Страница:
Горшков достал вторую сигарету и все-таки закурил.
— Ты забыл назвать сумму.
Нуркин вытащил из-под сиденья кейс и нажал на замки. Горшков увидел ровные ряды пятисотрублевых банкнот.
— Все, что влезло в чемодан, — сказал Нуркин. — Остальное в багажнике. Там больше.
— Он у тебя полный? Полный наличных?! — воскликнул Горшков.
— Если не хватит, дам еще. У меня их много.
— Фальшивые?.. — с ужасом догадался Горшков.
— Никто не отличит. Гравер, инженер, технолог — все бывшие работники Гознака. У нас собралась превосходная компания.
— Владислав, ты сошел с ума... Подрыв экономики, за это дают пожизненное...
— Первое, — назидательно произнес Нуркин. — Открою тебе секрет: руководство московского ОБЭП...
— Ясно, переходи ко второму.
— Второе, про подрыв экономики. Это то, к чему я стремлюсь — в том числе. Экономика у нас будет новая. Другая. Лучше.
— Ты сошел с ума... — завороженно повторил Горшков.
— И третье, — повысил голос Нуркин. — Это ты должен был узнать раньше. Гораздо раньше. «Ощущение реальности», — передразнил он. — Дорогой Друг, реальность, которую ты...
Его прервал писк спутникового телефона. Выслушав, Нуркин озадаченно надул губы и тут же перезвонил. Горшков заметил, что номер, который он набирает, состоит из двенадцати цифр. Запомнить все ему не удалось.
— Сашок... — молвил Нуркин. — Этот ополченец... Рогов? Роговцев?.. Так вот, он до того обнаглел, что вступил в партию... В какую, Сашок! Ты что, с похмелья? В нашу. В нашу партию вступил... Вчера. Сегодня утром на сервер пришла его анкета. Ты представляешь, он там даже не изменил ничего. В анкете. Все указал: и домашний адрес, и... Да, кураж я оценил, но... Это похоже на черную метку... Смешно? А мне не очень. Позаботься о нем, Сашок. Ради такого дела я даже готов потерять одного из сторонников... Да... А это уже твои трудности. Все.
Нуркин воткнул трубку в гнездо и рассеянно заморгал.
— Третье, — подсказал Горшков. — Про реальность.
— Я помню. Никак не соображу, с чего начать... Однажды на мой кортеж напали террористы. Это было не здесь, а...
Первый джип неожиданно вильнул вправо.
— Что там у них? — нервно спросил Нуркин. Шофер приложил палец к левому уху и передал:
— Скаты пробило, сразу два. Замыкающую машину перегонят в голову, а в хвосте пойдет «Ролле-Ройс».
— Мне это не нравится.
— В лесу останавливаться нельзя, Владислав Борисович. Они нас потом догонят.
Впереди, метрах в пятистах, маячили «Жигули» с темно-зеленым прицепом. Прицеп болтало из стороны в сторону, но «жигуль» ехал не меньше ста и левой полосы не покидал.
— Дачники, Владислав Борисович, — отозвался на его мысли водитель. — Сейчас ребята их шуганут.
Легкий «Мицубиси-Паджеро» быстро перестроился и включил сирену, но через секунду мигнул поворотниками и тоже съехал на обочину.
— Что за черт! — вскричал Нуркин. Водитель снова прижал наушник.
— Велели двигаться дальше, — сказал он.
— Шины, да? А у нас почему не лопаются?
— Успокойся, Владислав, — проговорил Горшков. — Меня однажды отсекали от охраны, это происходит по-другому.
— Владислав Борисович, — резко произнес Нуркин.
Когда до «Жигулей» осталось меньше ста метров, шофер посигналил, но дачники и не думали уступать. Колымага настойчиво перлась в левом ряду. Прицеп мотало и подбрасывало, а грязный тент полоскался, как знамя.
— Обойди его, что ли.
— Нельзя. Эти чайники иногда такое... Внезапно тент откинулся, и из-под него выглянул какой-то парень.
— Во дают... — брякнул шофер.
Парень в прицепе весело помахал обеими руками и облокотился на скомканный чехол. Затем достал снизу яблоко и, потерев его о майку, надкусил.
— Отклейся от этого психа, — приказал Нуркин.
— Сейчас; я запрошу охрану.
Доев яблоко, молодой человек запустил огрызком под колеса и потянулся за вторым. Он поводил рукой где-то у колена и вдруг поднял из-за бортика длинное ружье.
Шофер ударил по тормозам, и Нуркина швырнуло на переднее сиденье. Через долю секунды его откинуло назад — это в них врезался не успевший среагировать «Роллс-Ройс» Горшкова. И еще через мгновение, почти одновременно, он ощутил третий толчок, правда, не понял, от чего.
«Вольво» развернуло на девяносто градусов и понесло кувырком — с колес на двери, с дверей на крышу, опять на двери и снова на колеса.
Нуркин вцепился в сиденье, но, сорвав ногти, отскочил к потолку и запрыгал по салону. Вместе с ним, натыкаясь на пружинящие спинки, колотился Горшков. Пристегнутый ремнем водитель сидел на месте и истошно орал.
Сквозь выбитые окна Нуркин видел черно-синюю карусель земли и неба, слышал скрежет металла об асфальт, чувствовал запах горящей резины. Страх почему-то отступил, мысли неожиданно упорядочились и потекли в ускоренном темпе.
Черная метка, это она... но о поездке никто не знал... но четыре шины... но никто же не знал... из своих — никто... из Ополчения — тем более... его просто нет... это чужие... это не за ним... неважно... выжить... он уже умирал, это не страшно... но выжить... выжить... ведь это не за ним...
— Падла! — выдохнул Нуркин, хватаясь израненными пальцами за подголовник.
Автомобиль продолжало тащить по дороге, долго, невообразимо долго крутить, корежить, царапать, и Горшков — прогоревший туз, вонючий сноб, виновник катастрофы, — перелетев на переднее сиденье, продолжал содрогаться, разбрызгивая повсюду густую, липкую кровь.
Наконец инерция погасла, и машина, замерев в верхней точке, со скрипом рухнула на асфальт.
Жив?!
Нуркин подергал ручку, но дверь заклинило. Он уперся в нее пятками и застонал от натуги. Дверь не поддалась. Он попробовал вторую — то же самое. Путаясь в разорванной обивке, Нуркин повернулся к заднему окну, но оно было сплющено в узкую бойницу,
— Владислав Борисович... — еле выговорил водитель. — Владислав Борисович, вы целы?
— Все, нет выхода! — захохотал он. — У меня нет выхода!
Сквозь дыру в крыше он видел, как к «Вольво» несется стрелок из прицепа. Парень спешил, но его ноги отрывались от земли так медленно, словно он бежал под водой. Краем глаза Нуркин заметил хромированный обруч — вращаясь, железка неторопливо опускалась в кусты и все никак не могла упасть.
— Это по твою душу, — монотонно произнес Нуркин. — Это же твои киллеры, меня-то убивать не станут. Меня убить невозможно!!
Он положил руки на горло сидевшего впереди Горшкова и сжал — со всей ненавистью, что в нем жила. Обруч по-прежнему вертелся над кустами. К парню с ружьем присоединились еще двое, но так же, как он, они еле двигались.
Отпустив Горшкова, Нуркин рванул его за волосы — голова запрокинулась назад, и он узнал в нем своего шофера. Он ошалело перевел взгляд — мертвый Горшков находился на другом сиденье.
Потрясенный этим открытием, Нуркин снова посмотрел на обруч — тот уже лежал в траве. Бегущие люди сбросили оцепенение и тут же оказались рядом.
— Что?! Это вы? Вы за мной? Нет!! Меня уже убили... — захрипел он, пряча лицо в ладони. — За одно и то же два раза не казнят...
Сейчас ему скажут: «Именем Народного Ополчения». У них традиция. И выстрелят. Наверно, в затылок.
— Ненормальный какой-то, — пожал плечами Кирилл.
И выстрелил в затылок.
С утра интереса к телевизору никто не проявлял, но к двенадцатичасовому выпуску новостей все трое случайно собрались у экрана. Древняя «Радуга» в корпусе из ДСП долго грелась, потом пришлось ковыряться с антенной и подстраивать цвета. Когда изображение стало более-менее приемлемым, уже шла заставка.
Владислав Нуркин мертв — это первое, что сказал ведущий после того, как поздоровался и, естественно, улыбнулся.
Костя ждал картинку, но ее так и не показали — по словам диктора, милиция блокировала шоссе, и ближе чем на три километра журналистов не подпустили. Подробный рассказ о гибели основателя партии Прогрессивного Порядка обещали дать в воскресенье, в авторской программе Сидорчука.
— Вы чем-то недовольны? — поинтересовалась Людмила. — Обидно, что его прикончил кто-то другой?
— Нам по-всякому годится, — ответил Константин, поспешно рисуя на лице радость и удивление. — Этой сволочи больше нет! Гори в аду, гнида! — добавил он, стараясь не переборщить.
— Да, туда его, — невнятно произнес Петр и выключил телевизор. Он выглядел так, будто решался на визит к стоматологу.
Костя осторожно глянул на Людмилу и прочистил горло.
— Жара. Пивка бы. Хорошо бы.
— Ну, — выдавил Петр, отклеивая сухой язык. — Сходи, а?
— А что, схожу, — сразу согласился Костя.
— И меня заодно проводишь, — поспешно бросила Людмила.
— Да, проводи, — совсем не по-джентльменски попросил Петр.
Торопливо собравшись, Людмила подошла к двери и топнула ножкой. Константин оторвался от баула с оружием — она сурово посмотрела ему в глаза и отрицательно покачала головой. Он взвесил в руке новенький «ПМ» и бросил его обратно в сумку.
— Побольше возьми, — крикнул из комнаты Петр.
— Чего?
— Пива.
— А-а... Конечно.
Очутившись на лестнице, Костя с Людмилой одновременно вздохнули.
— Ты должна была оскорбиться, — проговорил Константин. — Он так тебя спровадил... Это даже неприлично.
— Я и оскорбилась, — ответила она. — Передай своему командиру, что он козел драный.
— Он мне больше не командир... Да, забыл спросить. Как вчера прошло?
— О чем это ты? — насторожилась она.
— Петр намекал, что вы с Настей... в общем...
— Это не он намекал, а ты.
— Неужели?..
— Заткнись, а то дядюшке пожалуюсь — он тебя пристрелит.
Костя вдруг подумал, что Петр может наблюдать за ними из окна, и повел Людмилу к проспекту, где ездили хоть какие-то машины. На их улицу никто почему-то не заезжал, и быстро обнаглевшие пешеходы бродили прямо по мостовой.
Пройдя мимо череды продуктовых магазинов, Константин обратил внимание, что среди них нет ни одного работающего. Витрины, дабы не искушать народ, были прибраны, а некоторые завешены брезентом. Желтая бочка со словом «Пиво» валялась на боку, под ней, высунув тонкий язык, лежала придавленная кошка.
— Жалко... — тихо произнесла Людмила.
— И людей тоже, — сказал Константин. Он остановился у таксофона и достал магнитную карту.
— Кто будет звонить?
— Ты начал, ты и...
— Чей он родственник, мой или твой? Она сунула карту в прорезь и вручила Косте трубку.
— Набирай.
У Немаляева было занято. Людмила недоверчиво послушала короткие гудки и, сбросив вызов, нажала «повтор». Снова занято.
Она порылась в сумочке и вытащила плоскую пачку сигарет. Константин отогнал от себя дым и снова набрал номер.
— Сан Саныч? Я готов, — проговорил он и, озадаченно уставившись на трубку, повесил ее на рычаг.
— Ну?
— Приедут через две минуты.
— Куда приедут?!
— Сюда.
Людмила как раз докуривала, когда перед ними затормозил инкассаторский броневик.
— Спасибо не труповозка, — заметил Костя.
Тяжелая дверь неправильной формы отползла вбок, и на тротуар спрыгнул молодой мужчина в светлом костюме.
— Я его знаю, это Сапер, — сказала Людмила. — Петр его так называл.
— Из инженерных войск? — переспросил Костя.
— Из дядиных.
Не говоря ни слова, Сапер посторонился и помог Людмиле взойти на высокую подножку. Оказавшись в машине, Константин закашлялся — внутри было душно, как в бане, и нестерпимо воняло бензином. Сапер залез последним, и броневик сразу тронулся.
Кроме них, в кузове находилось трое автоматчиков — двое на узких сиденьях по бортам и третий сзади. Не жалея брюк, он пристроился на пыльной запаске и держал «АКС» стволом к бойнице. На полу, то и дело ударяясь друг о друга, перекатывались два гранатомета. Толстые треугольные окна были намеренно измазаны чем-то жирным, и сквозь них пробивалась лишь смена света и тени.
Константину захотелось узнать, действительно ли на улицах так опасно или бандиты пижонят, но он решил, что этот вопрос не имеет смысла. Всю дорогу они с Людмилой молчали, и Сапер, похоже, был им за это благодарен.
По истечении десяти минут стало ясно, что броневик выезжал за ними не из резиденции Немаляева. Машина кружила где-то поблизости — вероятно, Сан Саныч предвидел, что они позвонят с улицы.
Примерно через полчаса броневик остановился. Константин собрался выйти, но Сапер жестом велел ему сидеть и махнул одному из стрелков. Лишь убедившись, что угроза отсутствует, Сапер спустился сам и подал руку Людмиле.
Их направили к подъезду обычного панельного дома, при этом бойцы встали по бокам так, что и словить пулю снайпера, и удрать было одинаково сложно.
На площадке десятого этажа отирались еще двое с автоматами, и Сапер, выходя из лифта, изобразил ладонью что-то неопределенное. Охранники поводили в воздухе широким радаром и указали на сумочку. Не задавая вопросов, Людмила вытряхнула ее на пол и подвинула носком зажигалку. Больше у них претензий не было.
Задрав голову к телекамере, Сапер поправил галстук, и железная дверь отворилась.
— Идти медленно, там детекторы, — предупредил он. — Квартира тридцать восемь.
Костя с Людмилой прошагали по коридору и остановились на пушистом коврике.
— Я звонил, теперь твоя очередь.
Она хотела возразить, но им открыли и без звонка.
— Дядя Саша, это я, — просто сказала Людмила. — Здрасьте.
— Ты?..
Немаляев похлопал седыми ресницами и нерешительно развел руки. Секунду постояв, она бросилась к нему на грудь и заплакала.
— Люд очка... Людочка... — твердил он. — Откуда ты?
— Издалека, дядя Саш, — всхлипнув, ответила она.
Немаляев перевел взгляд на Константина.
— Роговцев? Вот почему ты не испугался...
— Не поэтому. Пригласите?
— Ноги вытри, — велел Немаляев и, обняв Людмилу, повернулся к нему спиной.
Константин повозил подошвами и протиснулся внутрь. Квартиру перестроили под кабинет или огромную комнату отдыха — сразу и не поймешь. У стены стояли два кожаных дивана под прозрачной пленкой, в центре — стол с замотанными в бумагу ножками, а в углу громоздились нераспечатанные коробки с какой-то оргтехникой.
— Так это ты меня мусорам отдала? — раздался сзади голос Немаляева. — В девяносто первом. Ты, да? Глупенькая моя...
— Я вам за отца...
— Он заслужил.
— Я согласна. Но тогда... Я надеялась, что вас там убьют.
— Людочка, я же вор. Мне на тюрьме почти как на воле. Меня в ту ходку и короновали.
— Значит, я теперь племянница короля, — прерывисто вздохнув, сказала она.
— Вора в законе, Людочка, — возразил Немаляев. — Костя, ты принес?
Константин достал тетрадку и, сев на диван, положил ее рядом.
— Владислав Борисович ею тоже интересовался.
— Вот так Владя... Отмычку, хмырь, ко мне подбирал. Ну, я свое обещание выполнил.
— Хорошо бы чаю, Сан Саныч.
— Не борзей. Костя, а зачем ты в партию вступил? — неожиданно спросил Немаляев.
— Кушать хотелось.
— Смешной ты человек, Костя.
— Ага. Ваше Чрезвычайное Правительство так смеялось, так смеялось...
— Ты не тех казнил, кого надо. Кокошина вы почему не ликвидировали?
— Руки не дошли.
— Руки! Стало быть, короткие они у вас, — проворчал Немаляев, — Валуева ты не пощадил. У меня все бойцы его книжками упивались. К Маркесу их не приучишь, так хоть этого, чтобы буквы не забыли. А с Кокошиными, видно, самому решать придется.
— Кокошины? Он что, не один?
— Там два брата-акробата. Такое замутили... Немаляев прошелся по комнате и, хищно схватив тетрадь, раскрыл на середине.
— Дядя Саша, там порожняк.
— "Порожняк"? Ты что, из этих, из... — Он стремительно приблизился к Людмиле и взял ее за подбородок. — Смотри у меня! Ведь выпорю, я тебе не матушка. Ладно, с тобой еще успеем. А к тебе, Костя, у меня длинный-предлинный разговор.
— Длинного-предлинного не получится, я так, на часик заскочил. Чаю попью, и обратно.
— Он ко мне заскочил! Ко мне, милый ты мой, приползают.
— А я заскочил, — упрямо повторил Константин.
— Роговцев, а может, тебя грохнуть? Как ты писателя — фьють в окошко.
— Дядя! — с укором воскликнула Людмила.
— Это дядя шутит, — пояснил Костя. — Вы же Сан Саныч, романтик. Человек с идеалами, — вы разительно добавил он.
— Гм, с идеалами... Это кто тебе сказал? Лешка?! Ты где с ним?.. Он здесь, в нашем слое?
— Он на Родине. Да, Алексей Евгеньевич, его так звали.
— Дочка у него на пироги мастерица, — душевно произнес Немаляев. — С яйцом и капустой особенно.
Добряк в больнице на врал. Сан Саныч действительно помнил старых друзей.
Немаляев прочитал несколько строк и судорожно перевернул страницу.
— Если вы надеетесь, что Борис написал учебник «как свалить из ада и поселиться в раю»... а вы надеетесь... Так вот, зря. К сожалению. Надо остаться и благоустраивать. Благоустраивать ад, Сан Саныч.
— Костя, что ты хочешь взамен?
— Мы уже поменялись.
— Ты объяснишь, как отсюда уйти, и я уйду, — настойчиво повторил Немаляев. — По-моему, это хорошая сделка. Здесь я вам мешать не буду. Банкуйте.
— Некому, — ответил Константин. — Некому, кроме вас, Сан Саныч.
— Ты же знаешь, как это сделать!
— Знает только Борис, но мы с Петром его давно закопали. Кстати, первое условие: сотника вы тоже не тронете.
— "Тоже"? — с сарказмом переспросил Немаляев. — Первое условие? Условие чего?
— Мирного договора. За этим я, собственно, и пришел.
Сан Саныч скрестил руки на груди и уставился в окно.
Людмила исподтишка улыбнулась Косте и полезла за сигаретой, но сумочка была пуста.
— Так как насчет чая? — осведомился Константин. — И сотника.
— Пусть сам выбирает. Единственное, что я могу тебе обещать.
— А наш договор?
— Благоустраивать ад... — печально произнес Немаляев. — Мне надо подумать.
Он сел в кресло и нажал на кнопку. Часть стены Развернулась, и из смежной квартиры вошла симпатичная девушка. Склонившись так, что в декольте было видно все, до самого пупка, она катила перед собой низкий сервировочный столик. На столике был чай.
— Ты про аварию смотрела? — обратилась одна телефонистка к другой.
— С Горшковым? Который магнат?
— Ну да. Как это он разбился? Небось пьяный был.
— Магнаты сами по себе не разбиваются, — многозначительно произнесла вторая. — Там еще говорят, деньги кругом валялись. Деньги, деньги весь лес в деньгах.
— И еще с ним этот был...
— Да, да. Этот, как его?..
Кокошин иронично посмотрел сквозь перегородку — обе женщины были одеты в застиранные блузки, такие же похожие, как серые лица телефонисток. Он давно заметил, что чем человек беднее, тем ближе к сердцу он принимает беды магнатов.
— Забыла фамилию.
— А, ты о нем? Сейчас... Мурманск — третья, — сказала она в микрофон.
Кокошин зашел в кабину и, закрыв стеклянную дверь, снял трубку.
— Здорово. У меня все в порядке. А у тебя?.. Ясно... Погода? Жарко. Да, виделся тут с одноклассником. Ездили на дачу. Шашлык был... И даже вкуснее, чем думал. Да, такого шашлыка мы с тобой еще не ели.
Он помолчал, давая абоненту усвоить информацию. Насчет шашлыка его поняли правильно.
— А?.. Тетя Рая?.. Тетя Рая в порядке, — сказал Кокошин.
Это означало, что звонок не контролируется. Теперь, после соблюдения условностей, можно было просто поболтать.
— Как там мои? Ты к ним заглядывал?.. Что-о? Кавалер?! Ей же только четырнадцать! Ну, девка!.. Погодите, вот я прилечу...
— Хабаровск — четвертая, — объявила женщина. Молодой человек, нетерпеливо топтавшийся у стенда с поздравительными открытками, влетел в узкую будку и завопил:
— Алле! Алле, Маша! Алле!!
Ожидающие на переговорном пункте недовольно переглянулись. Каждый подумал об одном и том же: эти приезжие всегда чем-то выделяются. Все дело в недостатке воспитания.
— Маша, Маша! Алле!! — надрывался молодой человек. Потеряв терпение, он два раза треснул по аппарату.
— Эй! Чего долбишь? — крикнула телефонистка. — Ты что, с гор спустился? Если не слышно, подожди, я второй раз соединю.
— Да нет у меня времени, — взмолился он, выбегая из кабинки. — Поезд! Я лучше с вокзала.
— Вызов отменить, что ли? — рассердилась она. — Сами не знают, чего хотят.
Молодой человек забрал в окошке деньги и опрометью выскочил на улицу.
— Смоленск — шестая, Рига — первая, Брянск — восьмая, — подряд назвала женщина. — Кто с Мурманском говорил? Гражданин, вы где? Третья!
— Да он там еще, — сказал кто-то. — Третья занята.
— А что он, заснул? Связи-то нет уже. Гражданин! Позовите его.
Мужчина в очках-линзах подошел к третьей кабине и тактично постучал. Кокошин неподвижно сидел на откидном стульчике. Мужчина постучал еще — Кокошин не шевелился.
— Похоже, заснул, — беспомощно улыбнулся очкарик и наконец осмелился открыть дверцу.
Он тронул спящего за плечо, и тот, не меняя позы, вывалился наружу. Черная рубашка Кокошина промокла от пота — но только на спине и каким-то странным пятном неправильной формы.
Позже в фанерной перегородке между кабинками нашли два маленьких отверстия.
— Да лет семнадцать... — сказала плачущая телефонистка.
— Худой, сутулый, волосы немытые... — добавила вторая.
— Деревня — он и есть деревня... В протокол занесли: «Особые приметы отсутствуют».
— Не горячись, — успокоил брата Кокошин. — Четырнадцать лет — возраст нормальный. Главное, чтоб до постели не дошло, а в подъезде потискаться — это можно. Вспомни себя-то! Алле... Алле, ты меня слышишь? Алле!
Он подул в трубку и, не дождавшись ответа, бросил ее на рычаг. Москву, как всегда, отключили, но это было не страшно. Самое важное он уже знал. Тетя Рая в порядке, а шашлык вкусный. Брательник сказал, такого еще не ели. Похоже, все складывалось даже лучше, чем он планировал. Кокошин попытался представить, как это — лучше, но у него не хватило воображения.
Сверху раздались знакомые аккорды. Он зарычал и с ненавистью уставился в потолок. Каждый день жена соседа садилась за пианино и насиловавла жильцов Рахманиновым. Больше всех страдал Кокошин. Инструмент стоял прямо над большой комнатой, и он, как глухая бабка, был вынужден врубать телевизор на полную — иначе фильм превращался в немое кино с тапером. Кокошин пробовал немножко поскандалить, но наверху жил такой же генерал, только с синим просветом на погонах. Летун. В случае повторной попытки авиатор обещал спустить его с лестницы. Повторить наезд Кокошин не решился, лишь сильней возненавидел журналистов, лопочущих о мифических генеральских особняках. Те особняки, что он видел под Мурманском, принадлежали как раз журналистам.
В музыкальный строй вклинился птичий фа-диез, и Кокошин, занятый своими мыслями, не сразу сообразил, что это дверной звонок. Он традиционно пожелал пианистке перелома пальцев и пошел открывать.
На площадке стоял мужичок в голубой форме с белыми полосками. На левом кармане его рубашки блестела золотая нашивка «DHL».
— Здравствуйте, вам посылка.
— Да?.. Не знаю...
— Адрес ваш? Имя-фамилия? Все сходится. Распишитесь, пожалуйста.
— Откуда? — спросил Кокошин, принимая ручку с тем же логотипом, что и на кармане.
— Сейчас посмотрим... — Мужичок заглянул в фирменную папку. — Из Москвы. Отправлено вчера вечером.
— И уже здесь? — не поверил Кокошин.
— Экспресс-почта, — пояснил незнакомец. — Максимальный срок доставки — трое суток. Это если на Северный полюс.
— Смотри-ка... — Кокошин расписался и получил красивый сверток голубого цвета. С белыми полосками и буквами «DHL».
Он вернулся в комнату и положил посылку на стол. Килограмма полтора, не меньше. Из Москвы — это от брательника, больше некому. Тетя Рая, реально существующая родственница, не давала о себе знать уже лет семь. Конечно, брательник. Почему же он ничего не сказал? А, ну да, разъединили...
Женщина на верхнем этаже продолжала музицировать, но Кокошин ее уже не слышал. Сознание прочно увязало посылку с «шашлыком, которого он еще не ел». Одолеваемый любопытством, он разорвал бумагу. Под ней оказалась плоская пластмассовая коробка, похожая на автомобильную аптечку. Устав гадать, что там внутри, Кокошин ее просто открыл.
Первой вылетела оконная рама, однако мощности взрыва это почти не погасило, и комната разложилась карточным домиком. Стол находился возле капитальной стены, поэтому вместе с ней рухнула одна из плит перекрытия — та самая, на которой стояло проклятое пианино.
На улицу генерал-лейтенанта Кокошина выносили в черном мешке. От Кокошина осталось так мало, что санитар легко поднимал мешок одной рукой.
Глава 11
— Ты забыл назвать сумму.
Нуркин вытащил из-под сиденья кейс и нажал на замки. Горшков увидел ровные ряды пятисотрублевых банкнот.
— Все, что влезло в чемодан, — сказал Нуркин. — Остальное в багажнике. Там больше.
— Он у тебя полный? Полный наличных?! — воскликнул Горшков.
— Если не хватит, дам еще. У меня их много.
— Фальшивые?.. — с ужасом догадался Горшков.
— Никто не отличит. Гравер, инженер, технолог — все бывшие работники Гознака. У нас собралась превосходная компания.
— Владислав, ты сошел с ума... Подрыв экономики, за это дают пожизненное...
— Первое, — назидательно произнес Нуркин. — Открою тебе секрет: руководство московского ОБЭП...
— Ясно, переходи ко второму.
— Второе, про подрыв экономики. Это то, к чему я стремлюсь — в том числе. Экономика у нас будет новая. Другая. Лучше.
— Ты сошел с ума... — завороженно повторил Горшков.
— И третье, — повысил голос Нуркин. — Это ты должен был узнать раньше. Гораздо раньше. «Ощущение реальности», — передразнил он. — Дорогой Друг, реальность, которую ты...
Его прервал писк спутникового телефона. Выслушав, Нуркин озадаченно надул губы и тут же перезвонил. Горшков заметил, что номер, который он набирает, состоит из двенадцати цифр. Запомнить все ему не удалось.
— Сашок... — молвил Нуркин. — Этот ополченец... Рогов? Роговцев?.. Так вот, он до того обнаглел, что вступил в партию... В какую, Сашок! Ты что, с похмелья? В нашу. В нашу партию вступил... Вчера. Сегодня утром на сервер пришла его анкета. Ты представляешь, он там даже не изменил ничего. В анкете. Все указал: и домашний адрес, и... Да, кураж я оценил, но... Это похоже на черную метку... Смешно? А мне не очень. Позаботься о нем, Сашок. Ради такого дела я даже готов потерять одного из сторонников... Да... А это уже твои трудности. Все.
Нуркин воткнул трубку в гнездо и рассеянно заморгал.
— Третье, — подсказал Горшков. — Про реальность.
— Я помню. Никак не соображу, с чего начать... Однажды на мой кортеж напали террористы. Это было не здесь, а...
Первый джип неожиданно вильнул вправо.
— Что там у них? — нервно спросил Нуркин. Шофер приложил палец к левому уху и передал:
— Скаты пробило, сразу два. Замыкающую машину перегонят в голову, а в хвосте пойдет «Ролле-Ройс».
— Мне это не нравится.
— В лесу останавливаться нельзя, Владислав Борисович. Они нас потом догонят.
Впереди, метрах в пятистах, маячили «Жигули» с темно-зеленым прицепом. Прицеп болтало из стороны в сторону, но «жигуль» ехал не меньше ста и левой полосы не покидал.
— Дачники, Владислав Борисович, — отозвался на его мысли водитель. — Сейчас ребята их шуганут.
Легкий «Мицубиси-Паджеро» быстро перестроился и включил сирену, но через секунду мигнул поворотниками и тоже съехал на обочину.
— Что за черт! — вскричал Нуркин. Водитель снова прижал наушник.
— Велели двигаться дальше, — сказал он.
— Шины, да? А у нас почему не лопаются?
— Успокойся, Владислав, — проговорил Горшков. — Меня однажды отсекали от охраны, это происходит по-другому.
— Владислав Борисович, — резко произнес Нуркин.
Когда до «Жигулей» осталось меньше ста метров, шофер посигналил, но дачники и не думали уступать. Колымага настойчиво перлась в левом ряду. Прицеп мотало и подбрасывало, а грязный тент полоскался, как знамя.
— Обойди его, что ли.
— Нельзя. Эти чайники иногда такое... Внезапно тент откинулся, и из-под него выглянул какой-то парень.
— Во дают... — брякнул шофер.
Парень в прицепе весело помахал обеими руками и облокотился на скомканный чехол. Затем достал снизу яблоко и, потерев его о майку, надкусил.
— Отклейся от этого психа, — приказал Нуркин.
— Сейчас; я запрошу охрану.
Доев яблоко, молодой человек запустил огрызком под колеса и потянулся за вторым. Он поводил рукой где-то у колена и вдруг поднял из-за бортика длинное ружье.
Шофер ударил по тормозам, и Нуркина швырнуло на переднее сиденье. Через долю секунды его откинуло назад — это в них врезался не успевший среагировать «Роллс-Ройс» Горшкова. И еще через мгновение, почти одновременно, он ощутил третий толчок, правда, не понял, от чего.
«Вольво» развернуло на девяносто градусов и понесло кувырком — с колес на двери, с дверей на крышу, опять на двери и снова на колеса.
Нуркин вцепился в сиденье, но, сорвав ногти, отскочил к потолку и запрыгал по салону. Вместе с ним, натыкаясь на пружинящие спинки, колотился Горшков. Пристегнутый ремнем водитель сидел на месте и истошно орал.
Сквозь выбитые окна Нуркин видел черно-синюю карусель земли и неба, слышал скрежет металла об асфальт, чувствовал запах горящей резины. Страх почему-то отступил, мысли неожиданно упорядочились и потекли в ускоренном темпе.
Черная метка, это она... но о поездке никто не знал... но четыре шины... но никто же не знал... из своих — никто... из Ополчения — тем более... его просто нет... это чужие... это не за ним... неважно... выжить... он уже умирал, это не страшно... но выжить... выжить... ведь это не за ним...
— Падла! — выдохнул Нуркин, хватаясь израненными пальцами за подголовник.
Автомобиль продолжало тащить по дороге, долго, невообразимо долго крутить, корежить, царапать, и Горшков — прогоревший туз, вонючий сноб, виновник катастрофы, — перелетев на переднее сиденье, продолжал содрогаться, разбрызгивая повсюду густую, липкую кровь.
Наконец инерция погасла, и машина, замерев в верхней точке, со скрипом рухнула на асфальт.
Жив?!
Нуркин подергал ручку, но дверь заклинило. Он уперся в нее пятками и застонал от натуги. Дверь не поддалась. Он попробовал вторую — то же самое. Путаясь в разорванной обивке, Нуркин повернулся к заднему окну, но оно было сплющено в узкую бойницу,
— Владислав Борисович... — еле выговорил водитель. — Владислав Борисович, вы целы?
— Все, нет выхода! — захохотал он. — У меня нет выхода!
Сквозь дыру в крыше он видел, как к «Вольво» несется стрелок из прицепа. Парень спешил, но его ноги отрывались от земли так медленно, словно он бежал под водой. Краем глаза Нуркин заметил хромированный обруч — вращаясь, железка неторопливо опускалась в кусты и все никак не могла упасть.
— Это по твою душу, — монотонно произнес Нуркин. — Это же твои киллеры, меня-то убивать не станут. Меня убить невозможно!!
Он положил руки на горло сидевшего впереди Горшкова и сжал — со всей ненавистью, что в нем жила. Обруч по-прежнему вертелся над кустами. К парню с ружьем присоединились еще двое, но так же, как он, они еле двигались.
Отпустив Горшкова, Нуркин рванул его за волосы — голова запрокинулась назад, и он узнал в нем своего шофера. Он ошалело перевел взгляд — мертвый Горшков находился на другом сиденье.
Потрясенный этим открытием, Нуркин снова посмотрел на обруч — тот уже лежал в траве. Бегущие люди сбросили оцепенение и тут же оказались рядом.
— Что?! Это вы? Вы за мной? Нет!! Меня уже убили... — захрипел он, пряча лицо в ладони. — За одно и то же два раза не казнят...
Сейчас ему скажут: «Именем Народного Ополчения». У них традиция. И выстрелят. Наверно, в затылок.
— Ненормальный какой-то, — пожал плечами Кирилл.
И выстрелил в затылок.
* * *
С утра интереса к телевизору никто не проявлял, но к двенадцатичасовому выпуску новостей все трое случайно собрались у экрана. Древняя «Радуга» в корпусе из ДСП долго грелась, потом пришлось ковыряться с антенной и подстраивать цвета. Когда изображение стало более-менее приемлемым, уже шла заставка.
Владислав Нуркин мертв — это первое, что сказал ведущий после того, как поздоровался и, естественно, улыбнулся.
Костя ждал картинку, но ее так и не показали — по словам диктора, милиция блокировала шоссе, и ближе чем на три километра журналистов не подпустили. Подробный рассказ о гибели основателя партии Прогрессивного Порядка обещали дать в воскресенье, в авторской программе Сидорчука.
— Вы чем-то недовольны? — поинтересовалась Людмила. — Обидно, что его прикончил кто-то другой?
— Нам по-всякому годится, — ответил Константин, поспешно рисуя на лице радость и удивление. — Этой сволочи больше нет! Гори в аду, гнида! — добавил он, стараясь не переборщить.
— Да, туда его, — невнятно произнес Петр и выключил телевизор. Он выглядел так, будто решался на визит к стоматологу.
Костя осторожно глянул на Людмилу и прочистил горло.
— Жара. Пивка бы. Хорошо бы.
— Ну, — выдавил Петр, отклеивая сухой язык. — Сходи, а?
— А что, схожу, — сразу согласился Костя.
— И меня заодно проводишь, — поспешно бросила Людмила.
— Да, проводи, — совсем не по-джентльменски попросил Петр.
Торопливо собравшись, Людмила подошла к двери и топнула ножкой. Константин оторвался от баула с оружием — она сурово посмотрела ему в глаза и отрицательно покачала головой. Он взвесил в руке новенький «ПМ» и бросил его обратно в сумку.
— Побольше возьми, — крикнул из комнаты Петр.
— Чего?
— Пива.
— А-а... Конечно.
Очутившись на лестнице, Костя с Людмилой одновременно вздохнули.
— Ты должна была оскорбиться, — проговорил Константин. — Он так тебя спровадил... Это даже неприлично.
— Я и оскорбилась, — ответила она. — Передай своему командиру, что он козел драный.
— Он мне больше не командир... Да, забыл спросить. Как вчера прошло?
— О чем это ты? — насторожилась она.
— Петр намекал, что вы с Настей... в общем...
— Это не он намекал, а ты.
— Неужели?..
— Заткнись, а то дядюшке пожалуюсь — он тебя пристрелит.
Костя вдруг подумал, что Петр может наблюдать за ними из окна, и повел Людмилу к проспекту, где ездили хоть какие-то машины. На их улицу никто почему-то не заезжал, и быстро обнаглевшие пешеходы бродили прямо по мостовой.
Пройдя мимо череды продуктовых магазинов, Константин обратил внимание, что среди них нет ни одного работающего. Витрины, дабы не искушать народ, были прибраны, а некоторые завешены брезентом. Желтая бочка со словом «Пиво» валялась на боку, под ней, высунув тонкий язык, лежала придавленная кошка.
— Жалко... — тихо произнесла Людмила.
— И людей тоже, — сказал Константин. Он остановился у таксофона и достал магнитную карту.
— Кто будет звонить?
— Ты начал, ты и...
— Чей он родственник, мой или твой? Она сунула карту в прорезь и вручила Косте трубку.
— Набирай.
У Немаляева было занято. Людмила недоверчиво послушала короткие гудки и, сбросив вызов, нажала «повтор». Снова занято.
Она порылась в сумочке и вытащила плоскую пачку сигарет. Константин отогнал от себя дым и снова набрал номер.
— Сан Саныч? Я готов, — проговорил он и, озадаченно уставившись на трубку, повесил ее на рычаг.
— Ну?
— Приедут через две минуты.
— Куда приедут?!
— Сюда.
Людмила как раз докуривала, когда перед ними затормозил инкассаторский броневик.
— Спасибо не труповозка, — заметил Костя.
Тяжелая дверь неправильной формы отползла вбок, и на тротуар спрыгнул молодой мужчина в светлом костюме.
— Я его знаю, это Сапер, — сказала Людмила. — Петр его так называл.
— Из инженерных войск? — переспросил Костя.
— Из дядиных.
Не говоря ни слова, Сапер посторонился и помог Людмиле взойти на высокую подножку. Оказавшись в машине, Константин закашлялся — внутри было душно, как в бане, и нестерпимо воняло бензином. Сапер залез последним, и броневик сразу тронулся.
Кроме них, в кузове находилось трое автоматчиков — двое на узких сиденьях по бортам и третий сзади. Не жалея брюк, он пристроился на пыльной запаске и держал «АКС» стволом к бойнице. На полу, то и дело ударяясь друг о друга, перекатывались два гранатомета. Толстые треугольные окна были намеренно измазаны чем-то жирным, и сквозь них пробивалась лишь смена света и тени.
Константину захотелось узнать, действительно ли на улицах так опасно или бандиты пижонят, но он решил, что этот вопрос не имеет смысла. Всю дорогу они с Людмилой молчали, и Сапер, похоже, был им за это благодарен.
По истечении десяти минут стало ясно, что броневик выезжал за ними не из резиденции Немаляева. Машина кружила где-то поблизости — вероятно, Сан Саныч предвидел, что они позвонят с улицы.
Примерно через полчаса броневик остановился. Константин собрался выйти, но Сапер жестом велел ему сидеть и махнул одному из стрелков. Лишь убедившись, что угроза отсутствует, Сапер спустился сам и подал руку Людмиле.
Их направили к подъезду обычного панельного дома, при этом бойцы встали по бокам так, что и словить пулю снайпера, и удрать было одинаково сложно.
На площадке десятого этажа отирались еще двое с автоматами, и Сапер, выходя из лифта, изобразил ладонью что-то неопределенное. Охранники поводили в воздухе широким радаром и указали на сумочку. Не задавая вопросов, Людмила вытряхнула ее на пол и подвинула носком зажигалку. Больше у них претензий не было.
Задрав голову к телекамере, Сапер поправил галстук, и железная дверь отворилась.
— Идти медленно, там детекторы, — предупредил он. — Квартира тридцать восемь.
Костя с Людмилой прошагали по коридору и остановились на пушистом коврике.
— Я звонил, теперь твоя очередь.
Она хотела возразить, но им открыли и без звонка.
— Дядя Саша, это я, — просто сказала Людмила. — Здрасьте.
— Ты?..
Немаляев похлопал седыми ресницами и нерешительно развел руки. Секунду постояв, она бросилась к нему на грудь и заплакала.
— Люд очка... Людочка... — твердил он. — Откуда ты?
— Издалека, дядя Саш, — всхлипнув, ответила она.
Немаляев перевел взгляд на Константина.
— Роговцев? Вот почему ты не испугался...
— Не поэтому. Пригласите?
— Ноги вытри, — велел Немаляев и, обняв Людмилу, повернулся к нему спиной.
Константин повозил подошвами и протиснулся внутрь. Квартиру перестроили под кабинет или огромную комнату отдыха — сразу и не поймешь. У стены стояли два кожаных дивана под прозрачной пленкой, в центре — стол с замотанными в бумагу ножками, а в углу громоздились нераспечатанные коробки с какой-то оргтехникой.
— Так это ты меня мусорам отдала? — раздался сзади голос Немаляева. — В девяносто первом. Ты, да? Глупенькая моя...
— Я вам за отца...
— Он заслужил.
— Я согласна. Но тогда... Я надеялась, что вас там убьют.
— Людочка, я же вор. Мне на тюрьме почти как на воле. Меня в ту ходку и короновали.
— Значит, я теперь племянница короля, — прерывисто вздохнув, сказала она.
— Вора в законе, Людочка, — возразил Немаляев. — Костя, ты принес?
Константин достал тетрадку и, сев на диван, положил ее рядом.
— Владислав Борисович ею тоже интересовался.
— Вот так Владя... Отмычку, хмырь, ко мне подбирал. Ну, я свое обещание выполнил.
— Хорошо бы чаю, Сан Саныч.
— Не борзей. Костя, а зачем ты в партию вступил? — неожиданно спросил Немаляев.
— Кушать хотелось.
— Смешной ты человек, Костя.
— Ага. Ваше Чрезвычайное Правительство так смеялось, так смеялось...
— Ты не тех казнил, кого надо. Кокошина вы почему не ликвидировали?
— Руки не дошли.
— Руки! Стало быть, короткие они у вас, — проворчал Немаляев, — Валуева ты не пощадил. У меня все бойцы его книжками упивались. К Маркесу их не приучишь, так хоть этого, чтобы буквы не забыли. А с Кокошиными, видно, самому решать придется.
— Кокошины? Он что, не один?
— Там два брата-акробата. Такое замутили... Немаляев прошелся по комнате и, хищно схватив тетрадь, раскрыл на середине.
— Дядя Саша, там порожняк.
— "Порожняк"? Ты что, из этих, из... — Он стремительно приблизился к Людмиле и взял ее за подбородок. — Смотри у меня! Ведь выпорю, я тебе не матушка. Ладно, с тобой еще успеем. А к тебе, Костя, у меня длинный-предлинный разговор.
— Длинного-предлинного не получится, я так, на часик заскочил. Чаю попью, и обратно.
— Он ко мне заскочил! Ко мне, милый ты мой, приползают.
— А я заскочил, — упрямо повторил Константин.
— Роговцев, а может, тебя грохнуть? Как ты писателя — фьють в окошко.
— Дядя! — с укором воскликнула Людмила.
— Это дядя шутит, — пояснил Костя. — Вы же Сан Саныч, романтик. Человек с идеалами, — вы разительно добавил он.
— Гм, с идеалами... Это кто тебе сказал? Лешка?! Ты где с ним?.. Он здесь, в нашем слое?
— Он на Родине. Да, Алексей Евгеньевич, его так звали.
— Дочка у него на пироги мастерица, — душевно произнес Немаляев. — С яйцом и капустой особенно.
Добряк в больнице на врал. Сан Саныч действительно помнил старых друзей.
Немаляев прочитал несколько строк и судорожно перевернул страницу.
— Если вы надеетесь, что Борис написал учебник «как свалить из ада и поселиться в раю»... а вы надеетесь... Так вот, зря. К сожалению. Надо остаться и благоустраивать. Благоустраивать ад, Сан Саныч.
— Костя, что ты хочешь взамен?
— Мы уже поменялись.
— Ты объяснишь, как отсюда уйти, и я уйду, — настойчиво повторил Немаляев. — По-моему, это хорошая сделка. Здесь я вам мешать не буду. Банкуйте.
— Некому, — ответил Константин. — Некому, кроме вас, Сан Саныч.
— Ты же знаешь, как это сделать!
— Знает только Борис, но мы с Петром его давно закопали. Кстати, первое условие: сотника вы тоже не тронете.
— "Тоже"? — с сарказмом переспросил Немаляев. — Первое условие? Условие чего?
— Мирного договора. За этим я, собственно, и пришел.
Сан Саныч скрестил руки на груди и уставился в окно.
Людмила исподтишка улыбнулась Косте и полезла за сигаретой, но сумочка была пуста.
— Так как насчет чая? — осведомился Константин. — И сотника.
— Пусть сам выбирает. Единственное, что я могу тебе обещать.
— А наш договор?
— Благоустраивать ад... — печально произнес Немаляев. — Мне надо подумать.
Он сел в кресло и нажал на кнопку. Часть стены Развернулась, и из смежной квартиры вошла симпатичная девушка. Склонившись так, что в декольте было видно все, до самого пупка, она катила перед собой низкий сервировочный столик. На столике был чай.
* * *
— Ты про аварию смотрела? — обратилась одна телефонистка к другой.
— С Горшковым? Который магнат?
— Ну да. Как это он разбился? Небось пьяный был.
— Магнаты сами по себе не разбиваются, — многозначительно произнесла вторая. — Там еще говорят, деньги кругом валялись. Деньги, деньги весь лес в деньгах.
— И еще с ним этот был...
— Да, да. Этот, как его?..
Кокошин иронично посмотрел сквозь перегородку — обе женщины были одеты в застиранные блузки, такие же похожие, как серые лица телефонисток. Он давно заметил, что чем человек беднее, тем ближе к сердцу он принимает беды магнатов.
— Забыла фамилию.
— А, ты о нем? Сейчас... Мурманск — третья, — сказала она в микрофон.
Кокошин зашел в кабину и, закрыв стеклянную дверь, снял трубку.
— Здорово. У меня все в порядке. А у тебя?.. Ясно... Погода? Жарко. Да, виделся тут с одноклассником. Ездили на дачу. Шашлык был... И даже вкуснее, чем думал. Да, такого шашлыка мы с тобой еще не ели.
Он помолчал, давая абоненту усвоить информацию. Насчет шашлыка его поняли правильно.
— А?.. Тетя Рая?.. Тетя Рая в порядке, — сказал Кокошин.
Это означало, что звонок не контролируется. Теперь, после соблюдения условностей, можно было просто поболтать.
— Как там мои? Ты к ним заглядывал?.. Что-о? Кавалер?! Ей же только четырнадцать! Ну, девка!.. Погодите, вот я прилечу...
— Хабаровск — четвертая, — объявила женщина. Молодой человек, нетерпеливо топтавшийся у стенда с поздравительными открытками, влетел в узкую будку и завопил:
— Алле! Алле, Маша! Алле!!
Ожидающие на переговорном пункте недовольно переглянулись. Каждый подумал об одном и том же: эти приезжие всегда чем-то выделяются. Все дело в недостатке воспитания.
— Маша, Маша! Алле!! — надрывался молодой человек. Потеряв терпение, он два раза треснул по аппарату.
— Эй! Чего долбишь? — крикнула телефонистка. — Ты что, с гор спустился? Если не слышно, подожди, я второй раз соединю.
— Да нет у меня времени, — взмолился он, выбегая из кабинки. — Поезд! Я лучше с вокзала.
— Вызов отменить, что ли? — рассердилась она. — Сами не знают, чего хотят.
Молодой человек забрал в окошке деньги и опрометью выскочил на улицу.
— Смоленск — шестая, Рига — первая, Брянск — восьмая, — подряд назвала женщина. — Кто с Мурманском говорил? Гражданин, вы где? Третья!
— Да он там еще, — сказал кто-то. — Третья занята.
— А что он, заснул? Связи-то нет уже. Гражданин! Позовите его.
Мужчина в очках-линзах подошел к третьей кабине и тактично постучал. Кокошин неподвижно сидел на откидном стульчике. Мужчина постучал еще — Кокошин не шевелился.
— Похоже, заснул, — беспомощно улыбнулся очкарик и наконец осмелился открыть дверцу.
Он тронул спящего за плечо, и тот, не меняя позы, вывалился наружу. Черная рубашка Кокошина промокла от пота — но только на спине и каким-то странным пятном неправильной формы.
Позже в фанерной перегородке между кабинками нашли два маленьких отверстия.
— Да лет семнадцать... — сказала плачущая телефонистка.
— Худой, сутулый, волосы немытые... — добавила вторая.
— Деревня — он и есть деревня... В протокол занесли: «Особые приметы отсутствуют».
* * *
— Не горячись, — успокоил брата Кокошин. — Четырнадцать лет — возраст нормальный. Главное, чтоб до постели не дошло, а в подъезде потискаться — это можно. Вспомни себя-то! Алле... Алле, ты меня слышишь? Алле!
Он подул в трубку и, не дождавшись ответа, бросил ее на рычаг. Москву, как всегда, отключили, но это было не страшно. Самое важное он уже знал. Тетя Рая в порядке, а шашлык вкусный. Брательник сказал, такого еще не ели. Похоже, все складывалось даже лучше, чем он планировал. Кокошин попытался представить, как это — лучше, но у него не хватило воображения.
Сверху раздались знакомые аккорды. Он зарычал и с ненавистью уставился в потолок. Каждый день жена соседа садилась за пианино и насиловавла жильцов Рахманиновым. Больше всех страдал Кокошин. Инструмент стоял прямо над большой комнатой, и он, как глухая бабка, был вынужден врубать телевизор на полную — иначе фильм превращался в немое кино с тапером. Кокошин пробовал немножко поскандалить, но наверху жил такой же генерал, только с синим просветом на погонах. Летун. В случае повторной попытки авиатор обещал спустить его с лестницы. Повторить наезд Кокошин не решился, лишь сильней возненавидел журналистов, лопочущих о мифических генеральских особняках. Те особняки, что он видел под Мурманском, принадлежали как раз журналистам.
В музыкальный строй вклинился птичий фа-диез, и Кокошин, занятый своими мыслями, не сразу сообразил, что это дверной звонок. Он традиционно пожелал пианистке перелома пальцев и пошел открывать.
На площадке стоял мужичок в голубой форме с белыми полосками. На левом кармане его рубашки блестела золотая нашивка «DHL».
— Здравствуйте, вам посылка.
— Да?.. Не знаю...
— Адрес ваш? Имя-фамилия? Все сходится. Распишитесь, пожалуйста.
— Откуда? — спросил Кокошин, принимая ручку с тем же логотипом, что и на кармане.
— Сейчас посмотрим... — Мужичок заглянул в фирменную папку. — Из Москвы. Отправлено вчера вечером.
— И уже здесь? — не поверил Кокошин.
— Экспресс-почта, — пояснил незнакомец. — Максимальный срок доставки — трое суток. Это если на Северный полюс.
— Смотри-ка... — Кокошин расписался и получил красивый сверток голубого цвета. С белыми полосками и буквами «DHL».
Он вернулся в комнату и положил посылку на стол. Килограмма полтора, не меньше. Из Москвы — это от брательника, больше некому. Тетя Рая, реально существующая родственница, не давала о себе знать уже лет семь. Конечно, брательник. Почему же он ничего не сказал? А, ну да, разъединили...
Женщина на верхнем этаже продолжала музицировать, но Кокошин ее уже не слышал. Сознание прочно увязало посылку с «шашлыком, которого он еще не ел». Одолеваемый любопытством, он разорвал бумагу. Под ней оказалась плоская пластмассовая коробка, похожая на автомобильную аптечку. Устав гадать, что там внутри, Кокошин ее просто открыл.
Первой вылетела оконная рама, однако мощности взрыва это почти не погасило, и комната разложилась карточным домиком. Стол находился возле капитальной стены, поэтому вместе с ней рухнула одна из плит перекрытия — та самая, на которой стояло проклятое пианино.
На улицу генерал-лейтенанта Кокошина выносили в черном мешке. От Кокошина осталось так мало, что санитар легко поднимал мешок одной рукой.
Глава 11
Время уже близилось к обеду, а Кости с пивом все не было.
«Его могла заговорить Людмила, — успокаивал себя Петр. — Могли арестовать менты, ведь у них это иногда получается». Впрочем, и то и другое выглядело не слишком правдоподобно. Людмила была не из болтливых, а милиция разваливалась вместе со всей страной и вряд ли по-прежнему интересовалась серийными убийцами.
Оставалась еще одна версия, которую Петр гнал от себя до последней минуты — пока часы не показали четырнадцать ноль-ноль. После двух стало ясно, что Костю перехватил Немаляев.
Вот почему Сан Саныч был так равнодушен. Петр попытался восстановить в памяти их утренний разговор — он длился долго, но все о каких-то пустяках. Немаляев был в приподнятом настроении, много шутил и не заметил, как растрепал кое-что важное. Петр еще не знал, воспользуется ли этим, — его смутил почти дружелюбный тон Сан Саныча. Возможно, старик собрался на покой. Петр ничего не имел против, только сам себе напомнил, что из черного списка вице-премьера никто не вычеркивал. Ведь Ополчение казнило не за будущее — за прошлое.
«Его могла заговорить Людмила, — успокаивал себя Петр. — Могли арестовать менты, ведь у них это иногда получается». Впрочем, и то и другое выглядело не слишком правдоподобно. Людмила была не из болтливых, а милиция разваливалась вместе со всей страной и вряд ли по-прежнему интересовалась серийными убийцами.
Оставалась еще одна версия, которую Петр гнал от себя до последней минуты — пока часы не показали четырнадцать ноль-ноль. После двух стало ясно, что Костю перехватил Немаляев.
Вот почему Сан Саныч был так равнодушен. Петр попытался восстановить в памяти их утренний разговор — он длился долго, но все о каких-то пустяках. Немаляев был в приподнятом настроении, много шутил и не заметил, как растрепал кое-что важное. Петр еще не знал, воспользуется ли этим, — его смутил почти дружелюбный тон Сан Саныча. Возможно, старик собрался на покой. Петр ничего не имел против, только сам себе напомнил, что из черного списка вице-премьера никто не вычеркивал. Ведь Ополчение казнило не за будущее — за прошлое.