираясь в душное, пахнущее лекарствами нутро.
Дергаться было бесполезно — ребята и вправду профессионалы. У «рафика» его встретили двое в распахнутых халатах — чтоб за «пушками» далеко не тянуться, а на углу, возле сосисочного ларька «Штефф», топтался еще один, наверняка страхующий. Номера на «Скорой» висели двойные: поверх родного, пыльного и проржавевшего, был укреплен новый — с искусственными царапинами и фальшивой грязью.
Петра усадили на боковой стульчик и пристегнули ремнем.
— Дайте закурить, — попросил он.
— А коньячку не желаешь? — осклабился «санитар».
Петр посмотрел на парня с микрофоном, и тот, выдержав взгляд, сунул ему в рот сигарету. На этом общение закончилось.
Минут через сорок — сорок пять машина остановилась, и на него напялили черную шерстяную шапочку. Света сквозь мелкую вязку проникало ровно столько, чтобы отличить день от ночи.
Петру помогли спуститься и, развернув, направили по утрамбованной щебенке. Левая нога задевала какие-то мягкие ветви — вероятно, цветник. Дорожка плавно изгибалась, Петр уже приготовился наткнуться на крыльцо, но под подошвами продолжали хрустеть камни.
— Да, это не шесть соток, — проговорил он с наигранной завистью.
— И даже не семь, — отозвались сбоку.
За несколько метров до дома гравий перешел в мягкую ковровую щетку, и Петра хлопнули по плечу:
— Лестница.
Преодолев четыре ступени, он оказался в прохладной комнате. Дальше ориентироваться было совсем невозможно; двери — пороги — повороты — линолеум — палас — кафель. Опять лестница, теперь уже вниз. Кондиционированная свежесть сменилась затхлой бетонной сыростью. Над головой проплывали яркие пятна плафонов. Петр принялся их считать, но вскоре бросил — из этого бункера можно было выйти только с ведома его владельцев.
Впереди вздохнул гидравлический поршень. С Петра сняли чулок и наручники, и в тот же миг железная дверь захлопнулась.
Камера была отделана по евростандартам, разве что без окон. Подвесной потолок, обитые шелком стены, ламинированный паркет на полу — все в масть. Впечатление портил лишь овальный люк, как на военных кораблях. Обстановка исчерпывалась глубоким кожаным креслом и тумбой с телевизором «Сони». Ни больничной каталки, ни пыточного инструмента. Значит, сперва пряник. Кнут — потом.
— Здравствуйте, Петр.
Он оглянулся и в верхнем углу увидел большой плоский монитор. С экрана на него взирала вполне благообразная физиономия: седые волосы, тонкий заостренный нос, бледноватые щеки, мудрые серые глаза. Там же, рядом с монитором, блестела бусинка телеобъектива.
— Здравствуйте. — Петр уселся в кресло.
— Вам нужно было соглашаться сразу, тогда ваш статус был бы иным, — с укором проговорил незнакомец. — Настоящий специалист должен оценивать свои шансы верно. На что надеялись?
— Ближе к делу. Вы кто?
— Друзья зовут меня Маэстро.
— А враги?
— Враги? — Седовласый сделал ироничное лицо. — Врагов у меня нет. Они как-то не выживают.
Хорошее начало. Петр закинул ногу на ногу и покачал ботинком.
— Ну, к делу так к делу, — сказал Маэстро после паузы. — Я люблю играть в открытую.
Фи. Это была фраза из дешевого кино. Петр взглянул на экран по-новому — перед ним сидел вовсе не крестный отец, не Великий и Ужасный, а какой-то бандитский подмастерье.
— Мы сняли для вас маленький ролик, — продолжал Маэстро. — Все переговоры после просмотра.
Телевизор на тумбе включился и показал такую же меру, в какой сидел Петр. Кресла не было, и люди стояли, прижавшись к стене. Двое: худенькая женщина и длинноволосый юноша с родинкой на губе. Петр прищурился, вспоминая, где мог видеть
Раньше, и Маэстро торопливо предупредил:
— Не волнуйтесь, с ними все в порядке.
Я и не волнуюсь, хотел ответил Петр, но промолчал.
— Петенька, — всхлипнув, выдавила женщина. — Петенька... у нас все хорошо... нас с Кирюшкой не обижают... — Она прерывисто вздохнула и навязчиво обняла юношу. — Кормят нас хорошо... не обижают...
Женщина повернулась в сторону и, чего-то испугавшись, заговорила быстрей:
— Да... Вот... Все хорошо. Обещают домой отпустить, если ты с ними подружишься. Ты подружись, Петенька, они хорошие... они нас не обижают. Но у них время кончается. Какое время, Петенька, я не знаю, но когда оно кончится... — Люба спряталась за юношей и затряслась.
— Все нормально, па, — заверил тот. — Нормально, слышишь? Мы не в курсе, чего там за дела, но ты это... сделай, как они просят, эти люди. Мать измучилась. А мне здесь нормально.
— Петенька, Петенька, — захлюпала женщина. — Ты с ними подружись. А за нас не бойся, у нас все хорошо...
— Там еще дальше есть, но, я полагаю, этого достаточно, — сказал Маэстро. — Этот... клип записан вчера. На сегодня ничего не изменилось, у ваших родных действительно все хорошо.
— У сына экзамены скоро, — пробормотал Петр, входя в роль папаши.
— Да, это причина, — картинно озадачился собеседник. — Экзамены — это да. И ведь до них еще дожить нужно... Ну, будет прикидываться! Хотите, ему диплом дадут? Не левый какой-нибудь, а самый настоящий. Ректор лично приедет и вручит. Хотите? А можно сразу степень — докторскую. Нет в этом что-то есть! А хотите, его в академики поймут? — разошелся мафиози.
— Вы кто — бог?
— Я Маэстро. Я этим балаганом дирижирую. — Седовласый широко повел рукой, как бы охватывая не только все вузы мира, но и мир целиком.
— Вам нужна моя работа, — сказал Петр. — Единовременно или на постоянной основе?
— На раз, — кивнул собеседник.
— Что-то глобальное? — предположил Петр.
— Вам это под силу. Сначала вас планировали для другого. Нам понравилось, как вы из больнички выписались. То, что у порядочного бизнесмена часы отняли, — это, конечно, хулиганство. «Эрикссон» в мусорку бросили. Жест неуважительный, ну да что с вами сделаешь? Отнесем на неустойчивость психики. А вот когда вы ОМОН опустили — тут ваши акции выросли. Ментенка в закрытом гробу хоронить придется. Не жалко?
— Так ведь неустойчивость. Психическая. Как вы меня достали?
— О, это просто. Санитар, таксист, сутенерша. Мы шли по пятам.
— Зачем я вам нужен? У вас вон какие хлопцы.
— Что, понравились?
— Толковые.
— Объект — человек известный и очень уважаемый. Он — часть Системы. Точнее, ее верхушка. А наши хлопцы... В том-то и дело, что они наши. Будет война.
— А я ничей. Я беспризорник. После акции — «бритвой по горлу, и в колодец». И никто не хватится. Так?
— Вы пессимист.
— Все оптимисты остались в палате.
— Если вам мало моего слова, будут и другие гарантии, но позже, — заверил Маэстро, и Петр окончательно понял, что никакой он не босс. Брехло копеечное. — К тому же у вас нет выбора.
«У них Люба, — спохватился Петр. — Надо понервничать, хотя бы для приличия».
— Оружие и снаряжение обеспечим на высшем уровне, — пообещал мафиози. — Если имеются особые пожелания — у нас есть хороший слесарь. Ему на сутки дали «шквал-4», так он наладил серийное производство. Взрывники, токсикологи — все, что пожелаете. Метод определите сами. Под нашим, естественно, контролем.
— И сколько вы таких набрали?
— Таких, как вы? Больше одного. Устраивает?
— Время на подготовку?
— Неделя.
— Мало. Если наш объект не торгует мандаринами и не подметает улицу, то за неделю не сложится.
— А вы сложите. Десять дней, — подумав, сказал Маэстро.
— Вознаграждение?
— Десять тысяч. Долларов США. И документы.
— А семья? — чуть не забыл Петр. Его коробило от этого шоу, но согласиться сразу, только потому, что иначе его убьют, было бы несолидно.
— На ваше усмотрение.
— Две недели, двадцать тысяч, паспорта на троих и австралийские визы, — подытожил он.
— Десять дней и пятнадцать, — отрезал Маэстро. — И визы.
«Убьют, точно убьют, — решил Петр. — Состряпают связь с преступной группировкой какой-нибудь Монголии и пулю в башку. Или отраву в харчи подмешают — сам откинусь, по пути в Шереметьево».
Он покрутился в кресле еще минуты две и, когда Маэстро начал терять терпение, махнул рукой.
— Кто объект?
Монитор под потолком мигнул, и на нем появилось крупное фото. От неожиданности Петр отпрянул назад. Потом встал и, оттолкнув кресло, подошел к экрану. Да, он не ошибся. С монитора смотрела морда вице-премьера Чрезвычайного Правительства, почетного члена черного списка и просто подонка по жизни. Морда Немаляева.
Глава 10
Константин поднял бровь и начал листать газету В поисках окончания статьи, когда заметил у подъезда новую фигуру.
Из дома вышел мужчина с «дипломатом», похожий на мелкого, но перспективного клерка. Точного возраста Костя не знал, но выглядел приговоренный лет на тридцать. Держался он уверенно, а симметричные бугры под белой футболкой указывали на хорошее физическое развитие.
«Драться не будем», — решил Константин.
Он аккуратно сложил газету и, незаметно поправив в пиджаке спицу, пошел за клерком. Спортивный, подтянутый, деловитый. Вот и там тоже: тренажеры, бассейн, сауна. Иногда в Кремль — это если продвинуть своего человечка или «заказать» прокуратуре чужого. Сам никого не расстреливал, даже приказов не отдавал — потому что хватало одного намека. Но это там. А здесь пожалуйста: весь на виду.
Клерк встал у автобусной остановки и торжественно поднес руку к лицу. Это он на часы так смотрел. Надо же, судьба другая, а привычки прежние. Порода аж из ноздрей лезет.
Костя расположился чуть сзади. Народ подходил медленно, но автобуса не было долго, и на остановке постепенно собралась небольшая кучка. Только б не «Икарус». Он, зараза, просторный.
К тротуару подъехал бордовый «ЛиАЗ», и Костя, воздав хвалу небесам, бросил взгляд на клерка: сядет или нет. Тот выставил кейс вперед и затолкался у входа. Подсадил сначала бабку в деревенском платке, потом веселого деда с орденскими планками и, когда места почти не осталось, вскочил на высокую ступеньку сам. Константин испугался, что опоздал, но люди утрамбовались, и он кое-как втиснулся. Клерк стоял справа. Неудобно.
На следующей остановке Костя вышел, выпустил пассажиров и снова зашел. Теперь они с клерком оказались на задней площадке. Особой давки не было, но тела стояли достаточно плотно. В открытые окна залетал умеренный ветерок, и все, что находилось выше пояса, не потело.
Константин сделал вид, что пробирается к компостеру, и на полшага приблизился к бугристой футболке. А больше и не надо.
Когда автобус качнулся, он, якобы отряхиваясь, повел левой ладонью и вытянул из лацкана велосипедную спицу, срезанную под угол, на манер иглы от шприца, и по остроте нисколько ей не уступавшую.
— Молодой человек! — Костя вежливо тронул клерка за плечо. — Я к вам обращаюсь.
— Да?
На него пахнуло здоровым свежим дыханием и слегка — приятным парфюмом. В форме себя держит. Умница.
— Передайте талончик.
Клерк с неудовольствием перехватил «дипломат» и сложил пальцы щепоткой.
— Где талончик-то?
— Именем Народного Ополчения, — беззвучно произнес Константин, сгибая руку.
Спица, мягко щелкнув, проткнула кожу и прошла по диагонали от солнечного сплетения к сердцу. Клерк раскрыл рот, но вздохнуть не смог — вместе с сердцем были проколоты и легкие. Он мгновенно побелел, покрылся испариной и начал оседать. На футболке пропечаталась маленькая капелька крови, похожая на пятно от вишневого сока.
— Мужчина, что вы налегаете? — по-украински растягивая слова, воскликнула дама в лосинах и куртке «Найк». — Мужчина! Не налегайте на меня! — Она прижалась к вертикальной стойке, и клерк, потеряв опору, свалился на пол.
— Плохо... плохо... ему плохо!.. — тут же понеслось со всех сторон.
— Разойдитесь, дайте ему воздух!..
— Куда я разойдусь? Окна, окна шире!..
В салоне закипела какая-то бессмысленная деятельность. Наконец весть о случившемся достигла водителя, и он, остановив автобус на полдороге, открыл двери. Клерка вынесли и устроили на газоне, в тени дерева. Его обмахивали журналами, прыскали на лоб теплым спрайтом, хлопали по щекам и — Косте стало жутко — делали массаж. Если спица прошла мимо сердца и клерк не умер сразу, то забота бедовых спасателей убила его на все двести процентов. При каждом нажиме на грудную клетку острие под ребрами изгибалось и разрывало плоть.
Костя для порядка побродил вокруг и присоединился к тем, кому было быстрее пешком. Настроение неожиданно испортилось. Из памяти все не выходила та бабка, которой клерк помог подняться в автобус. На ее темном лице блестела слезинка — почему-то только одна.
Адреналин понемногу рассосался, и Косте с новой силой захотелось есть. Словно в издевку, павильоны и палатки стали попадаться все чаще — переулок выходил на Садовое кольцо. Пистолет за поясом засвербил и налился отвагой.
«Все проблемы нашего мира проистекают из финансовых, — мысленно сформулировал Константин. — Об этом даже в прессе пишут».
Он развернул газету и, прислонившись к столбу, разыскал статью про шального Е.
"...С большой долей уверенности можно предположить, что нападение на лечащего врача — не первый из подвигов Е. В туалетной комнате общего отделения, где больной проходил реабилитацию, найден список фамилий, сделанный его рукой. Однако, как утверждает супруга Е., упомянутые в списке люди ей незнакомы.
Что же это за список? Он не менее любопытен, чем персона самого Е. Достаточно сказать, что третьим номером в нем числится... покойный доктор Кочергин. Пятую и шестую позиции занимают соответственно Батуганин и Валуев. Оба, как мы знаем, недавно погибли. Возможно, речь идет об однофамильцах, но такое совпадение, согласитесь, настораживает. Тем более что это вовсе не совпадение. Те, кому "посчастливилось попасть в список маньяка под номерами 2, 4, 7, 8, также лишились жизни. В милицейских сводках за последние две недели проходят Жердинский, Ефимов, Морозова и Панкрашин — все убиты.
Самое интересное, что перечисленные убийства произошли в тот период, когда Е. еще находился в больнице. Администрация уверят, что отлучиться из отделения Е. не мог, отсюда следует вывод, что в Москве орудует целая преступная группа или, если угодно, группа душевнобольных. Что же это? Месть отчаявшихся безумцев? Умелая инсценировка?
Правоохранительные органы, как всегда, обещают разобраться. Однако нашу гипотезу относительно связи между этими преступлениями милицейские чины восприняли с улыбкой. Есть подозрение, что следствие по делу об убийстве В. М. Кочергина поручат не самому даровитому из московских сыщиков и вскоре мы услышим о новой трагедии.
Вы, вероятно, заметили, что мы не назвали номер первый. Первым в списке маньяка стоит некто Нуркин. Готовя этот материал, мы обратились за справкой в МВД России, где нам сообщили, что среди погибших и без вести пропавших за последнее полугодие Нуркин не зарегистрирован. Остается уповать на то, что потенциальная жертва знала о готовящемся покушении и предприняла необходимые меры.
Пользуясь случаем, обращаемся ко всем гражданам, носящим фамилию Нуркин или ей созвучную. Берегитесь! Ваша жизнь в опасности!
Мы призываем к бдительности не только Нуркиных, но и всех москвичей. Будьте предельно внимательны! Неизвестно, насколько обширен список маньяка Е. Что, если в нем не восемь фамилий, а девять? Десять? Сто? Возможно, кого-то из нас он просто не успел вписать, но это мы выясним не раньше, чем он будет пойман. А пока Е. разгуливает по городу.
Кто девятый?.."
Костя бросил газету на землю и придавил ногой. Нуркина предупредили. Какой-то сраный журналистишка... И ведь не из гуманизма, сволочь, статейку накропал — популярность зарабатывает. Дай ему волю, так он не восьмерых, он миллион похоронит, лишь бы гонорар отработать. Фактически именно это он и сделал. Как раз миллион. Примерно во столько обойдется возвышение Нуркина. Банкира с писателем ему жалко. Панкрашина ему, видишь ли, жалко. А остальных?
Константин пошел дальше, но, поравнявшись с очередной палаткой, не выдержал и прилип к витрине.
— Э-э... мне, пожалуйста, вон ту коробку конфет, пакет чипсов... большой... нет, давайте два... вот это печенье... оно хорошее?.. ага, давайте... и водичку какую-нибудь... только не фанту, лучше колу. Сколько? Сто пятьдесят? Как удачно — ровно и без сдачи... Сейчас, сейчас.
Он сунул ладонь под пиджак и обхватил рифленую рукоятку. Это легко. За жратву — это почти то же самое, что за идею. Он ведь не грабит — так, покушать. Дома только кислые щи и скандал.
Дома он никто, а здесь — человек с черным пистолетом.
— Извините, девушка, я передумал. Нет, ничего брать не буду. Извините.
Константин резко развернулся и зашагал к Садовому. Есть хотелось нестерпимо, но теперь он испытывал от голода какое-то наслаждение. Другой на его месте мог бы сказать, что он чего-то там в себе сохранил, что отошел от края, но Костя красивых слов не любил.
«Кочергин, значит», — подумал он и мысленно поставил еще одну галочку.
* * *
Проснуться и ждать. Не открывать глаз, пока не назовут по имени. Они должны это сделать, пусть даже он успеет намочить штаны — психу простительно. Они напомнят, кто он такой, иначе как он узнает? Без блокнота — никак. Не стоило его вчера оставлять, ведь было же в запасе время. Где он теперь, со всей биографией? Ясное дело, у ментов. Хорошо хоть адреса с телефонами не записаны — лишь те, что принадлежали человечку на «БМВ». Вот его пусть и крутят, раз он крутой.
Почему молчат Борода и Зайнуллин? Кто еще скажет, если не они?
Все по новой. Без блокнота он пустышка. Хотел вчера купить какую-нибудь тетрадь, да где ее возьмешь в два часа ночи? Не громить же магазины ради такой мелочи.
— Доброе утро, Петр. Спасибо.
Петр разлепил веки и не удивился: естественно подвал. Сам же вчера выбрал. Крысами воняет так, что блевать охота, но остальные были еще хуже: в одном червивый скелет собаки, в другом канализацию прорвало, дерьма — на полметра от пола. Петр прокрутил в памяти вчерашний день и понял, что зря боялся. Вчера, позавчера и все остальное было на месте — целиком. Вот только автомат куда-то пропал.
Он попытался перевернуться на спину, но руки во сне затекли так, что совершенно не двигались.
— Спокойненько, — вкрадчиво произнесли за ухом и приставили к затылку что-то прохладное. — Сейчас мы медленно поднимемся и очень медленно, очень спокойно выйдем на улицу. Шалить не нужно, у нас все прикрыто.
Петра поставили на ноги и повели через сумрачную галерею с укутанными в гипс трубами. Он скосил глаза на боковую дверь и услышал:
— Вторую тоже заблокировали. Ты специалист, но сегодня тебе не повезло. Так что успокойся и шагай. Медленно.
Рядом, не опуская какой-то машинки вроде «ингрэма», двигался жилистый парень с головным радиомикрофоном. По другую сторону шел второй, также с оружием и большим пластиковым, мешком, в котором угадывался «АКС». Уже без магазина. Сзади шуршал сухой мусор — там был кто-то еще, возможно, двое.
Руки шевелились, но слушаться отказывались.
Кажется, «браслеты». Не обычные. У этих ребят все нештатное, не ментовское, да и сами они не оттуда. Сразу не кончили, стало быть, разговор намечается. «Куда ни глянь — одни плюсы», — с тоской подумал Петр.
— Мы готовы, — сказал в изогнутый усик человек справа. Он внимательно посмотрел на Петра и взмахнул стволом. — Реши заранее, хочешь ты жить или нет. Уйти мы тебе не позволим.
— Чего там... — буркнул Петр.
Вплотную к парадному стоял белый, с красным крестом, «рафик».
Такая уж это штука, медицина. Один раз свяжешься — не отпустит.
— А? Что ты говоришь?
— Да нет, ничего, — ответил Петр, забираясь в душное, пахнущее лекарствами нутро.
Дергаться было бесполезно — ребята и вправду профессионалы. У «рафика» его встретили двое в распахнутых халатах — чтоб за «пушками» далеко не тянуться, а на углу, возле сосисочного ларька «Штефф», топтался еще один, наверняка страхующий. Номера на «Скорой» висели двойные: поверх родного, пыльного и проржавевшего, был укреплен новый — с искусственными царапинами и фальшивой грязью.
Петра усадили на боковой стульчик и пристегнули ремнем.
— Дайте закурить, — попросил он.
— А коньячку не желаешь? — осклабился «санитар».
Петр посмотрел на парня с микрофоном, и тот, выдержав взгляд, сунул ему в рот сигарету. На этом общение закончилось.
Минут через сорок — сорок пять машина остановилась, и на него напялили черную шерстяную шапочку. Света сквозь мелкую вязку проникало ровно столько, чтобы отличить день от ночи.
Петру помогли спуститься и, развернув, направили по утрамбованной щебенке. Левая нога задевала какие-то мягкие ветви — вероятно, цветник. Дорожка плавно изгибалась, Петр уже приготовился наткнуться на крыльцо, но под подошвами продолжали хрустеть камни.
— Да, это не шесть соток, — проговорил он с наигранной завистью.
— И даже не семь, — отозвались сбоку.
За несколько метров до дома гравий перешел в мягкую ковровую щетку, и Петра хлопнули по плечу:
— Лестница.
Преодолев четыре ступени, он оказался в прохладной комнате. Дальше ориентироваться было совсем невозможно; двери — пороги — повороты — линолеум — палас — кафель. Опять лестница, теперь уже вниз. Кондиционированная свежесть сменилась затхлой бетонной сыростью. Над головой проплывали яркие пятна плафонов. Петр принялся их считать, но вскоре бросил — из этого бункера можно было выйти только с ведома его владельцев.
Впереди вздохнул гидравлический поршень. С Петра сняли чулок и наручники, и в тот же миг железная дверь захлопнулась.
Камера была отделана по евростандартам, разве что без окон. Подвесной потолок, обитые шелком стены, ламинированный паркет на полу — все в масть. Впечатление портил лишь овальный люк, как на военных кораблях. Обстановка исчерпывалась глубоким кожаным креслом и тумбой с телевизором «Сони». Ни больничной каталки, ни пыточного инструмента. Значит, сперва пряник. Кнут — потом.
— Здравствуйте, Петр.
Он оглянулся и в верхнем углу увидел большой плоский монитор. С экрана на него взирала вполне благообразная физиономия: седые волосы, тонкий заостренный нос, бледноватые щеки, мудрые серые глаза. Там же, рядом с монитором, блестела бусинка телеобъектива.
— Здравствуйте. — Петр уселся в кресло.
— Вам нужно было соглашаться сразу, тогда ваш статус был бы иным, — с укором проговорил незнакомец. — Настоящий специалист должен оценивать свои шансы верно. На что надеялись?
— Ближе к делу. Вы кто?
— Друзья зовут меня Маэстро.
— А враги?
— Враги? — Седовласый сделал ироничное лицо. — Врагов у меня нет. Они как-то не выживают.
Хорошее начало. Петр закинул ногу на ногу и покачал ботинком.
— Ну, к делу так к делу, — сказал Маэстро после паузы. — Я люблю играть в открытую.
Фи. Это была фраза из дешевого кино. Петр взглянул на экран по-новому — перед ним сидел вовсе не крестный отец, не Великий и Ужасный, а какой-то бандитский подмастерье.
— Мы сняли для вас маленький ролик, — продолжал Маэстро. — Все переговоры после просмотра.
Телевизор на тумбе включился и показал такую же меру, в какой сидел Петр. Кресла не было, и люди стояли, прижавшись к стене. Двое: худенькая женщина и длинноволосый юноша с родинкой на губе. Петр прищурился, вспоминая, где мог видеть
Раньше, и Маэстро торопливо предупредил:
— Не волнуйтесь, с ними все в порядке.
Я и не волнуюсь, хотел ответил Петр, но промолчал.
— Петенька, — всхлипнув, выдавила женщина. — Петенька... у нас все хорошо... нас с Кирюшкой не обижают... — Она прерывисто вздохнула и навязчиво обняла юношу. — Кормят нас хорошо... не обижают...
Женщина повернулась в сторону и, чего-то испугавшись, заговорила быстрей:
— Да... Вот... Все хорошо. Обещают домой отпустить, если ты с ними подружишься. Ты подружись, Петенька, они хорошие... они нас не обижают. Но у них время кончается. Какое время, Петенька, я не знаю, но когда оно кончится... — Люба спряталась за юношей и затряслась.
— Все нормально, па, — заверил тот. — Нормально, слышишь? Мы не в курсе, чего там за дела, но ты это... сделай, как они просят, эти люди. Мать измучилась. А мне здесь нормально.
— Петенька, Петенька, — захлюпала женщина. — Ты с ними подружись. А за нас не бойся, у нас все хорошо...
— Там еще дальше есть, но, я полагаю, этого достаточно, — сказал Маэстро. — Этот... клип записан вчера. На сегодня ничего не изменилось, у ваших родных действительно все хорошо.
— У сына экзамены скоро, — пробормотал Петр, входя в роль папаши.
— Да, это причина, — картинно озадачился собеседник. — Экзамены — это да. И ведь до них еще дожить нужно... Ну, будет прикидываться! Хотите, ему диплом дадут? Не левый какой-нибудь, а самый настоящий. Ректор лично приедет и вручит. Хотите? А можно сразу степень — докторскую. Нет в этом что-то есть! А хотите, его в академики поймут? — разошелся мафиози.
— Вы кто — бог?
— Я Маэстро. Я этим балаганом дирижирую. — Седовласый широко повел рукой, как бы охватывая не только все вузы мира, но и мир целиком.
— Вам нужна моя работа, — сказал Петр. — Единовременно или на постоянной основе?
— На раз, — кивнул собеседник.
— Что-то глобальное? — предположил Петр.
— Вам это под силу. Сначала вас планировали для другого. Нам понравилось, как вы из больнички выписались. То, что у порядочного бизнесмена часы отняли, — это, конечно, хулиганство. «Эрикссон» в мусорку бросили. Жест неуважительный, ну да что с вами сделаешь? Отнесем на неустойчивость психики. А вот когда вы ОМОН опустили — тут ваши акции выросли. Ментенка в закрытом гробу хоронить придется. Не жалко?
— Так ведь неустойчивость. Психическая. Как вы меня достали?
— О, это просто. Санитар, таксист, сутенерша. Мы шли по пятам.
— Зачем я вам нужен? У вас вон какие хлопцы.
— Что, понравились?
— Толковые.
— Объект — человек известный и очень уважаемый. Он — часть Системы. Точнее, ее верхушка. А наши хлопцы... В том-то и дело, что они наши. Будет война.
— А я ничей. Я беспризорник. После акции — «бритвой по горлу, и в колодец». И никто не хватится. Так?
— Вы пессимист.
— Все оптимисты остались в палате.
— Если вам мало моего слова, будут и другие гарантии, но позже, — заверил Маэстро, и Петр окончательно понял, что никакой он не босс. Брехло копеечное. — К тому же у вас нет выбора.
«У них Люба, — спохватился Петр. — Надо понервничать, хотя бы для приличия».
— Оружие и снаряжение обеспечим на высшем уровне, — пообещал мафиози. — Если имеются особые пожелания — у нас есть хороший слесарь. Ему на сутки дали «шквал-4», так он наладил серийное производство. Взрывники, токсикологи — все, что пожелаете. Метод определите сами. Под нашим, естественно, контролем.
— И сколько вы таких набрали?
— Таких, как вы? Больше одного. Устраивает?
— Время на подготовку?
— Неделя.
— Мало. Если наш объект не торгует мандаринами и не подметает улицу, то за неделю не сложится.
— А вы сложите. Десять дней, — подумав, сказал Маэстро.
— Вознаграждение?
— Десять тысяч. Долларов США. И документы.
— А семья? — чуть не забыл Петр. Его коробило от этого шоу, но согласиться сразу, только потому, что иначе его убьют, было бы несолидно.
— На ваше усмотрение.
— Две недели, двадцать тысяч, паспорта на троих и австралийские визы, — подытожил он.
— Десять дней и пятнадцать, — отрезал Маэстро. — И визы.
«Убьют, точно убьют, — решил Петр. — Состряпают связь с преступной группировкой какой-нибудь Монголии и пулю в башку. Или отраву в харчи подмешают — сам откинусь, по пути в Шереметьево».
Он покрутился в кресле еще минуты две и, когда Маэстро начал терять терпение, махнул рукой.
— Кто объект?
Монитор под потолком мигнул, и на нем появилось крупное фото. От неожиданности Петр отпрянул назад. Потом встал и, оттолкнув кресло, подошел к экрану. Да, он не ошибся. С монитора смотрела морда вице-премьера Чрезвычайного Правительства, почетного члена черного списка и просто подонка по жизни. Морда Немаляева.
Глава 10
Слежку Костя не увидел — он ее угадал. Почуял то, чего ждал уже давно: цепкий взгляд на спине. Такой пустяк... Второй раз за сегодняшний день. Мысленно провел ревизию карманов: паспорт — святое дело, столица же! — ключи, носовой платок, мелочишка кой-какая. Ничего криминального, за такие карманы можно грамоту давать.
Если б у них на него что-нибудь было, повинтили бы еще утром. Нету. И даже уверенность отсутствует — тот ли он, кого им надо. Была бы уверенность, один хрен повинтили бы, без всякого повода. Значит, все зыбко. Только догадки.
«Волга», стоявшая в конце улицы, качнулась и лениво покатила навстречу. Несмотря на то что под зеркалом болталась какая-то мохнатая дрянь, от машины несло казенщиной, и дело было не в мытых дисках, не в полированном капоте — в пассажирах. Потные, но умиротворенные. Расслабленные, но внимательные. Едут себе куда-то — километров десять в час. Не торопятся.
Костя воздал хвалу небу за то, что географ выключился и не мешал воспринимать действительность такой, какая она есть. Последнюю неделю перепачканный мелом шизик проявлялся не часто и Константин значительно проредил черный список. Швали в нем почти не осталось: лишь Нуркин, Немаляев, несколько сволочей в Москве и еще десяток разбросанных по всей России.
Иногда учитель все же всплывал — вспоминая эти часы. Костя испытывал смесь стыда и досады. К этим временным помрачениям он относился как к чему-то неблаговидному, но неизбежному вроде подросткового рукоблудия.
«Волга» была уже близко. Константин как раз поравнялся с узкой аркой, но сворачивать не стал — если ментам понадобится, во дворе его возьмут быстрей.
Он с удивлением обнаружил, Что не паникует. Напротив, сознание прояснилось еще больше и заработало чуть ли не автономно. Никаких рывков, никаких заходов в чужие подъезды. Никакой суеты. Не дать им понять, иначе опергруппе придется действовать немедленно.
Скользнув по машине равнодушным взглядом, Константин направился к своему дому. Самое паршивое — лестница. С точки зрения оперов, идеальное место — это пространство от парадной двери до квартиры. Если на его площадке никого не окажется, значит, повезло.
Повезло, как ни странно. Видно, кроме голых подозрений, милиция ничем не располагала. Возможно, параллельно с ним сыщики разрабатывали еще ряд версий.
«Желаю вам в них захлебнуться», — подумал Константин, поворачивая ключ.
— А где яйца? — набросилась с порога Настя.
— Яйца?..
— Я же тебе велела в магазин зайти. У тебя что, совсем башка дырявая?
— Отвали.
— Опять? — взвизгнула она. — Опять за старое? Что такое «отвали»? Что это такое?!
Костя собрался было объяснить — внятно и доходчиво, так, чтобы снять этот вопрос раз и навсегда. Пальцы уже сформировали твердый кулак, а локоть начал сгибаться, когда он вдруг передумал. При желании менты легко могли утыкать квартиру «жучками».
— Извини, Настя, вырвалось, — процедил он, катая по скулам желваки. — В магазин я просто не успел. Работу нашел. Очень хорошую работу.
Он принялся судорожно перебирать области, в которых мог бы себя проявить. Взгляд случайно наткнулся на отклеившийся угол обоев, и Константин, боясь затянуть паузу, брякнул:
— На студии звукозаписи. Работа механическая — кассеты вставлять-вынимать, но платят хорошо.
— Ой, Костюнчик! — мгновенно растаяла супруга. — Костик, милый! А сколько?
— Не знаю пока. Сначала испытательный срок, потом все определится. Но к зиме будешь в дубленке, это я обещаю.
— А школа?
— А что школа? С сопляками воевать? Обрыдло. Пора о семье позаботиться, верно9
— Да ну их, сопляков, — радостно махнула рукой Настя.
— Работать буду по десять часов, — продолжал он, швыряя в жену одно счастье за другим. — Кстати... — Он посмотрел на часы: без пятнадцати пять. — А, еще не скоро. Мне к одиннадцати. Отдохну немножко.
— Как к одиннадцати? Ночная смена?
— Конечно. Техника у них дорогая, невыгодно, чтоб простаивала. Пашет круглые сутки. Первый месяц, как практиканту, придется в ночную. Так что пойду прилягу. Ты меня не буди.
— А покушать?
— Пойду прилягу, — настойчиво сказал Костя и, обняв супругу, легонько ткнул ее в сонную артерию.
Оставалось надеяться, что до видеонаблюдения в квартире дело не дошло. Константин бережно опустил Настю на пол и, стараясь, чтобы голос звучал естественно, сообщил:
— Это мне Федор работенку сосватал. С первой зарплаты придется уважить человека. И жену его пригласим, Ирину... Ирину-то? Да ты ее знаешь. На Восьмое марта, помнишь?
Никакой Ирины Настя помнить не могла, так же как Федора, — Костя выдумывал их на ходу, заглушая трепом шорох в гардеробе. Он поковырялся в стопке постельного белья, пока не нащупал жиденький сверток.
Из так называемых драгоценностей у Насти имелась тоненькая цепочка, подаренная географом на день рождения, легковесный кулон из серии «знаки Зодиака», три убогих колечка и серьги в виде листиков. Сюда же Константин добавил собственное обручальное кольцо. Настино он трогать не стал — грех, да и возни много.
Денег оказалось около трехсот рублей. Костя подумал, вздохнул и сунул их в задний карман. Решение бросить чистоплюйство больших дивидендов не принесло: с последних пяти адресов он вынес всего полторы тысячи. Приговоренные жили, как назло, один беднее другого.
Перейдя к следующему отделению, Костя собрал все свои документы. Затем взял маленькую спортивную сумку, вытряхнул на пол какое-то тряпье и сложил в нее все, что могло пригодиться в ближайшее время: трусы, носки, белую футболку и пиджак. Спохватился про бритвенные принадлежности, но, поразмыслив, взял лишь мыло и чистое полотенце. Затем зашел на кухню и медленно, опасаясь скрипа, выдвинул верхний ящик стола. Среди вороха потемневших, донельзя сточенных ножей выбрал тот, что заприметил уже давно, — с коротким широким лезвием и увесистой ручкой из твердой пластмассы. Кроме этого, он захватил засаленный брусок — с его помощью Костя планировал превратить нож для рубки мяса в приличную финку.
Если б у них на него что-нибудь было, повинтили бы еще утром. Нету. И даже уверенность отсутствует — тот ли он, кого им надо. Была бы уверенность, один хрен повинтили бы, без всякого повода. Значит, все зыбко. Только догадки.
«Волга», стоявшая в конце улицы, качнулась и лениво покатила навстречу. Несмотря на то что под зеркалом болталась какая-то мохнатая дрянь, от машины несло казенщиной, и дело было не в мытых дисках, не в полированном капоте — в пассажирах. Потные, но умиротворенные. Расслабленные, но внимательные. Едут себе куда-то — километров десять в час. Не торопятся.
Костя воздал хвалу небу за то, что географ выключился и не мешал воспринимать действительность такой, какая она есть. Последнюю неделю перепачканный мелом шизик проявлялся не часто и Константин значительно проредил черный список. Швали в нем почти не осталось: лишь Нуркин, Немаляев, несколько сволочей в Москве и еще десяток разбросанных по всей России.
Иногда учитель все же всплывал — вспоминая эти часы. Костя испытывал смесь стыда и досады. К этим временным помрачениям он относился как к чему-то неблаговидному, но неизбежному вроде подросткового рукоблудия.
«Волга» была уже близко. Константин как раз поравнялся с узкой аркой, но сворачивать не стал — если ментам понадобится, во дворе его возьмут быстрей.
Он с удивлением обнаружил, Что не паникует. Напротив, сознание прояснилось еще больше и заработало чуть ли не автономно. Никаких рывков, никаких заходов в чужие подъезды. Никакой суеты. Не дать им понять, иначе опергруппе придется действовать немедленно.
Скользнув по машине равнодушным взглядом, Константин направился к своему дому. Самое паршивое — лестница. С точки зрения оперов, идеальное место — это пространство от парадной двери до квартиры. Если на его площадке никого не окажется, значит, повезло.
Повезло, как ни странно. Видно, кроме голых подозрений, милиция ничем не располагала. Возможно, параллельно с ним сыщики разрабатывали еще ряд версий.
«Желаю вам в них захлебнуться», — подумал Константин, поворачивая ключ.
— А где яйца? — набросилась с порога Настя.
— Яйца?..
— Я же тебе велела в магазин зайти. У тебя что, совсем башка дырявая?
— Отвали.
— Опять? — взвизгнула она. — Опять за старое? Что такое «отвали»? Что это такое?!
Костя собрался было объяснить — внятно и доходчиво, так, чтобы снять этот вопрос раз и навсегда. Пальцы уже сформировали твердый кулак, а локоть начал сгибаться, когда он вдруг передумал. При желании менты легко могли утыкать квартиру «жучками».
— Извини, Настя, вырвалось, — процедил он, катая по скулам желваки. — В магазин я просто не успел. Работу нашел. Очень хорошую работу.
Он принялся судорожно перебирать области, в которых мог бы себя проявить. Взгляд случайно наткнулся на отклеившийся угол обоев, и Константин, боясь затянуть паузу, брякнул:
— На студии звукозаписи. Работа механическая — кассеты вставлять-вынимать, но платят хорошо.
— Ой, Костюнчик! — мгновенно растаяла супруга. — Костик, милый! А сколько?
— Не знаю пока. Сначала испытательный срок, потом все определится. Но к зиме будешь в дубленке, это я обещаю.
— А школа?
— А что школа? С сопляками воевать? Обрыдло. Пора о семье позаботиться, верно9
— Да ну их, сопляков, — радостно махнула рукой Настя.
— Работать буду по десять часов, — продолжал он, швыряя в жену одно счастье за другим. — Кстати... — Он посмотрел на часы: без пятнадцати пять. — А, еще не скоро. Мне к одиннадцати. Отдохну немножко.
— Как к одиннадцати? Ночная смена?
— Конечно. Техника у них дорогая, невыгодно, чтоб простаивала. Пашет круглые сутки. Первый месяц, как практиканту, придется в ночную. Так что пойду прилягу. Ты меня не буди.
— А покушать?
— Пойду прилягу, — настойчиво сказал Костя и, обняв супругу, легонько ткнул ее в сонную артерию.
Оставалось надеяться, что до видеонаблюдения в квартире дело не дошло. Константин бережно опустил Настю на пол и, стараясь, чтобы голос звучал естественно, сообщил:
— Это мне Федор работенку сосватал. С первой зарплаты придется уважить человека. И жену его пригласим, Ирину... Ирину-то? Да ты ее знаешь. На Восьмое марта, помнишь?
Никакой Ирины Настя помнить не могла, так же как Федора, — Костя выдумывал их на ходу, заглушая трепом шорох в гардеробе. Он поковырялся в стопке постельного белья, пока не нащупал жиденький сверток.
Из так называемых драгоценностей у Насти имелась тоненькая цепочка, подаренная географом на день рождения, легковесный кулон из серии «знаки Зодиака», три убогих колечка и серьги в виде листиков. Сюда же Константин добавил собственное обручальное кольцо. Настино он трогать не стал — грех, да и возни много.
Денег оказалось около трехсот рублей. Костя подумал, вздохнул и сунул их в задний карман. Решение бросить чистоплюйство больших дивидендов не принесло: с последних пяти адресов он вынес всего полторы тысячи. Приговоренные жили, как назло, один беднее другого.
Перейдя к следующему отделению, Костя собрал все свои документы. Затем взял маленькую спортивную сумку, вытряхнул на пол какое-то тряпье и сложил в нее все, что могло пригодиться в ближайшее время: трусы, носки, белую футболку и пиджак. Спохватился про бритвенные принадлежности, но, поразмыслив, взял лишь мыло и чистое полотенце. Затем зашел на кухню и медленно, опасаясь скрипа, выдвинул верхний ящик стола. Среди вороха потемневших, донельзя сточенных ножей выбрал тот, что заприметил уже давно, — с коротким широким лезвием и увесистой ручкой из твердой пластмассы. Кроме этого, он захватил засаленный брусок — с его помощью Костя планировал превратить нож для рубки мяса в приличную финку.